Сомнамбулы

        Пьеса в двух действиях

 

        Д Е Й С Т В У Ю Ш И Е  Л И Ц А :

 

Яков.

Лея – дочь Якова.

Хаим – муж Леи.

Рони – их сын.

Сара – невеста Рони.

 

        ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

 

        С ц е н а  п е р в а я

 

     Небогатая израильская квартира. Мы видим гостиную и часть кухни – там, где стол. Лея готовит. Рони, красивый парень в кричащем оранжевом свитере, вносит в гостиную стопки связанных книг и портрет молодой женщины, перевернутый вниз головой.

 

Лея. Рони, я же просила! Что ты ленишься сходить лишний раз! И не сваливай как попало.

Рони. Перестань, мама. Это совсем не тяжело. (Выходит и через некоторое время возвращается с четырьмя новыми стопками. За ним входит Сара – тоже с книгами в руках.)

Сара. Ты что – не слышишь? Я же тебе кричала.

Рони. Привет! Я не слышал. (Целуются.)

Сара. Для чего ты тащишь все сразу? И опять ты в этом ужасном свитере, который я ненавижу.

Рони. Ерунда. Это нетрудно. Сейчас сниму. (Стаскивает свитер.)

Сара. Теряешь по дороге... Что это вообще?

Лея (выходит из кухни). Вот и я говорю. Здравствуй, Сара.

Сара. Привет, Лея.

Рони. Дедово барахло. Жалко было машину гонять и время терять.

Сара. Это все его книги? Ты знаешь, я чуть не опоздала: у меня вдруг остановились часы, хотя я только недавно сменила батарейки.

Лея. Что-нибудь еще осталось или это все?

Рони (Саре). Давай часы.

Сара. Вот.

Лея. А портрет? Где портрет?

Рони. Вот он. (Переворачивает и прислоняет к стене.)

Сара. Кто это?

Лея. Моя мать. Кстати, ты починишь мне утюг? Из него искры. Я боюсь.

Рони (кивая на портрет). Бабушка. Починю.

Лея. В молодости.

Сара. Какое необычное лицо! И портрет необычный.

Рони. Красотка, что надо! (Целует Сару.) Ты не хуже, правда, мама? Сегодня все сделаю.

Лея. Она и была такая. Не как все. Повесь его на гвоздь от тарелки, которую папа разбил.

Рони. О’кей! (Вешает на свободный гвоздь.)

Сара. (критически осматривает стены с бесчисленными тарелками, висячими цветочными горшками, картинами и гравюрами – подделками под всевозможные стили – и прочими украшениями, не оставляющими на стенах пустого пространства). Она сюда не подходит.

Рони. Почему?

Сара. Или это все надо убрать…

Лея. Не так страшно, не преувеличивай.

Рони. И гвоздь свободный.

Лея. Если все убрать – что же останется? Один портрет? И больше ничего?

Сара. Я бы ради него все сняла. Это дело вкуса.

Лея. Это верно, о вкусах не спорят. Ну ладно. Спустись проверь, не оставил ли чего.

Рони. Всё здесь. Ах да! Почта. Мама, у нас есть родня во Франции?

Лея. Нет. Откуда ты взял?

Рони. Там деду письмо. Сейчас принесу. (Уходит.)

Сара. Как Ваш отец?

Лея. Лучше, чем мы думали. Сам одевается. Сам ест. С памятью плохо. Все забывает, а главное – с трудом говорит. Когда он ищет слово – я просто не могу! Сердце разрывается…

Сара. Бедняга.

Лея. Кто поверит, что когда-то стихи писал…

Рони (входит). Графоманские.

Лея. Нет. Это неправда.

Рони. Мама, если бы они чего-то стоили, их бы печатали.

Лея. Он не стремился, чтобы его печатали.

Рони. Знаем мы эти сказки: непризнанные гении и все такое. Чушь это все. Если ты чего-то стоишь – тебя признают.

Лея. Не всегда.

Рони. Помнишь эту передачу по телевизору? Про девочку, которая пишет стихи?

Лея. Ну и что?

Рони. А то: ей только 10 лет, а ее уже признали и сборник вышел. (Саре.) Между прочим, его стихи у тебя в руках. Толстая тетрадь. Белая.

Сара (вытаскивает тетрадь). Эта?

Рони. Да. Я взял одну на всякий случай. (Сара перелистывает.)Оставь, честное слово. Жалко времени. А где он, кстати, мама?

Лея. Кто, дед? У соседки. (Саре.) Они знакомы еще по Одессе. Она затащила его к себе.

Рони. Кстати, мама, у меня идея: может, поженим их?

Лея. Перестань.

Рони. Я серьезно! Мы с Сарой и дед с госпожой Липман. Две пары зараз. И экономия какая!

Лея. Рони!

Рони. А почему нет? Что ему говорить трудно? Зато у нее рот не закрывается. И ей так и так надо за кем-то ухаживать.

Лея (Саре). Она прекрасная женщина. Помогает всем, кто только...

Рони. А я про что говорю? Дед будет в хороших руках. И рядом. От этого выиграют все. Ты – прежде всего. А я получу обратно свою комнату. Он еще мужчина хоть куда. Иногда, правда, мочится, ну да с кем не бывает.

Лея. Это очень некрасиво. Ты не можешь простить больному старику, что тебя из-за него выселили на балкон.

Рони. Глупости. Я же несерьезно. На вот лучше письмо. Остальное счета.

Лея (берет письмо). Действительно из Франции. Из Лиона.

Рони (просматривает счета). Ты посмотри только, какие гады! Ведь я отключил у него газ три месяца назад, в тот день, что его взяли в больницу. Ты посмотри, какой счет! И за воду тоже.

Лея. Оставь папе. Он выяснит... От какого-то Гольдберга. (Вскрывает конверт.) По-французски. Рони, оденься, холодно.

 

     Звонит телефон.

 

Рони (снимает трубку). Алло! Алан*. Что слышно?

Лея. Бенци? (Рони кивает). Он ему житья не дает, честное слово.

Рони (Саре). Дай мне лист бумаги и ручку. Привет тебе от Сары. Он тебе тоже.

Сара. Где бумага? (Достает ручку из сумки.)

Рони. Ну где-нибудь, ей-Богу, неужели бумаги нет? (Берет у Сары белую тетрадь и вырывает наугад лист. В трубку.) Диктуй, записываю.

Лея. Если бы Рони ему не помогал, он бы с первого курса вылетел, честное слово.

Рони (матери). Принеси мою коробку с инструментами.

 

     Лея уходит. Сара нежно теребит Рони волосы. Одной рукой он обнимает ее, другой пишет.

 

Лея (возвращается с инструментами). Меня это возмущает...

Рони (в трубку). Слушай, так не бывает: если программа написана верно, она обязана работать. (Берет у матери инструменты.) Принеси утюг. Это я не тебе. (Берет часы, что-то быстро и уверенно делает с ними и возвращает Саре.)

Сара. Я ужасно люблю смотреть, как ты работаешь.

 

     Лея приносит утюг.

 

Иногда мне кажется, что твои пальцы сами знают, что делать. Что тебе даже думать не надо.

 

     Рони принимается за утюг.

 

Лея. Не знаю, в кого он такой. У Хаима обе руки левые. Эфраим был в отца.

 

     Вытирает руками слезы.

 

Рони. Мама! Прошу тебя! (В трубку.) Я весь внимание.

 

* С арабского. Жаргонное приветствие.

 

 

Лея. Я не буду. Рони совсем из другого теста. Мне его командир рассказывал: у них во время боя что-то в танке...

Рони. Мама, умоляю. Ты уже пятый раз...

Лея. Она твоя невеста, пусть знает. В чем дело? Ты что-нибудь украл?

Сара. Так что?

Лея. Что-то испортилось. Не знаю что. Неважно. Так он сумел починить. «Если бы не Рони, нас бы в живых не было», – сказал командир. «Только мы отъехали – в это место снаряд». Большой снаряд... И осталась бы я...

Рони. Мама!

Лея. Не буду.

Рони (в трубку) Значит так. Слушай меня. Я понял. Дай мне время подумать. Завтра у меня лекции с десяти. Если хочешь, встретимся в восемь в библиотеке.

Лея. Ну что ты скажешь: единственный день, когда он может поспать... Дай мне трубку! Я ему скажу!

Рони. Значит, в восемь. Пока. (Кладет трубку.) Возьми свой утюг и перестань кипятиться. У него просто слабые нервы. Но это еще не значит, что он будет плохим инженером.

 

     Входит Хаим.

 

Хаим. Все уже дома? Прекрасно. Ну, все перевез?

Рони. Что я спятил? Брать все его бумаги и книги – нужен грузовик, а не фольксваген. Да и куда бы ты их подевал, интересно? Взял то, что в приличном состоянии. А распродавать там – мое время дороже этой рухляди. Оставил как есть.

Лея. Хоть прибрал там немного?

Рони. Кто въедет, тот и приберет.

Лея. Нехорошо.

Рони. Скажи спасибо, что я вообще туда добрался! Знаешь, что со мной случилось по дороге?

Лея. Столкнулся с кем-нибудь?

Хаим. Что-нибудь с полицией? С полицией шутки плохи. У Итамара на полгода права отобрали, а он всего...

