Последний день лета

Посвящается всем лучшим друзьям: прошлым, настоящим и будущим. Я не знаю, кем бы я была без вас.


Если однажды меня не окажется рядом с тобой, запомни: ты храбрее, чем подозреваешь, сильнее, чем кажешься и умнее, чем ты думаешь. И еще кое-что – я всегда буду с тобой, даже если меня не будет рядом.
Алан Александр Милн.




С необычным человеком мы познакомились одной дождливой ночью. Совершенно случайно он встретил меня, уставшую и промокшую, на проселочной дороге. Он предложил мне свой зонт, и в этот момент в небе вдруг сверкнула молния, осветив его лицо – покрытое царапинами от веток, оно расцвело улыбкой.
Годы, что мы провели вместе, были прекрасными.
Каждое утро он играл на свирели, а птицы подпевали ему.
Каждый день он спускался к ручью и набирал в старенькое ведро кристальную воду, в которой плескались лучики солнца.
Он отличал поезда на слух – вот грохочет товарный, а вот едет электричка, ее колеса шуршат мягче и лязг рельс доносится не так громко.
У него была смешная зеленая шляпа, вся в заплатках.
Он умел творить волшебство, но всегда говорил, что это просто фокусы.
Как-то раз он по секрету прошептал мне, что влюбился.
-В кого же? – удивленно спросила я
-В жизнь, - смущенно ответил он.
По вечерам мы любили стоять у железной дороги и махать всем проезжавшим мимо поездам.
Мы ходили по переулкам города Ночи и обсуждали, что ждет нас в следующей жизни.
- Ты помнишь, - спросил он как-то раз, - какими мы были в предыдущей?
Но я не могла вспомнить, а он лишь улыбался:
- Я рад, что наша дружба не стала меньшей.
Мы договорились, что в следующей жизни встретимся у старого перехода недалеко от парка, под шелестящей листвой деревьев.
Он учил меня летать во сне.
Мы уходили далеко в горы и ночевали под открытым небом.
Все это было очень, очень давно.

И вот, спустя много лет разлуки, мы встретились снова. В восходящем летнем солнце, в горячем тепле июня наши дороги наконец пересеклись – так началось наше лето.



01.06.
-Поберегиииииись! – как следует разбежавшись, он высоко подпрыгнул и плюхнулся в озеро. Раздался оглушающий всплеск, вода разлетелась во все стороны, обрызгав берег и распугав птиц, мирно отдыхавших в камышах.
Я прыгнула следом.


Как здорово было после жаркого июньского дня окунуться с головой в холодную, нежную воду озера, почувствовать прохладу после удушливого летнего воздуха, спрятаться от беспощадных лучей солнца!
Необычный человек нетерпеливо плавал кругами, ожидая, пока я подплыву ближе.
- Смотри, смотри, - он указал вперед, на несколько плакучих ив, что росли на небольшом островке посреди озера. – Я раньше никогда их здесь не видел! Поплыли туда!
И мы поплыли. Я пыталась сорвать с него его зеленую, залатанную, и уже сильно промокшую шляпу, но мне это так и не удалось – он постоянно уворачивался, хитро улыбаясь, и окатывал меня волной брызг, пока я пыталась дотянуться до его шляпы.


Через несколько минут мы уже подплыли к островку с ивами, которые печально водили ветвями по глади воды, будто разрисовывая ее. Осторожно раздвинув ветви, будто природный занавес, мы увидели берег – он был очень узкий и достаточно пологий, чтобы на него взобраться. Оказавшись на берегу, мы прислонились к стволам деревьев и вдруг поняли, что с другого берега нас никто не сможет увидеть – своими длинными, похожими на косы, ветвями ивы скрывали нас от чужих глаз.


- Провозглашаю это место нашим местом! – громко воскликнул он. –  Здесь мы можем прятаться от назойливых лучей, людей, и даже мыслей, рассказывать о своих приключениях, выдумывать истории и даже сочинять стихи! – он сменил торжественный тон на более будничный. – Честное слово, за столько лет я ни разу не заметил этого островка. Даже не знаю, как так вышло. Я не уверен, что раньше он вообще здесь был…
- Значит, ивы и этот остров выросли здесь сегодня утром, специально дожидаясь нас, - улыбнулась я.
Он с серьезным видом кивнул, лег на спину, продолжая болтать ногами в воде. Я сделала то же самое.


Сквозь ивовые ветви пробивался солнечный свет, рассыпаясь на десятки блестящих огоньков, скакавших по листьям и спускавшихся на землю. Утренняя прогулка от дома к озеру по такой жаре была изнуряющей, и отдых в тени ив казался раем на земле.
- Все-таки здорово, что мы встретились тогда, да? – спросила я. – Кто же знал, что мы переживем так много вместе. А ведь тогда ты просто предложил мне зонтик.
Он повернулся на бок и внимательно посмотрел на меня.


- Все-таки здорово, что тогда шел дождь. Иначе мы бы просто прошли мимо, и никогда не заговорили друг с другом. Как видишь, даже погода способна влиять на наши судьбы, что уж говорить о мыслях и поступках. Да что там! Даже меньшие вещи, чем погода, изменяют нашу жизнь. Выйди ты в тот день немного раньше, возможно, мы бы и не встретились. Забудь я зонтик, мы бы не познакомились, потому что мне просто нечего было бы тебе предложить. Будь у меня испорченное настроение, я,  – он виновато склонил голову, - может быть и не предложил бы тебе укрыться под ним. Но все вышло в нашу пользу, как видишь! Все эти совпадения и обстоятельства заставляют меня думать, что просто так ничего не происходит.
Мы немного помолчали, разглядывая барахтающиеся в воде блики.


