Азербайджан

Раньше мне никогда не приходилось бывать в мусульманских республиках, даже на отдыхе или проездом (если не считать двух дней командировки в Казань, в Татарский обком партии). Пришлось полистать Коран, литературу о шиитах и суннитах, традициях и обычаях мусульман.

Состоялось несколько бесед с заместителем заведующего Орготделом В.М.Никифоровым. Он рассказывал мне о восточной специфике, а самое главное, требовал во всем поддерживать недавно назначенного вторым секретарем ЦК Компартии Азербайджана Василия Николаевича Коновалова.

Василия Николаевича я знал хорошо - он работал у нас в Орготделе заведующим сектором республик Прибалтики. Был он  нудным, замкнутым и недоверчивым человеком. Редко, но встречаются люди, в разговоре с которыми почти сразу появляется ощущение какой-то неприемлемости для тебя мыслей и взглядов собеседника. Коновалов был именно таким.

Первым секретарем ЦК Компартии Азербайджана долгое время работал Гейдар Алиевич Алиев, человек, который много сделал для народа Азербайджана.

С его именем связана резкая активизация разведки и добычи нефти на шельфе Каспийского моря. Мне приходилось не раз бывать на Нефтяных камнях, на стационарных нефтяных платформах, которые, кстати, тоже строились в самом Азербайджане. Много было сделано по развитию и модернизации химических предприятий Сумгаита. В республике были построены ряд крупных современных заводов.   Производство    винограда   при  Алиеве   выросло   с  250   тысяч   до 2,5 миллионов тонн в год. Было выстроено много зданий, украсивших Баку, Кировабад, Нахичевань, Сумгаит, Ленкорань. Чего стоил только грандиозный досуговый центр “Гюлистан” в Баку.

Года за полтора до моего прихода Г.А.Алиева назначили Первым заместителем Председателя Совета Министров СССР, председателем Комиссии Совмина СССР по оперативным вопросам.

На его место был избран Кямран Мамедович Багиров. Молодой, очень обаятельный, энергичный и глубоко порядочный человек. Он хотел продолжить начатое Алиевым, но это было очень непростым делом для сравнительно молодого человека, не обладавшего непререкаемым авторитетом своего предшественника.

Лезть в дела Гейдара Алиевича не очень то решались даже в Москве, а Багирову многие кинулись давать советы и рекомендации, учить его правильным методам работы.

В Азербайджане всегда была совершенно великолепная национальная интеллигенция - великие певцы и музыканты, художники, поэты и писатели, врачи, инженеры, строители и архитекторы. Но наряду с этим в 1984 году около 30 процентов трудоспособного населения республики не были обеспечены рабочими местами и потому не работали в народном хозяйстве. Самое печальное заключалось даже не в том, что почти треть населения не была занята общественно полезным трудом. Страшное было в том, что никогда не работали на производстве и их отцы и деды, фигурально выражаясь, в их ДНК отсутствовали гены усидчивости, ответственности, коллективной дисциплины и рабочего товарищества.

Совмином Азербайджана руководил в те года Гасан Ниматович Сеидов - большой дипломат, опытный хозяйственник, человек очень активный. Прекрасное впечатление производил Председатель Президиума Верховного Совета Азербайджана Татлиев (имя и отчество его забылись). Я очень подружился с только-только назначенным заведующим Орготделом ЦК Назимом Алиаскеровичем  Мамедовым и еще одним заведующим Отделом ЦК - Микаилом Азизовичем Назаровым.

Как-то получилось так, что подружился я и с республиканским военкомом, совсем маленького роста генералом Абульфазом Асадуллаевичем (фамилию забыл, а имя хорошо помню, так как долго не мог запомнить, как же зовут моего нового друга), а еще  командующим Четвертой механизированной армией генералом Анатолием Денисовым.

Аппараты ЦК и Совмина Республики, в отличие от соответствующих аппаратов соседних Армении и Грузии были более интернациональными - в них было много русских, довольно часто встречались армяне, то есть более или менее справедливо отражался национальный состав республики.

