Иван Одеялов и китайский фен

"Иван Одеялов" и китайский фен.

Посвящается Дню российского кино.

(Любое совпадение описанных ситуаций, типажей, имён и фамилий действующих лиц с реально существующими – не более чем случайность, за которую автор ровным счётом не несёт никакой ответственности)

     С самого утра погода начала портиться. Небо стало непрозрачным, каким-то низким и слезливым – накрапывал дождик. Неприятный ветер гонял по унылому тротуару первые опавшие листья. Осень постепенно вступала в свои права, неспешно, но неотвратимо, словно уверенный в своих силах победитель, входящий в оставленный последними летними солнечными днями город. В ожидании попутного транспорта Николай Кружкин прятался от непогоды за хлипкой будкой автобусной остановки – модернистским архитектурным сооружением из гнутых металлических труб и листового железа, не спасающем от жары летом и насквозь продуваемом ветрами всех направлений в осенне-зимний период.

     В унисон с погодой были и мысли Кружкина. Надо было решить сразу две насущные проблемы, причём времени на их обдумывание оставалось совсем немного. Во-первых, приближалась очередная годовщина их свадьбы с Надюхой, и нужно было что-то придумать в качестве подарка супруге по такому случаю. Что-нибудь милое, полезное в хозяйстве и финансово необременительное. А во-вторых, хотя, скорее всего, это-то и было «во-первых»: где найти на этот милый презент деньги? Как праведный семьянин, Николай всю свою официальную зарплату – т.н. «белый нал» – отдавал супруге. Конечно, кое-какие неучтённые сбережения в виде заначки (чёрный нал) у бережливого Кружкина имелись. Вопрос был в том, что сегодня на эти гроши, сэкономленные на невыпитом пиве и невыкуренных сигаретах, можно было купить.

     Напряжённо думая о своём, Кружкин машинально скользил взглядом по выгоревшим и полинявшим листочкам объявлений с излохмаченной бахромой отрывных телефонов, которые плотно, словно обои, покрывали заднюю стенку остановки. Вдруг, среди бесчисленных и довольно однообразных «сдам-куплю-продам» мелькнуло наполовину залепленное более поздними конкурентами занятное объявленьице: «Киностудии срочно требуются мужчины и женщины 20-50 лет для съёмок в массовых сценах. Оплата достойная. Обращаться для записи по телефонам…». Как и следовало ожидать – все номера телефонов уже были оборваны. Кружкин постоял ещё немного перед объявлением, попробовал сковырнуть ногтём последующие бумажные наслоения – а вдруг хоть один номерок да и остался? – и, приняв наконец решение, перебежал на противоположную сторону улицы. Через час он уже стоял в пустынном стеклянном вестибюле киностудии и разговаривал с заспанным охранником на вахте.

     – Опоздали вы, молодой человек!– сразу оборвал полёт разгулявшейся фантазии Николая охранник.– Раньше надо было приходить, летом! Тут столько народу требовалось, почитай три сериала и два художественных фильма были в работе, причём практически одномоментно. Завал! Наверняка где-нибудь, да и пригодились бы. А сейчас – затишье. Хотя, погодите… Кажется в сериале про сыщиков что-то переснимать должны. Позвоните по внутреннему 2-17, может им ещё массовка и потребуется. Кто их, этих киношников, знает! Вечно они среди зимы лето снимают или наоборот!

     Кружкин откашлялся, внутренне собрался и, подавив неожиданно нахлынувшую робость, набрал нужный номер.

     – Съёмочная группа телесериала «Иван Одеялов». Помощник режиссёра по работе с актёрами Анна. Я вас слушаю! – раздался в трубке чей-то писклявый голос, и у Николая сразу пересохло в горле от волнения.

     – Я по объявлению, вот только сегодня случайно прочитал… насчёт работы в массовке…

     – Ага, скажите на вахте, чтобы пропустили, оставьте там какой-нибудь документ – паспорт или удостоверение и поднимайтесь на второй этаж, комната 17, только быстро!– пропищала на одном дыхании трубка, и Кружкин снова воспарил.
 
