Гимн школе

               
Уж который год ломаются копья, а с ними и человеческие судьбы, в попытках улучшить наше образование. Почему это происходит с таким маниакальным постоянством, несмотря на то, что в реальности это выливается  не в улучшение образования, а в его разрушение…
Особенно рьяно и бездарно этот процесс протекает в последние несколько лет с приходом во властные стуктуры новых горе-преобразователей. А ведь было время и еще сравнительно недавно, когда наше образование считалось одним из лучших в мире!

Может быть, в связи с этим стоит вспомнить школу вообще и нашу советскую школу, воспользовавшись опытом тех. кто,  пройдя сквозь нее и именно благодаря этому,  достиг немалых  успехов в жизни. Ведь не на пустом же месте Россия в середине XX столетия стала одной из величайших держав мира в области науки, высоких технологий и даже культуры, несмотря на идеологический пресс социального устройства.

Так обратимся же к опыту и содержанию нашей уже почти похеренной  школы. И хоть школа это первое отторжение от семьи, от законов и инстинктов кровного родства, материнства, от замкнутого и лелеемого мира нежности, внимания, доброты и заботы она все равно нужна, как воздух .Да, это  отторжение в просторный мир более отчужденных, формализованных, обезличенных и  организованных общественных отношений. Из мира относительной свободы в мир обязанностей. Это огромная, обрушивающаяся вдруг на тебя нагрузка, которая может придавить и раздавить. Но так или иначе она с неизбежностью формирует из тебя принципиально новую личность – гражданина. Происходит преобразование биологического детеныша в категорию социальную. Это совершается, конечно, в течение всей жизни, и помимо школы, но все же в ней наиболее интенсивно и кардинально.

Здесь возникает огромное количество невидимых и даже очень хорошо видимых нитей, связывающих тебя в разнообразные и многочисленные сообщества: ученик такого-то класса (твои имя и фамилия вместе с другими внесены даже в общие списки), такой-то школы, пионер такого-то отряда и дружины, член какой-нибудь спортивной команды, комсомолец, участник какой-то группы, кружка или общества и т.д. На тебя наваливается миллион всяческих новых дел, обязанностей, необходимостей, увлечений или отвращений, с которыми ты более или менее разбираешься – и у тебя появляется общественное лицо, твой статус. 

И все это начинается со школы. Именно здесь ты получаешь первые уроки гражданственности, приобщаясь к выполнению своих обязанностей, осознавая свой долг не только перед непосредственными твоими друзьями и товарищами, но и перед отдаленными коллегами и организациями. Перед самим собой.

Другой аспект. Познавательный. У тебя, конечно, не всё останется в памяти, чему тебя учили в школе. Многое забудется, покажется лишним, мертвым. Будет вызывать скуку, отвращение, неприятие. Это от лености, неразвитости или ущербности ума. На самом деле все школьные знания необходимы. Будучи восприняты однажды, они навсегда, даже потеряв силу конкретного знания, оставят в тебе понимание мира как огромного прекрасного события, где все взаимосвязано и существенно. Мира, в котором и твоя судьба может стать значительным и нужным явлением. Мира, который открыт для познания, для разнообразных дел, полезных и интересных тебе и людям. Мира, в котором можно прожить не напрасно.

В этом формировании мировоззрения молодого человека нельзя отдать предпочтения ни одному предмету. С благодарностью и любовью вспоминаются и физика, и логика, и зоология, и математика, и география, и ботаника, и история, и химия, и литература, и астрономия и все остальное. Даже физкультура и военное дело. Хотя тогда, в школьные годы многое очень не нравилось, но сейчас понимаю, что ничего нельзя было бы изъять без ущерба, не нарушая цельности, не нанося ущерба человеку познающему, человеку разумному. Все надо. Все найдет место в формировании его личности. Настаиваю категорически и безапелляционно – все предметы, преподававшиеся в советской школе, и во всем объеме были полезны и плодотворны.

И еще один аспект – роль учителя. Страшная по своей мощи сила в его руках. Здоровье человеческого сообщества в первую очередь зависит от того, кому оно поручает учить и воспитывать своих чад. Контакт учителя с учеником не так уж долог – всего несколько лет. Но какое могучее познавательное и особенно моральное воздействие учитель оказывает на ученика за это время. Каждый из нас, бывший школьником, является наследником и продолжателем не только родителей, но и, хотим мы этого или не хотим, своего учителя. Хорошего и плохого в одинаковой мере. Поэтому школа -–не только школа добра, но и школа зла – плохих учителей отнюдь не мало.

Школа это уроки самоотверженности, одержимости, бескорыстия, равнодушия, человечности, доброты, черствости, чуткости, хамства, жестокости, правды и неправды. Школа принимает из семьи ребенка, а возвращает обществу хорошего или плохого гражданина. По времени школа совпадает с самым ответственным периодом в человеческом существовании – периодом  становления личности, возмужания, превращения ребенка во взрослого. Поэтому именно на школе лежит основная ответственность за человека и через него  - за будущее страны.. Поэтому учитель по определению самый важный человек в обществе, после него и только после него – врач.

Вспоминаю свою школу с любовью и умилением, потому что там я впервые в своей жизни узнал, помимо своих родителей, других  взрослых и сначала чужих мне, а потом близких  людей -  моих учителей. Среди них были, конечно, не только любимые. Были и не любимые, и безразличные, но они как бы растаяли, испарились из моей памяти. А вот любимые остались со мною на всю жизнь. И их было немало.

