У французов в московском плену 1812 года

                У ФРАНЦУЗОВ В МОСКОВСКОМ ПЛЕНУ 1812 ГОДА
              (Замечания действий французов, вошедших в Москву,
             узнанные во время двадцатидвухдневного у них полону
           бригадирным князем Петром Алексеевым сыном Волконским) (1)

    Император Французов Наполеон, во 2-й день Сентября 1812 года, в 5 часу пополудни, впустя свои войска в Москву по разным дорогам в четыре заставы (Калужскую, Тверскую, Смоленскую и на Пресненскую), остановился сам в Петровском дворце (2), и того ж дня распустили колодников из ямы, острога, рабочего дома и сумасшедших. А пред сим поутру главнокомандующий в Москве граф Фёдор Васильевич Растопчин повестил жителям о разобрании из арсенала ружей и сабель; но во время несения из оного, Французы, встретя их некоторых в Кремле, других на прочих улицах, всё отняли. До входа их, народ, узнав о смущении Москвы от содержащегося под стражею Московского купеческого сына Верещагина, выдававшего реляции, окружив его и бросив на него веревчатые петли, потащил с Лубянки чрез Кузнецкий мост Охотным рядом и по Тверской улицам (3). Когда в толпе народа его до смерти убили каменьями, толпа народа, пошед ко отцу его, который называл их злодеями и убийцами сына своего и с своей стороны повторил, что Француз будет в Москве, то его также, не выпустя из дому, убили (4).

    По входе в Москву войска Французские обратились тот же час разорять все дома, грабить жителей и церкви, разбивать кладовые и погреба, напившись все до пьяна; на другой же день, в ночь на 4-е число, зажгли Москву, и беспрерывный большой пожар продолжался более трех суток. Французы же пьянствовали до тех пор, пока питей не стало, а во время грабительства убили как Русских, так и своих немалое количество. С улиц мертвые тела и околевших лошадей не убирали, и трупы людей предавались знойному тлению; много же разными случаями со стороны Русских было убито Французов и брошено в колодцы, канавы, ямы и нужные места.
    Потом Наполеон въехал с гвардиею и гусарами в Кремль, в Грановитую палату. А по Москве-реке от Каменного мосту у Зачатейских бань загорелись леса, и за Замоскворецким мостом баржи с пшеницею; тут же нечаянно и с овсом сгорали.

    По монастырям для разорения и грабительств посланы были особые отряды, из коих один у Донского монастыря, не отворяя ворот, бился почти двое суток и, палив в оные из пушек, разбил часовни. Напоследок, ворвавшись, некоторых монахов перебили; церкви, кельи, подвалы и сундуки разбивши всю церковную утварь, ризы с икон, драгоценные камни и сосуды забрали и, вместе с иным нагрузя фуры, вывозили из монастыря целые трое суток, солдаты же наряжались в священические ризы. В Донском монастыре в это время находился и князь Волконский, как для поддержания охранения монастырского и сокрытия своего имения, так и по тем причинам, что он известился из объявлений градоначальника, его сиятельства графа Фёдора Васильевича Растопчина, что на Поклонной горе, по Смоленской дороге, будет сделано, с выносом Иверской Божией Матери, защитительное сражение, к чему приготовлено 150000 молодцов. Имея в том твердую надежду, он и сам приготовился на подвиг и с оружием своих людей согласил, монахов, а тамошнего наместника Донского монастыря упросил идти с образом Донской Божией Матери, хоругвями, при колокольном звоне, за Калужскую заставу на Воробьевы горы и защищаться противу неприятеля. По каковым обстоятельствам князь Волконский, отправя из Москвы жену, сына и невестку, сам, не смотря на бывшую у него болезнь, с одним сыном остался, имея дом свой близ Донского монастыря. Ожидая начатия дела, он увидал однако ж, что не будет со стороны правительства уже никакого сражения не предваренным. Сей то несчастный случай и вверг его во Французский полон, в истине чего он и ссылается на наместника того монастыря и вынужден был с братиею монастыря потерпеть равную участь, побои и грабительство. По истечении семи дней он вышел из монастыря, в свой дом. Из оного 24 Сент. с сыном и одним его человеком чрез вал, неподалеку от заставы, отправился на кладбище Лазаревского Воскресенья, потом пешком прошел лесом по Троицкой дороге до Маленьких Мытищ, где стоял пикет казаков. В Донской монастырь, по изгнании из келий монахов, ввели постой Французского войска, Египетских Арабов, Турок и Греков, и сии последние утверждали, что они отправляют богомолье, как и Россияне. Подобно сему поступали и с женскими монастырями; Алексеевским, Страстным девичьим, Рождественским, Егорьевским и Ивановским, которые не оставлены без гнусного поступка и посмеяния позорной наглости в церквах, делаемого над монахинями и другими женщинами. Не избежали же того и все приходские церкви: в них обдирали с образов ризы с жемчугом, брали вещи, паникадила, подсвечники и сосуды, и увозили на фурах, книги раздирали, а в иных церквах иконы кололи, иконостасы зажигали, також и целые церкви огню предавали; словом, вся великолепность и богатство были опустошаемы; церковная, утварь, ризы и прочие одежды всех церквей сожжены на выжигу золота и серебра, что делаемо было при Наполеоне в Кремле. Служба по церквам со дня вшествия Французов в Москву прекратилась, ибо заняли церкви под постои Французские солдаты: на престолах обедают, в печках варят пищу, внутри церквей ставят лошадей, а в других местах кладут фураж.
