За эписто!

Part II










Два двойных листка из школьной тетрадки в клеточку. Нервный неровный почерк. Середина весны 1998 г.



Дорогая мама!

       Так хотелось поздравить тебя с 8-м марта, но денег не было даже на копеечную открытку. Кругом все веселятся, а я с температурой сижу в четырех стенах, потому как с пустыми руками в гости (где хоть перекусить можно) не пойдешь, а одна роза в киоске 16 тысяч стоит, одна гвоздика --- 6 тысяч. Плюс на метро туда и обратно 4 тысячи заплати. Так вот все эти три праздничных дня и проболел, никого при этом не кляня и на судьбу не обижаясь. Постился я и после праздников. Говорят, это очень полезно. Каждый день с ужасом ожидаю, что человек, арендующий эту 1-комнатную квартирку далеко от центра города, позвонит и прямо скажет: «Когда ты, мил-друг, освободишь жилплощадь?». Если бы он так сделал, тогда мне совсем труба дело: в гостинице (самой наиплохонькой) одна ночевка стоит 50-60 тысяч. Можно в крайнем случае примоститься на раскладушке у знакомых по Магадану (их пятеро живет в двухкомнатной квартире), но, как показала практика, работать или даже куда-то по телефону позвонить в такой обстановке сложно. Опять же стираться-мыться надо, а у них и так ванная с туалетом в очередь эксплуатируются. За стол садятся, тебя приглашают, а ты чувствуешь себя даже не наглым нахлебником, а мошенником, который у детей норовит последний кусок хлеба отнять.

         Короче, одному легче --- никому ты не мешаешь и тебе никто на ноги не наступает. Ошибся в чем-то, должен себя одного винить, а не людей. Однако без денег и одному непросто. Наступили дни, когда я могу гордо сказать, что выражение «ни крошки хлеба нет» меня не касается: как раз крошки-то у меня остались. И я эти крошки аккуратно делил на завтрак, обед и ужин. На балкон иногда вороны и голуби прилетают, но соблазн поймать пернатое существо себе на пропитание преодолели совокупно мои: лень, отсутствие опыта и страх убить живое существо.

       Очень выгодно «Геркулес» покупать. На оптовом стоит пачка 3 тысячи, а растянуть ее на неделю можно запросто, если соблюдать сдержанность и режим экономии. Полкило самой дешевой фасоли тоже можно семь дней есть. А уж если в доме и овсянка, и фасоль, это уже праздник, честное слово! Переведешь чисто случайным базарно-магазинным заказчикам какую-нибудь инструкцию, получишь сотню --- и счастлив безмерно: десять дней на эту сумму прожить можно при желании. Половина уйдет на транспорт, а на вторую половину крутишься, как блоха на гребешке.

       Честно скажу, приходят порой совсем черные мысли. Сатана подталкивал, но Бог спасал от крайнего уныния, которое, как ты помнишь, является одним из смертных грехов. Голод можно физическими упражнениями глушить и прогулками забивать. Вместо завтрака зарядка у открытой настежь форточки, ледяной душ, обтирания. Вместо обеда часовая ходьба по парку с улыбкой детям и их мамашам-бабусям. Вместо ужина часовое лежание в ванне. Главное, не думать о жратве и почаще вспоминать дорогих тебе людей.

        Первые две недели куча денег еще на телефонные звонки улетала (за трехминутный разговор бросай в аппарат жетон за 2 тысячи). Поэтому, когда я очутился здесь на Кастанаевской (с бесплатным домашним телефоном!), почувствовал себя на седьмом небе и впервые понял слова Мэрилин Монро «Мой лучший друг --- телефон».

          Потом при очередной стирке нашел твою волшебную булавку (помнишь?) --- тоже морально как-то поддержался. А тут вдруг морозы отступили, простуды мои начали кончаться и после 60 или 70 звонков во все концы (каждый раз еще и ехать в издательство надо, руки жать, рукописи показывать, убеждать, что товар первоклассный) наконец начало что-то меняться и проясняться. В одном издательстве («Эксмо» называется) вроде крепко зацепился, предложив им перевести Айзека Азимова. Но они поставили условие: обязательно покажи оригиналы! Пьесу свою я отдал Хазанову, но Геннадий Викторович сам слишком занят, чтобы лично прочитать, а его милая литконсультантка в Трубниковском переулке, как обещала 15 февраля позвонить мне, так и «звонит» по сей день. «Эксмо» требует показать книжки Азимова, чтобы выкупить у американцев авторские права. Я дозвонился до Казакова Саши, Казаков передал мою просьбу Сергею и тот отправил книжки в Москву мне на фирменном поезде «Сура». Вход на вокзалы теперь, как до 1917 года, платный или по предъявлению билета. А ведь до Казанского вокзала тоже надо как-то доехать, пешкодралом не доберешься. У меня в кармане последняя десятка. Тупиковая ситуация. Надо бы где-то еще подзанять. Смирил гордыню и позвонил Эмилии Сергеевне. Спасибо ей, святая женщина Назначила встречу в метро и сотню безвозвратно одолжила. Дай ей Бог всего-всего. Да, время калечит людей! Милька потолстела страшно и будто ниже ростом стала за незаметно пролетевшие 30 лет. Сделала мне комплимент: «Зато ты такой стройный. Хорошо выглядишь». Я скромно ответил: «Только это у меня и осталось». Улыбка у Мильки по-прежнему ослепительная и она обворожила меня ею на прощание.

     В понедельник я помчался на встречу с редактором Шкуровичем с книжками Азимова в зубах. Издательство наконец выдало мне аванс, а я по договору обязался перевести эти 600 страниц к маю месяцу. Всё мама в Москве непросто. Где улыбаться приходится на пустой желудок, а где чуть не кулаком по столу стучать и наивно шантажировать: не возьмете товар, сейчас же пойду к вашим конкурентам! В столице народ зачастую радушный, но копейку считать умеют, а врут почти так же часто, как в Пензе.  В тот же понедельник, уже имея аванец в кармане, покатил в редакцию одной мелкой газетенки. За эти выходные нарисовал им кроссвордище собственного сочинения и теперь предложил принять и рассчитаться. Поторговались немного, но приняли и сразу рассчитались на месте --- по 10 центов за слово! В Москве, мама, все цены в долларах и центах. То есть, если бы в «Эксмо» не срослось, я бы жил какое-то время на кроссворд этот, а ежели б с кроссвордом прогорело, доедал бы Лилькину сотню. Я тут говорю иногда москвичам, что живу на один рубль в день. Москвичи уважительно кивают головами, но по выражению глаз сразу видно, что не больно то они в мой экономический аскетизм верят.

     Молюсь за тебя каждый день. Надеюсь, что хоть Пенза меня морально поддержит в моей столичной борьбе за существование. Береги себя. Обязательно гуляй побольше. Часть аванса отправил вам с Серегой. Я тут грипп йодом лечил. Развел настойку водой в отдельном пузырьке и в ноздри капал. Помогло. Голь на выдумки хитра. Целую, обнимаю. Со Светлым Христовым Воскресеньем. Юра.





 
Пара листов из общей тетради небольшого формата. Верхняя и нижняя кромки текста слегка размыты. Писано в тот же период голубыми чернилами из наливной авторучки.


Мама, здравствуй!

Ничего срочного. Пишу просто, чтобы пообщаться. Извини за навязчивость. Всё пишу и пишу, как будто развлекаюсь или делать больше нечего. Предполагаю два варианта. Либо специально отвлекаюсь на переписку, чтобы отдохнуть от долбежки по клавишам пишмашинок. Кончики пальцев побаливают. Из-под ногтей даже кровь иногда сочится, но это, конечно, временно. А скорее всего, это у меня подсознательное: пытаюсь таким образом извиниться за слишком долгое молчание.

       Мама, я почему-то совсем не верю постсоветским великомученикам, которые, убив на щеке комара, орут на весь белый свет: а вот при Советской власти комары не кусались!
      Со мной после 25 января произошло то же самое,  что могло случиться с моим дедом, а твоим отцом Иваном Васильевичем: уехал зимой в далекий и большой город на заработки. Повезет, приедет с деньгами. Не повезет, никто об его голову горшки бить не станет, хотя и смеяться от радости никто не примется.

      Итак, я живу в большом 8-этажном кирпичном доме  на отшибе от центра. Дом строили (как я выяснил детективным способом) для ветеранов-силовитков. Отопление (особенно в морозные дни это приятно ощущать) греют щедро, напропалую. Но иной раз что-то в котельной не срабатывает. Тогда простыня согревает плохо и приходится спать в верхней одежде, а не то еще простуду схватишь. А когда ненароком схватишь, накрываешься курткой, снятой с вешалки.

      В целом условия для работы идеальные. Никто ничем не отвлекает. Перекрытия сделаны настолько по-человечески, что ни кашель из-за стенки не слышен, ни прыгающих потолков не наблюдается. Так порой принесет откуда-то отзвук работающей бытовой техники или обрывок собачьего лая. А в общем тишина и покой.  Еще в ванной пол всегда теплый! Видать, трубы под кафелем проходят. Кафель, правда, старенький, стремный,  тертый и кое-где уже отстает. Единственная комната отделена от прохода в кухню раздвижной, как в вагонном купе, самодельной дверью. Предполагаю, что сделал это приспособление еще хозяин-силовик. Судя по небольшой библиотечке, боевой летчик, участник ВОВ. Потом он отдал Богу душу, вдова начала хворать и родственница ее сдала в богадельню. Или бабушка сдала квартирку внаем, а сама самоустранилась в дом для престарелых. Правопреемники (или сама бабуся) по договору сдали хату художнику Грише, дай Бог ему здоровья, в Гриша пустил в нее меня, сирого. Гриша, мама, 850-летие Москвы в прошлом году оформлял, а в последний раз мы с ним лично встречались аж 30 лет назад в Пензе в военном городке. Первоначально Гриша пустил меня на два дня, но живу второй месяц --- пока не выгнали. Иногда давние подруги хозяйки звонят, передают ей приветы и поклоны.   
   
      В комнате и кухне на подоконниках горшки с геранью и какой-то ярко-зеленой экзотикой, которая через неделю после моего появления взяла да и расцвела. Поливаю ее и думаю отломать росток, отвезти в Пензу и подарить тебе. Ты ведь любишь. Еще от бог знает каких хозяев стоит на тумбочке черно-белый ветеран «Рекорд», какой и у тебя самой был в твоей комнате, только чуть побольше Теперь «Рекорд» этот не только подставкой для цветов служит, но и показывает разные программы. Наслаждаюсь, не обращая внимание на полосы и прочие дефекты и помехи. Зато проводное радио на кухне работает идеально, напоминая мне о быстротекущем ходе времени и особо важных новостях в окружающем мире.

      Раза три или четыре выходил на не заклеенный на зиму балкон --- обозреть окрестности. Окна выходят во внутренний двор, который пересекает по диагонали проходная тропа. Справа несколько гаражей-ракушек, чудесным образом уцелевших от сноса. В небо уходят березы и еще какие-то лиственные деревья. Нетрудно представить, какой тут в брежневские времена был рай: прежде всего тихо --- если не считать периодически орущих вечно обиженных чем-то ворон. Летом все эти ясени и клены дружно поглощают углекислый газ и прочие продукты городской цивилизации и источают чистейший кислород с озоном. Магазины под носом плюс базарчик у метро, станция которого «Багратионовская» в десяти минутах ходьбы. Прачечная тоже недалеко, наверняка и поликлиника где-то под боком… И тут с Ельциным пришли проклятые дерьмократы и все порушили. Ельцин, как проснется, сейчас Потанина кнопкой звонка вызывает. В одиночку, вишь, водку жрать ему не сподручно, вот они с Потаниным на пару и хлыщут. А Наина им закусь подает и огуречным рассолом по утрам поит. Народ голодует, а им в Кремле веселуха и бал, и карнавал!.. Это старички на скамейке вот так вот дебатируют. Кормят голубей, рассказывают, у кого чего болит и кто опять помер.

     Кстати, как ты там мои письма читаешь? Через микроскоп, напрягая глаза, или с Серегиной помощью? Носишь на второй этаж к Лизавете? Я раньше не давал обратный адрес, потому что не был уверен, оставят меня в этом райском уголке или выкинут на асфальт. Жаль было бы расставаться с этой однокомнатной кельей и ванной --- хоть после многих недель отмылся и отстирался. К тому же мой (в смысле квартирный) почтовый ящик на первом этаже перманентно вскрыт, а закрыть его ключа нетути. Пришлось за свой счет сделать дубликат дверных ключей от квартиры для Гриши. Минус 50 р. из моего нищего бюджета, зато и ему удобно наносить свои внезапные визиты, и я не даю повода для экстрадиции.

     Тараканов, мама, в Москве нет. Раньше, конечно, были, но потом появились новейшие западные морилки и восточные травилки и таракастам пришел полный капут, что весьма приятно. Крыс да, лично видел у метро «Арбатская» около полуночи. Одна некрупная такая крысятина спокойно поглощала то, что пешеходы, не доев, побросали на снег мимо урн. Задержек пенсий в Москве, в отличие от города-героя Пензы не наблюдается. Все номера домов по ночам подсвечиваются, не заблудишься. В подъездах на площадках лампочки горят вовсю круглые сутки (по крайней мере, в нашем доме). Я пенсионеру одному говорю, ведь это расточительность. Он не понимает: «А что делать, если без света темно?». Я вспомнил, как в ФРГ в коридорах лампочки на фотоэлементах и никаких выключателей не надо: вошел кто-то в коридор, зажегся свет. Зашел к себе --- выключился. Пенсионер зевает: так это у них там за границей с жиру бесятся. Хотел я его поправить --- это у нас бесятся, раз экономить не желают, но сочувственно покачал головой. Зачем переубеждать москвича, знающего все на свете. На погоду москвичи старшего возраста дружно жалуются всегда и при любой оказии. Эти горькие ламентации подхватываются желтой прессой и проамериканскими электронными СМИ. На Ралио России она дама всю дорогу жалуется: «Погода под стать положению в стране».

   Сидим перед поездом курим, пенсионер заводит всю ту же песню. Я осторожно возражаю старичку, жалующемуся на слишком теплую зиму: «А вы предпочли бы, чтобы город и страна не экономили на обогреве? Вам понравилось бы возвращение морозов 70-х, 60-х, 50-х годов? Чтобы машины поминутно бились на покрытых льдом и снегом дорогах, а «МК» рапортовал, сколько замерзших насмерть москвичей обнаружено в сугробах?». Старичок внял моим доводам, но добавил с улыбкой: «Все правильно, но градусов 12-15 морозца не помешало бы». Я сказал, что при встрече передам его пожелание лично Лужкову.

    Как-то брел по Кастанаевской в будний день в сторону большой автомобильной развязки с рекламным щитом: «Слушайте радио. Всё остальное --- видимость!». Детский голос: «Смотрите, смотрите на меня!». Я посмотрел. Румянощекий шкет, сделав «ласточку», катит щеголем на скейтборде (там тротуар немножко под уклон идет). Катит и на меня оглядывается. Я похлопал ему в ладошки: молодец, браво! Черт их знает, юных москвичей, к каждому в душу не заглянешь. Но этот пацан не просто шоу устроил, а был по-настоящему счастлив и хотел с кем-нибудь поделиться своей радостью.
   
      На углу напротив нашего дома поганцы расколотили уличную телефонную будку и трубку «с мясом» оборвали, срывая злость на беззащитном аппарате. Что ты думаешь? За сутки новое стекло вставили и аппарат отремонтировали, хотя следующий аппарат находится чуть дальше в пределах видимости. А в Пензе и Пятигорске когда телефонные будки разгромили и ликвидировали, что произошло? 
    
     Повсюду в Москве богатая (даже богатющая!) реклама, хотя частенько попадаются грамматические ошибки и всякие идиотизмы. Мебельный салон «Фронда». Круто и глупо, причем тут фронда? Дешевая карамель «Топ-шлёп» --- название для тапочек или ортопедической мастерской, но уж никак не для конфет.  Или на Новом Арбате ресторан «Япона мать» --- сразу видно, чей это кабак и для какого быдла предназначен.

Но бывают и приятные исключения. Аптека с вывеской «36 и 6» --- хорошо и в тему. На улице Большая Полянка мне очень приглянулось горящее в темное время стеклянное «окно» на обыкновенном газоне. В нем голова красивой девушки улыбается и «рекламная» надпись: «ПРОСТО ТАК». Настраивает на добрый лад и греет душу такой скромный сюрприз.

Там же я как-то ночью бежал на станцию метро. Стоят на узком тротуаре человек 10-15. Подумал, очередь куда-то, но поздновато для очереди. Интуристы? Дипломаты? Нет, вроде, на русском языке говорят. Посмотрел и я туда, куда они головы повернули. Увидел ярко подсвеченную изнутри и снаружи церковь с колокольней. Красиво.     Бумага на пределе. Люблю. Целую. Желаю здоровья. Сереге привет. Спасибо за моральную поддержку.
     Юра.



Почтовая карточка 1954 года. Зеленый Герб СССР в центре. В правом углу 40-копеечная марка зеленого же цвета. В левом углу диагональная надпись:


Напамять/ дорогим/деткам/от бабушки/.

На обороте цветное фото «ИНТЕРЕСНАЯ КНИЖКА» Д. Бальтерманца (того самого знаменитого официального  кремлевского репортера!). На плетеной скамеечке девочка с громадным красным бантом. Мальчик с челкой, как у меня 4-летнего рассматривают книжку в мягком переплете с картинками. Милый привет от бабушки Лены. Которой я в глубоком и глупом детстве страшно нагадил по подсказке соседского по даче красивенького московского мальчика. Каюсь и по сей день. 


Открытое письмо. Издана открытка в 1955 году. Цена 20 к. Нарисованы две плюшевых игрушки ---коричневый мишка с барабаном и серый зайка в клубничного цвета юбке с трубой. На обороте большими оранжевыми буквами старательно написано:
ПАПА ЮРАЛЕА
ЮРА
ЛЕНА  МАМА
Проба пера пятилетней сестренки Лены. Трогательные к





Квадратный листок с текстом по диагонали:

МАМА

В полном разгаре страда
деревенская… Доля ты! --- русская
долюшка женская! Вряд ли труднее сыс-
кать……Бедная баба из сил выбивается.
Столб насекомых над ней колыхается, жалит,
щекочет, жужжит! Приподнимая косулю тяжелую,
Баба порезала ноженьку голую --- некогда кровь унимать!
Эти замечательные стихи /,/ написанные русским писателем Н.А.
Некрасовым, в течениИ многих лет поражали читателей. Сколько песен, поговорок, стихов сложено в честь
женщин, а значит в честь наших
мам. Я очень люблю свою маму.
Да и кто не любит? Моя мама
добрая и ласковая, веселая и
строгая. Мама мне кажется
красивой. У нее каштановые глаза,
черные волосы, красивые губы.
Мама смеется очень редко. Это
меня очень огорчает. Я
стараюсь маму развеселить /,/
и мне бывает очень приятно,
когда моя мама
на мой рассказ улы-
бается. Мама
работает в
/окончание на обороте//
детской больнице.
Она часто мне рассказы-
вает о больных детях, и я уве-
ренНа, что они любят мою маму.   
Я хочу во всем быть похожей на мою
маму, так как я знаю, это мой основной
долг.

Оценка за это школьное сочинение дробью за содержание и грамотность:

5/4.

Приписка мамы фиолетовыми же чернилами: 1964 г. 8-ое марта.


    


Двойной лист фирменной почтовой бумаги с алой гвоздикой в правом верхнем углу. Даже через три с половиной десятилетия эпистола пахнет духами «Вечерняя Москва». Письмо поистрепалось и ярко иллюстрирует английскую идиому dog ears, как англосаксы называют истрепанные углы страниц в старой книжке. 74-й или 75-й год.
 

Здравствуй, моя двойная тезка по инициалам, моя дорогая Е.С.!
 
 Житье мое девичье протекает тихо и безсобытийно. Даже обидно. Кругом, как в песне, люди встречаются, люди влюбляются, женятся, а у меня все пресно и неинтересно, если не считать роман с шемышейским комбайнером, которого я в каком-то затмении приняла за шукшинского богатыря. Это все мой высокооригинальный братец наколдовал. «Открыл» он для себя Шукшина, еще когда на заводе слесарил и на стенку портретик Василия Макарыча рядышком с «Битлз» повесил. У него там у дивана целый коллаж кумиров и странных символов: самопальная фигура хоккеиста с тремя коронами на груди, а в руках швабра, которой он толкает перед собой по льду шайбу. Что сие может означать, один аллах ведает. Еще там черно-белый Мавзолей из старой «Родной речи» с надписью на фасаде «ЛЕНИН», а ниже «СТАЛИН». Портретик застенчиво улыбающейся крестьянской девушки Мурильо. Форсирование брода на таитянской картинке его любимого Гогена. Какая-то восточная магическая мозаика с танцующими фигурками, взявшимися за руки. Мать во время каждой уборки пытается убрать весь этот малосоветский агломерат (Юркино собственное выражение), но я убеждаю: пусть повисит еще маленько. Он обещал вернуться со своего Севера только в случае, что настенный коллаж все еще ждет его. Ему хорошо там в Магадане. Женился второй раз. Благоденствует, устроился в АН ССР, работает у академика Шило, который ему мирволит (еще одно выражение моего братца).

       На инязе до сих пор Юрку помнят. Отсвет его славы упал и на меня, грешную. Студенты нет-нет да и запоют песню «Манкиз» I’m a Believer в давнем переводе Юрия свет Александровича. Даю тебе и американский подлинник и перевод моего братца:


1. I thought love was only true in fairy tales --- Думал я, любовь бывает в сказках.And for someone else but not for me --- Думал, что она не для меня.
Love was out to get me. That’s the way it seems --- Любовь за мной гонялась. Нет, отказалась.
Disappointment haunted all my dreams --- Я разочарован навсегда.
REFRAIN: Then I saw her face ---  ПРИПЕВ: Вдруг --- ее лицо.
Now I’m a believer --- И теперь я верю.
Not a trace of doubts on my mind --- Сомнений нет и следа.
I’m in love. Oh! --- Вижу лик любви --- о!
I’m a believer, I could not leave her --- И теперь я верю, и теперь я верю
Even if I tried --- Ее не покину  никогда.

2. Thought love was more or less a given thing --- Думал я, любовь --- всего лишь данность.
Seems the more I gave the less I got --- Но терял я больше, чем нашел.
What’s the use of trying? All you get is pain --- Напрасны все старанья, если ждут страданья.
When I needed sunshine I got rain --- Я мечтал о солнце --- дождик шел.
 
Каково?


Володя Леплейский, Женя Исаев и другие великовозрастные  «члены Юркиного кружка» в восторге от этого шедевра, но я и прочее племя младое незнакомое спокойны и имеем свои собственные достижения. Как-то в 67 или 68 году Юрий Александрович продиктовал мне оригинальный текст песни Тома Джоунза (это братец повторяет, что читать фамилию нужно так, а не «Джонс») про Дилайлу.

Оказалось, что за образец была взята МАЛЬТИЙСКАЯ народная песня. Я, конечно, впечатлилась и тоже попробовала свое переводческое перо. Получилось вот что:


Раз, проходя мимо дома ее, я увидел:
Тень незнакомца мелькала в вечернем окне.
Она была моею (She was my woman),
Но вдруг изменила и я запылал, как в огне.
О, моя Дилайла…
Почему, Дилайла? (Why, why, why Delilah?)
Я увидел, что любви конец пришел,
А был ведь уверен, что будет все так хорошо.


Ночь уж кончалась, когда тот субъект удалился.
Улицу я пересек и в дверь постучал. (I crossed the street to her house and she opened the door)
Она смеясь стояла (She stood there laughing)
Но вдруг побледнела, когда я занес свой кинжал.
О, моя Дилайла!
Как же так, Дилайла?
И пока никто не пришел на шум,
Прости мне, Дилайла, измены простить не могу! (Forgive me Delilah, I just could not take any more).


