Две вершины

       
       Мне было уже 29 лет. Я работал ассистентом на кафедре русского языка Везельского пединститута. В тот год всеми фибрами души я стремился поступить  в аспирантуру и хотя бы на несколько лет уехать в Москву. Во-первых,   только в аспирантуре я мог  написать и защитить кандидатскую диссертацию и стать полноценным преподавателем. Во-вторых,  мне хотелось хоть на время уехать из Вязельска,  чтобы поскорее залечить  рану, нанесенную мне разрывом  с Тоней,  изменившей мне с каким-то монтажником.
  Незадолго до вступительных экзаменов в аспирантуру, в конце июля, меня  направили в город Джизак за набором студентов на  узбекское отделение.
        В то время в Узбекистане был такой же уровень коррупции, какой в России был  достигнут лишь  в 90-е годы.   Многие преподаватели  нашего факультета, которые приезжали в узбекские вузы, чтобы контролировать ход экзаменов,  тоже обогащались на экзаменах, и я боялся, что поддамся искушению и   возьму деньги, если мне предложат.  Ведь нищета разрушает даже железобетонные нравственные принципы, которые у меня в то время были.

   До Ташкента я добирался на  самолете.  Во время полета   на   расстоянии десяти километров от земли  я штудировал учебник по  истории КПСС.
  В ташкентский аэропорт  мы   прилетели   ночью. Когда  я  вышел из самолета, в  лицо мне пахнуло жаром. Ночь провел на  улице и в  аэропорту, а на следующий день на автобусе отправился  в Джизак.
   Часа через три  я  зашел в кабинет ректора пединститута. Ректор, невысокий, с солидным брюшком узбек лет пятидесяти, посмотрел на меня недоуменно  и сказал:
  - Так в этом году   мы не направляем к вам студентов. Наши студенты едут в Балашов.
  - Как не отправляете?   А меня к вам послали… Вот у меня же командировочное удостоверение… - Я протянул ему  листок, на котором черным по белому было написано, что я приехал за набором студентов.
  - Произошла какая-то ошибка… Что-то напутали... –  сказал он брюзгливо, и в его голосе отчетливо звучали нотки цинизма.      
   Без труда улавливался подтекст его реплики: «Ты, салабон,  приехал меня контролировать, а я плевать на тебя хотел. Ты здесь никто».
  Я пришел в ужас. Билеты назад, в Везельск,  у меня были куплены на 14-го  августа. Я не знал, что я буду делать пятнадцать  дней в чужом городе. А ведь мне надо готовиться к вступительным экзаменам.
  - Что же мне  делать… - проговорил я растерянно. -  Завтра  в Ташкент поеду… Выяснять в министерстве... Можно у вас хотя бы одну ночь переночевать. Сейчас ехать уже поздно.
    Он вызвал своего помощника, худенького, юркого молодого человека.
   - Отведи его в общежитие… На одну ночь.

          Я  разместился в общежитии, а потом пошел в город  в столовую.   После обеда гулял по городу,  знакомился с его достопримечательностями.
   Вечером, возвращаясь в общежитие, я увидел, как мне навстречу идет  бывший студент  Везельского пединститута Мухаммед  -   молодой человек  лет двадцати шести, маленького роста, почти карлик, с приятным лицом,  с длинными волосами.
   Мы учились с ним на одном и том же факультете, но на разных отделениях,   друзьями не были, но  визуально друг друга знали. Он увидел  меня, остановился, тепло поздоровался.  Я вкратце рассказал ему о  щекотливой ситуации, в которой оказался.
     Неожиданно он предложил мне на следующий день поехать к нему в гости в кишлак.  Сначала я отказался:  у меня не было времени на поездку, нужно было готовиться к экзаменам. Но  он стал меня уговаривать:
 -   Посмотришь, как тут люди живут, какие тут быт, природа. А то приехал в Узбекистан,  а с его культурой   не познакомишься.  Один день потеряешь… Это не повлияет на твою подготовку…