     В комнате 17 он ничего особенного, к некоторому своему разочарованию, не обнаружил. Там было пусто и немного захламлено, особенно по углам, где был свален какой-то хлам непонятного назначения, наверное – реквизит. О принадлежности офиса к киноиндустрии свидетельствовали только сиротливо лежащая на подоконнике измазанная мелом «хлопушка» да густо прикнопленные к стенам фотографии со съёмок. Мелькали какие-то, вроде бы даже узнаваемые лица актёров, задействованных в сериале, но фамилий их Кружкин не знал и имя режиссёра картины ему тоже ничего не говорило. А так бы хотелось совершенно случайно встретить тут кого-нибудь из звёзд и – чем чёрт не шутит!– может даже взять автограф для Надюхи. Вот был бы сюрприз! В добавление к подарку. И при этом ещё небрежно так бросить в ответ на немой вопрос благоверной: вот, мол, снялся, понимаешь ли, в одной киношке. Да-да, представь себе! В массовке, конечно, но зато рядом с самим… И тут, как бы между прочим, назвать фамилию, да такую, которая у всех на слуху и которую все произносят не иначе, как с придыханием… Хотя, Надюхин любимчик Леонардо Дикаприо в этом сериале точно сниматься не будет, а жаль. Вот у него бы автограф взять – более никакого подарка уже и не нужно!

     На этом месте далеко идущие рассуждения Кружкина были прерваны уже знакомым писклявым голосом. Помощник режиссёра по работе с актёрами оказалась миниатюрной женщиной неопределённого, но явно ещё не пенсионного возраста, совершенно теряющейся за огромным офисным столом, заваленным покосившимися стопками каких-то бумаг и разноцветных папок.

     – Это хорошо, что вы пришли, – сказала помреж Анна, продолжая разглядывать мнущегося у порога Николая цепким профессиональным взглядом.– Я так понимаю, что в кино вы человек новый, а нам нужны свежие люди, в том смысле, что не могут же одни и те же лица мелькать во всех массовых сценах. Вот как раз завтра нужно будет переснять пару эпизодов… У вас как со здоровьем?

     Сбитый с толку таким неожиданным вопросом Кружкин, на всякий случай, заверил киношную барышню в своей полной профпригодности и готовности ради искусства на любые испытания, в более-менее разумных пределах, разумеется.

     – Да вы не пугайтесь! Как вас кстати зовут? Так вот, Николай Александрович,– продолжала наставлять Кружкина Аннушка,– сериал у нас мирный, я бы даже сказала интеллектуальный, про сыщика-любителя Ивана Одеялова. Не про бандитские какие-то разборки и не про войну, так что бить, стрелять и давить танками массовку не будут. А то вот в «Цитадели» понаставили тем, кто фашистов играл, прикладами синяков – люди до сих пор жалуются, пытаются даже судиться за физический и моральный ущерб. Нет, у нас – без мордобоев! Предполагается снять пару сцен на улицах города, в одном из двориков, в сквере. Будете у нас обыкновенным прохожим, каких много. Поэтому одеться надо простенько, не вызывающе, события происходят в наше время, так что можно и джинсы надеть…

     Тут помреж по работе с актёрами как-то неуверенно завозилась в кресле, начала суетливо перекладывать с места на место разные бумажки, бормоча: «где-то тут у меня был сценарий!». А потом, как нечто несущественное, обронила мимоходом:
     – Переснимать будем летние сцены, так что нужна либо рубашка с короткими рукавами, либо футболка, но без всяких надписей. Вы же взрослый человек, должны понимать – мы снимаем серьёзное кино, а не рекламный ролик. Поэтому в одежде никаких лейблов, никаких узнаваемых изображений или символов, ну, там – надкушенное яблоко, Чегевара в берете, расставленные V-образно пальцы, плейбоевский ушастый кролик и тому подобный брендовый мусор. Как у нас говорят – «брендятина».

