СС. Гл. 33. Подвиги шкафоборца

Г л а в а 33.
Подвиги шкафоборца.


Анна Семеновна по блату купила стенку местной мебельной фабрики и решила собирать ее сама. С мужиков проку, как с козла молока. А пои да корми каждого, как быка, да непременно мясом. Сама справлюсь, а что, тридцать лет назад сама поменяла шурупы в дверцах шкафа? — поменяла; последние пять лет сколачивала стулья и шкафы гвоздями? — сколачивала. И ничего, до сих пор держатся.

Она разложила на полу чертежи и два часа изучала конструкцию стенки, пока не убедилась, что ничего не может понять в ней. Эти конструкторы или разгильдяи, или бестолочи. Кругом одни двоечники, господи, страна двоечников! Все можно было сделать куда проще и доступнее. Спрашивается, зачем было огород городить, где надо просто закрывать дверку? То-то Свиридов, инженер авиаполка, негодовал на конструкторов КБ, занимающихся разработкой вертолетов.

— Голым еще можно залезть в хвост, он узкий, а зимой?! Как в шубе проверить фильтры или троса?! — восклицал Свиридов. — А контрить?

Анна Семеновна стала слово «контрить» употреблять в смысле «выступать против».

Сборка стенки оказалась сложнее регламента вертолета. Конструкция ладно, черт с ней, но шкафы-то надо собрать! Несмотря на все усилия Анны Семеновны, шкафы не собирались, либо собирались в совершенно немыслимые, несуразные ящики. Вот уж точно контры!

Собрав один такой, Анна Семеновна решила, что конструкторы, вероятно, и задумывали такой шкаф. Однако на чертеже ничего подобного не было. Тогда Анна Семеновна вспомнила о Дрейке (собственно, она и не забывала о нем). «Если что, дайте мне телеграмму "СОС"», — сказал он ей однажды на прощание.

— СОС! — воскликнула Анна Семеновна по телефону. — Срочно нужна помощь! ЭС-ЭН-ПЭ!

Дрейк не стал спрашивать, что случилось, и вскоре был у нее.

Анна Семеновна открыла дверь и тут же сделала вводную:

— Купила стенку, не могу собрать по чертежам!

— Посмотрим-посмотрим, — сказал Дрейк. — О, у вас тут красный фонарь!

— Красный фонарь не обязательно означает публичный дом, кэп. В Японии, например, он указывал место трамвайной остановки. Прошу в мой кабинет.

— Что ж, зайдем в трамвай, раз указывает, — Дрейк прошел в кабинет.

Пораженный, он пару минут взирал на чудо сборки. Потом сказал:

— Вы вот это собрали из трех разных шкафов.

Он взглянул на разостланные чертежи, прижатые по углам флаконами из-под духов, и, указывая на пузырьки, спросил:

— Ничего, если я эти французские духи уберу?

— Да ради бога! Это не французские. Я французские терпеть не могу! Они напрочь забивают аромат женского тела. Куда лучше «Кармен» с цветком в башке, — Анна Семеновна изобразила кровожадную Кармен, — или «Огни Москвы» в синем флаконе! Вон «Кармен» и «Огни Москвы», а вон то «Серебристый ландыш».

— «Красную Москву» не пользуете?

— Ее мне дарят на Новый год. Не осталось. Вылила всю на Первомай.

— Вылили? Куда?

— На себя, капитан.

«То-то за версту несет», — подумал он. Сдвинул флаконы и чертежи ногой в угол, снял рубашку и, глядя на хозяйку, спросил:

— Тут не только конструкция, тут и технология сборки, прямо скажем, через... колено. Придется попотеть.

— Да вы спортивны, капитан!

— Остатки былой роскоши, — буркнул Дрейк.

— С вас можно хоть сейчас лепить скульптуру!

— Шкафоборца. Та-ак, разберем-ка это и соберем снова. С водичкой как у вас?

— Сок! Есть сок! Пиво! Коньяк!

— Достаточно воды из крана. Это... потом. Часика через три. Ну, четыре.

— Как, неужели вы с этим справитесь в три часа? Я думала, вам придется пожить у меня до конца недели!