В Баку я первый раз приехал ранней весной. Город поражал своей красотой - на улицах много южных сосен, оливковых деревьев, белых акаций и еще разной пахучей и красивой южной растительности. Обилие цветов и особенно много цветущих практически во все времена года роз. Город был как бы пронизан ароматами хвойной и лиственной зелени, цветов, моря, легкими и, в общем-то, даже приятными запахами нефти.

Интересный   факт  -  в 1901   году   на   долю   Баку   приходилось  более 50 % мировой и 95 % российской добычи нефти.

В великолепную архитектуру Баку органично вписывались современный Приморский бульвар, древняя Девичья башня, восточные шумные рынки, прекрасные песчаные пляжи Апшерона, военный морской порт, чайханы, “Гюлистан”,  музей Сергея Есенина, памятники Рихарду Зорге и Сергею Мироновичу Кирову, Храм огнепоклонников, современные жилые микрорайоны и восточная застройка старого Баку.

За время командировок было много встреч с жителями Баку. Здесь перемешалось народов не меньше, чем в Одессе: азербайджанцы, русские, армяне, евреи, грузины и много других. Жили все очень дружно, было много смешанных браков.

Я постоянно ездил по Азербайджану, в основном на автомашине, старался понять, как и чем живут здесь люди, каков их жизненный уклад и обычаи, насколько народ религиозен и какое место в его жизни религия занимает. При этом мои глаза волей-неволей видели разноплановую красоту здешних мест, где пересеклись сразу девять или около того климатических зон из имеющихся в природе земного шара тринадцати.

Для меня и сейчас музыкой звучат названия мест, в которых удалось побывать.

Сумгаит - город химиков, где здание горкома партии и горисполкома сплошь увито диким виноградом, в котором громко галдят десятки тысяч воробьев.

Нагорный Карабах с его великолепными Степанакертом и Шушой, виноградниками, чистыми бурными горными речками и громадными, в несколько обхватов, деревьями шах-туты в уютных армянских деревнях.

Нахичевань, проезжая по дорогам которой, почти все время видишь знаменитый Арарат со снежной шапкой на вершине.

Джелилабад на границе с Ираном, от горизонта до горизонта засаженный виноградниками.

Кировабад - древняя Гянджа, родина великого Низами, расположенный на равнине, но рядом с которым, всего в 40 минутах езды, на высоте 2700 метров находится сказочно красивое озеро Гей-Гель, с берега которого виден громадный, ярко красного гранита, вертикальный склон древнего вулкана Кяпяз.

Ленкорань, где растет чай и лучшие в СССР цитрусовые, а урожай помидоров достигает 700 центнеров с гектара, сохранилась древнейшая в Европе растительность, а самое интересное - женщина с изумительной красоты лицом восточного типа, работающая первым секретарем Ленкоранского горкома партии и являющаяся внучкой талышинского хана, правящего этим краем по мандату русских царей до 1922 года.

Запоминается дикая красота побережья Каспийского моря к северу от Баку вплоть до реки Самур, отделяющей Азербайджан от российского Дагестана.

А если отъехать от Кировабада немного в сторону Тбилиси, то оказываешься в типичном баварском или саксонском городке Шамхоре, основанном еще в XIX веке немцами-колонистами, которых в 1941 году переселили в Казахстан и так и не вернули назад.

На дорогах Азербайджана около отрогов Кавказских гор можно увидеть таблички с названием населенных пунктов: “Алексеевка”, “Ивановка”, “Николаевка”. Это деревни, в которых живут практически одни русские, потомки раскольников-молокан, бежавших сюда чуть ли не при Екатерине II.

Поражает громаднейший, в сотни гектаров, залив недалеко от устья Куры, где расположен Кызыл-Агаджский заповедник, в котором зимуют тысячи и тысячи перелетных птиц, в том числе и самых экзотических.

Неминуемо что-то шелохнется в сердце при виде Шемахи, вотчины царицы из сказки А.С.Пушкина.

Довольно быстро я понял, что значительная часть сельского азербайджанского народа живет своей жизнью, к идее построения социализма и коммунизма в СССР относится просто никак. По-русски деревенский житель понимает, но разговаривать не желает, хочет, чтобы его просто оставили в покое, дали жить так, как жили предки.

Все это надо было обязательно понять, так как иначе здесь работать бесполезно.