   И тут я вспомнил, что всю жизнь мечтал покорить хотя бы одну горную вершину.  В студенческие годы я путешествовал по  Крымским горам, но ведь там маленькие горы. Мне же хотелось побывать на  настоящих горах – таких,  о которых Высоцкий пел: «Лучше гор могут быть только горы, на которых никто не бывал».   
 - Слушай, а горы   у вас есть? – спросил я Мухаммеда.
  - Есть, конечно.   
-  Мы сможем попасть на них?
- Да.   
  Я не удержался от искушения.
  - Хорошо, поедем, - сказал я. -  Но только на один день. После завтра я уеду в Ташкент. Сам понимаешь: готовиться надо. А то не поступлю. Вся жизнь полетит под откос.
    Он не возражал.
  На следующий день рано утром мы отправились в кишлак, находившийся  километрах восьмидесяти от Джизака.   Когда «Пазик» поднимался на гору, он жалобно выл. Я смотрел вокруг: везде были темно-синие горы, и это меня очень радовало.  Я предвкушал, как одну из них уже сегодня я покорю.
  Приехали в кишлак. Возле деревни я увидел большую гору, которая   своим подножием упиралась в деревню.  «Сегодня я ее покорю», - подумал я, и мое сердце радостно екнуло.

     Родители Мухаммеда:  мать – худенькая, маленькая  женщина с кожей землистого цвета, и отец – невысокий, плотный мужчина -  встретили меня очень приветливо. Хотя мне не терпелось поскорее отправиться в гору, меня привели в большую комнату, усадили ... на пол и стали угощать водкой, пловом и зеленым чаем.  Я был поражен тем, что в комнате находились одни мужчины, а женщины – мать и сестра – подходили к дверям, передавали нам блюдо, и исчезали.
   Мои соседи брали  пальцами плов с подноса и отправляли его в рот. Меня стошнило.  Я  не мог глотать пищу.   Я понимал, что это невежливо, некрасиво, но ничего поделать с собой не мог. Что называется, ком застревал в горле.  Хозяева  заметили, какие трудности я испытываю,  и  принесли мне отдельную тарелку и  ложку. После этого я смог есть и вскоре насытился.   
 - Ну, что ж, теперь пора идти в горы, - сказал я Мухаммеду, до отвала напившись чая.

      Мы вышли на улицу.  Я думал, что мы сразу же полезем на гору, находившуюся возле кишлака.
  - Зачем тебе эта гора, - сказал Мухаммед. – Здесь неинтересно. Я повезу тебя  на другую гору. Там пруд есть,  лес есть. Шашлык  приготовим...
   Предложенный им вариант меня, конечно, вполне устроил.
  Выяснилось, что сказочная гора – Эльдорадо, как я мысленно назвал ее  - находится  в километрах двадцати  от нашего кишлака. Пешком туда не дойдешь, и мой товарищ вместе со мной начал бегать по кишлаку, искать у знакомых машину, чтобы туда доехать.
  Один его товарищ уже куда-то уехал,  у другого машина была сломана.
   - Есть еще один, - сказал Мухаммед. – Но у него мотоцикл с коляской.
  - Хорошо, - сказал я. – Можно и на мотоцикле. Я согласен. Лишь бы поскорее…
  Но и мотоциклист по какой-то причине не смог  отвезти нас в Эльдорадо.