— Это смотря чем заниматься. С вашей помощью, Анна Семеновна, мы черта одолеем! Спасибо за водичку. Теперь мне нужны отвертки, простая и крестом, молоток, шило и пассатижи. И клещи, вытащить эти гвозди. Это вы забили? Зачем?

— Все, все есть, кэп!

— Вы рачительная хозяйка — у вас все есть.

— О, я весьма рачительна! — Анна Семеновна зарделась от похвалы.

— Я этот коврик тоже скатаю? — Дрейк указал на выбитый временем и ногами коврик.

— Это татами. Скатайте!

Кэп за десять минут разобрал уродину, которую Анна Семеновна собирала полдня, и за три часа действительно собрал три шкафа — посудный, платяной и книжный.

— Я теперь все эти шкафы заполню книгами! — воскликнула Анна Семеновна. — А то они у меня свалены вон в той комнате.

— А как же одежда и посуда? — спросил Дрейк. — Тоже в углу?

— Нет, посуда хороша в музее, а одежда моя, вон, помещается вся на оленьих рогах!

— У вас все просто, но со вкусом. Чувствуется рука дизайнера.

— Да, Сеня Кригер, доктор с универа, прибивал рога.

— Оно и чувствуется, университетский подход, — сказал Дрейк и легонько пошатал рога. Рога остались у него в руках, посыпалась штукатурка. — На голове они прочнее.

Он вздохнул, взял табуретку и прибил вешалку к стене в новом месте.

— Как у вас все спорится в руках — любо глядеть! А у меня: за что ни возьмусь — не рыдай, моя мать!

— Не скромничайте, под вашу дудку пляшут флотилии, — сказал Дрейк.

Анна Семеновна зарделась повторно.

— Помыться бы как?

— О, извините, кэп. Вот сюда, прошу вас. Полотенчик.

Ванная была еще довоенного образца. Бедняга, пожалел Дрейк непонятно кого — ванную или Анну Семеновну.

— Замечательная у вас ванная, — сказал Дрейк, выйдя из ванной.

— Вы мне льстите, капитан.

Не вам, а ванной, подумал Дрейк.

— Пивко, коньячок?

— Водочки нет?

— Почему же нет? Есть. Водочка всегда есть! У меня, как в армии, на все один ответ: «Есть!» Мы сейчас с вами организуем, капитан, роскошный стол. На кухне, если не возражаете?

Роскошный стол организовался из горбушки черного хлеба, помидоров с лучком и постным маслом, а из горячих блюд очень хороша была яичница на шкварках сала. Водочка ж была, как всегда, чистая слеза.

— Жратва готова! — сказала Анна Семеновна и пригласила гостя за стол.

С криком «Дзабутон!» она кинула на табуретку плоскую подушечку. Дрейк взял ее в руки и сел за стол. Повертев подушечку, он положил ее себе на колени.

— Встаньте! — Анна Семеновна взяла у него из рук подушечку и положила на табуретку. — Теперь сядьте! Дзабутон — так называется в Стране Восходящего Солнца подушка для сиденья.

— Она из Японии? — спросил Дрейк. Он достал ее из-под себя и с интересом изучил цвет и фактуру ткани. В уголку было проштамповано: «ОТК № 7».

— По лицензии.

— Удобная подушечка, — одобрил Дрейк. — Надо достать где-нибудь.

— Дарю! Она ваша. Очень хороша при геморрое.

— Вас что-то связывает с Японией?

— Только общность культур. А еще профессор Тануки из Токийского университета. У нас с ним давние приятельские отношения. Он там ведет кружок русской хоровой песни.

— У вас тут ель, — обратил внимание Дрейк на елку с пятью шарами. Половина иголок с нее давно опала.

— А! — отмахнулась от нее Анна Семеновна. — С Нового года стоит. Все некогда убрать.

— А зачем? Пусть стоит. Она... освежает. Да и вообще, скоро опять Новый год. Я бы не убирал.

— Да, вы правы. Пусть стоит!

После первой рюмки Анну Семеновну потянуло на поэзию.

— «Старый пруд. Прыгнула в воду лягушка. Всплеск в тишине». Как? — с восторгом взглянула она на капитана. В этот момент она готова была поклясться, что весь огромный каменно-железобетонный мир занимал в ней места меньше, чем лягушка, прыгнувшая в пруд.