Рони. Подъезжаю к Нетании, вдруг – бац! Что-то рвется. Вылезаем – я вез двух тремпистов – смотрим: порвался тросик от газа.

Лея. Но ты ни в кого не врезался?

Рони. Конечно, нет. Солдаты говорят: надо вызывать аварийку и в гараж. Какой гараж? У меня денег с трудом на автобус, да и то в один конец.

Хаим. Ну, а дальше?

Рони. Они стали ловить другой тремп. А я стал думать. Вспомнил, что у меня с собой есть веревки – книги перевязывать. Достал, привязал, и одной рукой за руль, другой – через окно – за веревку. Доехал, погрузился и приехал обратно.

Лея. Мог попросить денег у тети Дворы, чтобы не рисковать.

Рони. Обошлось и без тети Дворы.

Лея. Ты, наверное, думаешь, что ты большой герой? Да? На неисправной машине... Каждый день погибшие, каждый день! А он...

Рони. На исправной каждый дурак доедет. Даже женщины.

Хаим. Я представляю, что бы тебе влепила полиция, если бы поймала.

Рони. Ловят дураков.

Лея. Еще бы!

Хаим (Лее). Что у тебя за письмо?

Лея. Отцу. Из Лиона. По-французски.

Хаим. Вечером зайду к Сосону, чтобы перевел.

Сара. А сам он не может?

Хаим. Кто?

Сара. Дедушка.

Хаим. Нет, конечно.

Рони. Он даже иврит с трудом вспоминает.

Хаим. Он не в таком состоянии, чтобы...

Лея (Саре). Сначала, когда с ним это случилось, в мозгу, он смог говорить только на идиш. Все остальные языки забыл.

Рони. Что тут странного? Язык детства. Науке это давно известно.

Сара. Если хотите, я попробую.

Лея. Конечно. О чем речь. (Передает письмо Саре.)

Сара. «Дорогой Жак!»

Хаим. Жак?

Лея. Яков по-французски – Жак.

Сара. «Совершенно случайно... совершенно случайно – если верить, что в мире существует такая сомнительная вещь, как случай, – я узнал о смерти Юдит».

Лея. Я знаю, от кого письмо! Вспомнила! Это же художник, который написал мамин портрет, Йоске Гольдберг! Он тоже из Одессы... Читай дальше!

Сара. «Прошли почти полвека, мы давно состарились, но в моей памяти Юдит по-прежнему все та же молодая девушка, чей портрет я написал тогда в Париже. Эти три часа, не считая грунтовки, – я ведь написал его за три часа, ты помнишь? – были, как я сейчас вижу, лучшими часами моей жизни, ее высшим достижением. А ведь я кое-чего в жизни добился. Моя фирма экспортирует в двадцать семь стран, не говоря уже про французский рынок. Это немало, если учесть, что после войны я должен был снова начать с нуля» Тут дальше не по-французски (показывает Лее).

Лея. Где? Это по-русски. Но я не могу прочесть.

Рони. Неважно. Важна суть. Потерял все и восстановил заново. Дальше.

Сара. «Тогда я думал, что оставил живопись из-за того, что Юдит предпочла моим картинам твои стихи. Но сейчас, приближаясь к смерти, мы лучше понимаем самих себя, и я знаю, что поступил правильно. Ничего лучше этого портрета я бы не написал. В сущности, в этом даже что-то есть, некий экзистенциальный шарм – остановиться на высшей точке и далее не продолжать. Если бы Юдит предпочла меня, я, вероятно, не бросил бы живопись, но вряд ли писал бы что-нибудь, кроме ее портретов, а ей бы это в конце концов наскучило. Не буду утомлять тебя французской вежливостью и задавать дурацкие вопросы о здоровье. Надеюсь, что ты чувствуешь себя сносно. Перейду к делу».

Рони. Давно пора.

Лея. Рони, не мешай. Продолжай, Сара.

Сара. «Я прошу тебя, Жак, в память нашей молодости и из... э... ...сострадания...» То есть не «сострадания», это неточно...

Лея. Неважно. Мы поняли. Продолжай.

Сара. «...продать мне этот портрет. Я горячо надеюсь, что он сохранился. Я предлагаю за него сумму, которая не только обеспечит тебе спокойную и безбедную старость, но кое-что останется еще и на бар-мицву* внукам. Я предлагаю cто пятьдесят тысяч долларов».**

 

     Немая сцена. Всеобщий шок.

 

Хаим. Долларов или франков? Это важно.

 

* Религиозный обряд для мальчиков, достигших 13 лет.

** Действие происходит в 1985 году.

 

 

Сара. Долларов.

Хаим. Доллар – это вам не франк.

Рони. Потрясающе!

Лея. Сумасшедшие деньги.

Рони. Отец, покупаем тебе машину.

Хаим. Как он написал – словами или проставил долларовый значок?

Сара. И так и так. Смотрите.

Хаим. Правда... Ну, Лея, что ты молчишь? Дети, свадьбу вам справим – высший класс!

Сара. Я не хочу высший класс. Терпеть не могу свадеб, где молодожены не знакомы с половиной гостей. С какой стати? Это такой день для меня!.. Почему я должна принимать поздравления от людей, которых я не знаю и знать не хочу?

Рони. Не только поздравления – чеки тоже. (Смеется.)

Сара. Не паясничай.

Хаим. Не хочешь – не надо. Но зря: богатая свадьба возмещает все расходы. А тебе, мама, закажем зубы у лучшего дантиста.

Лея. Нет уж. У лучшего – тут всех денег не хватит. Он и миллионера разденет.

Рони. Вы должны первым делом купить хорошую квартиру. Хватит жить в дыре.

Хаим. Квартиру мы купим вам. А нам и тут неплохо. Верно, мама?

Рони. А нам, может, и не понадобится. Мы, может, в Штаты махнем.

Сара. Куда?!

Рони. В Беркли, дарлинг, в Беркли. А, может, в Нью-Йорк. Есть кое-какие идеи.

Сара. Первый раз слышу. Почему ты раньше...

Рони. Потому что идея – как плод: ее нельзя подавать в незрелом виде.

Лея. Я не могу: столько новостей сразу. Когда вы едете?

Сара. Мы никуда еще не едем. Почему это ты решаешь без меня?

Рони. Да не кипятись ты, ей Богу! Есть возможность – я имею в виду реальную возможность – сделать вторую и третью степень сразу и в очень престижном месте. Я кладу на это три года, хотя думаю, что сделаю за два. Это – раз. Два – это патент. Ну та идея, про которую...

Сара. Я все равно ничего не поняла.

Рони. Теперь, когда у нас есть деньги, я могу запатентовать свою идею сам, не обращаясь ни к кому за помощью.

Хаим. Сынок, ты выложишь большие деньги, а еще неизвестно, окупятся ли они.

Рони. Папа, ты ведь в компьютерах не понимаешь, так? А я понимаю. И моя идея – гениальная.

Хаим. Почему до нее не додумались до сих пор?

Лея. Кроме тебя, нет умников на свете?

Рони. Потому что люди ищут не там, где потеряли, а где светлее. Но дело не в этом. А в том, что я ненавижу быть фраером. Если бы идея была сомнительная – другое дело: я не стал бы рисковать своими деньгами. Но отказаться от миллионов только потому, что у тебя нет нескольких тысяч на патент? Я кипел от этой мысли!

Хаим. Но тебе бы тоже кое-что досталось.

Лея. Если все так замечательно, как ты говоришь...

Рони. Да не только в деньгах дело. Я уже объяснял вам, что не хочу чувствовать себя фраером. И я не хочу, чтобы мне диктовали. А диктует не тот, кто вкладывает идею, а тот, кто вкладывает деньги.

Лея. Ладно, мне некода. У меня еще обед не готов. (Хаиму.) Пойдем, посиди со мной. (Уходят на кухню. Лея начинает готовить.) Устал?

Хаим. И замерз. Автобус ушел из-под носа. Я прождал минут двадцать. И ветер сильный. Я заметил: когда ветер – сильнее мерзнешь.

Рони. Если хочешь знать, то в Америке...

Сара. Подожди. Я должна привыкнуть к этой мысли. Все не так просто.

Рони. Просто только в носу ковырять.

Сара. Рони, пожалуйста! Тебе это так не идет.

Хаим. Доллар – это тебе не франк. Доллар – это доллар!

Лея. Столько новостей сразу – у меня голова кругом идет.

Хаим. Надо купить им квартиру. Чтобы они знали, что им есть куда вернуться.

Лея. А я не против, чтобы они там остались.

Хаим. Да? Ты будешь их видеть раз в год. Или в два.

Лея. Зато он будет живой. Пока Эфраим не погиб, я тоже так думала. Но теперь...

Хаим. Где написано, что если старший погиб, то, значит, и младший?

Лея. Неважно. Пусть сидит там. Хватит.

Хаим. А на каком языке ты будешь говорить с внуками?

Лея. Лишь бы были живы.

Сара. Пожалуйста, не надевай больше этот гадкий свитер. Он тебя так уродует. А ты ведь у меня такой красивый!

Рони. В чем дело? Чем он так плох?

Сара. Он такой кричащий! Такая дешевка.

Рони. Дешевка? Знаешь, сколько я за него выложил? Кроме того а) свитер должен греть, и он греет, б) у меня нет другого.

