Чёрный рыцарь

Писал ещё в школе, наткнулся, решил выложить. Много несостыковок, исторических и географических неточностей, но решил оставить всё так, как это было в представлении 15-летнего подростка. Итак:

                Чёрный рыцарь.


Он видел её точно наяву… Вот она бежит к нему, длинное платье стелется по зелёной луговой травке, каштановые волосы её развеваются по ветру… Вот он шагает ей навстречу, принимает её в объятия…  Вот они падают прямо на цветы в поле… Вот он кладёт голову ей на колени, вот она перебирает своими нежными белыми пальцами его длинные золотистые волосы… Вот она наклоняется, целует его в нос, в щеки, в губы… Он прижимается своей щекой к её губам, чувствует горячее дыхание на своём ухе… Душа трепещет, чувства переполняют всё его существо… Он видит, как она плачет, не хочет отпускать его в долгий и сложный поход, кидается в ноги, умоляет остаться… Кричит вслед отъезжающим всадникам, что беременна…


*   *   *

Сердце Томаса Рэндэла защемило от подступивших не вовремя воспоминаний… После первого боя, поход на сарацинов не казался уже такой великолепной затеей… За что они борются? За что положили головы девятеро их товарищей в первой же стычке? За что обязательно сложит голову и он? На это друзья ответят просто: «Наш комтур ведёт нас в поход за освобождение Гроба Господня!». Так почему же они уже полмесяца кружат на границе Сарацинии? На это вновь придёт ответ: «Так велит командир!». «А что мне комтур? Я ведь не его Гроб иду освобождать! Почему мы только сейчас решились напасть на маленькую деревеньку близ границы? Почему мы позорно отступаем, боясь подхода сарацинской конницы? Почему бы сразу не направиться прямиком на Иерусалим? Зачем терять жизни в мелких стычках, когда можно героически погибнуть при штурме башни Давида, с именем Христа и любимой на устах?!» – горячо воскликнет Томас. На это товарищи только пожмут плечами, и предупредят, что за такие речи и казнить могут.
Их осталось всего около ста двадцати человек, всех сплошь молодых людей, горячих, рвущихся в бой, но бывалые командиры не давали свободу действий… В их отряде уже назревали конфликты по этому поводу. Никто не хотел сидеть на месте. Всем хотелось быть в центре событий, первому ворваться в «божественный город», первому подняться в башню Давида... А командирам нет до этого никакого дела, им важнее спасти собственные задницы… Они считают, что сидя на границе, и делая время от времени вылазки на приграничные поселения, будут в безопасности.
Вот! Только что объявили, что завтра на разведку в одну из деревушек отправляется группа, во главе с Томасом. Назначили с ним ещё двух совсем молодых парней, им едва исполнилось двадцать зим. Хотя какая зима в этой адовой печи? Солнце палит беспощадно, а на крестоносцах ещё и железные доспехи… Казалось, на головах воинов можно было жарить яичницу… Кто-то, пренебрегая всеми правилами безопасности - ведь в любой момент из-за барханов могли выскочить сарацины с их короткими кривыми саблями -скидывал тяжёлую броню. Доспех саблями можно разве что поцарапать, а вот кожу они пропарывают так же легко, как горячий нож проходит сквозь масло.
А на следующий день Томасу, Бреду и Жоржу командиры выдали единственные на отряд кольчуги. Ясно, что никто из рядовых солдат не мог позволить себе такую роскошь, и эти трое счастливчиков были очень горды собой. Было решено разведать обстановку в деревне, пересчитать людей, лошадей, луки и сабли. На разведку отправились почти ночью. Было необычайно холодно. Закончив последние приготовления, трое парней отправились в путь. Деревня находилась в трёх милях к югу от лагеря англов. Следовало поторопиться, чтобы успеть всё разнюхать.
Добирались до деревеньки, прячась буквально за каждым барханом и сухим кустом, чуть больше часа. По окраинам поселения мелко чадили два костерка. Возле первого, привалившись спинами друг к другу, дремали два сарацинина. Около второго, потягивая что-то из фляги, сонно смотрел в огонь третий. «Пренебрежение всеми правилами сторожевой службы, – вспыхнуло в мозгу Рэндэла. – Ну какой идиот сидит лицом к костру, когда от его бдительности зависит судьба целой деревни?»
