Странные происшествия в доме Шапиро

        Пьеса в восьми картинах

 

        Д Е Й С Т В У Ю Щ И Е  Л И Ц А :

 

Адам Шапиро, страховой агент.

Сильвия, его жена.

Алон, их сын.

Хана, их дочь.

Яков Фрид, их сосед.

Дани Шехтер, молодой человек 28 лет.

Ицик Казиз, жилец из дома напротив.

Полицейский.

 

        КАРТИНА ПЕРВАЯ

 

     В доме Адама Шапиро. Обычная обстановка израильской квартиры средней руки, если не считать моделей самолетов и вертолетов на стенах. Адам, крепкий человек лет пятидесяти, строит с увлечением новую модель, несмотря на боли в спине от радикулита. Его сын Алон что-то считает на карманном вычислителе. Жена Адама Сильвия читает научно-популярный журнал.

 

Сильвия. Я тебе давала, статью, что надо делать, когда приступ, но ты упрям, как осел.

Адам. Я и без них знаю.

Сильвия. Разумеется. Ты все знаешь. Невежда отличается от ученого тем, что второй сознает свое невежество, а первый нет. Знаешь, кто это сказал?

Адам. Понятия не имею. Есть что-то противоестественное в том, что немолодая женщина читает научные статьи. Я еще понимаю девицу, которая хочет произвести впечатление.

Сильвия. А что немолодой мужчина строит модели самолетов?

Алон. Может, хватит, а?

Адам. Не говори под руку, а то криво приклею. Тебе тогда мало не будет.

 

     Перепалка идет в привычных спокойных тонах.

 

Алон. Забыл рассказать: вчера встретил Шайке Бренера. Вы его помните?

Адам. Потому что в гневе я страшен, как этот самолет.

Сильвия. Этот, с пятном на щеке?

Алон. Да. Знаете, кто он теперь? Миллионер. Я пригласил его на свадьбу.

Адам. Меня беспокоит, что Ханы так долго нет.

Алон. У него теория: возможности есть всегда, нужно только уметь их увидеть.

Адам. И что он увидел, этот умник?

Алон. Ты не смейся! Он купит тебя, меня и еще пятьдесят таких, как мы, за мелочь в своем кармане.

Адам. Я не смеюсь. Я спросил, как он...

Алон. Как он сделал деньги? Купил патент у одного фраера. Патент, на который другие фраера плевали: машинка для выщипывания бровей. Ерунда, верно? Вложил в это дело пять тысяч долларов и заработал два миллиона: в Америке эти машинки хватают, как горячие сосиски. Сейчас он купил еще один патент. Какая-то компьюторная программа. Вложил миллион, заработает сто.

Сильвия. Тут написано, что следующее поколение компьютеров будет делать триллион операций в секунду. А сколько это – триллион?

Алон. Много.

Адам. Готово! (С удовольствием разглядывает модель.) Адам Шапиро, назначаю тебя генеральным конструктором авиационной промышленности!

Сильвия. Кончил, наконец? Пойди ляг. Или я сейчас все это разломаю к черту!

Адам. ...А твою жену Сильвию, раз она не знает, что такое триллион, назначаю разносить чай. За невежество.

Алон. Шош до сих пор не позвонила. Это странно. Кстати, вы знаете, кого мы забыли внести в список?

Адам. Президента страны и президента Техниона. Черт, как болит...

Алон. Далию!

Сильвия. Пойди, ляг! Не упирайся! (Сыну.) Какая Далия? Дочь Вайскопфа?

Алон. Дочь Вайскопфа – Галия. А Далия – это подруга Шош. Они вместе учились в Мюнхене.

Сильвия. Ну, если Шош хочет...

Алон. Хочет. (Достает список и записывает.)

Адам. Брата у нее нет? Или кузена?

Алон. Это ты для Ханы?

Сильвия. А что тут такого? Мы с папой тоже познакомились на чужой свадьбе.

Алон. Но с Ханой это не пройдет, чем раньше вы избавитесь от иллюзий, тем лучше.

Сильвия. Глупости! Двора Штрайх тоже хромает, еще сильней,чем Хана, и ничего! Вышла замуж, двое детей, ждет третьего.

Алон. Дело не в том даже, что она хромает. Хотя это большой недостаток, что там говорить.

Адам. Это почти незаметно.

Алон. ...И не в том, что она некрасивая.

Адам (вскакивает). Кто? Хана некрасивая? Хана??? Да она красивее вас всех! Красивее, чем твоя Шош вместе с ее Далией Вайсфиш!

Сильвия. Не Вайсфиш, а Вайскопф.

Адам. Нет там никакой «копф». Смазливая мордашка, как у продавщицы с рекламы, и ничего больше.

Алон. О’кей. Наша Хана красавица. Красивее, чем Пнина Розенблюм. Но сейчас такого рода красавицы не в моде.

Адам. Плевал я на Пнину Розенблюм.

Алон. Но дело не в красоте. Когда серьезный человек выбирает жену, он...

Адам. Да Хана будет самой преданной женой! Она – как моя мама!

Алон. Возможно. Но серьезный парень ищет жену, чтобы она могла ему помочь продвинуться в жизни. Он выходит с ней в люди, завязывает нужные знакомства. Такая, как Хана, – может ему помочь? Забьется куда-нибудь в угол и промолчит весь вечер. Чтобы с такими данными выйти замуж, нужно большое приданое...

 

     Звонок. Алон открывает. Входит Фрид. Ему лет 80, но он еще бодр.

 

Фрид. Шалом!

Сильвия. Здравствуйте, господин Фрид!

Адам. Привет, Яков. Вус сэрцах?*

Фрид. Я получил бумагу из налогового управления... кстати, у вас не найдется луковицы?.. Человек уже 15 лет на пенсии, 15 лет! А они... идиоты!

 

* «Что слышно?» -идиш.

 

 

Сильвия. Вы до сих пор в компьютере. А компьютер, он дурак. Гениальный идиот, как сказал один наш профессор.

Фрид. Хочу сделать жаркое, как любила моя первая жена. Что с вами, Адам?

Сильвия. Вот лук, господин Фрид.

Адам. Спину прихватило.

Фрид. Мне хватит одной луковицы. Спасибо. Надо лечиться. Спина это такое дело. У меня это, правда, было только один раз, но мне это – смешно сказать – спасло жизнь.

Алон. Да, вы рассказывали.

Фрид (не слушает). Это было во время войны. Послушайте, а то я и это забуду.

Алон. Я напомню: это случилось в Польше. В заброшенном доме на Квятковской улице.

Фрид. Совершенно верно.

Адам (вяло). Да... и что? (С трудом встает и идет в уборную. Фрид за ним.) Одну минуту.

Фрид. Нас было двое – я и Блюм. Янек Блюм. Его потом убили во время погрома в Кельцах. У него была такая смешная привычка – шмыгать носом. Доктор Шварц обещал его вылечить после войны. Если останемся живы. Но Шварца пристрелили во время облавы в Лодзи. И знаете, кто его выдал?

Адам. Владелец кондитерской.

Фрид. Верно. С этим типом была ужасно смешная история. (Адаму, который тщетно пытается освободиться и войти в уборную) Однажды он вместо сахара положил в торт соль. По ошибке. А торт этот заказал сын Выгодского. Был у нас такой богач.Совершенно ассимилированный. Он у евреев не заказывал. Только у гоев. Те ему хорошо отплатили. Он был сутулый, так его на первой же селекции...

Сильвия (переворачивает страницу журнала). Но открытие века – это сверхпроводимость! Через десять лет жизнь будет не узнать! Все изменится.

Алон. Страховаться все равно будут.

Сильвия (Вздыхает) Если бы ты не ленился! С твоими способностями! Давно был бы доктор!

Алон. Позвоню Паулю. (Набирает номер.) А что доктор? У нас шесть докторов застраховано. (В телефон.) Хозяин на месте? Хорошо, я жду. (Матери.) Видела бы ты их зарплаты.

Сильвия. Ты за них не беспокойся. Конференции в красивейших местах мира, консультации, шабатоны.

Адам (Фриду). Я... одну минуту... я только...

Фрид. Да-да... Я сейчас доскажу. Так этот Выгодский заставил однажды смеяться весь город.

Алон (в телефон). Пауль? Привет. Ну, где же моя невеста? Пять минут назад?

Адам (скрывается в уборной). Я сейчас.

Фрид. Этот Выгодский был ужасно рассеянный тип. И однажды он написал письмо любовнице, а послал жене... Я часто думаю: стал бы он заводить любовницу, зная, что его на первой же селекции...

Алон. А бампер ты ей сменил? Ну ладно. Ну будь. (Вешает трубку.) Он жук хороший, наш Пауль. Чувствую по голосу, что он ей поставил б/у.

Сильвия. У тебя есть другие родственники? Друзей ты можешь выбирать, а родственники – уж какие есть.

Алон. Зря папа так легко согласился взять восточную часть участка. Если наш Пауль хотел именно западную, то это неспроста.

Сильвия. Ну почему ты всегда такой подозрительный, Алон? Если вид оттуда ему напоминает Румынию, то на здоровье! Откуда в тебе это, не пойму. Ни у меня, ни у отца этого нет.

Алон. Потому что я знаю, с кем имею дело. И с каких это порПауль стал тосковать по Румынии?

Фрид. ...я даже дышать перестал. Только «Шма Исраэль, Шма Исраэль» – пока они не ушли.

Адам (выходит из уборной). Я думаю: столько страху. (Идет в гостиную. Фрид за ним.)

Сильвия. Но чем восточная часть хуже?

Алон. Я не говорю, что хуже. Я говорю, что, если Пауль захотел западную, значит, это неспроста. Больше ничего. (Звонок. Алон снимает трубку.) Ну где же ты? Я знаю, звонил Паулю. Но почему ты не позвонила из гаража?

Фрид. О моей жизни можно написать роман. Только его трудно будет понять. И слишком много действующих лиц. Слишком много действующих лиц.

 

     Уходит.

 

Алон (родителям). Я так и чуял! Он хотел поставить ей бампер б/у. (В трубку.) Да... Хорошо...

Сильвия. Все-таки ужасно утомительный старик этот Фрид.

Адам. Что Фрид пережил – тебе в страшном сне не снилось.

Алон. Говорят, «Оламей Джеки» неплохое место. Семь видов салатов, четыре главные порции – на выбор, напитки без ограничения... Я бы хотел туда заехать тоже... Скажи где и через двадцать минут... О’кей. Будь! (Вешает трубку.)

Сильвия. Ну, едем наконец?

Алон. Едем. Ну как тебе нравится твой Пауль?

Сильвия. Оставь меня с ним, ей Богу.

Алон. Но Шош не такая! У нее где сядешь, там и слезешь! Заставила поменять. Съездили в агенство, купили новый бампер и поменяли. У нее характер! Позавчера в «Машбире» понравился ей кувшин. Посмотрела код, посмотрела цену: 34.99. Покупаем? Покупаем. А в кассе говорят: 35.99. Почему 35.99, когда у вас же написано 34.99? Ошибка. Она дошла до директора, но настояла на своем. «Ваша ошибка – вы и расплачивайтесь». Это – характер.

Сильвия (Адаму). Не то, что ты – свои кровные десять тысяч не можешь получить!

Адам. Я звоню, Но его никогда нет на месте. Он меня избегает. И жена и секретарша все время говорят, что его нет на месте.

Алон. Так фраернуться! Десять тысяч без расписки! (Берет трубку, листает телефонную книгу.) Мама, поторопись.

Адам. Да я его знаю сто лет! Как я могу у него расписку требовать? Тем более на три недели?

Алон. «Три недели». Чтобы семь месяцев человек не мог получить свои собственные деньги! (Набирает номер.) Алло? Ицхака Гринберга, пожалуйста. Говорит советник главы правительства по борьбе с террором. Простите, но у меня весьма срочное дело. (Отцу.) Держи трубку. И требуй! Не проси, а требуй! Это твои деньги. Мама, пошли! (Уходят.)