Сара. Я тебе куплю! Я уже присмотрела отличный английский свитер. Серый. Без всяких этих пошлых полос и разводов. Но надо примерить. Поедем сегодня же. Они в семь закрываются.

Рони. Вы забываете, сударыня, что я теперь богатый жених и свитер могу купить себе сам.

Сара. Если ты богатый жених, то можешь купить невесте пластинку Глена Гульда.

Рони. А кто это такой? Ах, этот... Ладно. Уговорила. А свитер буду брать в милуим, под рубашкой его не видно. А пока – у меня идея: давай поцелуемся!

 

     Целуются.

 

Хаим. Квартира будет стоить, скажем, пятьдесят тысяч. Плюс машканта*. Машина, если новая, скажем, пятнадцать.. Зубы тебе... Зубы – я не знаю.

Лея. Тысяч десять, не меньше.

Хаим. Значит 25 тысяч еще останется на черный день. Нельзя так жить, как мы: не имея ничего за душой. Мало ли что может случиться. Не дай Бог, заболел кто-нибудь или еще что... И молодым помочь надо.

Лея. Они заработают в Америке. Я хочу, чтобы ты перестал брать сверхурочные. Сколько лет можно работать так тяжело? Ты уже не молоденький.

Сара. Интересно, я в последние дни почему-то все время думаю о случайности. И это письмо – чистая случайность, верно? И в нем самом тоже упоминается все та же проблема случайности.

Рони. Ну и что?

 

* Ипотечная ссуда, выдаваемая банком на покупку квартиры

 

 

Сара. Случайно твоя бабушка познакомилась с этим Гольдбергом. Случайно он оказался в Париже в то же время, что и она, и случайно оказался художником. Случайно написал и подарил портрет, случайно твоя бабушка попала под автобус, и он так же случайно узнал о ее смерти. И случайно он оказался богат, так что может получить портрет обратно. Что ему, тоже случайно, захотелось.

Рони. Смотри, давай подойдем к этому рационально. Если есть некая высшая сила, которая всем управляет или может управлять, и если ей того хочется, тогда случайность или отсутствие случайности зависят только от нее. К примеру, незнакомый тебе компьютер выбросил ряд чисел. Ты не знаешь, что это за ряд: может, числа случайные, а может быть, в них есть смысл, только тебе он неизвестен.

Сара. Например?

Рони. Например – возраст всех блондинов страны в алфавитном порядке. Но если нет высшей силы – а я думаю, что ее нет, – то неслучайность исключается абсолютно. Просто этот Гольдберг в юности любил мою бабку, а в старости наблюдается особый сантимент к прошлому.

 

     Входит Яков. Это высокий, немного сгорбленный, худощавый старик. Седые, но непоредевшие волосы. В манере поведения – странная смесь беспомощности и благородства. Первой его замечает Сара.

 

Сара (тихо). Рони, дедушка.

Рони. Дед пришел! Здравствуй, дед! Мама! Дед пришел! Дед, это Сара. Ты помнишь ее? В прощлом году, когда ты был у нас на седере...

 

     Яков нерешительно кивает.

 

Сара. Как Вы себя чувствуете?

Лея (появляется из кухни). Ну как, папа? Ты есть хочешь? Скоро будем обедать. (Обнимет старика за плечи, говорит тихо.) Сходи пока в уборную, вымой руки, а я тем временем... (Старик послушно уходит. Лея исчезает на кухне. Через некоторое время слышен звук спускаемой воды.)

Сара. А он ничего. Я думала, хуже. ...Значит, наша встреча – это тоже случайность?

Рони. Выходит, да.

Сара. Я ее ненавижу.

Рони. Кого?

Сара. Эту стерву, на которой ты бы женился, если бы случайно не встретил меня.

Рони (смеется). Да брось ты эту философию! Самая бессмысленная вещь.

Сара. Все-таки ужасно унизительно думать, что все, что с тобой происходит, – чистый случай. Случайно родился. Случайно родил детей... Раб случая.

Рони. А раб высшей силы – это не унизительно?

Сара. Если сила высшая, то она разумная, несравненно разумнее нас. А случай – он дурак. Лучше уж подчиняться тому, что неизмеримо выше тебя, чем тому, что неизмеримо ниже.

Рони. У меня снова гениальная идея. (Целует ее.)

Хаим. Я все не могу поверить. Мне кажется, что это сон.

Лея. Мы просто еще не осознали до конца, что произошло.

Хаим. Соседям и знакомым – ни слова.

Лея. Это ясно.

 

     Яков подходит к дверям кухни и останавливается.

 

Лея. Скоро будем обедать, папа. Потерпи.

 

     Яков ходит взад-вперед по гостиной.

 

Рони. Может быть, любовь – такие психические волны. Тогда этим все объясняется.

Сара. Придумать название – не значит объяснить.

 

     Яков продолжает ходить. Иногда барабанит пальцами по столу или стене, как бы нащупывая ритм.

 

Рони. И так он может часами.

Сара. Тише ты!

Рони. Он все равно не слышит.

Лея. Папа, перестань, пожалуйста, барабанить. У меня болит голова.

 

     Яков кивает и перестает. Через некоторое время начинает снова.

 

Хаим. Скажи ему про письмо.

Лея. Успеется. Не горит. Скажу за обедом.

Хаим. Я всегда говорил: везение – это великая вещь. Это подумать только: сколько лет мне надо вкалывать, не пить - не есть, чтобы заработать такие огромные деньги! ...Видел сегодня Итамара: переезжает в Дению.*

 

* Престижный район вилл в Хайфе.

 

 

Лея. А ведь был беднее нас.

Хаим. Беднее он не был. Что-то у него было. Чтобы играть на бирже, нужно иметь по крайней мере...

Лея. Смелость надо иметь! И решительность.

Хаим. Я не спорю. Но нужен начальный капитал... Я ему позвоню вечером. У него есть брокер – что-то особенное. Гений. Золотая голова. За три месяца он ему удваивает – ты представляешь себе?

 

     Яков барабанит, словно нащупывая ускользающий мотив.

 

Лея. Папа! Я ведь просила!

 

     Яков кивает и перестает.

 

Рони. Ему наплевать. Думаешь, он понял, что ему говорят? Он даже не обратил внимания, что портрет повесили.

Лея. Ты этого знать не можешь.(Уходит на кухню.)

Сара. Он перестал.

Рони. Через минуту снова начнет.

Сара. Он просто старый. И тромб в мозгу.

Рони. Он старый эгоист.

Лея. Все! Садимся обедать. Дети! Мыть руки! (Саре.) Все вегетарианское.

 

     Сара. Спасибо, но я уже обедала. Я пока книги посмотрю.

 

Лея. Ну, тогда будем есть на кухне.

Сара. ...Неужели и мы будем такие?

Рони. Мы? Никогда. (Уходит в ванную. Возвращается. Все, кроме Сары, садятся обедать на кухне.)

Лея. Папа, пододвинь тарелку ближе к себе, а то прольешь. Хаим, помоги ему. Рони, не торопись, никто за тобой не гонится.

 

     Сара натыкается на белую тетрадь со стихами. Читает.

 

Рони. Я не тороплюсь.

Лея. Папа, ты помнишь Йоске Гольдберга?

 

     Яков смотрит на нее вопросительно.

 

Лея. Это художник, который мамин портрет...

 

     Яков кивает утвердительно.

 

Лея. Рони, в супе достаточно соли!

Рони. Я немножко.

Хаим. Соль – это белая смерть. Я сам слышал по радио.

Лея. Он прислал письмо... Просит продать ему мамин портрет за сто пятьдесят тысяч долларов.

 

     Все смотрят на Якова. Тот отрицательно качает головой.

 

Хаим. Яков, Вы понимаете о чем речь? Это огромные деньги!

Рони. Ничего он не понимает.

Хаим. Вы знаете, сколько лет я должен работать, не есть - не пить, чтобы заработать такие деньги?

Рони. Ты? (Подсчитывает в уме.) Тридцать три года и четыре месяца.

Лея. Папа, посмотри на меня: ты знаешь, что я боюсь засмеяться или просто улыбнуться, чтобы люди не увидели, какой у меня рот?

Рони. Ты посмотри, в какой дыре мы живем.

Хаим. В Израиле за такой портрет и тысячи не дадут. А он предлагает сто пятьдесят.

Лея. Ведь он сам написал его. И подарил маме. Не продал, а подарил.

Хаим. Но как благородный человек предлагает за него деньги. И какие!

Лея. Папа, Рони взрослый парень, вот-вот женится...

Хаим. Вы знаете, сколько стоит свадьба? Ладно, свадьба окупится. Но квартира? Им же нужна будет квартира!

Лея. Что ты молчишь, папа? Скажи что-нибудь. Ты думаешь, мне легко с ним расстаться? Мне тоже нелегко. Ведь я его помню столько же, сколько помню себя... Ну ответь же что-нибудь! Ты понимаешь, о чем речь? Ты согласен?

 

     Яков снова качает головой отрицательно.

 

Рони. Ничего он не понимает.

Хаим. Яков, может быть, вы думаете, что эта сумма в шекелях? Или во франках? Нет! Вся сумма в долларах!

Рони. Да оставьте вы его! Не видите – он ничего не понимает.

Лея (отцу). Ты всегда был эгоист! Всегда!