Томас приказал остальным ждать здесь, пока он разведает обстановку. Ползя по холодному песку, он неторопливо вытаскивал короткий острый кинжал на всякий случай. Подобравшись к первому домику, его чуткий нос уловил запах жареного мяса. Он напоминал запах, почти каждый день лившийся из кухни в дни его детства, когда мать баловала любимого сына всегда свежим мясом, которое приносил отец с охоты. Рэндэл на миг расслабился, и чуть не пустил слюнки, но быстро спохватился, вспомнив, что лежит не дома на кровати, а посреди сарацинской пустыни, в стане врагов. Осторожно проползая между домами, крестоносец добрался до конюшни. Лошади слабо пофыркивали, решив, что им принесли ужин. Томас поднялся, прошёл по конюшне. Двадцать восемь. Пара кобыл, пять  коней, остальные верблюды.
Рэндэл пополз обратно. Дополз до первого попавшегося дома, приоткрыл дверь, и тут же увидел беспорядочно сваленные луки и арбалеты в углу. Медленно и осторожно он попробовал дотянуться до ближайшего. Пришлось залезть в дом чуть не до пояса. Тихо скрипнула половица, кто-то почесался во сне… Вот, первый арбалет уже у него в руках. Пощупал тетиву – ненадёжная, «липовая», без сожаления полоснул кинжалом. С тихим шлепком она распалась на две части. Кто-то что-то промычал с кровати. Томас потянул на себя лук. Ощупал, остался доволен, закинул за плечо, полез за следующим, аналогичным образом лишил тетивы остальные арбалеты, захватил один с собой. Заметил у дальней стены короткие сарацинские сабельки. Всего пять. Выполз из дома, сунулся в другой. Повторил нехитрые операции с луками и арбалетами. Насчитал ещё четыре сабли. Обошёл всего семь домов, попортил арбалеты и там, заметил сорок  три сабли, в остальных домах деревни было пусто. Пора было возвращаться в лагерь. Своё дело он сделал.
Медленно, осторожно пополз он обратно, и вдруг тот часовой, что уже минут двадцать похрапывал, проснулся, и окинул мутным взором распластавшегося англа. Томас долю секунды тоже смотрел на сарацина, потом молниеносным движением швырнул кинжал в своего оппонента. Из пробитого горла вырвался только хрипловатый свист. По-тихому, стараясь не шуметь, Томас вытащил кинжал из убитого врага, затем взвалил на плечи труп сарацина, поволок к своим. Бред и Жорж не были в восторге от этого. Теперь сарацины всё поймут, и возможно даже уйдут из деревни дальше в страну.
Решение принялось тут же: добить оставшихся часовых и поджечь дома сарацин, а тех, кто выскочит, положить стрелами. Томас, не доходя пятнадцать шагов, всадил в часовых по стреле. Каждый вытащил из костра по горящей головне, и они подожгли по очереди все девять домов. Сарацины очнулись не сразу. Только когда пламя уже во всю полыхало как снаружи, так и внутри, стали выбегать первые из них. Томас с друзьями встретил их градом стрел. Воины, все как на подбор, были отменными лучниками. Вскоре опустели все дома, и лишь из последнего никто не вышел. Дом почти сгорел, и лишь тогда выскочила маленькая фигурка, объятая пламенем. Это была сарацинская девочка, волочащая за собой своего маленького братишку. Сарацинка неестественно утробно выла, ребёнок же и вовсе не подавал признаков жизни. Бред и Жорж отвернулись, а Томас дрогнувшей рукой поднял лук, наложил стрелу, и почти в упор всадил её в сердце девочки. Он видел ненависть на её детском искажённом болью личике. Ненависть к таким, как он – безжалостным убийцам, что губят человеческие жизни, даже не зная толком, за что они сражаются… Девочка мешком упала на песок. К горлу подкатила тошнота, а в глазах встал образ любимой. Словно наяву она откинула своим привычным жестом волосы со лба. И вдруг этот образ посерел, размылся, и перед глазами появилось обгоревшее лицо этой маленькой сарацинской девочки. Казалось, время остановилось. Англ смотрел  в глаза этой юной сарацинке и читал как в раскрытой книге, что, если бы она могла, то вонзила бы клинок в его сердце, и упивалась бы этим сладостным мигом. Из оцепенения Томаса вывело только прикосновение Бреда к плечу.
