Было бы кому завидовать

Владимиру Далю принадлежит поговорка: где счастье, там и зависть. Замечательны те были времена, если объектом зависти становились те, кого посещало счастье. Ныне – не то! Сегодня завидуют, как ни парадоксально, даже неудачникам и счастье – это всего лишь малая толика того, что вызывает у людей зависть друг к другу. Завидуют более успешные менее успешному и получается, что объектом завистливого взгляда может стать и господин БОМЖ. Почему? Скажем, тот волен спать, где хочет, - или на лужайке, или на бетонном полу холодного подъезда.

Особенно уродливые формы приобретает зависть в творческих кругах (может, я так считаю потому, что эти самые «круги» мне более знакомы и, в какой-то мере, близки). Завидовали даже мне, хотя объективно оснований не было никаких. Расскажу о наиболее типичном случае. И начну издалека, чтобы понятнее было читателю.

Областная партийная газета «Уральский рабочий». Как-то раз, развернув свежий номер, я увидел на третьей полосе фельетон не знакомого мне до сих пор автора. Под фельетоном стояло: «В. Коршик». Сначала подумал, что чей-то псевдоним (к примеру, Бориса Воробьева или Рудольфа Шипулина), но, внимательно прочитав, мне не составило труда понять – у газеты появился свежий фельетонист, фельетонист очень и очень способный, не уступающий ни в чем тому же корифею уральского фельетонного жанра – Валентину Прохорову.

Через приятелей узнал: Коршик – не вымышленная фамилия; Валерий Коршик недавно зачислен в штат «Уральского рабочего». Стал придирчиво следить за его творчеством.

Между прочим, фельетон – это, пожалуй, единственный вид советской публицистики, который мне никак не давался. Пробовал и не раз взяться за фельетон. Пытался что-то изобразить, но ничего путного (на мой, конечно, взгляд) не выходило: в лучшем случае – ядовитая корреспонденция, в худшем – заурядная сатирическая заметка. После многократных и безуспешных попыток от затеи отказался. Раз не дано, значит, не дано и не стоит кожилиться, вымучивать из себя то, чего природой не заложено. В конце концов, посчитал я, со злом можно бороться и с помощью сатирической заметки.

Одна из таких заметок появилась все на той же третьей странице «Уральского рабочего» в 1968 году. Почти сорок лет прошло, а помню предложение, с которого начиналась заметка. Цитирую: «Для полного семейного счастья начальнику стройуправления №2 Вакулюку не хватало только холодильника». Суть истории в том, что, в обход правил, подхалимы-подчиненные выделили своему руководителю (а должен был получить молодой рабочий) крайне дефицитную по тем временам вещь – холодильник.

Теперь, надеюсь, понятно, почему я сразу обратил внимание на новое имя? Потом продолжал следить за творческим ростом Валерия Коршика, хотя лично по-прежнему мы не были знакомы. Особенно восхищала его острота критики и глубина иронии. Самый смелый его (опять же на мой вкус) был фельетон, опубликованный в «Правде» и назывался «Косари в спецкомандировке». Суть: первый и второй секретари одного из райкомов КПСС Нижнего Тагила, председатель райисполкома, а также другие приближенные к ним лица решили проинспектировать лесные делянки на предмет того, как там шефы (коллективы промышленных предприятий) помогают подшефным (колхозам и совхозам) заготавливать на зиму сено. Загрузив всем необходимых персональные автомобили, отправились в далекий путь. До места, которое собирались инспектировать, не доехали. Остановились на берегу одной из живописных лесных речушек и стали потреблять многочисленные запасы. Явно увлеклись закусками и горячительным. Забыли о цели командировки, пропьянствовав на природе двое суток.

Мог ли я не позавидовать гражданскому мужеству автора? Нет, не мог! Такой журналист  всегда во мне вызывал одно лишь чувство – восхищение. Выбрать героями фельетона столь высоких партийных чинов – это, извините, даже по нынешним временам гражданский подвиг, на который мало кто отважится.

Деталь: фельетон этот Коршик писал для «Уральского рабочего», но тогдашний редактор, прочитав, ужаснулся и отказался печатать. И поэтому Коршик переслал фельетон Валентину Прохорову, в «Правду».

И еще деталь, о которой не могу попутно  не упомянуть. Из заслуживающих доверия источников потом узнал, что Борис Ельцин, первый секретарь Свердловского обкома КПСС, после появления фельетона в «Правде» вызывал «на ковер» редактора «Уральского рабочего» и сильно попенял того за малодушие и трусость: из двух зол, сказал он, - позор всесоюзный и позор областной, то есть местный, - все-таки следовало бы выбрать наименьший, то есть второй.

Судьбе было угодно, чтобы наши, то есть мои и Коршика, человека, которым я восхищался, творческие пути-дорожки очень и очень сблизились и пошли параллельно, причем много лет. Сначала я стал редактором региональной железнодорожной газеты «Путевка», а Коршик, через три-четыре года, занял кабинет в управлении Свердловской железной дороги, представляя центральную отраслевую газету «Гудок». Тогда мы и познакомились лично. Сблизились.