- Я даже иногда удивляюсь тому, как мне с тобой повезло. Конечно, это не значит, что я всегда тебя понимаю и всегда с тобой согласна. По-разному случается, и иногда я думаю, что совсем тебя не знаю. Но даже если так, даже если мы не сходимся в каких-то мнениях и не всегда думаем друг о друге, все равно я очень счастлива от того, что той ночью шел дождь, я вышла в нужное время, а ты не забыл свой зонтик.
Он усмехнулся и покачал головой.
- Конечно, у каждого из нас своя собственная жизнь, и я должен признаться, иногда бывают дни, а то и недели, когда я не думаю о тебе, или думаю очень мало – ведь в моей жизни есть свои монстры, с которыми надо бороться, и свои горы, на которые надо карабкаться. Но! – он поднял вверх указательный палец. – Если вдруг что-то нужно, ты знай, что я здесь. Даже если на самом деле я не здесь, а где-то далеко в джунглях, то я все равно буду рядом, если тебе это будет нужно: украду самолет и долечу на нем, или тайком спрячусь на грузовом корабле и приплыву. Я здесь, только это «здесь» всегда разное, но это неважно – пока я буду лететь или плыть к тебе, просто вспоминай все то, что я говорил тебе в трудные минуты до этого. И тогда никакие джунгли, никакие моря не станут препятствием нашей дружбе.
***
Вернувшись на другой берег, мы закутались в пушистые полотенца, достали термос с компотом и разлили его по пластиковым кружкам. Ивы все еще печально махали нам своими ветвями издалека, будто призывая нас вернуться обратно на наш островок. Необычный человек поразмышлял над чем-то с полминуты, а потом поднял кружку и сказал тост:
- За дождь, который пошел вовремя!
- За дождь, который пошел вовремя! – с улыбкой повторила я, и кружки ударились друг о друга.


Солнце опускалось вниз, раскрашивая небо в багровый цвет. Белые стрелы облаков, окаймленные тонкой огненно-оранжевой кромкой, указывали куда-то вдаль, на новые, неоткрытые земли.
Впереди нас ждало долгое лето.


06.06
С рюкзаками на плечах, шляпами на головах и палками в руках мы бродили по любимому лесу, который находился всего в получасе ходьбы от его дома. Лес был темный, густой, и даже опасный, но это нам и нравилось больше всего – после ленивых и бесцельных дней, проведенных дома, хотелось приключений.


Приятно было вступить в лесную прохладу после дороги под знойным солнцем. Ветви вокруг слабо шелестели, будто приветствуя нас своими спокойными, едва слышными голосами. Где-то журчал ручей, бежавший среди травы, увитых мхом камней и древних корней деревьев. Солнце рассыпалось мозаикой по земле, пытаясь рассмотреть нас поближе сквозь пышную листву. Совсем рядом щебетал в тенистой чаще дрозд.


Поначалу мы шли молча, наслаждаясь звуками, окружавшими нас, помогавшими забыть все неприятные мысли и тревоги. Мир перестал существовать, а все, что от него осталось, хранилось здесь: глубокие тени, позолоченная листва и тонкий голос птиц, говоривших на своих языках о том, чего нам никогда не узнать.
Его зеленая шляпа как будто бы сливалась с окружавшим пейзажем. Мне часто казалось, что его настоящим домом было не то кирпичное, расположенное у пыльной проселочной дороги здание, которое окружали фруктовые сады, а этот лес – природа, лесные жители, растения были ему так интересны, что едва ли что-то на этой планете захватывало его больше. Он часто рассказывал мне о древних лесных народцах, которые строили домики на деревьях или жили в кротовьих норах, и каждый раз казалось, будто он не выдумывал, хотя делал он это часто и с удовольствием, и никогда нельзя было точно отличить правду от вымысла в его словах.
Наконец, мы зашли так далеко, что даже солнечный свет стал необычно тусклым, будто солнце занавесили плотной черной тканью. Он вдруг резко остановился, протянул палку вперед и стукнул ею по земле – палка канула вниз, и на ее месте показалась зеленоватая вода.


-Ага, трясина! – воскликнул он радостно и отступил назад. – Приехали. Дальше мы не пройдем, слишком это опасно.
Мы расстелили старый красный плед, на котором были вышиты подсолнухи, и легли отдыхать. Звезды солнечных лучей мигали то тут, то там, выныривая и снова прячась в листве. Между деревьями сквозила прохлада, поглядывая на нас серыми глазами и кутаясь в свой бесцветный газовый платок.
Я закрыла глаза, чувствуя над собой мощное дыхание леса, и сказала:


- Иногда бывают такие дни, как будто что-то зовет тебя в дорогу. Кажется, что именно сегодня тебе запланировано большое приключение, и что где-то тебя ждет твой поезд, на котором ты укатишь вдаль, разглядывая в окнах изменяющиеся пейзажи. Даже ветер кажется другим, будто пришедшим из дальних уголков земли. Такое чувство, что ты через пару часов уже будешь далеко от родных мест, и пока ты думаешь об этом, деревья как будто машут тебе своей изумрудной листвой, подталкивая вперед, к новым дорогам… И ты уже видишь эти змеящиеся серпантины, громадные озера и заснеженные вершины, слышишь свои шаги на пустой улочке незнакомого города. На самом же деле нет впереди тебя никаких путешествий, и ты так и остаешься с этой тоской наедине, а в воздухе витает запах других городов, улиц и рек, магазинчиков в переулках и ароматных кофеен. Все остается таким же, как и вчера. Как и всегда.


Он несколько минут молчал, будто раздумывая над этим, а потом ответил:
- Все верно. Только в одном ты не права – если ты чувствуешь это, значит, ты все-таки куда-то собираешься. Может быть, никаких планов и нет, и в ближайшее время не предвидится, но твои будущие путешествия, полные новых людей и мест, уже зовут тебя – ветром, солнечным светом, лязгом рельс, которые пробуждают в сердце такую сладкую тоску. Они посылают тебе привет, и не могут дождаться, когда настанет их время. Пока не сошлись еще все звезды, - в его голосе проскользнула добродушная насмешка, - но пройдет не так много дней, прежде чем ветер радостно понесется с тобой навстречу новым городам. И потом, - он сделал небольшую паузу, - где-то в нашей вселенной уже наступил тот момент, когда ты садишься в поезд, полная нетерпения и надежд, и твое приключение начинается. Тебе осталось дождаться этого момента, только и всего.