– Ничего, всё пройдёт, ты не первый раз убиваешь, и не последний. Всё, уходим! – грубоватая попытка друга успокоить его помогла рассеять образ девочки. Взвалив на плечи луки и пару прихваченных арбалетов, они поспешили обратно в лагерь.
По отряду прошёл неодобрительный вздох, когда Томас рассказывал подробности поджога деревни.
– Даже нам сарацинов не оставили, – недовольно прокричал кто-то.
– Вы хорошо поступили, напав ночью, и не дав сарацинам всё понять и подготовиться. Но вам следовало сначала посоветоваться со мной, прежде чем нападать втроём на три десятка! – пробасил главнокомандующий. – За то, что вышли из боя победителями, можете оставить кольчуги себе. А за то, что приняли решение без моего ведома – будете готовить отряду всю неделю.
Трое победителей переглянулись. Нечасто командование разбрасывается бронёй, что-то надвигается. Неужели мы идём вглубь сарацинской пустыни?
А наутро был бой. Сарацины напали неожиданно и стремительно, но почти все крестоносцы были в доспехах, и сабли мусульман не могли им ничего сделать. Зато броня англов легко прошивалась арбалетными болтами. Перебив почти вдвое превосходящий их отряд, воины Христа потеряли всего десятерых, и ещё пятеро оказались ранеными. Томас рубил направо и налево, из под длинного двуручного меча его летели отрубленные части тел, кровь хлестала рекой, но и он не избежал довольно ощутимого удара саблей по корпусу, и получил болтом в плечо. Звенья кольчуги в этом месте разлетелись, часть погрузилась в тело, но особого вреда это попадание не принесло. Пара минут работы, и кольчужная рубашка будет как новенькая. Наспех похоронив убитых, отряд двинулся дальше на юг, громя по пути мелкие арабские поселения. К концу месяца их осталось чуть больше пяти десятков. Настроение было уже не такое боевое, как в начале похода. Всё чаще случались стычки в отряде.
На заре нового дня лагерь омрачила новость, что ночью неизвестный перерезал горло комтуру, пока тот спал. Тут же образовалось несколько драк, каждый хотел теперь командовать. Решили сесть, и выбрать нового командира. Выбрали Томаса. Томас приступил к распределению власти в отряде. Бреда и Жоржа сделал своими помощниками. Объявили, что наутро дадут сарацинам бой. Горячая речь Рэндэла настроила людей к нему весьма положительно, и никто и не помышлял отказаться от нападения. Всем понравилась идея на рассвете напасть на деревушку, находившуюся в семи милях от границы.
Томас проиграл в голове возможную модель боя. Теперь оставалось надеяться, что его люди не подведут. Вошли в деревню благополучно, предварительно убрав часовых стрелами. Томас рубился наравне со всеми, и даже чем-то превосходя их. Не чета мёртвому комтуру, умение ведения боя которого сводилось лишь к руководству событиями издалека. Рэндэл трижды получил саблей по раненому плечу, и теперь его нестерпимо жгло, боль не давала поднять меч. Но бой закончился вполне благополучно. Рэндэл, чувствуя себя не очень хорошо, стянул с себя латы. При осмотре раны выяснилось, что она расширилась, несмотря на перевязки, кровь ещё долго просачивалась сквозь ткань. Лекари усадили командира на песок, чтобы переналожить повязки. И тут Томас увидел сцену, которая чуть не заставила его пообрубать головы всему своему отряду: повсюду был разбой, воины-крестоносцы выносили весь скарб, всё имущество, всё ценное из домов, убивали отцов и матерей и надругались над их телами прямо на глазах у детей. Всюду были ссоры, возникающие в основном из-за дележа награбленного. Томас попытался подняться, и закричать громко-громко, чтобы все слышали его слова, он хотел надавить на то, что Рыцарям Святой Марии не надлежит вести себя так, но плечо отозвалось глухой болью, которая быстро росла и сковывала всё тело. Свет померк в его глазах, ноги подкосились, в затылке отдалось болью и загудело, словно в пустом бочонке…

