Насильно мил не будешь

Закатное солнце золотит высокие башни острова Мантипона. Огромнейшая крепость. Нет тут ни садов, ни парков, ни полей. Так же нет театров и музеев, прочих островков культурного развития. Здания клонятся к серым улицам, замкнутым в бетон. Величественная архитектура окутана мрачностью и жесткостью. Высокие ворота отделяют город от внешнего мира, и дети представления не имеют о том, как прекрасно иное застенье.
С самого детства гражданам прививается патриотизм и хищный по отношению к остальным народам нрав. Большая часть населения - военные не зависимо от пола. Поскольку на острове нет плодородных почв, не ведется сельское хозяйство, войско регулярно отправляется в захватческие походы, действует слаженно и жестко, привозя из-за границы богатую добычу.
На своем троне восседает владыка Фиобаник. Его немолодая, но мощная грудь закована в латы, а грозные очи взирают из-под боевого шлема, ловящего блики уходящего светила.  В каменной комнате без прикрас и лишней мебели появляется статная гибкая фигура с гордо развернутыми плечами. Пришлец почетно кланяется, приблизившись к трону владыки.
-Ты звал меня, отец,- вырвался хриплый голос из жестко очерченного рта, что кажется надменным.
- Мне пришло письмо от нашего соседа, Мантея. – сразу перешел к делу правитель, смерив вошедшего кратким оценивающим взором.- Принцесса Бейлада достигла пятнадцати лет. А это значит, что  она и вифайский правитель  с нетерпением ждут визита твоего брата.
- Я помню об уговоре. Но Эвклай, безответственный и самовлюбленный, решительно отторг данные условия. Единственное, что в наших силах - это воздать наглецу по заслугам, ступи его нога на землю Мантипона. От богатств Вифайи придется отказаться до тех пор, пока мы не возьмем земли Мантея силой. На сей день вифайи -  единственный равный нам в военном деле народ.
- Верно, дочь. Если бы этот народ был хоть немного слабее, мне незачем было связывать Эвклая брачным договором. Мантей считает Мантипон столицей варварства и разврата, хотя вифайи сами духовностью не блещут. Они считают, что яркость шелка на фоне серости камня предает им духовности. В изнеженности этой духовности не более, чем в стальном нашем напряжении.
- Поэтому братец и сбежал к царю Кризейму. В его мелком городишке находится квинтэссенция разврата. И дочь его куда прекраснее Бейлады. Хмельной Кризейм надеется на наследство Эвклая в обмен на  место наследника гримейского трона и руку своей искусной дочери.
- Никогда этому виноделу не получить  мантипонского могущества! Идеологическая гниль размягчит крепость наших сводов, и обрушатся они в воды бурной реки как расплавленный нос сифилитика, - в голосе царя бурлили раздражение и отвращение к народу, чей образ жизни казался ему жалким,- Его удел - копаться в хлеву и пресыщаться сомнительными мелочами быта. Как может Эвклай, воспитанный мною и законом Мантипона, оставаться спокойным в столь ущербном месте, - разочарованное покачивание головы, сведенные седые брови, тень, падающая на верхнюю губу с орлиного носа.
- Спокойно там не бывает, ты же знаешь. Его манит принцесса и то, что царь носит его на руках, надеясь окружить свою винодельню полчищами профессиональных телохранителей. И от кого охранять эти винограды? От червей? - хищно сверкнула острой усмешкой надменная Эвклея, сестра- близнец сбежавшего принца.
- Так будет продолжаться, покуда Кризейм не поймет, что я не стремлюсь делиться властью и богатством с фермером. Потом Эвклай вылетит за черту мерзкого городишки подобно пробке от хмельной бутыли, коих много, а Кризейм найдет другого дурака для соблазнения своей дочуркой.  Пошлю туда гонца. Надеюсь, он прикатится обратно не в винной бочке.
- Рассеянное лицо нашего непутевого родственника мы рано или поздно увидим. Пусть нагуляется, приползет просить приюта и получит по заслугам. Ты хотел обсудить со мной моего брата, отец? Тут ничего уже не поделаешь, сколько лясы не точи.
- О твоем брате мне досадно упоминать, – отмахнулся Фиобаник, – Я веду к тому, что больно не хочется прощаться с мыслью о мантеевом богатстве.
- Верно. Но жениха у нас нет. А без него свадьбу уж никак не сыграешь.
-Только если мы не подсунем Мантею кота в мешке…
-Предлагаешь выдать принцессу Бейладу замуж за кота? Что же за наследник будет править нашими государствами? Или герб наш теперь будет украшен изображением свирепствующей кошки? Но мы ведь выше любого животного и к тотемизму никогда не были пристрастны. Мы слишком горды, чтоб отдаваться покровительству неразумной твари,- по комнате разнесся хриплый смех принцессы, запаленной рассуждениями, доспехи на ее груди зазвенели, а глаза сощурились от удовольствия. Впрочем, скоро она успокоилась и поймала серьезный взор отца. – Так что ты имел ввиду? Кто может стать этим самым «котом»?
- Ты,- сказал царь. Ни одна черта его породистого лица не дрогнула, и только глаза выжидающе следили за переменами в поведении воинственной дочери.  Она же около полуминуты осоловело молчала, меря комнату широкими шагами ботфорт из крепкой кожи.
-Ну и ну, – был ответ,- Никогда не думала, что буду вынуждена играть травестию в государственных целях.
- А в других целях ты бы сыграла?
- А то у нас все военнослужащие женщины не играют. Отец, это обычное дело.
- Тем легче тебе будет справиться с заданием. Плаксивую бабенку тебе было бы изобразить куда сложнее.
- Сочту за комплимент. Допустим, все проглотят нашу уловку с «котом», но что ты прикажешь делать мне, когда все дойдёт до брачного ложа?
-Прикажу не доводить дело до брачного ложа на чужой территории. Тем более, что свадьба производится в чертогах жениха, –ответил Фиобаник, – Возвращайся домой с улаженными делами и короной властителя Вифайи, а с принцессой мы уж придумаем, как поступить. Она могла бы вполне своевременно умереть во время родов или от какой-то болезни…
-В этом плане есть здравое зерно, – Эвклея жестом человека, предпочитающего военное дело интеллектуальному труду, задумчиво почесала затылок, а потом отвесила отцу церемониальный поклон,- Собственно, я к твоим услугам.
-Вот и замечательно. Торжественной четы у тебя не будет, уж прости. Зато с тобой отправится Фильджини. Этот хитрец будет изображать твоего полковника, любезно согласившегося иметь честь составить компанию брачующемуся принцу. Закидывайте принцессу в мешок и возвращайтесь как можно скорее. Вы с Эвклаем очень похожи, но в Вифайи найдется полно любопытных носов, сующихся к благородным принцам под доспех, способных пронюхать неладное.  Отправляетесь на рассвете. Все должно быть тихо. Мне не нужны перешептывания за спиной.
-Слушаюсь,- Эвклея сдержанно кивнула, опустив вниз темные глаза, развернулась и вышла из комнаты.

Двое поднялись на борт небольшого пассажирского судна, оставив не шибко громоздкий багаж в каюте. Фильджини и Эвклея заперлись, обсуждая пикантные нюансы роли воинственной леди. Фильджини был другом юности Эвклая, но тем ни менее, убежденным фанатом двора и сыном одного из приближенных Фиобаника, так что поступка друга не одобрил (если на Мантипоне вообще существовало понятие «дружба». Честь, власть, сила, преданность монаршему центру - это пожалуйста). Здесь каждый дружил с идеей, возвышенной, недосягаемой жар-птицей, вдохновляющей не вечные искания и совершенствование. Длиннейшим шлейфом народ тянулся за исчезающей в недосягаемости каменных замков задницей монархов и воевод, чьи достижения были преувеличены, а достоинства приукрашены. Всякий малец, еще не перестав марать пеленки, взявшийся за меч, желал достигнуть сходства с прославленным героем своей местности, в энном году разбившим эмтое войско в иксовых краях.
