Весь день

                Звездочка  моя!
        Ночь над землею. Последние жуки-троллейбусы с гулом промчались по улицам. И никого.
        Только мы с тобою, будто единственные жители этого мира, сидим и тихо разговариваем. Очень тихо. Почти шепотом.
        Я наклонился к самому твоему ушку и говорю, что люблю тебя страшно и ужасно. Кудряшки твоих волос щекочут мое лицо. Мне хочется рассмеяться.
Но я не делаю этого, ведь тогда ты опять не поверишь в мои «страшно и ужасно» и скажешь, что я все это выдумал.
        Да, я выдумываю всю нашу будущую жизнь, начиная с завтра. Беру тебя на руки и уношу, порой сам еще не зная, где мы очутимся. И где мы с тобой только уже не побывали! Кажется, у всех морей и речек, во всех лесах и пустынях, и горы не обошли стороною.
Не были только за границей. Заграницу я не люблю. Не знаю почему, но не люблю. Мне туда не хочется. Совсем.
        Но, как придумать сегодня? Этого я не умею, да, наверное, и нельзя. Сегодня это сегодня. Оно такое, какое есть.
        Вот ты сидишь со мною, склонила голову мне на плечо. Слушаешь меня. И так хорошо нам. Это и есть сегодня. Ни убавить – ни добавить. Прекрасная проза жизни!
Оставим поэзию на завтра.
        Оставим на завтра яркие краски солнечного дня, цветение садов, пение птиц и нашу любовь грустную и чудесную, как сказка…
        А сегодня пусть ничего не будет. Только ночь. Тишина. И мы с тобой, звездочка моя.



        Звезды гаснут одна за другою. Сначала самые маленькие, потом уже те, что покрупнее и поярче. Темное небо незаметно для глаз сереет, наполняется голубизной. И вот уже на востоке появилась алая полоса, и с каждой минутой она становится все шире и шире, пожирая голубизну своим жарким пламенем.
        А ты все спишь.
        Приподнимаю твою головку с подушки, словно беру в руки росинку с листка, осторожно и бережно. Прозрачная, она искрилась бы в первых лучах солнца, как бриллиант, переливалась всеми цветами радуги. Не расплескать бы!
        Ты не просыпаешься. Только легкая улыбка трогает твои губы.
        Сказочные эльфы, что живут на лугах в душистых травах, пьют по утрам эти слезы рассвета. А о чем бы ему печалиться и плакать? Ведь миллионы лет он каждое утро является на землю неизменно молодым и необъяснимо прекрасным. От радости жизни? Или он потерял любимую в ночи? Что ж печалиться? Потерпи немного. Придет вечер, и вы снова встретитесь.
Часто и мы находим счастье только к вечеру своей жизни. А потом будут сумерки. Ночь. Но не будет утра. Мы же не плачем. Или быть мужественным это только человеческое свойство?
А ты все спишь. Чуть нахмурила брови. Огорчил тебя? Не расстраивайся – твой день только начинается.
         Первый, еще какой-то весь хрупкий и неуверенный в себе солнечный лучик заглянул в окошко, чуть помедлил и соскользнул в никуда. Тут же в нем весело заплясали пылинки. Ишь, чертовки, уже строят ему глазки! А он не замечает. Или глазки у пылинок такие маленькие, или не затем пришел он сюда.
        Ну конечно, теперь все ясно. Вот он опустился на кровать и скользнул к тебе на руку, и побежал по ней. Надо же, какой прыткий! Из молодых, да ранний. И меня не боится нисколько. Впрочем, он знает: я не ревнивый.
        И пока я наблюдал за ним, уже и второй, и третий забрались на кровать без спроса. Вот уже тысячи их мощным напором рвутся в комнату. Открою окно. Впущу их. Пусть бушуют.
        Пора просыпаться, росинка моя!





