Пепел

Мне есть имя Огнея.
Как разгорятся дрова смоленые в печи,
так разжигаю во всяком человеке сердце.
/из старинного заговора/

Стук засова, тяжёлый стол - к двери, хоть на какое-то время их остановит.
- Приди, вызываю тебя, приди, вызываю тебя…
Нитка агатовых бусин, раньше пёстрая, а теперь почти вся чёрная, ковшик с кровью.
- Именами Трёх Предстоящих, шепчущих и стоящих…
- Открывай, сучье отродье!
- Ведьмачка!
- Тварь!
Удары в дверь и крики, кто-то застучал в ставни, пытаясь выломать тяжёлые доски.
- Призываю тебя, именем Камня, именем Огня...
Больше ничего нет, но уже ничего и не нужно – сдёргиваю с пальца бабушкино кольцо и кладу его в кровь.
- Приди.
Поднимаю голову и вижу твой смеющийся взгляд в зеркале.
- Мне кажется, у тебя большие проблемы. Там снаружи половина деревни собралась.
- Я знаю.
- Чего же ты хочешь? Кровь, кольцо.
Я застыла, смотря в твоё нечеловечески красивое лицо, представила себе, как ты выглядишь по эту сторону зеркала.
- Быстрее, дева.
Снаружи выстрел и лай Мухтарзема оборвался.
- Внутри она!
Это Яков, кто же ещё. И Теня кричит, как ушибленный поросёнок.
Закрываю глаза и сосредотачиваюсь.
- Ветром Северным, убивцем и помором, Ветром западным...
Ты прижался к стеклу со своей стороны, смешно распахнул глаза, начавшие отсвечивать красным.
- Обойдите мой дом сиротский, обойдите сени пустые...
Звук толпы снаружи затих, я слышу только твои утробные вздохи, и скрежет острых ногтей по стеклу.
- Я ваша до скончания веков.
Глухой удар в дверь. Какая-то далёкая возня за стенами.
Ты наклонил голову, словно к чему-то прислушиваясь, в комнате заметно потеплело
- Как имя твоё, дева?

Солнце, бабушкина поляна в глубине леса. Запах трав и жёлтые с синим бабочки.
- Я помру, а ты сама лечить станешь, добро людям делать.

Ночь. Громкий разговор.
- Ну,  приворожи её, что тебе стоит?!
- Да и не проси, нехристь! Ишь, удумал!
- Ведьма!
Глухой удар и бабушкин крик.
Пьяный Яков, шатаясь, опрокидывает кадушку с водой и выбегает в сени.

Дождь. Свежая могила. И шёпот за спиной
- Бесовка.
Бесовка. Ведьмачка. Шишига. Отродье.
Шёпот, окрики. И Василь, смотрящий мимо, пытающийся скрыть смущение.
- Да с тобой по деревне пройти стыдно, что люди скажут?

Люди.

Люди днём шептались за спиной, по ночам носили мне деньги за то, что пряталось в Чёрной тетради.
А сейчас собираются сжечь меня заживо в собственном доме.

- Подпаливай!- Сорочихин голос.
Что-то бьётся о стены, ставни, падает на крышу.
- Полина.
Ты утробно вздыхаешь. По зеркалу змеится трещина.

Люди.