К вечеру «жених» и его верный спутник ступили на землю Вифайи. Когда у городских ворот одетые в сияющие доспехи пришлецы сообщили свои имена, их встретили с торжеством и почетом, хлебом, солью, хлопушками, менестрелями и прочей восторженной атрибутикой. На встречу вышел царь Мантей и его дочь, юная Бейлада. Эвклея встретила ее робкий взгляд, увидела, как запылали пунцом щеки. От этого зрелища воительнице стало не по себе, черты ее лица ожесточились, а гордый взор резко метнулся к лицу здешнего правителя. Эвклея пожала ему руку, поклонилась, не без содрогания и холодных мурашек, пробежавших вдоль хребта, поцеловала тонкую кисть совсем молоденькой еще принцессы. Ее робость и девственный румянец щек, нежный взгляд васильковых глаз будто обязывал «Ну вот. Теперь ты – мой герой. Достань меня из пылающей огнивом башни и сжимай в объятиях под потрескивание фейерверка». Она видела своего заморского принца, свою детскую мечту, ожидаемую долгие годы. О нем она шушукалась с подругами. «Миледи, когда-то вы станете королевой могущественного государства, и с таким мужем, принцем Мантипона, вы будете как за каменной стеной». Иногда ей думалось, что Эвклай окажется мясистой горой, ни чем кроме стены и не годящийся быть. Грубый, увязший в войнах, не появляющийся в родном чертоге, с душевной организацией столь же далекой от тонкости, как сам его стан. Ее воображение рисовало душевное одиночество, тоску в каменном замке. Шансы на счастье и уныние были равны. Но видя эти изящные черты, и как ей показалось, смущение, она понадеялась, что будущий ее супруг в душе чуток и, столкнувшись с той, кого ему прочили с рождения, просто так же слегка растерялся. Ей не сразу пришла в голову мысль, что он мог быть замешан тем, что она ему не понравилась. Перенося собственные ощущения на окружающих, она сделала его сообщником своего приятного удивления. Ум девушки был занят анализом, в каждой черте находящим новую приятность. Игривый огонек в застенчиво скользящих по доспеху принца глазах заставил Эвклею принять свою роль, смягчиться и плавно кивнуть, обнажив зубы в непринужденной добродушной улыбке, олицетворяющей удовлетворенность увиденным.
Вечером состоялся пир в честь воссоединения Вифайи и Мантипона. Бейлада отпускала нежные взоры в стороны сидящей рядом Эвклеи, и не находя ответной ласки, ибо принц был вовсю сосредоточен на том, чтоб не выдать себя и предпочитал воздержаться от активного общения, вел себя инертно и симулировал утомление дорогой. Что поделать. Даже военная закалка не спасает от морской болезни, что не мешало ему наворачивать куриные бедра. Принцесса порождала в своей светлой головке самые, что ни есть, печальные мысли. Нестыковка этих фактов заставляла ее считать, что подаренная на пристани улыбка – лишь дань уважения, а быть может, и жалости.
К концу пира было оглашено, что жених принцессы должен пройти через испытания. Тропа препятствий в лучшем духе рыцарства. Эта новость не удивила Эвклейю, но вызвала неприятный скрежет острых зубов. Отец упоминал о такой возможности, но принцесса думала покинуть это место уже завтра. По всей видимости у Мантея свои соображения, включающие весь перечень народных обычаев. Достаточно ли вынослив принц, достоин ли он. 
«Эти свинопасы еще будут сомневаться в наших военных дарованиях,- проносилось в голове Эвклейи занудное бормотание, - Я уж постараюсь показать им класс». 

В полдень у центральной площади собрались толпы зевак, желающих посмотреть на ухищрения принца. И не поленились ведь, соорудили что-то мерзопакостное с высокими стенами, зыбучими песками и прочей прелестью. Претендент на руку принцессы должен был преодолевать препятствия со своим спутником, так что Фильджини был в полной готовности помогать боевой подруге. Они только переглянулись пару раз, призывно звякнули мечами о щиты и направились навстречу искусственным преградам.
Таким тренированным воинам оно далось  легко. Даже неведомая рептилия метров пять в высоту, которую, по всей видимости, откармливали на особый случай. Тропа препятствий была  галочкой для проформы, исторически сложившейся традицией. Толпа одобрительно хлопает, царь доволен.  Теперь по программе прогулка молодоженов по королевскому саду, где принцесса возблагодарит суженого за все его рыцарские благодетели.
Эвклея подошла к королевской чете, поклонилась, взяла принцессу за руку и мягко увлекла за собой. Хоть это и не сказалось на воительнице внешне, она была поражена красотой места, где ей предстояло прогуливаться с Бейладой. На Мантипоне и кустика-то не росло, что уже говорить о цветущих яблонях, дышащей свежестью земле, укрытой ворсом зеленеющего ковра, пении птиц. Так что большая часть прогулки прошла в любовании природой, а не принцессой, как это должно было быть на самом деле.
-Я так рада вашему приезду, - робко начала взволнованная Бейлада, - Но почему-то мне кажется,  что вы не очень довольны подобной партией, - она выжидающе замолчала, надеясь услышать бурное отрицание и оду ее красоте, молодости и всему, что подсознательно она себе приписывала кроме этих очевидных достоинств. Взор Бейлады был кокетливо потуплен, а губки надулись, олицетворяя сожаление, что она дескать не угодила принцу.
Воительница же, скупая на комплименты и не изощренная в поэзии, только вздохнула удрученно и тяжко. 
- Во-первых, нашего согласия никто не спрашивает, - это прозвучало грубовато, будто «Да куда ж я от тебя денусь, кикимора болотная». Глаза Бейлады расширились, и она обратила их к Эвклейе. Ее накрыла волна наихудших переживаний, которые она хотела проверить и обнаружила оправданными. Заметив испуг, «принц» спохватился сгладить наточенный острый угол, беря ладони девушки в свои руки, - А во-вторых, вы мне очень симпатичны. Поверьте, я искренне рад такой партии, - вырытого из душевных закромов добродушного мерцания, похожего на огонь в камине, вполне хватило чтоб суматошная тревога утихла, однако у Бейлады в арсенале оказался еще один козырь. Здесь уж настоящий Эвклай наследил, когда впервые знакомили будущих супругов.
-Но во время прошлой нашей встречи вы сказали, что я скучная, глупая и некрасивая…
-Неужто? Когда же это было?
-Мне тогда было семь лет, а вам - десять.
-Семь? Значит, семь, – протянула Эвклея. От ее тона веяло усталостью, – Люди меняются, насколько я знаю. Вы совершили просто эволюционный скачок в развитии. Так что сейчас я очень, просто очень…
Тут неподалеку раздался шорох. Кто-то копошился в кустах неподалеку. Эвклея высвободила меч и приблизилась, Бейлада испуганно пискнула за ее спиной. Воительница ворвалась в рощу и настигла там юношу, схватила за грудки и яростно уставилась на него. В глаза ей смотрели две точно такие же черные бездны. Те же темные волосы спадали на лоб, к чуть более грубым скулам и еще более надменному рту.
-Что. Ты. Здесь. Делаешь?- прошипела воительница невольному свидетелю.
- Как это что? Думаешь, я буду премиленько сидеть в сторонке, пока ты уводишь мою невесту? – возмущенно поинтересовался Эвклай, дразня сестру. Сзади послышался звук шлепнувшегося о мостовую мешка картошки. Спорщики обернулись и увидели на зеленой траве тело Бейлады, что изящно растянулось в обмороке, будто она долго подбирала позу для написания портрета.
