Моя одиссея в коротеньких рассказах Часть 21

Зимой нас вывозили в выходной день на экскурсии в Гавану. Летом ездили на пляж. Поскольку моё пребывание началось на острове зимой, то и поехал в первое увольнение в столицу. Знакомство началось с окенариума. В то время это был один из крупнейших окенариумов в мире. Впечатление не забываемое: рядом с собой видеть огромных акул, противных мурен и прочую морскую живность. Рядом стоял дом, в котором жил первый президент Освальдо Дортикос Торрадо. В дни революции по его дому со стороны моря стреляли контрреволюционеры из орудий. Шальной снаряд угодил в окенариум и погибла акула. Когда мы всё осмотрели внутри, вышли на берег и тут же полезли купаться в воду. По нашим меркам вода вполне тёплая. На улице температура около двадцати пяти градусов. Местные жители собрались на берегу и с интересом наблюдали, как мы барахтаемся в холодной, по их понятиям воде. В это время для них купание то же самое, что для нас купание в декабре наших любителей зимнего плавания. Мы много ходили пешком по городу по интересным местам, а в Гаване интересно везде. Прекрасна старая Гавана, не менее прекрасна Гавана либре с её неповторимой набережной Малекон. Однажды идём мы со Славой, видим, идёт наш комбриг и тоже с нескрываемым интересом любуется красотами по настоящему красивого города. Мы постарались не попасть ему на глаза, чтоб не смутить своим присутствием.
     Летом ездили отдыхать на пляж. Здесь неповторимые по красоте пляжи. Тёплая вода, чистый мелкий песок, ласкающий ветерок. Тёплые волны катятся на берег одна за одной. Иногда накатывается большой водяной вал, под который мы подныривали и он перекатывался над нами, ощутимо придавливая. Однажды я не достаточно глубоко нырнул, так этот вал крепко меня крутанул, чуть не сломал. Выйдя на берег, я кое как отошёл от боли. Иногда, наоборот, заплывали ему навстречу и он катил нас к берегу. Пляж со всех сторон огорожен буями, за который заплывать не рекомендуется. Там глубина достаточная, чтоб могли подплыть акулы. Их особенно привлекают хлопающие звуки по воде, каких более, чем достаточно на пляже. Ближе не подплывают, как нам сказали, из за песка в воде, который поднимается со дна прибоем. Однажды кто то принёс на пляж надутую автомобильную камеру. Я попросил его у него и загорал, лёжа на ней в воде. Накатывающие волны потихоньку сносили меня за пределы пляжа. Я снова и снова возвращался на середину пляжа, ложился и прибой опять сносил меня в сторону, за пределы ограды. Решил пройти через весь пляж в другой конец, чтоб дольше лежать, не поднимаясь. Я загорал, прибой потихоньку сносил меня вдоль берега. Ветерок ласкал, шум отдыхающих убаюкивал. Решил, не буду открывать глаза, следить за берегом, открою, как перестану слышать шум на пляже и незаметно уснул. Проснулся и не сразу сообразил, где я? Лежу на камере, ноги в воде, вокруг полнейшая тишина. Вспомнил, что я на пляже. Тогда почему такая тишина? Видимо отнесло от пляжа, Как далеко? Всё это пролетело в мозгу, не открывая глаз. Открыл глаза, глянул вперёд, берега не видать. Повернул, лёжа, голову сначала в одну сторону, потом в другую, берега не видно ни там ни там. Крутанул камеру на пол оборота, но и там открытое море. Осторожно встал на камере на колени, стал разглядывать горизонт. Увидел тонкую полоску береговой линии. Далеко же меня унесло. Лёг на камеру на живот и руки у меня замелькали, как пропеллеры, стал грести к берегу. Потом вспомнил, что хлопки по воде привлекают акул, стал грести медленно, осторожно опуская руки в воду. Потом обследовал внимательно, нет ли каких повреждений на коже, не найдя, продолжил плыть по направлению к берегу, гадая, сколько до неё километров и успею ли до темноты доплыть. Как бы ни было далеко, очертания увеличивались, значит потихоньку, но приближаюсь. Уже изрядно устав, увидел несущуюся в мою сторону моторную лодку, не успев всерьёз испугаться всем случившимся, понял, лодка спешит мне на помощь. Не искушая дальше судьбу, перестал грести. Скоро меня подобрали на борт. На пляже никто поначалу не заметил моё отсутствие. Наблюдатель на вышке следит за огороженной территорией пляжа, что делается вне её пределов, его не касается. Потом вспомнили, что я загорал на камере и догадались, что меня могло отнести течением. Всё получилось именно так, только они не учли, что я при этом уснул. Вначале они обшарили все прилежащие бары и кафе, только потом стали осматривать в бинокль водную поверхность открытого моря, где и обнаружили меня.