Ленок, согласись, гениально? А Ободзинский и другие теноры и баритоны на весь Советский Союз поют про какую-то девушку Лайлу, про сапожника папу Карло лапшу народу на уши нагло вешают. Зарезали Дилайлу ножиком, прикончили бедняжку прямо на дому, а у них все хорошо, прекрасная маркиза!

       Юрка говорил, что в изучении английского брезговать нельзя ничем, а один песняк на языке Джона Леннона и Шерлока Холмса гораздо полезнее, чем десять семинаров по теорграмматике или истории великого и могучего English language.

       Писала бы тебе еще, да мать гонит заняться стиркой и прочими домрабскими делами. Обнимаю тебя и обрываю письмо на самом интересном месте. Привет Анне, родителям и всему славному Тольятти. Тит тэля пасэ, Алэна лэн трэ. (Это по-украински: Тит пасет теленка, а Алена теребит лен). Так наш папаня покойный «на французский лад» любил шутить. Красавица Веруня и Оля Гуськова тебе кланяются.

Твоя Е.С.










Листок вырван наспех и неряшливо из школьной тетрадки. В каждой строчке по несколько ошибок. Где-то декабрь 1997 года.

   
Привет Серега!

    Давно тебе неписал, но вчера на Верхнем рынке встретил твою маму, ришил написать. Незнаю, получил ты мое письмо в прошлый рас или нет. Летом я тебе ждал, мы ездили в горы на ц. Кавказ --- взяли 3 вершины и 4 перевала за 7 дней. Уматались вусмерть конечно, но гордость тоже имеется.

    Твоя мать говорила, что у тебя проблеммы с сессией были. Очинь жаль, ты многое потерял да и мы за тобой соскучились. Как твои дела и вообще где работаешь? И сколько зарабатываешь? Я летом с Шуриком немного поработал, но никак в «Операции Ы», хотя тоже весело. На верхотуру многоэтажки залезешь, почти как Эверест и весь Шестигорск как на ладони. Мы на крышах щели заделывали и шпаклевали и нам даже за это заплатили, хотя и немного. Сейчас апробируюсь в фирме Vision, слыхал такую? Фирма производит всякие там лекарственные добавки. ПРИНЦИП ВЫШИБАНИЯ ДЕНЕГ --- сетевой маркетинг (типа гербалайфа, но система работает!). На КМВ у Vision бум, фирма набирает обороты, как «Боинг» на ВВП. Хочешь заняться --- напиши, непрогадаеш. Я расскажу поподробнее.

    Ну ладно это так на стороне, а вообще у меня практика потом «Госы» и диплом фармацевта. Так что вот я незаметно почти отмучился и отучился. Только вот с работой густой туман получается. А у тебя какие планы и дальнейшие перспективы? Кстати у меня новая жизнь. С Ирой я расстался. Встретил очень хорошую девченку --- Вику. Спортивная такая вся и без нотаций. Так что мозги мне больше никто не кампастирует.

    Ну о чем бы еще написать новостей? Фонтан «Деды» поплевывает потихоньку. Отдыхающие отдыхают. Всякие беженцы (у нас говорят --- «бешенцы») всецело поднимают цены на всех КМВ. Весной собираемся в Архыз на алпиниаду-98. Будут открывать разряды восходителям. Осенью в Ж/водске проходил фестиваль воздухоплавателей. Разноцветно всё и красиво до самой невозможности. Ментам запрещено было хватать и грабить подвыпившую публику, так что кроме милиции все были счастливы. Мелкота бегала по улицам и орала от восторга --- Смотри, смотри, СТАРОСРАТЫ лётают!

В Шестигорске тоже культура изо всех сил бьет ключем. Недавно на гастролях пел Филип Киркоров и так громко, что не надо тратиться на билеты, на весь город было слыхать, как он разоряется. Где-то слыхал, что в Пензе сейчас трещат морозы. Интиресно, как они, больше трещат, чем в Магадане или как?

    Ну все пиши, нетеряйся.

    Кстати с Новым Годом тебя.

    Сейчас собираемся в Уллу-Тау покататься на лыжах, взять вершину и вообще отдохнуть почеловечески.

    P.S. Если забыл пиши мне в Иноземцево, а то если есть возможность звони 2-69-96. Если у тебя есть телефон где тебя можно найти напиши. А то уж забыл какой у тебя голос.
    Удачи!
                Коля.

    Извени за почерк к концу обучения он вплотную приблизился к медицынским каракулям, над которыми еще издивался доктор Чехов. Дарю фирменный рецептус под ёлочку.

     Rp. Spiritus aethilieni 96% --- 500,0
     D.t.d. quantum satis.
     S: до, после, вместо еды.   
     Если истина в вине тогда почему она глаголит устами  младенцев? Как ты считаешь на этот счет? Сообщи.
   
       










Четыре листка в клеточку. Текст на двух языках. Почерк спокойный.

Сергей Юрьевич!

         Hush, little baby, don’t you cry. You know your mamma was born to die. All my trials, Lord, soon will be over…

         This little spiritual lullaby song I’ve heard just the other day at the Shchukin Theatrical College…

          I was busy cooking my humble dinner and washing my laundry when the telephone rang.

          I adore receiving every call that helps me to forget that I’m just a simple Moscow Robinson Crusoe. So I dashed to answer. The familiar ‘His Master’s Voice’ asked how I was doing and other social things, after which hinted at coming to the apartment in a very short time.

       That was a routine thing. After such an early warning I have to get up, quickly extinguish all the traces of my presence there (each and every of them!) and get myself lost for a while. The ‘while’ usually lasts for two or three hours. I spend them walking, enjoying good weather or sitting in a caf; in a big billiard hall. Local tough guys smile and joke at me, while I sip my two or three cups of coffee and write my immortal ‘things’ the way Hemingway and other great authors did in there own lean years. At due time I call on my ‘home’ and if the line is not disconnected I am allowed to return and, first things come first, go to the kitchen and carry out garbage bucket throwing some old papers upon the used-up condom or two.

         Не собираюсь напрягать тебя, сынок, английским текстом и утомлять подробностями. Рассказывать эту летопись последовательно и в деталях --- пожалуй, и общей тетради не хватит. Поэтому после англоязычного предисловия остановлюсь на узловых моментах. 1) У Шереметьева, потерявшего при страшных и подозрительных обстоятельствах сына, я жил прекрасно и пристойно. Я знал свой шесток и вместе с хозяевами утолял духовную жажду, слушая старые (еще советско-комсомольские) песни и истины («Вся жизнь впереди, напейся (вариант – разденься) и жди», «Ленин делиться учил», «Всё продается и покупается»). С провинциальной робостью, переламывая себя через колено, звонил во все концы по нужным и прочим номерам. Всего я провел под гостеприимным кровом Шереметьевых две недели, а спал 9 (девять) ночей.

          Начал я свои авантюрные поиски, естественно, с Радио России. Легендарный режиссер А.Б. Кукес был несказанно рад гостю из 5-горска, пригласил меня в «святая святых» в Останкино, выписал мне декадный пропуск и оплатил выпитую мною в офисном буфете чашку сверхдорого кофе. Я, разумеется, вручил ему пачку журналов «Сура» со своими публикациями. Александр Бернардович сообщил, что за проигрыш моей пьесы «Визит Ангела Смерти» еще осенью прошлого года он выписал мне гонорариум и отправил его в город-герой 5-горск. (Любопытно, что Пенелопа Шимановская ни звука про эти деньги не промычала, а просто присвоила, дай ей Бог здоровья). Кукес обещал мне перезвонить по шереметьевскому телефону. Опускаю подробности прочих двухнедельных беганий по столице up and down. Достаточно упомянуть хотя бы контакты и переговоры с радио Deutsche Welle, звонки в Мюнхен и прочие непроизводительные расходы денег, нервов, здоровья.

       Кстати, о последнем. Когда я поздним утром шел с шереметьевской Галькой на местный базарчик, чтобы поднести купленную ею картошку, моркошку и прочие мясные вырезки с марципанами, вдруг мне стало совсем нехорошо. Пару раз пришлось просто сесть на сугроб или прислониться к фонарю, чтобы не растянуться в обмороке. Головокружение и слабость почти прошлогоднего типа. Помнишь? Когда к Мартынову шли по Луначарской… Теперь симптому еще более нехорошие, а Галька заметила только: «Какие сосуды у тебя слабые!». Вообще, чувствовать себя беспомощным заложником своей болезни (болезней?) в большом чужом городе --- это есть не очень славно, сынок. Ну и безденежье --- отвратная штуковина.

       Итак, когда выяснилось, что моя некредитоспособность не позволяет мне каждый день приносить на Новоостанкинскую еду, сигареты, выпивку, Галина Васильевна (как ровно десять лет назад) спросила напрямую: «Юра, а ты когда уезжаешь?». Я мысленно возмутился, но потом, пустил злого духа в штаны, заикаясь, пробормотал: «В субботу я отчаливаю, то бишь, 07.02.98». Вот так жребий был брошен куда попало, а мосты ненароком сожжены. Предстояло как-то начинать постшереметьевский период. Грех жаловаться. Свой полтинник отметил широкими празднествами в обществе Юрия Артемьевича. Он покурил трубку со сладковатым табаком, понюхал какого-то белого порошка (предложив и мне, но я замахал руками, как Никулин в «Бриллиантовой руке»), подарил мне книжку мемуаристов 19 века и не поленился порыться в барахле на балконе, где выудил в дачных шебалах аудиокассету с «Битлз». И я потом часа три кряду качался в кресле-качалке, слушал и слушал и слушал бессмертные композиции, подпевая ливерпульским волшебникам. Даже Галька потом, жалуясь, что я своим ревом спать ей не давал, признала, что я все ж таки молодец, что тексты битлов наизусть так хорошо выучил.   

         Да, у провидцев «Биттлз» есть в «Эбби роуд» такая строчка, повторенная с чувством дважды: Now what a magic feeling, oh. Nowhere to go! Вот и аз грешный оказался снова на улице без гроша в кармане. Впрочем, вру. Чирикала в карманах какая-то мелочь, подаренная моей мамой, а твоей бабушкой на дорожку. /Надпись на полях двух страниц: PLEASE BUY AND DO SOMETHING GOOD TO MY MOM AND YOUR GRANNY. LIE TO HER THAT YOU EARNED SOME MONEY AT YOUR WRETCHED JOB PLACE/. В записной книжке целая куча то ли абсолютно бесполезных, то ли жизненно важных телефонных номеров, имен, названий, фамилий.   

        На полувековой юбилей Шереметьева произошло нечто банальное, но и мистическое. Сначала часа в три дня Галька с подругами угостили меня настоящей фирменной солянкой. Эту пищу богов и дипломатов запивали водкой. Запивали, запевали и много в  том преуспели. Когда после 18 часов прибыл с работы юбиляр, я уже был очень теплый. Лез ко всем гостям с договором, который на следующий день грозилось заключить со мной издательство «Совершенно секретно», просил разделить со мной радость этого великого достижения. Народу набилось страшное количество и последующее я помню уже отрывочно и туманно. Помню только, что постоянно порывался уйти и уехать на «свою» Кастанаевскую улицу, а новорожденный всё убеждал меня, что кто-то из присутствующих дипломатов подвезет меня на своем авто и все будет чики-брики. В разгар празднеств и манифестаций целовался в коридоре с какой-то совершенно незнакомой дамочкой, которая куда-то меня манила, звала, а потом исчезла,  словно пришелица или представительница нечистой силы. Еще позвонили мне от Широковых с Большой Полянки, дали какой-то телефон и поздравили с выигрышем какого-то суперприза. Под аплодисменты гостей я покичился и этой своей победой.

       Ну и следующее воспоминание просто страшное. Ночь. Часов 12. Я лечу с железнодорожного перрона прямо на рельсы! Бог ли, мамины ли молитвы или что еще вмешалось, но я просто разбил колени и перепачкался, засалился, как последняя свинья, вылезая обратно на перрон. Представляешь, «дипломат» с документами и рукописями не потерялся во время этого «полета шмеля» под колеса электрички. Даже очки целы остались и шапка нашлась, а мог запросто башкой о стальную рельсу шваркнуться. Удивительно, но менты не арестовали меня и метро каким-то неведомым способом донесло меня до станции «Багратионовской», а ноги доставили по адресу. Вместо того, чтобы спокойно спать и набираться сил для сражения, пришлось часов до трех чистить, стирать, приводить в человеческий вид свою верхнюю и прочую одежду. «Не пей вина, Гертруда», как поет в своем хите великий Гребенщиков. Судьба может пожалеть неудачника, но ее терпение не беспредельно. Расплата за разгул не заставила себя долго ждать.

      На следующий день, кроме похмелья, невысыпона и прочих неизбежных последствий бурной ночи, возмездие за раздолбайство обрушилось на меня со страшной силой и непредсказуемостью. Директор «Совершенно секретно» г-жа Ласточкина на нашу финальную беседу вдруг привела с собой привела консультантшу-юристку и та проект «Черного календаря», образно говоря, пустила под откос. Я хорохорился, делал хорошие мины при своей отвратительной игре, но всё, чего я добился, это было предложение в выходные встретиться с самим великим Артемом Генриховичем Боровиком и заняться написанием гламурно-сентиментальной биографии, кого бы ты думал, Раисы Максимовны Горбачевой! Предложение создать жизнеописание жены Великого Комбайнера, конечно, льстило и пятигорско-ставропольская прописка, вроде бы, стала лыком в строку, но… Я мысленно ахнул и обещал подумать. Был бы не похмельно-ватный, а нормальный, адекватный, а не ватный и пьющий минералку дрожащими руками, пожалуй, согласился бы. А что? Ну получил бы аванс, а там, черт его знает, глядишь, и написал бы что-то дифирамбовое. А так, поджав хвост, пришлось удалиться, проклиная судьбу и самого себя за исключительную невезучесть. Впрочем, я обещал сказать последнее слово позднее.

        В своем багаже обнаружил старинную записную книжку 1980 года с массой не только магаданских, но московских адресов и телефонов. Любовницы, приятели, коллеги, полезные контакты через почти два десятилетия окружили меня толпою. Некоторые уже успели уйти в лучший из миров, но другие мало того, что живы, но даже помнят меня. Звонишь какой-нибудь Любови Соломоновне Шпильман, геологине, профессорской дочке, а та счастлива, возбуждена и приглашает заехать к ней на Сиреневый Бульвар. Потом названивает сама, при случае дает телефон экс-жены феноменального Олега Валентиновича Дегтяря, которого ты, сынок, конечно, не знаешь и не помнишь, а он тебя да! Примечательно, что сама Любовь Соломоновна по этому телефону никогда не звонила. Набираю номер --- бум! Экс-супруга Дегтяря Марина Варфоломеевна приглашает навестить ее в день рождения на Каширке. Оказывается, она в своей 3-комнатной квартире проживает с мамой и 16-летним сыночком Лукой, которого я люлюкал на руках в далекой колымской столице. I must omit, again, all the details of that birthday celebration. I stayed overnight in a vacant room and enjoyed an avalanche of Magadanian news.               
               










Письмо из пухлой пачки, перехваченной цветной резинкой. Осень 1970 года.

Всеволдыч!

       Представляю, насколько опустела, осиротела Пензляндия после моего отбытия, а отбытие сие происходило при моих типично раздолбайских обстоятельствах. Слушай внимательно этот триллер.

       Когда нас, призывников, увезли на автобусах на Шуист и замкнули на ночь на висячий замок в спортзале школы, ушедшей на осенние каникулы, все люди как люди --- побормотали в темноте, пошамали на ощупь и завалились спать в своих телогрейках на спортивные маты, гостеприимно сваленные в углу. Один только я, как хрен на блюде, начал искать пути и средства к побегу. В сортире открыл окно и, благо дело происходило на первом этаже, выбрался на волю. Кругом тишина, только шуистинские хулиганы свистят вдалеке. Морозец, но снега не видать. Побрел по шоссейке и, представляешь, как его сатанинское величество помогает долбодырам? Откуда невесть выныривает такси. В центре Пензы, как ты знаешь, можно сутками ловить тачку без какого-либо видимого результата, а тут у черта на куличках такси тормозит и я в своем модном румынском пальте еду в неизвестном направлении.

      Ну, действительно, куда очкастому призывнику направить стопы, когда часы бьют полночь? Домой? Чтобы переполошить бедную маму, которая еще может подумать, что я дезертировал из рядов СА и решил спрятаться от милиции в дровнике. К супруге Н.Б., чтобы она, утешая и лаская, рыдала со словами «Вернись, я все прощу?». К знакомым девчонкам? А там тоже можно нарваться не только на секс, но и на подзатыльники. И тогда, получив пинка от какого-нибудь неинтеллигентного папаши или грубияна-братца, где прикажете тачанку ловить? И решил я направить стопы в самый центр разврата и нелегальных развлечений, то бишь, в известную тебе комнату 52. 
         
       Морально и материально мотивированный мною таксист мигом примчал меня в общагу ПГПИ и последнюю ночь на свободе я отдал прослушиванию запрещенных в СССР магнитофонных записей, курению каких-то импортных сигарет, распиву пива в очень ограниченных дозах и…. «Карты, дитя мое, карты…» --- как с развратным хохотом восклицал в «Лимонадном Джо» злодей Хого-Фого, рассказывая о своем грехопадении. В сплошном табачном дыму резались часа четыре в преф, смакуя единственную бутылку «Жигулевского, принесенную мною контрабандно через вахту, жуировали страшно (особенно я). Полночным наперсником моих игрищ и забав был некто Волобуев, член КЛП младшего разряда, человечек так себе, но за неимением гербовой, как известно, пишут на простой. Сперва, как водится, мне шибко везло, потом то ли Фортуна повернулась к Волобуеву фронтом, а ко мне тылом… В общем пришлось мне написать IOU ажник на 110 рублей с отсылкой в расчетный отдел «Миража». Сотню я проиграл на бесконечных мизерах, а червонец сверху Волобуев мне на дорожку дал взаймы, чтобы не допустить случаев дезертирства из Советской Армии. Одни сочтут происшедшее типичным мудачеством, другие назовут это гусарством, я же по трезвому рассуждению, предпочитаю средний путь и соответствующую компромиссную оценку: гусарское мудачество.

      Всеволдыч, в это трудно поверить, но выйдя на Садовую, я был тотчас подхвачен очередным ночным таксистом, спокойнехонько домчался до Шуиста, беспрепятственно проник  через окно в туалет и вскоре уже, растолкав толпу на матах, хвастался своим ночным детуром разной прочей шпане из Ж/дорожного р-на. Там был Гришка Васильчиков, сынок какого-то начальничка, толстый такой и очень приблатненный. Он хохотал громче всех над моими приключениями, приукрашенными, как водится, всякими пикантностями и скабрезностями. Познакомились мы с еще одним нормальным фраером, зовут Витек, кончил приборостроительный. Втроем организовали что-то вроде мафии, Гришаня достал пачку денег и послал кого-то из местных шпаненков «за завтраком» по каналу, открытому мною в нужнике. Сами выпили-закусили, бандитку посыльному что-то принять в организм дали, а тут команда «Подъем!» и погнали наш гурт куда-то на Пензу-2. Там в холодной дореволюционной бане постригли всех под нуля и ветеринары в сапогах и резиновых фартуках обработали всем двуногим новобранцам лобки и подмышки, брезгливо морщась и наотмашь макая малярную кисть в ведро с какой-то мерзко пахнущей жидкостью. Далее отдых в каком-то нетопленном пакгаузе, второй рейд шуистинского шныря на волю, новые возлияния и закусь из буфета на троих  на глазах у остальной толпы. Все бы славно, мы с Витьком в полной норме, а Гришаню так развезло на старые дрожжи, что на общем построении он постоянно пытался выпасть вперед из шеренги. Ладно одетый маленького роста старлей еще и скомандовал бедолаге «Три шага вперед», на что Гришаня выговорил нечто среднее между «Щас ты у меня схлопочешь» и «Не пошел бы ты на…». Подскочивший к несчастному розовощекий сержант, чем-то похожий на артиста Никоненко в кинофильме «Поэт Есенин», обхватил Гришаню и, как муравей гусеницу, поволок бедолагу куда-то в сторонку на явную расправу.
       Нас же, прочих призывников, рассчитали по кучкам (разлучив меня с Витьком, а ведь только-только дружбанить начали), прозвучала грозная команда «По вагонам!» и поезд с пензенским призывным контингентом двинулся навстречу таинственной неизвестности. Впрочем, незадолго до погружения в полный туман неопределенности, воинский состав наш затормозил на первом пути Пензы-1! И не прошло пяти минут стоянки, как вся моя семья --- папа, мама и сестра Лена --- общались со мной через вагонное стекло. Вот тут с одной стороны типичное чудо, а с другой стороны мой отец-железнодорожник (и к тому же старший коммерческий ревизор) без труда узнал о маневрах нашего призывного поезда. Ленка особенно была счастлива, что едва они начали спрашивать, не видел ли кто парня в очках с усами, им тотчас сказали: «А это, что ли, барабанщик Юрка из «Миража»? Так он в одиннадцатом вагоне едет»… Единственный из всего призывного контингента я напоследок погрелся у семейного очага. Пока мы общались и чмокались через стекло, поезд дернулся, преодолевая земную гравитацию, и покатил неспешно куда-то по воле министра обороны СССР, велевшего хранить строгую тайну о пункте назначения.

        В дороге старлей Цып, заглянув в наше купе, чтобы проверить, не успел ли кто еще напиться пьяным или свалиться с верхней полки, испытующе посмотрел мне прямо в душу и вопросил: «Рядовой Стодоля, во сейчас все в порядке. В-о-о-т. Значит, я правильно сделал, что Васильчикова снял с поезда?». Застигнутый врасплох (мы как раз с ребятами в «козла» играли), я очень и очень многозначительно пожал плечами: мол, вам виднее. А что, интересно, я мог ответить? Конечно, с Гришаней мы и общались-то несколько часов и кто он мне такой, но пензяки своих не выдают. Спросил я сержанта, куда же нас все-таки везут. Он, сволочь некурящая, ответил с джокондовской улыбочкой: «Там, куда мы едем, еще не выпал снег». Мои попутчики тотчас начали мечтать о теплых краях. У нашего старлея говорок армейско-малороссийский, с хэканьем буквы «г»,  а у этого Саши Мальцева, хоккейного тезки, северно-поволжский выговор. «Товарищ сержант, а вы сами часом не из Ярославля будете?», --- взял я его на абордаж. Сашамальцев вытаращил глаза: «А вы откуда знаете?». Так я ему и рассказал, что я филолог и у нас, филолухов,  тоже есть свои маленькие профессиональные тайны.

        Ехали мы через пень-колоду, останавливались чуть не у каждого семафора (а то и вообще в чистом поле). Однако мне удалось сообразить, что мы какими-то загадочными зигзагами плетемся не на юг, а именно на север и при этом ряды наши редеют. Время от времени на узловых станциях группами и группками исчезали вместе с опекунами-конвоирами наши  пензенские призывники. Мы дымили в тамбуре, когда во главе очередного этапа в колонне по четыре в первой шеренге по очередному перрону затопал приборостроитель Витек, фамилию которого мне так и не суждено было узнать. Увидев мои очки над плечом Сашимальцева, Витек запел чуть не колоратурным голосом: «Юрок! Пройдись по Пензенскому краю, когда он в зелень весь одет…».

       Я заревел изо всех сил с ответной ностальгией: «Когда черемуха купает в Суре свой ароматный цвет!».

        Со стороны это мне очень напомнило сцену из бессмертного романа --- эпизод вокзального прощания солдата Швейка и сапера Водички: «Друзья в минуту расставанья с надеждой шепчут «До свиданья!».

        Прости малоразборчивый почерк. Пишу эти строки в зале ожидания города-героя Мичуринска (бывший Козлов), куда два часа назад ссадили и нас грешных. Я купил в киоске бумагу, конверт и вот пишу… Сашамальцев командует «Подъем!». Гудбай, май фрэнд. Такова, понимаешь, се ля ви, эпистолу нормальную написать не дают. Этапирование продолжается. Привет всем, а паче всего твоей матушке Валентине Васильевне.

Юрий Советскоармейский











Солдатский треугольник с почтовым штемпелем Балашихи. Поздний ноябрь 1970.