Одним из напутствий, данных мне перед первой поездкой в Азербайджан, было: ты смотри, - там восточное гостеприимство. Наливают - пей. Денег за съеденное и выпитое не суй, у них выделяются средства на гостевые дома, где тебя будут принимать и кормить, из бюджета республики.

Я слегка съехидничал:
- “А если нальют утром?”
- “Ну, ты хочешь - пей, хочешь - не пей”.

Это было довольно дико для меня. Пить на работе в партийном аппарате, в общем-то, не поощрялось, хотя было без ханжества. Но чтобы пить было не только можно, но и можно при этом не платить - это было для меня что-то новое.

Действительность превзошла все ожидания. Вечером после моего первого  приезда в Баку в гостиничном ресторане был накрыт стол на двоих в отдельном небольшом зальчике. После ужина я все-таки попытался достать деньги, но у меня их не взяли.

Утром было тоже самое - большой стол, заставленный бутылками с марочным коньяком, шампанским, сухими и креплеными винами, горячими и холодными закусками, фруктами и разными деликатесами.

Я сказал, что утром я обычно ем бутерброд с колбасой или сыром и пью чай или кофе. Спиртное утром не употребляю, разносолы на столе ни к чему.

Меня выслушали и вежливо ответили:

- “Борис Федорович, кушайте что хотите, а все остальное пусть просто стоит. Вдруг вам чего-нибудь захочется”.

Сначала я думал. что меня самым банальным образом пытаются, что называется, купить. Потом я понял - все сложнее. Во-первых, я из Москвы, считаюсь очень большим начальником, который не должен уехать из республики огорченным плохим приемом. Деньги на прием гостей действительно закладывались в бюджеты республики, городов и районов. Гостя, кстати любого, стараются принять по максимуму (пока не убедятся что он плохой человек). Если же ты завоюешь уважение, поймут, что ты хочешь добра местному люду - это будет конец: будут стараться закормить и задарить.

Местные традиции я уловил достаточно быстро. Я перестал говорить, куда мы поедем, даже своему другу Назиму Мамедову. Мы садились в машину, трогались с места, отъезжали метров на сто от здания ЦК, и только тогда я называл адрес, куда едем. Радиотелефонов в машинах тогда не было, но все равно там, куда мы приезжали, нас, как правило, уже встречали у порога.

В Баку, Кировабаде, ряде других крупных городов на русском говорили все. Но вот в районах, в азербайджанской глубинке, на русском как правило говорил только первый секретарь райкома и председатель райисполкома. Что хочет сказать тебе простой человек, понять было невозможно - переводил первый секретарь и всегда получалось, что все всем довольны, а если кто и недоволен, то только тем, что уважаемый представитель ЦК КПСС очень редко бывает в их районе.

Со второй командировки в Азербайджан я понял, если хочу знать, как живут простые люди - надо учить азербайджанский язык.

С помощью Багирова очень быстро удалось организовать учебник азербайджанского языка по подобию широко известного и очень эффективного в то время самоучителя английского языка с записью диалогов на магнитофонные кассеты.

Я учил азербайджанский язык в метро, на совещаниях, в столовой и везде, где это было возможно. Начать говорить на языке я не успел, но документы, статьи в районных газетах, несложные обращения жителей начал через пень-колоду понимать. Это давало мне ощущение, что меня не обманывают в очень и очень сложных ситуациях, в которые приходилось иногда попадать.

В каждой командировке мне в обязательном порядке приходилось общаться с Коноваловым. Общение сводилось к выслушиванию его жалоб на азербайджанцев, на их бескультурье, на плохие местные порядки, на то, что местные жители часто просто делают вид, что не понимают по-русски,  и все такое прочее. Про Азербайджан он всегда говорил - “они” и никогда не говорил “мы”. Он никогда не отождествлял себя ни с республикой, ни с республиканской парторганизацией.

Я дал Коновалову копию сделанного для меня учебника азербайджанского языка. Он взял, но изучать язык так и не стал. После каждой моей командировки он жаловался на меня В.М.Никифорову - то на то, что я не зашел к нему перед отъездом, то что я не поехал туда, куда он хотел, чтобы я съездил, то еще на что-нибудь, столь же “важное”.