Хотя я знала, что он никогда не сможет испытать то же самое чувство тоски по незнакомым городам, просто потому что вся его жизнь – одно сплошное путешествие, легкое облегчение все же родилось в моем сердце. Может быть, и правда все эти прекрасные и удивительные приключения ждут впереди, и мне нужно только подождать еще немного, прежде чем мечты воплотятся в жизнь. Главное, не поддаваться грусти, постоянно кравшейся позади меня.
Я поднялась с пледа, отряхнула землю с одежды и осторожно приблизилась к трясине. Необычный человек посмотрел на меня с легкой тревогой. Я вглядывалась в темноту, лежавшую на другом берегу болота.


- Ты что это там задумала? – непривычно напряженным голосом спросил он.
-Мы могли бы перейти по кочкам на…
Он резко вскочил на ноги, шляпа упала к его ногам.
- Нет! – схватил меня за руку и оттащил прочь от кромки мутной воды. – Ты что, не знаешь трясину? Тронь ее хоть кончиком пальца, и она засосет тебя так быстро, что сама не заметишь. Пойдем, - он подхватил свою шляпу, скомкал плед, кое-как запихнул его в рюкзак и зашагал прочь, подальше от зеленой жижи.
Прохлада только грустно вздохнула нам вслед.


09.06
Сегодня было слишком жарко, чтобы устраивать пикники или кататься на велосипедах. Солнце жарило нещадно, почти яростно – выходя из дома, можно было почувствовать льнущий к коже горячий воздух, будто бы вырывавшийся из растопленной печи.
Мы решили, что лучше всего провести этот день, посвятив себя любимому делу. Я вооружилась ручкой и блокнотом, поудобнее устроилась в старом кресле и перенеслась в совершенно другой мир, где  обитали только прожитые мной или другими людьми моменты, незаконченные мысли и десятки тысяч слов. Необычный человек взял  свой перочинный ножик и начал выстругивать что-то, тихо напевая себе под нос.


Слова – капризный народ. Иногда они забываются, иногда лезут все вместе разом в одно предложение, норовя все испортить и сломать. За одним предложением можно гоняться несколько дней, но иногда случается и так, что целые абзацы берутся в твоей голове как будто бы из ниоткуда, кажется, что кто-то диктует их тебе, а ты только надеешься, что все услышишь правильно.
Нет смысла расстраиваться или злиться, если что-то не выходит – любая достойная работа требует очень много сил. И все мы только ученики, а может быть, даже меньше, чем ученики – ведь самые лучшие мастера своего дела часто признавались, что их работы кажутся им несовершенными или незаконченными. Что тогда говорить о нас?


Но вот что сказал мне по этому поводу необычный человек: «Ты бы решила, для чего ты это делаешь. Для того, чтобы удивить себя и других? Зря. Для того, чтобы доказать себе, что у тебя есть талант? Зря. Для того, чтобы найти кого-то, кто согласится с тобой? Зря. Зря! Это так же, как и жить ради внимания, денег, славы или одобрения. Зачем? Живут для того, чтобы жить. Создают для того, чтобы создать, и не больше. И никаких загадок, никаких тайн и секретов. Все гораздо проще».
И он возвращался к своим деревянным фигуркам, и продолжал напевать себе под нос.


Время текло медленно, как запруженная река, минута за минутой растягивались, превращаясь в долгие, почти бесконечные часы. Тени в комнатах сдвигались вместе с солнцем, птицы замолкали и снова начинали петь, слова продолжали появляться на бумаге, и опилки по-прежнему сыпались на накрытый старыми газетами стол.
Иногда так глубоко погружаешься в выдуманный мир, что едва ли замечаешь, что происходит вокруг. Вдруг прямо у моего левого уха раздался удивленный голос:


- Что такое одиночество?
Я вздрогнула и подняла взгляд. Он заглядывал мне через плечо и читал мои записи.
-О-ди-но-чест-во, - по слогам повторил он, как будто пробуя слово на вкус. – Никогда о нем не слышал.
- И хорошо, что не слышал, - заметила я и захлопнула блокнот, пытаясь придумать подходящее описание для этого слова. - Представь, что ты просыпаешься посреди ночи от кошмара. Ты напуган и не можешь понять, что происходит. Вокруг сгустились тени, а лунный свет едва проглядывает сквозь занавески. Ты, конечно, сразу пойдешь ко мне, и мы вместе полезем за свечками, которые лежат на верхней полке, достанем спички и зажжем фитили. Так вот, одиночество – это когда тебе не с кем зажигать свечки, чтобы разогнать тьму.
-Звучит жутко, - заметил он с тревогой в глазах.


Я пожала плечами. Он помолчал еще несколько минут,  уставившись отсутствующим взглядом в стену и как будто глубоко о чем-то задумавшись, а потом вдруг весело воскликнул:
-Подарок! - и сунул мне под нос свежевыструганную деревянную статуэтку.
- У тебя все руки в порезах! – охнула я. На его худощавых ладонях виднелась россыпь свежих красных ранок, некоторые все еще саднили.
- Ерунда, - он вытер руки о штаны. – Для того, чтобы создать что-то действительно красивое, сначала нужно немного пострадать. Лучше глянь, как здорово вышло!
Это была фигурка в виде собаки, похожей на овчарку. Ее глаза казались игривыми и чуточку настороженными. Он выстругал ее так, будто она сидела в ожидании команды.
- Только не ставь ее на дальнюю полку, она не захочет покрываться пылью, я в этом уверен, - попросил он, пока мы оба внимательно разглядывали статуэтку.
Собака обосновалась на моей прикроватной тумбочке, между двумя стопками непрочитанных книг. Вечером, перед тем, как ложиться спать, я мимоходом взглянула на свой новый подарок – теперь собака лежала, свернувшись калачиком и подложив под себя лапы, готовая ко сну.
«Верно, - подумала я, - «на дальней полке ей было бы скучновато».