    Сверх того досталось в добычу неприятелю три магазина казенных с хлебом, приготовленным для провианта воинам и раненым солдатам, у Серпуховской заставы с мукой и крупой; в коммисариатском депо солдатские сукна, холстина, кожи, подошвы и прочие вещи; всё было найдено Французами и обращено в свою пользу чрез шесть дней после вступления.
    Вслед за сим в скором времени Французы нашли порох в одном погребе и тотчас перевезли в Кремль, поелику до прибытия их, т. е. 1-го Сентября, Российскими солдатами только часть из пороховых магазинов перевезена была и брошена в Москву реку.
    Во время продолжения своего грабительства добрались они до лежащих Российских раненых солдат, коих, на равную ж участь поставя, т. е. сняв обувь и рубашки, обобравши у них тряпки и куски хлеба, выгнали всех немогущих уже идти; которые были тяжело ранены, побросали во рвы, где они и погибли, а других сожгли.

    Был в казармах из числа раненых лейб-гвардии Измайловского полку солдат, собою видный; как входили к больным 2, 3 или 4 человека, то он, имея в левой руке кистень, а в другой 2-х-фунт. гирю, ни одного Француза не впускал, а то убивал или с помощью других в нужные места бросал, и истребил довольное число, о чем Французы узнать не могли, и сам остался в живых.
    Французы из-за Можайска везли было в Москву раненых до 40000 человек, но сделавши разбор, с тяжелыми ранами всех прикололи, а с легкими привезли в Москву и положили в госпитали. К больным для перевязывания ран были определены Русские женщины, на каждый десяток по одной; равным образом Француз в своей армии всегда имел и из своих национальных женщин при раненых на сто человек по одной, и при каждом его полку состояли доктор, лекарь и два подлекаря. Из больниц Петропавловской, Екатерининской, Голицынской и Куракинской больных всех неприятель выгнал и положил там своих; Шереметевскую ж всю сжёг, где небольшая часть и больных сгорела.
    Как вступил Французский император в Кремль, то никто из Русских пленных, даже гвардейских караульных постов, и Французские солдаты не отпускались. Около Кремля имелись караулы, и в них возили разного сорта лес, якобы на постройку батарей, но как зачатия оных видно не было, то сие справедливым почесть нельзя, а полагать надобно, что такое скрытное приготовление производилось для того, чтобы в неизбежном случае Кремль поднять на воздух. Близ святых ворот на горе, поставлена артиллерия до 40 пушек с припасами. Затем расставлена еще Французская артиллерия на конной площади, 33 пушки, лошади же её на Масленном дворе. На Девичьем поле с небольшим 40, под Новинском не более 30 пушек. А чрез 8—9 дней Французские войска обратились из Москвы отделениями; первоначально на Коломенскую, Калужскую и далее Серпуховскую заставы немалым числом; и выходили по 1000 и 2000 человек, что продолжалось дня четыре; наконец отправился 2-х тысячный корпус. Чрез полторы недели неприятель вышел на Владимирскую дорогу, по которой выжег селения и город Богородск. Они грабили добычу, ездивши по деревням большими партиями, верст за 40 и более, как им удастся, верхами на лошадях, с фурами, заряженными ружьями, пистолетами, и увозили сено, сжатую рожь, овес, разоряли все сельские обиталища, захватывали целые стада коров и овец, которых пригоняли в Москву на бойню, заведенную в церкви Петровского монастыри, и вешали мясо на иконостасах. При всем таком разорении Москвы, остались невредимыми дома князей Куракиных и Николая Никитича Демидова, к коим начальником при входе в столицу Французов, поставлены были для сбережения их в целости караулы и к воротам прибиты бумажные знаки.