В Азербайджане был очень необычный, так сказать, “народный” промысел. По отдаленным селениям ходили люди с портативной пишущей машинкой и для желающих писали жалобы на кого угодно: хочешь, напишут жалобу на секретаря райкома или председателя райисполкома, директора предприятия, а можно было заказать жалобу и на кого-то из республиканского руководства.

Желающему написать жалобу за отдельную плату даже могли предоставить кое-какой “фактический материал”, компрометирующий того, на кого писалась жалоба.

Жалобы изготовлялись как на азербайджанском, так и на русском языках. Кроме того, в Баку на Приморском бульваре можно было недорого приобрести компрометирующий материал на любого руководителя республики и города Баку, министра, другого чиновника высокого ранга. Вот такой был специфический бизнес.

Как и в любой мусульманской республике, в Азербайджане были сильны родственно-клановые отношения, разные роды не то что бы напрямую враждовали друг с другом, но постоянно вели борьбу за власть. Политику всех представителей рода определял старший в роде.

Мне рассказывали совершенно анекдотичный случай. В одном из сельских районов республики всеми делами района в середине 70-х годов заправлял не первый секретарь райкома и даже не председатель райисполкома, а чуть ли не простой пастух без всякого образования - но этот пастух был старшим в роде, в который входили самые высокие районные руководители.

После этого случая Г.А.Алиевым было принято решение - для избрания первым секретарем райкома партии, особенно в сельских и отдаленных районах, рекомендовать только выходцев из других районов, не имеющих в данной местности родственников.

В ЦК КПСС постоянно шли жалобы и на самого Гейдара Алиевича Алиева, невзирая на то, что в Азербайджане он уже несколько лет не работал и напрямую на азербайджанские дела не влиял. В жалобах сообщались довольно жуткие вещи, вплоть до фактов физического устранения Алиевым неугодных людей. А уж про взятки и поборы и говорить нечего.

Эти жалобы докладывались секретарям ЦК, как правило, тому из них, кто курировал Орготдел и кадры, прочитывались, что-то откладывалась в памяти читавших, но, так как достоверность изложенного вызывала большие сомнения, а Г.А.Алиев занимал очень высокий государственный пост, ходу им особо не давали.

Я был в хороших отношениях с одним из помощников Е.К.Лигачева Валерой Легостаевым. Нередко он приглашал меня в свой кабинет и давал почитать очередное письмо с жалобами на Алиева. Читать эти письма было действительно жутковато, но я уже немного знал специфику азербайджанского менталитета и написанному почти не верил, старался убедить в своем мнении и Легостаева.

Однажды мы с В.Легостаевым договорились о том, что я постараюсь провести полную проверку документов ЦК Компартии Азербайджана алиевского периода. Я предложил убедиться, действительно ли Алиев вел бескомпромиссную войну с коррупцией в партийном и советском аппаратах республики и не кроется ли причина появления такого количества жалоб на злоупотребления со стороны Алиева именно в этой борьбе.

Такую работу я провел. Мы с Назимом Мамедовым взяли все протоколы заседаний бюро ЦК, пленумов и активов за десять (а может даже за пятнадцать, сейчас точно не помню) лет правления Алиева и сняли с этих документов ксерокопии. Бумаги заняли большой чемодан, который запаковали, опломбировали и фельдсвязью отправили в Москву, в мой адрес в ЦК КПСС. Потом я начал обработку этой груды материала.

Я брал протокол и выстригал из него ножницами название вопроса, перечень выявленных при подготовке вопроса недостатков и злоупотреблений, а также кого (ФИО, должность) и как за эти недостатки наказали. Работа была гигантская и очень кропотливая. В результате у меня в чистый осадок по каждому изученному году выпало по 10-12 страниц текста.

Когда все сложилось вместе, то получилась поразительная картина действительно  длительной борьбы с коррупцией в партийном и хозяйственном аппарате целой республики, да еще к тому же Закавказской республики. Поражало и то, что эта борьба велась без всякой шумихи, трескотни в газетах и прочих атрибутов очередной политической кампании.