Адам. ...Алло! Привет, Цахи... Розыгрыш. Я сказал Алону, что ты меня избегаешь, так он... Ну, может, и ошибся. Не спорю. Слушай, Цахи. Мне нужны деньги. Позарез. Я строю дом и женю сына. Спасибо... Красивая девушка, зовут Шош. На свадьбе увидишь. Но пойми, это не моя проблема! Ты просил на три недели, я тебе дал как старому товарищу... Ну а у меня легче? Я же сказал: сына женю и строю дом... Купили участок по случаю. Вместе с Паулем. Дунам. Чуть меньше. Восточная половина мне, западная ему. Вид фантастический. Море и лес. Но без денег я... Архитектор отличный!!! Раппопорт. Слышал наверное? Рами Раппопорт. Он у меня страхуется уже лет десять. Восемь, по крайней мере. Мы с ним друзья... Проект что надо. У Пауля вид на лес, у меня на море. Но не в этом дело. Цахи, я должен платить людям деньги. Ты понимаешь или нет?.. И подрядчик есть. Тоже мой клиент уже лет пять. Три года, по крайней мере. Хороший парень. Мы с ним друзья. Но без денег он не строит. Сам сидит на бобах. ...Я понимаю, что десять тысяч в таком деле не решают, но у меня сейчас такое положение, что даже пятьсот решают... Когда? Нет, я не согласен. Вместо трёх недель, ты мне уже заговариваешь зубы восемь месяцев! И ещё полгода? ...Как я могу подать на тебя в суд? Тем более без расписки? ...Что значит, тебя ждут? А я не жду? (Цахи, видимо, оборвал разговор. Адам не сразу вешает трубку.) Сволочь! (Набирает ещё один номер, другой рукой трёт спину.) Алло! Пауль? Привет, это я. ...Только что ушла вместе с Алоном выбирать зал для свадьбы. Я один, как пёс. Болит зверски. ...Да не помогает мне твой «мускол»! (Отрывается от трубки и отвечает кому-то невидимому: «Говорю с Паулем». Экран телевизора гаснет, но он этого не замечает. В трубку.) Я же сказал, что один. ...Мне показалось, что я совершенно отчётливо слышал, как меня кто-то спросил: «Адам, что ты делаешь?» ...Совершенно отчётливо. Знаешь что: подожди у телефона, может, они не закрыли дверь и кто-то вошёл. (Откладывает трубку и, морщась от боли, обходит квартиру. Возвращается к телефону.) – Алло! Пауль? Никого нет. ...Конечно, показалось. Да и сам посуди: если бы это был вор, стал бы он меня звать? ...Конечно, надо отдохнуть, но когда? Алон скоро уходит в милуим*, вчера получил повестку. Мы вот-вот подписываем с КАРТЕКСОМ – там 175 человек. ...Ясно, что не всех сразу. Да и старые клиенты – я ведь их не брошу. Каждому надо уделить время, то, сё, как дела, как дети... Ясно, что это плохой признак. Я говорю, что хороший? Главное, я так отчётливо слышал. Близко. Максимум, из соседней комнаты. Или из кухни. Ладно, Бог с ним. ...Даже как-будто знакомый какой-то голос, но не могу определить, чей. Спокойно так спрашивает: «Адам, что ты делаешь?» С Паулем разговариваю, что делаю?.. Ладно оставим это. Я хотел тебе напомнить насчёт... Ну хорошо-хорошо... Мало ли, думаю, забыл, а клиент волнуется. Ну ладно, ладно. Будь здоров. (Вешает трубку. Сидит в прострации, уставившись в одну точку.)

 

* Резервистская служба.

 

 

     Входит Хана. Это тихая некрасивая девушка, заметно хромает.

 

Хана. Папа!

Адам. Девочка моя! Ну как? Устала?

Хана. Да, немножко. А это что? Новый самолет? Какой красивый!.. Ты молодец, папа.

Адам. Стараемся... Они снова подняли цены на бальсовое дерево, подлецы. Ну, как твой экзамен?

Хана. Сначала думала – все, провалилась. Села и ничего не помню. Потом посидела, расслабилась и все вспомнила. Спина не легче?

Адам. Ну вот видишь! Я же тебе говорил. Главное, не бояться.

Хана. Бедный ты мой папа. На тебя даже смотреть больно. Не полегчало с утра?

Адам. Нет.

Хана. Ну ложись на живот.

Адам. Сначала поешь.

Хана. Не хочу. Я по дороге съела мороженое. (Трет руки перед массажем.)

Адам. Хорошо... Ох, как хорошо. Какие у тебя руки... Как у мамы моей, блаженной памяти... Она тоже никогда не дотрагивалась до тела, не разогрев рук... Откуда это у тебя – ведь ты ее никогда не видела... Насколько теперь легче... Можно чуть сильнее.

Хана. Ну как?

Адам. Никакого сравнения. Хоть на танцы иди.

Хана. На танцы пойдешь завтра, а сегодня полежи, отдохни. Ты плохо выглядишь, папа. (Целует его.)

Адам. Заботы, доченька. Дом, эта свадьба, долги... И я бы хотел, чтобы ты бывала в обществе, знакомилась с людьми...

Хана. Папа! Ну сам подумай: мне что – в дискотеку ходить? Ты ведь хочешь, чтобы я вышла замуж, правда? Тебя ведь больше всего гнетет, что я не замужем. Но ведь человек, за которого я могла бы выйти, не ходит по дискотекам...

Адам. Но если сидеть дома, то...

Хана. Если мне суждено выйти замуж, то он меня найдет, где бы я ни спряталась. Дома или в другом месте. А если нет...

Адам. Я так хочу, чтобы ты была счастлива, я так хочу!

Хана. А кто тебе сказал, что я несчастлива? Я думаю, что в нашей семье я самая счастливая. Сейчас, знаешь, когда подходила к дому... Вдруг погасли фонари и стало видно небо. Так хорошо! И на душе хорошо.

 

     Звонок. Хана накрывает отца пледом и идет открывать. Входит Фрид.

 

Фрид. Слушайте, у вас телевизор работает?

Адам. Работает, а что?

Фрид. А у меня вдруг перестал. На самом интересном месте.

Хана. Садитесь. Я сейчас включу. (Пытается, но телевизор не реагирует.) У нас тоже, кажется.

Адам. Не может быть. Новый телевизор... Японский... Дай мне!

 

     Пытается что-то сделать с дистанционным управлением, но безуспешно.

 

Черт знает, что такое. «Сони» называется! Хорошо еще, что действует гарантия.

 

     Стучит по телевизору. Безрезультатно.

 

Хана. Алон отвезет наш, заодно и ваш возьмет.

Фрид. Странно. На самом интересном месте. Странно.

Адам. Впрочем, глупости! Это наверняка авария у них! (Передразнивает: «Просим прощения за неполадки».)

Фрид. Нет! Я тоже так думал. Но Шнеурсон мне позвонил пять минут назад! Он досмотрел до конца всю передачу и хотел узнать мое мнение.

Адам. Хм... Впрочем, я знаю, в чем дело. Дало не в телевизоре, а в электричестве! Просто в этих розетках нет тока! Ваш салон и наш салон – от одной линии. Хана, включи туда лампу.

Фрид. Но у Лугаси – другая линия и у них тоже телевизор не работает.

Адам. А я говорю, это электричество! Включи, Хана, и увидим.

 

     Хана включает в эту розетку настольную лампу, лампа загорается.

 

Хм. Действительно. Странно...

Фрид (уходит, потом возвращается). Я даже скажу, что вся жизнь довольно странная штука... Если вдуматься. (Уходит.)

 

        КАРТИНА ВТОРАЯ

 

     Та же самая квартира. Алон и Сильвия.

 

Сильвия. Я всегда немного нервничаю, когда он так сильно задерживается, но сейчас даже рада.

Алон. Какая разница? Рано или поздно все равно узнает.

Сильвия. Лучше поздно. (Вздыхает.)

Алон. Это ж надо так фраернуться!.. Казалось,такое чистое дело.

Сильвия. Хоть бы Хана скорее пришла! Может, она сумеет хоть как-то его успокоить.

Алон. Он нас обвинит: мы его заставили.

Сильвия. Во-первых, еще не все потеряно. Вечером пойдем к Паулю, объясним... Не может быть, чтобы он не пошел нам навстречу. Кроме нас, у него нет ни одного родственника.

Алон. Хорошо бы. Но зная Пауля...

Сильвия. Но папа – как он это примет? Вот чего я боюсь.

Алон. А как он может принять?.. Такие убытки.

Сильвия. Он и так сам не свой из-за этих голосов.

Алон. Между нами – у него в роду никого такого не было? (Крутит пальцем у виска.)

Сильвия. Насколько я знаю, нет. Но кто может поручиться? Ему было десять лет, когда он в последний раз видел своих родителей – что он может помнить?

Алон. Он помнит хорошо.

Сильвия. Родителей и дом. Бабушку и дедушку. Это все помнят.

 

     Входит Адам.

 

Алон. Наконец-то! Ты же обещал быть в три часа дома. Я давно должен идти! Шош меня съест.

Адам (тяжело опускается на стул). Ну так иди.

Алон. «Иди». Легко сказать. Может спросишь, что слышно? Как дела? Хотя бы для приличия?

Сильвия. Подожди, Алон! Что случилось? Случилось что-нибудь? Я по лицу вижу, что...

Адам. Так... Ничего... Все-таки этот Овадия скотина! Я, говорит, не верю, что здесь все чисто. Два года назад у твоего Коэна обчистили магазин, а теперь квартиру? Что-то не верится. А я говорю: «Я этого Йехезкеля Коэна знаю десять лет. Он порядочный человек. Тут нет никакого мошенничества». О’кей, говорит. Но по закону, согласно полису, мы можем оплатить максимум 15 тысяч, но никак не 35, как он требует. А я говорю: «Формально вы, может быть, и правы, но по-человечески нет». А он мне: За «по-человечески» денег не платят. «О, нет! – говорю. Платят! Страховой агент – он что продает? По существу – воздух! Так я, Адам Шапиро, не хочу и не стану продавать воздух, если он к тому же и дурно пахнет. Если я говорю, что Йехезкель Коэн порядочный человек, значит, это так и есть. Не заплатите ему я не застрахую у вас ни одного клиента. И еще десяток других агентов сделают то же самое».

Алон. Ну а он что?

Адам. Он глуп. Отец его покойный тоже был не ангел, но умнее. Хотя университетов не кончал. А этот – все по букве! А что за буквой?.. Какая-то новая порода евреев... Я уж не говорю, что сердца у них нет – но ум! Куда девался ум?

Алон. Оставь, папа, честное слово. Сейчас другие времена.

Адам. Ясно, что другие.

Сильвия. Ты не из-за Овадии расстроен. Я тебя знаю.

Адам. Началось по дороге в Тель-Авив.

Алон. Автобус с кондиционером?

Адам. Да, конечно. Немножко вроде бы вздремнул, и вдруг слышу совершенно отчетливо: «Адам, где ты?» Я, естественно, отвечаю: «В автобусе. Я в автобусе».

Сильвия. Тот же голос? Тот же голос, что и раньше?

Адам. Да.

Алон. Если это все время один и тот же голос – почему ты не можешь его узнать? Хотя бы сказать – мужской или женский.

Адам. Я знаю почему?.. Потому!

Сильвия. Я сделаю кофе. (Уходит на кухню.)

Адам. Я, значит, отвечаю: «Я в автобусе». Сосед посмотрел наменя, как на идиота, и тут автобус остановился. Съехал на обочину и остановился. Заглох мотор. Шофер поковырялся, туда-сюда, ничего не понимает. Все в порядке, но мотор не работает. Но я-то сразу понял, в чем дело.

Алон. Ну пойми ты, что это глупости! Простое совпадение.

Адам. Слишком много совпадений, сынок. Слишком много.

Алон. Не могу это слушать!

Адам. А ты послушай! Это еще не все. Шофер остановил другой автобус. Полупустой, так что я даже сидел. Но не в этом дело. Еду обратно. Сна ни в одном глазу, переживаю из-за этого дурака Овадии, как бы надо было ему ответить, вдруг снова тот же голос: «Адам, чем ты занят?» «Ничем я не занят, – говорю, – еду домой»...

Алон. Это у тебя наваждение. Навязчивая идея.

Адам. Главное, я уже много раз решал: не буду отвечать! Не буду и все! И всякий раз, как дурак, отвечаю в полный голос.

Алон. Ты должен лечиться. Медицина – такие успехи...

Адам. Да подожди ты! При чем здесь медицина?.. Допустим, я не в порядке. О’кей. Но почему автобусы от этого останавливаются?

Сильвия (приносит две чашки кофе). И этот автобус остановился?

Адам. А ты думала?

Алон. Простое совпадение. Этого не может быть!

Адам. Почему останавливаются автобусы? Почему портятся телевизоры? Почему не заводятся автомобили?

Сильвия. Это, действительно, непонятно. Может быть, тут какое–то новое научное явление?

Алон. Чушь!

Сильвия (мечтательно). Может быть, благодаря тебе, откроют что-то такое совершенно новое. «Эффект Шапиро».

Алон. Мама, хоть ты-то не сходи с ума!

Сильвия. Я не говорю, что медицина ни к чему. Показаться хорошему специалисту никогда не мешает.

Адам. Вы меня в сумасшедший дом хотите упрятать?

Алон. При чем тут сумасшедший дом? Не обязательно конвенциональная медицина. Шош знает одного рефлексолога – он делает чудеса. Он поставил одного на ноги, когда все врачи от него отказались.

Адам. Ну сам подумай, кому из нас надо лечиться? Этот рефлексолог почешет мне пятки, и автобусы перестанут останавливаться?

Алон. А, может, они и не останавливались? Может, это тебе приснилось.

Адам. А испорченные телевизоры тоже приснились? Мне, допустим, показалось. Но Фриду тоже показалось? Бен Хаимам тоже показалось? А что машина у тебя не завелась – это мне показалось или тебе?

Сильвия. И у таксиста тоже.

Адам. Да, и у таксиста!

Сильвия. Послушай, Адам, брат нашего декана очень известный психоаналитик. К нему записываются за два месяца вперед. Но мне он сделает протекцию.

Алон. Этого не может быть, как не может быть, чтобы эта чашка ни с того ни с сего прыгнула со стола!

 

     Чашка сваливается со стола и обливает ему брюки.

 

Сильвия. Ой!

Алон. Зачем ты это сделал, папа?

Адам. Что я сделал? Я до нее не дотрагивался даже! Я сижу за два метра от нее.

Алон. Всю жизнь ты старался меня... но чтобы так...

Адам. Господи, что он хочет от меня? Я не дотронулся до нее мать свидетель.

Сильвия. Снимай штаны, я застираю. Отец не трогал твою чашку, и ты это знаешь.

Алон. Я не говорю, что он трогал. Я говорю, что он опрокинул!