Запах дыма из-под двери.
Кровь в ковшике загорелась, зеркало с натужным звоном лопнуло и выплеснулось на пол осколками, давя которые, ты вышел из рамы.
- Дай руку, дева,- ты расправляешь широкие плечи и тянешь ко мне свою ладонь.
Дороги назад нет. Кровь догорает на полу, дым заполняет комнату.
Наши ладони соединились, и ты грубо прижал меня к себе.
- Ты моя теперь.
Твои руки, как железные скобы. Пальцы с когтями, я почувствовала, как по спине потекла кровь.
Моя кровь.
Твои губы растянулись в улыбке, обнажая заострённые зубы.
- Это только начало.
И тотчас ты вспыхнул. Огонь ударил в лицо и ослепил.
И меня накрыла боль. Я сама стала болью. Болью и твоим шёпотом.
- Я просто сгораю от желания.
Боль. Боль. Наверное, я пыталась кричать.
Как можно описать ощущения от отваливающейся плоти?
Зрение вернулось резко, как по команде.
Я вижу твоё изменившееся лицо, сложенное из синего огня, вижу горящие стены моего дома.
Я разеваю рот, как пойманная рыба, изумляясь тому, что ещё жива, что продолжаю терпеть.
Из моего рта вместо крика показалось жёлтое пламя. Ты ловишь его своим ртом, смеясь.
- Терпи. Это плата. Плата и твоя новая жизнь.
Ты обхватил меня ещё крепче и приник к моему раскрытому в безмолвном крике рту.
Твой синий огонь течёт в меня, добавляя страданий, я бьюсь, силясь вырваться, и ощущаю что тело моё уже ничего не весит.
Ничего не осталось кроме огня.
Сцепившись в объятиях, мы взлетели вверх, потолок и крыша, уже объятые огнём разлетелись, как от взрыва.
Снизу кто-то истошно вопит, а я, прижатая к тебе,  вижу толпу перед своим домом.
Разинутые рты, вытаращенные глаза, за спинами людей, ставших серыми, маячат сверкающие белые фигуры, сбившиеся в кучу. 
Какие-то бегающие огоньки внутри марева застившего всё.
«Ты обманул меня?»
- С чего ты взяла?
«Они до сих пор целы и невредимы»
Ты, наконец,  оторвался от моего лица тоже ставшего пламенем.
- Сделай это сама,- сказал и отбросил меня от себя, а я, неуклюже взмахнув руками, упала прямо в толпу.
Столб огня взметнулся вверх.
Крики боли. Я сама кричу, но их крики заглушают мои, проходя сквозь меня розовыми вспышками,
на секунду гася мои страдания. Поднимаюсь, мгновение смотрю на свой развороченный дом,
а потом колесом жёлтого огня бросаюсь на остальных.

Что же ты натворила, Полюшка.

Те, кто на месте остался, в землю врос от страха – как спички вспыхивают, когда я сквозь них пробегаю, перепрыгиваю.
Кто-то бежать принялся, да разве от огня убежишь, когда ему в спину злоба ветром дует?
Кому в спину плюю, кому ноги сбиваю. По плечам охаживаю, по волосам глажу.
Прямо мне под ноги свалился Яков, прикрывая обожжёнными руками глаза.
Э, нет, милый, с тобой мы ещё поиграем. Обошла его кругом, пощипала за ноги, за руки.
- Полина!
Оторвалась. Кто интересно теперь имя моё припомнил?
Василь.
Лицо в синяках, руки в кровь, а за спиной испуганной дугой Белый застыл,
последний, наверное, в деревне, кто не бросил своего человека, посверкивает на меня своими гляделками.
- Полина.
Где же ты был раньше, друг мой ласковый? До сего дня, когда тебя отец с братьями в подпол засадили,
да меня жечь отправились? Почему не упредил?
Белый колеблется, но не отступает, знает, что пока рядом стоит, я не подойду.
Перевела взгляд на корчащегося Якова. Сделала из руки хлыст и принялась хлестать его поперек груди, живота.
- Полина, хватит! Это же люди!
Ах, люди.
Провожу Якова по волосам и купаюсь в его пурпурном крике, как в роднике.
- Тварь! Отойди от него!
Вот и приехали. Белого прочь отнесло от Василя крика, а я в один шаг рядом со своим милым.
Не слышит он ничего, только рёв моего жёлтого огня, не чует, что стал разом таким же серым,
как остальные, что ненависть его прямо к смерти толкнула. 
Да и не надо.
Прижимаюсь к нему и целую в губы, разом всё лицо его красивое спекая в один сплошной ожог.

Люди.

Белые сиротливо жмутся по краю выгоревшей деревни.
Ты хохочешь сверху, полыхая ультрамарином, зачем-то показывая им средний палец на правой руке.
Нет больше людей здесь. Одно марево серое, и когда меня над землёй подняло и начало засасывать
в раскрывшуюся воронку, только пепел меня проводил.