Ольга. Часть 18

Часть 18




Добровольно лишившись заслуженной боевой бороды, комиссар по прозвищу Борода скакал по институту на боевом коне с иссине-бледными щеками и подбородком на загорелом до черноты лице, чем вызывал целую бурю шуток и насмешек поголовно у всех, и знакомых, и незнакомых, даже просто проходящих мимо. Но мне уже было абсолютно всё равно, как я выгляжу, что обо мне говорят и над чем ехидно смеются, весело указывая  пальцем. Олька почти до пронзительных слёз умоляла простить её за то, что своей категорической настойчивостью на целую неделю  сделала меня объектом насмешек для половины института. Конечно, я ничуть не обижался на сестрёнку. Ради неё я с лёгкостью пожертвовал бы всем на свете, а не только этой глупой бородкой. Да и Олька для своего братика готова была пожертвовать буквально всем. Вернувшись из института с непривычным гладко-белым подбородком, я неожиданно застал её дома, уже переодевшуюся в длинный теплый халатик. Тут же в самой искренней мольбе на меня поднялись бесконечно виноватые, бездонные глаза, и виноватая рука робко обхватила мою могучую комиссарскую руку.
-- Гошечка... Солнышко моё... Прости свою глупую сестрёнку... Ну пожалуйста... Можно мне загладить свою вину? Только я не утерпела и уже загладила... Ты не будешь ругаться?
Пока свободная, очаровательно шаловливая ручка торопливо развязывала поясок, другая ручка уже настойчиво просовывала мою руку между мягкими полами халатика и бесстыдно прижимала под горячий, голый животик. Между сестрёнкиных ног всё было настолько голо, настолько гладко и настолько приятно лишено даже малейших следов волос, что все мои клятвы и строжайшие приказы самому себе стать для неё теперь правильно образцовым братом сразу же улетели в глухую, бездонную пропасть. Это был  настолько сильный и настолько коварный удар ниже пояса, что могучий, стальной Борода, который всё лето, играючи, швырял семидесятикилограммовые шпалы, сдался и рухнул в один миг...
В сладкой дрёме полнейшего и совершенно обессиленного изнеможения, когда моя рука никакими усилиями воли не могла оторваться от её обалденно гладких, скользких губок, Олька горячо прижалась к моему уху и почти простонала:
-- Гошка... Всё! Я теперь всегда буду лысая, как в детстве... Буду твоей маленькой сопливой девчонкой...
Сразу приятно вспомнилось наше детство, как я подглядывал за ней в душе и на речке. Сердце сладко защемило ощущением той наивной, безмятежной поры, когда  Гошка и Олька, просто, честно дружили, делились шоколадками и ещё совсем не знали, кто они есть друг другу на самом деле...
-- Оль, а как же Валерка?
-- Как-как? Я думаю, ему тоже когда-нибудь понравится.
-- Олька, что мы с тобой творим... Так нельзя... Ты же теперь почти невеста...
-- Ничего плохого мы не творим... Брат с сестрой  могут любить друг друга, как сами хотят, и это никого больше не касается... НИКОГО... Понял? Братик?
-- Он то не знает, что я братик. Вдруг зарЭжет меня случайно?  Или бросит тебя... В реку?
-- Не бросит... Он меня любит...
-- А ты?
Я не хотел задавать этот мучительный вопрос, который мы теперь всячески старались избегать. Но оказалось, что сестрёнка уже давно нашла на него свой собственный правильный ответ.

-- Он мне не брат, и я никогда не полюблю его, как брата... А всё остальное... Это только чуЙства...

Я не нашёлся, что сказать ей и что ответить. Я понял, что Оля всё уже совершенно трезво и серьёзно тысячи раз обдумала, взвесила, и всё, что она для себя решила, старается теперь сделать нашими общими убеждениями. Чтож, в том, что теперь случилось в нашей жизни, это, действительно, самое лучшее и самое правильное решение, не принять которое было бы просто глупо да и совершенно невозможно.