Адам. Ну так кому нужен этот психованный декан? Мне или ему?

Алон (снимает брюки). В чем я пойду на вечеринку?

Сильвия (приносит другие брюки). Надень пока папины. Я простирну и высушу под утюгом. Через двадцать минут все будет в порядке. Может быть, ты позвонишь Шош и отменишь? Я хотела бы, чтобы ты поехал к Паулю вместе с нами.

Адам. Никуда я не поеду. Ни к Паулю, ни к Шмаулю. Я устал. Чего вдруг к Паулю?

Сильвия. Алон тебе объяснит. (Уходит со штанами.)

Алон. Неприятности. Крупные неприятности.

Адам. Ну?

Алон. Звонил Раппопорт... Тот участок, который под нами. Там построят дом в четырех уровнях. Полностью закроют нам вид.

Адам. Как... как... это может быть?

Алон. Я ему сказал, как же это так? Ведь ты наш архитектор. Обязан был проверить. А он говорит, что подписал договор на проектирование нашего дома в марте. А Фаркаш купил свой участок в апреле. Как он мог знать, кто его купит и что на нем построит?

Адам. Это какой Фаркаш? Виктор Фаркаш?

Алон. Тот самый, какой еще... очень тяжелый тип.

Адам. Ты мне рассказываешь про Фаркаша? Если бы я знал, что он будет моим соседом, я бы этот участок даром не взял!

Алон. Я спросил: «Неужели нет такого закона, чтобы помешать?» Человек выкладывает такие деньги, чтобы в конце концов видеть, как сохнет чужое белье...

Адам. На своем участке он может строить, как хочет.

Алон. Дикий Запад! Не страна, а дикий Запад!

Адам. Лучше бы я Хане квартиру купил! Идиот! Зачем я только вас послушался! Идиот!

Алон. Что сейчас говорить...

Адам. Это вы – насели с трех сторон.

Алон. Папа, мы фраернулись, что сейчас спорить....

Адам. «Покупай да покупай!» «Такая возможность раз в жизни» – ...Кто мне говорил: «Не будь фраер!» Не ты ли?

Алон. Я ведь для вас с мамой старался. Не для себя.

Адам. А Пауль? А Пауль как?

Алон. Он не пострадал. Почти. Из одной спальни вид немного подпорчен. И это все.

Адам. То-то он так хотел западную часть!.. А я, как дурак, уши развесил. «Мне этот вид напоминает Румынию». Мне бы, дураку, сразу смекнуть, что здесь что-то не так. Румынию ему напоминает.

Алон. Раппопорт говорит, что если вы с Паулем переделите участок, то он сможет поставить дом так, чтобы ущерб был минимальный. То есть у Пауля тоже немного ухудшится, но зато и у вас будет хоть какой-то вид. Позвони Паулю. Договорись о встрече. Только продумай, как ты с ним будешь говорить.

Адам. Теперь вообще не имеет смысла строить этот дом!.. А с другой стороны, кто купит такой участок?.. Выброшенные деньги!

Алон. Раппопорт пытался уговорить Фаркаша и сам, и через его архитектора: передвинуть дом чуть западнее. Ни за что! Плевать ему на все!

 

     Входит Сильвия.

 

Сильвия. Ну смотри – почти ничего не заметно.

Алон. Шош заметит.

Сильвия. А, может, ты все-таки пойдешь с нами к Паулю?

Алон. Я не хочу, чтобы Шош шла одна на эту вечеринку. И кроме того – зачем я вам нужен? (Телефонный звонок.)

Адам. Алло! Шапиро у телефона. Идиот! (Вешает трубку.)

Алон. Кто это?

Адам. Розыгрыш. (Снова телефонный звонок. Адам снимает трубку.) Алло!.. А я тебе хотел звонить. Слушай, Пауль, ты вечером дома? Мы к тебе по важному делу... Какой Эврон? Ты меня разыгрываешь?У меня не то настроение... Послушай, Пауль, если человек сразу видит, что это розыгрыш, это уже неинтересно... И ты уверен, что это он?.. А ты помнишь, как Моти Гил’ади изобразил Бегина и все были уверены, что это настоящий Бегин?.. Не Моти? Ну так кто-то ещё. Знаешь что? Попроси у него удостоверение личности... Ничего неудобного. Да как он к тебе попал?.. И откуда он про меня знает? И ты хочешь, чтобы я в это поверил?

Сильвия. Да что случилось?

Адам. Попроси удостоверение личности. Если он хочет со мной говорить, пусть предъявит... Сколько нужно, чтобы дойти до машины? Хорошо, я жду.

Алон. Что случилось? Ты можешь нам объяснить?

Адам. Пауль утверждает, что у него в гараже сидит Рам Эврон.

Сильвия. С телевидения?

Алон. А что он хочет от тебя?

Сильвия. И как он к нему попал?

Адам. У него лопнула полуось. Но не в этом дело. Этот Эврон готовит новую программу: «Необычное рядом с нами». И один из этих – ну... которых он должен был снимать... отгадывает сны... – у него инфаркт. И некем заменить... А Пауль ему рассказал про это... ну, что я слышу голос и все такое. Так он хочет со мной встретиться.

Сильвия. Неясно, с чего это Эврон все рассказал Паулю?

Адам. Откуда я знаю? Слово за слово. Рассказал.

Алон. Да Пауль из кого хочешь душу вынет. Это меня как раз не удивляет.

Адам (в телефон). Алло! Ты проверил? Хорошо, дай ему трубку. ...Здравствуйте, господин Эврон. Простите, что я... Просто у меня большие неприятности... поэтому нервы... Я думал, это розыгрыш... Да... Трудно сказать... Всякий раз неожиданно... Дурацкие вопросы: «Где ты?» «Что ты делаешь?» «Куда ты идешь?» В таком духе... Нет, всегда один и тот же голос... Я бы и сам хотел знать, чей! Очень знакомый, а чей – не знаю... Да, я понимаю... Я хотел бы посоветоваться с женой и сыном. Я не очень-то хорошо себя чувствую... Радикулит. Вы можете подождать минуту? (Жене и Алону) Ну что? Он предлагает прислать за мной такси – туда и обратно. Соглашаться?

Алон. Да ты что, сам не понимаешь? Это же такая реклама! Бесплатная! На всю страну!

Сильвия. Я еду с тобой!

Адам (в трубку). Хорошо, господин Эврон. Я согласен.

 

        КАРТИНА ТРЕТЬЯ

 

     Та же квартира. Сильвия и Алон.

 

Сильвия. Я жалею, что не поехала с папой к врачу.

Алон. Ты уже один раз с ним съездила! До сих пор расхлебать не можем.

Сильвия. Что я такого сделала? Что вы все от меня хотите???

Алон. Ничего. Только после этого у нас всю клиентуру, как ветром сдуло! Что КАРТЕКС накрылся – ладно. Но старые клиенты боятся возобновить у нас страховку! Вот что ужасно.

Сильвия. Глупости! Это не из-за этого. И ты же сам говорил, что это реклама.

Алон. Еще бы «не из-за этого». А из-за чего? Одно дело, когда твой страховой агент слышит голоса – это его личное дело, никого не колышет. И совсем другое, когда из-за этого у людей машины не заводятся и телевизоры замолкают.

Сильвия. Я только хотела...

Алон. Я знаю, чего ты хотела. Прославиться на всю страну. Новый научный эффект. «Эффект Шапиро».

Сильвия. А что в этом дурного?

Алон. Но если жена этого Шапиро – сама! – признается, что из-за ее мужа у людей останавливаются машины, то кто, спрашивается, у этого Шапиро сделает страховку на свой автомобиль? И они правы!

 

     Звонок.

 

Сильвия. Наконец-то.

 

     Алон открывает. Входит Фрид.

 

А... это вы...

Фрид. Я не помешал? Я хотел попросить кусочек хлеба, если есть.

Сильвия. Сейчас. (Идет на кухню.)

Фрид. Вдруг обнаружил, что у меня нет ни кусочка хлеба, а магазины уже закрыты. Я не засну, если знаю, что у меня нет хлеба. Это у меня с войны.

Сильвия (выносит хлеб). Пожалуйста.

Фрид. Это много! Мне не для того, чтобы есть. Я сыт и, кроме того, есть другая еда. А просто чтобы знать, что в доме есть хлеб.

Алон. Дают, берите. Завтра купим свежий.

Фрид. Адам... э... дома?

Сильвия. Нет еще.

Фрид. Х-м-м. А Хана?

Алон. Хана занимается. В наличии только мы с мамой.

Фрид (разачарованно вздыхает). Получил сегодня счет за телефон на двадцать семь тысяч восемьсот пятьдесят шесть шекелей и 11 агорот.

Сильвия. Сколько???

Фрид. Двадцать семь тысяч восемьсот пятьдесят шесть шекелей и 11 агорот. Я думал, у меня будет разрыв сердца. Поехал выяснять, очередь на час. Отстоял. Не туда. Этот тип ошибся. Бывает. Наконец попал куда надо. Показываю счет. Она посмотрела и бросила в корзину. Сказала: «Просто глупость. Компьютер сделал глупость». Ничего удивительного: компьютер заразился от них. Глупость – это ведь заразно, вы знаете.

Алон. Еще бы! (Встает и направляется в уборную.) Вы же все равно на пенсии, господин Фрид. Вот они и решили вас развлечь немного. Простите, но мне очень нужно в уборную. Очень. Прямо-таки невмоготу.

 

     Скрывается за дверью. Фрид, прощаясь, уходит. Алон выглядывает из уборной.

 

Ушел?

Сильвия. Вылезай.

Алон. Как вы можете его терпеть?

Сильвия. Неизвестно, каким ты будешь в старости.

 

     Входит Адам.

 

Наконец-то. Ну что?

Алон. Что он сказал?

 

     Адам не отвечает. Идет на кухню. Достает колу. Наливает в стакан. Пьёт.

 

Адам (Алону). Ты помнишь Портера?

Алон. Какого Портера?

Адам. Который поджег квартиру, чтобы получить страховку...

Алон. Помню. Ну и что?

Адам. Праведник. Праведник народов мира. По сравнению с этим бандитом – святой! Надо в его честь посадить дерево. Завтра же и посажу.

Сильвия. Какой бандит? О ком ты говоришь?

Адам. Тот самый, к которому ты меня послала. А я, как идиот, поперся.

Сильвия. О Боже!.. Что ты там натворил?

Адам. Съездил ему по морде. Больше ничего!

Сильвия. Ты... ты с ума сошел! (Сыну.) Он сумасшедший. Я говорила тебе, что должна была ехать вместе с ним!

Адам. Твое счастье, что не поехала! Я бы и тебе дал. С большим удовольствием.

Алон. Что произошло?

Адам. Ничего. Приехал я точно в пять, даже на три минуты раньше. Сижу, жду, полтора часа прождал, пока вошел. Ладно. Вхожу. Сидит, такой довольно еще молодой – лет 40, не больше, спортивного такого вида, отличный костюм, белая рубашка, галстук.

Сильвия. Не все же ходят гопником, как ты!

Адам. Словом, встретишь его на улице – тебе в голову не придет, что перед тобой бандит. Законченный бандит.

Алон. Папа!

Адам. Вежливый! Как министр. Садитесь. То, сё. Я, мол, видел вас по телевизору. К сожалению, только самый конец. Неважно... Начали разговаривать. Он подробно расспрашивает обо всем. Откуда родом, что за семья, кто родители, про детство, про гетто, про Освенцим. Словом, во всех подробностях. А я, как дурак, все ему рассказываю. Даже, наоборот, в душе хвалю: хоть и берёт такие деньги, но зато внимательный.

Алон. Мама, перестань делать такое лицо! Если тебе плохо, возьми таблетку.

Адам (не глядя на жену). Лучше две.

Алон. Продолжай, папа.

Адам. И тут, как бы между прочим, он спрашивает, что, мол, я в детстве делал со своими экскрементами.

Алон. С чем?

Адам. Я тоже сначала не понял, думал, ослышался. Ну он мне разъяснил по-народному: со своим дерьмом. Что, мол, я в детстве делал со своим дерьмом?.. Ну, как тебе это нравится? «Да что я с ним делал? – То же, что и теперь. Спускал в уборную да и дело с концом». А он не отстает: вспомните, может быть, вы с ним играли или еще что...

Сильвия. Ты идиот! Невежда и идиот! Это же психоанализ! Это наука!

Адам. Не знаю. Может, по науке дерьмо положено на хлеб намазывать вместо масла. Может, у вас там детям дерьмо заместо пластилина давали. Но только у нас так не было. Это кого хочешь спроси. Хоть Фрида, хоть кого.

Сильвия. Как я нашему декану в глаза посмотрю?!

Адам. Очень просто. Спроси его со всей сердечностью - что он делает со своим дерьмом, он тебя сразу простит и полюбит.

Алон. И за это ты ему дал по морде, папа?

Адам. Да что я сумасшедший, что ли? Я же не псих!

Алон. Так за что?

Адам. Он еще немного покрутился вокруг этой темы, потом снова про родителей, про школу. «Какая, – говорю, – школа? Война моя школа, гетто моя школа и Освенцим». Ну, значит, поговорили мы с ним. Я, правда, уже смотрю на него не без опаски, но продолжаю рассказывать. Рассказал про голос и про все это, про автобусы, про телевизоры. Вижу, он в это не верит совершенно. Только кивает для виду. Ну ладно, думаю, дело твое. Не веришь – не верь. Я бы, может быть, тоже не поверил, если бы со стороны. В конце концов я говорю: «Так что же такое со мной, доктор? Что со мной происходит?» Он улыбнулся, сел рядом, похлопал по колену: «Я вас вылечу...» Уже легче. Начал мне рассказывать про бессознательное, что, мол, человек не всегда сознает истинные мотивы своих поступков. И все так логично, так верно... Ваша, говорит, проблема, по-видимому, в том, что в глубине души вы хотели переспать с матерью и убить отца.