Коршик, решивший стать собкором, меня озадачил. Я считал, что с его именем – прямая дорога в Москву. И не в отраслевую газету, а в центральную партийную, скажем, в «Правду» или, в крайнем случае, в «Известия».

Однажды, за рюмкой водки, я заговорил об этом. Выслушав мою страстную речь, Коршик расхохотался.

- Чудак, - сказал он. – Я – счастлив!..

- Как это? – не понял я.

- Я имею то, о чем мечтал, - с моего лица не сходило удивление. Заметив, Коршик уточнил. – Неплохая зарплата – раз. Бесплатный проезд (сколько хочу и куда хочу) по железной дороге на всех поездах – два. Работёнка  не бей лежачего – три. Наконец, наиглавнейшее, - полная автономность и вожделённая свобода.

Он был прав. Начальства над собкором никакого: хочет - приходит на работу, а хочет – не приходит и валяется днями на домашнем диване; хочет – что-нибудь пишет, не хочет – не пишет, а, запёршись в кабинете с приятелями, прикладывается к дарам Бахуса.

Как-то при мне принесли пачку телеграмм из «Гудка». Не разбирая и не читая, Коржик тотчас же их нанизал на остроконечный штырь, стоящий на столе.

- Посмотри, - сказал я, - может, что-нибудь срочное. Там будут ждать и надеяться.

Коршик вновь расхохотался.


- И не вспомнят. Они рассылают одно и то же задание всем собкорам, с расчетом, что кто-нибудь, авось, да и выполнит. И им этого будет достаточно.

Коршик прав: у собкоров «Гудка» - абсолютная свобода. Иногда Москва даже не знала, жив у них собкор или его давно похоронили. И это не преувеличение. Реальный случай. Умер их собкор в Челябинске. Но еще год после этого умерший получал телеграммы-задания. Более того, ему слали зарплату. И ни разу не поинтересовались, отчего же их представитель молчит?

Прошел год нашего знакомства. И вблизи, рассмотрев хорошенько, я не узнавал своего прежнего кумира. Во-первых, Коршик редко был трезв. Во-вторых, я не увидел в «Гудке» ни одного его фельетона. Да о чем я речь веду? Какой фельетон?! За все годы работы ни одной остро критической статьи. И прочие публикации – весьма посредственно написанные. Это был совершенно другой человек, человек, работавший откровенно левой пяткой, человек-халтурщик. Когда он был самим собой? Тогда, когда бил номенклатуру? Или тогда, когда, заняв теплое и уютное местечко, стал плевать на всё?

Произошла разительная перемена. Вскоре мне показалось, что Коршика стало раздражать то обстоятельство, что мы, журналисты, работающие в подчинении у местного начальства, значительно его смелее и решительнее критикуем недостатки, хотя он отлично понимал, что нам это делать гораздо проблематичнее, чем ему. Я начал замечать странное в его поведении. Сначала я не верил в умысел и валил на случайное стечение обстоятельств, но потом случайности стали плавно перетекать в закономерности. О чем я? О том, что Коршик стал меня попросту подставлять.

Сотрудник моей редакции Геннадий Степанов узнает от поездных диспетчеров, что Горьковская (наши соседи) дорога на наших стыковых станциях создает пробки, не принимая на себя плановые составы. Пишет заметку. Ее публикуем у себя в газете. Через неделю вдруг эта же заметка появляется в «Гудке». Заметка подписана так (это принципиально важно): «Г. Степанов, корреспондент газеты «Путевка». Ведь подписать можно было по-разному. Например, Степанова назвать внештатным корреспондентом «Гудка» или нейтрально журналистом, или, в конце концов, ограничиться просто фамилией. И для меня не было бы никаких последствий, а тут… Прозвучала фирма, которой я заведую и за деятельность каждого ее сотрудника несу личную ответственность.

…Начальник Свердловской дороги Виктор Скворцов собрал совещание, на котором присутствует весь высший руководящий состав управления. И тут Скворцову позвонил начальник Горьковской дороги. Как я понял, тот в бешенстве от заметки в «Гудке». Скворцов, вижу, раскраснелся, выслушивая коллегу. Потом говорит: «Разберусь».

И начал разбираться (эта история подробно описана во втором томе романа-биографии «Обжигающие вёрсты»). Нет, не с корреспондентом «Гудка» Коршиком, который тут же, рядом, а со мной. Я попал под горячую руку. Пытался объяснить не в меру пылкому командиру, что я не несу ответственности за публикации в центральной газете. К тому же, заметил я, факты соответствуют действительности и поэтому… Эффекта никакого, как говорится, понесло.

Рядом сидит виновник «разборки», сидит, вижу, Коршик и довольно ухмыляется. Что это, как не подстава? Я, понятно, все равно отбился, но чего  мне стоило?

Повторяю: это случай далеко не единичный.