*   *   *

Томас резко поднялся с кресла, приветствуя вошедшую девушку. Вот это да! Ну и красавица же дочь священника! Садясь, она бросила на него мимолётный взор, но тут же снова посмотрела, на этот раз задержав взгляд.  Сердце Рэндэла трепыхнулось, и сделало сальто. Как глубок и приятен был взор её больших зелёных глаз… За всё время обеда она взглянула на него ещё раз десять. Он уже не жалел, что пошёл на этот приём со своим отцом. После обеда был бал… Он видел, как она отклонила одного из желающих танцевать с ней и бросила взгляд на Томаса. Подошёл, предложил, согласилась. И они закружились в неистовом танце… Оттанцевав, оба тяжело дышали, распили по бокалу вина. Разговор зашёл сначала о погоде, нарядах, потом о политике, а потом обо всем по чуть-чуть. Уже ближе к ночи они прогуливались по парку под светом полной луны. Она еле-еле проглядывала сквозь царящий здесь всегда туман… Им было хорошо, они наслаждались обществом друг друга…


*   *   *


Сознание медленными мутными толчками возвращалось к Рэндэлу. Он лежал в полнейшей, пугающей тишине, но волна за волной, сначала тихо, а потом всё громче и громче, на него накатывался шум лагеря, звон лат, ржание лошадей, и пофыркивание верблюдов. Томас открыл глаза:  появилось размытые очертания склонившихся над ним Бреда и Жоржа. Они о  чём-то переговаривались, но он не мог разобрать ни фразы, слова будто все вылетели из головы.
–  …Зар… …Он… …Три дня…
Сквозь бледно кровавый туман и гудение в голове, получая информацию бесформенными обрывками, Томас улавливал смысл того, что пытались объяснить ему друзья. А смысл был примерно таков: от раны пошло заражение. Рэндэлу осталось жить порядка трёх дней.
Ничего не соображая, Томас попытался подняться на ноги. Еле приподнявшись на коленях, рыцарь почувствовал дурноту и оставил остатки вчерашнего ужина посреди сарацинской пустыни. При помощи заботливых рук, крестоносец предпринял ещё одну попытку встать. Голова кружилась, ноги подкашивались, но он уже мог разглядеть, что вся деревня объята пламенем, и весь скарб, который можно было вынести, рыцари уже вынесли. Томасу вновь стало дурно, он опустился на песок и сознание снова покинуло его.
Рэндэл неспокойно провёл эту ночь. Он лежал, разметав руки по подстилке, в бреду шепча лишь одно: “Остановитесь, мы ведь крестоносцы! Как можете вы быть такими жестокими? Разве вы не помните, чему учил нас наш пророк?”
Наутро Томас очнулся вполне бодрым. Плечо болело, от раны вверх и вниз расползалось неопрятное красное пятно, но он уже мог нормально соображать. Распоряжения давал как обычно, учитывая каждую мелочь. О страшном приговоре, кроме Бреда, Жоржа и лекаря никто не знал, и вчерашнее недомогание командира списали на палящее солнце.
- Если доберётесь до дома, найдите мою невесту, и расскажите ей всё как было… - наказал с болью в голосе вечером друзьям Томас.
- Конечно-конечно, - заверили те его.
- Завтра что-то будет. Я чувствую напряжение в воздухе как перед большой бедой…
- Томас, ты уверен, что это опять не бред?
- Это не бред! Я вполне соображаю, что говорю! И сегодня я поведу отряд на очередную деревеню.
- Мы готовы следовать за тобой.
 