Алон. Ну да?

Адам. Тут я ему и врезал. Сразу же! Не задумываясь! Он не успел еще фразу докончить, как уже валялся на полу.

Сильвия. Идиот! Идиот! Это же теория Фрейда! Идиот ты этакий!

Адам. Крови у него – как у борова. Когда мне было лет семь, я видел, как поляки резали свинью, – до сих пор помню. Крови из нее вышло – несколько ведер... Но из этого психа не меньше. Никак не меньше.

Сильвия. Как я завтра на работу пойду? (Плачет.)

Адам. Ножками.

Сильвия. Говорила мне мама: «Не выходи за него. Наплачешься. Найди приличного, образованного человека...»

Адам. То-то образованные за тобой табунами ходили! Кончила шесть классов...

Сильвия. Не шесть, а девять! Почти десять!

Адам. Соседям мы можем сказать, что все девятнадцать. Ты даже не знаешь, что такое триллион! А воображает себя профессором!

Алон. Перестаньте! Немедленно!

Адам. Я и не отрицаю, что я невежда. Но какой я ни есть невежда, а бандита от врача я еще отличу.

Алон. Перестаньте! Хватит! Хана! Пошевелись ты там, черт подери!.. Постыдились бы... Слава Богу, что Шош это не видела.

Адам. Плевал я на твою Шош! Я скажу все, что думаю! Всю жизнь я это слышу – невежда, неуч, дурак. Она, мол, голубая кровь, оказала мне большую честь, что вышла за меня!..

Сильвия. Дело не столько в том, что ты невежда! А в том, что даже не сознаешь, до какой степени!

Алон. Мама! Я тебя прошу!

 

     Входит Хана.

 

Хана. Что случилось? Ради Бога, что случилось?

Сильвия. Он избил врача.

Адам. Не врача, а бандита. И не избил, а врезал один раз по морде.

Хана. Папа! Как ты мог?

Адам. Он сказал, что в глубине души я хотел бы переспать со своей матерью и убить отца... Скажи, это не бандит?

Сильвия. Это учение Фрейда! Сотый раз тебе говорю: это учение Фрейда!

Адам. Это какой Фрейд? Который улица Фрейда?

Сильвия. Да! «Улица Фрейда»... В цивилизованных странах нет человека, который не знает, кто такой Фрейд и что он сделал для человечества, но для тебя он всего лишь «улица Фрейда»!

Адам (Хане). Это правда?

Хана. Что именно?

Адам. Что подсознательно человек хочет переспать с матерью и убить отца?

Хана. Это часть его учения.

Адам. И в честь такого человека в этом городе назвали улицу?

Сильвия. Во всем мире, дурак, во всем мире!

Алон. Мама!

 

     Пауза.

 

Адам. Жаль, что его там не было.

Сильвия. Кого?

Адам. Фрейда. Я бы и ему врезал тоже. Сволочь!

Сильвия. Он уже умер.

Адам. Его счастье. Я бы его своими руками задушил, гада.

Хана. Папа! Ну сам подумай, что ты говоришь?

Адам. То, что ты слышишь! Ты что думаешь, я по горячке?

Сильвия. Ты слышишь? Великий ученый с мировым именем! Тысячи, сотни тысяч последователей и учеников! А он...

Адам (Хане). Это правда?

Хана. Я не знаю сколько, сотни тысяч или меньше, но много.

Адам. Всемирная мафия... Задушил бы тут же. Бог бы мне за это все грехи простил.

Хана. Папа... успокойся... (Целует его.) успокойся... сам подумай: что ты говоришь?

Адам. Что торговцев наркотиками надо вешать, ты согласна?

Хана. Но он не торговал наркотиками...

Адам. Сколько человек может погубить один торговец наркотиками? Сто? Тысячу? А этот? Если у них всемирная шайка? Сотни тысяч членов, и записываются к ним за два месяца вперед? И с каждого по двести долларов?

Сильвия (плачет). Как я завтра на работу пойду? Это же брат нашего декана...

Адам (Хане). Я же тебе рассказывал про мою маму. Она была святая! Если можно про человека сказать: святой – то про неё. Ничего для себя, все для других.

Алон. Мы знаем, папа. Но бить врача...

Адам. Ничего вы не знаете! Ты в особенности! Когда были трудные роды, ее вызывали со всей округи, даже из других городов! Не врачей, не психоаналитиков вонючих, а ее! И ни одна женщина у нее не умерла! Какие бы ни были трудные роды!.. Такие у нее были руки... А глаза? А глаза? (Плачет.)

Хана (целует его со слезами на глазах). Папа... папа... мы тебя очень любим...

Адам. А как она свечи зажигала в субботу! Был свет в доме! Флюоресцента не было, а свет был! (Сильвии.) Не то, что ты – ты даже платок на голову надеть ленишься! Ладошкой! Всю жизнь прошу! Чтобы суббота была суббота! (Хане.) А как она меня спасла... (Плачет.) Если бы у меня... если бы у меня... не могу... не могу сказать...

Хана. Не надо, папа! Не надо. Успокойся.

Адам. Если бы у меня... когда-нибудь... промелькнула такая... такая мысль... я бы тут же себе петлю на шею... И любой нормальный человек тоже...

Хана. Бог с ним, папа... Оставь его. Ну ударил... погорячился. Я поговорю с ним... объясню.

Адам. ...А про папу?.. Он мухи в жизни не обидел... а меня... Она (кивает на Сильвию) говорит, что я вас избаловал... А вы понятия не имеете, что такое настоящая отцовская любовь! Разве меня можно сравнить с моим отцом? Понятия не имеете!

Хана. Имеем, папа! Имеем... успокойся...

Адам. Что я мог вам дать? Когда у меня вся душа исковеркана. А мой отец... (Плачет.) И чтоб я хотел... хотел... чтобы я хотел его убить?.. (Пауза. Тихо и убежденно.) Я бы этого Фрейда в дерьме утопил. В выгребной яме.

Хана. Успокойся, папа... пойдем... ляжешь, я посижу рядом с тобой. (Алону.) А ты займись мамой! Дай ей валиум. В левом шкафчике на дне... И уложи её.

 

     Уводит отца в спальню. Алон достает таблетку.

 

Алон. Прими, мама!

Сильвия (принимает таблетку, медленно пьет). Спасибо...

Алон. Да... положение...

Сильвия. Теперь ты понял наконец, почему я хотела, чтобы ты учился?

Алон. А при чем здесь я? Я что ли ударил этого психотеста?

Сильвия. Психоаналитика! Психоаналитика, а не психотеста!

Алон. Ты только не нервничай! Ляг!

Сильвия (вырывается). Не хочу!.. Дай мне сказать...

Алон. Только без нервов... спокойно...

Сильвия. Ведь у твоего отца очень доброе сердце... прекрасное сердце... Он думает, что я его не ценю... Что не уважаю его... потому что у него нет образования.

Алон. Если говорить это человеку каждый день, то он и вправду может сгоряча подумать...

Сильвия. Не ври! Не каждый день!

Алон. О’кей. Два раза в неделю.

Сильвия. Но я не об этом... и несмотря на то, что у него такое сердце... такое доброе сердце..., он избил уважаемого человека!.. Знаменитого врача!.. А все от невежества!

Алон. Ну уж и избил... Нахвастался больше... Дал один раз... это не называется избил...

Сильвия. Теперь суд... позор...

Алон. Дадут три месяца условно... Максимум полгода... Обойдется.

Сильвия (сдерживая слезы). С таким трудом... завоевать положение... чтобы с тобой считались... чтобы уважали... Ведь у нас такие снобы, такие снобы!..

Алон. Мама, ты, может, ляжешь, а? Ложись.

Сильвия. Когда я начала работать... Они ведь на меня почти не смотрели. В лучшем случае, как на ксерокс. Словно я машина для перепечатки их статей... Потом одному указала на ошибку... другому... Смотрели на меня, словно это утюг заговорил... или пишущая машинка... а не человек... Особенно женщины. Эта стерва, эта Офра Урбах. Она прямо лопается от собственной важности... «Милочка, только мне это нужно быстро. Журнал меня торопит..» Никто ее не торопит, все вранье. На нее плевать хотели. Но сказать я ничего не могу. Она доктор! Почти Эйнштейн в биохимии... А я про себя знаю, что будь у меня образование – я бы да могла! Я бы да – что-нибудь сделала!

Алон. Ну, конечно, мама! Мы все это знаем.

Сильвия. Но надо было кормить семью. Папа мой болел семь лет! Семь лет, пока умер! Кто вез семью? Ты подумай: я начала зарабатывать с двенадцати лет!

Алон. Я знаю, мама, я знаю. Пожалуйста ляг, пожалуйста.

Сильвия. Ты родился, потом Хана... и болели без конца... Ну, думала, мне не удалось, зато уж дети мои...

Алон. Ну нет у меня способностей! Понимаешь? Нет! У тебя есть, а у меня нет!

Сильвия. Глупости! Как это, нет способностей? У этой паршивой Офры есть, а у моего сына нет? Где это видано, чтобы у еврейского парня не было способностей?

Алон. Ну не лежит у меня к этому душа, ты понимаешь или нет?Если бы не бизнес, то я, может, стал бы артистом. Но уж никак не ученым.

Сильвия. Артистом... Сколько их, ты знаешь? Все знают знаменитостей. А огромное большинство – ни славы, ни денег, ничего. «Ваше сиятельство, кушать подано». Большинство из них даже на афиши не попадает! Даже мелкими буквами.

Алон. Я потому и не пошел... Хотя иногда жалею... Но бизнес - это тоже игра... в своем роде...

 

     Пауза.

 

Сильвия. ...А потом, когда профессор Бэр... они меня вдруг открыли... «Сильвия, как ты думаешь, может быть здесь лучше так?» «Сильвия, ты посмотри, если надо что-то изменить, не стесняйся...» Я-то ведь не изменилась! Я-то ведь какая была, такая осталась. Но вдруг все стали улыбаться. Раньше они меня в упор не видели, а теперь: «Здравствуйте, что слышно? Как дети?.. Я слышал, вы строитесь – где?» И теперь все пошло прахом. Такого труда мне это стоило.

Алон (целует мать). Мама... все пройдет... Просто сейчас такой трудный период... Это такая полоса... Надо ее пройти... Вот и у папы тоже. Шош правильно говорит: нельзя отчаиваться.

Сильвия. И твоя Шош... Ладно, не буду. Можно договориться Бог знает до чего. Считай, что я ничего не сказала.

 

     Вытирает нос и уходит. Звонок. Алон открывает. Входит Фрид.

 

Фрид. Шалом!

Алон. Шалом.

Фрид. Отец дома?

Алон. Он плохо себя чувствует. И мама тоже. Вы что-то хотели?

Фрид. Да так... Ничего... Пару зубчиков чеснока. Я бы котел сделать суп...

Алон. ...суп, как делала ваша вторая жена Хася. Одну секунду. (Приносит чеснок и сахар.) Пожалуйста.

Фрид. А сахар зачем?

Алон. На всякий случай. Подождите. (Приносит морковь.) Это на тот случай, если вы захотите сделать цимес, как делала ваша третья жена... А это перец. Если захотите сделать жаркое, то без перца нельзя... А это корица. И вот масло. Что еще? Хлеб. Может, вы захотите делать тосты. Наверняка одна из ваших жен любила делать тосты... Тосты хороши с вареньем. Вот варенье. Или с медом. Где-то есть мед. Вот он. А это вот соль. Килограмм. Вам хватит на пару месяцев. Солью нельзя злоупотреблять. Что еще? Спички! Соль и спички. Сыр! Держите сыр. Еще не начатый. Держите. Возьмите коробочку...

 

     Он продолжает лихорадочно извлекать и складывать продукты перед онемевшим Фридом, не замечая, что в дверях появляется Хана. Жалкая улыбка на лице Фрида исчезает. Оно покрывается пятнами, но старик не в силах стронуться с места.

 

...Да! Огурцы и помидоры! Петрушка... Укропа нет. Укроп вам придется купить самому. Но это недорого. Что еще? Сардины! Вот сардины и тунец. Ну и дурак же я! Забыл яйца! Вот яйца!.. Что еще? Спички? Спички дал... Компот! Есть только ананасный. Это вкусный компот. Ананас тут кружочками, а не кубиками, но кубики вы нарежете сами. Это нетрудно.

 

     Складывает все в картонный яшик. Фрид, наконец, приходит в себя и, не говоря ни слова, выходит. Алон поворачивается и сталкивается с Ханой. Хана молча дает ему пощечину.

 

        КАРТИНА ЧЕТВЁРТАЯ

 

     В полиции. Полицейский, усатый йеменит*, в упор разглядывает Адама. Долгая пауза.

 

Полицейский. Так где же я тебя видел?..

Адам. По телевизору.

Полицейский. Я телевизор по-человечески уже три месяца не видел. А тут еще ты... с бандитским нападением на врача... Слушай, а не тот ли ты Шапиро, который 8 лет назад был замешан в этом деле с наркотиками?