Ау, Пенза!

       Да здравствуют и процветают Военно-Воздушные силы, в которых я и очутился в конце таинственного маршрута! Здесь очень прилично кормят, никто никогда не матерится, интеллигентных очкариков выбирают комсоргами взвода, тем более, что они почти тотчас вписались в местный ВИА. Утром бег голым до пояса (верхняя часть, а не то, что ты там в своей Пензе подумал), зарядка на свежайшем воздухе, источаемым могучими смешанными лесами, обступающими нашу казарму да и всю часть. Передружился со всеми местными музыкантами и меломанами. Белорус Петя Криштанович приобщил меня к ВИА «Песняры», о которых я до армии микроскопического понятия не имел, а сейчас вижу, насколько профессионально и даже красиво можно копировать в Минске небезызвестную тебе польскую группу «Но то цо». В первом взводе симпатичный ефрейтор-хохол Савченко из Закарпатья прилично поет на языке оригинала «Червону руту». В том же взводе оказался концертмейстер из Ульяновска Костя Лапин --- очень похож на настоящего питекантропа, но обладает нежнейшей душой и познаниями, к которым я каждый день припадаю воспаленной губой. Костя тоже загремел в армию с большим опозданием, но спартанский образ жизни с закаливанием и физическим трудом его не просто устраивает, а всецело восторгает. Ритм у нас в «ПП» («Полный прорыв», название придумал я) играет еще один красавец --- капрал медицинской службы из уральских краев. Он постоянно живет в медизоляторе и старается, как может, материально и творчески поддержать наш передовой ВИА. Соло-гитаристом у нас тоже ефрейтор откуда-то с Хохломы, парень очень старательный, милый, но совсем уж робковатый и вообще никакой. Клавишами виртуозно заправляет симбирец Костя, который музицирует в клубе каждую свободную минуту. Я ему иногда аккомпанирую в джазовых композициях. Он обожает кул-джаз, интеллектуальную импровизацию.  «Модерн джаз квартет» --- его кумиры и он меня зауважал уже за то, что я хотя бы знаю этот прогрессивный негритянский ансамбль.

        Из нашей пензенской команды отобрали троих ребят покрепче и направили в местную пожарную команду. В том числе попал туда и Диман, который ходил на все танцы в «Южный», а «Мираж» просто боготворит и помнит все его сорок с лишним забойных композиций. Когда ему сказали, что я --- «миражовский» ударник, он несколько дней не верил, ходил вокруг меня кругами, присматривался. Для него все миражовцы --- небожители, кудесники, люди не от  мира сего. А тут вдруг лысый очкарик с губками, как у девушки и высшим образованием (а теперь еще и комсорг). Потом он набрался храбрости, подошел ко мне, начал говорить комплименты. Я его проверил на знание миражовского репертуара --- напевает всё! Кроме, естественно, вещей, которые мы возили в Горький, играли на конкурсах в Облтеатре и Дзержинском.

       Костя Плаксин --- еще один  пензенский поклонник «Миража», помогает инструменты, усилки и колонки грузить и перетаскивать.

       В нашей интернациональной учебной роте – всякой твари по паре. Ёся Брукман --- маленький толстенький отец семейства из Киева. Вова Доценко --- почти кинематографический шахтер из Донецка (только матерится, в отличие от Алейникова и Андреева). Про других однополчан могу написать тоже много интересного и поучительного. Как-то глубокой ночью привезли призывной контингент из Узбекистана, тоже потрясающие ребята. Все мы дружной семьей вместе посещаем занятия, ходим в наряды, вместе посещаем по субботам баню, едим в столовой, спим в казарме, с удовольствием выполняем погрузочно-разгрузочные работы, ежедневно повышаем боевой и моральный уровень. Погода бесснежная, но и не холодная. Скоро принятие Присяги --- мероприятие, которое все мы ждем с большой эйфорией.

        С красноармейским приветом.   
      
       P.S. Всеволдыч, сообщи всем по цепочке мой армейский почтовый адрес. Присылай мне лондонскую Morning Star (особенно с обзорами попсы, рока, джаза, фолка) и нью-йоркскую Daily Worker (тоже желательно о музкультуре плюс карикатуры Олли Харрингтона и письма читателей). Конвертов не жалей. На каждом иноязычном вложении не ленись надписывать: орган Английской компартии, орган КП США, орган Вьетнамской компартии Vietnam In Struggle, канадская  Canadian Tribune, индийская New Age, вырезки из прогрессивных польских изданий Zycie Warshawy и Szpilki, ну и твою любимую «Юманите-Диманш» с постерами. Жму правую руку.







Письмо в нормальном конверте того же периода.

Серж!

С медицинским ефрейтором оказией отправляю тебе бесцензурное послание, параллельное официальному бесплатному «треугольнику». Не то, чтобы собираюсь сообщить тебе нечто сверхсекретное или запрещенное, но просто на всякий пожарный решил послать тебе параллельный постскриптум. Перво-наперво прошу тебя срочно связаться с Рафаилом Абдулычем и показать ему это письмо, в котором настоящим прошу: 1) погасить мой карточный долг гр. Волобуеву, 2) как-то доставить сюда тройник от моей «Тровавской» ударной установки для ленд-лизовского использования в нашей воинской части в чисто мирных целях и с отдачей.

       Старшина Лацис (чистопородный латыш, говорящий без малейшего акцента на армейско-хохлацком арго), принимая нас, желторотиков, под свое крыло, сказал, что поскольку вся одежда, в которой мы приехали в армию, будет сожжена в топке котельной, хорошие вещи можно зашить в наволочку и отослать домой за счет Минобороны. Немало удивившись такому благородству со стороны военного ведомства, я действительно зашил свое румынское пальто и немецкий френч в наволочку и, представляешь? Все в целости и сохранности прибыло в Пензу на ул. Чехова! Стало быть, либо я свой тройник из СА через год сам привезу, либо его благополучно доставят по почте. Хорошо бы, если бы тройник прибыл сюда хотя бы за неделю до Нового Года, к которому наш «ПП» (расшифровка «Полный приветс») уже интенсивно готовится.
 
Заранее спасибочки за содействие.








Еще одно нецензурное письмо того же периода

Милейший Федя!

Свершилось. Закрылись за мной катающиеся на шарикоподшипниках ворота Главной Базы Снабжения ВВС. Это тебе не хухры-мухры, а расположенная на десятках гектаров  гигантская территория, снабжающая ВВС всем необходимым. Когда нас гоняют на эту территорию что-нибудь копать, грузить, кантовать, красить или чистить, 1 (один) час закладывается на прогулку до места действия. Это как прогуляться от Военного городка до Часового завода пешочком, но сказать, чтобы физработы меня, урожденного хохлацкого лодыря, как-то угнетали, не могу. Замечено, что проблемы проходят быстрее, если на них не зацикливаться. К тому же, на самой базе заведуют всем тетки-вольняшки, которые каждый час дают нам перекур минут на десять --- даже тем, кто не курит!

       Живем мы в двухэтажной темно-красно-кирпичной казарме, в которой до революции находилось что-то частно-капиталистическое, но подробностей, естественно никто толком не знает или не говорит. От времен царского самодержавия осталась вполне милая столовая, а у нас тут на втором этаже сральники такие просторные и продуманные, что гадишь, а душа при этом непрестанно радуется. Представь себе широченные чугунные подследники, куда ноги можно комфортно ставить во время акта дефекации. Помещение имеет наклон, чтобы во время уборки вода и грязь не за порог растекались, а прямехонько в очко. Кафель на полу и стенах дореволюционного же производства. Умывальники с гигантскими бронзовыми кранами. Гигантская бельевая, она же каптерка для ветоши, дышит уютом, через окна от пола до потолка сквозь царские еще стекла льется чуть зеленоватый свет… Пол кафельный даже в оружейке, где стоят наши верные СКС-ы 1944 г. выпуска. Полы в коридорах и прочих помещениях, вероятно, сложены из вечных пород дерева и вполне возможно помнят еще сапоги генерала Куропаткина или поступь фабриканта Морозова.

        Над частью доминирует громадная пожарная вышка современной конструкции и с застекленной площадкой, по которой круглые сутки ходят дежурные и бдят, чтобы что-нибудь где-нибудь ненароком не загорелось. Наши пожарники даже выезжают в самую Балашиху, ежели там чего-то капитально вспыхнет. Балашиха от нас километрах в тридцати, поэтому давать какие-то увольнения в город нет смысла, да их практически и не дают никому. Поэтому наши сержанты (замкомвзвода) и капралы ходят на танцы или в наш клуб или в ближайший поселок.

        Кругом, Федя, сплошные леса и их мне предстоит изучить досконально во время забегов на лыжах. Мой взвод (равно как и два других взвода нашей учебки) дал социалистическое обязательство набегать за зиму не менее 200 км и сдать личный норматив в гонках на 10 км. Обязательства вполне стахановские, потому как уже декабрь наступает, а снега в лесу ни крошки, ни снежинки. Погода аномалит по-страшному.

        Как-то ночью встал я пописать, а в учебном классе кто-то что-то бубнит. Не иначе, думаю, дореволюционные привидения на шабаш собрались или кто-то от учебного рвения умом пошел, после отбоя зубрит устройство аэроплана. Облегчился я, а на обратном пути соблазнился и в щель подсмотрел фантастическую картину. Вообрази, на голом полу в толстых халатах и тюбетейках сидят смуглолицые хлопцы, а между ними лавирует неспешно капитан Коломийцев из первого взвода и методичным голосом гипнотизирует их, как йог кобру: «Коммунистическая партия Советского Союза учит нас, что защита Отечества есть первейший долг каждого гражданина СССР. Да, первейший, а не какой-нибудь там еще. Так же и Конституция СССР в соответственной статье гласит о точно таком же долге. Стал быть, вы должны теперь все гражданские дела и привычки побоку и действовать, как учит нас Коммунистическая Партия и Конституция СССР». Интонацию капитана Коломийцева (весьма своеобычную, с ритмическим скандированием) представить, Федя, легко, вспомнив капитана Адамичека из «Швейка». Характер и манеры поведения абсолютно схожи! Полная реинкарнация. Адамичек командовал «Абтретен!», а наш Коломийцев с таким же философским выражением на лице («Едят меня мухи с комарами») негромко скандирует по слогам: Рота-а-а, рав-няйсь! Смир-но! Равнение на-а средину!

        Во втором взводе капитан Ершов славится тем, что бывает в роте реже других отцов-командиров. У него порывистые жесты бывалого спортсмена-легкоатлета и такой вид, что он в любую минуту сорвется с места и улетит куда-то по своим срочным делам. Все офицеры и старшина сами не курят и курильщиков притесняют --- хотя и без сатрапских методов. Курит один только замполит части в звании майора. Я сам видел, как он стоял у обстриженного под «ноль» тополя (тут все деревья похожи стрижкой на нас) и рассказывает капитану медчасти старый анекдот про Василия Иваныча и отбитый в бою у белых автомобиль с встроенной ЭВМ.
 
       Узбеков капитан Цып (наш взводный), приняв утром бразды правления у Коломийцева, тотчас погнал в баню и там же настоял на том, чтобы провести новый медицинский осмотр, в результате которого у одного призывника из солнечной Средней Азии обнаружился страшный псориаз, а у другого (из Кашкадарьинской области) левая нога короче правой на одиннадцать сантиметров! Обоих, конечно, комиссовали, а Цып торжествовал. Кстати, эти отклонения еще цветочки. Бдительный Цып несколькими годами ранее выявил среди партии новобранцев одного парубка из Воронежа, так у него врачи нашей части нашли настоящий Льюис --- чуть не с твердым шанкром! Цып похвастался этим случаем мне, а я, польщенный таким признанием, сказал: «Поразительно. Ваша проницательность, товарищ старший лейтенант, не знает границ и пределов». Тронутый этой грубой лестью Цып отпустил меня на все четыре стороны. Но как же мы с ним глубоко ошибались, Федя, в оценке друг друга.

       Перед самой присягой в нашей учебке и по всей части прошел большой шмон. Ждали в гости большое начальство ---чуть не командующего ВВС или самого товарища Гречко. Снега нет, так мы все газоны граблями от осенней листвы очищали. Траву зеленой краской нет, не красили и березки не белили, но все прочее по всей округе драили и вылизывали, «чтоб блестело, как бараньи яйца». Пожарникам по ночам по два раза тревогу устраивали. А там знаешь как? Услышав страшный рев сирены, нужно мигом одеться, обуться, по шесту спрыгнуть на первый этаж, загрузиться в пожарную колесницу. И на все --- те же 40 секунд! Бывалые пожарники, применив метод проб, шишек и ошибок, открыли, что самое главное --- шементом до машины добраться, а там уже в спокойной обстановке натягивать робу, сапоги и каску.

       Короче, дрессировали нас всех перед приездом какого-то большого-пребольшого командира --- космического генерала или еще кого. Кстати, наша супербаза даже космонавтов всем необходимым снабжала, да и теперь герои космоса иногда к нам наведываются! Короче, почистили оружие, отдраили кафельные полы, воском отполировали полы деревянные, окна заблестели, даже на крыше какой-то непорядок ликвидировали. Приходит комчасти майор Деревянко для контрольной проверки. В первый взвод зашел, воздух зачем-то понюхал, посмотрел на белые полоски на зеленых войлочных одеялах --- по шнурку полоски выверены, полный ажур. Прошелся в расположение второго взвода, койки ровнехонько стоят, полы стерильные. Заглянул наконец к нам в третий взвод --- а мы все по стойке «смирно» с интересом наблюдаем, чем инспекция закончится. Животы втянули, дыхание задержали. Подходит майор к первой попавшейся тумбочке, дверцу открывает и… НА ПОЛ ВЫВАЛИВАЕТСЯ ЗДОРОВЕННЫЙ КУСОК КАКОЙ-ТО ВОНЮЧЕЙ КОЛБАСЫ С ЯВНЫМИ ПРИЗНАКАМИ ТРУПНОГО ОКОЧЕНЕНИЯ!!!

      Все оцепенели к хренам собачьим.

       --- Чья тумбочка? --- тихо спрашивает майор с внешностью мистера Пиквика.

       Цып таращится на Сашумальцева.

       --- Рядового Дзебоева тумбочка, товарищ майор! --- рапортует сержант.

       --- Дзебоев, выйдите из строя.

       Ташкентец с побелевшим лицом вываливается вперед.

       --- Дзебоеву за бардак в тумбочке три наряда вне очереди. Остальным немедля привести все тумбочки в порядок.

       Федор Николаич, прикинь, что началось после такого скандалезного инцидента. Аж до самого ужина проверяли мы и перепроверяли  все тумбочки и НИКАКОГО НЕПОРЯДКА НИГДЕ НИ У КОГО НЕ НАШЛИ. Цып только до меня докопался: чего, мол, в тумбочке письма храните и целую библиотеку устроили? Сдать все в каптерку к чертовой матери! Я посопротивлялся для приличия (в уставе ведь на этот счет ничего не сказано), но вижу, Цып чуть не зубами скрипит, взял да и капитулировал. По части тайфуном разнеслась весть о телепатическом даре майора Деревянко --- среди СТА тумбочек он фантастическим образом открыл только ту ЕДИНСТВЕННУЮ, в которой был огрызок колбасы. О предварительном сговоре, провокации и подлоге говорить не приходится. Наши офицеры, чуя всеми фибрами близость МОСКВЫ, вряд ли стали бы спектакли перед каким-то курсантятами разыгрывать. Я потом Дзебоева, когда он из шланга обильно поливал сральные места в толчке, а я курил импортную сигаретину, спросил строго: «Ты, ташкентец, зачем зеленую колбасу в тумбочку засунул, а не сожрал вовремя?».

      Дзебоев, воспринимая меня за несомненно авторитетного человека (узбеки меня за спиной уважительно зовут «Домулла»), пролепетал:

      --- Не вру, папа с мама колбаса прислали, я утром половина сожрал, а половина решил вечером после ужин сожрать. А тут майор ее нашел и отнял. А колбаса хороший, весь твердый,  жрать можно…

      Таким орлам не три, а тридцать три наряда безжалостно давать, чтоб другим наука. А, положим, отравился бы рядовой Дзебоев насмерть своей домашней колбаской полутвердого копчения, представляешь, в какой ад кромешный превратилась бы жизнь всех нас, живущих на семь рублей в месяц и исправно платящих комсомольские взносы?

       Я практически здоров, но: страдаю остеохондрозом шеи, спины, суставов рук и ног. Утомляюсь физически быстрее многих. Этот дефект у меня начался еще когда я в рабочие пошел на «Счетмаш». Обратился за помощью к передовой советской медицинской науке. Так мол и так, хрустит все, а при простудах не охнуть, не вздохнуть. «Ерунда, --- спокойно ответила передовая советская медицина. --- Выдумываешь, мальчишка, всё, дурака валяешь. В 16 лет остеохондроза не бывает!». В восьмом классе после группового избиения выскочила у меня на шее с правой стороны явно ново образованная шишка и не проходит до сих пор. Тоже классифицировали с одного глаза как доброкачественное образование, от которого не умирают. Близорукость (прав. глаз минус 3,5, лев. минус 4) --- ерундистика, конечно. Ведь меня не в парашютисты зачислили, а в те, кто эти парашюты хранить должен. То же самое плоскостопие. Ноги, конечно, во время и после строевой гудят, как Царь-колокол, но войну СССР из-за моего плоскостопия, разумеется, не проиграет. Но у комсорга нашей роты Антонова --- страшный геморрой и он, кажется, уже пробил себе операцию в городе-герое Москве. У Иосифа Брукмана, многодетного отца из Киева.  язва желудка. У Вовчика Доценко в бане я увидел такие странные ноги, что полюбопытствовал, в чем дело. Шахтер рассказал, что стоял он как-то под ж/д насыпью, а наверху борт платформы сам собой раскрылся и весь крепежный лес вниз покатился. «Куда бежать? Не успеешь, некуда. Я через одно бревно перепрыгнул, еще через два, а новое бревно мне обе ноги и перешибло в коленях». Больше трех лет лечили человеку перебитые ноги, подлечили и сюда его, в учебку ВВС под Балашихой. Узбеков всех заставили месяц глистогонное пить и тыквенные семечки кушать. У Щенникова из Тамалы то ли наследственное, то ли диабетическое ожирение. Костя Лапин здоров как бык и внешность питекантропа, но с психикой какие-то нелады и явно богемические наклонности. Как-то в Ленкомнате сидим сзади на политзанятиях и то шушукаемся, то переписываемся, чтобы не заснуть под монотонные идеологические трели. Фразу я Косте черкну, фразу он мне. А потом он пишет: «Я поджег дом родной матери, но вынес ее из огня на руках… Закрой рот, балда… Это мне сегодня такой сон приснился. Как думаешь, к чему бы это?». В другой раз в клубе репетировали, он в перерыве говорит: «Юр, если у женщины один сосок раздвоен, а другой нормальный, что это может означать?». Это у него в Ульяновске пассия с такой интересной грудью живет, а он ее частенько вспоминает. Чупиков прислал мне кинообозрение в «Морнинг стар». Там рецензия на английский фильм «Чайковский», в котором повествуется, что вся гениальность Чайковского проистекает из его неизлечимого  гомосексуализма. Я, наивный патриот, возмутился таким пасквильным измышлениям, а Костя спокойнехонько говорит: «Так это всем давным-давно известно, что Петр Ильич спал со своим денщиком»…  Рядовой Рыгалов из Семанщины любит со мной сидеть на занятиях по устройству самолетов и спрашивать, когда что непонятно. Как-то я ему разъясняю, почему авиатурбину только один раз можно раскочегарить, а дальше она сама на тяге работает, а он мне шепчет: «Юр, я понял, чего нас овсянкой всю дорогу кормят». «?» --- изумился я такому резкому развороту в его размышлениях. «Они овсянкой мужскую силу гасят, чтобы *** не стоял!». После обеда как-то сидим мы, в «виселицу» на занятиях играем, а он вдруг глазами и бровями мне куда-то вниз показывает. Я взглянул в указанном направлении. Сенсация! Оказывается, у него от лекции об элеронах и закрылках произошла сильнейшая самопроизвольная эрекция и он приглашал меня полюбоваться, как штанина у него под напором члена оттопыривается. Когда Цып нам рассказывал по своей тетрадке о поражающих факторах атомного взрыва, у моего провинциального земляка новая сенсация. «Юра, --- исповедуется он, --- а ты знаешь, если на голую жопу долго смотреть, то ОН встает!». В «виселицу» я его раз двадцать обыграл, а потом он вдруг загадал какое-то слово на букву «с» из восьми букв, оканчивающееся на «а». Я уж все перегадал, чуть голову не сломал, а он спокойно меня вешал и в конце концов повесил. Знаешь, какое слово он загадал? СЛЮДЯНКА. Я возмущенно шепчу: «Это еще что за хрень?». Рядовой Рыгалов спокойно объясняет: «Это у нас железнодорожный полустанок есть такой!». А парню сто раз объяснено было, что в «виселице» нельзя использовать имена собственные и географисекие названия!!!

      И вот с таким вот контингентом мы собираемся противостоять агрессии американских империалистов и китайских гегемонистов?

       Закругляюсь, дорогой. Пензу и особенно КЛП вспоминаю всечасно. Может, это тоже отклонение от нормы, но все же терпимое. Наздар!               



Еще толстое письмо тому же адресату.

Теодор, привет! Хорошо вам, сачкам, у кого военная кафедра была. Тебе лично еще только предстоит эта халява, а каково рядовому Стодоле?  Вы офицерите, зарплата большая и сплошные права, а тут обязанности сыплются как из мешка и не смей пикнуть, хотя я и пикаю всю дорогу. То на отсутствие запятых на лозунге укажу (а лозунг с прошлой пятилетки висит и никто на безграмотную пунктуацию внимание не обратил). Про пробелы в орфоэпии в лекциях Цыпа лучше умолчу. Скверная орфоэпия, а ему по барабану. Хотел меня склонить к переписыванию его лекций с исправлением ошибок, но я сослался на скверный почерк и отказался. Зато геморроидальный Антонов тотчас вызвался в копиисты, за что получил кучу всяческих благ и, кажется, будет отправлен в Москву на операцию его несчастного ануса. Москва у всех здесь --- предел мечтаний. Младший командный состав за два года всего два раза столицу и видит: когда везут в Балашиху и когда демобилизуют домой.

       Учат нас, Федя, на начальника склада АТИ, сиречь, АвиаТехнического Имущества. Наука эта не шибко сложная, но требует смекалки и особенно таланта постоянно на складе что-то перекладывать, совершенствовать, втискивать в эвклидовы пространства лобачесвские тюки, ящики, узлы, коробки и проч. На базе снабжения ВВС мне больше всего  понравились хранилища парашютов. Во-первых, там все более или менее механизировано, во-вторых, разноцветные шелковые парашюты хранятся только в полностью развернутом виде и складываются только непосредственно перед выдачей или транспортировкой. Красиво в парашютохранилище, дух от разноцветных парашютов свежий, вольный. А вот на складе метизов местный шофер вез целую кипу стальных листов. После резкого торможения, кипа в строгом соответствии с законом инерции вылетела из кары и посыпалась на каменный пол. Сталкиваясь друг с другом и с каменным полом, громадные листы высекали друг из друга искры, пружинили и прыгали в разные стороны, как живые. Слава богу, никого не зашибло, а близко было.

       Пожарник Диман, ходивший в «Южный» наслаждаться музыкой «Миража», при встречах всегда рассказывает мне горячие новости. Недавно в городе-герое Балашихе пьяный жилец сгорел заживо в своей квартире, так наш пензяк со товарищи выносил черный труп, который лоснился, как пережаренный шашлык и смердил так, что ребят вытошнило. Страшный стресс они залили спиртным, которое здесь бывает трех видов: 1) казенный спирт, 2) поселковая самогонка, 3) магазинная водка. Я упомянул «огненную воду» в порядке убывания доступности и снижения качества. Спирт, как водится, воруют в самой части. Довольно качественную сахарную самогонку двойной очистки поселяне обменивают у нас на какие-нибудь дефициты (банка краски, плексиглас какой-нибудь и т.п.) или услуги (попилить и сложить в поленницу дрова и пр.).