*   *   *
Рэндэл плыл в чёрной пустоте, пытаясь остановиться и осознать, куда же он попал… Откуда-то издалека доносились звуки лагеря. Кто-то вполголоса переговаривался, гремела походная посуда, ржали лошади, фыркали верблюды. Постепенно во тьме стало вырисовываться светлое пятно. Томас попытался двинуться на свет. Свет становился всё ярче, и вскоре накрыл крестоносца с головой. Откуда-то издалека доносился тихий, мелодичный женский голос.
- Томас! Томас!
Рэндэл, наполовину ослеплённый, поплыл прямо на этот голос.
- Помнишь, как в детстве мать рассказывала тебе о Спасителе? Помнишь, что она говорила о всепрощении? Помнишь двенадцать заповедей?
Голос теперь звучал прямо в голове. Томас не мог пошевелиться, не мог противиться этому мягкому, и чуть усталому голосу, он помнил всё… Не солги… Не убий…

*   *   *

- Выходим!
Отряд двинулся на юго-восток. По пути должна была быть деревня. Да, так и есть, через три часа они достигли сарацинского посёлка. От ночного кошмара не осталось ни следа, ни даже воспоминания. Рэндэл вновь руководил отрядом хладнокровно, точно направляя его действия. В самый разгар жары крестоносцы вломились в мирную жизнь этой деревни. Сарацины не ожидали атаки, и были практически не готовы, и тем не менее, лихо подпортили кровь христианам. Отряд вновь сократился на несколько человек. Теперь их было семьдесят три человека. Решили заночевать в этой самой деревеньке. Оставили четверых часовых. Томас пожелал сам охранять лагерь.
Стемнело на удивление быстро. Сев задом к костру, Рэндэл уставился в темноту. В хижинах кто-то тихо переговаривался, медленно ползла по небу луна. Томас присматривался к дальнему бархану. Если бы кто и напал, то только оттуда. Рядом что-то жевал ещё один из часовых, молодой воин по имени Джон. Но вот разговоры прекратились, а луна поднялась на середину неба. Томас мельком на неё взглянул, а потом ещё раз, наконец, пригляделся всерьёз: лунный диск на тёмном безоблачном небе казался красной каплей крови на чёрной рубашке.
- Дурное предзнаменование, - вполголоса заметил Джон, проследив за взглядом командира.
- Я не верю в приметы, - ответил тот.
Томас протёр глаза рукой, но тут же её отдёрнул, услышав, как над ухом что-то довольно громко вжикнуло. Представившаяся ему картина почти парализовала его: в полуметре от него сидел тот самый молодой воин, который только что заметил “знамение”, а из глаза его торчал стальной наконечник, на лице застыло удивление, а рот был раскрыт, будто Джон хотел что-то сказать, но забыл, что именно. Тело медленно, как во сне заваливалось на спину, а Томас сидел, не смея пошевелиться. Краем уха различил скрип натягиваемой тетивы, затем свист стрелы. Рефлекторно упал наземь, и перекатился. Вставая, выхватил лук и подал клич. Со стороны того самого бархана донёсся дружный рёв нескольких десятков глоток, а из-за сухого куста выскочил лучник – неудавшийся убийца Томаса, не сделав и двух шагов, заснул вечным сном, получив в спину стрелой. Из хижин полезли вооружённые воины Христовы. Сарацинские лучники тут же попытались поджечь дома зажигательными стрелами, но желаемого результата это не принесло: все крестоносцы успели выбежать. Завязался бой. Стрелы Сарацин соскальзывали по мощным доспехам рыцарей, Томас, изловчившись, успел пристрелить ещё парочку мусульман, швырнул лук навстречу ‘неверным’ и потянул из-за пояса бастард. Разрубив надвое первого сарацина, Рэндэл так крутанул мечом, что все остальные существенно замедлили свой бег, и даже немного подались назад. Томас  более всего сейчас напоминал своим видом свирепого берсеркера, нежели христианина.
   Остатки отряда рыцарей нехотя уступали… И вот уже вытесненные из деревни, рыцари-крестоносцы начали падать один за другим. Прогнулся левый фланг фаланги христиан. Теперь Томаса атаковали уже с двух сторон…
  Шестьдесят человек… Пятьдесят пять… Пятьдесят…
Христиане рубились из последних сил… Пот и кровь застилали глаза… Кто падал, уже не поднимался вновь… Рэндэл задыхался от столь тяжёлого сопротивления… Сарацины за каждого христианского воина платили пятью своими…
Тридцать…
Двадцать пять…
Воинов Христа оставалось всё меньше, а Сарацинам не было конца…
Пятнадцать…
Рэндэл неистово сражался, глаза заливал пот, во рту появился солоноватый привкус крови… Как загнанный в угол лев, он наносил смертельные раны направо и налево не жалея сил, и отлично понимая, что из этой битвы живым ему не вырваться.
Десять…
По всему телу разливалась усталость, Томас начинал спотыкаться о трупы врагов и друзей…
Пятясь, спотыкаясь, но неимоверными усилиями воли удерживаясь на ногах, он отходил и отходил под натиском рассвирепевших мусульман. Сознание держалось в теле Томаса только благодаря его железной воле, но даже такую волю возможно сломать несколькими часами кровопролитного боя.