После принятия всех решений наша жизнь стремительно сорвалась с места, бешено закрутилась и вихрем понеслась по жуткой и неизведанной плоскости. Как огромный тракторный баллон, в который мы залезали когда-то в детстве, поджимали внутри упруго надутого кольца ноги, хватались двумя руками за длинную латунную пипку и, решительно оттолкнувшись, катились по длинному склону к самому берегу нашей тихой речки. Земля и небо ежесекундно менялись местами, до сладкой жути пропадало вдруг ощущение верха и низа, времени, пространства и реальности. И потом весь мир долго крутился перед глазами, а ноги, как у пьяного, отказывались держать глупое, бренное тело. Вот это были ощущения!
Встречаться с Валеркой даже  просто так в институте больше не хотелось. Не хотелось ставить себя и его в неловкую ситуацию, смотреть друг другу в глаза и лихорадочно думать, как теперь вести себя наедине друг с другом. Конечно, было бы лучше, если бы они оставили свои отношения в тайне от всех до февраля, когда он покинет институт и уйдёт на преддипломную практику. Так было бы спокойнее всем нам. Нет человека, никто ничего не видит и не ведает о его личной жизни и отношениях с кем-либо. А теперь для всех получалось, что Свиридова, после трёх лет горячей любви, в один день бросила своего Бороду, и теперь за ней ухаживает уже другой парень. А Борода должен  тихо отойти в сторонку и старательно исполнять роль парня, которого разлюбила его девушка. Слухи и сплетни по всему факультету поползли мгновенно. Кто-то очень сожалел, что распалась такая прекрасная пара, кто-то, наоборот, считал, что Ларин и Свиридова - это самая идеально подходящая друг другу пара. Кто-то за глаза осуждал Олю, кто-то осуждал и не понимал меня. Почему же так вдруг случилось, что мягкий и интеллигентный Ларин так легко увёл у Бороды его прекрасную и очаровательную девушку, а свирепый и могучий комиссар "Арктура" просто ушёл в сторону, даже не набив морду своему сопернику?
Конечно, теперь нельзя было открыто встречаться с Олей в институте и совершенно спокойно целоваться, не обращая никакого внимания на окружающих. Чтобы не вызвать ещё одну волну жутких сплетен, нам нельзя было даже просто так забегать друг к другу на переменах, чтобы легко чмокнуться в губки и сообщить о наших обычных делах и проблемах по ходу жизни. Без этих простых и приятных мелочей стало вдруг непривычно скучно, и я всё чаще стал ловить себя на мысли, что моё времяпровождение в институтских стенах без встреч с сестрёнкой начало терять весь свой радостный и привычный смысл. Теперь моё место рядом со Свиридовой занял Валерка. Оля перестала даже заходить на нашу кафедру, чтобы не искать его и не встретиться случайно со мной или нами обоими. Жить в постоянном напряжении стало противно и тяжело. Лишь наши отношения вне институтских стен оставались пока всё такими же жаркими и прежними, хотя мы уже понимали, что и в этих отношениях очень скоро должно что-то измениться.
Оля приходила ко мне часто. Приходила сама, всегда открывая мою дверь своим ключом. Приходила, как сестра как брату, чтобы держать в своих заботливых руках весь его дом и быт, но не только и не столько это. Все визиты всегда заканчивались в моей постели, и Оля каждый раз перед этим убегала в ванную, чтобы, бесцеремонно воспользовавшись моей бритвой, предстать перед своим братиком совершенно гладкой, какой обещала теперь быть всегда.
Как брат и сестра, мы старались не касаться её отношений со своим парнем. Да, они уже были близки и не раз. Да, он хороший и замечательный. Да, он очень уважает Бородина, но... он любит Олю и ничего с собой поделать не может, поэтому искренне надеется на её ответную любовь... Оля рассказывала лишь то, что считала нужным, я ни о чём подробно её не расспрашивал. Сестра сама знает, что рассказать своему любимому братику. А наша любовь и наши отношения, как брата и сестры, даже вот так, в постели - это наши собственные родственные  отношения, в которые никто, кроме нас, не имеет права совать свой нос.

Валерка сам нашел меня в институте, поздоровался, пожал руку и совершенно спокойно сказал, что хочет поговорить со мной об Ольге. В коридоре на нас уже начали кидать любопытные и недвусмысленные взгляды, поэтому я предложил ему просто выйти на улицу, чтобы никому не давать лишних поводов для обсуждений.
Он говорил очень честно, очень просто и очень открыто, и после этого разговора я стал еще сильнее уважать его и как человека, и как мужчину. Я со всей ясностью вдруг почувствовал, что он готов и может стать для Оли любящим  мужем, искренним  другом и настоящей опорой в жизни. Он сказал, что вчера вечером сделал Оле предложение стать её мужем, и она согласилась. Он верит и доверяет Ольге во всём, потому что по-другому жить не умеет, не может и не хочет. Он понимает, какую неприязнь я сейчас питаю к нему, но он верит, что мои чувства к Оле  также сильны и искренни, и я не стану причинять ей боль и страдания, только потому, что наша судьба распорядилась по-своему. Да, в этой ситуации никто ни в чем не виноват, и нам всем надо просто постараться не держать друг на друга зла и обид...
Мне очень хотелось прямо во время этого разговора сказать ему, что все попытки понять душой и объяснить и мне, и самому себе наши отношения только тогда станут успешными, когда он узнает, что мы с Олей родные брат и сестра. Но раз сестрёнка не открыла своему избраннику нашу тайну сама, значит, она просто не захотела этого по каким-то своим причинам, и я тоже не стану этого делать, по крайней мере, пока…
Что мог сказать в ответ на всё это мудрый и всеми уважаемый комиссар стройотряда, круглый отличник и один из лучших студентов кафедры, а на самом деле простой деревенский парень Гошка Бородин? Что он мог сказать умному, начитанному и честно порядочному интеллигенту Валерке Ларину? Конечно, я сказал, что мы, как интеллигентные люди, волей судьбы любящие одну девушку, должны поступить честно и интеллигентно. Поэтому я совершенно искренне желаю Валерке и своей бывшей девушке Оле Свиридовой счастья и любви...

Мы пожали друг другу руки и расстались ещё более близкими и хорошими друзьями, чем были до этого разговора. Теперь я был полностью уверен в нем и даже в душе не возражал, что именно этот парень совсем скоро станет мужем моей самой любимой сестры.

=====================================
Часть 19:  http://www.proza.ru/2013/08/29/1392