Хаим. Яков, Вы, наверное, не знаете, что господин Гольдберг не только старый, но и очень больной человек. А его наследники не дадут за этот портрет и половины. Так что тянуть не следует. Я бы не стал. Это рискованно. Вы меня понимаете?

Рони (матери). В конце концов этот портрет принадлежал бабушке, верно?

Лея. Да.

Рони. Ну так вот, дед: после смерти человека его имущество переходит его наследникам. А наследники – это не только супруг, но и их дети и даже внуки. Поэтому мама и я – такие же его владельцы, как и ты. Может быть, наши права, мои в особенности, и меньше твоих – это надо выяснить, – но они бесспорны.

 

     Пауза.

     Сара, задумавшись, сидит над раскрытой тетрадью. Она ничего не произносит, но откуда-то слышен ее голос.

 

«Ты так естественна, словно продолжение

Сосен, отраженных в воде.

Шифр жизни и смерти

Скрыт в буквах твоего имени.

 

Я не перестаю вновь и вновь благословлять

Бога моего, который, в великом своем милосердии,

Не почестями отметил меня, не богатством, –

Но линию жизни моей начертал на твоей ладони».

 

     Далее звучит голос Якова, читающего эти же стихи в оригинале

 

     РУССКАЯ ТРАНСКРИПЦИЯ

     ат кО тивИт кеИлю ат hемшЕх

     hа-оранИм hа-миштакфИм ба-мАим

     кеИлю цОфен шель хаИм у-мАвет

     ба-отиЁт hа-митхабрОт ли-шмЕх

     эйнИ хадЕль лахзОр у-леварЕх

     эт элоhАй ашЕр бе-рОв hа-хЕсед

     ло бе-хавОд зикАни ло бе-хЕсеф

     ах кАв хаЯй харАт бе-кАф ядЕх

 

Сара (сидит, задумавшись, потом тихо повторяет).

«Но линию жизни моей начертал на твоей ладони...»

     «ах кАв хаЯй харАт бе-кАф ядЕх...»

 

        С ц е н а  в т о р а я

 

     Те же декорации. Лея и Яков. Лея нежно обнимает отца, гладит его волосы, щеки.

 

Лея. У тебя ничего не болит? (Яков качает головой). А сердце? Ты иногда держишься за сердце. Сердце болит? (Яков неопределенно пожимает плечами. Она гладит его по щеке. Он целует ее в ладонь.) Тебе кажется, что ты очень одинок, верно, папа? (Яков кивает.) Но это неправда, папа. Тебя все любят. А что мы иногда раздражаемся – так ведь жизнь трудная, ты сам видишь... Я тебя люблю, папа. Я тебя очень люблю. Я тебе никогда не говорила об этом, но я тебя очень люблю. Только один раз, в детстве, ты помнишь? Мне было лет шесть... (Яков качает головой.) Я тебя обняла, поцеловала и сказала: «Папа, я люблю тебя больше всех! Больше, чем маму, и даже больше, чем мама тебя любит!» Ты засмеялся, потрепал меня по щеке и сказал: «Никого нельзя любить больше, чем маму». Ты помнишь это? (Яков нерешительно качает головой.) Если бы тебе это было важно, ты бы помнил. Про маму ты помнишь все, верно? (Яков кивает.). Потому что ты ее любил. Меня ты  т а к  не любил никогда. (Отец обнимает ее и целует в лоб.) Ты можешь целовать меня, сколько хочешь, но это ничего не изменит. Вам было достаточно друг друга. Всякий третий был вам лишний. Даже собственный ребенок. (Яков отрицательно качает головой.) Да, да! Я всегда это знала... Одного не понимаю: для чего вы меня родили? В обычных семьях ребенок скрепляет семью. Мы бы с Хаимом развелись через год, если бы я сразу не забеременела. Но вашей любви ребенок ничего не добавил и не мог добавить. Зачем же вы меня родили? Потому что тогда пилюль не было?.. Вы меня не любили, потому что я «глуха к поэзии». «Глуха, как полено». Да! да!да!да! Не спорь! Я слышала, как мама сказала про меня: «Бедная девочка! К поэзии она глуха, как полено». Вы сидели на кухне и думали, что я сплю, но мне захотелось в уборную и я пошла босиком, вы меня не слышали. «Глуха, как полено». Такое художественное сравнение – от родной матери. Но у меня еще была надежда – секунды две – пока ты не ответил ей, ты ведь ответил ей не сразу. Ты помнишь, что ты ответил? «Да, непонятно, в кого она такая». Ты сказал это так спокойно, словно речь шла о совершенно постороннем человеке. Это меня убило совсем. Я возненавидела стихи. Правду сказать, я и сегодня их ненавижу. Если родителям стихи важнее ребенка, то к черту стихи. (Яков снова целует ее.) Ты вспомнил этот случай? (Яков качает головой.) Еще бы! Такой незначительный эпизод. Назавтра я разорвала все сборники стихов, какие мне попались в доме, и мама меня выдрала – теперь ты помнишь? (Яков кивает.) Это ты, конечно, помнишь. ведь дело касалось стихов. Стихи – это ведь не ребенок. (Яков гладит ее.) А мое замужество? Как вы встретили Хаима? Ты помнишь, как вы приняли Хаима? Мама – королева – хоть соизволила что-то сказать: ты, мол, достойна лучшего, или что-то в этом роде. А ты был погружен в свой новый стих, поэтому такой пустяк, как замужество дочери... Папа, перестань выстукивать! Я ведь тебя сто раз просила. (Яков перестает.) Мне это действует на нервы! Ты понимаешь или нет? ...Слушай, я давно хочу с тобой поговорить... Тебе трудно с нами. Я знаю это. Есть прекрасный дом престарелых – Бейт-Рина. (Руки Якова начинают выстукивать ритм по спинке дивана – беззвучно, обшивка поглощает звук.)

Голос старьевщика со двора. Алте захен!* Берем алте захен! Алте захен! Покупаем все! Алте захен!...

 

* Старые, ненужные вещи (идиш).

 

 

Лея. Если ты думаешь, что это одно из тех убогих заведений, где служащий персонал издевается над беззащитными стариками, то ты ошибаешься. Это очень приличное место. У Ривки Хазан там мать. Ты помнишь Ривку Хазан? – она не нахвалится. Что ты на это скажешь? (Яков молчит. Пальцы его выбивают ритм.) Я не потому хочу поместить тебя туда, что мне тяжело. Хотя мне тяжело. А потому, что мне неспокойно. Не дай Бог, у тебя снова случится удар или с сердцем что-нибудь, а я на работе и никого нет дома. Тебе даже воды никто не подаст, я уж не говорю про амбуланс... И потом – газ! Ты помнишь, как ты включил газ и забыл зажечь? А если бы я пришла на час позже? Что тогда?.. Так ты согласен, папа? Через месяц у нас будут деньги и...

 

     Яков равнодушно пожимает плечами. Совершенно очевидно, что ритм, который отбивают его пальцы, для него гораздо важнее обсуждаемого вопроса. Лея наконец замечает это.

 

Смотри, папа, прошу я тебя или нет – тебе, как всегда, наплевать. (Яков перестает.) Ну, так ты согласен или нет? (Яков равнодушно кивает.) Так я поговорю с Ривкой.

 

     Лея уходит. Яков сидит в той же позе. Его лицо напряжено. Пальцы выстукивают все громче и настойчивее. Он сбивается.. Начинает снова. Сердится. Появляется Сара с белой тетрадью в руках. Смотрит на старика, вслушивается в ритм, звук которого через усилители заполняет зал. Узнает. Лихорадочно листает тетрадку, находит. Звучит голос Якова.

 

РУССКИЙ ПЕРЕВОД

«Здесь и сейчас – я и Ты.

Ночь и туман.

Зачем захотел Ты, чтобы смертный

Стал собеседником Бога?

Язык мира Твоего труден и неясен

Добро перемешано со злом

Я не постигаю суть тишины

И смысл бури

Здесь и теперь, Отец истины,

Истощается моя сила...

Дрожь и озноб. Трепет и грех

Ночь и туман.»


РУССКАЯ ТРАНСКРИПЦИЯ

кАн ве-атА анИ ве-атА

лАйла ве-арафЕль

лЯма рацИта ше-бЕн тмутА

йеhъЕ бен сИах ля-Эль?

лашОн оламхА кашА у-стумА

hа-тОв меурвАв ба-рА

эйнЕни мевИн маhУт hа-дмамА

у-фЕшер hа-сеарА

кАн ве-каЭт авИ hа-эмЕт

кохИ hолЕх ве-озЕль...

рАад ва-рЕтет, пАхад ва-хЕт

лАйла ве-арафЕль...

 

     По лицу Якова текут слезы. Распахивается дверь – влетает Рони.

 

Рони. Привет! Что ты, дед? С моей невестой заигрываешь? Смотри у меня! (Саре.) Значит так. В Нью-Йорке хуже в смысле денег, но зато прекрасный руководитель. Гой, но у него сантимент к Израилю и израильтянам. А в M I.T. – на двести долларов больше, зато руководитель дерьмо. Хоть и еврей.

Яков. Почему...

Рони. Что почему?

Яков. Почему...

Сара. Что почему?

Рони. Почему он дерьмо? Откуда я знаю.