    Время шло, приближался вечер, а мы сломя голову продолжали бегать по деревне. Меня переполняли злость и досада.  «Я приехал, чтобы покорить вершину, а приходится попусту терять время.  Завтра уеду… так и не побываю в горах.
  - Мухаммед, мне не  нужны ни пруд, ни   шашлык. Мне  только гора нужна, - сказал я товарищу раздраженно. – И ваша  гора меня вполне устраивает.
     Наконец, он сдался.  В пятом часу вечера  мы отправились в путешествие. Почему-то не взяли с  собою ничего, даже воды.  На мне были одеты футболка, спортивное трико и кроссовки.
   У выхода из кишлака дорога сузилась. Справа была  скала, а слева – обрыв. Вдоль обрыва не было  никаких столбов, никакой ограды. Я подошел к краю, посмотрел вниз -  дух захватило: где-то внизу, в бездне,  блестела речка.   Я поспешил отойти от края пропасти.
      Когда кишлак остался позади,  перед моим взором предстала длинная,  в меру  крутая гора.  Мне показалось, что до вершины километра три, не больше.
    Трава на горе  вся выгорела. Росли  только небольшие зеленые  кочки, похожие на кактус.  Видимо, это была  верблюжья колючка.
   На нашей горе не было ни одного деревца, но  на соседней горе,   в километрах двух-трех от нас,  рос   жиденький лесок.
    - В том  леске водятся дикие кабаны, - сказал Мухаммед. - Знаешь, как от них спасаться?
  Я не знал.
 - Если  кабан за тобой погонится,  ты не на гору беги,  а с горы. У кабанов задние ноги  длиннее передних. Он  начнет кувыркаться...  и тебя не догонит. А наверх побежишь, он тебя догонит…
  Он не сказал, что ожидает меня в том случае, если кабан  меня догонит, но  и так было ясно, что мне не поздоровится.
- Будем надеяться, что кабаны здесь не появятся, - сказал я. -  Не хотелось бы мне  встречаться с такими злыми хищниками.
  - Нам надо вернуться вовремя, - предупредил меня Мухаммед. -  Учти, у нас не так, как у вас. У вас  темнеет медленно, сначала сумерки,  потом вечер,   а у  нас до десяти часов светло, а потом сразу начинается ночь.
   Пошли  дальше. Жара. Зной. Мухаммед, маленький, маломощный, постоянно от меня отставал, замедлял мое движение.  Его медлительность меня раздражала, но я  ничего не мог поделать.
 И   тут в голову мне пришла   дикая, совершенно безумная мысль: «Если вершину покорю, значит, в аспирантуру поступлю, а если не покорю, значит, не поступлю».
   После этой, можно сказать, опасной сделки с Богом адреналин выплеснулся в мою кровь, и во мне забурлила энергия. Я ускорил шаг.
       Мухаммед быстро отстал от меня.  «Ну,   если я его все время буду ждать, я же вершину не покорю. Я же из-за него в аспирантуру не поступлю», - подумал я с досадой.  Меня особенно раздражало  то, что из-за него я целый день потерял, бегая по деревне.
     В конце концов, мне надоело поджидать товарища. Когда он отстал от меня в очередной раз, я  просто не стал его ждать. Я шел и шел вперед, не оглядываясь. А когда через час обернулся, его позади не было.
  Кроме меня, на горе не было ни души.   
    Мне уже сильно хотелось пить, но  воды не было  ни глотка. Я мысленно поругал  Мухаммеда за то, что тот,  не предложил взять воды. По всей вероятности, он  думал, что мы лишь подойдем к подножию горы,  ну может, немножко на нее поднимемся, а потом  вернемся домой.
   Я стремительно  шел  вперед. Время бежало катастрофически быстро.  Вначале казалось,  что до вершины недалеко, но чем  выше я поднимался, тем дальше от меня  она отодвигалась.  Время от времени я смотрел на часы.  Я же помнил,  что в десять начинается ночь.    Когда часы показали девять, я понял, что пора возвращаться назад.  Но я не мог повернуть назад.  Ведь если бы я повернул, тогда не поступил бы  в аспирантуру.   Я поднимался все выше и выше, а  вершина все отдалялась. Полдесятого остановился.  Надо было возвращаться… А я не мог.    Стоял и не  знал, что делать.  Наконец, сделал шагов 10 вниз. В голову мысли полезли: «В аспирантуру не поступлю». Остановился.  Пошел вверх. «Куда я лезу, - подумал я. – Я же не успею дойти до вершины.  В темноте дорогу не найду. Кабаны нападут».  Снова остановился.
    Я не мог принять определенного решения.  «Надо идти назад, - убеждал я себя, -  Это никак не может  повлиять на поступление в аспирантуру.   Ведь я же просвещенный человек.  Я отвергаю все предрассудки». Но стоило мне повернуть назад, как в голову приходила другая мысль: «А вдруг не поступлю».   
    Я заметался. Я делал десять шагов вниз, затем десять шагов вверх.  В конце концов   желание поступить в аспирантуру было таким сильным, что я  решил рискнуть жизнью и попытаться дойти до вершины.   После того, как колебания  закончились, я рванул вверх и пошел быстрым темпом, потом еще быстрее.   
   Солнце продолжало палить. Меня мучила жажда, но я все равно продвигался вверх, не чувствуя усталости.  Наконец, дошел до вершины, остановился.  Но тут меня ожидало  сильнейшее разочарование.  Я покорил вершину, но не ту. За покоренной вершиной был спуск,  затем подъем и  другая вершина, более высокая. Когда я смотрел на них снизу, они слились в одно целое. Но покорять другую вершину я  уже не мог. Не было ни времени, ни сил.  Часы показывали 21.45. Через пятнадцать  минут должна была наступить  ночь. Я постоял несколько минут, посмотрел вниз с высоты на все это голое  великолепие и побежал назад.   У меня было такое чувство, что я лечу.   Я понимал, что все равно не успею добежать до деревни засветло, но мне хотелось пробежать как можно больше.   Чтобы не кувыркнуться,   я наступал не на голую землю, а на кустики.  Они в какой-то степени тормозили мой полет, фиксировали каждый шаг.
      В 10 часов, действительно, свет  мгновенно погас. У меня возникло такое впечатление, что Всевышний подошел к рубильнику и выключил его. Наступила ночь. Бежать с большой скоростью было бессмысленно, опасно. Я притормозил и пошел медленно. Через несколько минут стало светло, землю осветили звезды.
  Я посмотрел по сторонам, нет ли где-нибудь силуэтов кабанов. Вдруг я увидел черные тени, до меня донеслось похрюкивание. «Кабаны!» - пронеслось у меня в голове.  Мое тело взлетело и с огромной скоростью полетело вниз.  У меня был шанс упасть и сломать себе ногу, а может, и шею, но я устоял. Когда находишься в состоянии стресса, то становишься более умелым, искусным, ловким. Ухитряешься делать то, что в обычном состоянии не смог бы сделать.   
  Минут через пять-десять, не обнаружив погони, я снова перешел на шаг.
   Меня мучила  сильная жажда. Мой организм   обессилел.  Но шел я довольно быстро.  На спуск энергии требуется намного меньше, чем на подъем.   Шел,  а сам думал: «Как мне выйти на дорогу возле деревни и как пройти мимо   обрыва… не упасть.  Как найти дом Мухаммеда в деревне?»   
  Деревня приближалась, но как ни странно возле нее начинался самый опасный участок пути.
   На мое счастье,   по горной дороге, обвивавшей деревню,    ехал трактор «Беларусь», освещая перед собой дорогу. Я  попал в его лучи.  Трактор проехал дальше, повернул налево, поехал вниз,  стал от меня удаляться. И тут в свете фар я увидел  Мухаммеда.  Он шел мне навстречу.  Меня захлестнула бурная радость.   Я боялся, что он меня не увидит  и закричал: «Мухаммед!» Но  мой голос не звучал. Из горла вырывались лишь одни  хрипы, сипение.  Из-за того, что организм обезводился,  голосовые связки перестали вибрировать. Я перепугался, что  Мухаммед же меня не услышит и не увидит.   
      Вдруг из темноты выплыл  силуэт маленького человечка.    Оказалось, что, когда я попал в зону, освещенную фарами, товарищ  увидел меня и пошел в мою сторону.  Подойдя ко мне,  он хмуро, осуждающе сказал:
- Нехорошо ты поступил, Николай.  Если бы я тебя не встретил  сейчас, то я бы поднял на ноги кишлак, чтобы тебя искать. Я думал, ты погиб: либо кабаны загрызли, либо змея укусила…
   - У вас тут еще и змеи водятся? А где они тут могут жить?
   - Да они тут … в кустиках…
  Меня в холодный пот бросило… Я столько передавил этих кустиков ногами, когда спускался… сотню, две сотни…
  В голову мне   пришла мысль: «А может,  змея меня укусила, а я просто от напряжения не почувствовал боли. А через час скончаюсь от укуса …»   
   Я даже пощупал ноги.  Никакой ранки не обнаружилось.   Значит, не укусила… Пронесло.   
  Пошли вниз. Когда я оказался позади Мухаммеда,   как  говорится, силы меня покинули. Я с трудом   плелся вслед за товарищем. Если бы не он, то, кажется, упал бы и больше не встал.  Дико хотелось пить.
   Я увидел речку на дне пропасти. Мне хотелось туда броситься и пить, пить, пить.
 Даже если бы точно знал, что заражусь, отравлюсь и умру, я все равно бы пил эту воду.
   Прошли опасную зону рядом с пропастью.   Пришли домой. Часы показывали  12 часов ночи. Мать Мухаммеда  ничего мне не сказала, но бросила на меня осуждающий взгляд. В те минуты я еще не считал себя виноватым и  не испытывал раскаяния. Я считал, что виноват Мухаммед, из-за которого мы слишком поздно пошли в горы.
    Первый чайник зеленого чая  я выпил  без всяких сладостей. Пил жадно, обжигаясь. Второй чайник я пил  уже с восточными сладостями.  И только после того, как второй чайник опустел,  почувствовал, что наконец-то утолил жажду. А потом долго думал: «Покорил я вершину или нет? Засчитает ли мне Всевышний восхождение или нет? Поступлю я в аспирантуру или нет?»
    На следующий день утром я уехал в Ташкент.