Адам. Не тот.

Полицейский. А Шапиро, который взял банк в Рамат-Гане?

Адам. Тоже не я.

Полицейский. Может, родственник?

Адам. Мои родственники большинство в Освенциме. Остальные в Треблинке.

Полицейский. Так откуда же я теб язнаю?

Адам (пожимает плечами). Мало ли откуда? Мне твое лицо тоже знакомо... Может, на улице. Может, в автобусе... Может, в магазине...

 

* Выходец из семьи йеменских евреев.

 

 

Полицейский (насмешливо). Естъ еще свадьбы, бар-мицвы*...

Адам. Точно! На брите!** У внука Йехезкеля Коэна. Вспомнил.

Полицейский. Это мой дядя. Он меня вырастил. Если бы не он...

Адам. Тогда знаешь что? Позвони ему и спроси: может ли Адам Шапиро быть хулиганом.

Полицейский. Ты только не надейся, что из-за родственных связей... У меня нет протекции! Чтоб ты это знал!

Адам. Я не надеюсь. Просто позвони, чтобы узнать, с кем имеешь дело. Сократит тебе работу. Я выйду, если хочешь. Он сейчас, наверняка, в магазине.

 

* Религиозный обряд, проводимый для еврейского мальчика, достигшего 13 лет.

** Обряд обрезания.

 

 

Полицейский (пауза). А ты знаешь, что... Я, пожалуй, и вправду позвоню. Но только не думай...

Адам. Я и не думаю. Йехезкель, кстати, в курсе дела. Я у него был на следующий день.

 

     Полицейский нерешительно снимает трубку.

 

Адам. Я подожду снаружи.

Полицейский. Можешь сидеть здесь... Йехезкель?

 

     Адам все-таки выходит.

 

Привет, это я. Ну,что слышно?.. Слушай, у меня такое дело. Адам Шапиро, страховой агент... Угу... Угу... Но напасть на врача... Угу... Угу... И сколько лет ты его знаешь? ...Я сказал тебе, что он бандит?.. Чего ты кипятишься? Но я ведь этого не сказал! Владыка небесный! Я всего лишь... Хорошо... Хорошо... Хорошо... Ты стал ужасно нервный... Что-нибудь случилось? Хорошо, я понял. Все понял. Сто процентов... Ну будь. Привет всем. (Кладет трубку, выходит за дверь и возвращается с Адамом.) Садись, Адам. И перестань нервничать. Ты не в гестапо.

Адам. Скажи... (С трудом успокаивается.) Если бы тебе... Если бы тебе кто-то сказал... что ты хочешь убить своего отца и переспать с собственной матерью... Что бы ты сделал? А?

Полицейский. Мне бы не посмел. Я полицейский.

Адам. А если я не полицейский, то мне, значит, можно? Это закон? Да еще я должен за это платить 200 долларов?

Полицейский (ошеломленно). 200 долларов?

Адам. А ты что думал? Это нам платят в шекелях, а у них доллары. Они на шекели не смотрят.

Полицейский. 200 долларов за визит? За час работы?

Адам. Даже меньше.

Полицейский (нервно ходит по комнате). 200 долларов... Сколько же это я должен ночей отдежурить, чтобы...

Адам. И заметь. У них всемирная мафия. Сотни тысяч членов.

Полицейский. Сотни тысяч членов???

Адам. А что ты думал? И к каждому за два месяца вперед, и все в белых рубашках с галстуком. 200 долларов в час и никакого риска.

Полицейский. А мы карманников ловим...

Адам. А этих и посадить нельзя - все чисто...

Полицейский. Так этот маньяк тебя оскорбил и еще взял за это деньги?

Адам. Не успел. Я ему врезал так, что ему было не до денег. И мне тоже.

Полицейский (пораженный неожиданной идеей). Слушай, а может, он действительно маньяк? А? Сексуальный маньяк?

Адам. Н-н... Не знаю... Я... как я могу знать?

Полицейский. «Что ты делал с дерьмом»... «Переспать с матерью»... Это нехорошо пахнет.

Адам. Да чего уж тут хорошего.

Полицейский. А он с тобой ничего такого не делал, когда осматривал?

Адам. Вообще-то делал... Но я думал, может, так положено...

Полицейский. Вот что, Адам. Я дам тебе бланк. Иди домой и пиши. Пиши жалобу на предосудительные действия врача во время осмотра. Оскорбление действием и словом. Пиши. Я тебе помогу и отредактирую, если что. Этой жалобой я займусь сам. Он у меня попляшет. 200 долларов за визит. 20 человек – четыре тысячи в день. А налог, небось, платит с половины. Если вообще платит. Я позвоню Давиду Шараби в подоходный налог, пусть проверит его как следует. Это рыба жирная. Возьми бланк, иди домой и пиши. И скажи жене, что может спать спокойно. Этот Столеро у меня на крючке, а скоро будет на сковородке.

 

        КАРТИНА ПЯТАЯ

 

     В доме Шапиро. Хана что-то варит на кухне. Адам просматривает бумаги.

 

Адам. Я не могу понять. И принять тоже. (Телефонный звонок.) Не могу! Алло! Адам Шапиро слушает. Рами?.. Прежде всего, поздравляюю. Выиграть такой конкурс... Сколько архитекторов участвовали?.. Тем более. Молодец. Я рад за тебя... Я ведь не ахти какой религиозный, ты знаешь, но что значит строить в Иерусалиме – это даже я понимаю. Смотри, чтобы все было у тебя тип-топ, Рами. Выиграть конкурс – это половина дела, главное – построить! Чтобы через двести лет люди говорили: это построил Рами Раппопорт... Ясно, что Машиах придет раньше, но мы должны подготовиться. И ты не смейся. Отец мой, блаженной памяти, говорил: кто Машиаха не ждет, тот и не дождется... Он ведь придет в Иерусалим. Иерусалим должен быть как невеста. Ты шьешь платье для лучшей из невест, Рами. Помни об этом... Я понимаю, что тебе не до меня, но... Я не знаю, что делать с нашим домом. Не лежит душа. Пусть Пауль строит, что хочет на своей половине. А мне сделай отдельный проект. Желательно, чтобы без окон в его сторону. Разве что сушилку для белья. Я могу к тебе заскочить? Хоть сегодня, если можешь... Прекрасно, через час я у тебя. А на фасаде сделай надпись: этот дом спроектировал Рами Раппопорт. Ну будь! (Вешает трубку.)

Хана. Не переживай так, папа. Все проходит, и боль тоже.

Адам. И жизнь... Но я хочу вернуться. Я говорю: допустим, ты права, а я нет. Но почему Он спрашивает именно меня?

Хана. Я не думаю, что Он спрашивает именно тебя. Я думаю, что Он спрашивает всех. Но не все хотят слушать.

Адам. Ты хочешь мне сказать, что Он спрашивает и Пауля, и Цахи, и этого Рама Эврона? Не смеши меня!

Хана. Да. Но если ты кому-то что-то говоришь, а он не слушает или делает вид, что не слышит, ты перестаешь с ним говорить. Это же так понятно, папа.

Адам. Не смеши меня.Если я спрошу, к примеру, Пауля – ну не я, я с ним не разговариваю, кто-нибудь другой спросит Пауля, слышит ли он голос, который...

Хана. Ясно, что он отопрется.

Адам. Да не отопрется! Расхохочется тебе в лицо. Скажет, что ты псих и сумасшедший.

Хана. Но на самом-то деле, ты ведь это понимаешь: сумасшедший – он.

Адам. Он? Пауль? Сумасшедший?.. Он скотина! Это да. Но не сумасшедший. Мыла не ест, как говорила моя тетя.

Хана. Ну сам посуди... Ты только не нервничай. Ты ужасно нервничаешь. Рассуди спокойно.

Адам. Я не нервничаю.

Хана. Что он с собой сделал? Бог дал ему душу. Что он с ней сделал? А ведь ничего другого у него нет. Так ты хочешь мне сказать, что он не сумасшедший? Если человек сам разрушает свой собственный дом – он не сумасшедший?

Адам. Дом другое дело, причем здесь дом?

Хана. Но ведь душа дороже, чем дом!

Адам. Да ведь миллионы людей делают точно то же самое!

Хана. Правильно! Миллионы людей. А ты станешь утверждать, что наш мир не сумасшедший? Это нормальный мир?

Адам. Конечно, нет, но... Но...

Хана. Мир потому и сумасшедший, что люди, что миллионы людей уродуют свои души.

 

     Пауза.

 

Адам. Ну допустим, я говорю: допустим – это Он. Хорошо. Тогда почему Он никогда не отвечает, когда я Его спрашиваю? А? А ведь мне есть, что спросить. Например, почему убили мою мать? Почему сожгли отца? Почему моя дочь хромая? (Пауза.) Сумасшедший не Пауль, это ты сумасшедшая. (Пауза.) Сделать двенадцатилетнюю девочку хромой – это справедливо?

Хана. Смотря какую девочку.

Адам. Любую.

Хана. Знаешь, папа, я оглядываюсь назад и думаю: что было бы со мной, если бы не эта авария? Что бы со мной было?

Адам. Была бы, как все.

Хана. Вот именно. К шестнадцати годам в моей постели перебывала бы дюжина парней, в девятнадцать я бы знала про секс в десять раз больше, чем вы с мамой вместе взятые, а в двадцать три была бы такая, как Шош. И не потому, что я такая-не-знаю какая секс-бомба. А потому что так принято.

Адам. Неправда. Ты сама себя оговариваешь.

Хана. Правда! Я-то о себе знаю правду...

Адам. Твоя Рахель – нормальная девушка, ничего с ней...

Хана. Нет. Неверно. Рахель всегда была сама собой! Ей никогда не хотелось быть, как все. А мне хотелось! Еще как хотелось. Единственное – чего мне хотелось... Рахель всегда сама выбирала свою дорогу, а я бежала, куда все бегут. Надо было меня остановить. Вот Он меня и остановил.

Адам. Я не верю в это. Мне пора идти.

Хана. Поверь мне, папа, я тебе не вру: если бы от меня сейчас зависело выбрать: стать самой собой, то есть тем, кем я сейчас стала, но с хромотой; или без хромоты, но быть, как все, то есть быть никем! – я бы выбрала, без колебаний! то, что сейчас. Пусть лучше нога хромает. Но не душа. Иди, пап, а то и вправду опоздаешь.

Адам. Иду.

 

     Целует ее и уходит. В дверях сталкивается с Алоном.

 

Алон. Папа, ты...

Адам. Я скоро вернусь. Подожди меня, я скоро вернусь. (Уходит.)

Алон. Ты знаешь, что случилось с этим Столеро?

Хана. С кем?

Алон. Столеро. Ну этот... психотест, как его...

Хана. Психоаналитик?

Алон. Да. Врезался в семитрейлер. Собрался покататься на лыжах в Швейцарии...

Хана. Ужас какой!

Алон. Все кости переломаны, в гипсе с ног до головы. Если бы у него была не «Вольво», а «Субару» , как у меня, его бы на свете уже не было.

Хана. Надо, чтобы папа сходил к нему в больницу.

Алон. Не пойдет.

Хана. Папа? Не пойдет, а побежит.

Алон. После того, что между ними было?.. И после того, как этот Столеро нахамил тебе?

Хана. Мало ли что было?.. Весь он, бедный, в гипсе.

Алон. До горла. И позвоночник перебит. Колоссальную страховку получит.

Хана. Что ему страховка теперь? Бедняга.

Алон. Кстати... ты знаешь... мы с Шош посоветовались. Ты должна папу подготовить.

Хана. К чему?

Алон. Я оставляю это дело. Страхование. Мы после свадьбы откроем что-нибудь свое.

Хана. А как же папа?

Алон. В том-то и дело. Ты должна его подготовить.

Хана. Я спрашиваю, как он будет управляться один?

Алон. Справится. Раньше ведь справлялся?

Хана. Раньше он был моложе и здоровее.

Алон. Клиенты разбегаются. Работы мало. А у меня будет своя семья. (Пауза. Агрессивно.) Я хочу достичь чего-нибудь в жизни! Мое право, не так ли?

Хана. Безусловно.

Алон. И я не желаю закончить жизнь страховым агентом!

Хана (пробует суп). Пересолено! (Доливает воду в кастрюлю.)

Алон. Я хочу жить с достоинством! Чего ты усмехаешься?

Хана. Так... ничего...Ты еще совсем ребенок, Алончик. Ты ведь создан по образу Божьему – какое тебе еще нужно достоинство? Скажи прямо: хочу денег! Хочу богатства!

Алон. Ясно, что хочу! А что в этом плохого?

 

     Звонок.

 

Хана. Открой.

 

     Алон открывает. Входит Ицик Казиз,лет 35.

 

Казиз. Господин Шапиро дома?

Алон. Адам Шапиро? Нет, его нету. Я могу помочь? В чем дело?

Казиз. Мне нужен он сам.

Алон. Мне ваше лицо знакомо. Вы из многоэтажного дома напротив, верно?

Казиз. Да. Я председатель домового комитета. Ицик Казиз моя фамилия.

Алон. Может, я могу помочь? Мы с отцом работаем вместе.

Казиз. Дела такие... У меня не работает телевизор. Уже третью неделю. Не только у меня – у всех! Из-за твоего отца.

Алон. Это дело спорное.

Казиз. Чего тут спорного? Да твоя же мать – сама – сказала Эврону по телевизору.

Алон. Мало ли, кто кому чего сболтнул? Но допустим. Что дальше?