-Ты уже, кажется, завел себе невесту, ни с кем не посоветовавшись. Тем более, зачем тебе такая хилая возлюбленная? – из ноздрей девушки напряженно вырвался воздух. Она была похожа на быка, готового насадить противника на рога. Бешенство вскоре сменилось гримасой отвращения, и она отшвырнула от себя брата, - Видел бы тебя отец.
-И хорошо, что не видит,- покивал ей Эвклай.
-Понимаешь ли. Я была б рада, если ты здесь был, но мне не пришлось переться сюда самой! Тебя все-таки выгнали за неуплату налогов?
-Почти. Признаюсь, смысл подобен.
-Наверное, отцовский гонец приехал и доложил твоему покровителю, что шиш он получит, а не союз.
Эвклай был одет в легкое мужское платье и имел при себе один только меч, никаких лат, кольчуги, шлема. Сразу было видно, что сладкая жизнь в земле виноделов пошла на пользу его нервам и во вред воинским привычкам, которые выработались именно в силу привычки, а не природной склонности. В юности даже кратчайший перерыв в тренировках обращал его в разнеженного ленивца. 
-Хм, а Бейлада похорошела…- задумчиво заметил он, разглядывая ослабшее тело, - В прошлый раз она была так себе. Даже ниже среднего.
-Вот и женился бы не ней!
-А я действительно хотел. И прибыл именно для этого. Запасной план, понимаешь ли.
-Только тебя здесь постигла бы та же участь, что и в долине царя Кризейма. Отец обещал тебе казнь.
-И кто бы втирался в доверие Мантею?
-Как видишь, этим занимаюсь я. Учитывая то, что во мне мужского всегда было больше, чем в тебе, может оно так и вернее. Хотя на твою красотку я не претендую. Заберешь ее, если не лишишься головы. Для меня главное – исполнить волю отца в юридических вопросах. 
Тут в кустах снова раздались шорохи,  и на поляну вырвался Фильджини с мечом наперевес.
-Я следовал за тобой, Эвклея.
-Нарушил правила высокой церемонии? – усмехнулась она.
- Как-то так. Лишняя осмотрительность не помешает. Нужно было подстраховать. А то вдруг Бейлада захочет тебя изнасиловать в тени душистого розового куста.  Ничего личного. Просто будь я принцессой, тоже не устоял бы перед таким кавалером.
- Прелестно, давайте устроим маскарад. Ты оденешься в нее, он – в тебя, а она – в него, - приподняв брови, водя указательным пальцем по всем присутствующим, рассуждая Эвклея, которой порядком надоела эта суматоха. Во второй ладони нервно подрагивал меч. Воздух из ноздрей снова вырывался с яростным свистом, а прядь волос заслонила блистающее око. Убедительный сигнал того, что в сложившейся ситуации шутки неуместны. Фильджини примирительно выставил перед собой ладони, выпучил глаза и поджал губы, отражая этим жестом ее гневный напор. Эвклай скромно сучил ногой по земле, сложив руки за спиной, рисуя некий странный рисунок.
- Чего стоишь, балерун хренов, - толкнула принцесса брата в плечо, увидев вытянутый носок. От того он пошатнулся и запрыгал на опорной ноге для равновесия.
- Ау, - потирал плечо, изогнув брови в выражении недоумения, - Хватит меня дергать. Не возбраняется носком землю рисовать!
- В кого ты превратился? Неженкой стал, рожа запойная.
Казалось, Эвклая это вовсе не обидело. Он лишь ухмыльнулся несколько самодовольно, глядя на нее свысока.
- Ему даже не стыдно, что все видят падение его воинской чести, - возвела длани к небу принцесса, сделав шаг вперед и обреченно глядя в просвет меж зеленых крон. Мягкие лучи солнца падали на ее жесткое лицо, рождая единение противоположного: тепла и грубости. Сейчас она была похожа на мученицу, носительницу просветительной  идеи, во имя истины принужденную выкорчевывать всякий сорняк ереси. Латы блистали холодом.
- Ему даже не стыдно, - передразнил брат, копируя позу Эвклеи,  но жестикулируя более жеманно и наигранно, - А с чего бы это мне должно быть стыдно – это можешь сказать?
Глаза девушки округлились, а рот приоткрылся, щеки покраснели, и казалось, что из ушей непременно повалит пар, подпевая птицам оглушительным свистом.
- Нет, ну это уж совсем, абсолютно…- затараторила она и злобно вонзила меч в землю, - Это совсем никуда!
- Вот и я так думаю, - развел руками принц, - Громким голосом права качать – это наша привычка военная. Но о балансе полномочия и обязанностей принято забывать. Принято забывать смотреть в корень, искать всему первопричину. Вот ты, сестра, обнажи мне корень своего негодования.
- Если я обнажу корень своего негодования, мне придется обнажить твой череп, а скальп преподнести отцу в виде трофейного подарка, - кривая хищная усмешка и взгляд исподлобья.
- К чему такие крайности? Это ведь энергозатратно. К тому же грубо и аморально.
- Зато эффективно и решает проблему окончательно.
- Нет, милая моя сестра. Если стремление человека к свободе и желание самому решать свою судьбу – проблема, вам придется всех перебить, ибо это природа людская.
- Но если ты вырос под чьим-то кровом, пользовался его покровительством, нужно считаться с этим. С тобой возились, пытались из тебя человека сделать, силы вкладывали, так ответь же благодарностью.
- Я не решал, где мне родиться. И во младенчестве своем не было у меня мастерства говорить, чтоб донести до вашего ведома информацию о бессмысленности всех прений, - вздохнул Эвклай, махнув ладонью и отворачиваясь, мгновенно получил мощный подзатыльник, - Хватит, бесноватая!
- Ты на меня ладонью не маши и не отворачивайся, когда я с тобой разговариваю, лирик утомленный. Это насколько в человеке много соплей должно быть, чтоб при такой хорошей огранке стержня внутреннего не образовалось.
- Ваша огранка всю эмаль с меня соскоблила, - тихо проговорил юноша и отошел от нее, сложил руки на груди и вперил взгляд перед собой. Спину его взглядом сверлили так, что та должна была вспыхнуть.
- Так что, говоришь, отец казнить меня хочет? – обернулся принц через плечо, глядя на сестру затравленным взором, напугано, якобы в интонации своей моля защиты.
- Да, - пониженным, настораживающим голосом сказала Эвклея, - Неповиновение тяжко карается. И чем выше происхождение, тем выше кара.
- Плохо, совсем плохо дело, - качнул головой, почесывая затылок. Теперь не было в его словах озорства, позерства, баловства. Он взвешивал свои позиции и искал пути спасения.
- Что поделать, - сестра развела руками, - Сам нарвался.
- Да, как же. В таком случае возвращаться мне домой нечего. И даже узы брака радовать будут не долго. Так что пойду я.
- Стоять. Куда?
- Куда-нибудь.
- Ага, разбежался. Ответишь за свои проказы сначала.
- Не стану я на дурные вопросы отвечать. А если ты о гильотине – уж тем более на меня не рассчитывайте. Я знаю, ты дашь мне уйти. Хотя бы из сожаления. Ведь ты считаешь меня созданием более низким. Моллюском. Так дай мне уползти, чокнутая орлица.
- Хватит, Эвклай, этой драмы.  Это из-за тебя, - кивнула она в сторону распластанного недвижимого девичьего тела, - Нужно что-то с ней делать. Правда, досадно станет, когда она очнется и поймет, что получила двух женихов оптом.