 Двадцатого августа я  приехал в Москву для сдачи вступительных экзаменов.   «Интересно, засчитал ли Всевышний мое восхождение или нет, - думал я. – Поступлю я или нет?»
    Я узнал, что на нашем факультете огромный  конкурс – три человека на место. Брали шесть аспирантов,   а претендентов было 18. Нужно учесть, что моими соперниками были не какие-нибудь слабаки, а такие же преподаватели, как и я. Но самое неприятное: фактически разыгрывалось лишь одно место: пять будущих руководителей уже   выбрали себе аспирантов еще до экзамена и поддерживали своих протеже на экзамене по специальности.   Только у одного потенциального руководителя – доцента Крылатова – не было  ученика. К нему никто  не стремился попасть: его аспиранты крайне редко защищали диссертации. Но  я готов был стать его учеником. «Главное – поступить в аспирантуру, - думал я. – Как говорил классик, главное ввязаться в драку, а там будет видно». 
      Первый экзамен – специальность - сдал на «4». Неважный  результат. Но многое зависело от того, как сдали другие. Оценки публично не объявляли.  Я только знал, что мои знакомые – Ирка Ковалева,  Ольга  Лопатина -  сдали на пятерки. Я был подавлен.  Но четверка  оставляла мне шанс на поступление.
  Второй экзамен  - историю партии  - я сдал на пятерку. Не зря я готовился к ней даже  в самолете, когда летел в Узбекистан!
    Последним мы сдавали немецкий язык,   который был моей ахиллесовой пятой.   
   Перед экзаменами я позвонил Татьяне Викторовне, у которой весной брал уроки (курс был рассчитан на десять уроков, но мне хватило денег только на пять).   Я не знал, что сказать ей.
  -  У меня завтра экзамен по немецкому языку…   - промямлил я.
   - Ну и что?
- Не знаю, смогу ли сдать… Большой конкурс… Спасибо Вам за то, что Вы потратили на меня время…
  - Пожалуйста, - сказала она сухо.
  У меня так и не повернулся язык попросить ее  походатайствовать за меня. Я попрощался с нею и  повесил трубку.
  Ни о чем, кроме экзамена,  я   не мог говорить с товарищами, жившими со мной в общежитии.   Я был похож на параноика. Двое моих новых знакомых  – пришельцы с острова Сахалин -  один худой, белобрысый, другой полный, чернявый –  не могли понять, почему я так озабочен поступлением в аспирантуру, и начали надо мною подтрунивать, начали мне подкалывать.  Я  на них обиделся и перестал с ними разговаривать. Сами они спокойно ждали экзамен. Как я выяснил,  если бы они не поступили с первой попытки, через год им предоставили бы другую попытку. На Сахалине им давали направления без ограничений.