                Просыпаешься, моя птичка?
        Вот и хорошо. Ты же всегда встаешь с первыми ласточками.
        Сейчас будет кофе. Бразильский по-турецки. Тьфу-ты! Какая-то чушь собачья.
        Ты сладко потягиваешься пока трещит кофемолка, прогоняя последние обрывки снов. А они, уже бледные и чуть различимые, своими слабенькими ручонками цепляются за тебя, пытаются отыскать темный укромный уголок, чтобы дождаться следующей ночи,
ибо нет им места при свете дня.
        А я знаю, что тебе снилось. Я подсмотрел твои сны. Сначала мы долго шли куда-то по тенистой лесной дороге, а ей не было конца, и время будто остановилось. А потом мы сидели в лодке. Легкая зыбь чуть покачивала ее. Я целовал и целовал твое лицо, волосы, руки, а ты закрыла глаза и улыбалась, сразу как-то обессилев от счастья.
        И вот ничего этого уже нет. Все осталось там, во сне. И только я рядом.
        Сегодня выходной и можно никуда не спешить. Можно полдня сидеть в кровати и говорить друг другу всякие милые глупости. Можно любить и ласкать друг друга так долго и сладко, когда сознание своего отдельного «я» меркнет и чувствуешь только наше общее «мы» в жарком неразрывном слиянии тел. И тысячи бессвязных нежных слов рвутся из нас, а жадные уши ловят их, сказанные беззвучно и шепотом, и криком. А нам все мало этих слов, хочется еще иеще. Хочется еще и еще этого безумства…
        Сегодня все можно.
        Но вначале будет бразильский кофе по-турецки.
        Я захожу в комнату и не узнаю тебя. Передо мной сидит восточная красавица с большими наведенными глазами и в тюрбане. Что-то ему не хватает? Ах, да, перышка!
Одну секунду! Я выдергиваю его из подушки, благо, с нашими подушками это не составляет труда, и укрепляю на тюрбане. Теперь все, как должно быть. Слава Аллаху и пророку его Магомету!
        Я склоняюсь в поклоне:
        - Ваш кофе, госпожа!- и встречаюсь с твоим искрящимся взглядом.
        Я бы с удовольствием уселся, скрестив ноги, подле тебя в позе восточного султана. Но у меня нет кальяна. А какой же султан без кальяна? Правда, у меня есть трубка. И дыму бы я напустил ничуть не меньше. Он висел бы в комнате многослойными причудливыми фигурами, чуть покачиваясь при малейшем дуновении ветерка, как покачивают бедрами гаремные танцовщицы. Но, ты где-нибудь видела султана с трубкой? Я не видел.
Поэтому остаюсь на утро твоим покорным слугой: что прикажете, госпожа?
Но утро только начинается, ласточка моя. Что-то будет в полдень?





        А в полдень, отыскав в кладовой старую дедушкину шляпу с большими обвисшими полями, так близко и долго знакомыми с такими распространенными в наших краях явлениями природы как дождь и снег, что они уже давно почитают их, как своих дорогих родственников, я нахлобучиваю ее на голову, не забыв прикрепить к тулье нарезанный из бумаги роскошный плюмаж, и выхожу к столу Людовиком Четырнадцатым, сразу заявив, что даже дамам не позволю со своей богопомазанной священной особой никаких фамильярностей до конца обеда, и ты, опустив глза и присев в реверансе, отвечаешь мне:
        - Да, Сир!
        И тут же наши дети кричат:
        - Обед короля!
        И важно, как и полагается королевским пажам, тащат с кухни, разумеется королевской, тарелки на стол. Эти маленькие бестии сразу уразумели, что к чему. Не успел я и глазом моргнуть, как они нацепили на головы береты, накинули на плечи всесто плащей накидки с подушек, за что в другое время ты бы их порядком взгрела.
        Но они мигом поняли, кто сегодня в доме, прошу прощения, во дворце хозяин. Пардон, что-то я сегодня все по-нижегородски!  Я хотел сказать; король.
        Я сразу замечаю, что нынче короля будут кормить ни на золоте и даже ни на серебре, и что у единственной нашей японской тарелки сколотый краешек уже потемнел от времени. Но я быстро утешаю себя мыслью, что во-первых, чем вещь древнее, тем она дороже, а во-вторых, что и французские короли не каждый день обедают в Лувре или в Версале. Бывают у них обеды и в скромных королевских охотничьих домиках.
        Так что, да здравствует обед из двадцати четырех блюд, не считая вин и напитков, в скромном королевском охотничьем домике из двенадцати комнат!
        Виват!





        День клонится к вечеру. Я приглашаю тебя на прогулку. Тихими улицами долго идем куда-то. А потом моя маленькая просит рассказать ей сказку. И я рассказываю тебе о большой любви двух обыкновенных людей, и кончаю историю в день их свадьбы, потому что любовь их длилась всю жизнь и была такой чистой и искренней, что и через много веков после их смерти люди передавали эту легенду их уст в уста, восхищаясь и по-хорошему завидуя силе их чувств.
        Но вот мы и у дома. Ночь уже над землею. Последние жуки-троллейбусы с гулом проносятся по улице. И никого.
        Только мы с тобою, будто единственные жители этого мира, стоим и тихо разговариваем. Очень тихо. Почти шепотом.




                Звездочка моя!