- Не думаю, что она станет досадовать. Вы ведь такие очаровательные оба, - вставил свое смешливое слово Фильджини. Две пары темных глаз метнулись в его сторону злобно. Принц был гневен от своей беспомощности, а принцесса – в боли спины от взваленной на нее ответственности. Правильно говорят, не лезь третьим в проблемы двоих, ибо станешь виновным.
- Хочешь поговорить – подкинь идею. Не можешь – молчи в тряпочку, - пригрозила пальцем принцесса. Рыцарь только улыбнулся довольно. Ему нравилась строгая манера разговора Эвклеи, он любил поиграть с огнем. Приложил палец к виску, а кистью обхватил локоть.
- Дайте-ка подумать. Допустим, Эвклай может продолжить твое дело, раз пришел на все готовое, довезти принцессу в Мантипон и слезно вымолить у отца прощение.
- Я «за», - вздохнула девушка, - Расскажу уж, что ты исправился и стал на путь истинный. Будем надеяться, что батюшка, обрадованный долгожданным союзом и отсутствием необходимости убиения принцессы, помилует твою жалкую душонку.
- Убиения? – брови сдвинулись на переносице Эвклая, - Изверги несчастные! – голос возмущенно повысился, - И мне эти шансы 50 на 50 как-то не шибко улыбаются.
- Убиения? – послышался снизу вялый голос очнувшейся Бейлады, - Я упала в обморок. Что со…
- Ах, бедняжка, давайте я помогу вам встать, - подскочил Эвклай, потянул ее за руку вверх. Тем временем кусты зашуршали, скрывая скакнувшего в них лже-принца, - У вас, должно быть, корсет затянут слишком туго. Красота – страшная сила и предела совершенству не видать, но нужно же и себя беречь, - он старался отвлечь ее от нежелательных мыслей этим беглым говором. Девушка даже обрадовалась этой перемене, памятуя, что еще недавно принц был менее разговорчив. А ее младое сердце жаждало именно восторженных речей.   Но были вещи, которые игнорировать просто невозможно.
- Вы же были в латах.
- Так, - замялся он, - Снял амуницию, видя, как здесь люди валятся подобно переспевшим яблокам. Давайте помогу, - он взял ее на руки и понес в сторону замка, кивнув Фильджини, требуя этим указания дороги. Они удалились, а  Эвклея осталась сидеть в кустах как справляющий нужду крестьянин. Пред глазами была одна из многочисленных благоуханных розовых глав. Вокруг цветка кружил шмель.
- Может, выколешь мне глаз, чтоб не было видно всего этого беспорядка? Мне нужны деньги, чтоб сесть на корабль и уплыть домой. Подожду Фильджини. Ведь он вскоре воротится. Желательно, чтоб захватил краденное женское платье, коих в моем гардеробе нет. Не стоит бросаться в глаза. По экипировке легко узнают воина Мантипона, тем более женщину. Их женщины – существа мирные, домашние, способные только нервную систему мужскую поразить. А у наших дам склонность ко всем этим девичьим хитростям атрофирована, заменена силой физического воздействия. И если мощность страдает, непременно помогает ловкость, - она села на землю, наполовину согнула колени, расставив ноги на тридцать градусов. Локти легли на колени, как на подлокотники, кисти покручивают меч, воткнутый острием в землю. Яркий рубин сверкает, сталь служит зеркалом, в котором отражается усталый темный глаз и лишенная мягкости кожа вокруг него.
Девушка впала в задумчивость, пытаясь привести нервную систему в спокойное состояние. Медленно вдыхала и выдыхала душистый от роз садовый воздух. Взгляд уперся в небольшой камешек на траве, а веки опустились в выражении молчаливой печали. Ей была отвратна данная ситуация с братом. Она всегда замечала, что он  инфантильный хлюпик, но теперь еще и права качает. Этого уж никто не ожидал, активно вправляя ему мозги. Повинился бы и готовил молебную речь. Вспомнился дом: угрюмый, собранный, крепкий. И Эвклея поняла, что сама была рабыней военного строя. Только ей это рабство было в удовольствие. Ибо все: и меч, и атлетика, и политика давалось ей хорошо. На другом поприще принцесса себя и представить не могла. Подобно другим породистым барышням заседать в башне и ждать своего принца, учиться придворным манерам и пол дня тратить на туалет. Если принц того стоил, она предпочитала сама закидывать его на плечо и присваивать. Бывали те, кому это нравилось. Но, как правило, такие люди не вызывали уважения. А те, кому не нравилось, пропадали из поля зрения сами собой, не желая гнуться под чужим гнетом.
Оставалось только ожидать Фильджини за сими ностальгическими думами. Его не было до самого вечера. Небо окрасилось в оранжевый оттенок, пурпурные облака плыли над листьями древ, и все более тускло становилось на земле. Эвклея не раз ночевала  вот так, под открытым небом. Но можно было и поторопиться, черт его дери. Рыцарь явился, когда уже первая звезда загорелась на посиневшем небе.
- Что-то ты быстро, - задумчиво прошелестела девушка.
- Часы разлуки были мучительны, - автоматически ответил парень, подавая ей руку. Впрочем, она справилась и без его помощи, опершись на стопы и постепенно выравнивая колени, ставя в одну вертикальную плоскость с ногами таз, а потом и грудную клетку.
- И так, где мое барахло?
- Вот, - протягивая клетчатый тюк, в коем было охровое платье с золотой вышивкой.
- Какая гадость.
- Да, мне те кружева тоже не нравятся.
- Я в общем, - она без стеснения скинула доспехи. На родине никого не смущал вид оголенного тела и даже атлетикой подчас воины обоих полов занимались обнаженными. Руки ее просунулись под юбку, и вскоре она вся оказалась упакована в охровую поблескивающую ткань.
- Позвольте вам посодействовать, принцесса, - нашелся Фильджини, затягивая шнуровку.
- Эй, полегче!
- Красота требует жертв.
- Я адекватно выгляжу?
- Если бы ты себя увидела, полагаю, сказала бы «Нет». Но как по мне, сойдет.
- Чудесно. Но мне все-равно придется ждать до утра первого отходящего от этих берегов судна.
- Боюсь твое ожидание не будет плодотворно.
- Что ты имеешь ввиду?
- Да в порту пожар был крупный, так что дня три он точно работать не будет.
- Когда?
- Как раз после того, как мы высадились.
- Ишь, как повезло.
- Причина пожара?
- На одном судне привезли керосин. Насыпное судно стукнулось в бок и пробило небольшую дыру, через которую и вытекала жидкость. Также его бок снес фонарь на причале, который, падая, задорно сверкал огнем.
- Весело, - сухо откликнулась Эвклея.
-Обхохочешься просто, - пожал плечами этот неутомимый оптимист.
- Я, конечно, могу просидеть три дня в кустах, но желанием не горю.
- Не советую. Не зря же я эту красоту из замка пер. Покрасуйся перед местными молодцами.
- Первой леди буду.
- Ну, так пошли.
- Кем меня представят?
- Тобою же.
- Это самая хитроумная операция под прикрытием, в которой мне доводилось участвовать.
- А тебе плохо? Возни меньше.
- Я маскарады, конечно, не люблю.
- Вот и все. Пошли. Скажем, мол, наряжалась перед тем, как ступить на порог обители местных царедворцев.
Принцесса еще некоторое время помялась, а потом хмыкнула и пошла за Фильджини. Изящества в походке было мало: зажатые плечи, марширующий шаг. Все это, естественно, проявлялось не умышленно. Телу, обладавшему физической памятью было совершенно наплевать, что на него нацепят. Они дошли до замка и проникли внутрь через высокие ворота, исполненные из резного дерева. Поскольку они были внутренними, функцией их была не защита от внешнего вторжения, а скорее от сквозняков и эстетика. С наступлением темноты узкие трещины в дереве сияли бирюзовым светом, будто внутри жила огромная колония светлячков. Когда шумная улица, ржущие кони и гомон человеческих языков остались позади, их объяла прохлада огромного каменного изваяния. По стенам висело множество звериных голов, меха, золотые подсвечники, озаряющие камень. В замке Мантипона антуража был минимум. В основном рыцарская броня, свет более тусклый и холодный, стены влажнее. Их встретили с восторгом.