     В вооружённых силах страны вся техника была советского производства. Часть командного состава получила образование в СССР, но таких специалистов пока не хватало, поэтому в воинских частях находились военные советники. Я застал предпоследнего и последнего советников, которые находились по приглашению правительства страны в той части, где мне посчастливилось работать бок о бок с кубинскими товарищами и сильно привязаться к ним. Это были хорошие парни. Я уже говорил, что они в совершенстве овладели навыками применения и эксплуатации вверенной им техники и приборов, а потому при мне прибыл последний советник. Больше нужды в них не было. Предыдущий представлял из себя коренастого, крепко сбитого, весом килограммов сто тридцать, силача. Увидел он однажды у местного военного мотоцикл «Харлей», попросил дать ему прокатиться. Тот спрашивает: «Ты хоть умеешь сидеть на нём?» Советник на полном серьёзе отвечает: «Ты покажи мне, как тут включаются передачи, а сидеть я на велосипеде научился.» Скорость машина развивает до двухсот километров в час. Посмотрев, как включается передача, сел на мотоцикл, завёл. Через месяц ему надо возвращаться на родину после окончания командировки. Я говорю ему: «Может не надо, скоро ведь домой тебе ехать». Вот, говорит, потому и надо. Может больше не будет такой возможности на «Харлее» прокатиться, с тем и сорвался с места. При старте мотоцикл задрался передним колесом вверх, так, что советник метров тридцать на одном заднем проехал, потом встал нормально и умчался вперёд, скрывшись за поворотом. Я ждал, что вот загремит об дерево, но всё обошлось, вскоре не стало слышно и звука мотора. Через некоторое время вылетел из за поворота и на предельной скорости подкатил к нам, резко затормозив. Вот, говорит восхищённо, это машина. После сказал, что был чемпионом вооружённых сил по мотогонкам. Через несколько дней он улетел на родину.
     В начале сентября прибыл последний советник. До этой командировки он служил на Курилах и в роли советника оказался впервые. Ему, видимо, толком не объяснили его задачу, поэтому в первые дни растерялся. Придёт на рабочее место, а что делать, не знает. Проторчав без дела несколько дней, спросил, чем занимались советники? Вот он несколько дней уже тут, а к нему никто так и не обратился за помощью. Объяснил, что он приехал несколько рановато, учебный год начинается в октябре, так, что у него есть время осмотреться, съездить в генштаб познакомиться с тамошним начальством, подготовить план будущих занятий. Занятия начались по плану и лекции проводились каждый день по несколько часов. Переводчик был один и всё своё время проводил, переводя техническую литературу по заданию генштаба. На перевод каждой книги давался определённый срок, который нельзя было нарушить. Просто прочитать такую литературу и то не просто, а тут надо сделать точный перевод, вручную скопировать все схемы и потом внимательно заново перепроверить, чтоб не допустить ошибки. Труд колоссальный. Он практически не поднимался из за стола. Теперь же надо ещё по несколько часов переводить лекции, проводимые советником. Через несколько дней совместной работы, советник пожаловался, что трудно работать с таким переводчиком. Я решил послушать, как проходят занятия и увидел, что выглядело это действительно несколько комично. Советник произносит фразу, смотрит на переводчика, ждёт, когда он переведёт. Тот молча сидит, смотрит на советника, ждёт, когда он продолжит говорить. Советник говорит ему: «Переводи, что я сказал». Переводчик начинает переводить и говорит довольно долго. Советник спрашивает у него, почему он так долго переводит одну фразу? Переводчик отвечает, зачем мне ждать, что ты скажешь дальше, я и так знаю, что ты скажешь. Советник делает ему замечание: «Ты должен переводить только то, что я сказал слово в слово и ни слова больше». Переводчик обиженно начинает переводить, как его просят, но скоро забывается и снова всё повторяется. Потом Роман, так зовут советника, переживая говорит, что он очень боится за качество обучения, поскольку не может знать, что на самом деле переводит слушателям переводчик. Пришлось его успокоить, объяснив, что его слушатели сами могут не хуже обучать других. Их уже несколько лет обучают и нынешние занятия по своему являются повторением пройденного и хорошо усвоенного материала. А что касается переводчика, так вся литература, которую он, советник, рекомендует своим слушателям, переведена им, Новелем, и такие лекции он переводил уже нескольким поколениям советников. Кроме всего прочего на нём лежат неоконченные переводы, которые надо завершить в срок. Через какое то время заметил, что во время занятий, переводчик сидит рядом со мной и делает переводы. Сначала подумал, что у них временно перерыв в обучении, но все слушатели в классе. Так и день и два. Спрашиваю, почему он не на занятиях? Он обиженно отвечает: «Роман сказал, чтоб я больше не приходил. Он сам делает лекции». Мне стало интересно, как он общается со своими слушателями? Среди слушателей был один, немного говоривший по русски, но по моему его знаний недостаточно, чтоб переводить лекции. Потихоньку зашёл в класс, чтоб не отвлекать никого и вижу интересную картину: идёт оживлённый разговор советника со своими слушателями. Он что то говорит, поднимая то одного, то другого. Указкой показывает на схемы, развешанные на доске, объясняет, опять приглашает к разговору присутствующих. Идёт оживлённая дискуссия. Советник говорит на испанском языке свободно, не допуская ни одной заминки. Прошло всего три месяца со дня начала занятий. Через три этих месяца он обходился без переводчика.