Казиз. Что значит «что дальше»? Жизни нет! Приходишь домой, хочешь культурно отдохнуть, включаешь телевизор – молчит! Я, как дурак, повез его туда и сюда, проверили – не даром, за деньги, вот квитанции! – телевизор в порядке. Жильцы сначала думали – может антенна испортилась. Техник проверял – тоже деньги. Все в порядке. А телевизор не работает! Приходишь домой – нечего делать! Дети бесятся, жена нервничает, ссоры – разрушается семейная жизнь. Одна семья на втором этаже не хочу называть - хотят разводиться! Нету жизни! Что мы – дикари какие-нибудь, чтобы жить без телевизора? Папуасы?.. Люди не знают, чем заняться!.. Сколько раз можно пойти в кино? Раз в неделю, два, три – а потом? И сколько денег это стоит!

Алон. Я понимаю, но поймите и вы...

Казиз (распаляется). И это еще не все! А что машины у людей не заводятся – это как? Человек спешит на работу – а машина не заводится. Это как? Слышал твой папаша голоса – точно не заведется. Не слышал – да заведется. Так можно жить?

Алон. Ицик, послушай.

Казиз. Да с какой стати мы должны терпеть все это, а? Под нами живет семья, хотели продать квартиру. Два месяца назад ему предлагали 52 тысячи, не согласился, просил 55. Теперь за 40 не продашь. За 20! Как только узнают, где это. «Это у вас живет этот, который слышит голос?» – «Да. Но квартира – красавица, придите посмотреть»... Даже не отвечают, вешают трубку.

Алон. Но что может сделать мой отец? Это от него не зависит.

Казиз. Нас не интересует! Мы требуем: во-первых, возмещение. Во-вторых, чтобы вы съехали отсюда.

Алон. Куда?

Казиз. Нас не и-н-т-е-р-е-с-у-е-т! Ясно? Хоть к черту! Дайте жить! Жить дайте!

Хана. Да вы не нервничайте так! Рассудите здраво: конечно, это очень неприятно, но все-таки это не рак, не увечье, даже не чесотка... Вот Алон рассказал про человека, который весь парализован. В гипсе до горла. Это настоящая беда. А если человек здоров... все сыты... крыша над головой... Упали цены. Конечно, это плохо, но с домом-то ничего не случилось! Какой был, такой остался!

 

     Алон смотрит на сестру с полуоткрытым ртом, словно осененный неожиданной идеей.

 

Казиз. А я с Вами, между прочим, не разговариваю! И попрошу не вмешиваться!

 

     Хана выключает газ и уходит.

 

Алон. Я только хочу сказать...

Казиз. Нас не интересует, что ты хочешь сказать! Нас интересуют две вещи! Возмещение и чтобы вы отсюда убрались!

Алон (В его поведении чувствуется разительная перемена. Говорит уверенно, с позиции силы.) И напрасно не интересует. Для твоей же пользы – лучше бы тебе поинтересоваться,

Казиз (нагло). Это как понимать? Ты мне угрожаешь, что ли?

Алон (не менее нагло). Я? Угрожаю? Ни в коем случае. Просто хочу, чтобы ты... и все остальные... поняли кое-что в ваших же интересах. Сядь спокойно и слушай. Вот сестра, с которой ты обошелся так невежливо. Но дело не в этом, прощения попросишь после! – сестра упомянула этого Столеро, который парализован.

Казиз. Не знаю его и знать не хочу.

Алон. Твое дело. А знаешь, как это случилось? Он врезался в семитрейлер.

Казиз. А мы-то при чем?

Алон. И знаешь, после чего? После чего это случилось? После ссоры с моим отцом. Не сразу. Через несколько дней. Поссорился он с Адамом Шапиро – и забыл. Мало ли с кем и когда ссорятся? И решил этот Столеро съездить в Швейцарию, покататься на лыжах. Едет радостный в Лод – и без всякой причины, днем, видимость отличная, даже жары не было, а если бы и была? «Вольво» у него с кондиционером, – без всякой причины сворачивает на встречную полосу и – в лоб семитрейлеру.

Казиз. И что ты хочешь мне сказать?

Алон. Я хочу сказать, что голова дана человеку не прическу делать, а думать. Мой отец очень добрый человек. Редкой доброты. Теперь таких мало. И если – не желая никому зла! – он все-таки причиняет такие вещи, как машина не заводится или телевизор не работает и все такое... то что же может случиться, если какой-нибудь человек, скажем условно, Ицик, придет и накричит на него или на его любимую дочь, вызовет недобрые чувства – человек ведь в этом не властен. Я, честно говоря, не хотел бы быть этим Ициком.

Казиз. А что может быть?

Алон. Откуда мне знать? Все что угодно. Рак, увечье, чесотка.Мало ли что?

Казиз. Во-первых, я ни на кого не кричал. Это во-первых...

Алон. Предположим, встал этот Ицик утром, сел в машину и машина у него завелась.

Казиз (неуверенно). Ну и что?

Алон. Разве его цель, чтобы машина завелась? Цель – доехать куда надо и не врезаться по дороге в семитрейлер или в стену, или еще что-нибудь такое. Я неправ?

Казиз. Я не говорю, что неправ, я...

Алон. Или, к примеру, вернулся человек с работы, ну хотя бы тот же Ицик, хочет отдохнуть, включает телевизор. Телевизор может включиться, а может и не включиться. Но разве это важно?

Казиз. Н-м-м.

Алон. Важно, чтобы он был уверен, что потолок не рухнет ему на голову, когда он радостно смотрит свой телевизор.

Казиз (нерешительно). А почему это он должен рухнуть?

Алон. Откуда мне знать? Я говорю про теоретическую возможность. Теоретически – может он рухнуть или не может?

Казиз. Может.

Алон. Вот видишь. Я чувствую, ты уже начинаешь понимать. Всего-то для этого надо было сесть спокойно и поразмыслить.

Казиз. Так ты считаешь, что потолок...

Алон. Я ничего не считаю. Может с потолком как раз все будет в порядке, а вот стены треснут. Теоретически это тоже может случиться. Или проводка загорится. Да не дай Бог, ночью. Пока почувствуешь... Ты на каком этаже?

Казиз. На восемнадцатом.

Алон. Высоковато. Пока добежишь... Можно и не успеть. (Чешет под мышками.)

Казиз (бледный, как бумага). Есть лифт. Два даже.

Алон. Я бы не стал полагаться на лифт. Если лифт сорвется с восемнадцатого этажа... Брр... неприятно. (Чешет спину.)

Казиз. Что же делать?

Алон. «Что делать, чтобы не было детей? Ничего не надо делать». Главное, не ссориться с отцом. Он страховой агент, работает с людьми и любит с ними работать. Но не дай Бог его вывести из себя. Я лично ни за что не поручусь.

Казиз. Ясно... я... это... пойду, пожалуй.

Алон. Всего доброго.

 

     Казиз уходит. Алон что-то ищет.

 

Хана, где, черт возьми, телефонная книга?

 

     Звонок. Алон открывает. Входит Казиз.

 

Казиз. Я... это... Вы сказали, что отец... страховой агент...

Алон. Да. Мы работаем вместе.

Казиз. У меня через три месяца кончается страховка, так я... это...

Алон. Пожалуйста. Вот наша карточка. Приходите.

Казиз. Страхование жизни я не делал.

Алон. Зря. Хорошая вещь!

Казиз. Можно сделать страхование жизни в другой компании, если машина и квартира...

Алон. Понял. Можно. Можно застраховать машину в одной компании, квартиру в другой, а жизнь в третьей.

Казиз. Так я завтра заскочу. Когда вы открываете?

Алон. В 8.30 отец всегда уже на месте.

Казиз. В 8.30 я у него. (Уходит.)

Алон. Куда я дел телефонную книгу? Хана, ты не брала? Вот она! (Листает. Звонок. Входит Казиз.)

Казиз. Я это... был неправ... Хочу извиниться перед твоей сестрой.

Алон. А... это... Она ничего... она никогда ни на кого не злится.(Потирает щеку) Только на меня иногда.

Казиз. Так не надо просить прощения?

Алон. Обойдется.

Казиз. Значит в 8.30?

Алон. Можешь прийти чуть раньше, чтобы занять очередь.

 

     Казиз уходит.

 

Алон (набирает номер). Алло? Господина Гринберга, пожалуйста. Архитектор Раппопорт-младший. Срочно. Даже очень срочно... (Чешется.) Алло, Цахи? Это младший, но не Раппопорт, а Шапиро. Алон Шапиро. Я знаю, что ты занят, но это в твоих интересах. Если через минуту тебе не захочется слушать дальше, повесь трубку, я не обижусь. О’кей? Про отца передачу видел? И даже читал в газетах? Ну это еще больше облегчает дело. Значит, так. Сам того не желая, он причиняет людям неприятности. Незнакомым людям, которые ему ничего дурного не сделали. Не нарочно – ты же его знаешь, он мухи не обидит, если его не вывести из себя, конечно. А один вывел и теперь лежит парализованный до горла. Врезался в семитрейлер. Правильно, Столеро. Откуда ты знаешь?.. Тесен мир... Да, так я к тому, что отец про тебя сейчас не вспоминает и про эти 10 тысяч, которые ты у него... Но если вспомнит... кто-нибудь напомнит, например... Я ничего не предлагаю, я просто хочу, чтобы ты был осторожен. Не дай Бог, чтобы не случилось и с тобой что-нибудь. Думаешь, отец хотел этого? Это случается помимо его воли. Если кто-то вызывает у него неприятные чувства. ...Что-же ты молчишь? Такая новость, а ты молчишь? Мы уже поставили крест на этих деньгах, думали, что ты их зажилил. Такая приятная неожиданность. Значит, твои дела поправились? Рад слышать. Человек потеет, работает – и есть результат. Рад слышать. Значит, завтра ты их вернешь. В 8.30 отец уже в конторе, принеси банковский чек. Да, вот еще. Я ведь женюсь. Было бы очень мило с твоей стороны, если бы ты одолжил мне тысяч десять. Послушай, Цахи, если уж твоя фирма встала на ноги, то не худо бы разделить радость успеха с друзьями – например, дать взаймы сыну старого товарища. Один раз тебе дали 10 тысяч взаймы и даже без расписки и без свидетелей. Теперь твоя очередь сделать то же самое и на тех же условиях. А то ведь, смотри сам, успех – такое дело. Сегодня есть, завтра нет. Ну ладно, я спешу. Занеси отцу завтра же. В 8.30. А мне – так и быть, в течение трех дней. Но я бы на твоем месте не стал тянуть. Ну будь. (Вешает трубку и яростно чешется. Затем набирает номер телефона.) Господина Фаркаша, пожалуйста. А когда вернется? Хорошо, я позвоню потом. (Вешает трубку.)

 

     Из ванны выходит Хана с полотенцем на голове. Алон яростно чешется.

 

Хана. Что ты чешешься без конца?

Алон. Я? С чего ты взяла?

Хана. Пойди прими душ. Такая жара.

Алон. И вправду. (Уходит.)

Хана (вдогонку). Сварю тебе кофе. Пока примешь душ, он как раз...

 

     Наливает в финжан воду и ставит на огонь. Звонок. Хана открывает. Входит Дани, невысокий худощавый молодой человек в очках, лет 28-30.

 

Дани. Здравствуйте. Я бы хотел поговорить с господином Шапиро.

Хана. Адамом Шапиро? Его нет дома. Я могу помочь?

Дани. А когда он будет?

Хана. Право, не знаю. Надеюсь, что скоро. Но точно не могу сказать.

Дани. М-м-м.

Хана. Если вы по делам страхования, то Алон сейчас выйдет из ванной. Алон – это мой брат. Он работает вместе с папой.

Дани. Да нет... Я не по делам страхования... Я... (С усмешкой.) Если я вам скажу по какому делу, вы не поверите.

Хана. Почему же? Если скажите правду, то, разумеется, поверю.

Дани (со снисходительной усмешкой). А как вы узнаете, что это правда?

Хана. Ну, это несложно. В общем-то всегда видно, когда человек врет.

Дани. Всегда? Наоборот, никогда нельзя знать, говорят тебе правду или врут. Что вы пожимаете плечами? Хотите убедиться? Простой эксперимент. Я сейчас скажу несколько предложений, а вы скажите, что в них правда, а что нет. (Хана пожимает плечами.) Меня зовут Дани Шехтер, мне двадцать восемь лет, я родился в Иерусалиме. Что здесь правда, а что ложь?

Хана. Все правда.

Дани. Я физик, выпускник Иерусалимского университета, живу на улице Валленберга, 8.

Хана. Все неправда, кроме номера дома.

Дани. Потрясающе. Вы опасный человек. Знаете что? Еще одна попытка. Ради научной добросовестности. Вы не обидетесь?

Хана. Нет. На что?

Дани. Моя мать учительница музыки, отец инженер, они живут в Рамат-Гане.

Хана. Жив только отец... и с профессией... что-то не так... То есть это не полная ложь, но что-то не так... А насчет Рамат-Гана верно.

Дани. Правильно! Профессии наоборот. Отец учитель музыки, а мама была инженером. Благословенной памяти. Обычно бывает наоборот, поэтому я... Слушайте, вы же научный феномен. Как вы это делаете?

Хана. Не знаю.

Дани. А все-таки?

Хана. Правда, не знаю. Когда человек врет, что-то в нем меняется.

Дани. Но что? Выражение лица? Глаза? Голос?