- Принцесса, как много я о вас слышал, - вступил в диалог царь Мантей, уважительно кивая гостье. Она поклонилась глубже, ибо реверансы были не в ее стиле, - Вы с братом и впрямь до боли похожи. Особенно учитывая вашу отвагу. Говорят, вы десятку мужей можете при желании шею свернуть.
- Так нас воспитывают.
- Для нас брак вашего брата и моей дочери чрезвычайно выгоден, вы ведь понимаете. Мантипон – союзник, о котором только мечтать, - рассуждал он, уставившись в неопределенную точку. Вероятно, это был пляшущий в одном из светильников огонь, - Разумеется, когда такое сильное государство предварительно не планирует давить на менее увлеченное военным делом.
- Если в вашем государстве есть нечто сильное и отличительное, даже если это не армия, а ваша армия все же сильна, хотя и слабее нашей, вы сможете этим бравировать. Если же нет – не удивляйтесь, когда вас подчинят. Какая еще судьба может быть выгодна образованию без инициативы.
Вежливая улыбка сошла с уст Мантея. Прямота объективности впилась в его лоб. Это была открытая и надменная угроза, проявление неуважения. Он вцепился взглядом в Эвклею, думая, что за стерва эта сопливая варварша. Холодная откровенность не свойственна общению властвующих домов в начале существования союза. Но к чему скучные прелюдии и обоюдное лобызание сидаличных бугров языками. Воин прям, как его меч.  Девушка правду говорила. Подчинение слабых – естественный процесс. И быть ведомым периодически лучше, чем недвижимым. А этот царь выглядел слабым, показывая союзникам сомнение в собственных силах. Принцесса смотрела на него спокойно, внимательно и выжидающе, а он приосанился, вернул вежливую, без раскрытия рта, улыбку на свое лицо.
- Давайте я проведу вас в ваши апартаменты.
- Охотно последую.
Когда девушка оглянулась на своего спутника, она увидела у него в глазах искры удовольствия и восхищения. Их отдали в руки слуг и доставили на третий этаж, где опять-таки повсюду были меха, содранные со зверей, выловленных в здешних роскошных лесах. Эвклея исследовала обстановку с интересом, присела на кровать и провела ладонью по тигриной шерсти. Это было слишком мягко для узловатых пальцев.
- Ты знаешь, что вечером намечается очередной пир в честь бракосочетания твоего братца?
- Конечно, знаю. Мне же об этом и говорили, пока я несла вахту жениха.
- Ах, точно. А ведь кому-то придется научить тебя танцевать.
- Без этого никак не обойтись?
Фильджини качнул головой. Обойтись можно было легко, но он этого не хотел, стремился ввергнуть несокрушимую подругу на то поле, где она может показаться нелепой. Не из злобы, а лишь из дружеской насмешливости. Правда, когда он хотел провести урок несколькими часами позже, в покоях девушку не нашел. Она стояла во дворе и метала ножи в круговую цель. Увидев своего друга, она остановилась и приподняла бровь.
- А что, танцы с ножами есть.
- Я уже на все готов, - рассмеялся он, доставая из-за спины лук, отходя и стреляя в другую цель.
- Вот и хорошо, - девушка ухмыльнулась и продолжила свои упражнения. Он не стал настаивать или принуждать ее, а просто стрелял из лука, находясь поблизости. Ей не хотелось оканчивать свое занятие, чтоб он не увязался следом, чтоб не стал предвосхищать вечер. Нужно было имитировать бурную деятельность, чтоб снять с себя обязанности. А он в свою очередь наблюдал и думал, что делать с ней дальше. Пожалуй, ничего. Пусть все идет естественным путем – это самый верный ход. При длительном общении именно сейчас Эвклея почувствовала напряжение от его внимания. Обычно он был другом брата, но нынче обращался непосредственно к ней. Узрев в друге детства неисправимое бессилие, Фильджини перекинулся в лагерь его сестры. О симпатии этой было тяжело не догадываться. Другое дело – встретиться с ней лицом к лицу. Но почему бы и нет, черт подери. Она не спешила сбрасывать с души военную муштру, но можно было внести в мелькающие дни каплю разнообразия.
«Хорошо, сэр Фильджини, - думала она, - Я позволю тебе увязаться следом и даже развлекать меня своей привычной компанией на фоне этих обернутых шелками павлинов, утверждающих, что их армия все-таки очень даже ничего. В конце концов, ты – мое доверенное лицо. И покуда я присматриваю за своим непутевым братцем, ты – единственный, с кем я могу поделиться своими размышлениями. Хотя не сказала бы, что мне в действительности нужен советник. Я сама себе советник и могу устраивать заседание перед сном, глядя на звездное небо сквозь вычурную раму здешнего окна, занавешенного шелковой шторой, трепетно взлетающей от малейшего дуновения ветра. Эти движения отвлекают. Но я могу закрыть глаза и задуматься, прогоняя вопросы по голове и находя им развязку. Врядли ты сможешь сказать мне нечто большее, необычное. Я склонна доверять только своему разуму. В нем есть разгадка всех задач. Главное – поверить в его силу. Мы можем больше, чем думаем сами о себе. Нужно лишь избавиться от ограничивающих факторов… »
Эти размышления подтверждали ее независимость и нежелание сближаться с кем-либо, скрытое презрение ко всему, что не относилось к ней. Разум и сила. И доверие лишь для избранных. Нельзя все доверять даже своему. Он может быть тысячу раз предан и добр к тебе, но один раз глуп – и все предыдущие качества и гроша медного не стоят. Умному доверять нельзя так же, как и глупцу. Ибо если глупец навредит тебе неумышленно, умный может воспользоваться тем, что в данном симбиозе глупец – ты сам. Даже самые близкие хотят, чтоб ты плясал под их дудку. Тот же отец вышколил ее не для счастья, хотя он и говорил себе, что счастье – быть сильным, иметь возможность противостоять силе внешней, а для преемственности его планов. Впрочем, его самого так воспитывали. Это рок всех благородных. Иначе и быть не могло. Ибо пока ребенок беспомощен, родитель вынужден решать за него, а потом все уж как-то по инерции складывается.
Против Фильджини осклаблялась ее природная защита и сдержанность, а также непонимание, умный он, дурак или что-то среднее. Также, глядя со стороны суженными глазами, она пыталась просчитывать его дальнейшие шаги. Он это понимал. И желание разморозить ее ледниковые наслоения только раззадоривало его огненное сердце. А нахождение под микроскопом все-таки означало внимание. А ему хотелось, чтоб она на него смотрела. Пусть хоть скальпелем брюхо распорет и копошится там своими изящными пальцами. Даже если до костей пронзит. Раздражение только тешило юношу, казалось ему чем-то очаровательным, а не отталкивающим. И все ее иголки только притягивали его насадить собственную плоть на рожон. Он был готов мягко терпеть, пока принцесса не разберется, умный он, дурак или нечто среднее. Блажен был тот факт, что она копается в нем. А скрывать ему положительно нечего, ибо намерения чисты и благородны. Нынче он предпочитал молчать, поскольку ей хотелось тишины. Удивительным образом он знал, когда нужно говорить, а когда дождаться ее слов. Фильджини обладал веселым сердцем, был душой компании. И его душевности хватало, чтоб не обижаться на подобную сухость. Тем более что рядом с ним наследница главы Мантипона, он должен ей служить и проявлять уважение, а также защищать хотя бы как младший по званию.