Яков. Почему... (Он не может найти нужное слово, это его раздражает.)

Рони. Почему в M.I.T. больше платят?

Сара. Вы не волнуйтесь. Все это не стоит того, чтобы волноваться.

Яков. Почему...

Рони. Что почему, черт возьми?!

Яков. (настойчиво). Почему...

Рони. Потому что! Пошли, Сара!

Яков. Почему... ты... так... глуп...

 

        Конец первого действия

 

        ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

 

        С ц е н а  п е р в а я

 

     Кухня Леи. Та же обстановка, но вместо старого холодильника – новый, а также тостер-овен и другие электрические приборы. Лея шьет и одновременно что-то варит. Хаим читает газету.

 

Хаим. Слониха родила.

Лея. Ну и что?

Хаим. Считается достижением. В неволе это редкость.

Лея. В такой хамсин* сил нет жить, не только рожать.

Хаим. Назвали Джесси. Знаешь, сколько она весит?

Лея. Оставь. Тебя не беспокоит, что они поехали в такой хамсин?

Хаим. При чем здесь хамсин? Рони к нему нечувствителен. Как я. Кроме того, он прекрасный водитель.

Лея. В хамсин всегда больше аварий.

Хаим. Другое дело: чего ее вообще туда понесло?

Лея. Совсем нечем дышать...

 

     Освещается бывшая комната Якова. Старая убогая мебель. Развороченные книжные полки. Сара разбирает бумаги, они разбросаны по всей комнате. Рядом с ней, на стуле, три белых тетради. Рони перебирает фотографии. На стене выделяется невыгоревший квадрат, где ранее висел портрет.

 

Сара. Нечем дышать.

Рони. Подумать только: за всю жизнь – восемь фотографий всего.

Сара. У меня в глазах – словно песок.

Рони. А маминых – только две.

Сара. Да.

Рони. Да и то не они снимали, а кто-то. Очень непрофессионально.

Сара. Может, откроем окно?

Рони. Пожалуйста. Но это ничего не даст. ...Открыть?

Сара. Ладно. Не надо.

Рони. Отец нас с братом фотографировал без конца. Из альбомов можно библиотеку составить. А они свою единственную дочь – ни разу... Кто-то. Случайно.

 

* Иначе – шарав. Жаркий и сухой восточный ветер - суховей. Или полное безветрие и стоячая сухая жара.

 

 

Хаим. В Америке обнаружились два однояйцевых близнеца. Их разлучили в трехмесячном возрасте, и через сорок пять лет они встретились.

Лея. Может, окно открыть?

Хаим. Как хочешь. Но это не рекомендуется. В хамсин рекомендуется спустить жалюзи и закрыть окна. ...Открыть?

Лея. Ладно. Не надо.

Сара. Сколько лет они прожили здесь?

Рони. После смерти бабушки прошло три с половиной года. Ну и до... лет двадцать, наверное. Сара, нам пора двигаться.

Сара. Вы часто приезжали к ним?

Рони. Н-нет. Раза два-три в год. Мама, конечно, чаще.

Хаим. Оказалось, что оба назвали свою собаку «Той», оба были женаты два раза, первую жену и того и другого звали Джейн, а вторую Кэтрин, оба носят одинаковые усики и оба засыпают перед телевизором. Вот, что значит – природа.

Лея. Встретиться через сорок пять лет!

Сара. У него все стихи в белых тетрадях? Это бы значительно облегчило дело.

Рони. Откуда мне знать? ...Не упрямься, давай я тебе помогу.

Сара. Не надо. Я сама.

Хаим. Римский папа едет в Кению. Благословит там носорога.

Лея. Носорога?

Хаим. Так написано. Хотели слона, но не нашлось. Я имею в виду дрессированного.

Лея. И для этого он едет в Кению? Этот носорог без ума от счастья, я думаю.

Хаим. Политика. Это все политика.

Рони. Просто мы зря теряем время...

Сара. Я тебе уже сказала: не жди меня. Я прекрасно доберусь сама.

Рони. Я обещаю, что не пропущу ни одного стиха, только сделаю это в четыре с половиной раза быстрее.

Сара. В каком году родилась твоя бабушка?

Рони. Не знаю. А что?

Сара. Она была моложе деда?

Рони. Года на два-на три, не больше. Зачем тебе это?

Сара (вычисляет в уме). Ей было семьдесят два или семьдесят три года, когда он написал ей... Слушай (читает).

 

РУССКИЙ ПЕРЕВОД

«С нежностью, с какой луна

Касается твоих щек

Я беру твои руки

В свои ладони

Мое сердце переполняет счастье,

Когда я гляжу на тебя,

В глубину твоих глаз,

Обращенных ко мне»


РУССКАЯ ТРАНСКРИПЦИЯ

ба-Онег бо ярЕах

ногЕа бе-фанАих

анИ охЕз ядАих

бе-тОх капОт ядАй

либИ нигдАш ба-Ошер

бе-hистаклИ алЯих

бе-тОх амкЕй эйнАих

hа-мабитОт алЯй

 

Семьдесят два года! С ума сойти... Какая бы она ни была красивая в молодости, в семьдесят два года она уж точно была старуха.

Рони. Что из этого следует?

Сара. Ничего.

 

     Пауза.

 

Рони. Ну хорошо, я признаю свою вину. Я оставил все эти литературные сокровища на произвол судьбы. И если бы не ты, все это пропало бы для человечества.

Сара. Наплевал.

Рони. О,кей, наплевал. Пусть наплевал. Так что меня за это – повесить?

 

     Сара молчит.

 

Неужели живой человек не важнее каких-то бумаг, даже если они исписаны стихами с обеих сторон мелким почерком?

 

     За окном звук сирены – то ли амбуланс, то ли полицейская машина. Звук нарастает, Кажется, источник его – здесь, в комнате. Затем, постепенно, затухает.

 

Сара. Кому-то стало плохо.

Рони. В хамсин процент смертности возрастает.

Хаим (перелистывая газеты). В хамсин нужно пить гораздо больше обычного. Проводили опыт на кроликах. Оказалось, что кролики... Надо послушать радио (включает приемник).

Рони. Черт! Опять пропустили новости! (Вынимает карманный транзистор и включает: «...взорвался заряд взрывчатки. Чудом никто не пострадал, но зданию причинен ущерб. Полиция начала расследование».)

Сара. Сделай тише, пожалуйста. И без радио тяжело.

Рони (снижает громкость. «Правительство не планирует в экономике резких шагов, – так заявил нашему корреспонденту ответственный чиновник, пожелавший остаться неизвестным. Погода: хамсин продолжится завтра и послезавтра. Ожидаемая температура: на Голанах...».)

 

     Рони выключает приемник. Хаим прослушивает до конца.

 

Сара. Знаешь, как называется стихотворение, которое я читаю сейчас?

Рони. Откуда мне знать?

Сара. «Шарав». Опять случайность?

Лея. Выключи, пожалуйста. И без них тошно. ...Наверное, это единственная вешь, которую я унаследовала от мамы.

Хаим (выключил радио). Что?

Лея. Чувствительность к хамсину. Как она, бедная, страдала! Еще больше, чем я.

 

     Хаим наливает воду себе и жене. Оба пьют.

 

Отец ей даже песню написал.

Хаим. Про хамсин?

Лея. Да. Называется «Шарав», и сам любил ее петь.

Хаим. Я, например, не особо чувствителен к хамсину. Но петь про него я бы не стал.

Сара (читает).

Лея (поет. Сначала слабо, но постепенно поддаваясь власти слов. Голос ее крепнет, и становится яcно, что она – дочь своего отца).

 

РУССКИЙ ПОДСТРОЧНЫЙ ПЕРЕВОД

«Шарав выжжет следы покоя и безмятежности,

Шарав оцарапает душу и кожу,

Шарав нахлынет волнами жара,

Шарав подчинит себе тьму и свет.

 

Он придет как уверенный в себе захватчик,

Он покроет собою стены и окна,

Он вознесется мощно, как победитель,

Не пощадит ни солнца, ни луны

И попытается проникнуть в сны.

 

И свет, сияющий в глубине твоих глаз,

Он заменит серым страхом. ...

И я обниму тебя и буду гладить твои плечи,

И буду целовать, буду целовать твое лицо:

– Это всего-навсего хамсин.

Он пройдет.

 

     РУССКАЯ ТРАНСКРИПЦИЯ

     шарАв исрОф сридЕй шалвА ве-нАхат

     шарАв исрОт hа-нЕфеш ве-hаОр

     шарАв иштОф бе-нахшолЕй hа-лАhат

     шарАв исрОр аль хОшех ве-аль Ор

 

     hу иканЕс кемО ковЕш ботЕах

     hу йехасЕ кирОт ве-халонОт

     hу итнасЕ бе-Оз ке-менацЕах

     ло йерахЕм аль шЕмеш ве-ярЕах

     ве-йенасЕ ляхдОр ля-халомОт

 

     ве-Ор зарУа бе-омкЕй эйнАих

     hу йехабЕ бапАхад hа-афОр...

     ве-ахабЕк, ве-алатЕф ктефАих

     ве-анашЕк, ве-анашЕк панАих:

     -зе сАх hа-кОль хамсИн

     hу яавОр...