По указанию Алиева (кстати, до избрания первым секретарем ЦК он был председателем республиканского КГБ и много знал о разных проделках чиновного люда) были вскрыты серьезнейшие нарушения почти во всех отраслях народного хозяйства республики, злоупотребления, допущенные партийными, советскими и хозяйственными руководителями, в связи с чем были жестко наказаны несколько тысяч  руководящих работников. Так что мстить Г.А.Алиеву имели причины очень многие люди.

Итоги проделанной работы я вручил В.Легостаеву. Не знаю, ознакомил ли он с ними Е.К.Лигачева, но отношение к жалобам подобного рода из Азербайджана в секретариате Е.К.Лигачева стало более спокойным, меня читать их больше не приглашали.

Как-то в августе 1984 года мне позвонили на рабочий телефон из Приемной ЦК КПСС и сказали, что ко мне на прием просится второй секретарь Кировского райкома партии города Баку Алиев (эта фамилия в Азербайджане очень распространенна).

Я попросил работника Приемной передать трубку Алиеву, спросил, по какому вопросу он хочет со мной поговорить. Тот ответил, что в Москве без всякой вины арестован и осужден на шесть лет тюрьмы его брат. Я сказал Алиеву, что подойду в Приемную через полчаса, пусть он меня немного подождет.

Заместителем заведующего Орготделом ЦК КП Азербайджана работала русская женщина, родившаяся и выросшая в Баку, очень толковый и опытный работник, хорошо знающий местные партийные кадры. Я позвонил ей по “ВЧ” и спросил, что собой представляет секретарь райкома Алиев.

Она рассказала, что отец этого Алиева - крупный бакинский архитектор и организатор строительства, вся семья очень порядочная, пользуется большим уважением и к рассказу Алиева-младшего можно отнестись с доверием. Я пошел в Приемную ЦК.

Посетитель оказался очень молодым человеком, приятной интеллигентной наружности. То, что он мне рассказал и подтвердил документами, впечатляло очень сильно.

Его брат, тоже Алиев, работал после окончания Московского инженерно-строительного института в Москве, начальником одного из строительных участков ремонтно-строительного управления при райисполкоме Калининского района. В 1983 году при проверке его стройучастка райкомом народного контроля были выявлены нарушения в процентовании работ по ремонтируемым объектам, составлен акт, дело передано в районную прокуратуру, где пролежало без каких-либо действий почти год.

Вдруг в 1984 году к этому делу вернулись, направили его в суд, а суд без долгого разбирательства приговорил Алиева к шести годам лишения свободы с конфискацией имущества. Прокурор, обвинявший Алиева в суде, посчитал приговор слишком жестоким и подал письменный протест, но городская прокуратура заставила обвинителя протест отозвать.

Сейчас осужденный Алиев в одной из московских пересыльных тюрем ожидает этапа к месту отбывания наказания. А дома у него остались жена и две дочки-школьницы, у которых должны в соответствии с решением суда отобрать почти все имущество.

Бакинец дал мне прочитать материалы суда. Все это выглядело просто диким и я попросил день или два на то, чтобы во всем разобраться.

Калининский район Москвы был для меня родным: здесь я окончил институт, избирался членом райкома комсомола, здесь меня принимали в партию, партийную организацию этого района я несколько лет курировал как заместитель заведующего Орготделом МГК КПСС. Так что не только я хорошо знал район, но и меня здесь хорошо знали и помнили.

Я связался по телефону с секретарем райкома, курировавшим вопросы работы промышленности и строительства, а также с председателем районного комитета народного контроля, договорился с ними о встрече и поехал в район.

И секретарь райкома, и председатель районного КНК охарактеризовали Алиева очень хорошо, как безотказного и очень добросовестного работника, почему-то особенно много рассказывали о его работе в подшефном сельском районе Московской области. Алиева незадолго до этой истории приняли кандидатом в члены КПСС, но в связи с судом из партии его пришлось исключать.

Осуждение Алиева оставило очень тяжелый осадок у тех народных контролеров, которые выявили нарушения в работе стройучастка и по материалам которых Алиева отправили в тюрьму.