10. 06
Я вернулась домой поздно вечером. Он сидел в гостиной, курил трубку и читал прошлогоднюю газету вверх ногами. Я села в свое любимое кресло и глубоко задумалась, не сводя взгляда с перевернутого заголовка статьи за ноябрь.
Спустя минут десять он отложил газету в сторону и сказал:
- Что-то случилось, – это не было ни вопросом, ни предположением. Он просто знал.
Я вздохнула:
- Нашей соседке было так грустно сегодня. Ей кажется, что она больше не нужна своему мужу. Он не приносит ей цветов, задерживается на работе, на все выходные уходит из дома и никогда-никогда не целует ее, возвращаясь домой.
Он фыркнул тихонько, трубка подпрыгнула в его зубах.
- Ей только кажется. Хочешь, расскажу страшный секрет? – он нагнулся ко мне, его глаза блеснули в свете лампы.- Каждое утро выходного дня он уходит далеко в поле и собирает разные редкие цветы. Он идет в маленький домик, расположенный на окраине, и пробует все собранные лепестки, травинки и стебли на вкус. Он готовит подарок к ее дню рождения - самый прекрасный и самый редкий напиток в мире, который далеко не каждый способен приготовить. Он не приносит ей цветов, потому что все они уходят на создание этого подарка. Он не задерживается на работе – наоборот, он уходит пораньше, чтобы в нужное время добавить ингредиентов в нужном количестве, а на это уходит очень много сил и времени. Он не целует ее, потому что многие из цветов пахнут хуже, чем соседские свинки,  а он все эти цветы попробовал на вкус.
Видя мое недоверие, он лишь улыбнулся и снова раскрыл газету.
- Сама все увидишь. Вы такие смешные – требуете, чтобы вас любили так, как вам кажется правильным, не замечая, как прекрасно, когда вас попросту любят искренне.


16. 06
Он открыл дверку, которая вела на чердак. Я нетерпеливо ожидала внизу, уже поставив ногу на первую лестничную ступеньку и готовясь забираться следом.
-Ну и жарко же здесь! – с привычной ноткой восторженности воскликнул он и пропал в чернеющем проходе двери.
Я поспешила за ним.


На чердаке было душно, чувствовалось собранное деревянными балками тепло сегодняшнего дня, которое теперь витало в воздухе. Необычный человек поспешил открыть оба круглых окошка, в которые тут же весело ворвался летний ветерок.
Старые ящики, выгоревшие картины, истрепанные книги, цепь от велосипеда, гитара с переломанным грифом, потертая обувь с грязными бантиками – каждая вещь обладала своей долгой историей, которая уже бесследно затерялась во времени.


- Мы с дедой никогда сюда не поднимались! – сообщил он, копаясь в содержимом коробок и поднимая гигантские тучи пыли.
Я обошла чердак, присматриваясь к хламу, который сначала казался бесформенной серой грудой. Лишь внимательно рассмотрев его, можно было заметить старую куклу без одного глаза или когда-то голубое платье в кружевах, чей цвет сейчас напоминал размытую дождем грязь. Пожелтевшие почтовые открытки, разбитая автомобильная фара, сломанный телефон – казалось, будто я попала в Музей Обычных Вещей, которые никак не были связаны с мировой историей, но зато когда-то сыграли свою небольшую роль в жизни семьи, жившей под этой крышей.


Вещи способны вызывать воспоминания, которые нам кажутся давно пропавшими. Иногда, глядя на фотографию, не можешь вспомнить этого эпизода, как ни старайся, но вот же ты, и твой момент, навсегда запечатлённый на фотоаппаратной пленке. История прячется в вещах, людская память для нее слишком ненадежна.


Он подошел ко мне с огромной пыльной коробкой в руках и кивком указал на нее.
- Письма! – воскликнул он и перевернул коробку, обрушив на пол водопад из потертых конвертов.
Мы долго перебирали их, пытались различить адреса, смеялись над словами, которые не могли разобрать, разглядывали необычные марки и штампы.
- Когда-то кто-то писал это, сидя за своим столом, и даже не догадывался, что его письма сегодня прочтем мы, сидя на душном чердаке. И получается, что он, сам того не зная, писал все свои письма нам, ведь в конце концов мы – их адресаты, - заметила я, разглядывая дряхлый конверт, разорванный по бокам.
- Столько потерянных слов, столько потерянных историй, - задумчиво бормотал он, и чесал затылок, не снимая шляпы. – Целый роман о чьей-то жизни на какой-то крошащейся бумажке! Надо же! – он вдруг схватил одно из писем, неверящим взглядом перечитал что-то, написанное на конверте. – Многие из них так и не дошли! Представляешь, даже не были прочитаны тем, кому предназначались! Куда теперь подевались все эти чувства, с которыми писали это письмо, все переживания. Надо же!
- Что тебя так удивляет? Письма часто не доходят до адресатов, - пожала я плечами.
- Ты не понимаешь, - он покачал головой. – Это же совсем, как наша жизнь! Как много из того, что ты думаешь, чувствуешь, замечаешь, остается навсегда невысказанным и пропадает с течением времени? Ты представь, только несколько тысяч из миллиарда крутящихся внутри твоей головы идей действительно становятся звуком или словом, а не  невидимой мыслью. Совсем как эти письма – многое из того, что ты думаешь, просто никогда не доходит до нужного адресата, будь то живой человек или лист бумаги. Подумай, сколько всего тебе хотелось сказать, и сколько ты сказала на самом деле? Когда ты представляешь что-то, а потом пытаешься рассказать об этом, насколько на самом деле похожа твоя фантазия на ее описание? А сны? У тебя когда-нибудь получалось описать каждую крошечную деталь приснившегося, и абсолютно точно? Сны не поддаются описанию! Многое из того, что мы переживаем, не поддается описанию, и потому теряется навсегда.


С минуту я просто удивленно смотрела на него, обдумывая сказанное. Он снял свою шляпу и ткнул ей в мою сторону на манер учительской указки.
- Видишь! Наша жизнь – это просто пачка не отосланных вовремя писем.


22.06
Как-то раз я и необычный человек очень сильно поссорились. Наверное, из-за какой-то глупости – сейчас уже не вспомню. Но вышло так, что мы почти целую неделю не разговаривали. Он вставал каждый день до рассвета и уезжал куда-то на своем старом велосипеде, а возвращаясь, не говорил ни слова, молча ужинал и закрывался в своей комнате. Я почти не выходила из дома, в основном срисовывала птиц из старых энциклопедий и читала. Иногда мне хотелось прочесть ему понравившуюся цитату, и я, забываясь, шла к его комнате; только перед тем, как постучать, я вспоминала, что произошло, и в такие моменты внутри меня зарождался неприятный, колючий холод.