     Кружкин хотя и продолжал в течение всего инструктажа одобрительно кивать головой, всё же после слов «летние сцены» попытался прояснить ситуацию насчёт одежды – мол, нельзя ли под футболку натянуть хотя бы свитер-водолазку, всё ж таки октябрь на дворе!

     – Да вы что, уважаемый, – обиделась Аннушка,– думаете, что в кино деньги за просто так платят? Всё должно быть натурально: ворот рубашечки расстёгнут, футболка на груди мокрая от пота, ведь лето же! Вот и в сценарии написано: «сыщик Одеялов долго бродил по разжаренным июльским солнцам улочкам приморского городка в поисках нужного адреса, пока не свернул в первый попавшийся дворик, где с удовольствием присел в тенёчке на лавочку отдохнуть…». Так что греться в перерывах между дублями будете в нашем студийном автобусе, с собой можно взять термос с чем-нибудь безалкогольным и пару бутербродов – массовку не кормят! Работаем с девяти и весь световой день, как получится. Главное, чтобы не было дождя, тогда придётся съёмки отменить и вам ничего не заплатят. Так что молитесь, чтобы завтра светило солнышко! Один день массовки оплачивается из расчёта 15-20 долларов на человека, в зависимости от сложности сцен и задействованности снимающегося. Оплата производится в тот же день, по окончании съёмки. Всё понятно? Если вас такие условия устраивают – приходите завтра в восемь к киностудии, будет ещё человек десять-двадцать таких же «массовиков-затейников», если, конечно, никто не передумает!

     Кружкин клятвенно заверил помрежа, что он-то точно не передумает и, помявшись немного, спросил – а не будет ли завтра сниматься кто-нибудь из известных актёров, на предмет взятия у него автографа. 

     – На площадке приближаться к актёрам категорически запрещается, фотографировать нельзя, даже на мобильный, приставать с автографами – тоже. Они люди творческие, легкоранимые, заранее настраиваются, входят в роль и нечего их отвлекать, а то ещё свои слова забудут!– сказала, как отрезала Аннушка.– Массовку не должно быть ни слышно и не видно, пока её не позовут в кадр.  Запомните главное правило – никакой самодеятельности!

     И, чтобы как-то смягчить вынужденную строгость наставлений, она клятвенно пообещала лично позвонить Николаю, если в будущем потребуются кандидаты на массовку в фильме с участием, например, Тома Круза или Милы Йовович.

(Видимо, примерно такие же оптимистические напутствия давал когда-то Наполеон, сообщая перед каждым боем своим солдатам, что практически у каждого из них в ранце лежит по виртуальному маршальскому жезлу.)   

     Утро следующего дня неожиданно выдалось солнечным и ясным, к огромному удивлению как самого Кружкина, так и местных метеорологов, обещавших непрерывные осадки. Прошедший вчера дождик промыл небо от мути, и оно стало высоким и голубым до неприличия. Всё вокруг как бы снова ожило и расцветилось яркими красками неожиданно вернувшегося в город бабьего лета, и только термометр за окном упрямо призывал обывателей к бдительности, показывая всего лишь 5 градусов тепла.

     – Б-рр-ррр, холодина!– невесело отметил про себя Николай и поспешил в ванную бриться.

     Фокус заключался в том, чтобы производя обычные утренние процедуры не вызвать при этом у бдительной супруги никаких подозрений своими нестандартными и необъяснимыми поступками, излишней нервозностью и тем более открытыми поисками в шифоньере летних рубашек. Поэтому ему пришлось немного потянуть время – вплоть до того самого момента, пока за Надюхой наконец не захлопнулась входная дверь. Только тогда Николай позвонил на работу, отпросился на целый день, сославшись на нездоровье, и бросился складывать в сумку термос, футболку (на тот случай, если выбранная им рубашка не подойдёт по цвету или фасону), бутерброды и, после некоторых сомнений, плеер с наушниками, чтобы было веселее. 