По переводу сего, войска Французские не только не имели фуража, даже и хлеба в Москве; иным солдатам три дня провианта не выдали, кроме картофеля, в коем тоже был большой недостаток. И когда засеянный по нивам картофель весь Французами и Российскими пленножителями столицы выбран был, то обратились сыскивать по домам у жителей и где находили, обирали, и всякий Французский солдат и чиновник впрок его готовил.
    23 Сентября Французский император дал приказание находившемуся в Москве войску выступить в поход, стоять по деревням и кормиться в оных. 24 числа в вечеру вышел корпус из его уже гвардии, состоящий из 2 полков, по Дмитровской дороге на город Дмитров, чтобы пробраться в посад Троицко-Сергиевской Лавры, полагая на двоякие удачи: чрез Александров на Владимирскую дорогу, либо на Ярославль. В туже ночь, по Дмитровской дороге, сожги два селенья. По сему последнему тракту Французы опасались казаковъ, стоявших в Малых и Больших Мытищах и д. Тарасовке, почитая, что их находится там, около 5000 челов., на самом же деле их стояло всего только 178 казаков. Однако наши, занимающие сей пост, казацкого полку Денисова, по командам майора Победного, забрали в плен, кроме убитых, 300 челов. Французы, войдя в Москву, всевозможными способами, ласкательством, угрозами и даже подкупом добивались узнать от Русских, где стоят казаки и где находится генер. Платов; для этого они ловили Русских по дорогам и опрашивали их. За открытие чего-либо Французы обещали большие деньги, браня при этом Платова и его корпус, что они делают Французам большой вред. Впрочем, никого они и не могли так страшиться, как его. Вот что случилось при кн. Волконском.
    24 Сентября того полку пятидесятный Иваненков, при Больших Мытищах, в поле, с помощью 5 мужиков, которые были верхами, взял из Французской пехоты 25 челов. четырех в плен, в том числе одного ранил.
    По таковым обстоятельствам при Французском императоре Наполеоне в Москве осталась уже небольшая часть войск и гвардейских телохранителей. У него было с небольшим 7000 человек, а среди полевых приметным образом видна была убыль, так что крайне мало по Москве можно было их видеть, и некоторые дома на форштадтах совершенно очистились от постоя; да и сами Французские солдаты утверждали, это из всего войска, пришедшего в столицу, стало около оной с небольшим 80 тысяч.
    Французские войска находились от Москвы расстоянием в 19, 25 и 40 верстах, по дорогам Рязанской, Серпуховской и Калужской; в сих постах стояли войска Польские, Австрийские, Еврейские, Итальянские и Голландские, да немалое число, по слухам, стояло лагерями, у коих вовсе не было палаток; по заставам же никаких караулов не содержалось. По дорогам Воскресенской, Владимирской, Ярославской, Дмитровской, Смоленской и Санкт-Петербургской расставлены были небольшие пикеты в 5, 10 и 15 верстах. По Смоленской дороге, до самого Можайска, никакого жилища не осталось, кроме, что в деревне Татарке пять дворов, но жители в них не живут, а все скрылись по лесам, собственно от набегов Поляков, из числа коих некоторые бегут, а другие по дорогам шатаются для встречи грабительств и снискания дневного себе пропитания.
    Князь Волконский, узнав, что вотчина его, состоящая за Можайском в селе Горетове (5), расстоянием от Москвы в 120 верстах, вся разорена, послал в свою усадьбу из дворовых людей шесть человек, но по невозвращении их, не получа оттуда подробного сведения, отправил нарочного. Оказалось, что господский хлеб, лошади, скот уже взяты Французами, а крестьяне (940 душ) ограблены и, разойдясь по лесам, живут в шалашах. Князь приказал своим крестьянам уходить в Саратовскую его вотчину на собственную его землю и селиться, в руки же Французов не попадать.
По Костромской дороге Французских пикетов вовсе нет, поелику тут стоят наши казаки, не более как верстах в 2 и 3-х содержат разъезды на защиту деревень и около Измайлова, куда и Французы никаких набегов не делали.