       Декабрь, а погоды стоят просто весенние. Настроение у меня в основном прекрасное (особенно на репетициях «в клубу»), но начальство окончательно записало меня в разряд неблагонадежных. Сержант Сашамальцев тоже приложил, гад, язык и руку к моей дискредитации. Помню, принес он как-то во взвод письмо мне и не дает, требуя: «Пляши!». Нашел, глядь, клоуна. Я зевнул, да пошел в Ленкомнату в шахмотья сражаться. Я тут всех побеждаю и даже капитан Коломийцев, попробовав меня переиграть, признал, что я играю на уровне разрядника. Сашампльцев, разумеется, письмо мне в конце концов отдал --- мне писем прислали с добрую дюжину, куда ему их девать, солить, что ли? Но обидно ему, краснорожему. Он из своей ярославской «глубинки» за все время беспорочной службы штук пять писем всего-то получил, а какому-то очкарику Стодольману (это его придумка) пишут чуть не каждый день и даже не только из Пензы, но из Москвы и Ленинграда.

        Подозрительного в моей личности обнаружилась целая куча. Английский язык. Репетиции на барабане. Политинформации  я без бумажки читаю, а Сашамальцев, как ни старается, не может наизусть запомнить фамилии и имена с отчествами членов Политбюро. Опять же народ вокруг меня постоянно кучкуется. Узбеки «домулла» зовут, сиречь, учитель. Как не позавидовать? А тут еще вот какая, Федя, хохма приключилась. В армии, как и на гражданке, действуют свои моды, порой довольно чудные. Скажем, весь младший командный состав с ума сходит, чтобы шинель побольше укоротить. Мини-шинелки, глядь, им спать не дают. Еще в части модно носить вместо портянок носки, а вместо х\б нательной рубахи --- легкомысленную гражданскую майку. Так вот, когда нам выдали шинели, пуговицы, погоны, петлицы, чтобы мы могли их подгонять под себя, разложив прямо на полу, прозвучал строгий приказ: не укорачивать шинели более официально разрешенной длины. Сашамальцев голосом диктора Левитана предупредил: «Я лично с линейкой буду длину проверять!!!». Ну все давай обрезать полы в рамках допустимого, а я, вредный очкарик, решил пойти своим непроторенным путем. Сашамальцев со своей линейкой ко мне сунулся и ажник позеленел весь от возмущения. Пришлось ему популярно объяснить: норма на укорачивание существует, а на макси-шинели норм никаких не указано. Ну, в рот компот, я и оставил полы своей шинели в первозданном и даже девственном виде. Следовательно, придраться не к чему.

        Дня через два прибыл ко мне весь «Мираж» в составе Рафика, Курдюкова, Поздеева и Сагая. Присовокупи, Федя,  Стодолю и что в результате получится, а? Получится, если читать по первым буквам: Губайдуллин, Курдюков, Поздеев, Сагай, Стодоля --- ГКПСС. Представляещь, какая мистика, эзотерика и магия скрывается в одних только наших фамилиях? И вот, вызывают меня вдруг на вахту, я выхожу за ворота части, а там хлопцы стоят и держат в руках заказанные мною компоненты: хэт, сольник и тарелку. Все были потрясены, когда я вышел в своей долгополой необрезанной шинели, подобно каменному Феликсу, охраняющему «Детский мир»!

      Капрал-медик сбегал к начальству, выписал пензенским хлопцам разрешение на посещение части и мы в клубе дали всем просраться, насколько позволяли убогие музыкальные инструменты. Ну-с, Рафик поделился миражовским репертуаром, который Костя Лапин тотчас записал в свою нотную тетрадку. Курдюков дал ряд ЦУ по совершенствованию электронной базы (усилков и прочих кинапов). Поздеев показывал, как надо брать рифы. Сагай, выгнув изящно спинку, шпарил на басу. Таким образом, проблема новогодней программы была решена за считанные часы! Все были абсолютно счастливы, если не считать Сашимальцева. Он с особым рвением и садизмом стал требовать от меня какой-то особой субординации. Всего один пример. На физзарядке и во время похода в столовую, он стал требовать, чтобы именно я запевал какую-нибудь песню, а остальные чтобы подхватывали. Я, конечно, и здесь пошел интересным путем. Посидел часок в библиотеке, настрополил дружбанов и…

       Сержант командует мне: «Запевай!».

       Ну я и ору дурным матом, а мои наперсники подхватывают: «На бой кровавый, святой и правый марш-марш вперед, рабочий народ». Хорошо еще на голодный желудок спеть: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов! Кипит наш разум возмущенный и в смертный бой вступить готов. Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим. Кто был ничем, тот станет всем». Начштаба тоже вышел на обеденный перерыв и чуть не ебнулся с крыльца, услышав, как учебная рота исполняет на пределе голосовых связок: «Даешь Варшаву, даешь Берлин! Уж врезались мы в Крым». Сличили наш репертуар с оригинальными песнями про «Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног. Нам не нужны златые кумиры, ненавистен нам царский чертог…». Оказалось, что поем мы все правильно, тексты воспроизводим трепетно. Представляешь? Мы маршируем мимо бюста Ильича, Сашамальцев пасет стадо сбоку, а в сыром воздухе несутся призывы громить предателей и прочих кровопийц. Сашамальцев получил здоровенную дыню и окончательно отстал от меня с требованием соло, когда мы исполнили классику Демьяна Бедного: «Ах, куда же ты, Ванек, ах, куда ты? Не ходил бы ты, Ванек, во солдаты. Красной армии штыки, чай, найдутся. Без тебя большевики обойдутся!». Еще и пытался сержант спорить со мной, доказывая «Нет там таких слов и быть не может!».   
               
      Пришлось пригласить хлопца в культпоход в нашу скромную библиотеку части. А на всякий пожарный пригласил я в попутчики освобожденного секретаря всей части тов. Зябликова. Открыли «Песни борьбы и труда». Все правильно: «Слезами залит мир безбрежный. Вся наша жизнь --- тяжелый труд». Посмотрели в сборник «Штыком и гранатой» изд. «Красная звезда»: «Свергнем могучей рукою гнет вековой навсегда. И водрузим над Землею красное знамя труда!». «Чтоб жажду мести утолить, мы били, бьем и будем бить!». «Не уйдет чужеземец проклятый, своего не увидит жилья». «Голова обвязана, кровь на рукаве. След кровавый стелется по сырой траве». «Лишь мы, работники всемирной, великой армии труда, владеть Землей имеем право, а паразиты никогда!». «И после каждого удара сильнеет свет, слабеет гнет. И в городах земного шара народ измученный встает, встает, встает!». «Сколько бы черная сила не билась, чтоб не случилось, будь непреклонен, товарищ. Будь непреклонен, товарищ».

       Все претензии Сашимальцева пошли в унитаз и были смыты могучим потоком революционных цитат. Согласись, могучие тексты писали наши дедушки… Впрочем, впредь мне и «моему кружку» все эти подрывные марши петь строго не рекомендовано. «Готовьтесь лучше к празднику-конкурсу песни и строя» --- передал мне напутствие политрука части Деревянко товарищ комсорг Зябликов. Севший в лужу Сашамальцев утерся, сделал вид, что ничего не случилось, но, само собой, побежал жаловаться Цыпу.

       Цып проявил высочайшую мудрость: надавал моральных тумаков сержанту, а меня приказал подключить к репетициям «Праздника песни и строя», предстоящего, естественно, 23 февраля. Теперь я, стоя на газоне, «принимаю парад» у марширующих мимо однокорытников --- в смысле барабаню им ритм. Поскольку погода стоит нулевая, руки не мерзнут, задница не стынет, а барабан я беру на репетиции на свежем воздухе, конечно, не свой фирменный, а клубовский. Он обтянут натуральной кожей ( не исключено, что человеческой, а может, натуральным кожзаменителем). Звучит этот ветеран, по образному выражению Рафика, «как утюгом по жопе», но маршевый ритм отбивать на нем можно. Сашамальцев протянул мне оливковую ветвь: «Рядовой Стодоля, пока мы новую песню не подобрали, под какую предлагаете репетировать?». По здравом размышлении я запел с соответствующим выражением на лице: «Слезами залит мир безбрежный. Вся наша жизнь --- тяжелый труд…».  Сашамальцев засопел обеими ноздрями и скрипнул зубами, укрощая праведный гнев. «Ах, да, товарищ сержант. Это, наверное, не подойдет. Тогда давайте петь «Вихри враждебные веют над нами. Темные силы нас злобно гнетут. В бой роковой мы вступили с врагами. Нас еще судьбы безвестные ждут». В спину удаляющемуся сержанту летели вдохновенные революционные строки: «Но мы подымем гордо и смело знамя борьбы за рабочее дело. Знамя великой борьбы всех народов за лучший мир, за святую свободу». Контингент нашей краснознаменной части едва не уменьшился в этот день на одну единицу: свидетель моего диалога с сержантом концертмейстер Костя Лапин едва не умер от смеха, дав волю своим эмоциям, когда Сашамальцев покинул поле боя. Между прочим, знаешь ли ты, что Зигмунд наш Фрейд дает такую характеристику: «Смех --- это оргазм диафрагмы». 
    
         Не вешай нос, коллега Теодор. Мы безусловно выиграем эту войну.                Ю.С. энд уорлд рипорт.





Еще письмо тому же адресату.

        Uno, dos. tres…   Молодец, что сводил Лену на румынскую эстраду. Апропо, сама она мне почему-то об этом культпоходе  не сказала ни звука. Но прошу тебя как человека и друга: только без кобеляжа! Ей же еще институт кончать и вообще определяться в жизни, а женскому полу это немного сложнее. Будешь в моих краях на ул. А.П. Чехова, попробуй с Еленой Александровной обследовать наш сарай. Там --- копи царя Соломона, клянусь честью. Подписки «Шпилек», «Дикобраза», «Морнинг стар», «Свет в образех», «Рогача»… А главное, тебе как старому швейкофилу будет небезынтересно посмотреть хотя бы на журнал «Влада а жите» чешских вооруженных сил. Там с продолжением из года в год, из недели в неделю печатались «Осуды добрего вояка Швейка» в виде комиксов! На развороте в самой середке журнала по две дюжины рисунков (примерно один эпизод из романа, художник --- или сам бессмертный пан Лада, или кто-то блестяще работающий в его манере!). Можешь взять как презент with love from me to you.

        Моя собственная армейская эпопея прекрасно продолжается. Да, ты прав. Если уж проводить параллели, то я скорее похож на вольноопределяющегося Гаека, но с другой стороны Гаек как бы вольно определился в ряды вооруженных сил, а меня скорее самоопределили.

         Нет, ни кого я не критикую и не мне, сыну медсестры и ж/дорожника, изображать из себя чистоплюя и сноба. Наоборот, будь у меня получше с силой воли, давно бы бросил курить. Обстановка в армии, эстетика армейского быта и конкретно ситуация в нашей учебке ОЧЕНЬ ПРИГОДНЫ для самосовершенствования и начала новой жизни. Слушай, Федя. После того, как приняли присягу, отцы-командиры пришли в столовую и отобедали ВМЕСТЕ С НАМИ! У меня очки на лоб полезли, а однополчане только отметили, что жратва в этот день была особенно отменной. Щи с настоящей бараниной, такие густые, что ложка в каждой миске торчком стояла по стойке «смирно»! На второе --- жаркое с тушеной картошкой. Салат из свежей капусты накладывай от пуза. И на десерт по кусочку пирожного и сверхсладкий компот из изюма. Не в каждой пензенской рабочей столовке такая шамовка в меню. Все ж таки, Центральная база снабжения ВВС --- это великое дело и я порой чувствую себя недостойным членом армейского братства.

        Вялотекущий конфликт мой с сержантом и старлеем сходит на нет в преддверии праздничного Новогоднего Вечера. Твое предложение спеть Сашемальцеву Гимн Советского Союза я ценю очень хорошо и высоко. Действительно, мы есть ракетно-ядерная сверхдержава, а Государственный Гимн с хрущевских времен --- какой-то сплошной безтекстовой мелос. Прямо песня без слов Мендельсона получается. Надо бы этот недочет устранить. Представляю себе физию сержанта, когда он услышит в моем исполнении:

       
        Нас вырастил Ленин на верность народу
        И Сталин великий нам путь озарил ---
        На службу Отечеству поднял народы,
        На труд и на подвиги нас вдохновил!

         Нет, Федя, ты чего-то путаешь. Сразу видно, что ты редко бывал на концертах в нашем инязе. Там я тоже бацал на ударных и орал в микрофон американскую народную песню «И теперь я верю», превратив хит «Обезьян» в прогрессивный студенческий фольклор. А еще там красавица-старшекурсница Эльвира Погорелова танцевала босиком и в шароварах исполняла настоящий индийский народный танец. (Она потом плохо кончила, но совсем по другой причине). Мой бывший одноклассник Саша Молодкин ловко жонглировал предметами. Общий хор исполнял бернсовскую песню «Забыть ли дружбу прежних лет». А девичий дуэт Иващенко-Куздрюкина исполнял старинный (дореволюционный еще!) романс на детективную тему. 

         Будешь на набережной реки Суры, поклонись от меня Памятнику неизвестному растению, как я очень метко окрестил это сооружение из железобетона. Свидимся ли мы еще с ним? Что-то в последнее время стали кошмары сниться: смерть Комарова, гибель Гагарина, страшная смерть американских астронавтов, заживо сгоревших в барокамере. Поскольку я ношу голубые погоны, грех было не поинтересоваться у старших товарищей, что говорят в кулуарах ВВС о гагаринской катастрофе. Все хором утверждают, что он и его напарник совершали учебный полет с глубочайшего бодуна. Ты там тоже не пей, Федюша. Береги организм. «Мускул свой, дыхание и тело тренируй с пользой для военного дела!».
         На этой бодрой ноте кланяюсь тебе по-древнерусски.



Весна 1998
Мама, здравствуй!

Ты получила мое предыдущее письмо или наши с тобой письма разминулись в пути? Прости, но есть ли в Пензе хотя бы какие-нибудь хорошие новости или одна только черная тоска, прочитав которую, теряешь последние силы и ищешь ближайшую петельку. Я здесь только-только начал вылезать из ямы. Следовательно, полагают некоторые, мне негативные гадости сейчас как воздух нужны. Если и ты так считаешь, вали на мою бестолковую башку всё плохое, сообщи побыстрее.
       Раньше не писал, поскольку на хлеб денег не было, тем более на бумагу, ручку и конверт. Все болячки тоже против меня восстали и ополчились. Друзья предали. Деловые люди оказались неделовыми. Какое-то время я даже обратный адрес не мог сообщить, поскольку не имел места где переночевать, где приткнуться, а тем более расположиться и письма с жалобами писать.

       Русские люди (особенно советской закваски и закалки) очень большие добряки и гуманисты. Всегда норовят вместо спасительного круга или хотя бы соломинки бросить тебе кирпич побольше. Русские люди (особенно с молотками в головах и серпами в сердцах) уверены, что это им хуже всех живется на свете, а остальные незаслуженно процветают и гужуют.

       Слава Богу, что оставаясь один, полагаешься только на самого себя. Это труднее, но честнее. И потом, если бы не твое благословение и материальная помощь, не говоря уже о заговоренной булавки, я вообще никуда бы из Пензы не уехал. Если бы не марыновский займ, я вообще и по сей день обременял бы тощую пензенскую почву.

       Пока не забыл. Обязательно скажи Сереге, чтобы позвонил в Пензе по телефону 57 66 13, передал от меня (и Гриши!) горячий привет. Лиина Акинфовна Белова --- родная сестра московского художника Григория Белова, который в конце концов предоставил мне кров и поддержку в самый горький момент моей московской авантюры. Пусть Серега возьмет у Лиины Акинфовны ее точный почтовый адрес. У меня записано: К. Цеткин, д.11, кв.3, но надо бы точнее, с индексом. Это срочно и важно!

       Итак, с Божьей помощью, я взялся за утренние зарядки, прогулки, закаливание. Мою полы и посуду, убираю за собой, вытираю пыль, поливаю цветы и т.д. И ты знаешь, нормализовался сон, укрепилась психика, появились силы, чтобы доказывать идиотам, что я не верблюд, а вполне надежный и даже талантливый автор. Терпение и несклонность к нытью у меня всегда были. А теперь, слава Всевышнему, и стойкость с мужеством по капле прибавляются, как продолжительность дня после окончания долгой одинокой зимы.

       Сволочи, шпаны и всякой уголовщины в Москве ничуть не меньше, чем в Пензе или Пятигорске, но и нормальных, хороших людей пока еще хватает. Напорешься на неожиданное хамство или откровенный обман,  свет не мил, ан судьба где-то  и улыбается. Гриша Белов (человек с суровыми манерами, но с золотым сердцем, к тому же труженик великий и талантище) не раз поддерживал меня именно морально: «Ты --- мужик. Иди и борись. А что ты хотел? Чтобы тебя тут с оркестром встречали? Московское гостеприимство --- на две недели максимум. Потом тсупай в гостиницу или на все четыре стороны. В Москве дела быстро не делаются…».

       Но наконец еле-еле, со страшным напряжением и скрипом телега моя начала сдвигаться с места. Поэтому я решил, как ни глупо и грустно это звучит, уцепиться хоть на миллиметр за твердую землю, хотя бы мелочи какой-нибудь добиться, а уж потом порадовать тебя вполне хорошими новостями ---- плохих-то у нас всегда запас богатейший. Мерзости мы моментально спешим вывалить, не думая, что это порой может привести к полному обвалу.

       Хотел вот на Радио России немного подзаработать, тем более что получилось со мной совсем некрасиво. Они при мне, в Москве столько времени сидящем, мой гонорар за прошлый  год запузырили прямехонько в Пятигорск. Как бы мне эти, пусть маленькие, деньги помогли продержаться в столице хотя бы первое время! Очень надеюсь, что в Пятигорске тот, кто мой гонорар получил, хотя бы погулял как следует. Начинаю Радио России предлагать что-то еще, крик: «Мы помним. Мы знаем. Мы сделаем. Мы сами вам позвоним».

       После недельных поисков адресата и нужного телефона оттащил я свою смешную пьесу Геннадию Викторовичу Хазанову в Трубниковский переулок. Сам маэстро в постоянных разъездах и на гастролях. Занят по горло. Завлит Хазанеова, милая полноватая дама, целый месяц с гаком мою пьесу штудировала. Я не выдержал, написал ему личное послание, но подозреваю, что он мое письмо, как и пьесу, и в глаза не увидит. Во всяком случае, молчит великий комик как рыба об лед. А ведь пьеса как точно на его размер пошита. И персонажей в ней мало, экономия средств. Вот такие у меня Хазановости.

      Ну-с, в издательствах (а я их обзвонил и обходил пешком с полсотню, не меньше) на шею мне никто бросаться не поспешил. Когда приходишь с откровенно протянутой рукой дружбы или побеспокоишь по телефону лишний раз, подозревать начинают: Что-то этот провинциал слишком навязчив. Не псих ли или жулик?».

      Мама, я ни от какой работы не отказывался никогда, но давали максимум на буханку хлеба. А она, буханка, три тысячи стоит, да на транспорт расходы. Снег у магазинов чистил. Кроссворды сочинял, пристроил только один: «У нас свои постоянные авторы есть». Инструкции телефонов-видеомашин переводил. Уроки английского давал. Один раз экскурсию на английском вокруг Кремля двум бусурманам провел, но местные гиды чуть не прибили конкурента. За все всегда платят сущий мизер. Милкина сотня и Серегина расторопность стали, тьфу-тьфу-тьфу, переломным моментом. Я смон наконец вынырнуть со дна и глотнуть воздуха. Две присланных Серегой американские книжки я должен перевести к маю. То есть, работы выше головы, но через полгода (согласно заключенному с «Эксмо» договору), если не врут, буду я держать в руках толстый том в твердой обложке. А это уже хоть какая-то твердая земля под ногами. Печатаю теперь круглые сутки. Падаю на спину, сплю какое-то время, просыпаюсь и снова строчу. Паузы делаю только для того, чтобы отдохнули пальцы с оббитыми, поломанными ногтями. В эти паузы перевожу письменно, про запас.

        Целую тебя крепко-крепко. Молюсь. Верю и надеюсь, что все будет ОК.
Юра.               


 Послание на мятом листке, почему-то с маслеными пятнами и разводами.

         Месье Тсшупиков, большой бонжур и вот тебе очень краткое резюме Новогодней феерии.

         После концертной программы наших всех отправили спать, а нам еще час разрешили играть танцы для членов семей и побратимов из поселка. В официоз мы свой детективный романс вставить не посмели, а уж на танцах отвязались. Спели «Джингль беллз», а потом сержант пел опять «Ты признайся мени, звидкиль в тебе печали?», два члена ВИА «ПП» исчезли, переоделись в сарафаны и кокошники и потом вышли к рампе и…
        Ах, васильки-васильки.
        Сколько вас выросло в поле.
        Помню, до самой зари
        Их собирал я для Оли /ПОВТОРИТЬ ПОСЛЕДНИЕ ДВЕ СТРОКИ ДВАЖДЫ/

       Оля цветочек возьмет,
       Голову низко наклонит:
      «Милый, гляди, --- василек
      Твой поплывет, мой утонет». /Пели на два голоса. Я тенорком. Костя басом).
      
      Утром нашли рыбаки
      Олечкин труп у залива.
      Надпись прочли на груди:
      «ОЛЮ ЛЮБОВЬ ПОГУБИЛА».             
          
Успех был замечательный --- как и в Пензе, но по другим причинам. Переодевание дало совсем уж пародийный оттенок, а тщательные репетиции подняли эту миниатюру на небывалый художественный уровень. Меня же, как литератора, в очередной раз в этой композиции потряс резкий сюжетный поворот и, самое главное, трагичный и вместе с тем открытый финал, из которого не ясно, кто же на самом деле стал причиной преждевременного ухода этой чистой и светлой девушки.

Большущее тебе мерси за «Юманите» и отдельно за цветную фотографию Юрия Гагарина в офицерском мундире и с дымящейся сигаретой. Показал фото сержанту, а он объявил это фото фальшивой провокацией из-за рубежа.

«Полнее бокалы, содвиньте их разом. Да здравствует солнце, да здравствует разум!». Налили в стаканы горькую вонючую самогонку, чокнулись, поздравили друг друга. Комсорг Зябликов совершенно индифферентно стоял в коридоре и делал вид, что малейшего понятия не имеет, что творится за закрытыми дверями. В такой же торжественно-конспиративной обстановке допили «огненную воду», обнялись за плечи. Комсорг Зябликов закрыл клуб и поехал к себе в семью отмечать пришествие 1971 года. Мы же на тихих цырлах прошли в казарму, разбрелись по взводам. Вместо боя кремлевских курантов я услышал громкую капель. Дождь барабанил по подоконникам, я прислушивался к дождю, смаковал приятное тепло в животе и незаметно перелистнул еще одну страничку своей жизни.

       Матушке привет и Новогодний банзай!









Чистил шкаф от всякого барахла. В старой псевдокожаной сумочке во внутреннем отделении нашел сразу два послания из начала 90-х.
         
Четвертушка тетрадного листка ,сложенная зачем-то еще вчетверо в виде шпаргалки или записки. На титульной стороне синей пастой написано крупно:
          
Жизнь страшная стала. Я потеряла веру во все, у меня нет сил. Теперь никуда не поедешь билеты дорогие, да и страшно.

         Люба ну поздравляю с праздником! Желаю здоровья целую Женя.

         На обороте рукой моей  мамы написано:

              Отец, Всевышний, прости их, они не знают, что творят, прости их. Последние два слова зачеркнуты. Ниже приписка:

             Кирова 52 кв 6 Сережа.

             Под чертой чупиковский рисунок своего дома с приписками:

            М. Горького < 2х этажн. ФЛИГЕЛЬ  << 2-й этаж   ТТС --- останов.   Тел.69-50-74



Поразительно. У волгоградской тети Жени почерк очень похож на мамин!