     «В конце концов, это же будет так естественно: идёт он себе по тротуару, слушает музыку, на плече мотается сумка – обычный прохожий, каких много», рассуждал Кружкин, мчась на остановку автобуса. Настроение у него было приподнятое, в голове сами собой придумывались различные сюжеты возможного поведения перед камерой, какие-то штрихи и нюансы.  Вот, например, можно будет на мгновение приостановиться и якобы завязать на кроссовке шнурок (это будет выглядеть вполне натурально и жизненно!), или изобразить делового человека и всё время поглядывать на часы. А можно наоборот – прикинуться никуда не спешащим оболтусом, лениво бредущим вдоль улицы и шаркающим ногами по жаркому асфальту тротуара. При этом можно даже чего-нибудь насвистывать! «Надо будет предложить режиссёру оба варианта – пусть сам выбирает!», решил довольный собой Кружкин, уже чувствующий себя частицей, пусть и бесконечно малой, творческого коллектива съёмочной группы.

     Когда автобус с массовкой (человек двенадцать обоего пола и разных возрастов, включая двух милых старушек-пенсионерок в легкомысленных соломенных шляпках) завернул в тихий переулок на окраине города, где предполагались съёмки недостающих эпизодов, подготовка к творческому процессу шла полным ходом. Рабочие монтировали рельсы, по которым будет ездить тележка с оператором и камерой, устанавливали софиты и серебристые светоотражающие экраны. Сидящий на раскладном стульчике с надписью «Режиссёр» нервный человечек с взлохмаченной шевелюрой орал в мегафон на дворников, активно сметающих с тротуара опавшие листья: «И чтобы ни одного жёлтого листика в поле зрения, слышите? Маша, да скажи ты этим болванам, чтобы и с кустов всё жёлтое пообрывали, ведь июль месяц же! Как там Одеялов, уже гримируется? Массовку привезли? Где Анька? Пусть ещё раз проинструктирует этих охламонов – у нас сейчас тут лето!»

     – Вы слышали?– строго уточнила помреж Аня у своих подопечных.– Быстренько переодеваемся! Куртки, свитера снимаем, футболки, шорты, мини-юбки – одеваем!  Никаких колготок! («Это я не вам!», улыбнулась она заволновавшимся было старушкам, и принялась осматривать каждого индивидуально).

      К Николаю никаких особых претензий не было. Аня только заметила, что рубашка должна быть «навыпуск» и согласилась, что чёрные солнцезащитные очки, сдвинутые на лоб – это будет смотреться очень натурально. Творческих же предложений его слушать не стала, сказав лишь «ведите себя естественно, в камеру не пяльтесь, не волнуйтесь и всё у вас получится».

     Потянулись томительные часы ожидания. Массовку из автобуса не выпускали, и каждый занялся каким-нибудь своим делом. Молодёжь уткнулась в экраны ай-фонов, старушки, привыкшие за долгую жизнь к постоянным ожиданиям, доставали вязание, мужики предложили Кружкину перекинуться в картишки. Судя по царящему в коллективе спокойствию – всё это были люди опытные, видимо не первый раз участвующие в съёмках. И только один Николай никак не мог успокоиться и всё пялился в запылённое окно на людскую метушню, царящую на съемочной площадке.

     – Это ещё ничего, культурно, есть где посидеть, погреться,– делились впечатлениями пенсионерки.– А то вот когда «Слёзы Бога» снимали, то всю массовку из брандспойтов с головы до ног окатили, видите ли, у них по сценарию дождь! И даже не предупредили, чтобы получился этот, ну «эффект неожиданности». Чтобы эмоции у людей были настоящие! Ну вот, вроде бы отснялись, разрешили обсушиться, переодеться в своё. А потом, уже ближе к вечеру, опять всех зовут на площадку, якобы на минуточку, вроде что-то там режиссёр должен нам сказать, и – снова с головы до ног! Второй дубль, говорят. Ух, черти! А уже темнеет, прохладно, в общем – потом больше на лекарства пошло, чем заработали…