Неделю спустя я устала от постоянного одиночества и отправилась в поле, послушать птиц и хотя бы на минуту забыть о произошедшем. Проходя мимо ставка, я заметила его зеленую шляпу, торчавшую над высокой травой. Я тихо подошла ближе и села рядом. Он даже не повернулся, и просто продолжал глядеть на спокойную рябь воды. Я тоже не сказала ни слова.


Прошел долгий час молчания, я уже было хотела подняться и уйти, как вдруг он произнес:
- Ты помнишь, из-за чего мы не разговариваем?
- Нет, - улыбнулась я.
Он посмотрел на меня серьезно, губы даже не изогнулись в его привычную, насмешливую улыбку.
- Тогда давай больше так не делать. Это для меня слишком сложно – хранить столько всяких мыслей в себе, зная, что мне не с кем ими поделиться.
Он похлопал рукой по выжженной траве, как бы приглашая меня присесть рядом. На его зеленой шляпе сидела стрекоза, и казалось, будто она вся свита из тонких золотых нитей – ее тельце и хрупкие крылья переливались в лучах солнца. 


- Ты же знаешь, какой ты необычный человек? – улыбнулась я, присаживаясь рядом.
Он сделал вид, что не услышал, и продолжал смотреть на водную гладь.
- И все же. Дружбу едва ли можно объяснить простыми словами. Почему вдруг – ты? Почему с тобой так хорошо, а не с другими? Почему ты понимаешь меня так, будто побывал внутри моей головы? Почему мы говорим на одинаковых языках, хотя Вавилонскую башню строили вместе с остальными? Почему твои недостатки не отталкивают, а кажутся особенностями, без которых ты не был бы собой?  Почему мы можем молчать, и знать, о чем думает каждый из нас? Почему ты вникаешь в то, что я говорю? Ведь это никому не нужно. А тебе – нужно. Почему ты прощаешь меня за то, что я делаю? Почему ты не говоришь, что хватит мне рассказывать об одном и том же, ты только выслушиваешь в который раз – и я не вижу усталости или раздражения в твоих глазах. И ты готов говорить об этом миллионы раз, зная, что я не скажу ничего нового. Почему ты до сих пор здесь? Потому что я такая интересная? – я засмеялась и ответила на собственный вопрос: – Потому что ты такой необычный. И ты едва ли понимаешь, как ты важен, потому что я мало об этом говорю. Но вот сейчас – я скажу. Ты важен. Ты мой друг, и мне повезло, что ты здесь.
Он поднялся на ноги (стрекоза устремилась ввысь и пропала где-то в небе), подошел ко мне и наклонился, обнял меня, уткнулся лицом в плечо. Несколько секунд тишины и только шептала что-то листва. Он снова выпрямился, золотой свет солнца на его плечах, зеленая шляпа в заплатках, и спокойный взгляд зеленых глаз.


27. 06
Мы стояли у старого, покосившегося забора. Остатки облупившейся зеленой краски то и дело осыпались на землю, когда кто-то из нас прислонялся к нему. По другую сторону забора стоял когда-то жилой дом, сейчас превратившийся в заброшенную хибару. Его дырявая крыша была увита диким виноградом, разбитые окна оплела паутина, а двор размыл дождь, и по нему ползли толстые черные трещины.
Там, где должен был быть сад, разросся колючий, выгоревший под солнечными лучами бурьян. Казалось, будто время здесь застыло, и только сновавшие туда-сюда по двору птицы оживляли это место своим взволнованным щебетом.

   
Необычный человек облокотился на забор, достал из кармана трубку, осторожно набил ее, чиркнул спичкой, закурил и пустил вереницу полупрозрачных дымных колечек. Колечки опустились на колючий сорняк и растаяли.
- Много лет назад здесь жила одна женщина, прекрасная была соседка, - начал он свой рассказ. –У нее была два сына - близнецы - светловолосые и голубоглазые чертята. Оба обожали перевернуть что-нибудь в доме и обвинить в этом друг друга. Она часто рассказывала мне, как сложно было уследить за этими сорванцами, и сколько любимых ваз и чашек они уже превратили в мелкие осколки. Бывало и так, что мальчики совсем ее доводили, и она всерьез жалела, что у нее родилась двойня. «С одним мальчишкой», - говорила она, - «было бы во много раз спокойней».


Время шло. Мальчики окончили школу, нашли работу, съехали от мамы и завели собственные семьи. Наконец в доме стало тихо и спокойно, никто ничего не разбивал, не устраивал драк и скандалов. Но когда я указал ей на это, она только грустно улыбнулась, и со слезами на глазах сказала, что отдала бы все сокровища мира, чтобы ее сыновья снова стали беззаботными маленькими разбойниками и сейчас топали своими грязными пятками по полу, совсем как двадцать лет назад.


Тогда я посоветовал ей завести домашнее животное. «Отличное лекарство от одиночества», - сказал я. Через несколько дней в ее доме появился огромный рыжий кот с пушистым хвостом и длинными лапами. Соседка как будто бы повеселела, много играла с ним и даже разговаривала. Прошло несколько месяцев, и я наведался к ней в гости. Оказалось, что завести кота было не такой уж прекрасной идеей – по ночам он часто дрался с другими котами, и они своим воем мешали соседке спать. К тому же коту постоянно нужна была свежая рыба, а она продавалась только у одного рыбака, жившего далеко на ставке. С каждым днем она все больше уставала от свалившихся на нее дел, и я предложил ей отдать кота мне на попечение. Она с радостью согласилась, и на несколько месяцев в ее доме снова воцарились тишина и покой. Как-то раз я пригласил ее в гости, и мы, как всегда, разговорились о нашей жизни. Я узнал, как одиноко ей было без своего пушистого друга, и у нее совершенно не было сил, чтобы справиться с ордой мышей, которые завелись в подвале. К сожалению, я ничего не мог сделать – кот уже давно жил в чужом доме, и, похоже, совсем не хотел возвращаться обратно.