    Теперь по делам службы советнику часто приходилось ездить в генштаб, где он встретил однокашника по учёбе в военной академии в Москве. Увидев его, Роман радостно кинулся к нему, но однокашник осадил его, сказав: «Приём по личным вопросам в такое-то время». Конечно, после такой приёма не могло и речи быть о продолжении знакомства. В генштабе он занимал довольно высокий пост, но очень скоро его выперли оттуда за бюрократизм и волокиту и направили к нам на сержантскую должность. Он такое продвижение воспринял, скорей всего, как очередное повышение по службе. Там он был одним из многих чиновников, здесь стал единоличным руководителем в своём роде, научного учреждения.
     На этом посту во всей полноте проявился его бюрократизм. Что меня особенно поразило, так это копия один в один нашего советского бюрократизма. Не знаю, насколько глубоко он усвоил в академии знания по специальности, но в теории  болтологии явно преуспел. До его прихода на эту должность, специалисты центра с самого утра занимались своей непосредственной работой. Накануне я ещё не знал, что с завтрашнего дня центром будет руководить другой начальник. Как всегда пришёл на работу и вижу, все сидят в зале, не работают. Слушают выступление неизвестного мне военного. Проходит собрание. Говорил он часа три, потом выступили несколько человек, и под конец он подвёл итог. Сказал он следующие слова в своём заключительном выступлении: «Товарищи, сегодняшнее собрание прошло на высоком идейно политическом уровне. Было высказано ряд полезных замечаний, которые мы, безусловно, после некоторой доработки, используем в нашей дальнейшей практической работе. Спасибо всем за участие в нашем сегодняшнем собрании». Собрание закончилось в двенадцать часов. Пора идти на обед. С обеда до четырёх вечера перерыв. Работать остаётся два часа. Первый день ознакомительный, надо вникнуть в дела, познакомиться с персоналом, совместно наметить план дальнейшей работы. Как говорят в народе – новая метла по новому метёт. Мне он сделал замечание за опоздание на собрание, но он на сегодня мне прощает по причине не знания мной нового графика работы. Прихожу на другой день, опять собрание и опять до обеда. Снова говорит в основном он сам. Заканчивает собрание всё теми же словами. И на третий и на все последующие дни, утро начиналось со словоблудия. Вот, думаю, научили попку повторять одну и ту же фразу. Я был рад, что эти парни не знали, что этой болтовне он научился у нас. Им она тоже всем надоела и подобную деятельность приписывали лично новому руководителю. Себе он отвёл отдельную комнату отдыха. Передают мне его приказ, чтоб зашёл к нему. Хоть я ему не подчиняюсь, воспринял его приказ, как приглашение и пришёл узнать , зачем ему понадобился. Он лежит на кровати, отдыхает. Рядом стоит другая, застеленная. Эта кровать, говорит, для тебя, отдыхай. Вот те раз. Мне для полного счастья только этого не хватало, чтоб он мне указывал, когда, где и сколько мне отдыхать. Если раньше я только посмеивался про себя над его нововведениями, то теперь пришлось рассказать обо всём своему начальству. Посоветовали с ним не ссориться, но внятно послать подальше.