Получается, у  Чупикова были какие-то близкие дела и контакты с мамой?!

Она ходила к нему домой!?


 
 





















Подцензурное письмо-треугольник. Штемпель размазан, но из текста нетрудно убедиться, что речь идет о январе 1971 г.

Господин сибаритус!
Уверен, ты усердно полируешь диван. Или воняешь канифолью на всю ул. Кураева, пытаясь с помощью обыкновенного паяльника соорудить какого-нибудь очередного электронного гомункулуса. Но, скорее всего, нежишься в засаленном, изрубленном негодяями саблей древнем кресле под звуки Михаила Джеггерова со товарищи, еще и ртом пускаешь кольца дыма, руку даю на отсечение.

А в это время некоторые передовые пензенские переводчики и дипломированные педагоги честно отдают армейский долг Матери-Родине и уже бегают на лыжах, выполняя интенсивные и экстенсивные социалистические обязательства.

После оттепели разом похолодало и укутало всю балашинскую землю нежным метровым слоем чистейшего снега. Идешь себе по лыжне с земляками, вежливо пропуская их вперед, а слева березы, честное слово, принакрылись будто серебром. Ни в Пензе, ни какой-нибудь там Рязани, уверен, такого великолепия отроду не было. А ведь я еще не упомянул вязы, ивы, прочие сосны и, извиняюсь за выражение, елки! Тишина, покой, под голубыми небесами великолепными коврами, блестя на солнце, снег лежит, а по этому снегу (глубиной по пояс) с криком «ура» бегут к горизонту всякие погранцы и танкисты, у которых тоже здесь своя учебка.

Лыжная трасса, начинаясь у стен родной части, тянется вдоль поселковых сооружений и дач, потом делает большое круголя и начинает медленно заползать в гору, вгрызается в плотный бор и идет себе не спеша по гребню, который я предпочитаю называть «плато». Вот там кроется моя личная поляна и смотровая площадка, с которой я наблюдаю, как нужно мускул свой, дыхание и тело тренировать с пользой для военного дела.
А потом, Сергей Всеволдович, происходит и вовсе чудо. Лыжная тропа вдруг падает с крутого откоса и несет, несет зачетников к финишу, где бдительный сержант с секундомером засекает, кто какой рекорд скорости поставил.

Надо мной взял спортивное шефство один молодой, но уже филантропический земляк из Беднодемьяновского района: курирует меня вдоль всей трассы, воодушевляет всячески. Думаю, под его присмотром я скоро сдам зачет на 10 км и мой оптимизм неуклонно крепнет с каждым новым забегом.               
И тебе советую, не взирая на темп. воздуха, раздеваться до пояса, каждое утро выбегать в свой заснеженный садик и под окнами бабы Лены выполнять комплекс целительной зарядки.
С комсомольским приветом.





Письмо на пензенскую ул Чкалова.

Федор!

Надысь во время забега на лыжах я подотстал от свой зачетной группы и остановился перекурить на самой макушке живописной горы высотой, как наша Западная Поляна. Курю я «Стюардессу», никому не мешаю, с лыжни даже сошел и любуюсь, как каких-то краснопогонников гоняют с автоматами по снежной целине и они, бразды пушистые вздымая, несутся друг на друга, пуская автоматные очереди холостыми (а может, и иными!) пулями. Вдруг в глубине леса шум, гром, треск и вываливает на мою поляну целое семейство лосей: папа такой с громадными сицилийскими рогами и глаз на меня косит не по-хорошему; далее мама прикрывает от меня корпусом своего вполне здоровенного лосеночка. Мама дорогая, здравствуй! --- как говорил в таких случаях Аркадий Райкин. Ситуация тупиковая, а сохатый начинает бить зачем-то лыжню копытами и как-то странно хрюкать, направляя рога точно в мою сторону. Чего ему в голову взбрело или очки мои запотевшие от эмоций не понравились, но начал он на меня надвигаться! Позади меня почти вертикальный обрыв на поле, где шлифуют свое боевое мастерство воины какой-то Краснознаменной дивизии. Бежать назад --- догонит и в задницу рога свои поганые всадит (лучше бы за женой своей бдительней смотрел).

И начал я, Федя, мудрый, осторожный и единственно возможный в этом положении маневр. Я бочком, бочком, «лесенкой» стал дрейфовать к тому, краю, с которого начинался стремительный и спасительный спуск. Но и зверь времени даром не терял, а уже вплотную приблизился, пока я пятился от него. Делать было нечего, я рухнул на спину, выставил вперед лыжи и палки с острыми концами. При этом  я заорал что есть мочи нечто среднее между «Пошел вон, гад!» и «Убью, зараза!». Невидимое сопение, скрип снега, треск веток и… на мою любимую поляну выскочил чуть не весь первый взвод. Взрыв смеха окончательно изгнал лосиную семью из пределов моей территории. А потом пришлось объяснять причину и необходимость моей довольно необычной для нормального лыжника позы. Зато я стал героем следующего выпуска нашей стенгазеты «Вперед». Чья-то шкодливая рука (уж не комсорга ли Антошки?) изобразила меня в корявой позиции и совсем непохоже, если не считать моего пенсне.
 
          Новости о Сашемальцеве. Представляешь, приносит мне свежий номер журнала «Старшина и сержант» и приказывает: «Вот тут песню напечатали. Вот мы ее на конкурсе песни и строя и исполним».

           Я: «А вы уверены, что она подойдет?».

           ОН: «В журнале министерства обороны чего попало печатать не будут. Споем и точка».

            И сует мне журнал --- стал быть, для исполнения.

            Я: «Да как споем-то?» (А сам журнал не беру).

            ОН (переходя на повышенный тон): «Да тут же все ясно написано!».

            Я: «Тут кроме слов еще ноты имеются, товарищ сержант. Лично я плохо ноты с листа читаю. Может, вы мотив напоете, тогда все сразу ясно станет».
            Федя, этот экземпляр на полном серьезе попытался напеть слова, не зная нот и мелодии!

            Для объективного заключения и профессиональной экспертизы понесли пахнущий типографией журнальчик в клуб. Костя Лапин, явно скучавший за фоно, оживился, когда я коротенько изложил диспозицию и предложил стать арбитром в нашем эстетическом споре.

            Костя, сообразив по ехидному блеску в стеклах моих очков, что к чему, провел ладонью по своей ершистой голове, повел взором по строчкам, замычал «домиси…. Кх-кх… Ремиля… Мда-а-а. Какой журнал, говорите? Хм, «Старшина и сержант». Рубрика «Выучи новую песню». Композитор Топорков, слова Хромченко. Ну что ж…».

             Вот теперь представь Большой колонный зал. Выходит тетя в платье двойной длины, говорит, поражая всех мастерской дикцией:

             --- Открываем второе отделение нашего концерта. Композитор Такой-то. Слова народные. Песня «Шумит большак».

             К микрофону подходит зафраченный дядя с пропитым и искуренным лицом, чуть похожий на артиста Сергея Филиппова. Делает легкую отмашку концертмейстеру. А за роялем тоже во фраке и галстуке «бабочка» сидит гориллобразный Костя Лапин, который делает виртуозную пробежку по клавишам, обозначив вступление. Ф-р-р-р, как Мартинсон в «Музыкальной истории».

            --- Чуть свет, подъем….

            Костя снова: ф-р-р-р.

            --- Мы все встаем.

            Опять «пробежка» по бело-черному клавишному частоколу.
            --- И ждет нас путь не ма-а-ал-ый.

           Б-р-е-н-ь.

            --- Шумит большак.

             Д-р-р-р.

            --- Эй, шире шаг.

            Т-р-р-р.

            --- А ну-ка, песню, за-пе-ва-ла!

            Проигрыш такого же плана, а потом…

            --- И в снегопад, и в зной.
                Мы всё пройдем с тобой,
                Не от-, не отступи назад.
                А песня нас ведет,
                Она не отстает,
                Ведь пе-, ведь песня, как солдат!

Всё это исполнялось в ускоряющемся темпе и в ритме самого разнузданного канкана!!!

                Не дождавшись коды, я выпал из крошечной репетиционной комнаты и пошел, шатаясь, на выход. Хохотал я до слез. Не всё же кому-то над лосями смеяться. Теперь вот пришел и мой черед.

                Не удивляйся и не посылай мне телеграммы с вопросительными знаками. «Большой шумак» мы УЖЕ РЕПЕТИРУЕМ. Костя Лапин, разумеется, транспонировал его обратно из канкана в марш и мы горланим этот шедевр под голый барабан на зависть всем другим подразделениям.

                Жму твою мозолистую лапу. Не скучай и don’t fade away!
P.S. В банную субботу сижу после помывки, курю, грею душу натощак бутылочным пивом, а земляк Генка Лисицын подсаживается и говорит: «Юрьсаныч, а ты знаешь, сохатые очень любят табачный дух. В натуре, гадом буду, у меня пахан /читай, папаша/ вот так вот, как ты, стоял у опушки и самосад курил. Сохатый вышел, дышал-дышал табачным дымом. От кайфа ажник башкой тряс. Нанюхался да в лес опять обратно и ушел.

         Хоть верь этим деревенским, хоть не верь. Ты там пошукай, хоть бы у дедушки Брема, уточни, правда ли лоси торчат от папиросно-сигаретного дыма. В любом случае эта история с железной наглядностью доказывает всю пагубность и ненадобность табакокурения. В этом смысле протопоп Аввакум был безусловно прав.
   





Нормальный конверт с избежавшим цензуры текстом, предназначенным для Чупикова.

Милый С.В.!

Слава Богу! Аллах Акбар! Осанна Будде! Земной поклон (с касанием земли) Маршалу Гречко! Ну и богине Тихе отдельное проникновенное мерси. Ну будь я не рядовым ВВС, а каким-нибудь простым гражданским очкастым олухом, разве осыпала бы меня судьба такими дарами и острыми ощущениями? Ответ отрицательный.

       Комсорг Зябликов некоторое время после удачного нашего новогоднего дебюта делал вокруг «ПП» эзотерические круги и таинственные пасы. Но не долго ему суждено было нас за нос водить и интриговать напропалую. Сержант Савченко «Червона рута», помнишь?) сказал нам, что 31 января мы поедем с шефским концертом на какое-то Энское предприятие в Москве. Название предприятия он выяснить не сумел, но прикинь ситуацию. Наш младший комсостав слюной изошел, пытаясь хоть как-нибудь проникнуть в Москву-матушку. А тут какой-то узбек Рахимов так запустил свою надкостницу, что, счастливчика, свозили в Москву, в  госпитале под местным наркозом надкостницу от гноя почистили, а в завершение всего он с сопровождающим старшиной (из пожарников) погулял по столице и покушал бесподобное столичное эскимо.

         Короче, дело к ночи, как любит шутить мой белобрысый лыжный куратор Лисицин. Вывезли нас на автобусе части куда-то в загадочную предвечернюю тьму, потом везли долго и упорно. Мы в дороге травили анекдоты. Даже Зябликов какую-то тупую херовину рассказал и взятый «в нагрузку» комсорг Антонов, который любит всю дорогу напевать «Антошка, Антошка, пойдем копать картошку…» и при этом фальшивит даже хуже меня. Зябликов, сделавший протекцию своему любимчику, в автобусе сообщил, что комсорг Антонов не пустой балласт, а будет на шефских танцах конферансье. Тут уж мы взбунтовались. Петь Антонов совершенно не умеет --- полбеды, но конферанс из него, как из моей жопы телевизор. Зябликов охотно согласился: ладно, пусть за порядком посматривает. И строго добавил: «Но я категорически запрещаю исполнять на танцах импортную песню… Как там её? Ну где про какие-то ****ы поется. Не надо ****ы, мы люди культурные, а не козлы какие-нибудь импортные. И это, про васильки с переодеванием романс петь не надо».

         Здесь Костя Лапин откашлялся и заявил: «Мы тут не шайка-лейка, а только что благодарности от замполита имеем. Это первое. Далее, вокально-инструментальный ансамбль «Битлз» коротко постригся, я об этом в фотографии лично видел в газете «Неделя»!

          «Джон Леннон, --- подхватил эстафету я, --- прогрессивный борец за мир буквально во всем мире. Сочиняет песни про бедственное положение трудящихся в Северной Ирландии. Пол Маккартни назвал свою последнюю песню «Верните Северную Ирландию ирландцам!».

           Зябликов завертел головой в поисках сторонников.

            «Правда-правда, товарищ сержант, --- про это даже в «Комсомолке» уважительно писали. .. В «Ровеснике» тоже…. В «Студенческом меридиане»…., --- загалдел наш коллектив, 

            «В каком номере, я проверить хочу, --- ввернул ехидно Антошка.

            «Товарищ комсорг, --- поставил я его на место, --- некоторые в нашей роте уже ставили под сомнение тексты  песен советских композиторов. Результат вам известен. Вы нам, своим товарищам, и сейчас не верите? Вы хотите, чтобы история повторилась?».
 
             «Happy Birthday» --- вполне народная песня про день рождения, а Стодоля аккурат сегодня родился…» --- выдал Костя мою тайну.

             Как говорится, крыть Зябликову было нечем, а тут и наш армейский дилижанс прибыл к пункту следования.

             Был чудесный воскресный вечер. Наши соратники в части уже направились в столовую. («На пастбище!» --- как зычно и образно созывает всех на трапезу рядовой пензяк Голованов, клеврет Сашимальцева). А мы выгружали инструменты на каком-то производственном дворе среди красно-кирпичных корпусов явно дореволюционной кладки. Разложив инструменты на сцене микроскопического клуба, мы в сопровождении женщины из профкома отправились на экскурсию и… Нас окружила, обступила, окутала со всех сторон настоящая сказка. На конвейерных лентах, столах и тележках возвышались повсюду горы шоколада, пирамиды из готовых к употреблению вафель, залежи крема и прочих кондитерских чудес. Оказывается, мы очутились на всемирно известной фабрике «Красный Октябрь», которая производила волшебно-вкусные вещи еще до 1917 года. Наелись мы у столика забракованных деликатесов, как говорил поэт, досыта, до отвала.
Что съесть не могли, распихали по шести карманам своей парадной формы и уже потом, усталые, но довольные, снова поднялись на второй этаж и начали концерт для полусотни девчонок в белых халатиках чуть не на голое тело и в белых же косынках. Коротенький концерт резко перешел в танцы для молодых работниц, оставшихся без какого-либо присмотра и идеологического контроля. Мне все это было рутинно и до боли знакомо: повизгивания впавших в легкий транс, запах подмышек, шарканье тапочек по паркету. Битловский «День рождения» с соло на барабане, сам знаешь кого, вызвало всеобщий восторг. Окончательно обнаглев, я же со товарищи исполнил «Ёстердей». Взрыв эйфории. И вдруг…

          Дверь клуба открылась и на пороге материализовался видный пензенский общественный деятель, непременный и постоянный член КЛП Теодор Хлопин!!! Я тотчас выпал в осадок и, потеряв от охватившего меня волнения дар речи, молча протянул барабанные палочки Косте Лапину: «Подмени, мол, меня, за ударными, плиз…». Сержант Савченко, объясняя диспозицию, ловко ввернул в микрофон лапидарное объявление: «Дорогие друзья, сегодня у нашего замечательного барабанщика Юры Стодоли день рождения! Поздравить его приехал с далекой родины его родной брат!».

          Под бурные аплодисменты мы с «братом» Федей обнялись и удалились в закулисный мир, где новообретенный родственник мой Федя снял пальто, извлек из потайного кармана бутылку «Перцовой» и с трепетным посвящением вручил мне только что вышедшие в изд. «Наука» «Очерки о парапсихологии» какого-то американского автора. На сцене звучала музыка. Два комсорга, прекрасно понявшие суть момента, наконец оставили меня в покое и мы с Федей пировали от души. Майский день, именины сердца длился и никак не кончался. Под полночь мы вернулись в балашихинскую альма матер, я извлек на свет божий кондитерские сокровища и все их раздал направо и налево. Не досталось, естественно, только Сашемальцеву и его подкаблучникам.

           Жизнь прекрасна и, как ни странно, удивительна. Федя, оказывается, прибыл в город-герой в командировку и, будучи наслышан от Поздеева о визите «Миража» ко мне, тоже решил продублировать этот исторический маршрут. На вахте нашей части ему сказали, что Стодоля «отбыл в Москву жрать халву». Тогда Федя взял такси, домчался до фабрики и там предъявил свои пензенские корочки малинового цвета. Его с перепугу пропустили и его явление средь шумного бала --- самый удивительный подарок, какой мне посылала судьба.

         Изучаю теперь парапсихологию и постигаю ее секретные тайны, разоблаченные пытливыми янки.

         Будь здрав, родной, и позавидуй мне, как мне завидуют все местные сашимальцевы.








Февральское письмо Чупикову:

         Серж, если это письмо перехватят, пострадают многие массы моих друзей, а в первую голову --- Витек, ефрейтор медчасти.

         После феерического выступления «ПП» на фабрике «Красный Октябрь» (тотчас обросшего совершенно дикими мифами и завистливыми легендами) буквально через считанные дни был приведен в действие коварный план, который вынашивался давно и наконец теперь реализовался. Надо тебе сказать, что когда наступают пятничные и выходные дни, на двое с половиной суток ефрейтор Витя Матвейчук  становится повелителем всей нашей микроскопической медчасти. Он предложил (а я согласился) превратить меня в мнимого больного, который сразу после пятничного обеда (когда исчезает главначмед и старенькая медсестра) обратился к медицине с совершенно лживыми жалобами на якобы боли в пояснице. Итак, Витек, обладая почти необъятной властью дежурного по медчасти, диагностировал меня (абсолютно здорового розовощекого балбеса) как нуждающегося в срочной госпитализации. Угостив меня разбавленным спиртом с офицерской закусью, эскулап в погонах покинул меня, строго наказав не курить, ничего не трогать и не безобразничать.

        Закрытый снаружи на висячий амбарный замок, я продолжил коктейль-парти, пожалев только, что не захватил с собой никакого чтения. Делать нечего, время от времени возлагая спиртовые жертвы на алтарь Бахуса, я завалился в кабинете главначмеда на старинный кожаный диван и от нечего делать принялся читать «Медицинскую историю Великой Отечественной войны», десятки томов которой занимали все наддиванное пространство. Как и следовало ожидать, чтение этого сугубо медицинского источника позволило мне открыть массу интересных фактов. Главное же, что случаи простуды и прочего гриппа во время войны практически сошли на нет, равно как статистика психических и инфекционных заболеваний! Организм человека в суровой ситуации как-то адаптируется и стряхивает с себя все хвори, которые в мирное время (тот же грипп) запросто могли свести его в могилу. В отсутствие обезболивающих и перевязочных материалов люди спокойно под вражеским огнем дожидались помощи, стоически преодолевая физические страдания. Под Москвой и в Сталинграде солдаты, переночевав на голой земле в жестокий мороз, утром вместо завтрака бросались в атаку и изничтожали сытого и выспавшегося врага. Я вынужден был присоединиться к этому интересному наблюдению. Например, когда кто-то из старших (тот же капитан Ершов из второго взвода) вдруг ни с того ни с сего кричит «Рота, смирно!!!», у меня лично моментально проходит ноющий зуб мудрости, который проще вырвать, чем вылечить. А вот когда голос на меня поднимают Цып, Сашемальцев, не говоря уже про капитана Коломицева, таких анестезирующих чудес почему-то не происходит. Под эти глубокомысленные экзерсисы я медленно, но верно погружался в объятия Морфея, когда…

          Неслышно, незаметно, незримо открылся и закрылся амбарный замок. Легким стуком простучали каблучки модных сапог, шубка слетела на пол и я сперва почувствовал какое-то движение на своем диванном ложе, а потом услышал самый нежный голос, какой бывает в природе:

          --- Ну здравствуй, малыш!
         
          Как это прекрасно, когда тебя будит голос человека, которого ты любишь больше всех на свете. Моя Чайка, покинув берега Невы, прилетела через тысячи километров в эту медчасть, лепорелло Витек конспиративно впустил ее и тотчас растворился в ночной темноте, чтобы снять запоры только на рассвете понедельника. Милая Лариса, последнекурсница 1-го Ленинградского мединститута, подготовленная моими страстными письмами, проникла на тщательно охраняемую центральную базу снабжения ВВС, чтобы слиться со мной в экстазе в процедурной комнате и на моей койке. Она привезла какого-то волшебного импортного вина и мы поили им друг друга, как птицы утоляют жажду своих птенцов. Подробности этих трех сказочных ночей буду помнить всегда, а тебя от них избавлю --- по понятным причинам.

           В понедельник прибыл главный Гиппократ, который мне, притворщику, дал еще два дня роздыха и недельное освобождение от физработ. Старенькая медсестра с ворчаниями и упреками сделала мне на пояснице целебную йодную сетку. Я дочитал почти до конца все двадцать томов медистории ВОВ и в четверг вернулся в расположение своей роты с мордой, сияющей от счастья.

            Завидуй мне, Серж, завидуй круглосуточно. Пиши, если что. Чаще перечитывай «Прощай, оружие» и верь --- все написанное там есть чистейшая правда.

            Везунчик С.









Тому же адресату.

 День за днем я смаковал воспоминания о визите Ларисы. Разумеется, держал язык за зубами, не проговорился даже Косте Лапину. Так что Витек окончательно успокоился и обещал мне по весне повторить эти каникулы любви.

А через пару дней грянула беда. От отца пришла телеграмма: БАБУШКА ЛЕНА УМЕРЛА ТЧК ПОХОРОНЫ ПУШКИНЕ ПЯТНИЦУ 20 ФЕВРАЛЯ = ПАПА

Баба Лена, царствие ей небесное и вечный покой. Великая труженица, голубоглазая хохотушка с ямочками на морщинистом лице…

Поплелся к Цыпу, а тот на дыбы: бабушка --- дальний родственник, не положено… И по его хитроватой улыбочке видно, что он что-то прослышал про мое рандеву и теперь ни за что на свете не пойдет на микроскопические поблажки. Можно было пойти к замполиту или командиру части, но у меня не хватило духа. А вдруг про ночное рандеву что-нибудь проведают? Мне то что, а вот ефрейтор может здорово пострадать.

В общем, вместо обеда завалился я в кладовке с бельем, валялся на мягких тюках, вспоминал, как нашкодил пацаном в пушкинском доме дяди Тимоши (его жена, тетя Света --- родная сестра моего папани) и очень, очень крепко обидел свою любимую бабушку. На пакость эту подбил меня, идиота, соседский пацан Андрей, который тоже отдыхал на каникулах на даче. После обеда на лекции о хранении кинофотоматериалов я незаметно для самого себя погрузился под размышления о бабушке в легкую дремоту, из которой меня вывела резкая команда «ВСТАТЬ!!!». Ноги сами собой начали было поднимать меня в вертикальное положение, но уже успевший проснуться участок мозга, ответственный за разумное поведение, тотчас одернул меня: СИДИ, ДУРАК! В результате я на пару секунд завис на полусогнутых и потом плавно приземлился обратно на свою табуретку. Благо лекция шла в Ленкомнате и я занял место в последнем ряду --- никто ничего и не заметил в моих телодвижениях. А пяток узбеков угодил в сети капитана Бодрякова. Трюк с контролем спящих делается так. Читает лектор свой текст монотонным голосом и, заметив, что некоторые курсанты откровенно клюют носами, говорит вкрадчиво: «…А теперь, те, кто спит, остальных это не касается, ВСТАТЬ!!! Ну вот узбеки и клюнули на этот нехитрый трючок, а еще вляпался клеврет Голованов. Туда ему и дорога, пусть подумает о смысле жизни, надраивая нужник.