Громадное уважение вызывала Ираида Михайловна Великанова. В ней всё соответствовало этой громадности и даже величию: рост, голос, стать, возраст и, конечно, её профессиональный уровень. По крайней мере, мне так казалось. Она была преподавателем литературы и русского языка, но её почтительно величали – литератор. Это была монументальная пожилая женщина с крупным лицом и массивным подбородком,  презрительно выдвинутым вперед. Пышные каштановые волосы на гордо откинутой назад голове, тяжелые веки, полуприкрывающие устремленные вдаль глаза, твердо сжатые губы. Никогда не улыбалась. Читала стихи монотонно и раскатисто, подстать величавости своей фигуры, с медленным распевом, будто заклинание или пророчество. Твёрдо и с вызовом бросала в пространство, будто заколачивала гвозди:
- Надо говорить мЫшление, а не мышлЕние, потому что это мЫсль, а не мельтешЕние и мы мЫслим, а не  мыслИм.
Глядя поверх учеников, она всё замечала, и на шалости наиболее непоседливого, не меняя спокойной размеренной тональности, отпускала:
- Ботта, не будь негодяем! – И Ботта, в утверждение своей странной фамилии называвший себя итальянцем, будучи абсолютно идентифицируемым евреем, стыдливо потуплял глаза и на некоторое время, переставая быть «негодяем», застывал в почтительно смиреной позе.

Ираида Михайловна преподавала у нас недолго, но оставила глубокий след в наших душах своей неистовой приверженностью к русской литературе. Многих из нас она и заразила этой любовью. Воплощением  самых светлых идеалов, чистоты, искренности и служению правде стала для некоторых её учеников наша родная литература. И ещё, конечно, утешением и прибежищем.
Вскоре место Ираиды Михайловны заняла Евгения Андреевна Шелепина, тоже блестящий знаток классики и великий мастер её преподавания. Тоже высокая ростом, но худенькая и лёгкая, что не мешало быть ей безапелляционно веской и властной. Но кристально голубые глаза смотрели чаще сочувственно и внимательно, чем холодно и уничижительно. Впрочем, когда она сердилась или порицала провинившегося, то скорее вообще не смотрела на него, а будто поверх или сквозь него. Она стала нашим новым классным руководителем и захватила ребячьи души доверительным отношением с нами, беседами о  литературных героях и нынешней жизни, проникновением в наши интересы и умением направить нас на подражание высокому. В общем, это была большая и искренняя дружба как бы в атмосфере и даже в обществе оживших персонажей и образов художественной литературы.

Математику преподавала Валентина Михайловна Челебеева, очень симпатичная миловидная женщина. Всегда спокойная, приветливо улыбающаяся, ко всем ровная и так толково  объясняющая математические премудрости, что получать низкие оценки по ее предмету было просто неприлично. Она всегда и  неизменно заслуживала всеобщую благосклонность.
Анатолий Петрович Головко преподавал у нас физику. Он был сравнительно молодым человеком, совсем недавно вернувшимся с войны. Как нам  было известно, он  мечтал о научной работе, но война помешала осуществлению этой мечты. В школе он чувствовал себя не очень счастливым, но свой предмет вёл блестяще, а к своим ученикам относился с глубоким уважением и вниманием. Мы отвечали ему тем же, если не сказать больше – любовью.

Как ни странно, но самой любимой стала для нас  Полина Захаровна Варламова. Странность эта состоялась в том, что преподавала она нелюбимый  нами  по случаю войны с Германией немецкий язык. Но от неё самой исходила такая доброта, глаза её светились таким доверием, беззащитностью и вниманием, что нелюбимый предмет как бы отходил на второй план. Ему не придавалось исключительное и первенствующее значение: ну, что, мол, поделаешь, надо учить, надо стараться, но всё же не ломайте себя, есть вещи и поважнее немецкого языка! – вот такое угадывалось в глубине её глаз, смотрящих на нас ласково и поощряюще. И она поощряла их завышенными оценками, никогда не казнила за незнание и ошибки, стараясь пробудить другое – способность на ответный и самостоятельный импульс доброты.
Полина Захаровна, дорогая, мы не всегда следовали этому призыву, часто были невнимательны, грубы и возможно даже порой по молодости и глупости злы, но никогда не видели у вас адекватную на это реакцию. Только иногда в ваших глазах в ответ на это появлялась легкая печаль. Простите нас.

В общем, нашему классу и школе очень повезло с преподавателями. Трудно сказать,  в чем тут дело, но эти годы учёбы свели вместе таких замечательных людей, как учителей, так и учеников, что в школе сразу же образовалась дружественно-охранительная атмосфера взаимного внимания,  интереса и приязни.

Разве можно не любить школу, не восславить ее и не преклониться перед нею с благоговением!
Увы, в последующие годы, похоже, с советской школой произошло что-то неладное и  напоследок она выдала поколение учеников с такими неполноценными головами, что они посмели  занести над нею свою неверную реорганизаторскую руку, может быть, и с благими намерениями, но с негодными средствами. Во спасение следовало бы остеречься от таких реорганизаторов и их намерений. Ибо зуд реорганизации при отсутствии у них необходимого для этого интеллектуального и нравственного уровня уже подвинул их и вовсе на непотребное – фактическую ликвидацию Российской Академии Наук. Боже, образумь заблудших и избавь нас от них!