И секретарь райкома, и председатель КНК говорили мне, что они понимают специфику работы РСУ. В середине года работа на разных объектах идет по разному - на какой-то из них не завезли материалы, не провели какие-то положенные по технологии предварительные работы, а зарплату платить людям надо. Поэтому процентовки закрывают по одним объектам чуть больше реально выполненных объемов, а по другим чуть меньше, но по итогам года все приводят в соответствие с реально выполненными объемами. Криминала в этом нет - это обычная практика работы в строительстве.

После поездки в Калининский район, я созвонился с коллегами из Отдела строительства ЦК КПСС, подошел к ним и рассказал о сложившейся ситуации. Здесь мне тоже подтвердили, что серьезных, а тем более криминальных нарушений Алиев не допустил и осужден без вины.

После этого я пошел в Отдел административных органов ЦК КПСС, к ребятам, которые курировали прокуратуру и судебные органы. Показал им приговор Калининского районного суда по делу Алиева, рассказал о том, что удалось узнать о существе этого дела в Калининском районе Москвы и Строительном отделе ЦК КПСС.

Выяснилось, что за год до этого случая вышло совместное постановление ЦК КПСС и Совмина СССР о мерах по усилению борьбы с приписками и хищениями в строительстве.

Через год после выхода этого постановления первый секретарь МГК КПСС В.В.Гришин собрал большое совещание прокурорских и судебных работников. На совещании был устроен грандиозный разнос за недостаточно активную работу по выполнению важного партийно-правительственного решения и велено расследования по всем делам такого рода, находящимся в прокуратуре, быстро завершить, передать в суды, привлечь виновных к строжайшей ответственности.

В Отделе адморганов мне сказали, что такие случаи - это чисто московская специфика, так как первый секретарь здесь одновременно является и членом Политбюро. Нигде в другом месте посадить человека за такую чепуху да еще на такой большой срок никто бы просто не решился.

Я попросил совета, что же теперь делать, как поправить сложившееся, по-настоящему трагическое положение в жизни нескольких хороших людей.

Договорились о следующем. Я звоню по правительственной связи Председателю городского суда Москвы и Прокурору города и официально, от имени двух отделов ЦК, прошу срочно предоставить полную информацию по делу Алиева, включая и особое мнение обвинителя при слушании этого дела в Калининском районном суде.

Я так и сделал. Через несколько дней мне позвонил приходивший ко мне на прием секретарь Кировского райкома партии города Баку и сказал, что его брат уже дома. Я поздравил его с такой радостью, но от еще одной встречи с ними отказался.

Моему цековскому начальству не очень то нравилось, что я, вместо того, чтобы выполнять его “ценные указания”, пытаюсь составить собственное мнение по вопросам, связанным с жизнью и работой Компартии Азербайджана, а также о ее руководителях. Отношения с моим начальством становились все более сложными, а вот отношения с азербайджанцами, как руководящими, так и простыми людьми самых разных слоев, становились все лучше и лучше. Причем я не только заступался за них, но и ругал, причем ругал очень серьезно.

Однажды я предложил Назиму Мамедову съездить на эйлаги (это высокогорные пастбища, где содержатся в летнее время  крупные овечьи отары) в Кубинский район на севере Азербайджана. Я хотел посмотреть, как выполняется не так давно принятое постановление ЦК и Совмина по вопросам социально-культурного  обеспечения  животноводческих бригад  на отгонных пастбищах (такова суть постановления, его точного названия я сейчас уже не помню).

Выехали мы очень рано, ехали, по-моему, через Шемаху и Пиркули. В Кубе пересели с “Волги” на “уазик” и начали подниматься в горы. На высоте 2500 метров перестали пропадать даже кустарники, росла только трава и множество диких цветов - одних ромашек я насчитал шести или семи оттенков.

По дороге мы пообщались более чем с десятком пастухов, посмотрели, как они живут. Жили они в целом не плохо.

Скоро мы поднялись на плато Шах-Дюз, на высоту более 3000 метров. Плато было шириной километров 30-40, мы пересекли его и остановились на краю бездонного обрыва. Напротив нас, сразу за широким ущельем, высилась покрытая ледниками и снегом вершина горы Шах-Даг, высотой 4700 метров.