    Накануне экзамена у меня от волнения крутило в животе.   Я пытался готовиться, но эффективность такой подготовки ничтожна.  Это была единственная в моей жизни ночь, когда я не смог заснуть ни на секунду.
  Утром моя голова почти не работала, весь мир погрузился в туман. 
   На экзамен мы пошли   вдвоем с Олегом Бузукиным – парнем  лет двадцати пяти, шутником, юмористом, внешне похожим на Вицина.
   Принимали экзамен две женщины: одна невысокая  полноватая, круглолицая,  другая – высокая  худая, с узким продолговатым лицом.   
    Подошла моя очередь отвечать. Только я заговорил на немецком языке, как  оба экзаменатора оторвали головы от листов и  с каким-то  удивлением   посмотрели на меня.   Нет, их поразили не мои глубокие знания предмета, а мое невежество.   
  Я закончил ответ. Мне поставили «три». Я вышел в коридор  в подавленном состоянии. Я был уверен, что потерпел полную катастрофу. Надеяться на то, чтобы  с тройкой поступить в аспирантуру при конкурсе тринадцать человек на место,  было просто безумием.
     Вскоре рядом со мной появился Олег Бузуев.
  -  Два, - сказал он бодро. – А у тебя?
  Я сказал. Он поздравил меня с успехом.
-  Что двойка, что тройка -  разницы нет, - сказал я ему. – У нас же огромный конкурс.