 

     Кухня Леи погружается во тьму. Сара, не изменив положения, сидит с листом в руках. Пауза.

 

Рони. О’кей. Я поехал. (Обводит комнату блуждающим взглядом и вдруг замечает телефон.) Ты подумай! Я же телефон забыл снять! Газ выключил, воду перекрыл, пробки вывернул... а телефон забыл! (Берет аппарат в руки – и вдруг резкий телефонный звонок. Снимает трубку.) Алло! Мама? А я как раз говорю, какой я дурак, что забыл снять телефон... Что? Рядом со мной. Что случилось? Когда? А в полицию ты... Что они говорят?

Сара. Что случилось? (Рони машет рукой, чтобы не мешала.) Что случилось?

Рони. Одну минуту, мама. (Саре.) Дед ушел утром из дома престарелых и до сих пор его нет. (В трубку.) Мама, прежде всего не волнуйся так. Встретил кого-нибудь из старых друзей... Ну почему сразу подозревать плохое? При чем здесь это? Что заглупости! У него была отдельная комната, четырехразовое питание. Да он в жизни так хорошо не жил! На всем готовом... Выкинь это из головы! Слышишь, мама? Слышишь, что я тебе говорю? В конце концов – он старик. И один тромб у него уже был... Я понимаю, что не легче. Слушай теперь внимательно:брат моего Бенци – ты его немного знаешь, это Моти – он ведь служит в полиции. Офицер. Я сейчас еду к нему. Да! Как дед был одет? Что значит, не знают? Методом исключения... Фотографию в полицию передали? Что значит, нет? О’кей, не любил. Но на паспорте... Нет, здесь нет, мы смотрели. То есть несколько есть, но все старые, где он молодой. Хагана*, киббуц и все такое. Полиции это ничего не даст. Как это могло случиться: ушел человек и ни одной фотографии... Не плачь! Когда мы найдем его, я сделаю сто! В фас и в профиль... Не плачь! Я найду его!

 

* Военизированные молодежные отряды, существовавшие до образования государства.

 

 

        С ц е н а  в т о р а я

 

     Та же квартира, только мебель явно новая, хотя и не очень дорогая. Телевизор тоже новый. На месте портрета – еще один «ациц» – горшок с цветами. Книги куда-то унесены, но беспорядок все равно есть: Лея собирает Рони в дорогу.

 

Лея. Тебя не беспокоит, что папы так долго нет?

Рони. Ты же знаешь, как ходят автобусы. Вот купим машину, тогда...

Лея. Тогда я буду еще больше бояться.

Рони. Оранжевый свитер мне не нужен, мама. Мне вполне хватит серого.

Лея. А все-таки ему давным давно пора быть дома. ...Послушай свою мать: он тебе много раз пригодится. Нельзя ехать с одним свитером. Там ведь намного холоднее, чем у нас.

Рони. Куплю, в крайнем случае. На распродажах это стоит гроши. ...Другое дело, что мы хотели подскочить с ним в «Рено», а теперь можем не успеть.

Лея. Тебе кажется, что если все дешево, то ты и купить сможешь все что захочешь. Но когда все дешево, то и соблазнов больше, так что денег все равно не хватает. ...Зря не транжирь. Но есть одна вещь, на которой нельзя экономить: здоровье.

Рони. Я здоров, как бык.

Лея. Звонить оттуда дорого. Но писать ты можешь. Хотя бы раз в неделю. Обещаешь? Дай мне белую рубашку. (Осматривает ее.)

Рони. Да, мама.

Лея. Пожалуй, я ее тоже поглажу. Отложи в сторону.

Рони. Теперь слушай меня. Я хочу, чтобы в эту новую квартиру переехали вы. Я знаю, что у вас на уме: держать ее для меня, а самим остаться здесь. Я так не согласен.

Лея. Хорошо, сынок. Об этом после. Дай мне галстук.

Рони. Нет! Не после, а сейчас.

Лея. Папы нет, и я волнуюсь. Не могу же я такие вещи решать без него, правда?

Рони. Прекрасно можешь! Всю жизнь решала? И сейчас реши. Он все равно сделает, как ты захочешь. Вы должны, наконец, переехать из этой дыры. Этот дом старше праотца Авраама.

Лея. Но мы привыкли к нему, Рони. Нам это не кажется так страшно, как тебе... Тут надо бы зашить. Что же ты мне не сказал, что у тебя рукав отрывается? И ее тоже надо погладить.

Рони. Кто сейчас гладит рубашки? Я хочу , чтобы вы хоть конец жизни провели по-человечески. Вы заслужили это.

Лея. Мы и так живем по-человечески, сынок. Я хочу, чтобы ты понял: нам никуда и не хочется переезжать. Нам хорошо тут. Мы всех знаем, и все знают нас. И относятся с уважением. Человек должен жить среди таких, как он сам. Люди здесь хоть и небогатые, но порядочные... А в новом доме? Какие там будут соседи? Будут друг перед другом изголяться: у кого какая кухня, какой кафель... Не для нас это, пойми.

Рони. Это психология нищеты, мама.

Лея. А я и выросла в нищете. Откуда у меня может быть другая психология?

Рони. Люди, выросшие в нищете, наоборот, стремятся...

Лея. ...Здесь каждое место, каждый угол мне говорит что-то. Тут Эфраим играл в футбол и разбил колено. Нас не было дома, и Ахува Толедано сделала ему перевязку. А в той куче песка мой Рони строил крепости. Неважно, что сейчас их строят другие мальчики: я знаю их родителей и родителей их родителей. Нас приглашали к ним на «брит», и мы будем у них на «бар-мицвах». А может, и на свадьбах. А ты – если захочешь вернуться – всегда тебе есть куда. Ты начинаешь жить – тебе и дом новый.

Рони (тронут). Я обязательно вернусь, мама. (Целует ее.) Я знаю, что все так говорят. Но я, правда, вернусь.

Лея. Лишь бы тебе было хорошо. Две вещи я прошу у Бога: чтобы тебе было хорошо и чтобы я об этом знала.

Рони. Мне хорошо, мама. Мне хорошо.

Лея. Нет, сынок, тебе совсем не хорошо. (Рони молчит.) ...Не женись на американке, сынок, чтобы твои дети...

Рони. Я не собираюсь жениться, мама. Это не на повестке дня.

Лея. Твой дед, зихроно-ли-враха*, говорил, что многие проблемы Израиля коренятся в том, что для большинства родителей иврит – не родной язык. Или для их родителей он не был родным.

Рони. Ну и что? Для нашего поколения он родной. Это главное.

Лея. Родители говорили на языке бедном, упрощенном. Поэтому и чувства стали бедными и упрощенными.

Рони. Опять прозевали новости!

 

* Благословенной памяти... (иврит).

 

 

     Включает радио: «...взорвался заряд взрывчатки. Чудом никто не пострадал, но зданию причинен ущерб. Полиция начала расследование. Правительство не планирует каких-либо резких шагов в экономике – так заявил нашему корреспонденту ответственный чиновник, пожелавший остаться неизвестным. Погода: на Голанах...» Видит входящего отца и выключает радио.

 

Папа! Где ты был? Мама чуть с ума не сошла! Что случилось?

Хаим (молча проходит на кухню, наливает воду из крана, пьет).

Лея (вполголоса). Что случилось, Хаим? Я ведь вижу по тебе... Случилось что-нибудь, да?

Хаим. Да.

Рони. Что?

Хаим. Вы что, не слушали новости? Все мои акции упали. Я был у Итамара...

Лея. Сколько ты потерял?

Хаим. Точно не знаю.

Рони. Ну хотя бы примерно?

Хаим. Не знаю. Почти все. (Пауза.) Так что в «Рено» мы не поедем, сынок, и в «Субару» тоже.

Рони. Ты не расстраивайся так, папа.

Лея. На тебе лица нет.

Хаим. Столько денег псу под хвост.

Рони. Да нет такого человека, папа, чтобы хоть раз в жизни не фраернулся. Таких просто не бывает в природе!

Хаим. «Гениальный брокер, золотая голова»... Сволочь!

Лея (обнимает его). Деньги это только деньги. Сегодня есть, завтра нет, послезавтра опять будут.

Хаим. Откуда? Один раз в жизни повезло, а я... Хорошо, хоть квартиру успели купить.

Лея. Мы живы. Мы здоровы. У нас прекрасный сын.

Рони. А новая машина – так черт с ней, с машиной! Я давно тебе хотел сказать: только фраера покупают новые машины! Ведь неизвестно, какая попадется... У Бенци сосед купил новый «Фиат» три месяца назад – не вылезает из гаража... Купим подержанную. Обкатанную, опробованную, из хороших рук... И налог не надо платить. Только фраера...

Лея. Конечно! Ребенок прав.

Хаим. А зубы? Мы же хотели тебе зубы делать?

Лея. Обойдусь я. Мне что – с парнями кокетничать? Искать женихов? Так я уже нашла... (Целует Хаима в макушку.) Он меня и с такими зубами не оставит, верно?

Хаим. Сколько лет я должен работать, не есть - не пить...

Рони. Папа! Я запатентую свою идею и куплю тебе десять машин. На завтрак, обед и ужин. На субботу и на будни. На Пасху и на Новый год.

Хаим (смеется сквозь слезы). Тебе кажется, что в Америке доллары прямо на улице валяются. А там тоже надо работать.