     Заметив неподдельную заинтересованность Кружкина, бабульки отложили в сторону своё вязание и наперебой стали изливать на благодарного слушателя свои околокиношные воспоминания:
     – Вот на съёмках «Под музыку Вивальди» вообще кошмар был! Действие разворачивается то ли сразу после революции, то ли в гражданскую. В зале оперного театра сидит благообразная публика (всю массовку одели по моде тех лет, женщинам сделали соответствующие причёски, выдали веера, мужчинам набриолинили волосы – всё чин по чину; не пожмотились на антураж – богатая фильма была!), на сцене – музыканты, дирижёр во фраке. Красота! Сиди себе, слушай музыку, обмахивайся веером, наблюдай в лорнет за виртуозной игрой музыкантов. Я даже вначале пожалела, что не взяла с собой мою подругу – она у меня такая меломанка! И тут вдруг на сцену выходит революционный матрос, в тельняшечке, в клёшах «раздайся море!» и командует дирижёру: вяжи базар! Музыка нестройно так затихает, в зале слушатели начинают волноваться, перешёптываются, кто-то кричит «что за безобразие, как вам не стыдно! Господа, что за произвол?!». А матросик тем временем, обращаясь к публике, и заявляет: «А не поспособствуете ли, господа буржуи, идеям мировой революции? Короче – деньги и драгоценности на бочку!». И так – три дубля подряд. Даже скучно! А в четвёртом, после своей реплики, этот самый матросик достаёт вдруг из висящего на плече деревянного такого полированного ящичка огромный левольвер и начинает из него палить в потолок…

     – Из «маузера», бабушка,– поправил рассказчицу Николай, знающий толк в оружии благодаря Интернет-сайту «Ствол».– Это такая марка пистолета, он был действительно в деревянной кобуре, и их почему-то особенно любили носить комиссары и бравые революционные матросы. Наверное, для особого шику, а может, потому, что в нём было на 4 патрона больше, чем в любом револьвере.

     – Да, да, очень симпатичная с виду штучка!– согласилась старушка.– И очень громкая! Итак: начинает он палить из этой самой штуки в потолок, на головы нам сыпется сверху какая-то труха, будто бы извёстка (еле потом вычесала эту гадость из волос, что-то вроде муки или театральной пудры), а потом вдруг прямо в зал начинает медленно падать гигантская люстра… Что тут началось! Люди повскакивали с мест, бросились к выходам, начали друг дружку буквально давить – неразбериха, крики, визг, кто-то упал, у кого-то схватило сердце, а режиссёр в свой мегафон: «отлично, замечательно, вторая камера – крупный план! Берём вон ту старуху в шляпке с выпученными глазами! Того лысого в смокинге и бородке клином – тоже крупно, хороший типаж!  Прекрасно! Молодцы, съёмка окончена, массовка может быть свободна, всем – спасибо!».  Это уже потом нам объяснили, что эта чёртова люстра может опускаться и подниматься специальным электромотором – если в ней надо лампочки перегоревшие поменять или почистить от пыли. А нам-то никто об этом не сказал, специально молчали, чтобы испуг у людей был натуральный, не наигранный. Одно слово – киношники!

     – А ещё, помню, такой случай был,– начал рассказывать кто-то из мужиков.– Обхохочешься!..

     Однако посмеяться не получилось: дверь автобуса распахнулась и запыхавшаяся Аня скомандовала «Массовка – на выход!», после чего у Николая вдруг ёкнуло сердце, совсем как когда-то в школе, когда вдруг называли его фамилию именно на том из уроков, к которому он абсолютно не готовился.

. . .

     Вечером, получив после съёмок расчёт, изрядно за день подмёрзший, но тем ни менее счастливый и радостный Кружкин бросился к ближайшему супермаркету – реализовывать вторую часть своего тайного плана. Он долго лазил по этажам, несмотря на усталость, но на свой киношный гонорар (плюс заначка!) смог купить для Надюхи лишь маленький дамский фен «Скарлетт». Несмотря на громкое название и раскрученный бренд, фен оказался китайской сборки, о чём стыдливо упоминалось микроскопическими буковками на самом изделии, хотя на яркой лаковой коробке покупатель мог прочитать лукавое «Made in England».