Тогда я посоветовал ей отвлечься от грустных мыслей с помощью какого-нибудь занятия, например, вырезания по дереву или вышивания. Однако она решила разбить в своем запущенном саду розарий. Тогда на этом месте, как и сейчас, рос сплошной бурьян. Она выполола все сорняки, но часто рассказывала мне, как сложно ей приходилось, и как тяжело было вырывать сорную траву под палящими лучами солнца. После, когда земля была вычищена и первые розы посажены, оказалось, что их нужно было поливать каждый день, независимо от того, было ли у нее на это время. Спустя долгое время розы, наконец, выросли, и старый, запущенный сад украсили десятки ярко-красных, хрупких бутонов. Но и на этом не закончились тяготы моей соседки: теперь кусты роз нужно было постоянно подвязывать и опрыскивать от вредителей, царапая кожу об острые шипы. Глядя на ее мучения, я решился предложить ей другое увлечение, которое бы не отнимало у нее столько сил, например, рисование или чтение. Рисование показалось ей прекрасной идеей, и вскоре на ее веранде появился большой мольберт. С веранды открывался чудесный вид на розарий, который пробивался алыми пятнами бутонов сквозь пожухлые зеленоватые травы, как звезды по ночам пробиваются сквозь тучи, сияя нам издали. Долгие месяцы она стояла на веранде перед мольбертом и рисовала свой розарий, снова и снова, в разных цветах и разном свете, днем и ночью, под дождем или палящим солнцем. Мне казалось, что она наконец нашла занятие себе по душе. Пока сменялся день за днем, холст за холстом, розы погибали, и после одной суровой зимы от них не осталось ничего, кроме пожухлых желтых листьев. Тогда она забросила свои краски и кисти, и с глубокой печалью в голосе сказала мне, как несправедливо, что ее прекрасный розарий погиб после стольких сил, которые она в него вложила.
- А что случилось потом? – с любопытством спросила я.
- А потом она ушла. Навсегда. А на месте ее когда-то прекрасных роз снова вырос бурьян.
Он пустил последнее колечко из дыма и вытряхнул трубку, постучав ей о забор.
- Самое главное – это не найти счастье, а удержать его. Запомни это.


05.07
Мы сидели в залитой солнечным светом гостиной, и пили холодный малиновый чай. Солнце выглядывало из-за рассыпавшихся на небе облаков и светило ему в глаза, а он улыбался, морща нос. Это был прекрасный послеполуденный час.
Я внимательно разглядывала маленькие чаинки у меня в кружке, напоминавшие тонувшие в водовороте корабли. Один-единственный вопрос не давал мне покоя почти с самого утра, но я никак не решалась его задать. Сегодня выдался такой чудесный день, и мне совсем не хотелось портить его грустными мыслями.


Прошло почти полчаса, но мне так и не удалось переключиться на что-нибудь другое. Я как будто бы услышала себя со стороны:
- Что будет, когда нам придется расстаться?
- Не придется, - спокойно ответил он.
- Но ты представь, вдруг однажды наши дороги разойдутся. Навсегда. Вот прям – навечно! И больше никогда мы друг друга не увидим. И больше никогда не посчитаем вместе звезды. Что тогда?
На его лице промелькнула привычная лисья улыбка.
- Тогда мы будем вспоминать все то, что вместе пережили. Моменты никуда не деваются, знаешь ли, они всегда здесь,- он постучал указательным пальцем по виску, – в нас. Наши дороги разойдутся, мы забудем, как смеялись и плакали вместе. Забудем имена друг друга. Но моменты, которые мы разделили пополам, прямо как этот кусок пирога, - он взмахнул чайной ложечкой на манер дирижера и указал на вишневый пирог на столе, - никуда не пропадут. Они останутся пережитыми. Наполненными нашими улыбками  и смехом. В этих моментах мы всегда будем вместе, а это значит, что нам никогда не придется расстаться.


09.07
Июльская ночь. Еще чувствовалось тепло нагретой горячим солнцем земли. Мы стояли в поле, вокруг нас, будто молчаливые стражи ночи, возвышались снопы сена, а над головой – широкое, чистое, звездное небо, фиолетовое, как слива.  Мы молча смотрели ему в глаза.


- Однажды я слышал, как ты плачешь, - вдруг ни с того, ни с сего сказал он. – Сначала тихо так, как будто шептала что-то. Я думал, что ты опять проговариваешь придуманные истории вслух. Но потом твой шепот стал как-то громче, превратился в плач, который так напугал меня, что я онемел. Я не мог пошевелить ни одним пальцем, просто лежал в соседней комнате и слушал твои всхлипы. Представлял, как стекают горячие слезы на подушку. Я хотел подняться с кровати, впрыгнуть в твою комнату, напугать тебя – и увидеть, как ты рассмеешься – потому что ты вовсе не плачешь! Ты специально так сделала, чтобы я пришел босиком по холодному полу, чтобы проверил, как ты там, заглянул в комнату. А ты бы смеялась. И вот, я решил напугать тебя. Встал, прокрался на цыпочках к двери. Открыл ее, и тихонько зашел в комнату. У меня почему-то не вышло крикнуть «БУ!». Я просто стоял и смотрел, как ты плачешь, свернувшись калачиком и бездумно глядя в стену. И я ничего не мог сделать. Вообще. Я осторожно развернулся, вышел в гостиную, потом во двор, и попросил Луну сиять чуть-чуть слабее – чтобы ты поскорее успокоилась и уснула. И еще я сбегал в лес и собрал парочку приятных снов, и тихо запустил их тебе в комнату. Это действительно всё, что я мог сделать.  Я был очень рад, когда те страшные сдавленные всхлипы прекратились. Как будто бы маленький звереныш потерялся и искал свою маму,– он вдруг передернул плечами, будто от холода. – Никогда больше так не делай, ладно?
- Ладно, - не задумываясь, ответила я.
- Обещаешь?
В небе сверкнула упавшая звезда. Прячась в траве и листьях, не сводя с нас своих кошачьих глаз, молчала ночь.


10. 07
- Пожалуйста, пошли со мной! Вдвоем мы быстрее ее найдем! – упрашивал он чуть ли не на коленях.
Я по-прежнему отказывалась, не решаясь даже представить, как страшно будет стоять в огромной темной комнате с одним огарком свечи в руках.
- Ну пожааааалуйста! –глядя на меня опечаленными детскими глазами, умолял он.
- Как ты умудрился оставить ее там? Ты же сам говорил, что не заходил туда уже лет десять!
- Мне нужна была одна книжка! Это случайно получилось!