Рони. А я что? Работать не могу? Да я лучше любого американца смогу! Вот увидишь.

Хаим (Лее). Ты не забыла положить галстук, который я ему купил? В Америке без галстука нельзя. Это все равно, что без штанов.

Лея. Я уже уложила.

Рони. Да я его и завязывать-то не умею.

Хаим. Научишься. Там есть картинка и все объяснено. Потренируешься и научишься.

Рони. Хорошо, папа.

Хаим. И помни: Америка, конечно, страна богатая, но там бывают ураганы. Каждый год ураган. С человеческими жертвами. В это время из дому не выходи. Закрой окно и спусти жалюзи.Обещаешь?

Рони. Обещаю. Для надежности залезу под кровать. Даже к телефону не подойду.

Хаим. Ты не смейся. Нам такие ураганы не снились.

Рони. Знаешь что, папа? У меня идея. Мне все равно надо подскочить к Бенци проститься. (Матери.) Что ты так смотришь? Он хотел прийти, но я его отговорил: с ногой в гипсе – ну куда он потащится?

Лея. Я ничего не говорю.

Рони (отцу). Я хочу, чтобы ты пошел со мной.

Хаим. Это еще зачем?

Рони. Во-первых, он поможет вам сдать квартиру. Во-вторых, найти хорошую подержанную машину и, самое главное, проверить ее как следует. Его дядя – владелец гаража. А в-третьих, если ты пойдешь со мной, мы быстрее уйдем.

Хаим (Лее). Что ты на это скажешь?

Лея. Если он так и так должен идти к нему, то лучше идите вместе. А я пока поглажу и починю. Чтобы он там не выглядел, как хиппи.

Хаим. Надо подумать, как завернуть дубон. Ты возьмешь мой – он теплее.

Рони. Да вы что? Сколько один человек может снести?

Хаим. Ничего, справишься. Ты знаешь, какие в Америке холода? Минус 86 градусов!

Рони. Это по Фаренгейту, папа! По Фаренгейту! И не минус, а плюс.

 

     Уходят. Лея одна. Расстроена. Принимается то за одно, то за другое. Затем берет себя в руки и начинает работать. Входит Сара.

 

Лея. Сара! Как я рада. Заходи.

Сара. Рони дома?

Лея. Пошел к Бенци проститься. Скоро придет. Ты подождешь?

Сара. Да, конечно.

Лея. По правде сказать, я сама собиралась к тебе зайти. ...Сама не знаю, почему не сделала этого. ...Тебе не помешает, если я буду продолжать? У меня осталось мало времени.

Сара. Нет.

Лея. Многие вещи, которые в молодости кажутся страшно важными... Потом, глядя назад, поражаешься: неужели я могла страдать из-за такого вздора?

 

     Сара молчит.

 

Лея. Иногда люди расходятся из-за сущей ерунды: ей понравился фильм, а ему нет. Слово за слово – и вот уже ясно, как день: они по-разному смотрят на жизнь, лучше разойтись.

Сара. Иногда дурацкий повод имеет под собой серьезную причину. Может, люди действительно разные, а фильм лишь выявил это?

Лея. Возможно. Но чаще всего это не так. Чаще расходятся не потому, что разные, а потому что одинаковые: одинаковые эгоисты. Он говорит: я люблю ее. Она говорит: я люблю его. А на самом деле – каждый любит только себя и свое удовольстие.

Сара. Это верно, но вся беда в том, что, пока не обожжешься, не узнаешь, что такое огонь. ...Лея, можно мне задать вам личный вопрос?

Лея. Да.

Сара. Вы счастливы? С Хаимом?

Лея (спокойно и уверенно). Сейчас – да. Но были очень тяжелые времена. Не стану тебе врать. На грани разрыва. Но иначе и не бывает.

Сара. Бывает. У ваших родителей было.

Лея. Мои родители – особый случай.

Сара. Вот и я хочу, чтобы у меня был особый случай. Рони прекрасный парень. Думаете, я не знаю этого? Но стихов он мне писать не будет.

Лея. Да много ли жен, которым мужья пишут стихи?

Сара. Ах, вы меня не поняли! Не в стихах дело, а в том, что их рождает. Внешне – то же, что у всех людей: семья, быт, заботы. Но при всем том – это другой мир! ...Я не могу этого объяснить. Вы знаете, я всегда подозревала, еще когда была девчонкой, что мир, в котором мы живем, не совсем настоящий. Люди как бы сговорились и играют пьесу. Но мне эта пьеса не нравится.

Лея. Я не понимаю.

Сара. Ну это вроде... как во время войны – кафе на Дизенгоф.

Лея. Жизнь не может остановиться, Сара.

Сара. О, конечно! Но кто вам сказал, что такая жизнь – нормальна? Не может быть, чтобы нормальному человеку было важно, какой у него холодильник – «no frost» или не «no frost»!

Лея. Ну, это ты говоришь, чего не понимаешь! Ты никогда не вела хозяйство и не знаешь, сколько времени и сил надо, чтобы разморозить и привести в порядок обычный холодильник.

Сара. Ах, при чем здесь это? Ведь вы умрете! Как умер ваш отец! И я умру! И Рони! Так неужели мне перед смертью будет важен холодильник?

Лея. Нельзя мерить жизнь смертью. Смерть – это смерть. А жизнь – это жизнь. Она включает в себя множество вещей, в том числе и холодильник. И желательно, чтобы он был «no frost».

Сара. Я уверена, что жизнь надо мерить именно смертью. Иначе она теряет глубину.

Лея. Так нельзя жить.

Сара. Но ваш отец так жил, верно? Может, за это Бог и послал ему такую легкую смерть: уснуть на скамейке, в сквере, и не проснуться. Среди зелени, цветов и детских голосов.

Лея. Да, таким Рони его и нашел. Думали, что просто спит старик, поэтому и не забили тревогу. ...Но, боюсь, что ты понятия не имеешь, кто был мой отец. И моя мать. И как они жили. Тогда все жили бедно, но как мы – никто. Я ненавидела уроки физкультуры, потому что надо было переодеваться. Ни у кого во всей школе не было такого ужасного белья... Странная вещь: хотела выйти за внука и влюбилась в деда.

Сара. Да нет же. Просто он подтвердил мою догадку про другой мир и другую жизнь.

Лея. Ты прости меня, но это смешно. На основании воображаемой жизни людей, о которой ты не знаешь ничего! – ты ломаешь свою судьбу и судьбу человека, который тебя любит.

Сара. Я знаю самое главное: они жили настоящей жизнью в настоящем мире, хотя и были бедны.

Лея. Ты знаешь, какие они были эгоисты? Отец мог ухлопать половину своей жалкой зарплаты на книгу, которую потом мог бросить, не дочитав. Не подумав о том, что будет есть его семья. А мама этим восхищалась. Это был ее идеал мужчины. Король в отрепьях. Я понимаю, что со стороны это может казаться очень романтично. Но представь себе реально: ты могла бы так жить? Не иметь гроша, чтобы купить своему ребенку игрушку? Билет в кино?

Сара. Конечно нет. Мне ведь не дано то, что ему.

Лея. Наконец-то!

Сара. Но быть подругой такого человека – я бы могла. Как ваша мать. Думаю, что могла бы.

Лея. Королева в обносках?

Сара. Все равно – королева.

Лея. Мой отец был обманщик! Он столько раз упоминает Бога в своих стихах! – а сам не выполнял мицвот, не носил кипу. ...Кашрут они соблюдали, потому что не на что было купить мясо!

Сара. Я ему не судья.

Лея. Этот мир... про который ты думаешь, что он настоящий, - это мир наркоманов. Только вместо героина у них были стихи.

Сара. Стихи – это не наркотик. Стихи – это окно.

Лея. Чтобы убежать от жизни. Вместо того, чтобы ее превозмочь.

Сара. Что превозмочь? «Превозмочь»! Я еще не вышла за Рони, а уже заранее знаю, какую прекрасную жизнь он мне создаст, какой у меня будет дом – ясно, что в двух уровнях. Или в трех – если к тому времени будет модно в трех! И какая у нас будет машина – ясно, что самая лучшая! И какая будет кухня – конечно, самая модерная.

Лея. Да что в этом дурного? Господи, Боже мой! Что в этом дурного?

Сара. Ничего. Но, к сожалению, я знаю, что разговоры, которые будут вестись в этом доме, будут не выше его черепичной крыши! ( Пауза. Затем тихо и убежденно.) Одно я знаю твердо: либо ты тратишь свои душевные силы на то, чтобы заполучить такой дом, такую жизнь, либо на то, чтобы пробить окно... И тут ты рискуешь всем: может, и не пробьешь.

 

     Пауза.