Увидев, что он ни на чем не настаивает, а лишь предоставляет возможности, она должна была потеплеть сама. Так он считал.
Пока каждый придавался собственным мыслям относительно друг друга, круговые цели украсились изрядным количеством колотых отверстий, а с яблонь, на которых они висели, упало доброе ведро плодов.
Солнце заспешило за горизонт, окрашивая пурпуром зеленую поляну, окруженную этими самыми яблонями. Небо было желтоватого цвета, теплое и вязкое. Деревья отбрасывали плотные тени. Принцесса не хотела уходить до тех пор, пока решительно не стемнело. Она и тогда не переставала попадать в центр круга.
- Нам пора, - ответом было молчание и очередной стук удара, - Нет, правда. Тебе еще носик припудрить нужно.
- Ни слова, - прорычала она сквозь зубы.
- Ты избегаешь этого мероприятия, - сказал рыцарь с торжеством в голосе.
- Я всех мероприятий избегаю. Если это не составление военного плана. А уж тем более всяких танцев-обнимансов, пиров-жиров и пения-прободения.
- Там будут музыканты, вино, танцовщицы, чтецы стихов и шуты. Ты об этом? Мерзость, правда? – издевался он. Она лишь хмыкнула, скосив ухмылку, - Пошли, пошли. Я соврал. Танцевать не обязательно. И пудрить носик тоже, я полагаю. Почтишь их своим присутствием и увильнешь.
- Мне нужно следить за дураком Эвклаем, чтоб он чего не учудил.
- Я могу последить. Пиры меня не утомляют. И я знаю меру в вине. Во мне, как и в тебе воспитывали умеренность.
- Как и в нашем общем знакомом. Я не привыкла перепоручать свои дела. Я буду сидеть там, общаться со всеми этими товарищами, собирать сведения, чтоб в наилучшем виде передать отцу обстановку в тылу наших союзников.
- Хорошо. Выбор твой. Но чтоб попасть туда, нужно уйти отсюда. Согласна?
- Да уж, неопровержимое логическое заключение.
На том они и покинули лужайку. На пиру принц глотнул много спиртного по старой привычке, прилипшей к нему в краях винодела. Тем более, ему нужно было, чтоб новая невеста смотрелась не хуже старой. А так обычно женщины и украшаются. Бейлада смотрела на принца с восхищением, памятуя, как он нес ее ослабевшую в замок, а она прижималась к его груди. Он казался ей образцом изящества и мужества одновременно. Сейчас ее ум был пленен всеми обманами новизны, когда все дурное в новом знакомце еще таится под яркой упаковкой и только готовится выплеснуться наружу капля за каплей, переполняя чашу терпения и доводя кровь до кипения. Не от опьяняющей страсти, но от страсти разрушения. Что с его неорганизованностью и даром сказочника было вероятно. Он уже успел наплести ей пару историй о том, как возглавлял большой отряд отцовского войска, как они отвоевали соседние земли у воинственных дикарей. Хотя этой операцией в действительности занималась Эвклея. Но они ведь так похожи. Никто бы и не заметил. У нее меч, а у него тоже щель между ног, судя по поведению.
Ансамбль юных белокурых созданий неопределенного пола музицировал на арфе, скрипке, бубне и треугольнике. Чуть поодаль стоял человек более крепкий, в нужные моменты лупя по барабанам. Херувимы были разодеты в белые шелка. Их волосы украшались  золотыми ободами с крыльями над ушами. Ноги обуты в римские сандалии. Народ смеялся, перешептывался, вкушал мясо, фрукты и прочий обильный ассортимент кушаний. Свет свечей на люстре под полотком был тусклым, факелы на стенах мерцали задорно.
Эвклея сидела в дальнем конце стола, подперев рукой щеку. Даже военная сдержанность не уберегла ее от скучающей позы. Пир интересен в первые моменты, когда все друг друга рассматривают. Когда становится ясно, кто есть кто, и эффекты первого впечатления улетучиваются, все интересные дела заканчиваются. Фильджини сидел рядом, опершись спиной о спинку стула и поглаживая ладонью рукоять своего меча.
- Ты нагоняешь ужас на царских гостей.
- В том есть что-то неверное?
- Все отлично. К нам никто не пристает с расспросами. Я надеюсь, правда не произойдет ничего интересного.
- Пока все довольно миленько и безоблачно.
- Да, в другой ситуации мне бы хотелось хотя бы морду кому-то набить на подобном мероприятии. Но государственные дела – это государственные дела. А напетушиться мы еще успеем.
- Но это будет не то, моя принцесса! – он сел к ней в пол оборота. В глазах сиял огонь похлеще того, что освещал стены, - Дома хорошо, но в гостях не жалко.
- Ты о чем? – она свела брови на переносице.
- Один момент, сударыня, - по его интонации было понятно, что рыцарь все-таки не сдержал своего обещания и хлебнул лишнего. Он встал и выскочил на площадку для танцоров, заключенную в объятия трех столов и стены, разрезанной выходом.
- Славные рыцари Вифайи! Все вы наслышаны о воинах Мантипона. Мы же не знаем о вас ничего. Ибо все победы присвоены нами и вам не осталось чем козырнуть.
Это была откровенная неправда и плевок в самую сень вифайского достоинства, ибо богатое государство числило за собой множество завоеваний. Но наглость и озорство Фильджини было уже не унять.
- Может, кто-то из вас, достойные мужи, покажет нам мастерство союзников? Это никак не вызов. Мы влекомы одной целью. Дружеский поединок. Ну же!
Глаза царя Мантея говорили «Сначала сучка Фиобаника называет меня запуганным слабаком, а теперь его шут насмехается над нашими воинами».
Он сделал жест, призывающий двухметрового амбала встать из-за стола и принять бой.
- И ты все-таки дурак, сэр Фильджини, - отметила тихо Эвклея, устраиваясь поудобней, закидывая ноги на соседний стул и отправляя виноградные ягоды в косо искривившийся рот.
Мечи обнажились и схлестнулись в поединке. Фильджини доставал макушкой сопернику до плеча, но был ловчее и изворотливей, парируя удары на лету. Его хорошенько огрели по плечу, но он спрятался в кучке херувимов, которые напугано застенали, видя неумолимое приближение верзилы. Фильджини выскочил из белоснежной компании раньше и наградил воина изящный маской из барабана на лету. Послышался хруст разорванной ткани. Здоровяк был повален на спину. Мантипонец наседал сверху, уже готовый засадить вырванный у анелочка из рук смычок противнику в горло, прижимая его к кадыку.
- Поиграем на нервах?
- Отличное представление, сэр Фильджини, - вмешался Мантей, - А теперь будьте добры слезть с моего полковника.
- Наша симфония еще не окончена, - засмеялся тот.
- Здесь есть оркестр. И вы отбираете их хлеб.
Для пущего эффекта парень повосседал гордо на своей добыче некоторое время, будто ожидая пока с него срисуют портрет, а потом встал, поклонился и отправился на свое место.
Принцесса ничего не сказала, все еще довольно ухмыляясь.
- Вот это я понимаю. А то скучно ведь. За доблесть и отвагу, - предложил он, приподнимая кубок. Она звякнула своей тарой и отхлебнула. У Эвклая было лицо в вышей мере смущенное. Такое, какое бывает у юноши, досадующего поведением своих родственников пред лицом новой семьи. Принцесса отсалютовала ему кубком и выпила еще. Он начал вовсю извиняться перед Мантеем, оправдываясь дикостью их земель.
- Видишь, милая, что тебя ждет? – спросил он у дочери.