В пылу битвы никто и не заметил приближающийся отряд всадников. А ведь стоило, ибо в этом отряде было поровну сарацинов и христиан, и несли они перед собой белые флаги примирения...

               

*   *   *


- Томас! Ты не оправдал моей надежды! Ты ничем не лучше других! Ты так и не понял всей сути... Мне придётся отдать тебя дьяволу! Прощайся с другом, он этого ждёт!



*   *   *


Неделю Томас не приходил в себя. Джек зашёл к нему в гости и тут же увидел, как Рэндэл, открыв глаза, пошевелился.
- Джек... Я... умираю. Прощай. передай моей девушке, и моему ребёнку, как всё было...
- Том! Что ты говоришь! Ты выживешь!
- Не обманывай ни себя, ни меня... Я уже труп... Жаль, что мы с тобой встретились лишь при таких обстоятельствах...
- Да... Помнишь, - по щёке молодого рыцаря потекла одинокая слеза, - как мы выезжали из Лондона? Полные надежд, полные мечтаний! А ведь мы ещё поспорили тогда, кто первый заберётся на башню Давида! А теперь и думать об этом нечего... Война кончилась! Объявили Мир!
Томас, с трудом расслышав эти слова, судорожно дернулся, захрипел, вновь дёрнулся и затих... Джек зашёлся в крике:
- Томми! Том!! Томас!!!...
         

*   *   *
Шёл дождь, но одинокий всадник не прикрывал головы. Он настолько соскучился по родным туманам и этой сырости, что не замечал бьющих его по ровному пробору длинных прямых волос каплей дождя. Проскакав ещё четверть мили, он остановился у особняка священника Робертса. Не привыкшей рукой, но пытаясь сделать это естественно, ведь он теперь рыцарь, молодой человек передал поводья своего пегого коня подоспевшему подмастерью конюха, и поднялся по крутой лестнице к парадному входу. Расторопный камердинер проворно раскрыл перед ним двери, и юноша прошёл в дом, тут же приглядев себе кресло в зале ожидания. Святой отец спустился к нему буквально через пять минут.
- Мой мальчик! Сколько лет, сколько зим..
- Извините, что перебиваю, но мне сейчас не до телячьих нежностей... Я приехал увидеться с вашей дочерью, дабы сообщить ей дурную новость...
- Сожалею, но вы приехали не по адресу... Она уж года два назад вышла замуж за Гарсиа! Ну, вы наверное помните этого неприятного типа? Он откупился деньгами своего отца от службы в Ордене.
- Да?.. Извините... Сегодня мне больше не о чём с вами говорить... Я зайду к вам позже... Я выполнял последнюю просьбу своего усопшего друга, но я теперь вижу, что исполнять её не зачем... Никому от этого не станет легче... До свидания, падре!
Выйдя из особняка и забрав коня, молодой человек около мили шёл пешком, ведя коня в поводу. Несмотря на дождь, он расстегнул воротник рубахи. В сложенных ковшом руках быстро набралось немного воды, которой он ополоснул лицо.
- Для чего всё это?.. Для чего?.. Что мы с этого поимели?.. - зашептал он, вперя невидящий взгляд в линии своих ладоней. Ещё с полчаса простояв в такой позе, рыцарь дёрнул головой, будто сбрасывая с себя наваждение. Оседлал коня и, прежде чем тронуться с места, констатировал факт:
- Ты сходишь с ума, Джекки... Мы воевали за Христа...