. . .

     Прошёл год, может чуть больше, и однажды Кружкин, просматривая газету с программой на следующую неделю, неожиданно наткнулся на знакомое название телесериала «Иван Одеялов –  сыщик поневоле». Обрадованный Колян принялся обзванивать друзей и знакомых, и с интригующими интонациями в голосе настойчиво предлагал всем смотреть с понедельника на НТВ новый сериал про забавные приключения одного сыщика-любителя. Особенно он акцентировал внимание почему-то именно на третьей серии: «там будет такой забавный эпизод, короче приезжает этот Одеялов в маленький дворик на окраине города, а там, на лавочке – две старушенции, божьи одуванчики, рады стараться выложить всё и обо всех. Вот он начинает выспрашивать у них нужную ему информацию. А тут из дверей дома выходит такая себе деваха – юбка выше пупа!– и сыщик уже глазками на неё зырк-зырк, и о своём расследовании забыл, и о бабульках на лавочке… В общем – не буду дальше рассказывать, сами увидите! Кстати, этого Одеялова играет сам Харатьянов, ну тот, что из гардемаринов, только немножко постаревший. Между прочим – классный мужик! На улице холодина, а он в рубашечке с коротким рукавом, как и все остальные…».

     На резонные вопросы слушателей: «а откуда он, собственно, знает такие подробности?», Коля скромно отвечал, что совершенно случайно проходил мимо, остановился поглазеть, как снимается кино, да и проторчал там чуть ли не пол дня, в толпе таких же ротозеев. Даже на работу порядком опоздал! Всё хотел дождаться окончания съёмок и попросить у кого-нибудь из актёров автограф.

     Хотя Кружкин и не считал себя человеком тщеславным, но когда на экране вдруг замелькали уже знакомые ему по съёмкам места – он непроизвольно подался всем телом к телевизору, словно хотел снова войти в тот маленький дворик, ярко освещённый софитами и полнящийся разномастным киношным людом. Вот промелькнули сидящие на скамеечке перед домом бабульки-пенсионерки в своих старомодных соломенных шляпках, вот из парадной вихляя бёдрами вышла нимфетка в мини-юбке, а частный сыщик Иван Одеялов провожает её долгим внимательным взглядом, вот он подсел к старушкам с целью сбора информации. Камера медленно наезжает на разговаривающих, и тут на заднем плане появляются…

     Да, свои потёртые джинсы Николай узнал сразу! Это он шёл на заднем плане, но был в кадре не целиком, а только по пояс, причём с нижнего ракурса.  Не было видно ни распахнутой на груди рубашки-апаш, ни сдвинутых на лоб солнцезащитных очков, ни озабоченного поглядывания на часы, ни всего того, что он старался тогда, год назад, вложить в тщательно продуманный им образ – образ обычного прохожего, идущего куда-то по своим житейским делам. От него остались только ноги! Его ноги в потёртых джинсах фирмы «Вранглер».

«Я милого узнаю по походке – он носит серые штаны…», задумчиво пробубнил себе под нос Кружкин фрагмент из неожиданно вспомнившейся старинной песенки, и вышел на балкон покурить. Сериал вдруг стал ему совершенно неинтересен.

. . .

     P.S. К слову сказать, сериал пользовался у зрителей определённым успехом и его до сих пор периодически показывают по разным телеканалам. А вот китайский фен, как рассказал мне сам Николай в доверительной беседе за кружкой пенного «Жигулёвского», сгорел уже после третьего включения. И этот факт, на мой взгляд, совершенно неопровержимо свидетельствует о том, что наш мелкий повседневный быт слишком суетен и преходящ, а великое искусство кино – вечно!

Август 2013 г.