— Знакомо, — согласился тот.

— Басё!

Дрейк слышал где-то эту фамилию.

— Японец?

— Да, триста лет тому написал. А как современно!

— Это время Богдана Хмельницкого? — уточнил Дрейк, наливая по второй. — Есть улица такая. Ну, без «б», за Богдана и Басё.

— А вот еще одно: «Снова весна. Приходит новая глупость старой на смену». Правда, замечательно верно? Профессор Тануки от нее без ума!

— Прямо-таки без ума? Что касается глупости — это верно. В Японии, если судить по стихотворению, она приходит только весной, чего не скажешь о нас. У нас она круглый год.

— Как вы правы! Как правы!

— Анна Семеновна. Родился экспромт. На типично российские темы. Вот: «Тучное поле ждет хлебопашца. Трактора нет!»

Анна Семеновна расхохоталась.

— Прелестно! И неоднозначно. В нем бездна вариантов. Третья строчка, пожалуйста: «Нету бензина!»

— «Дороги размыло!» — поддержал Дрейк.

— Хорошо! «Хрен дождется!»

— Ага. «Хлебопашец запил!»

Они целый час изгалялись над третьей строкой одного из первых российско-японских трехстиший, пока не перебрали сотни две вариантов.

Дрейк резко повернулся и почувствовал боль в пояснице.

— Что с вами? — обеспокоено спросила Анна Семеновна.

— Да побаливает немного. Радикулит или как там его...

— К врачу не обращались?

— Что к ним обращаться? В руках скальпель, на языке латынь.

— Да-да-да, я тоже не обращаюсь. Я «от спины» ложусь на стол и задираю ноги. Боль сама сползает. Кстати, где вы пропадали столько времени?

— Пропадал я весьма некстати, Анна Семеновна.

— Зовите меня Анна! При чем тут Семеновна? Если уж на то пошло, мой отец вообще был Зигфрид. А может, и Никифор. Да и вообще, когда вы обращаетесь ко мне, при чем тут мой отец? Я вас тоже буду звать Федором.

— Можно и Фрэнком, — разрешил Дрейк. — Пропадал я потому, что жена моя, царствие ей небесное, преставилась этой зимой. Через три месяца после того, как погибли наш сын со снохой. Весь год прошел «некстати».

— О, простите меня, кэп, — только и смогла вымолвить Анна Семеновна.

Помолчав, она долго разглядывала пространство, что было в коридоре выше головы, вздохнула:

— У моих знакомых, профессора Сазонтьева, вот так и так идут замечательные антресоли...

— Чем же они замечательны? — поинтересовался Дрейк. — Инкрустацией?

— На них покоится хлам династии Сазонтьевых за много-много лет.

— Зачем хранить хлам?

— Как же, архив, фотографии, те же обои... — Анна Семеновна смолкла.

— И что? — не выдержал паузы капитан.

— Я вот подумала: а не заказать ли и мне такие же?

— Вам? Зачем? У вас и так прекрасно все хранится, — Дрейк обвел взглядом комнату. — Все под рукой. А на антресоли лезть надо. Убьетесь еще.
— Хочется, — призналась Анна Семеновна, — давно хочется. Мечта детства. Для полного счастья всегда не хватает капельки.

— Хорошо. Нужны три доски и уголок. Еще дрель, ножовка, молоток, отвертка — нарисую, как в сказке. Гвозди да шурупы. Можно фанеру, если желаете с дверкой.

— Кэп, я ваша невольница! Делайте со мной, что хотите!

— Ну зачем же? — ухмыльнулся Дрейк. — Свобода — главное завоевание женщин в нашей стране.

— Увы, — вынуждена была согласиться Анна Семеновна, — и единственное.

Они еще много говорили о здоровье, семье, молодости, словом о том, чего больше не было, и оттого обоим было немного грустно, но и хорошо. Они будто в четыре руки ткали одно полотно под названием «Вечер».

— Ну мне пора, — Дрейк посмотрел на часы.

— Я вас провожу, мне надо купить папирос.

— Возьмите мои.

— Благодарю. Я хочу проводить вас, Федор. Какое небо сегодня!

— Выше семи небес счастья.