Хана. Н-нет... Не это... Что-то... Не знаю, что.

Дани. Потрясающе! Природный детектор лжи. Если бы вы работали в полиции, вас бы на руках носили. Но вы не работаете в полиции. Это видно невооруженным глазом. Мне кажется, у вас пахнет газом.

Хана. Кофе убежал! (Хромая, бежит в кухню, выключает газ.)

Дани (идет за ней). Это из-за меня.

Хана. Ничего страшного. Сделаю снова. Хотите кофе?

Дани. С удовольствием.

Хана. Какой вы любите?

Дани. Я, знаете, не избалован.Мне все равно. И с какого возраста вы это умеете?

Хана. Кофе? (Смеется.)

Дани (Смеется). Нет, отличать правду от лжи.

Хана. Не знаю. Сколько себя помню. Только, когда я была маленькая, я думала, что, когда врут, это просто такая игра. Вроде переодевания.

Дани. Я, собственно, пришел из-за голосов, которые слышит ваш отец.

Хана. Я догадываюсь.

Дани. Скажите, какие-нибудь ученые обследовали вашего отца?

Хана. Да. Из Техниона. Доктор Гольдблат, кажется. Или Гольдшмит. Не помню.

Дани. Ну и какая реакция?

Хана. Отрицательная. Он не верит.

Дани. Я так и думал.

Хана. Он почти открыто сказал, что...

Дани. Что ваш отец мошенник? (Хана кивает.) Ну, а отец что?

Хана. Выставил его из дома. Никто не обязывает верить, но оскорблять...

Дани. Разумеется... Разумеется...

Хана. Другие тоже – из института Вейцмана... Но они хоть не намекали, что... Они, я думаю, считают, что это не обман, а самообман.

Дани. Но вы-то знаете, что это не обман и не самообман?

Хана. Знаю.

Дани. Ваш отец никогда не врет?

Хана. Иногда он не хочет говорить правду. Тогда он молчит. Он очень хороший человек.

Дани. Я, видите ли, собираюсь написать книгу о предвзятых мнениях в науке. Это будет бомба.

Хана. Не подорвитесь на ней.

Дани. Интересный феномен! Ученый, по определению, – это тот, кого интересует истина и ничего, кроме истины. Коперник, Галилей, Джордано Бруно...

Хана. Да, я знаю.

Дани. Но на самом деле – и это будет темой моей книги - ученые вовсе не жаждут открывать истину, если она разрушает их представление о мире. Если ученый – рядовой ученый, о гениях вроде Эйнштейна я не говорю – сталкивается с фактами, которые противоречат его мировоззрению, он игнорирует факты или придумывает им смехотворные объяснения. Пример – отношение к вашему отцу. Но у меня есть много других примеров. И заметьте, довод всегда один: этого не может быть, потому что этого не может быть никогда.

Хана. Но ведь это так понятно...

Дани. Что понятно? Мне, например, отнюдь не понятно! ...Смотрите, опять кофе убежит.

Хана. И правда!.. (Наливает ему кофе.) Подумайте сами. Взять, к примеру, моего отца. Он слышит один и тот же голос - очень знакомый, но чей – опознать не в состоянии. И этот голос его спрашивает: где ты, кто ты, что ты делаешь. Что может сказать на это посторонний человек, например, ученый из Техниона?

Дани. Что это или ложь, или правда.

Хана. Но вторую возможность он исключает начисто. Иначе следует признать, что те же вопросы может услышать каждый: вы, я, ученый из Техниона.

Дани. Это интересная точка зрения.

Хана. А следующий шаг – придется спросить себя: а, может быть, и мне тоже задавали эти вопросы, но у меня орал телевизор и я не слышал? Или же слышал, но предпочитал говорить сам? ...Это ведь страшно, если вдуматься.

Дани. Да, если вдуматься, то действительно страшно.

 

     Пауза. Алон выходит из ванны с наушниками на голове. Хану и Дани он не видит.

 

Алон. Хана? Где ты?

Хана. На кухне. У нас гость. (Алон входит на кухню.) Знакомьтесь. Мой брат Алон. Господин Дани Шехтер. Он ждет папу.

Дани. Очень приятно.

Алон. (сестре). Ты уже можешь снять полотенце с головы.

Хана. Простите. (Быстро выходит.)

Алон. Вы к отцу?

Дани. Да. (Прихлебывает из чашечки.)

Алон. Его нет дома.

Дани. Да, я знаю. Потрясающий кофе.

Алон. А по какому делу?

Дани. По личному. В жизни не пил вкуснее.

Алон. У вас испортился телевизор?

Дани. Испортился.

Алон. И машина не заводится?

 

     Всякий раз, когда Дани не видит, Алон быстро чешется.

 

Дани. Не заводится.

Алон. И вы уверены, что это из-за голосов, которые слышит мой отец? (Чешется.)

Дани. Уверен.

Алон. И вы требуете возмещения?

Дани. Нет, не требую.

Алон. А чего же вы требуете? (Еле сдерживается, чтобы не почесаться.)

Дани. Не требую, а прошу.

Алон (чешется спиной о спинку стула). Так чего же вы просите, черт возьми?

Дани. Еще чашечку кофе. Но предпочел бы, чтобы его сварила ваша сестра. Кажется, ее зовут Хана, если не ошибаюсь.

Алон. Хана! Где ты? Сколько времени можно снимать полотенце? Господин Шпахтель хочет еще кофе.

Дани. С вашего позволения – Шехтер. Но Шпахтель звучит тоже неплохо. Пусть будет Шпахтель.

 

     Выходит Хана. Вместо халата, на ней платье.

 

Господин Шустер хочет добавки.

Хана. Сейчас. Сделать тебе кофе тоже?

Алон. Уже нет времени.

Хана. Только не говори, что Шош тебя съест.

Алон. Конечно, съест. И права будет. Она ненавидит, когда опаздывают. За границей опаздывать так же неприлично, как портить воздух.

Дани. И за границей опаздывают.

Алон. Но не в Германии. Она там училась.

Дани. И в Германии тоже. Портят воздух, конечно, чаще, но опаздывают тоже.

Алон (смотрит на часы). Я преступник. Всего доброго! (Быстро уходит.)

Дани. Шош, это я понимаю, его жена?

Хана. Еще невеста.

Дани. И уже готова съесть?

 

     Хана не отвечает, готовит кофе.

 

А чем вы занимаетесь, если не секрет?

Хана. Готовлю вам кофе.

Дани. Я имел в виду...

Хана. Учусь. В учительском семинаре.

Дани. А насчет психологии вы не думали?

Хана. Думала. Даже проучилась три семестра.

Дани. Ну и?..

Хана. Как вам сказать... Это очень интересная наука. Она сообщает вам массу всяких интересных фактов. Но самый главный факт она игнорирует: что у человека есть душа и она бессмертна.

 

     Пауза.

 

Дани. Поэтому вы бросили?

Хана. Да. Кроме того, быть учительницей важнее.

 

     Пауза.

 

Дани. У меня сходная история. То есть я ничего не бросил, даже сделал докторат. Я химик. Но... как вам сказать... Есть книга жизни. Можно читать ее. А можно изучать состав бумаги, на которой она написана, подсчитывать количество букв на странице, измерять толщину преплета, ширину полей и множество других поучительных вещей. Этим занимается наука. Но не содержанием самой книги. Понимаете? А меня интересует именно содержание. Понимаете?

 

        КАРТИНА ШЕСТАЯ

 

     Та же квартира. Алон один. Входит Хана.

 

Алон. Звонил Дани. Сказал, что, возможно, минут на пять опоздает. Чтобы ты не нервничала. (Чешется.)

Хана. С ним что-нибудь случилось?

Алон. Да ничего с ним не случилось! Задерживается. Пять-десять минут всего. Не о чем говорить. (Чешется.)

Хана. Ничего не помогает?

Алон. Ничего. Болезнь не кожная. Они сами признают. Как они могут помочь?

Хана. Конечно, не кожная... Ты знаешь, Алончик? Ты знаешь, что бы я сделала на твоем месте?

Алон. Ну?

Хана. Я бы села. Одна. Чтобы никого не было, закрыла глаза. Представила себя – такой как есть. С ног до головы. И сказала бы себе: у такой, как я теперь, – есть то-то и то-то. Но через час я буду другим человеком, и у этого другого человека ничего этого не будет. И чесотка твоя пройдёт.

Алон. Ты смеешься надо мной?

Хана. Я? Смеюсь? Над тобой? Ты сумасшедший! Сядь. (Усаживает его.) Закрой глаза. (Кладет руки ему на глаза.) Сосредоточься и скажи: через час я встану другим человеком. И никакой чесотки у меня не будет. Только не отвлекайся ни на что. Ну, я пошла.

Алон. А чесаться можно?

Хана. Если сосредоточишься на том, что я тебе сказала, то не захочется чесаться. А пока можно. Конечно, можно.

 

     Уходит. Алон пытается сосредоточиться. Позывы к чесотке становятся все слабее. Звонок. Алон снимает трубку.

 

Да! Только что вышла! Передал. Ну так она подождет еще пять минут! Ничего с ней не сделается! Бай! (С остервенением чешется и снова пытается сосредоточиться.)

 

     Входят Адам и Сильвия.

 

Адам. Ты один? А где Хана?

Алон. Ушла на свидание. (Яростно чешется. Чуть не плача.) Не могу! Не могу так жить!

Адам. Ты только успокойся. Не впадай в панику.

Алон. Хотел бы я посмотреть на тебя в моем положении!

Адам. Я бывал в гораздо худшем. Подумаешь, немножко чешется там-сям! Во время войны...

Алон. Оставь ты, к черту, эту войну! (Передразнивает.) «Немножко чешется там-сям»... Все тело зудит! Я не могу на людях появиться. Вчера на вечеринке этот идиот Шайке при всех спрашивает: чего это ты без конца чешешься? У тебя что, вши? Или блохи? И заржал, как жеребец. И все остальные тоже.

Сильвия. Ты должен был встать и уйти. Тут же.

Алон. Уйти... Легко сказать. Я же был не один.

Сильвия. А Шош?

Алон (убитым голосом). Она смеялась вместе с другими. (Снова чешется.)

Адам. И на такой стерве ты хочешь жениться? Чтобы такая дрянь родила моих внуков?

Сильвия. Адам!!!

Адам. Что Адам? Ты хочешь, чтобы он женился на такой, которая...

Сильвия. Мало ли, чего я хочу! Но он должен сам решать.

Алон. Это еще не все... Они все подхватили эту тему... Шайке сказал, что есть такой спрей, которым обрызгивают собак, когда они чешутся, а Шош сказала, что у нее такой есть дома и она меня побрызгает.

Адам. Женишься ты на ней или нет, но я не желаю ее видеть у себя дома, и вообще не желаю ее видеть.

Алон. Мы поссорились.

Адам. Вот и отлично.

Сильвия. Что отлично? Они еще сто раз помирятся. И кто будет виноват? Мы с тобой. Так всегда бывает.

Адам. Плевал я на все! Я ей это никогда не прощу. Позвони ей и скажи, что ты не желаешь иметь с ней дела. Будь мужчиной.

Алон. Так все было хорошо...

Сильвия. Сынок, ты должен решать такие вещи сам. В спокойной обстановке.

Алон. И стыда сколько... за две недели до свадьбы... И я уж заплатил 50% в «Оламей Джекки». Шиш он вернет. И 20% задаток за помещение под контору. А ремонт сколько стоил? Да что говорить...

Адам. Ну не дурак ли ты? а? Сам подумай!.. Черт с ними, с этими деньгами! Я бы еще столько же приплатил, лишь бы не связываться с такой стервой. Это же на всю жизнь! На всю жизнь, ты понимаешь или нет? И ведь может случиться, что ты таки в конце концов решишь с ней порвать, а у вас уже дети.

Сильвия. Это, конечно, редкий случай, даже очень редкий, но чтобы современная медицина не могла?..

Адам. Разводиться, когда дети, это ужасно. А так... до свадьбы...Это просто удача!

Алон (яростно чешется). «Удача!» Врагам моим такую удачу! (Матери). Я был у этого, который по ногтям. И у гомеосека, и у этого... с иголками.

Сильвия. Акупунктура. И не гомеосек, а гомеопат.

Алон. Ни один не понимает, в чем дело! А ты говоришь: «современная медицина»...

Адам. Сынок, послушай отца! Дай ей отставку!

Алон. Я стесняюсь выйти из дому!

Адам. А тебе и не надо выходить из дому. Дай ей отставку по телефону.

Сильвия. Прости меня, но так не поступают. Все-таки целый год они были вместе.

Алон. А что она строит глазки этому Шайке, это как?

Адам. Еще и это???

Сильвия. Ты нам об этом не говорил.

Алон. Думаешь, так приятно об этом говорить?

Адам. Знаешь что? Зачем откладывать. Звони ей сейчас же.

Алон. Я думаю вечером... в спокойной обстановке... (Чешется.)

Сильвия. Ты должен решать сам. Сам!

Алон. Ладно! Действительно, лучше сейчас!

Адам. Где она сейчас, дома?

Алон (смотрит на часы). Еще на работе. Плевать! (Набирает номер.) Шош?... Конечно, не сержусь. Глупости какие... Это была шутка, что я шуток не понимаю?

Адам. Ты что...С ума сошел? Скажи ей!

 

     Алон корчит ему зверское лицо, и Адам замолкает.