  В голове моей созрел план поговорить с экзаменаторами, хотя я был уверен, что от этого разговора никакой пользы не будет.
  Я дождался, пока экзамен закончится, зашел в аудиторию, где женщины оформляли ведомости. 
  - Простите меня, пожалуйста, - обратился я к ним, -  У нас огромный конкурс… С тройкой по немецкому я не поступлю… Нельзя ли мне еще раз попытаться ответить, чтобы получить на балл выше… Я старался… готовился. Брал уроки у Татьяны Викторовны…
  - Знаем, что брали... Она говорила... Но мы и так Вам поставили на балл выше… Вы можете, конечно, пересдать, но только с тройки на двойку, - сказала высокая  женщина. На ее лице отобразились  суровость и властность.
  Такая перспектива меня не устраивала, и я  поспешно вышел из аудитории.

    Началось мучительное ожидание решения   комиссии. Я был почти уверен, что с такими низкими результатами, какие у меня, меня не могут зачислить в аспирантуру, но оставалась надежда.  Мне не было известно, как сдали другие претенденты. Результаты не обнародовались.
     Нам сказали, что мы можем ехать домой и дома ждать решение  комиссии, что нам сообщат его, когда оно будет принято.
  Перед отъездом в Везельск я зашел в отдел аспирантуры и спросил, есть ли у меня шансы поступить.
 - Есть, - сказала мне женщина-методист. – Но решать будет, конечно, комиссия.
   Я не находил себе места. Моя душа сохла  от нетерпения, от мучительного ожидания. Позвонил Панфилову (номер его телефона был у меня,  так как раньше мне приходилось ему звонить, ведь он проверял мой реферат), спросил, есть ли у меня шанс поступить.   
     - Я не знаю. Это будет решать комиссия. – В голосе звучали нотки  недовольства.
   Уехал в Везельск. Здесь продолжилось  мучительное ожидание. Каждый день тянулся как целая вечность. Не выдержал, еще позвонил раз Панфилову.
  - Вы мне не звоните! – раздраженно закричал он в трубку. – Как будет принято решение, вас поставят в известность!
  Я был обескуражен, подавлен. «Зачем я только позвонил. Рассердил профессора. Теперь он будет голосовать против моей кандидатуры», - подумал я.
  -  Извините меня, - сказал я. – Просто я не нахожу себе места. Волнуюсь.
  - Ждите. Проявите терпение, - сказал профессор. Кажется, голос у него смягчился.

   Прошло еще несколько дней, и из Москвы пришло извещение, что меня зачислили в аспирантуру.  Сначала не поверил… Вдруг что-то напутали.  Я сам позвонил в отдел аспирантуру,  спросил, не произошла ли ошибка, может, на самом деле поступил не я, а кто-то другой. Нет, женский голос подтвердил, что поступил именно  я. Сомнений не оставалось!  Меня захлестнула бурная радость. "Все-таки Всевышний засчитал мне покорение вершины", - подумал я. Правда,  вскоре радость была отравлена горем, вызванным осознанием того,  что теперь я окончательно расстаюсь с Тоней и с  сыном.

  Вскоре я собрал документы,  рассчитался с работы и на три года уехал в Москву.