    Император Французов, живя в Кремле, выезжал из оного в монастыри Донской и Девичий, окруженный своею гвардиею, в двуместной коляске четвернёю на Английских лошадях; ставни в коляске закрывались, так что видеть его было нельзя, и когда он ездил верхом к Донскому монастырю, Французский инженерный офицер, объезжая вокруг этого монастыря, снимал с него план.
    В доме его, князя Волконского, у Донского монастыря, был поставлен постоем 5-го Французского корпуса полковник с майором, капитаном, двумя поручиками, подпоручиком и некоторым отделением солдат, от коих князь слышал в разговорах и похвальбах (а более от переводчика Турка, крещеного в православную Греческую веру, Константина Антонова), что будто Смоленск и Москва достались им подкупом и стоили их императору издержек: первый 4, а последняя 40 миллионов. К тому ж и сам их государь для достижения сей цели пользовался разными путями и трудился в этом направлении восемь лет, как наприм. и в исполнении способа, относящегося к смерти графа Каменского (6).
    Наполеон, по миновании двух недель, издал правила возвести их жителям Москвы чрез напечатание афишек на Французском и Российском диалектах; учредил порядок полиции и к соблюдению народного продовольствия Городскую Думу, безопасность и спокойствие возложил на главнокомандующего, по частям же город поручил двадцати комиссарам или частным приставам и двум полицмейстерам, по силе воинского устава назначив коменданта. В состав Городской Думы выбрали из Французов, как полковых, так и в Москве оставшихся иностранцев, а городского голову и к нему сочленов из Русских купцов и мещан шесть человек, коим для знаков даны чрез плечо красные ленты; частные же приставы различены белыми чрез руку лентами.
    22 Сентября Наполеон оповестил, что где церкви не разорены, там отправлять по-прежнему богослужения, которые в 2—3-х церквах и начали производить, не только утренние часы, но и вечерни, а обедень, за неимением муки на просфоры и красного вина, не служили. Потом чрез афишки объявил: 1-е) что грабительство, делаемое Французским войском над Русскими, запрещено под страхом ружейного расстреляния, 2-е) что Богу угодно ниспослать его на Руссию и расторгнуть узы невольничества и дать закон, 3-е) что Французский император намеревается в Москве зимовать и сделать перемирие, 4-е) вызывал, как из живущих в Москве, так и из других мест, желающих производить торговлю, особенно тех, которые оную имели, и обывателям всякого звания по-прежнему разрешалось селиться в Москве. Эти объявления были прибиты на гранитных столбах. Сверх того Наполеон приказал открыть трактиры близ Креста у Сухаревой башни, а на продажу калачей, Французских и пресных хлебов и ржаных учреждена Французская пекарня у Калужских ворот, где хлеб продавался 10 коп. сер., да при участии Евреев была устроена подвижная продажа простого вина, одной только бочки, которую возили но улицам и продавали: штоф по 4 р. 30 к., бутылку 1 р. 72 коп. сер., без вычета, ассигнациями, а медные деньги не принимались.
    Жившие в Москве иностранцы, выезжавшие за границу, природные Французы, Немцы из Русских, выпущенные из ямы, острога и рабочих домой колодники и другие распутные мещанского звания люди, употреблены были в шпионы, которые везде по Москве провожали Французов и указывали им всякие потаенные места, где хранились вещи. После этого Французский император разрешил давать Московским жителям билеты для выхода из Москвы в те заставы, где есть его войска и места им взятые. Таких билетов роздано было множеству народа всякого звания, в том числе и чиновникам Российской службы; по оным доходили только до Французских войск, а тут заставляли мужчин добывать им фураж, возить дрова, воду, а женщин мыть на солдат белье, печь хлебы; других же, обрав с них последнюю одежду, обращали босых и нагих обратно в Москву.
    По окончании пожара некоторые жители столицы имели дома и квартиры, многие же всякого звания с женами и малолетними детьми обоего пола, более 2000 человек, жительствовали, не смотря на холод и голод, в шалашах по берегу Москвы-реки, близ Крымского мосту, на лугу графини Орловой; другие ж остались в простенках развалин горевших домов, куда во множестве пришел народ из разоренных деревень. Также было сделано чрез афишки объявление чтоб те хозяева, у коих остались в целости дома, являлись за получением билетов на безопасность оных, и вместе с выдачею билетов к ним ставили Французский постой, на который хозяин дома был уже обязан всё работать и продовольствовать дровами.