 

Сильвия. Не лезь! Не лезь не в свое дело. Ты же будешь потом виноват!

Алон. Ты не поняла... Дело не во враче и не в чесотке... И твой рефлексолог мне не нужен, чесотка у меня прошла... Так взялаи прошла... почти что... сама собой... Хана меня вылечила.

Адам. Артист! Настоящий артист!

Алон. Но свадьбу придется отменить... По другой причине... Ну и что же, что разосланы? Ты разослала все? Жаль, что поторопилась... Смотри, осталось две недели. Это, конечно, немного, но и не мало. В чем проблема?.. Как тебе это объяснить... чтобы попроще... попонятнее...

Адам. Артист!.. Бей, наконец! Не тяни!

Алон. Видишь ли... Как бы это сказать... Я передумал... Какие шутки?.. Говорят тебе, это никакой не розыгрыш!.. Просто я представил себе, что если увижу тебя еще раз - то чесотка моя может возобновиться, а в наше время главное - это здоровье. Мою зубную щетку можешь выбросить, а что касается пижамы... (Родителям). Повесила трубку.

Адам. Отомстил! Отомстил сполна!

Сильвия. Все-таки нельзя так грубо обращаться с женщиной!

Адам. Да? Вам с нами можно обращаться как угодно! А если мы раз в сто лет позволим себе что-то такое, то это ужасно!

Алон. Ты, мама, похожа на ООН. Когда нападают на Израиль, это в порядке вещей, но если Израиль дает сдачи – это агрессия.

Адам. Ну ты артист! Настоящий артист.

Сильвия. Не подкидывай ты ему эту идею! Он и вправду решит, что он артист.

Алон. Ясно, что решу.

 

     Ходит гоголем и вдруг останавливется, как вкопанный.

 

Сильвия. Что случилось?

Алон. Часотка у меня действительно прошла... прошла!!! Ха-ха-ха!

Адам. Не может быть!

Алон. Я-то... Я-то... так сказал, просто... не думая... просто брякнул... А она прошла! Прошла!

Сильвия. Поразительный феномен! Проверь себя. Проверь!

Алон. Прошла, прошла-прошла-прошла! Прошла чесоточка моя!

 

     Прыгает от счастья, кружится по комнате и нечаянно сбивает одну из отцовских моделей. Самолет падает, у него отлетают крылья.

 

Сильвия. Ой!

Алон. Прости, папа!.. Я нечаянно... Я не хотел... Твой Ф-15...

Адам. Миг-25. Сто раз тебе объяснял.

Алон. Миг-25? Так его и положено сбить! Туда ему и дорога. Папа, это же сирийский самолет – это его естественный конец!

Адам. Ладно... Выкини его в помойное ведро...

Сильвия. Но, может быть, его ещё можно починить?

Адам. Я сказал – выкини! У них уже есть Миг-29.

 

        КАРТИНА СЕДЬМАЯ

 

     Адам, один, в полутьме.

 

Адам. Вот Ты спрашиваешь меня, чем ты занят. Разве я не понимаю, что занят всякой ерундой? Я ведь ничего не знаю. Невежда. В этом Сильвия права. Мне уже шестой десяток – а что я умею? Я виноват, я знаю и признаю. Но зачем же Ты наказываешь из-за меня других людей? Вот что я не могу понять. Для чего это нужно, чтобы у них не работали телевизоры и не заводились машины и всякое такое? Если я виноват, то наказывай меня. А я знаю, что виноват... Сколько грязи я вылил на этого бедного Цахи Гринберга из-за этих проклятых 10 тысяч. Всем растрезвонил, предупредил, чтоб не имели с ним дела. А он ведь на самом деле попал в трудное положение, а как только дела поправились, сам сразу же принес денежки. И даже одолжил Алону. Мне совестно смотреть ему в глаза. А этот – как его? Виктор Фаркаш. Я его и не видел ни разу, и даже по телефону не говорил, а уже всем натрепался, мол, какая он сволочь – хочет заслонить мне вид! А этот Фаркаш, сам, без моей просьбы, передвинул свой дом западнее. Значит, есть у человека совесть, что бы о нем ни говорили. И соседи – со всей округи – ведь могли бы на меня сердиться из-за своих телевизоров, которые не работают, а они наоборот! – приходят ко мне страховаться. Так уж Ты, пожалуйста, не наказывай их. Пожалей. Они ведь хорошие люди... А Хана, такая девочка замечательная, – уж Ты-то знаешь, какое у нее сердце! Наказал ты ее за что-то хромотой. Не могу я с этим смириться, я Тебе прямо скажу, не буду врать – никогда я с этим не смирюсь. Но уж больше Ты ее не наказывай. Дай ей выйти за этого парня. Чем тебе плохо, если будет еще одна хорошая семья в Израиле? Она будет преданной и любящей женой. Тебе ведь это объяснять не надо. И детей своих воспитает как следует. Ты будешь доволен... И Алона тоже пожалей. Ведь он не виноват, что у него ума немного. Дал бы Ты больше – было бы больше. Он же неплохой парень. Хвастун немного, любит себя показать – так ведь это по молодости. А что двух человек на войне спас – это Ты забыл? В «Шекеме»* и то солдатам скидка, даже если они никого не спасли, а просто тыловые придурки. Так неужели же Алону не положено от Тебя ничего такого? ...И жену мою Сильвию пожалей. Ну не вышло ей выучиться, так хоть бы не мучилась из-за этого... Кому от этого польза? И сделай так, чтобы эти профессора и доктора..., чтобы они с ней помягче... с уважением. Мы-то знаем, что она не дурее их. Ее бы выучить – она, может, тоже какое открытие сделала. Конечно, ей обидно. Так Ты ее успокой. Меня она не слушает, потому что я совсем неученый. А Ты все можешь – вот и успокой ее. Детей-то она воспитала хороших? Мужу своему была верна? Неужели не положено ей облегчение? ...Если Хану с Алоном пожалеешь, и Сильвию, конечно, тоже – то мне лично больше ничего и не надо. Все у меня есть. Клиентов набежало больше, чем мы можем обслужить, с домом тоже все устроилось. Чего мне еще желать? Только здоровья. Но здоровье – это все хотят. И еще: этого дурака Столеро – пожалуйста, пожалей его! Ну сболтнул он что-то такое по глупости, так Ты его уже наказал! Пусть бы он теперь выздоровел! Он уже достаточно и так намучился – в гипсе до горла восемь месяцев, шутка сказать! И этого болвана Фрейда – тоже. Ударила ему моча в голову – выдумать такую вонючую теорию... Может, он сирота. Может, издевались над ним антисемиты. Он и озлобился. Озлобленным людям часто приходят в голову дурацкие вещи... Да и не может быть, чтобы не было в этом Фрейде совсем ничего хорошего! Вот за это Ты его и пожалей. Сколько лет он жарится в аду – хватит! Отпусти его. Он уже своё получил.

 

* Армейская торговая сеть.

 

 

     Пауза.

 

...Я знаю, чего Ты от меня ждёшь, чего Ты хочешь. Ты хочешь, чтобы я попросил за Пауля тоже. Верно? Но я за него не попрошу. Ни за что! Не надейся. И Ты отлично знаешь, почему. Как ни крути – он скотина. Так почему я должен за него просить? ...Ну и что же, что родственник? Тем более, что родственник! Родственники так поступают, а? ...А если я не могу подняться над этим? Не могу! Всё время его наглая рожа у меня перед глазами. ...Ладно! Хорошо! Я прошу и за него тоже. Черт с ним, с дураком. В конце концов, если человек делает подлость, – он дурак. Вот и пожалей его за это. За то, что дурак.

 

        КАРТИНА ВОСЬМАЯ

 

     Сильвия и Адам. Адам делает новую модель вертолета. Сильвия читает.

 

Адам. Это будет моя самая лучшая модель.

Сильвия. Не мешай, я на самом интересном месте.

Адам. Бальсовое дерево снова подорожало. Дерут сколько хотят.

Сильвия. А из другого материала нельзя делать?

Адам. Можно. Например, из старых газет и сношенных ботинок. Но из бальсового дерева лучше.

Сильвия. Очень остроумно. Кстати, я читаю роман – точно о нас! Только глава семьи делает не модели самолетов, а собирает марки. Называется : «Жизнь словно зебра».

Адам. Почему зебра?

Сильвия. Потому, что полосами. Плохая полоса – хорошая, плохая – хорошая.

Адам. А он тоже страховой агент?

Сильвия. Нет. Коммивояжер. Но не в этом дело. Они тоже пережили тяжелый период, когда все плохо, все рушится,

Адам. И он тоже слышал голоса?

Сильвия. Нет. Но ему все время звонили по телефону.

Адам. По телефону – это не интересно. По телефону каждый дурак может. А автобусы у него останавливались? Телевизоры портились?

Сильвия. Ничего не останавливалось и не портилось. Но жизнь очень похожа на нашу, только действие не в Израиле, а в Англии.

Адам. Так не интересно.

Сильвия. Тебе надо, чтобы было в точности, как с тобой?

Адам. Ясное дело. А чем кончается?

Сильвия. Так же, как у тебя. Все становится хорошо снова: ему перестали звонить, дела пошли в гору... Только у них не двое детей, а трое.

Адам. Дурацкая книжка.

Сильвия. Ничего не дурацкая! Пошлю Алону. Там очень хорошо показан английский быт... Как ты судишь, когда ты ее даже не раскрыл?

Адам. Дурацкая, и нечего мальчику голову морочить. Пусть учится. «Звонили, перестали звонить»... Чушь какая-то.

Сильвия. А ты? Слышал голоса, потом перестал слышать. Ну и что?

Адам. Я – другое дело... А кто ему звонил?

Сильвия. Гангстеры.

Адам. И эту чушь ты хочешь послать Алону?.. Я и так-то не уверен, что он там учится, а не болтается черт знает где.

Сильвия. Это он любит... А может быть, и учится... (Пауза.) Представляешь: в один прекрасный день идем мы по улице и видимрекламу нового фильма. В главной роли: АЛОН ШАПИРО.

Адам. Хоть бы и не в главной. Хоть в какой-нибудь. Хотя способности у него есть. Этого у него не отнимешь. ...Ну как? Красиво? (Любуется вертолетом.)

Сильвия. Красиво. Я, пожалуй, прилягу.

Адам. Конечно, ложись.

 

     Сильвия встает и уходит.

 

«Адам Шапиро! Награждаю вас премией Президента за вклад в безопасность государства»! (Телефонный звонок. Адам снимает трубку.) Адам Шапиро у телефона. (От его приподнятого настроения не остается и следа.) Не может быть... Когда это случилось?.. Он же такой молодой... Когда похороны?.. Да, конечно... (Сидит постаревший, сгорбленный, с потухшим взглядом.)

 

     Сильвия выходит из спальни. Лица Адама она не видит.

 

Сильвия. Не могу лежать... Кружится голова... Наверное, будет хамсин... Сварю кофе, пожалуй... Адам, ты хочешь кофе?

Адам. Нет.

Сильвия. Что случилось? Кто звонил?

Адам (отвечает не сразу). Раппопорт умер.

Сильвия. Что?!.. (Адам не отвечает.) Не может быть!.. (Адам не отвечает.) Какой ужас. Сколько ему?

Адам. Сорок два. Или сорок три.

Сильвия. Совсем молодой. Ужас какой... А когда похороны?

Адам (как автомат). В четверг в 10 утра. Завтра.

Сильвия. А сегодня среда?!

Адам. Да.

Сильвия. Господи! У меня же сегодня очередь к дантисту! А я, как дура, думала, что сегодня вторник. Я через пять минут должна выйти! И Хана просила принести для малыша... Ну что ты смотришь?.. Это, конечно, ужасно... Но нельзя так... Ты на себя посмотри... Ты, не дай Бог, еще сам помрешь...

Адам. Я думаю... вот он умер, такой молодой... Но когда его спросят, на что ты потратил свою жизнь, он скажет: я строил. Строил дома в Эрец Исраэль. А спросят меня – что я отвечу? Строил эти дурацкие модели?

 

     В ярости срывает со стен модели и бросает на пол. Новый вертолет остаётся на столе. Сильвия лихорадочно подбирает, стараясь спасти то, что можно.

 

Сильвия. Не болтай глупости! Перестань! Слышишь?

Адам. Пил... ел... страховал...

Сильвия. Адам, не сходи с ума!.. Ты говоришь глупости. Ты спятил. (Собирает обломки.) Это можно починить.

Адам. Оставь... я к ним не прикоснусь больше...

Сильвия. Глупости! Перестань говорить глупости! (Обнимает и целует его. Адам безучастен.) Знаешь что? Никуда я не пойду. Наплевать. Так он назначит мне прием через месяц. Когда вернётся из отпуска. А Хане я позвоню.

Адам. Иди к врачу. Я в порядке.

Сильвия. На тебя смотреть страшно. «В порядке».

Адам. Я сказал тебе: иди к врачу. Я в порядке.

Сильвия. Если бы он не уходил в отпуск... Хорошо, я пойду. Но обещай мне...

Адам. Обещаю. Иди. Открой окно и иди.

Сильвия. Но ты ляжешь! Ты обещал... Я бегу.

 

     Открывает окно, целует его и уходит. Он сидит неподвижно. Слезы текут по лицу, но он их не вытирает. И вдруг вертолет, который он только что построил и который стоял на столе, взлетает, и, сделав круг над его головой, вылетает в окно.

 

        КОНЕЦ

 

     Хайфа, 1990 год.