Мы еще долго препирались насчет его рассеянности и моей пугливости, но, в конце концов, я решилась. В его глазах загорелся уже знакомый мне энтузиазм. Он принес два старых огарка свечи, захватил коробку спичек, покопался ржавым ключом в замочной скважине, и дверь наконец открылась, пискляво скрипнув.
Несколько дней назад он полез в старую домашнюю библиотеку, пристроенную к его дому еще его прадедом, чтобы найти какую-то неожиданно понадобившуюся ему книжку. В библиотеке уже давно не горела ни одна лампочка, а книги покрылись толстым слоем пыли и паутины. Он провел там два часа, умудрился уронить на старые бумаги свечку, и удивительным образом не устроил пожар, потушив загоревшиеся бумаги своей шляпой. Наконец, он вышел с нужной книгой под мышкой, весь пыльный и грязный, но невероятно счастливый. И только вечером, перерыв каждый старый сундук и заглянув под каждое кресло, он трагично признался в том, что забыл в библиотеке свою любимую шляпу.
И теперь он просил меня помочь ее найти.


В моей жизни не так много вещей, сталкиваясь с которыми,  у меня немеют руки, а ноги подкашиваются, но темнота – одна из них. Сколько бы тебе ни было лет, ты всегда смутно подозреваешь, что в темноте таится что-то, против чего ты ничего не сможешь сделать. И от этого она пугает еще больше – никогда не знаешь, с чем тебе придется столкнуться, погрузившись в нее.


- Когда мы вместе, темноты бояться не нужно, - твердил он, открывая пахнущую сыростью дверь.
В библиотеке стояла абсолютная, непроглядная, обволакивающая тьма. Огонек свечи дрожал в моих онемевших руках. Дверь захлопнулась, оглушив нас лязгом закрывшегося замка.
- Я полезу на второй этаж, а ты поищи здесь, - сказал он мне, и быстрее, чем я успела возразить, исчез в темноте лестницы.


Первые десять минут я просто стояла на одном месте, закрыв глаза и судорожно сжимая в руках старую кофейную чашку, служившую подсвечником. Мне казалось, что стоит только вглядеться, и силуэты замелькают во тьме, тени начнут прыгать по книжным полкам и потолку, подбираясь все ближе. Со второго этажа раздался глухой стук, и я, вздрогнув, открыла глаза. Темнота окружила меня, но в ней ничего не шевелилось.
Я осторожно сделала шаг, еще один. Тени сдвинулись вместе со мной, и это привело меня в ужас. Однако через несколько минут постоянно сменяющиеся черные узоры на полках и стенах перестали вселять в меня страх, и я наконец достаточно осмелела, чтобы начать искать шляпу, внимательно проглядывая каждую полку в неровном свете огарка.
Сотни книг! Покрытые пылью и изящной паутиной, они толпились на старых деревянных полках, и буквы на корешках слабо мерцали, когда на них падал свет. Здесь были книги на разных языках, на некоторых были начертаны руны или иероглифы, некоторые были такие толстые, будто они состояли из нескольких томов сразу. Обложки в основном казались серыми или черными, несколько книг были белоснежными, а одна и вовсе переливалась в темноте. Однако стоило поближе поднести свечу, и ее обложка принимала скучный болотно-зеленый цвет.
Страх перед темнотой постепенно отступал, и я даже залюбовалась танцем теней, которые отбрасывал уже наполовину прогоревший огарок. Здесь не было никого, кроме меня и книг, хранивших в себе жизни их авторов. Всё, что они видели, всё, во что они верили, было рядом, вся их жизнь – на старых страницах. Человек – это просто те мысли, что он думает день изо дня. Некоторые любят делиться своими мыслями с помощью бумаги, возможно, чтобы найти того, кто согласится с ними, и окончит их одиночество.
Я обошла весь первый этаж, но шляпы нигде не было. Полки уходили далеко вверх, тысячи книг, копившихся здесь годами, пропадали где-то во мраке.


Тогда я села на первую ступеньку лестницы и стала ждать. Огарок свечи скоро догорел, оставив меня в полной темноте. Но страх больше не вернулся. Некоторые названия на корешках книг слабо светились, как уставшие светлячки, и я бездумно перечитывала их снова и снова.
Через десять минут, а может, через час, послышался счастливый возглас и быстрый топот. Необычный человек поспешно спускался по лестнице, и остановился, только увидев меня на первой ступеньке.
- Нашел! Нашел! – повторял он радостно, махая руками. В левой руке он держал шляпу, в правой – импровизированный подсвечник из чашки.
- Ты так подожжешь библиотеку во второй раз, - заметила я, и мы оба улыбнулись, как будто бы облегченно.
***
Дверь снова закрылась за нами с громким лязгом, но в этот раз мы стояли по другую ее сторону, в гостиной, погружавшейся в свет вечернего солнца.
- И как ты умудрился ее там забыть?
По его лицу пробежала виноватая тень, но потом он громко хихикнул.
- Ничего я ее не забывал, - он с любовью погладил свою залатанную шляпу. – Я хотел, чтобы ты перестала бояться темноты, а чтобы перестать бояться, нужно залезть в самую ее гущу. В темноте ведь совсем ничего нет, пусто, ни привидений, ни чудовищ. И твои страхи такие же пустые, как темнота, нужно только вглядеться в них хорошенько, - он улыбался, но в его голосе все еще сквозила вина.
Иногда я думаю, что он гораздо старше, чем кажется.


13. 07
Наконец, мы сдвинули стол так, что он перестал шататься на подсыревшей от дождя земле и утонул в ней своими старыми ножками. Мы принесли чашки и чайник, тарелку со сладостями и блюдца.
Высоко в небесах сияла полная луна.
Он вытянул ноги под стол, и, хрустя печеньем, довольно сказал:
-Я же говорил, что это хорошая идея! А ты сомневалась.
Я засмеялась и покачала головой, как будто укоряя его:
-Чаепитие обычно устраивают вечером, через несколько часов после обеда, а не в полвторого ночи.
-Нам закон не писан! У нас обеды с утра, а чаепитие ночью. Главное забыть о слове «обычно», и все встанет на свои места.