Фокус с пробуждением спящих потом успешно использовал Цып: «Тех, кто не спит, моя команда не касается, а остальным --- ВСТАТЬ!!!». На двоих простаков обогнал наш старлей Бодрякова, а вот Адамичек-Коломийцев раза три пытался подловить курсантов, но тут даже почти не понимающий по-русски Насрулоев, великовозрастный чабан, спустившийся с гор в Кашкадарьинскую долину и попавший в невод военкомата, и тот проигнорировал првокационную команду. Кстати, Бодряков во время своих лекций любит делать разные отступления. Он служил в зенитном подразделении в Египте и от Насера, и от наших получил какие-то награды за противостояние англо-франко-израильской агрессии и потом во время шестидневной войны. Говорит, что по первой арабы в разные стороны разбегались, когда на них пикировали вражеские самолеты. Многие так по глупому и загремели под фанфары: пустыня, никуда не спрячешься, а сверху тебя как на ладони видно. Многие египтяне погибли, пока до них не дошло, что стреляя во врага из зенитки имеешь шанс выжить, а бегая от бомб и пулеметов, никаких шансов нет. Еще Бодрякову не понравилось, что рядовой состав египетские офицеры тиранят со страшной силой: бьют по морде за малейшую провинность и даже привязывают к столбу на солнцепеке. «Какой, говорит Бодряков, может быть боевой дух, ежели солдата унижают, плохо кормят, шпыняют зазря?». Насер, вроде, начал порядок в армии наводить, но проиграл войну и вскорости помер.


Лежит на солнце,
Греет пузо,
Полунацист, полуэсер.
Герой Советского Союза
Гамаль Абдель на всех Насер.



Прошло четыре дня. Все в столовую, а я в сушилку. Мои сотрапезники с удовольствием хранили тайну, получая за меня масло и прочие съестные дефициты. Костя Лапин иногда приносил мне то компот, то минералку и отговаривал от всей этой дуристики с голодом. Но я продолжал гнуть свою линию. Лежал, задрав сапоги кверху, и вспоминал Пушкино, сосны высотой до неба, кусты пахучей малины, даже деревянный сортир типа «пчельник», где я, как все сверстники, предавался греху Онана. А еще на громадном сосновом пеньке после каждого летнего ливня вырастали опенки, которые питали громадную семью дяди Тимоши, да еще меня с отцом или других гостей. Бабушка вставала на заре и в любую погоду обливалась холодной водой из умывальника, объясняя мне, барчуку, что «это здорово, это, Юрку, очень здорово». Стопроцентная черниговская хохлушка маленького роста, вечно в чулках и каких-то теплых бахилах на ногах с утра до позднего вечера что-то убирала, стирала, жарила, парила, кормила то цыплят, то собачонку у калитки, то всю офицерскую семью (да еще и с гостями) и была всем тем вполне счастлива.

         Один раз, помню, отец привез меня в Пушкино, прошли от станции до дома по откосу и шпалам. Отец, решив преподнести всем сюрприз своим появлением, сам открыл вертушку на калитке, как-то чемоданом отмахнулся от бобика на цепи, по тропинке прошел к дома впереди меня, поднялся на кухонное крыльцо и через узенькие темные сени шагнул в кухню, произнеся громко «Здравствуй, мама!». С этими словами он полетел прямо в открытый люк подвала, правой ногой (местом, что прямо пониже коленной чашечки) ударился о край творила и загремел на деревянную лестницу. Мог вообще убиться (да и бабу Лену убить!), но отделался только разбитой в кровь ногой. И смех, и грех, честное слово. Ковылял потом дня три или четыре, потом оклемался. Только пониже правой коленки выемка масенькая навсегда осталась. От войны ни одного шрама, ни одной царапины, а от поездки в Пушкино --- зарубина на долгую добрую память. 

              Бабушку никто не удосужился научить грамоте. Сама выучилась --- по газеткам ли, по своей любимой Библии. Но письма писала, конечно, по принципу «Как слышим, так и пишем» и без намека на орфографию. Умилительные все были письма. «Дарагой сынок Сашенка и уси мои дарагие вот пишу писмо про наши дила. Дила у нас усих харошии Дош толка силный шол у нидилю…». Я думал, что цельную неделю их там, пушкинских, ливень поливал, а отец разъяснил, что неделя --- день недели воскресенье!

              В 59-м мы на Чехова переехали, а летом 58-го на Куйбышева был такой инцидент. В воскресенье 22 июня мать меня и Ленку повела в парк погулять. Погуляли хорошо, попили газировки. Я снова остро захотел стать дирижером под музыку военного духового оркестра, который играл в маленькой (еще дореволюционной!) раковинке, выкрашенной небесным цветом. Дирижер (какой-то явный кавказец невысокого роста и в офицерской форме) был усат, очень смугл и явно чувствовал себя душой общества. Даже с улицы Садовой, приникнув к чугунной решетке, народ хлопал в ладоши после каждого вальса, польки или марша. А мы втроем сидели на скамейках --- как баре и совсем бесплатно.

             Возвращаемся мы домой, входим в ворота с улицы Красной. Солнце светит как бешеное, Лена впереди идет, одной рукой за маму в штапельном платье держится, а другой букетик каких-то незабудочек несет. А я, осел, чего-то от них щагов на пять шесть отстал. Настроение у меня отличное. Жмурюсь от солнца и хорошего настроения, а тут вдруг слева от черной деревянной двухэтажки выходит страшилище. Вчера еще или когда это была обыкновенная дворняга, любящая побрехать для вида, но никогда ни на кого не нападавшая и вообще знавшая свое место. А тут страшная болезнь преобразила эту безобидную всегда животину. Глаза сделались мутные. Светло-пегая шерсть свалялась комьями. Из открытой пасти донеслось хриплое ворчание и закапала слюна --- мне померещилось, что желтого цвета. Теперь уверен, что заори я на нее благим матом или просто рвани изо всех ног, остался бы я цел и без незаживающей душевной раны. Но я, дурак, бочком-бочком стал отступать тихонько вперед и вправо к забору. Маневры мои кончились тем, что я развернулся, чтобы задать стрекача и в ту же секунду почувствовал, как меня даже не укусила, а больно ущипнула пастью проклятая собачара! Тут уж я набрал такую скорость, что обогнал маму и сестру, которые удалились уже на большое расстояние, обогнал их и пулей скатился под гору. Никому ничего не сказав, я попросился у мамы погулять, съел какое-то кислое яблоко и до самого вечера шландарал по своему и «тому двору» с ребятами в своих знаменитых вельветовых штанах шоколадного цвета. В этих штанах (очень похожих на те, что рисовали художники в книжках про Томсойера, маленького Тиму и других богато одетых моих сверстников. Штаны заканчивались и застегивались на пуговицы под коленками, а самый шик был в двух лямках, которые перекрестывались на груди и тоже застегивались на черные пуговицы.

        На следующий день я опять валял с ребятами дурака у сараев, когда прибежала мама, схватила меня без слова за руку и потащила домой. «Штаны снимай! --- скомандовала она. --- И трусы тоже!». Стыдоба была полная, но я подчинился. Мать внимательно исследовала мою задницу, спросила, в какую ягодицу меня цапнула собака. (Я уже рассказал родителям об этом эпизоде накануне за ужином). После этого я оделся и мама пулей поволокла меня в облбольницу на станцию борьбы с бешенством. Выяснилось, что дворняга с ул. Красной взбесилась, перекусала несколько людей и собак, после чего сдохла в страшных муках. Врач тоже внимательнейшим образом изучил мою левую ягодицу, а сверх того трусы и штаны. Потом он зевнул, махнул рукой: «Одевайся!».

          Поскольку явных прокусов одежды он не нашел, а я имел вид вполне здоровый (хотя и смущенно-перепуганный), никаких уколов от бешенства мне делать не стали. Эскулап сделал вывод, что и сам укус мне мог запросто померещиться под влиянием панических слухов местного населения. («Боже, каких слухов? Пес сначала напал на меня, а уж на следующий день стали говорить, что он был бешеный!).

         «Потом орел ваш что делал? Играть пошел? Ну там если что на штанах его модных было, так солнечным ультрафиолетом обеззаразило. Следующий!».

         Избавленный таким образом от пыток шприцем, я тем не менее все более погружался в меланхолию самого черного цвета и ужасного качества. И было от чего впасть в тоску. Глава семейства железнодорожника Карпачева в подвале (на крышке творила) повесил всеобщую любимицу сучку Жульку. Жулька, обладая ласковым характером, особенно любила общество многочисленной дворовой ребятни и ежегодно приносила по пять-семь щенков, которых дядя Витя Карпачев топил в ведре и выбрасывал в яме большого общественного нужника на горе. В свой последний день Жульку все кормили особенно дружно, впрочем, отшатываясь, когда, не ведая своей судьбы и приговора, пыталась приласкаться и поиграть. После последнего в ее жизни особенно вкусного обеда она легла в тенечке и только приветственно махала хвостом, когда кто-то из людей проходил мимо. Тем временем дядя Витя все приготовил, что нужно, подвел собачонку к открытому люку подпола в коридоре. Один конец он морским узлом привязал к внутренней стороне крышки. А ИЗ ВТОРОГО СДЕЛАЛ ПЕТЛЮ. Мы, дети, с ужасом наблюдали из угла, как собачка безропотно позволяет надеть на себя удавку, как захлопывается за ней ловушка. Из-под пола послышалось жалобное повизгивание. Девчонки заревели, я тоже заплакал и пулей вылетел на волю, во двор, подальше от места казни. Дядя Витя положил Жульку в мешок, отнес на станцию борьбы с бешенством и… Отрезав нашей любимице голову и изучив Жулькин мозг, врачи определили, что она уже носила в своем организме неизлечимую заразу и через сутки-другие неизбежно перешла бы в активную фазу бешенства!

        Явилась целая бригада людей в белых халатах, в результате чего целый месяц с лишком десятки людей ходили на профилактику на станцию. Взрослым вкатили по тридцать уколов, а детям по два десятка. Мои товарищи по дворовым играм (пацаны и девки) хвастались болячками на животах, исколотых шприцем. Я содрогался вдвойне, потому что меня, почему-то, миновала чаша сия! Вроде я меньше других возился с Жулькой и вообще мои вельветовые штаны должны были снова защитить меня от инфекции. Хорошие были штаны и так жалко было, что я порвал их об ограду, пытаясь получше разглядеть белого медведя в знаменитом московском зоопарке. 
       
         Так или иначе, с течением времени мне стали припоминаться все сведения, вычитанные мною или услышанные о бешенстве. В двух библиотеках я видел даже страшные снимки бешеных людей при последнем издыхании. В агонии они страшно скалили зубы и напрягались всем телом. Черт возьми, лучше бы меня тоже кололи иголкой в живот, но была бы какая-то гарантия, а теперь мне предстоит превратиться в такого же отвратительного зверя и в агонии перекусать всех близких мне людей! По ночам я во всех воображаемых подробностях представлял себе, как в КИМ к маме как-то привезли зачем-то такого бешеного. («К нам всех свозили, как будто больше некуда». На него еле-еле надели смирительную рубашку и в бокс с войлочной обивкой заперли. Так он, как в бешенство впал, рубаху эту порвал! А потом бился-бился об все, весь в слюнях и пене, глаза выкаченные, орет чего-то. Мы в глазок по очереди смотрели на этот ужас, но он через час или наконец помер»). Мысли о бешенстве меня самого довели до нескончаемого панического состояния. От моих робких расспросов все отмахивались, а про инкубационный период --- никто не удосужился объяснить.

             Я уже не верил никому, целому миру, ополчившемуся против меня, равнодушному, бросающему без помощи.

             Днем еще ничего, а ночью, едва начинаю засыпать, всплывают перед глазами отвратительные полумертвяки, намекающие, что скоро и я стану таким же мерзким монстром. Довольно рано прочел я «Пиквика» и был потрясен двумя вставками, которые жанрово никак не принадлежали основному сюжету. Первая --- новелла о короле, в свете улыбки которого сияла вся его страна. Я, извращенец, перевел это с русского на стодольский и получилась… сатира на бывшего моего кумира Хрущева! Вторая же повесть рассказывала о муках человека, который боится сойти с ума. Все его предки по мужской линии теряли разум, а иные при этом впадали в страшное буйство. Ничто из Диккенса не мог прочесть по-настоящему и до конца, а «Пиквика» считаю великим произведением, ставящим Диккенса на одну ступень с Достоевским или Гоголем. Так что, хочешь представить, что я чувствовал, страдая от укуса бешеной собакой сквозь вельветовые штаны.

           Приехала в первый и последний раз в гости бабушка Лена и принялась за прежнюю стряпню и заботу, хотя мама и без того всегда содержала нашу двухкомнатную квартиру в фантастической чистоте. Сводил я бабушку, «посмотреть, как вода в реке бежит». Потом с мамой и Леной ездили в парк Белинского. Я просился спрыгнуть с парашютной вышки, но мне, конечно, не разрешили. Бабушка напекла сверхвкусные пирожки со своей же «вышней». Каникулы катились с космической скоростью, а змея предсмертной тоски по ночам все ближе подбиралась ко мне, пока не ужалила в самое сердце. Я проснулся от ужаса. Кругом черно-чернильная темнота. По стенке нащупал дорогу на кухню, отвернул медный кран и… Тихо завыл, закусывая нижнюю губу. Мне было страшно, очень страшно глядеть на эту воду, которая тихой струйкой ниспадала в раковину. Я плакал, а душа сжималась в критическую массу, готовая взорваться в любую секунду от непереносимой боли. Пошатываясь, я вернулся в темную комнату, где на сундуке спала бабушка, единственный в природе человек, которому я смог трагическим шепотом доверить свою страшную тайну: «Бабушка Лена, спаси меня! Я умираю…». 


         Мы прошли на кухню. Бабушка напоила меня чаем с пенками от вишневого варенья, мелко и быстро перекрестила и объяснила: «Не трусись. Як не вмэр еще, теперь долго жить будешь».

         Вышел сонный отец в черных сатиновых трусах, с деланной грубостью обещал меня мигом излечить от бешенства и водобоязни своим фронтовым ремнем с медной пряжкой. Бабушка замахала на него руками, посидела со мной еще какое-то время. Из кухонного окна повеяло садовой предутренней свежестью. Где-то собаки начали ленивую перекличку. Тут дверь в большую комнату опять открылась и на пороге появилась сестра моя Лена. В отличие от отца она не щурилась на лампочку и не хлопала глазами. И в туалет она тоже не пошла! Она стояла с открытыми (но с явно ничего не видящими!) глазами, ничего не говорила и застыла в жуткой позе. Так я в первый раз вплотную познакомился со случаем детского лунатизма! У меня челюсть отвалилась, а бабушка пробормотала что-то вроде «Ну, ничего, бываеть, бываеть…» обняла сестру за плечи и увела спать. Матери в ту пору дома не оказалась, она была в своем КИМ-е в ночную смену. Я посидел-посидел, немного повеселел да и пошел на боковую.

        Таким вот макаром я вспоминал, голодуя в бельевой, свою бабушку, которую, как оказалось после ее смерти, я очень любил.

        Вызвал меня в дежурку Цып (его после нашей блестящей победы на Празднике Песни и Строя произвели в капитаны) и в два счета покончил с моей голодовкой протеста.

        --- Рядовой Стодоля, вы подрывной элемент? Диссидент?

        --- Нет, товарищ капитан.

        --- Может, вы еврей?

        --- Нет. Отец у меня железнодорожник, мать медсестра, --- отвечал я несколько невпопад. Есть мне давно уже не хотелось. Только голова немного кружилась и подташнивало чуток.

        --- Так какого… черта вы в столовую вместе с остальными людьми не ходите, в бельевой отлеживаетесь?

         --- Что-то аппетита нет, не хочется.

         --- Я проверял, не подкармливают ли вас втихую. Дружков ваших спросил. Нет, все по-честному. Голодуете, а знаете ли, что я с вами за эту голодовку могу сделать?

         --- Три наряда вне очереди. В худшем случае на губу в дивизию на десять суток.

         --- Грамотный. Всё знаете, а зачем же здесь подрывные пропагандистские акции устраиваете?

         --- Про отсутствие аппетита в уставе ничего не сказано.

         --- Бросьте вы, «не сказано». Тут прямо антисоветчиной пахнет, а не аппетитом. Скажите прямо, не виляя, что навредить мне хотите из-за своей бабушки…

        Тут я поднял на него ТАКОЙ взгляд, что он тотчас затараторил:

        --- Думаете, я не сочувствую вашему горю? И у меня бабушка тоже умирала, ну и что?  Армию теперь распустить прикажете?

       --- Зачем распускать. Вон рядовой Бергман по липовой телеграмме к себе в Киев на Новый год поехал, а потом по липовой же справке там месяц отдыхал. Я понимаю, у него семья, по другому нельзя, но и вы войдите в мое положение.

       --- Тьфу ты… А голодовка здесь причем? А с Бергманом я проверю, что там за липа такая?

       --- Комсорг Антонов тоже в свой Бердичевск на неделю скатался.

       --- Вы тоже комсорг, Стодоля, и не к лицу вам на других доносы здесь сочинять. Настоящие мужики так не поступают. Стыдно стукачем быть.

      --- Я стукачем?

      --- Ладно. Сегодня же со всеми в столовую ужинать, я проверю, а с завтрашнего дня --- три наряда на кухню!

      --- Есть три наряда. Спасибо, товарищ капитан.

      И пошел я в расположение взвода, где до ужина и сочинял эту одиссею, а в столовой передал ее ефрейтору медслужбы.



Теодор! Хоть ты пока еще не Нетте, но может, оно и к лучшему. В этой жизни ни хрена никогда не угадаешь, куда тебя волокет тебя река --- к морю, к Ниагарскому водопаду или просто к другой реке.

Обидел меня Цып (он теперь уже капитан!), послал в кухонный наряд, думал унизить, оскорбить, наказать за голодовку. И чем эта репрессия обернулась, а?

Сообщаю. Подъем ранёхонько, около пяти. Чернильная пустота над головой, зато никакой тебе зарядки, строевых задорных песняков и печатанья шага по мокрому асфальту. Позевывая и покуривая натощак первую сигаретину спокойно дошли до столового «комплекса» --- краснокирпичного же приплюснутого здания дореволюционного производства. С черного хода зашли в теплые уютные закрома. С мороза попили от пуза чайку с шикарными и весьма обширными бутербродами и, закурив, уселись чистить картошку.

Федюша, представляешь? Один моет картошку из шланга, второй загружает ее в такие особенные автоматы, какие всей Пензе и не снились! Большие барабаны с центрифугой, а внутренние борта усыпаны острыми широкими шипами. После этого третий и четвертый кухарята вымытую еще раз и уже прилично полысевшую картошку скоблят острыми как бритва ножищами и… За полчаса вчетвером ЦЕЛЬНУЮ ВАННУ начистили и за анекдотами даже не заметили, как сей рекорд был поставлен. Очистки на двор в свинячьи контейнеры повытаскивали и… опять перерыв с перекуром, освежение организма новыми порциями чая в гигантских люменевых кружках.  Вся наша часть трапезует по очереди, в три приема, и вот в эти полтора часа --- настоящий аврал. Алюминиевые тарелки и ложки, равно как и чугунные бачки от одной смены до другой разбейся в лепешку, но отмой дочиста и передай через окошко постоянным поварам и раздатчикам, а те уже выдают еду и посуду в зал с полутора десятками столов. Еще одна новинка, о которой я не слышал никогда --- «жидкое мыло». Мы, чернорабочие, обрабатываем посуду втроем. Один счищает объедки в свинячьи же баки и швыряет тарелки следующему посудомою. Тот бросает тарелки в бак под горячую воду из крана и в здоровенную раковину с безобидной на первый взгляд водой. В действительности, на этом этапе тарелки отмокают в какой-то дряни, которая растворяет жир. Лоснящиеся доселе тарелки, лишившись покрытия из жировой суспензии, переправляются в следующую с уже теплой водой, откуда последний посудомой извлекает их, обтирает полотенцем и выставляет на широкий «подоконник». То же проделывается с кружками и ложками. За малейшую задержку виновного наказывают матерком (смысл филиппики --- «Люди жрать пришли, а ты, глядь, резину тянешь!»). Трижды этот контейнер включается на полную скорость и мощность. Но к половине девятого, когда вся посуда вымыта уже к первой обеденной смене, наступает полнейший штиль. Кухонная братва ест по две-три порции того, что простые смертные съедают в единственном экземпляре и в течение часа бродит по двору, курит, читает книжки и вообще благоденствует. В такие перерывы особо прожорливые кухарята лезут в закрома, чистят себе, кто моркошку, кто капусту, или выклянчивают себе у поваров добавку. В общем, полный коммунизм. Который резко возвращается в социалистическое состояние около 10 утра. Тут опять пошла чистка овощей для обеденного винегрета, первого и второго блюд, вынос помоев, принос мешков с овощами из погреба, после чего как-то незаметно начинается уже обеденная лихорадка с мытьем посуды, спокойный полноценный обед и настоящая сиеста. Я в общем зале сдвинул скамейки, улегся на них кверху пузом и заснул под цвирканье сверчков. Впревые в жизни я услышал этих домашних цикад, услаждающих тысячи лет слух трудящихся, которые слушают это пение внимательнее, чем трели соловьев. В моем случае сверчки в количестве трех или четырех солистов устроились за батареями отопления под окнами и оттуда оглашали воздух вполне курортными ариями. Покемарил я с полчасика и очнулся от крепкого запаха «Беломора» ростовского разлива.
Какой-то невысокого роста бородатый поварчук солидного возраста (и заросший бородкой чуть не по самые глаза!), попыхивая папиросиной, усмехнулся: «Двести лет столовка стоит, двести лет в ей сверчковые животные поют. Никакие революции, войны и ремонты на них не действуют. А сегодня чего-то прямо на целый концерт разошлись…». Разговорились и поведал мне Петрович такие интересные краеведческие подробности, что как-нибудь в другой раз опишу.
Аврал на ужин проходит как-то совсем спокойно, слаженно, безсобытийно. К отбою наряд отсылают в казарму, но по неписанной традиции принято, чтобы кухари где-то пошатались и шли спать уже после того, как все прочие уже чмокают во сне губами. Время на кухне летит со скоростью света или близко к ней. Капитан Цып любит остроту: «В армии постоянно идет борьба. До обеда --- борьба с голодом, после обеда --- борьба со сном!». Метко, но в случае наряда на кухню этот закон не действует. В этом божественном центре питания жевать что-то можно практически непрерывно, а покемарить --- в любую свободную минуту. Никаких тебе построений, лекций по матчасти, конфликтов с начальством и шагистики с песнопениями. Все у друг друга на виду, а потому никто не волынит, а если не желает работать наравне со всеми, то эффективные и проверенные временем методы педагога Пирогова еще никто не отменял.

После полноценного ужина я под покровом темноты на два-три часа уводил приятелей в клуб, где мы слушали магнитофонные хиты, привезенные мне миражовцами. Или наслаждались моей игрой на ударных инструментах. Или курили, пока Костя Лапин играл польки-бабочки, пензенские народные песняки  и прочие классические канканы. Бывало, попивали казенный спиритус вини или иную «огненную воду», но все это с сугубыми предосторожностями и конспиративными уловками.
Начальство наконец поняло, что для меня кухонная работа --- прорыв в царство свободы из царства необходимости (цитирую Маркса по памяти, извини). Ну и лишили меня этой маленькой радости, заметив, что цвет лица у меня как-то подозрительно начал переходить в совсем уж в розовый сегмент цветового спектра. Боюсь, что до конца учебки нет удастся мне больше вернуться в кухонные кущи, о которых я теперь всегда вспоминаю во время лыжных кроссов. У нас похолодало, посвежело и заснежило. Все без исключения деревья (даже обкорнанные под нуля тополя вокруг плаца) покрылись нежной вуалью инея. Мой личный тренер по лыжам Гена Лисицын все еще не теряет надежды дотащить меня до финиша и при этом уложиться в нормативное время. Когда у меня получается, он счастлив, как дитя, а когда я по идиотской привычке придаюсь сибаритству (например, вдруг прекращаю целеустремленный бег и демонстративно закуриваю сигаретину) он машет отрешенно рукой и восклицает на пензенский распев «Эх ты, чудо!». При этом в его интонации нет гневливости, а звучит скорее братский укор. Прост до крайности. По секрету рассказывал мне, что «Битлз» свои музыкальные инструменты выиграли в карты и в денежно-вещевую лотерею.