 

Лея. Пойдем, попьем чаю.Я хочу тебе рассказать кое-что. (Уходят на кухню.) Когда Рони был маленький, я ходила с ним гулять в садик, что возле больничной кассы. И там бывал старый врач, пенсионер. Он очень любил детей. Родных никого у него не было; может, погибли, я не спрашивала. Карманы всегда были набиты конфетами, и он раздавал их детям. Рони его очень любил: ведь настоящих дедушки и бабушки, как у других детей, у него не было. ...Мы с этим доктором часто говорили о том, о сем. Я ему все рассказала: о своей семье, о Хаиме. Мы тогда очень плохо жили. Я стеснялась ходить с Хаимом в гости, боялась, что он скажет что-нибудь вроде того, что зимой холодно, а летом жарко... Так вот, как-то незаметно, я все ему и рассказала. А он, казалось, нисколько не удивился... «Ты, – говорит, – хочешь того же, чего хотят все – любви. Ее всем не хватает, хотя ею заполнен мир. Люди, как умирающие от жажды, пьют из грязной лужи, когда рядом – река. Все мы любим только себя, а любовь начинается там, где кончается эгоизм. Сердце не вмещает их вместе. Попробуй отнестись к своему мужу иначе, как будто он самый лучший из людей». «Он станет умнее от этого?» – спросила я. – «Он – нет. Ты – да. И месяца через три увидишь, как вся твоя жизнь изменится».

Сара (с иронией). Ну и вы...

Лея. Ну и я... Сделала, как он сказал. Три месяца – не такой большой срок, говорила я себе. Особенно если уверен, что вся твоя жизнь загублена на десятки лет вперед.

Сара. Ну и...

Лея. И так я с тех пор живу. Старик был прав. Не через три месяца – сразу стало легче дышать. И Хаим изменился.

Сара. И перестал говорить, что летом жарко, а зимой холодно.

Лея. Не перестал. Но раньше я видела в этом только глупость.

Сара. А что теперь? Мудрость поколений?

Лея (спокойно). Нет. Теперь я знаю, что это простодушие. Простодушный человек часто кажется глупым – особенно умникам, которые всю свою премудрость почерпнули из книг. По-настоящему умных людей, как мой доктор, не так уж много на свете. И они, как правило, скромны.

Сара. Хорошо. Пусть так. Но скажите мне честно... если бы я была ваша дочь... Хотели бы вы, чтобы я повторила вашу судьбу?

Лея (тихо, убежденно и очень твердо). Рони – не Хаим.

 

     Пауза.

 

Сара. Кстати, я давно хотела вас спросить: почему вашего отца не печатали?

Лея. Хороший вопрос! Из-за королевской гордости. Его Величество изволили пару раз послать свои произведения в журналы и получили отрицательные отзывы. Может, они и вправду были идиотские, как говорила мама, я не берусь судить. Но с тех порон перестал посылать. Да и зачем? «Произведения искусства обладают самостоятельным бытием. Как явления природы. Они – экзистенциальны». Это – теория Ее Величества. Известность существенного значения не имеет.

Сара. Я спрашиваю, потому что есть возможность...

 

     Входят Хаим и Рони.

 

Хаим. ...и еще: в Америке сильная преступность. Мафия и все такое. Об этом нельзя забывать.

Рони. Не забуду. Мама, ты где?

Лея. Мы на кухне.

 

     Рони застывает.

 

Хаим. Кто «мы»? (Идет на кухню.) Сарале! Какая приятная неожиданность! Ты прекрасно выглядишь.

Сара. Привет, Хаим. А где Рони? (Выходит в салон.) Привет, Рони. Пришла проститься.

Рони. Спасибо.

Лея. Хаим, помоги мне, пожалуйста!

Хаим. С удовольствием (идет на кухню).

Сара. Когда летишь?

Рони. Завтра.

Сара. Ты уже знаешь, где будешь жить?

Рони (равнодушно пожимает плечами). Найду где-нибудь. Там много наших. Помогут. ...А как у тебя?

Сара. Семестр был трудный... Но ничего.

Лея. Вот мы и остаемся одни, папа.

Хаим. Он будет писать. Ну и звонить иногда.

Лея. Да.

Хаим. А через два года вернется. С американским дипломом его везде возьмут.

Лея. Да.

Сара. А я нашла издателя, знаешь?

Рони. Правда?

Сара. Лиор. Брат Мири.

Рони. Сколько он хочет?

Сара. В том-то все и дело. Сначала вообще не хотел слушать. «Стихи я не издаю». Мири уговорила его хотя бы прочесть. «Так писать несовременно. Теперь в моде свободный стих: без рифмы и без ритма, свободный поток ассоциаций». Тут Мири на него насела: дескать, мир основан на волнах и периодичности, поэтому ритм и рифма – не украшения, а признак связи с глубинными основами бытия, ну и все такое.

Рони (упрямо, почти с вызовом). Я в этом не понимаю.

Сара. Он уперся и ни в какую. И знаешь, чем она его сломила?

Рони. Ну?

Сара. Говорит: «Знаешь, что напишут на твоей могиле»? – «Здесь лежит Лиор Зак, который выпустил в свет сто книг о печении пирогов и двести о приготовлении салатов. Наши желудки будут скорбеть о тебе вечно».

 

     Рони смеется.

 

Сара. И ты знаешь – подействовало. Согласился издать за свой счет при условии, что наследники откажутся от «копи-райт». (Пауза.) Мири сделает обложку бесплатно.

Рони. Так вот почему ты пришла.

Сара. Неправда!

Рони. Мама не будет возражать, я думаю. Я тоже.

Сара. Я пришла проститься. Но если тебе хочется думать, что причина другая...

Рони. Мири вышла замуж?

Сара. Да. Ждет ребенка. Сидит дома. Делает иллюстрации для детских книг. ...Что у Бенци?

Рони. Тоже женился. На Илане. С длинными волосами, помнишь? Стал религиозным. Встретишь – не узнаешь.

Сара. Да что ты? Вот уж никогда бы не подумала! Он мне казался таким... однозначным.

 

     Рони пожимает плечами.

 

Хаим. Там... (Кивает в сторону комнаты.) безнадежно?

Лея. Да.

Хаим. Ну это еще ничего не значит. Я тоже думал, что безнадежно. Помнишь, как ты меня мучила перед этим?

Лея. И после.

Хаим. После не считается. После – это у всех. Это уже не так важно.

Лея. Ты знаешь что? Ты у меня лучше всех, папа! Лучше всех! (Плачет.)

Хаим. Ну что ты, что ты! Что ты глупости говоришь? ...Это хамсин сегодня. Помнишь, в программе «Тацпит» передавали, что в хамсин в воздухе не хватает ионов. Итамар – так тот своей жене даже ионизатор купил. И я тебе куплю. ...Надо ей сказать: пусть приходит к нам. С нами-то она не ссорилась? Позови ее на субботу. Сделай все вегетарианское и позови.

Голос с улицы: «Алте захен! Покупаем алте захен!»

Сара. Давно я его не слышала. Было время, он буквально преследовал меня.

Рони. Не забудь принести матери книжку, когда выйдет. ...И мне пришли.

Сара. Конечно пришлю.

Рони. Все-таки дед... Да, чуть не забыл. Я тут перед отъездом наводил порядок в бумагах и нашел... Подожди минуту...

 

     Уходит и возвращается с книгой в руках. Вынимает оттуда аккуратно вложенный тетрадный лист. Протягивает Саре.

 

Вот он.

Сара. Что это? Какие-то формулы...

Рони. Это задача, которую Бенци... Которую я записал... ...Ну, когда перевозил дедовы вещи.. Не обращай внимания! Там на другой стороне...

 

     Сара переворачивает лист, садится, углубляется в чтение. Рони вытаскивает из чемодана оранжевый свитер и запихивает его за диван. Пауза. Голос Якова крепкий и молодой, начинает читать стихи. Постепенно гаснет свет, так что чтение продолжается в полной темноте

 

ПОДСТРОЧНЫЙ ПЕРЕВОД

«Ощупью, в лабиринте жизни,

Натыкаясь на каждый острый угол,

Спотыкаясь о каждую подстерегающую выбоину,

Сомнамбулы и дети сомнамбул –

Они бредут вослед за луной,

Кривой от долгой привычки ко лжи,

Они выделяют кал, слова и мочу,

Не пробуждаясь от сна.

 

Лунный свет – лживый, чреватый бедой,

Предательский свет, лишенный даже намека

На любовь, которая так щедра у солнца, -

Лунный свет завораживает людей.

 

Или, может, это могущество тайны,

Вечное противостояние между единицей и нулем –

Вот, что околдовывает меня – прах и пепел –

Сомнамбулу и сына сомнамбулы.»

 

     РУССКАЯ ТРАНСКРИПЦИЯ

     тох гишушИм би-мевухЕй хаИм

     бе-hитнагЕш бе-хОль завИт окЕцет

     бе-hитакЕль бе-хОль гумА роЭцет,

     саhарурИм у-внЕй саhарурИм –

     hем нисхавИм ахАр hа-леванА

     hа-акумА ме-рОв hергЕль ле-шЕкер

     hем мафришИм цоА, милИм ве-шЕтен

     ми-блИ леhиторЕр ме-hашейнА.

 

     ор леванА – козЕв, hарЭ раОт

     ор богданИ, натУль афИлу шЕмец

     hа-аhавА, ше-кО рабА ба-шЕмеш –

     ор леванА максИм эт hабрийОт.

 

     о шЕма оцматАм шель мисторИн

     нигУд ницхИ ше-бЕйн эхАд ве-Эфес –

     зе мехашЕф отИ – афАр ве-Эфер –

     саhарурИ у-бЕн саhарурИ.

 

     Зажигается свет.

 

        КОНЕЦ

 

     Хайфа, 1985 год.