Итак, между нами пробежала большая и черная кошка. А дальше – больше. Коршик озлился на меня и перестал общаться, хотя я ему после всех  случаев не сказал ни слова упрека или обиды. Я пытался понять, что происходит с Коршиком? Не находил ответа. Спустя некоторое время, стал догадываться: мужика гложет зависть, это грязное и низменное чувство толкает его на пакости. Пакости мелкие, но от того они еще более омерзительные. Зная, что у меня довольно сложные отношения с начальством, Коршик стал нашёптывать на ухо разного рода слухи и сплетни про меня. Это же оружие пустил в ход, когда приехал представитель ЦК КПСС Евгений Шукис, редактор газеты «Гудок» по отделу партийной жизни, в задачу которого входило изучить практику работы моей газеты, оценить и выработать рекомендации для других газет. Слава Богу, что Шукис находился два месяца и смог всё увидеть своими глазами. Очернить Коршику не удалось. Но так было не во всех случаях. Наушничанье приносило ему, как я думаю, плоды в виде внезапно нагрянувшей ко мне  проверки партийного органа или спускания на меня  всех собак начальником дороги.

Забавный факт. За все время работы Коршик и словом не обмолвился в «Гудке» о моей газете «Путевка». Нет, публикации были (и все положительные), но автор не он и  появились помимо его  желания.

Есть одно, правда, исключение. Однажды в «Гудке» появилась большая статья за подписью Коршика. Он описывал в ней уникальную работу общественного совета печати при Нижнетагильском отделении дороги. В статье автор воздал хвалу всем, даже местному прокурору, но нигде даже не упомянул о газете «Путевка». А ведь этот совет не просуществовал бы и месяца, если бы ему не оказывала покровительства и поддержки моя газета. Да и работал общественный совет при непосредственном руководстве редакции газеты «Путевка», ею, между прочим, и был создан.

Не знаю, кто инициатор этой статьи. Ясно, что кто-то из московских людей. Коршик через силу написал, но сделал все, чтобы не сказать самого существенного, того, что лежало в основе жизнеспособности общественного совета печати.

Раздражало ли меня все это? Не очень. Я лишь грустно усмехался и продолжал делать то, что умел, то, что получалось у меня лучше, чем у других. Я знал себе цену.

1987-й. Это год, когда зависть Коршика стала вообще неуправляемой. Что же могло произойти? А ничего особенного. В тот год я и еще двое журналистов области были награждены государственными наградами, и в печати появился соответствующий Указ Президиума Верховного Совета СССР. Среди награжденных Коршика опять не было. Обидно.

А Коршик? Отвечу словами, написанными Константином Станюковичем: «Держался за место зубами и умел отлично ладить с начальством, хотя за глаза слегка и прохаживался на его счет, фанфаронства ради».

Все-таки не могу понять, чему завидовал Коршик? Тому, что не падаю ниц после хамского начальственного окрика? Тому, что неизменно писал и остро критиковал элементы той жизни? Тому, что невозможно меня было купить жизненными удобствами? Тому, что о моей газете  появлялись неизменно положительные рецензии? Тому, что редактируемая мною газета пользовалась у читателей популярностью, и стремительно рос ее тираж?

Господи, да ничего в том не было сверхъестественного: каждому по силам. Надо было лишь меньше пить, больше работать, не предавать самого себя и свои убеждения, не закапывать свой талант. У кого у кого, а у Коршика был талант.

…Прошло десять лет. Как-то вышел я из дома, направляясь в соседний магазин. Вижу, неподалеку мужчина выгуливает двух охотничьих собак. Приглядевшись, узнал: Коршик! Черт возьми, что он тут делает? Я же знаю, что живет он в районе управления дороги, далеко отсюда. Он поздоровался первым. Я ответил кивком головы. Я не остановился. Я прошел мимо, не обменявшись ни единым словом.

Видеть потом стал чаще, но по-прежнему отказывался разговаривать. А о чем, собственно, мне говорить? О его прошлых пакостях, что ли? Не надо! Вспоминать противно. Судьбе, видимо, было угодно, чтобы я его видел чуть ли не каждый день. Нет, совсем не хотел я такого соседа.

Вот и не верь в провидение. Оказалось, что Коршик развелся с женой. Прежнюю квартиру они разменяли на две. В ту, которая в соседнем доме, въехал Коршик. Почему не наоборот? Почему вообще из тысяч домов Екатеринбурга выпал тот, который мне не объехать и не обойти?

Приятель, который общался с Коршиком, рассказывал, будто тот, то есть Коршик, признавался в совершенных по отношению ко мне подлостях, будто бы раскаивался. Однако Коршик не сказал, что в основе всего его поведения лежала обыкновенная зависть. Не сказал. Наверное, совестно. И не скажет уже. Он недавно погиб при странных обстоятельствах. Думаю, карающая десница все-таки настигла мужика. Смерть примирила нас.

Мы - одногодки…

ЕКАТЕРИНБУРГ, апрель 1984 – апрель 2011.