    Наполеон отдал приказание повестить Московскому народу, что по расследовании дела о пожаре Москвы пойманы зажигатели, которые были не из Французов, а из самих Русских, и что виновные повешены у Тверских ворот, близ Страстного монастыря, на Фонарных столбах: семеро Русских за сделание ими зажигательного состава и шесть Французов, итого 13 челов., с Французскою надписью на плечах: «зажигатели Москвы». Ярлык каждому из повешенных прибили гвоздем, что сделано было по прошествии двух недель для того, чтобы затмить всё сомнение, как выжжена Москва. Сие обнаруживается тем, что повешенные тела были из числа уже убитых, трупы которых лежали на улицах. Хотя и последовало приказание Наполеона удержаться войскам от грабительства под страхом смертной казни, однако ж удержались от этого по одним лишь домам, и то потому, что грабить было нечего, а по улицам, если встречался Русский, то его обыскивали, раздевали, разували и всё у него отнимали, отзываясь тем, что Наполеон их не кормит и не одевает. Между прочим, Французы сказывали, что если бы под Можайском продержали их войско ещё дня 4 или 5, то они легко бы все пропали с голоду, и им пришлось бы всем сдаться, хотя они и имели такие кровопролитные, никогда почти невидимые сражения, как под Смоленском и Можайском. Теперь же Русские принуждены на Французов возить обозы, почему всегда схватывают их под свои ноши и заставляют носить за собою, а Француз, обнажа саблю, погоняет по ногам, не исключая никакого звания и женщин, который терпят злейшую участь. Из числа вышеозначенных шпионов многократно приходил в дом князя Волконского живший у полковника Сергия Николаевича Голицына водочный мастер, получавший годового жалованья 10000, Петр Иванов сын Ларме, с Французским генералом, правящим должность коменданта, для обысков в доме под видом желания достать для генерала людей, коляску и продажных вин, а, наконец, оказался он, Ларме, уже офицером Французской службы, который с вестовым разъезжал по Москве.
Хотя в Москве оставалась и небольшая часть войск, но голод, за неимением хлеба и фуража, увеличивался; не менее того ощущался недостаток в амуниции. Все это сильно раздражало Польское и другие войска, так что они были весьма недовольны Французским императором; да и настоящие чиновники и солдаты Французские роптали по случаю приближения холода и недостатка во всем. Они даже принуждены были употреблять в пищу воробьёв, сорок, галок, грачей и ворон. В виду того, что Наполеон остался в Москве с малым войском, между Французами пронесся слух, что он намеревается идти и пробраться во Францию. Наполеон дал приказание своему войску следовать за ним, некоторых кавалеристов выслал стоять и кормиться по деревням, где только удастся, с тем, чтоб всякому быть в готовности. Французы, имея в своих руках большое количество награбленных ассигнаций, продавали их оставшимся жителям Москвы за серебро за самую малость. Таких бумажек, также сукон и прочего, должно было знатное число остаться внутри Москвы и у живущих около оной.
    Князь Волконский дорогою, как на пикетах, так и в городе ни от кого не мог узнать, где находится наша главная армия, а потому решился явиться в Ярославль к его высочеству (7) с представлением сей бумаги.
    На подлинном подписал: бригадир князь Петр Алексеевич Волконский.

                (Сообщено А. А. Титовым)

____________________
Примечания:
(1) Это родной племянник Московского при Екатерине II-й главнокомандующего князя
Михаила Никитича Волконского. Он род. В 1759 г., умер в 1827. Женат был на графине Софье Ив. Генриховой. Три сына их не оставили потомства.
(2) Переехал позднее туда из охваченного огнем Кремля. П. Б.
(3) Прикончен Верещагин (уже за несколько недель перед тем приговорённый Сенатом к смертной казни) в Брюсовском переулке, близ церкви Рождества на Овражке. П. Б.
(4) Покойный К.Т. Солдатенков, проезжая однажды со мною по Рогожской улице, указал мне на дом Верещагина (богатого старообрядца) против церкви Симеона Столпника. П. Б.
(5) Место ссылки великого канцлера графа Бестужева-Рюмина. П. Б.
(6) Умер в Одессе 4 Марта 1811 г. По некоторым сведениям был отправлен по приказанию Наполеона.
(7) Т.е. к герцогу Георгию Ольденбургскому. П. Б

«Русский Архив». III. 1905. С. 351 – 359.