«Парапсихологию» прочитал залпом, теперь смакую постепенно. Заметил, что пока я блаженствовал на кухне, кто-то мусолил книжку. Ясно, что или мой любимый сержант, или глубоко родной капитан (а то и вдвоем) пытались извлечь из книги эзотерические тайны, колдовские приемы или крамольные антисоветские выпады, но потом махнули рукой. Поскольку я везде таскаю эту книжку, они могли бы просто приказать какому-нибудь клеврету спионерить ее для последующего уничтожения, но твоя охранная грамота не позволяет им сотворить такую подлянку. Перечитываю посвящение и в сотый раз умиляюсь: «Служащему ВВС СССР Юрию Стодоле от Пензенского обкома комсомола в день 23-летия за заслуги в области пропаганды пролетарской культуры, прогрессивной музыки и социалистической эстетики. Уверены, что в рядах СА СССР вы и впредь будете высоко нести звание пензяка и честь Пензенского комсомола. Завсектором массовой работы с молодежью Хлопин Ф.Н.».

С парапсихологическим приветом!».               

«Наверняка пройдут года, века и, черт их знает, какие-нибудь тысячелетия, но память народная, Федя, вряд ли утратит интерес к таинственной, завораживающей, странной, но поучительной истории, которую, Федя, на всякий случай не рекомендую читать на ночь глядя и, пуще того, пересказывать случайным лицам, не заслуживающим доверия. История эта могла бы носить следующее название:

КОЛЬЦО КАПИТАНА ЦЫПА
       Дело было аккурат накануне Дня Советской Армии. Воскресенье, день законного отдыха. То есть, личное время, в течение которого военнослужащие после завтрака смотрят после завтрака «Служу Советскому Союзу!», после 10 бегают на лыжах, после обеда подшивают подворотнички или играют в шахмотья в Ленкомнате. Некоторые паразиты норовят в этот святой день улизнуть в клуб, где на халяву смотрят кино по два-три сеанса кряду, а то еще тискают меломанок по темным углам или с помощью капиталистической поп-музыки сами пожирают идеологический дурман и портят окружающих людей.

      А тут вдруг наш богоспасаемый взвод услышал «Выходи строиться!» и бессловесно был загнан в автобус части. Объяснения прозвучали только тогда, когда мы были уже на месте, сиречь, на кладбище. Какой-то загородный погост. На центральной асфальтированной аллее нержавеющий воин с автоматом склонил голову в знак скорби и светлой памяти. Во время войны там хоронили ребят, умерших в близлежащем военном госпитале, а позже --- всех подряд.

      Погоды стояли прекрасные: пасмурно, но не холодно. Февраль, а снега не так уж много.

       Ну-с, вылизали мы центральную аллею, а с солдатских и прочих ближних могил натаскали вавилонскую кучу всякого мусора, в основном прошлогодней палой листвы. Стожок вилами и лопатами накидали --- в полтора человеческих роста, не вру ни капли!

       Дав молодежи шанс проявить стахановский энтузиазм, я удалился в сосново-елочный лесок --- справить некрупную нужду и обозреть окрестности. Закурил и побрел меж могил. 47-й год смерти, 48-й, 55-й, 60-й и вдруг… 68-й, 69-й и даже 70-й. Как ножом по сердцу --- свежие детские могилы. Чудовищно, неправильно, неуместно… Рядом с взрослыми упокоились новорожденные. Все памятники и оградки очень скромные. Запомнилась одна с мраморной плитой, какой-то инженер под ней упокоился и возможно заранее сочинил эпитафию: «» МЫ ВСЕ ЖИВЕМ, ПОКА НАС ПОМНЯТ».

Скорбно размышляя, что за мор обрушился на бедных местных детей, я вернулся к железному солдату, где занял подобающее место у громадного костра. Часа полтора пекли в золе картошку, обедали ею, травили байки и вообще удивительно было, что Андрей Павлович Цып может вот так запросто снизойти до нас грешных и на время покинуть свои офицерско-олимпийские горние вершины. 
   
        Усталые, но довольные воины с грязными руками и чумазыми от случайной сажи лицами погрузились в автобус и часов в 16 прибыли к родной казарме. Только-только отмылись от следов трапезы, снова экстренное построение! По испуганному лицу Сашимальцева видно было, что случился какой-то катаклизм. Китаёзы ли снова взяли хитростью остров Даманский или идиот Никсон сбросил где-то атомную бомбу, но ясно стало, что дело пахнет керосином. Бегом загнали нас опять в автобус и в абсолютной информационной изоляции в темпе доставили на то же самое кладбище!

       «Я понимаю, что вы устали, что у вас сейчас личное время, но слушайте внимательно, --- начал свой инструктаж капитан Цып. Лицо его не предвещало ничего хорошего, голос был тих, почти трагичен. --- В-о-о-т. Пока мы тут совместно ели картошку, у меня с безымянного пальца слетело золотое кольцо. Мы с женой всё проанализировали, больше ему свалиться было негде, как здесь. --- Цып суворовским жестом указал на еще дымящиеся остатки костровища. --- Разбейтесь по двое, ломайте лапы ельника, вяжите веники, одни пусть метут мусор, вторые пусть просеивают мусор. Мальцев, проследите, а остальным говорю вот что. Тот, кто найдет кольцо, после учебки поедет служить в свои родные места, почитай что к себе домой. Слово офицера. В-о-о-т. Такая у меня к вам будет просьба».

        Закончив это поразительное напутствие, он отошел к автобусу и уже оттуда крикнул Мальцеву: «Сержант Мальцев, учтите, что уже через час темнеть начнет!». Пока белобрысый напарник мой Лисицин в поте лица заготавливал зеленые лапы и ловко вязал из них веники, я снова отлучился в могильные пределы, откуда вынес очень удобную полоску фанеры и детскую лопатку с длинной ручкой. Все эти чудесные инструменты Геныч получил от меня с наказом как следует потрудиться за двоих, поскольку слабость зрения не позволит мне провести поиск капитанского кольца квалифицированно и на совесть.

        Впрочем, даже в мое отсутствие, волонтеров отдать долг родине, не отходя от мамкиной юбки, оказалось более чем достаточно. Сашемальцеву пришлось даже выстроить их шеренгой по пять человек, иначе они просто мешали бы друг другу. Фанерка и лопатка у мистера Лисицина были конфискованы в общее пользование. Я напомнил, что принадлежности нужно будет потом вернуть владельцу на могилку. Сашемальцев презрительно пожал плечами. Я стал фланировать по асфальту. Над ареалом поисков начало подниматься пыльно-пепельное облачко. Чтобы заполнить паузу, я начал (мысленно, конечно!) напевать песни с битловского альбома «Револьвер», пытаясь шагами попадать в такт Леннону, Харрисону и Маккартни с Ринго. Я исполнял с большим успехом свою любимую балладу «Для никого», когда наша бригада ударного труда просеяла буквально все пепелище.

        Выскочивший из автобуса Цып, сняв перчатку и бросив взгляд на наручные часы, бросил лапидарно: «Повторить!».

        Снова охотников пустили рядком выполнять явно проигрышное задание. Один очкастый гуманитарий из Пензограда, наблюдая за тщетными усилиями золотоискателей в рабочих бушлатах защитного цвета, пустился в совершенно ненаучные рефлексии на тему «Может ли золотое супружеское кольцо под воздействием сверхвысоких температур бесследно расплавиться в костре из листвы и мусора?».

        Смеркалось, когда под звуки «Должен впустить тебя в свою жизнь!», бравурно звучавшие в моей пустой голове от разоренного костровища раздался дикий, но торжествующий вопль: «Моя нашла! Товарича капитана, моя вот нашла!!!». Счастлив был наш командир, безмерно рад был Сашемальцев, узбек Камиров был на седьмом небе, даже шофер автобуса ефрейтор Монголов облегченно похохатывал, радуясь, что не придется куковать на кладбище до утра. (Пессимисты позже клялись и божились, что всегда умеющий идти до конца и добиться поставленной цели «упрямый хохол» на рога бы всех поставил, но кольцо бы ему один хрен нашли). И только некоторые наиболее отсталые пензяки ворчали по дороге домой: «Теперь вот еще и на ужин опоздаем… Чего это, глядь, чурекам так везет?» И прочее, в основном непечатное.

       «Всё хорошо, что хорошо кончается». Такая пословица в вариантах существует в языках ВСЕХ НАРОДОВ МИРА, что безусловно ставит эту идиоматическую мудрость на первое место среди прочих перлов.

       То ли поздний холодный ужин, то ли страшные дневные переживания за отца-командира, то ли перепады атмосферного давления сыграли со мной злую шутку. Сначала я, надышавшись горького дыма от костра, все ворочался и кашлял, а когда наконец успокоился, почувствовал, что меня бесцеремонно трясут за плечо.

      «Стодоля, перевернись на другой бок. Вопишь и стонешь тут…» --- злым шепотом отчитывал меня босоногий Сашамальцев. Наши с ним койки стоят рядом прямо на входе в распоряжение взвода.

      Я растерянно пробормотал какие-то объяснения и извинения, отвернулся на другой бок от чувствительного сержанта и отдался во власть Гипносу.

       А знаешь, какой кошмар мне приснился на горе Сашемальцеву? Будто маленький пароход мчится по синему морю, разрезает белым носом волны, а я стою с карабином под трубой, из которой валит дым, а Цып развалился в шезлонге, наслаждается жизнью. Наконец капитан Цып приказывает мне нырять в воду: «Я уронил за борт мое любимое кольцо. Оно дорого мне, как жизнь. Если найдете, я вас освобождаю из армии здесь и сейчас!». Я оглядываюсь по сторонам и вижу повсюду плавники акул, кружащих вокруг пароходика в поисках вкусной и здоровой пищи. Делать нечего, я отдаю карабин сержанту, а сам ныряю вниз, еще глубже, еще… Кажется, на дне я вижу гигантское золоток кольцо или черт его знает что, но мне отчаянно не хватает воздуха в легких. Я задыхаюсь…

       Как ты думаешь, к чему бы мог присниться такой маленький кошмарик?

       Малоудачливый золотоискатель Ю.С.

       P.S. Я придумал свой личный символ, рисунок-талисман, логотип. Он представляет собой башку с тремя глазами, изображаемыми одной кривой линией, тремя носами (или одним носом и двумя ушами) и одним ртом на троих, ртом, который то ли улыбается, то ли скорбно опускает уголки губ. Ты, разумеется, во время утренней зарядки вспоминаешь ежедневно такую древнефилософскую категорию, как НУС. Ну еще старик Анаксагор намекал на то, что НУС пронизывает Вселенную и управляет ею. Вот и мой рисунок-уродец подразумевает то же самое и носит имя ТРИНУС (прошу не путать с триппером!).               
      Чао-какао!».




Письмо за тот же отчетный период.

Фёдор, здравствуй! Не пугайся, это всего лишь Тринус. Он приветствует тебя.

А я на политзанятиях пишу это письмо вместо того, чтобы под мантры капитана Коломийцева конспектировать и постигать основы нашей миролюбивой военной доктрины.  Узбеки делают вид, что что-то в своих тетрадках записывают, а что не записывают, тотчас заучивают наизусть. Поскольку для них специально никто лекций читать не будет, придется всем нашим наставникам перейти на метод Цыпа. Бравый капитан Цып, обнаружив, что подначальные ему узбеки ни пса в его лекциях не понимают, выудил из их толпы самого толкового --- печальноокого учителя откуда-то из Кашкадарьинской области или еще откуда-то. Учитель долгое время отлынивал в своем кишлаке от армии, обзавелся женой, детьми, ранней (от семейных забот) проплешинкой. Как-то во время весенних каникул он поехал в райцентр и там попал под призывное колесо. Таких, как он, волынщиков свезли в военный городок под Ташкентом и ту-ту, поехал отец семейства Ришат в далекую и холодную Балашиху. А Цып, обнаружив, что Ришат не только быстро освоил русский язык (благодаря, в том числе, и общению со мною), но и на голову выше остальных узбекчат интеллектуально, использовал такую вот придумку: вызывает он, скажем, рядового Курбанова к доске и приказывает коротенько рассказать, что такое Варшавский договор и зачем его надо было создавать после появления НАТО. Курбанов (Цып его ласково завет «Курбаши») --- худощавый паренек с озорными глазенками, похожими цветом на две черешни, мог бы сыграть какого-нибудь озорника из индийского фильма. Хулиган, но скорее безвредный. Цыпу смотрит в рот, но может исподтишка кому-нибудь махорки в кружку с чаем насыпать, в сугроб сзади толкнуть и проч.

          ЦЫП: Ну, рядовой Курбанов, расскажи, зачем, когда и как был создан миролюбивый Варшавский договор?

          РИШАТ: Тыр-быр-быр-быр… (переводит вопрос на узбекский).

          КУРБАШИ: (встав в позу лицеиста Пушкина, сдающего экзамен старику Державину, и так же гордо откинув голову назад): Ширум-бурум-гарам-шарам….

          РИШАТ: Сначал НАТО, потом Варшавски договор. НАТО на война, Варшавски договор на мир в мир.

          ЦЫП: Хорошо, а в каком городе находится, в-о-о-т, сам город Варшава?

          РИШАТ вполголоса переводит вопрос.

          КУРБАНОВ: Где Варшава?

          ЦЫП: Ну раз Варшавский договор, значит, дело было в Варшаве. А где Варшава-то город расположен?

          КУРБАНОВ (думает с открытым ртом, по-птичьи вертит головой): Варшава где?

          ЦЫП: Дурака не надо тут валять. Отвечайте, а то сейчас двойку поставлю.

          КУРБАНОВ: Далеко Варшава, товарич капитан. Ой далеко…

          Курсанты смеются, наблюдая, как выкручивается бедокур. Сам бедокур бровями умоляет земляка Ришата подсказать. Учитель Ришат из чувства справедливости и долга усердно рассматривает половицы у носков своих сапог.

          КУРБАНОВ (не дождавшись спасательного круга, решительно и бесповоротно): Варшава, товарич капитан, находится далеко, где Вьетнам…

          Взрыв хохота среди русских. Хохочут за компанию узбеки, которым нравится, что публичная казнь сородича превратилась в комическое представление. Время-то идет, может, благодаря шуту Курбанову минет их сия чаша.  Согнувшись пополам, в голос хохочет капитан Цып. Потом он спрыгивает с подоконника, на котором устроился, чтобы расслабиться и дать Ришату маневр для действий, садится за стол.

         ЦЫП: Ладно, Курбаши, садись на место. Три балла!

         Тотчас звенит общий для всей учебной роты спасительный звонок.       

         Ришат, получив очередную посылку из своей Кашкадарьинской области, вскрыл ее в присутствие старшины Лациса, который все не может успокоиться после «колбасного кризиса», и угостил меня белыми  шариками --- твердым, как антрацит, соленым сушеным козьим сыром. Намаешься, пока перемалываешь зубами и смачиваешь слюной этот деликатес, зато потом вкусовые ощущения вполне приятные.

         С Ришатом мы иногда беседуем в Ленкомнате или учебном классе о том, о сем. Я в горячках даже начал было учить великий и могучий узбекский язык. «Кытоб» --- книга, «кыз» --- девушка, «яман» --- плохо, «якши» --- хорошо, но лучше всего звучит «до свидания» --- ОК ЮЛ.

         Ок Юл тебе, что в дословном переводе означает --- «белая дорога»!

 




Сергей Всеволдович, поклон тебе древнерусский и большое русское мерси!

       Костя Лапин (ты его знаешь заочно) положил твой текст сразу на несколько классических мелодий. Помнишь хоровую песню «Каравай»? Теперь представь, что исполнители, взявшись за руки и образовав круг, поют твои гениальные строки:

Я б повесил каждой б…и
Номер спереди и сзади,
А сотрудникам ГАИ ---
Номерочки на бамперочки.


       О реципрокальной реакции (это я цитирую труд по «Парапсихологии») ярко свидетельствует такой вот музыкальный момент.

        Один раз сидел я в репетиционной в позе Ленина, слушающего «Аппассионату» --- только с оттопыренным у щеки средним пальцем. А Костя Лапин играл Шопена. И такое было трогательное исполнение, такая, понимаешь, пассионарность, душевная интерпретация классических этюдов, что я вдруг обнаружил, что крепко… уснул! Слава Богу, что Костя даже на миллиграмм не обиделся, потому что просто не заметил моего невольного хамства.

        Совсем недавно я, приобщая своего друга к сокровищам мирового рока, поставил для Кости магнитофонную версию «Лед Зеппелин» (спасибо миражовцам, снабдившим меня пленками с моими любимыми записями). И вот в самый разгар композиции «Моби Дик», когда барабанщик уносится в самые дальние эмпиреи и увлекает за собой слушателей, я вдруг услышал странный звук. Это храпел концертмейстер Лапин! Я, вознегодовав, взял да и прибавил громкость. Он тотчас поднял свою питекантропическую голову с груди и принялся отмахивать ритм. Я убавил звук, мы дослушали до конца и Костя, исправляя свое явное преступление против человечности, вдруг начал анализировать «Цеппелинов» с точки зрения классического музыканта. И оказалось, что даже в самые экстатические, смурные, чудные, психоделические моменты «Цеппелины» на 100% соблюдают гармонии и ритмы! Как говорится, вот тебе и гусли. Экспериментируют люди по-черному, кайфуют, модернуют, уходят в глубинный андеграунд. И при этом ни на дюйм не удаляются от тысячелетних правил и классических приемов.

Дайте мне женщину синюю-синюю,
Я проведу по ней белую линию.

      Это у тебя, Серж здорово получилось, блюзово и, может даже, соулово. Но чувствуется какая-то незавершенность. Мы с Костей долго думали и решили, что в качестве концовки можно добавить:

Красный по ней проведу боттомлайн.
И будет тогда всё вери файн!











Ассалям аллейкум, Федя!
   
       Сомневаюсь, что на своей военной кафедре ты мог услышать милитарно-мистическую доктрину Стодоли (сокращенно ММДС). Согласно этой доктрины, в армии параллельно официальной, явной, посюсторонней жизни с ее подъемами, подъебами, отбоями, запоями и нарядами вне очереди существует инобытие, мистическое, эзотерическое непознанное (и принципиально непознаваемое!) существование субъектов, объектов и прочих типов армейской жизни. Скажем, я помню, какая аура заранее повисла в воздухе, когда нас после присяги с целованием Красного Знамени повели в столовую, где нас ожидал не просто праздничный обед с супом с грибами, антрекотами с картофельным пюре, великолепной творожной запеканкой и клубничным киселем на десерт, а совместная трапеза со всеми отцами-командирами, сидевшими за двумя отдельными столами, накрытыми накрахмаленными скатертями.

        Или взять эпизод с трансцедентальным обнаружением колбасы с плесенью в единственной из ста стандартных тумбочек!

        Я уже не говорю о всевозможных увольнениях, назначениях, внезапных инспекциях и прочих штатных ЧП, о которых в армейских кругах всегда витают клубы прогнозов и предсказаний.

         Выезжая после завтрака на Бородинское поле корсиканское чудовище заметило в небе парящих орлов и воскликнуло так громко, чтобы было слышно всем адъютантам: «Как во времена Цезаря, орлы сопровождают на бой победителей. Великую армию снова ждет великая победа. Вперед на врага!». И Михаил Илларионович, узрев орлов, распростерших крыла над полем грядущей битвы, вытер слезу с единственного глаза и предсказал: «Вижу, братцы, в орлах сих верную примету нашей удачи!». И что же? Оба командарма оказались правы! Как говорил классик, «Но затрубили барабаны и отступили басурманы». На надгробии наполеоновском в г. Париже Бородино фигурирует в числе его побед. И Кутузова вспоминают как героя и триумфатора Бородинского сражения. Бонапарт взял Кремль, но и русские расколотили потом «Великую армию», брошенную своим начальником на произвол судьбы. Как говорил другой классик: «Сидеть, казалось, ниже нельзя в такой дыре. Глядь, мы уже в Париже с Луи ле Дезире!».

        Мне предстояло убедиться в справедливости такой армейской диалохии в один из субботних дней, когда после подъема нас по традиции вместо зарядки заставили снять с постелей грязное белье и погнали вместо столовой в гражданскую баню (как выйдешь из ворот части, так с километр ступай налево, пока в эту баню не уткнешься). К этому моменту элитарные хлопцы приучили салаг к дисциплине и почитанию старших. А сколько пришлось биться и материться, чтобы приучить их пропускать старших вперед, уступать у крана и вообще чтить авторитетных товарищей. Сами авторитетные товарищи тоже старались не унижать ни чьего человеческого достоинства (даже у узбеков) и после бани степенно дуть теплое буфетное пиво, сразу ударяющее в голову и дарящее легкий кайф с головокружениями. После бани мы обычно шли в роту, где застилали койки светящимся и хрустящим от чистоты бельем, валяли дурочку до призыва на обед.

       А тут с самого ранья чувствую я, чего-то не то. Словами выразить странность всеобщей ауры не могу, никаких дефиниций и по сей день не подберу, а вот висит в воздухе какая-то аномальность и хоть ты тресни. Ну и блеск холуйско-лакейского торжества, хамской приобщенности к тайнам в глазах Сашимальцева…

       Короче, пришли мы в баню, а я вместо того, чтобы неспешно раздеться и вместе с другими аксакалами пройти в помывочную впереди саксаулов, я (вот тебе крест, не вру!) развалился на лавке и сосу пивко из горла. Сашемальцеву, конечно, обидно наблюдать эту сцену, но придраться формально не к чему: если народ моется в три очереди, кто запретит добровольному третьеочереднику сибаритствовать в ожидании своего часа. Три сержанта вышли на улицу, покурили или отлили за углом, а потом врываются в предбанник и истошно орут: РОТА, ТРЕВОГА!!!

        Ну и вот, аксакалам и прочим первоочередникам пришлось выскакивать в самый разгар помывки, ломать себе кайф и, напялив на мокрые телеса кальсоны, гимнастерки, штаны, мчаться в роту, хватать в оружейке личное оружие, строиться и бегом же бежать в сторону бани, потом еще дальше --- на бескрайнее заснеженное поле. По команде надо было упасть плашмя на снежную целину, проползти 50 метров, потом вскочить и истошным криком «ура!» штурмовать метровый бруствер, за которым сержанты стояли с секундомерами и засекали время.

         Труднее всего было первопроходцам --- или точнее, первопроползцам. Зарываясь в неслежавшийся еще снег, они с явным усилием преодолевали пространство и время и в отдалении походили на больших мучных червей, ползущих куда-то по столу, на который хозяйка щедрой рукой насыпала толстый слой муки. Видя, что процесс идет слишком медленно, сержанты командировали Сашумальцева на первый рубеж, чтобы он мог придать учебному упражнению необходимую динамику и криками ускорить и скорректировать усилия курсантов.

        Ты уже догадался, что когда очередь дошла до одного пензенского хохла, он, мудрец, пополз не по целине, а по проделанной предшественниками траншее. Садист выждал, пока хитрун преодолеет половину дистанции, а потом ленивенько так скомандовал: «Рядовой Стодоля, встать! И марш на исходное положение. Ползти только по снегу, а не бороздой! Это всем касается».


         Делать нечего, пришлось пыхтеть и пускать облака выдыхаемого воздуха, преодолевая нетронутую никем снежную преграду. Потом вопль «Ура!» и я скатываюсь через бруствер к ногам Кости Лапина, который хохочет над тем, как была разоблачена и наказана моя невинная уловка. Когда строились, Сашамальцев громко, чтобы всем явна была его победа, сказал: «Это вам не на барабане стучать!». «Да, товарищ сержант, --- откликнулся я. --- Всю неделю собирался форму постирать, а теперь благодаря тревоге посмотрите --- какая чистая!». Представляешь, форма действительно «отстиралась, пока я в сугробах барахтался. Сашамальцев скомандовал: «Рота, курсом на казарму марш. Рядовой Лапин, запевай!».


         И мы с Костей на пару рявкнули во все горло, а ребята тотчас подхватили:


Артиллеристы, Сталин дал приказ.
Артиллеристы, зовет Отчизна нас.
За слезы наших матерей из сотен тысяч батарей
За нашу Родину --- огонь, огонь!!!