Но она была очарована Эвклаем и сочла все это забавным представлением. Пиршество возобновилось, как ни в чем и не бывало. Мало ли, какой подвыпивший воин захочет размять кулаки. Обычное дело. Поняв, что принц протрезвел, и все недоразумения уже совершены за него, принцесса и Фильджини удалились.
Свежий воздух объял их головы после духоты пиршественного зала. Поначалу там пахло цветами, но затем вином, жареным мясом, потом и человечиной. Изнутри доносились звуки продолжающегося праздника, по другую сторону пели сверчки и тихо фыркали привязанные к столбу лошади. Месяц белел на темном небосводе.
- Тут значительно лучше, - Эвклея потянулась, разминая засиженные конечности. Длительное нахождение в одной  позе было не свойственно ей, - Я устала отдыхать. Сразись и со мной.
- Как пожелает моя принцесса.
Они фехтовали, звеня мечами, входя в запал и сшибая стоящие на земле корзины с сеном. Принцесса насадила один стог на меч и швырнула в рыцаря, но он увернулся. Это ему всегда давалось хорошо. Искры встречающегося железа сверкали в ночи, и одна из них упала на стог, воспламеняя всю кучу. Они этого не заметили, ибо девушка загнала молодого мужчину на пару метров далее.
- Горит, - ошалело проговорил Фильджини.
- Зад у тебя горит, слабак, - захохотала Эвклея, - Сдавайся.
- Хорошо, хорошо, - он поднял руки примирительно, - Но правда ведь горит.
- Твою…- начала она, учуяв запах огня и оборачиваясь, но так и не закончила.
- Пошли отсюда.
- Нет. Нужно позвать кого-то.
- Тогда мы вовсе раздосадуем наших союзников.
- Не обязательно говорить, что это наш подарочек.
Они позвали слуг и те затушили пожар. Официальная версия состояла в том, что они проходили мимо и заметили сие безобразие. Все-равно, если Мантей и узрел в обоих образец наглости и бесчестия, они оставались в его глазах представителями правящей верхушки соседствующего государства, в силу своей грозной серьезности (правда, умаленной подвыпившим Фильджини) не способного на шалость столь банальную, как поджог. Мантей не мог решить, что это мантипонцы подожгли сено. Но он полагал, что их присутствие в царском дворце влечет за собой беды. Дурной нрав, дурное влияние. И ничто не помешало случаю подтасовать карты так, чтоб хлев воспламенел. «Еще и пожар, - думал он, нервно постукивая пальцами по столу и отдавая поручения, - Что за денек. Они прошли чрез порт и тот загорелся. Они обтоптали мой замок, и вот! Благо, хотя бы не изнутри распространилось пламя. Этот народ сжигает все на своем пути. Огнем и мечем воистину! Я надеюсь сделать их поруку своим оружием, но не пострадаю ли от того, на что так рассчитываю?». Ни на минуту он не преставал сомневаться в целесообразности своего союза с Фиобаником с того самого мига, как он много лет назад был заключен между их отроками. В первые годы это казалось несусветной удачей. Но у каждой монеты две стороны. Глупые мысли. Щенки уедут, и дальше ему придется иметь дело исключительно с царем. Фиобаник хоть человек резкий, но толковый. Все боялся Мантей отдать свой народ в подчиненное состояние. Но тут уж все зависит только от него и его способностей как вождя государства. Так что нужно быть начеку, проявлять осмотрительность, но и действовать, когда выпадает благоприятный момент.
Следующие три дня прошли в имитации любезности и ожидании разлуки. Бейлада предвосхищала новую бытность, воображая защиту и роскошь под крылом любимого. Новый мир, новая жизнь, где она покончит с принцессьим ожиданием и станет королевой. Не мечтательной девочкой, но матерью всего королевства. В пятнадцать своих лет ей хотелось быть взрослой, великой, прибрать к рукам то, что прочили ей с младенчества. В пятнадцать лет еще не замечаешь закономерности, которая гласит, что зачастую ожидание куда слаще самого предмета вожделения. Обрадуется ли она отсутствию шелковых нарядов, каруселей прямо во дворце замка, садов, полных жизни. Ни одного цветка в фарфоровых вазах. Да и вазы ни одной. Нет сладких ягод. В основном мясо и каши. Земля на Мантипоне из рук вон плохая. В ней не произрастает жизнь. Живность в хлевах питается все той же привезенной из-за моря крупой. Или же мясо доставляют вплавь. Известно, что это за мясо. В родном замке Бейладе преподносили свежие, нежные блюда из птиц, подстреленных из лука за несколько часов до трапезы. Но здешнему мясу нужно в худшем случае преодолеть значительное расстояние, а в лучшем – оказаться жестким из-за скудных условий взращивания животных, которым значительно не хватает природных благ. Станет понятно, зачем Фиобанику союз с Вифайей. Он планировал превратить данное государство в свою колонию землепашцев. Мантипон изнемогал от недостатока ресурсов, в то время как на Вифайю зарились и другие грабительские народы. Именно это обстоятельство заставило Мантея спрятать свои перепуганные очи под крылом грознейшего из варваров. И теперь оставалось лишь уповать на то, что конечность эта укроет от градин, а не сожмет когти на глотке. 
В политических аспектах Бейлада, разумеется, была куда более близорукой, чем ее отец. Она была инструментом предполагаемого спасения в его руках и охотно соглашалась аккомпанировать вдохновенной трели о преимуществах подобного союза. Вполне возможно, что в не любимом Эвклаем грубом месте это наивное и нежное существо, хоть и не такое прекрасное внешне, как хотелось, станет для него моральной разрядкой.  Он направит на нее свой вектор лиричности, а она будет тому только рада. Хотя поняв, что сын рыцарей – не рыцарь вовсе, она может разочароваться, пихать его в плечо, супиться и причитать подобно остальным «Как же так! Ты тряпка. Самая безвольная тряпка на свете!». Быть может, даже изменит ему. Ведь мужественных рыцарей будет хватать. И найдутся ценители дам, разодетых в шелка, среди воинов, чьи жены могут запросто дать им по шее при желании, сразиться в равном бою. Мужчина желает властвовать. То ли взращивать нежный бутон, то ли сорвать и втоптать в грязь. Главное – чувствовать, что выбираешь ты, давать этому существу право на жизнь, или оборвать ее. Вставлять в землю железные прутья и направлять рост колокольчика. Мужчина хочет быть осью. А женщина уж должна окутать его плющом и защитить от ветра. Эвклай пленялся красотой и зрил в середину только в том случае, если оболочка была привлекательна. Он ожидал увидеть что-то еще более восхитительное. Нескончаемых сюрпризов и добродетелей ждал он от Бейлады. «Ты мне обязана. Ради тебя я отказался от такой красотки!». То, что дорога в излюбленную юдоль и рука дочери Кризейма ему заказана – все это нюансы. Изначально он настраивался на это и теперь стоит у разбитого корыта. То, что обратиться к Бейладе его заставил не благородный порыв, а тупиковая безысходность, и она практически спасает его от плахи, тоже выпускалось из внимания. Итак, он ждал представления и нераздельного к себе восхищенного внимания.  Бейлада все-таки казалась ему не более, чем глупой прыщавой девчонкой. Под оболочкой посредственной, он полагал, и содержание посредственное. Ведь оболочка – отражение содержания. Как и то, что бьет по оболочке, всколыхивает суть. Они всегда идут рука об руку, лишь слегка поворачивая голову в сторону.