Мы сели на краю ущелья перекусить. Мои спутники все время поглядывали на часы. Где-то в 14-00 они сказали:

- “Теперь смотрите!”

На противоположной стороне ущелья, с высоты более 3000 метров вдруг сорвался вниз водопад, как будто открыли неимоверных размеров водяной кран. Наверное, секунд 20 можно было наблюдать, как начало водяной струи летит ко дну ущелья. Зрелище просто невероятное, потрясающее.

Но еще более потрясающее зрелище я увидел минут через 40. Солнце зашло за гору и озеро, из которого вытекал водопад, стало замерзать. Вдруг водопад словно отрезали от горы острым ножом: появился конец водяного потока и стал стремительно падать вниз. Через примерно 30 секунд феерическое зрелище закончилось и мы поехали в совершенно уникальное (мне так сказали) высокогорное не то селение, не то город, в котором жили около 5000 человек.

Городок находился на высоте 2700 метров. Попасть в него можно было только летом на машине типа “уазика” или на вертолете. Дома лепились к горе, все были двухэтажными - на первом этаже размещалось помещение для овец, на втором жили люди. Крыша второго этажа нижнего дома служила двором верхнего дома. Дров не было, так как лес в этих местах не рос. Зимы бывали очень холодными - до минус 30. Отапливались брикетами (их, кажется, называли кизяком), состоящими из смеси овечьего навоза и сухой травы. Минимальным количеством овец у каждой семьи было такое, которое производило количество навоза, достаточное для заготовки топлива на всю зиму.

Но меня поразило совсем другое. В беседе с местными жителями выяснилось, что у них в их населенном пункте на пять тысяч человек нет совсем никаких магазинов, врача или хотя бы фельдшера, почты, телефона, бани, нет ничего. Мечети (мне так сказали) тоже нет. Школа на 500 с лишним детей сложена из крупной речной гальки лет наверное сто, а то и больше, назад. Профессиональных учителей, как выяснилось, нет. Жители сами себя лечат, сами учат своих детей (интересно только чему учат?), сами себе шьют одежду.

В эти затерянные в глубине Кавказских гор места жители пришли может тысячу, а может две тысячи лет назад, уходя от своих воинственных соседей. Язык, на котором они общаются, относится к древнейшим праязыкам, говорят что он даже был взят на учет ЮНЕСКО.

Поразили еще и то, что за все годы Советской власти, начиная с 1923 года и по настоящее время, в этом большом населенном пункте государством не было построено ни одного хоть бы завалящего домика.

По приезде в Баку я собрал у К.М.Багирова Председателя Совмина республики, министра сельского хозяйства (в его ведении находился посещенный мною горный населенный пункт), еще кого-то и устроил им по мотивам виденного грандиозный скандал.

А вообще по завершении каждой командировки я в обязательном порядке приходил к Кямрану Мамедовичу и очень подробно рассказывал ему, что хорошего и какие  упущения и недостатки увидел в этот раз в республике.

Разговор всегда происходил наедине, иногда полтора часа, иногда два, никто нам не мешал, Багиров всегда внимательно слушал, что-то записывал в свой рабочий блокнот, никогда ничего из сказанного мною не оспаривал. Я хорошо знал, что по сказанному будут приняты меры, поэтому своему начальству в ЦК КПСС не кляузничал. Однажды мы так проговорили около четырех часов, а потом Багиров предложил:

- “Борис Федорович, давай завтра с утра соберем руководство и аппараты ЦК и Бакинского горкома и ты все, что сейчас рассказывал мне, повтори им”.

- “Кямран Мамедович, мы с вами разговаривали почти четыре часа, такой длинный доклад  большая аудитория не выдержит”.

- “А ты все изложи за час”.

Такой разговор состоялся, длился он часа полтора и был проведен в стиле очень доброжелательной дружеской беседы, в ходе которой я с максимальной деликатностью высказал собравшимся довольно много неприятных вещей, ответил на их вопросы.

Багиров в этом совещании не участвовал, председательствовал Коновалов. Но сам Багиров мне потом сказал, что аппарату очень понравилось мое выступление и то, как проходила сама беседа.

(Продолжение  в главах «Офелия», «Конфликт» и «Прощание с Азербайджаном»).