           Сашамальцев прыгал вдоль колонны, как кот перед сраньём, всё никак не мог найти себе места. С одной стороны, культ личности давно разоблачен. С другой, имя Сталина вроде бы как табуировано. Запретить нельзя, промолчать страшно. Вот и метался он, не понимая, какое решение принять, пока не увидел, что два других сержанта спокойно поют вместе с нами:

Пылают города, пылают села,
А мы готовим грозный свой отпор…
Артиллеристы…


А в баню нас сводили на следующий день. Я на сей раз никакой премониции не чувствовал и все прошло по обычному помывочному трафарету.

        P.S. «Только две, только две зимы, только две, только две весны ты, ты с другими в баню не ходи. Запомни… Только две, только две зимы…». Хочу эту версию отослать отсюда в хор им. Александрова. Как ты думаешь, возьмут?

       P.P.S. Пользуясь моральным преимуществом, мы с Костей в число строевых песен включили (безо всякого согласования!) ажник три песни Окуджавы. Одну ты сам без подсказок отгадаешь: «На спину автомат, надену каску, в защитную окрашенную краску. Иду себе, играю автоматом, как славно быть солдатом, солдатом». Вторая песня --- «Над Смоленской дорогою, как твои глаза, две холодных звезды голубых горят, горят». Третья --- «Вы слышите, грохочут сапоги».

        P.P.P.S. Напрасно, совершенно напрасно товарищ маршал Гречко не отдал приказ контролировать сновидения рядового и командного состава. Иной раз такое привидится, что хоть святых вон выноси. То порнография с рискованными позами, то какая-нибудь похабная антисоветчина. А давеча заснул я и вижу. Пенза. Чуть заснеженная крыша Облдрамтеатра. На крыше ГКПСС балдеет в полном составе, но с заменами. Вместо ударника Стодоли стоит в моими ребятами Ринго, понимаете Стар и поет во все горло: In the town where I was born lived a man who sailed to sea.  Хлопцы подпевают: «Купи мне, мама, спелый апельсин, спелый апельсин, желтый мандарин. Ви олл лив ин э йеллоу сабмарин, йеллоу сабмарин, йеллоу сабмарин!».

        Внизу у фасада неистовствует толпа поклонников. Черно-бронзовый западник Виссарион приветственно машет рукой, точно невидимое стекло протирает.

         Ты ведь тоже «Парапсихологию» насквозь проштудировал. Скажи мне откровенно и без экивоков, к чему бы такие диковинные сны могут сниться?


Бодрый Ок Юл всем пензякам!

Ю.С.


               








Полный кобздец, Федя, полный кобздец!

          Не знаю даже, с чего начать, событий высыпало, как из мешка.

          №1. Гвардии рядовой Стодоля наконец-то уложился в норматив и пробежал 10 км в положенное время. Положенные 200 км в общей сложности я вместе со всеми давно уже прошел и превзошел, как и другие ребята. А личный рекорд установил, разумеется, со спарринг-партнером Лисициным. Гендос чуть не палками меня в спину подталкивал, особенно в гору, но иллюзий не питал и полагал, что и на сей раз я приплетусь позже положенного срока. А тут я чего-то разошелся и домчался вовремя! Сашамальцев встретил эту мою победу скрежетом зубовным, дай бог ему здоровья. А Генка вымолвил с неповторимой пензенской интонацией: «Эх ты, чудо!»!. И были заключены в эти три слова и восхищение моим неожиданным спортивным подвигом, и легкий укор, и снисходительность к тилигенту, и сердечное сочувствие, и даже братское презрение. О, сколь всеобъемлющ русский язык, а пензенский язык и подавно!

            Итак, в мире царила почти Рождественская тишина, в человецах --- благоволение, несмотря на календарный март. Посмотрел я на адские муки Сашимальцева… да и пошел на второй 10-километровый круг! Наш взвод опередил всех по общему набегу, а я лично намотал 300 с чем-то километров, полдороги до Пензы.

             Я спрашивал себя много раз, отчего этот востроносенький белобрысый провинциал взял надо мной лыжное шефство и так тянется ко мне. Ему 18, мне 21. Он «Пионерскую правду» по слогам читает, а я лично знаком с Кафкой и Швейка пробовал читать в подлиннике. У него преимущество по части чисто деревенских знаний, ну и я о городе знаю не понаслышке. У меня богатый опыт по части амуров и даже скоропалительная женитьба на пролетарочке. Он пару раз терял девственность в своих шемышейкских палестинах, да и то не до конца. Стоп… Может, он хочет приобщиться к моим донжуанствам здесь в части? Я, конечно, не жлоб, но и прихиндеям не потакаю. И потом почему не попроситься со мной на танцы открыто? Я бы не отказал, а там пусть сам действует, берет эротическую инициативу в свои руки.

       Давеча  сидим мы с Вованом Доценко в субботней бане --- два безусловных аксакала, оба успели на гражданке поджениться и подразвестись, оба не на хорошем счету у начальства и популярны среди ребят. Мимо пробегает абсолютно голый Лисицин. Вавила или «Горняк Вавила» (так я прозвал Доценко) посылает Лисицина за пивком. Тот мигом возвращается с двумя бутылками и чего-то не уходит. То ли ждет, что ему пивка оставят, то ли хочет потереться в компании аксакалов.

        Вавила (пожевав губами и разглядывая голого Гендоса): «Ты, сынок, харчами тут зря не торгуй (взглядом и бровями он указал на Генкины гениталии), а ступай к другим пацанам да помойся… (Обращаясь ко мне) Ну что, Чехов, за мир во всем мире?

        В хорошем настроении Вавила меня зовет Чеховым, а в плохом --- Пенсне. Раза два он через забор бегал в поселок за водкой, а на третий его попутали уже по эту сторону забора и дали три наряда вне очереди. Горняка больше всего разозлило, что водку конфисковали и, по его предположению, поимка его в конспиративном спортивном костюме произошла из-за утечки информации. «Смотри, Чехов, --- сказал он мне. --- Не засланный ли казачок вокруг тебя всю дорогу ошивается?».

          Генка, конечно, деревенский хитрован и потому свободен от условностей городской морали, но следить за мной… Сашамальцев, что ли, его мог заставить пасти меня или САМ?

           Да, Генке любопытственно хотя бы заглянуть в мой незнакомый для него мир. Он стращно обожает мои байки про «Битлз» и прочую заграничную жизнь. Ему безусловно льстит, что Профессор (так он зовет меня за глаза) нисходит до его уровня. И что?


          Как бы там ни было, в тот день мы совершили второй старт и, выйдя на лыжню, запели так, чтобы Сашемальцнву было слышно: «Ой, снег-снежок, белая  метелица. Напилась, наеблась, аж самой не верится!».    
 
            №2. В тот день подморозило чуток и нас Цып вывез из расположения части в неизвестном, естественно, направлении. Проехали несколько КПП, забрались в лесную чащу, а потом высадились у двухэтажного домика. Цып куда-то делся, а какой-то дядя в теплом комбинезоне объяснил, что из-за аварии нам надлежит откопать лопнувшую трубу. Я разбил народ на ройки (всем вместе чего там друг друга ломами и лопатами задевать?) и начал курировать процесс. Повторю, было зябко и потому народ с удовольствием начал ковырять грунт. Верхние два штыка промерзли, а ниже начался прекрасный легкий чернозем. Пока откапывали трубу, появился еще какой-то гражданин в черной зимней кожанке и в военной фуражке с кокардой ВВС.  Он наблюдал за дружной работой траншеекопателей, а я с напускной грубостью попросил: «Мужик, закурить не найдется?». Тот кивнул головой, достал пачку: «Угощайтесь, ребята».

        После выяснилось, что копали мы яму на какой-то генеральской даче и закурить я напросился у самого хозяина-генерала. Ну и что? Разве генералы не люди? И потом у него на лбу ведь не написано, что он генерал. А траншею мы выкопали отменную. А дальше воспоследовал рояль в кустах. Пресловутый сюрпризный рояль этот сверхизящным образом был спрятан нашим отцом Цыпом.

        Хотел рассказать про цыповский сюрприз, а тут заходит дылда Дунин и ревет: «Народ, на пастбище!». Война войной, А УЖИН НИКТО НЕ ОТМЕНЯЛ.

        До услышенья!







Милый пан Серж!

Выехали мы с генеральской дачи. Опять пошли хвойные  перелески, особнячки за могучими заборами. Вырулили на шоссейку. Все были уверены, что помчимся в родную часть, ибо подходит стремительно обеденное время, ан Цып не был  бы Цыпом, если бы не сымпровизировал вот что. Вместо востока автобусик наш мотнул на запад, вильнул туда-сюда и оказался на мощной автостраде. Приближаемся к могучему кемпингу, вроде того, в котором Юрий Деточкин оторвался от Георгия Жженова.
      Цып ведет нас в раздевалку, а из раздевалки в бесконечный обеденный зал. Девки в кокошниках приняли у нас заказы и обслужили на два блюда плюс компот. Кто не наелся (я первый), отоварились в буфете беляшами и прочими пончиками. У двоих-троих узбеков денег с собой не случилось, так Цып их субсидировал через Сашумальцева!

       После этого приятного кулинарного дивертисмента наш автобус помчался в еще более таинственном направлении, миновал опять какие-то КПП и подвез нас к закрытому для гражданских оболдуев авиамузею, единственному в своем роде. Как  и в туристическом комплексе здесь царило межсезонное безлюдье и экскурсоводы с удовольствием принялись обслуживать наш взвод.

       Серж, ты видел капсулу Гагарина только на фотках, а я, пока никто не видел, погладил ее рукой. И как только Юрий Алексеевич поместился в ней? Совсем крошечная такая сфера. Люк открыт, а внутри манекен в настоящем космическом скафандре обретается.

      В другом зале на пьедестале возвышался самолет легендарного Покрышкина, украшенный бесчисленными звездами: каждая звезда --- сбитый гитлеровский ас.

      Побывали мы у действующего макета, на котором наши ракетчики сбивают летчика-шпиона Пауэрса, пролетевшего полстраны и нашедшего бесславный конец аж под Свердловском. Представь, наш бы разведчик пролетел над США, фотографируя секретные объекты, и попал бы на прицел американским зенитчикам. Сколько вони было бы на весь мир. А с русскими зверями можно не стесняться. К макету прилагались другие первомайские экспонаты --- Пауэрса сбили 1 мая 1960 года  --- куски фюзеляжа, крыльев, оборудование, на котором Дылда Дунин прочел во весь голос: «Мадэ ин Ю-Эс-А!».

      Но ежели откровенно, не эти диковенные экспонаты привели меня в восторг, а вещи далекого прошлого и нашего засекреченного настоящего. Во-первых, подлинная корзина воздушного шара, на котором Дмитрий Иванович Менделеев летал изучать солнечное затмение, а после спуска на землю был принят мужиками за Бога Саваофа. Можешь представить, как бородатый химик, выбравшись из гондолы, поднимал мужиков с колен и пытался объяснить им, что он --- простой землянин.
      Первые самолеты с разноцветными крыльями из ткани, натянутыми на рамы плоскостей. Аппараты с винтами, расположенными за спиной летчика. Чугунные  сковородки, на которые пилоты садились, чтобы в воздушном бою защитить от пуль и осколков мужское достоинство. Багры и копья, которыми летчики и/или стрелки после окончания боеприпасов пытались порвать в клочья крылья на машинах противника. Разнообразный поржавевший металлолом, который сбрасывали авиаторы на головы врагов, сидящих далеко внизу в своих окопах.   
   
      Из большого главного корпуса перевели нас в одноэтажное здание с экспозицией для совсем уж посвященных. Там обнаружилась экспозиция про Павла Осиповича Сухого --- гениального конструктора, засекреченного от публики посильнее, чем Туполев, Микоян, Ильюшин. Старенький уже Сухой на фото держит в руках и рассматривает сквозь старомодные очки модельку своего сверхзвукового самолета с крыльями треугольной формы.

      На десерт экскурсовод этого эзотерического музея повел нас на заснеженные площадки под открытым небом. Народ с удовольствием лазил по сугробам, ощупывая вертолеты и самолеты. Я издалека любовался этими авиаредкостями, в том числе атомный бомбардировщик «Ту», который совершил единственный в своей биографии полет и сразу после парада в Тушино отправился на музейную стоянку. Самолет этот замечателен, кроме прочего, тем, что кабина его одновременно является лифтом, на котором экипаж за считанные секунды поднимается на рабочие места.

      А вот кто из штатских балбесов может похвастаться, что побывал на совершенно секретном авиамузее и его поднебесных площадках?

       Мокрые от лазания по сугробам, усталые, но веселые вернулись мы в расположение части, где тотчас принялись хвастаться и даже кичиться.

       Шли мы прямо в Яромерь. Хочешь верь, хочешь не верь. Подоспели к ужину.      
   
        Привет Пензе и ее окрестностям.







Октябрь 1961 года, судя по титульному листу. Из книжки «Девочка ищет отца»» вываливается поздравительная открытка с дарственной надписью фиолетовыми чернилами:


На
долгою
паметь Леночки
в честь день рождение
именин.
от Ларисе и дяди Коли
Кудрявцевых



----«-----“-----“----




Ангелу Залотой венец
а Леночки доброго здаровия
и хорошо учится
переходить из класса в касс.


Книжку я не прочел, а фильм помню. Прекрасная сентиментальная военная сказка.



.      






 
Черно-белая фотка. Серега в буденовке и теплой куртке машет флажком и, редкая вещь, улыбается во весь рот. Я в кожане на втором плане. На плече, как ружье, красный флаг с двумя шарами. В правой руке сигарета. Между чугунными решетками на газоне снежок. Солнце светит нешуточно. На обороте детским почерком пояснено: «1 Мая димонстрация». Мною дописано «1984» г.


 




Шановны пане Сэргиуш!

Спасибо за виды 5-горска и твои теплые воспоминания о теплом лете, проведенном тобой на КМВ. Рад, что ты оставил о себе хорошую память у бабы Мары и Галины Васильевны. Встречно и ассоциативно расскажу тебе страшную историю, произошедшую у нас здесь на ул. Колымской.

Был студеный зимний день, а утром в кране не было горячей воды. Пришлось мыться и бриться холодной. Позавтракали и разбежались. Твой тезка надел новенькую куртку изумрудного цвета, которую я ему приобрел в «Детском мире», выстояв часовую очередь, и побежал в школу. Я пешком пошел в свою АН СССР. Наталья Андреевна попозже тоже отправилась на работу.

Часов около двенадцати она звонит мне в полной панике: «Юра, у нас дома потоп. Всех соседей залило внизу. Хорошо, кто-то вспомнил, что я работаю в музыкальной школе. Позвонили мне, а я умоляю тебя. Поезжай домой и сделай что-нибудь.А то у меня уроки, уйти никак нельзя!».

Вылетаю из СВКНИИ, на ходу напяливая шубу и шапку и лихорадочно думая, на чем добираться и, о счастье, у фасада останавливается наш институтский микроавтобус. Благо водитель оказался знакомый и сердобольный. Через пять ми нут я после сумасшедшей гонки уже подъезжал к подъезду своего пятиэтажного дома. Снаружи толпилось человек 20-30. При виде меня кто-то из членов этого суда Линча выкрикнул хищно: «Вот он!». Я сделал морду топориком и нырнул внутрь. На первом этаже площадка тоже была занята сильно возбужденными гражданами. Сердце у меня екнуло вторично, когда я увидел, как по стене сверху льется вода. На нашей площадке погромщики призывали какого-то дядю с топором не чикаться, а взломать дверь. Я стремительно опередил взломщика, открыл замок ключом, ворвался в квартиру и захлопнул дверь. Погромщики тотчас принялись звонить в звонок и стучать каблуками в дверь. Я открыл ванную и обмер: из вертикально торчавшего смесителя кипяток с паром бил в стену переполнив давно ведро с поганой туалетной бумагой. Вырубив этот гейзер, я на каблуках пересек прихожую и по растекшейся по гостиной луже сообразил метнуться в кладовку, где каким-то чудом в наваленном кучей бардаке всевозможных вещей почти сразу раскопал свои резиновые сапоги. Уже успевшие намокнуть зимние сапоги поставил сушить, а сам принялся промокать воду тряпками. В дверь все это время продолжали шуметь и ломиться. Мужские и женские голоса выкрикивали нешуточные угрозы. Выяснилось, что вода через первый этаж пробилась в овощной магазин, расположенный в подвальном помещении. Я содрогался всем телом, с ужасом представляя, каких размеров финансовые претензии предстоит мне услышать от представителей самой грозной торговой мафии --- продавцов фруктово-овощных товаров.

Хорошо еще, что самая главная Титикака образовалась в прихожей, а там пол сантиметра на три ниже уровня как ванной, так и гостиной. Не дождавшись аудиенции, жаждавший моей крови народ с ворчаниями разошелся, а я все промокал и отливал, промокал и отливал. Много преуспев в этом замечательном занятии, я к половине четвертого ликвидировал главные последствия этой рукотворной катастрофы, я наконец присел покурить на кухне, обдумывая, что делать теперь в юридическом, дипломатическом и гуманитарном плане.
Появившийся из школы вундеркинд с порога отмел даже теоретическую причастность к потопу, нагло свалив всю вину на… родителей. Между тем не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы установить, что Наталья Андреевна обычно бросает смеситель на дно ванны и отключает воду, а аз многогрешный вставляю смеситель в его гнездо, направив его на стенку, откуда струя в случае чего спокойно сбегает на то же самое дно ванны. Сил на дискуссии и репрессии у меня не было и малыш удостоился от меня лишь укоризненного взгляда. Чудо-мальчик, явно приободрившийся таким оборотом вещей, переоделся, разогрел себе обед и преспокойненько вступил в «интимнейший процесс общения с природой», как гениальный Илья Мечников называл прием пищи.

Я же, предварительно посетив наше сельпо у бани, совершил миссию доброй воли к жильцам квартиры на первом этаже. Моя ровесница кричала, что у нее погибли две шубы, залитые мною страшной смесью известки, штукатурки и горячей воды. Кричала на меня и старуха, грозившая меня засудить вчистую. Малые дети не кричали, а только выглядывали из-за бабушкиной юбки. Я извлек из-за пазухи бутылку огненной жидкости, намереваясь за общей  трапезой добиться разрядки напряженности. Водку у меня приняли, а меня самого выставили вон. Чудесным образом мое скромное подношение смягчило каменные души пострадавших и никакой иск они никуда не подали и даже участковому не стали жаловаться! Торгаши в свою очередь, прикинув что к чему, списали свои убытки на естественную убыль и предавать наше семейство аутодафе не стали.
Даже книги на нижней полке стеллажа не пострадали особо. А в течение двух недель по полам у нас в квартире можно было ходить босиком --- так они прогрелись во время гейзерного потопа!

Честь!

Пан Юрек».      













Весна 1987 года.


Дорогая мама!

Вторую неделю живем с Серегой вдвоем. Наташа 11.05 уехала в санаторий. Серега сдал в музшколе экзамен на «хорошо», теперь готовится к экзаменам в общеобразовательной школе. Готовлю, убираю, стираю. Серега выносит ведро и ходит в магазин. Иногда гуляем по сопке.

Страшно много было хлопот с отправлением контейнера в Пятигорск. 5 тонн = 140 мест, из которых половину составляют мои книжки. Библиотека незаметно накопилась изрядная, вполне профессиональная и, надеюсь, еще будет меня кормить на материке. Полный Марк Твен на языке. Полный Грэм Грин. Больше сотни словарей. А от Наташи получил нагоняй за то, что в свободное место не засунул вертящуюся табуретку --- оказывается, на материке такая табуретка тоже большой дефицит. Если бы Наталья Андреевна лично присутствовала при многочасовой загрузке вещей в контейнер, то табуретка теперь спокойно путешествовала бы по морю и железной дороге, но ее при этой операции не было. Кстати, «пробить» контейнер вне общей очереди, подгадать по времени его загрузку и отправку, оплатить все попутные расходы --- тоже труд немалый. Подходит к концу моя колымская эпопея, а пролетела она, как одно мгновение.

Теперь еще предстоит сделать много всяких больших и мелких дел. Все никак не отправлю Сереже Чупикову свитер --- то времени нет, то денег, то ни того, ни другого. Слушай, если по Володарского у к/т «Москва» случайно будешь проходить, загляни в музей Мейерхольда. Там работает мать Чупикова тетя Валя --- замечательная, образованная женщина, душевный человек. Я хотел бы, чтобы ты с ней познакомилась --- не пожалеешь, а приобретешь многое.

Как ты живешь? Я боюсь, что ты от сидения дома и общения с одними и теми же людьми начнешь киснуть. Помнишь, что ты мне обещала? Пожалуйста, держи слово. И вообще --- выше голову, бодрее. Я ведь тебе обещал бросить курить и, как видишь, слово держу.

В Магадане весь апрель и начало мая валил снег. Я такого за 16 лет и не упомню. Зима в целом была малоснежная --- вот теперь, видимо, наверстывает.

В июне меня на месяц забирают в армию. Так что, отправлю в Пятигорск Серегу и сам двинусь. В июле-августе собираюсь поработать в поле с геологами на Камчатке, как в минувшем году.

Поскольку меня все лето дома не будет, обрати внимание на обратный адрес. По нему мне лучше писать с 1 июня по примерно 15 августа. А потом уже пиши на Кавминводы.
Целую крепко.

                Твой Юра.


685000 Магадан. Пролетарская, 10. Абонементный ящик 221. СТОДОЛЯ   







Ноябрь 95. Странный писчий материал: сдвоенный листок из узкой тетради разрезан пополам и исписан пастой разного цвета, видимо, в паузах между более серьезными занятиями.

Здравствуй, Сережа! Пишу на клочке в перерыве между службами в церкви. Надеюсь, у тебя все благополучно. У нас тоже. Наверное, нам всем пошла на пользу финансовая «встряска». Папа засуетился, начал шевелиться насчет денег. Постоянного заработка у него все также нет, но разовые гонорары он где-то получает. Вот с такого случайного заработка он выслал тебе 100 т. Хотелось бы, чтоб ты на них купил все, что тебе хочется. Но надо думать о будущем. Отложи хоть чуть-чуть на будущий месяц. А вообще пиши о своих фин. Делах подробнее и чаще.

Из Германии пришли 2 посылки: продуктовая и пищевая /зачеркнуто, исправлено на «вещевая»/. Продуктов мы половину оставили для тебя.  Из вещей для тебя джинсы, футболка, кроссовки, но сомнительного размера. Отцу маловаты. Мне --- много зимних вещей, можно теперь зимовать. Ну и папа себя не обидел: куртка, штаны, туфли и пр., и пр.

Вообще атмосфера в доме у нас стала спокойнее, не знаю --- надолго ли. Всю дорогу жду очередного срыва. Папа пытается включиться в предвыборную борьбу, ищет связи. В этом ему помогает реклама, которую ему сделал «Кав. Край», в котором он постоянно печатается. Дело в том, что рассказ, который папа отсылал на английском языке на конкурс Би-Би-Си, был принят, о чем сообщили письмом. А «К. Край» опубликовал заметку о том, что рассказ Ю. Стодоли был признан одним из лучших. Теперь папа пытается раздобыть 4 млн. для поездки в Чехию. Но об этом я уже тебе писала.

У меня не столь блестяще обстоят дела, с работой в церкви придется расстаться --- нет здоровья. Полноября я проболела. Теперь занимаюсь своим здоровьем.

Погода  стоит чудесная. Солнце, + 15 градусов. А в сентябре-октябре был холод и дождь. Надеюсь, у вас в доме мир и бабушка правильно поняла мое письмо. Пусть не обижается на меня, а сделает правильные выводы. Он ей сын, но и меня понять надо. Может, все еще обойдется, хотя выпивки продолжаются, но без погромов.

P.S. Наконец заканчиваю и отправляю через несколько дней времени. Вы скорее получите папино письмо. Он тебе написал подробнее.
У нас испортилась погода. Холодно и льет. Пиши. Целую Мама. Привет бабушке.