Дома была сыграна свадьба в лучших воинских традициях. Горны трубили, железные кубки бились друг о друга не тише мечей на поле боя. Эвклай долгое время страдал от того, что ему приходилось напускать на себя мужество – маску, должную украшать истинного сына здешней земли. Когда каждый придворный бесстрашно и нагло упоминал при Бейладе о его былых глупостях, восхищение словно мел с асфальта во время дождя сникало с ее лица. Она понимала, что такого хлюпика могла и в родной королевстве найти, где жизнь куда красочней, веселее и пышней. Он лишь приходил в бешенство, отстаивая право на свое естество. Долгое время они делали вид, будто ничего страшного нет в нестыковке их характеров и при благоразумной подходе из любого тупика можно найти выход.  Она наполовину привыкла к нему, уже прогнав через свой слух  первые ноты разочарования. Политические браки и похуже бывают. В конце концов он не дряхлый старикашка и не калека. Когда Бейлада посмеивалась над супругом, он вкрадчиво замечал, что тоже имел шанс обзавестись более казистой супругой. Камень, брошенный в огород очарования Бейлады, заставлял ее насупиться и из игриво-колкого настроения перейти в тихую ненависть.  Ах, если бы его папенька столь не желал заключить союз с ее папенькой. В тот вечер они признали несовершенство друг друга. А на утро со счетом 1:1 попытались придти к примирению.
Фиобаник был доволен и наградил свою дочь, даже не шибко журя Фильджини за его выходку. Пожар был мелочью и о нем не упоминали. В конце концов, если эти свинопасы не будут кориться, скоро запылают все их дворцы и храмы. Так что пусть знают, кто в доме хозяин.
- Твой брат – рохля. И польза от него сугубо номинальная. Уже хорошо, что мы заставили его имя работать. Мантей будет слать сюда послов для разведки.
- Думаю, он их слал задолго до этого. Но они натыкались на стену. Ибо никто не пройдет в город просто так, без тщательной проверки. Подвергать соблазну охрану бессмысленно. В государстве ходит своя валюта и золото не сподручней неблагородного металла.
- Он найдет причину. Родство. Почему бы не зачастить со своими посланцами. Но ничего, нам скрываться нет нужды. Они и так у нас в руках. Вот они где! – и владыка потряс своим массивным кулаком, - Тем более, дочь его не в темнице, как планировалось изначально. Пусть заезжает в гости, - он задумчиво водил пальцами по подлокотнику. За окном стоял немой каменный город, скованный сталью. Эвклея была рада оказаться в родных латах вместо уязвимого клочка материи, вернуться к тренировкам и готовилась к новому походу на дикие земли. По всем законам Эвклай должен был ехать с ними и Мантей все еще таил вялую надежду сделать из него мужчину.
- Освободи меня от этого бремени, отец.
- Не могу.
- Можешь. Мне надоело тянуть этого червя силком и уговаривать.
- А ты не уговаривай. Примени силу.
- Тогда он возненавидит меня еще больше. Как малый ребенок. А я не нянька. Я принуждаю раз и навсегда, отсекая голову. Повторения этих сцен тяготят меня.
- Эвклея, это королевский указ. Он не будет отсиживаться в замке, пока остальные пашут на государство и кладут голову на поле боя. Что скажет простой мужик, если увидит, что его эталон, человек монаршей крови, прячется за бабскую юбку.
- Да пусть сгниет там от бездействия. Лишь бы не на моих руках. Брезгую, знаешь ли.
- Он твой брат. Это ноша, которую должно снести.
- И твой сын. Воспитывать – отцовская работа.
На это Фиобаник не ответил.
- Если ты не смог воспитать его как следует – это твое упущение.
- Ступай, - сухо проговорил правитель.
- Спасибо, - она наигранно поклонилась и быстро удалилась. Ей хотелось серьезных военных кампаний, а не разъяснительных работ.
Сын монарха скрывался в своих покоях, пока его силой не заставили взять в руки меч слуги короля. Частые тренировки не давали времени на пьянство и походы в единственный в городе бордель. Слухи о распутной и праздной жизни наследника престола начали просачиваться в народ. Фиобаник все-таки вытолкал его в поход, где он неплохо сражался. Страх смерти пробудил семейные таланты. Но это был лишь побег от смерти, а не воля к победе и завоеванию. Дома его не ждали ни любимая жена, ни родная сердцу земля. Ничего, за что стоило бы класть голову на поле брани. Так что когда он вошел в относительное доверие и отправился в соседнее королевство на переговоры, не вернулся, замаскировавшись под простолюдина, набрав семейных ценностей и уплывая на другой материк. Спутники его, советники короля, были тихо умерщвлены в ночной час. Поиски усложнялись донельзя. Бейлада, прослышав о позоре, рвалась в родной край.
- Не так быстро, пташка, - сказали ей. Она все-таки заняла место в башне, ожидая нелюбимого рыцаря. Однако, ее освободил один из стражников, с которым она изменяла мужу. За это она взяла его с собой в родные края. Мантей был в ярости, заключив, что от бесчестных варваров иного и ждать нельзя. Так же он был зол на дочь. Ибо стоит ждать, что уже завтра поутру к берегу причалят вчерашние союзники. Чем-то смахивает на историю с Еленой Троянской. Если следы Бейлады и ее ухажера не заметены, вот он, повод для захвата. Бегство Эвклая могут преподнести как смерть на поле боя. Так и случилось. В замке Мантея находился шпион Фиобаника, простой виночерпий, которого богато одаривали ежемесячно за поставляемую информацию. Не смотря на мощь армии, она была разбита военным государством на их территории. Развернулась война, в которой половина окрестных дикарей присоединилась к Мантею, памятуя, как над ними измывались его соперники, а половина – к Фиобанику, зная, что он сильнее и уповая на его поддержку в будущем. Когда люди Мантипона вошли в столицу Вифайи, замок со светящимися дверями горел еще более ярким пламенем, на сей раз алым. Как и рассчитывал Фиобаник, сей город запылал. Каждый из его детей пригодился ему по-своему. Эвклея кинула в дворцовый хлев первую искру, а Эвклай, пусть сдохнет к чертям в своем побеге, дал повод для начала завоеваний. На родине Эвклая считали чуть ли не первой жертвой обнаглевших союзников. История гласит, что направляясь на злоизвестные переговоры, он решил заехать к своему тестю, где местная группка поборников независимости Вифайи прошлась ножами по шее спящего принца и его советников. Это все козни принцессы, которая не любила своего мужа и из-за моря давала поручения своим старинным друзьям. Ибо группировка та, которая группировкой не была, а всего лишь составляла компанию детей дворян, в которой принцесса предавалась играм в куклы, а в более сознательном возрасте – карты, крикет и прочим увеселительным занятиям.  Итак, Бейлада оказалась шлюхой, сбежавшей на родину. То, что сопровождал ее мантипонец, ставший ее любовником, обходили вниманием. Голова дезертира была возведена на пику рядом с четвертованным телом  возлюбленной.  Их мясо жарилось в огне прекраснейшего их городов, лизавшем его, приникая отовсюду. Потрескивание дерева, крики разбегающихся женщин, детский плач, звон храмового колокола, где в объятом огнем здании монахи еще молили бога о спасении. Голоса их становились слабее от распалившегося воздуха раскаленной ловушки. Одна за одной загорелись иконы, падая со стен подобно домино. Кажется,  и огромный золотой крест, украшающий стену скоро растечется золотой рекой и понесет отчаянные паникующие души в свободное от тлеющей плоти Царство Небесное.
 
Эвклай пил чай, облаченный в цветастый атласный халат, тюрбан и золотистые туфли с закрученными носками. В пальцах, унизаных несколькими перстнями с рубином и изумрудом, что некогда были привезены из завоеванной державы и определены в госуарственную казну,  мелькала страницами газета, в красках описывающая растление его старой новой семьи и военную ярость старой старой семьи. Мимо прошла красавица в восточном наряде и, услужливо улыбаясь, забрала опустошенную чашку изящного фарфора. Он лишь взглядывался в строки, качал головой задумчиво и довольно, приговаривая «Что поделать. Насильно мил не будешь».