Луна плескалась в бордовом чае, золотистая каемка на чашках бледно сияла в темноте, отражая лунный свет. То и дело набегал холодный ветерок, заставлял нас ежиться, и снова прятался среди деревьев.
Мы слушали далекое пение какой-то ночной птицы и маленькими глотками отпивали обжигающий чай. Было холодно, луна всходила выше и всё вокруг – стол, чашки  и чайник, зеленая шляпа, его лицо, листва на деревьях, сетчатый забор – покрылось серебристой пыльцой. Казалось, будто мир вдруг остановил свой ход, и мы случайно замерли вместе с ним, здесь, посреди этой холодной июльской ночи. Никто из нас не проронил ни слова, пока ночь минутами истекала сквозь щели на коре деревьев, сквозь долитый в чашки чай и клубившиеся в голове мысли. Все вокруг погрузилось в сладкий, спокойный сон, и только мы вдвоем бодрствовали в этом царстве тишины.


Он осторожно поставил чашку обратно на стол, снял свою шляпу и положил себе на колени. Ветер взъерошил его рыжие волосы, сильно отросшие за лето. Он облокотился на стол, поймал мой взгляд, улыбнулся, и прошептал:
- Чувствуешь?
Я удивленно моргнула, не понимая, о чем он говорит. Мир оставался все таким же безмолвным, и только птичья трель из фруктового сада мягко скользила над чужими дворами к нашему столу.
- Чувствую что?
-Счастье, дурочка! Счастье заглянуло к нам на чаепитие! Только не спугни.


Он откинулся обратно на спинку стула, закрыл глаза и склонил голову на бок, будто засыпая. В тишине ночи еще долго раздавалась одинокая песня неизвестной мне птицы, а листва над нашими головами шелестела, будто холодный морской прибой. Недалеко от яблочного дерева, скрестив ноги по-турецки, сидело счастье, и улыбалось мне разноцветными глазами. Приложив указательный палец к губам, оно поднялось с земли, сверкнув разноцветной звездной тогой, и растворилось в темноте.
Сейчас оно стояло позади молодых родителей, склонившихся над кроваткой своего ребенка. А в следующий миг уже сидело рядом с четырнадцатилетней девочкой, которая шепотом болтала по телефону со своим парнем, боясь, как бы ее не услышали родители. Вот оно перескочило в другой дом, где малоизвестный художник последний раз взмахнул кистью над своей картиной, которую он создавал больше десяти лет.


Через несколько минут оно сидело рядом с древней старушкой, перебиравшей письма от ее внуков. Ехало с компанией друзей в небольшом фургончике, из которого гремела над пустым шоссе музыка. Тихо прошло на цыпочках через спальню молодоженов. Вместе с одиноким путешественником смотрело на уснувший город с высокой горы. Кружилось вокруг целовавшейся пары в аэропорту. Стояло в тамбуре рядом с курившим мужчиной, который возвращался домой из долгой командировки. Улыбалось молодой маме, державшей на руках только появившегося на свет сына.


Пряталось позади кресла пилота, удачно посадившего неисправный самолет. Улыбнулось молодому врачу, который провел свою первую операцию. Обняло мальчика, глядевшего в звездное небо через папин телескоп. Слушало блюз со старым продавцом граммпластинок в его маленьком магазине.
Счастье было везде, и нигде. В словах и мыслях. В желаниях и действиях. В слезах и смехе.   
Счастье легко провело рукой по моей щеке, пока я допивала остывший чай.
- Ты спишь? – тихонько спросила я необычного человека.
Птица во фруктовом саду продолжала петь, прячась в темноте. Позади меня прошелестела трава – счастье устремилось в другие города, в другие страны, в другие сердца. 
 

16. 07
Стараясь как можно тише открыть дверь, я юркнула в дом, приглаживая рукава, чтобы они закрыли глубокие порезы на руках. В гостиной было темно, только слабо отражал лунный свет старый абажур. Стоило мне прокрасться к своей двери, как скрипнули петли соседней – он вышел из своей комнаты: привычная хитрая улыбка на лице и залатанная шляпа на макушке. И слегка сияющие в темноте глаза.
-Нашла?
Я отрицательно покачала головой, пробормотала что-то про усталость, и уже было хотела открыть дверь, как вдруг он шагнул ближе и положил руку мне на плечо:
- Что-то не так.
Это было утверждение. Я со вздохом потянулась к выключателю, и в комнате загорелся свет.
Он охнул, потом громко фыркнул.
- Это где же ты так… А!
Он рассмеялся.
-Ну ты даешь! Ты хоть себя видела? – он продолжал мягко улыбаться, пока я стояла перед зеркалом и рассматривала свое лицо. Десятки кровавых царапин и ссадин, подбородок запачкан землей (я споткнулась о корень), на правой щеке длинный красный след (меня хлестнула ветка), волосы всклокочены, тут и там торчат запутавшиеся в них листья и колючки.
Я пожала плечами и закатала рукава. Необычный человек перестал улыбаться.
- Вижу, лицо твое еще не слишком пострадало.


Он решительно взял меня под руку и повел на кухню, усадил на стул, а сам принялся копаться в аптечке, что-то недовольно бормоча под нос.
Каждая, даже самая крохотная царапинка болела так, будто вместо нее на коже был огромный порез. Я сжала зубы, пытаясь не показывать, насколько мне больно. Мне не хотелось, чтобы он увидел, какая я слабая.
Он наконец прекратил рыться в ящичке с лекарствами, смочил ватку в спирте и принялся обрабатывать ранки, сначала на правой руке, потом на левой.
- Больно же! – возмущённо вскрикнула я и отдернула руку.
- А кто тебе виноват! Видела же, куда шла! – он схватил меня за руку, и продолжил водить по ней ваткой. В его голосе проскользнула легкая нотка раздражения. – Если бы ты предупредила меня, все бы обошлось. Но нет! Ты никогда ни о чем не рассказываешь, никогда не говоришь о своих планах, боясь показаться глупой или наивной. Только кажешься ты глупой уже после, когда мне приходится что-то делать со всеми твоими ушибами, синяками и ссадинами!


Он вдруг отпустил мою руку и вздохнул.
-Ты не подумай. Я не считаю, что ты глупая, - он посмотрел мне в глаза, серьезный, как никогда, - но было бы лучше, если бы ты предупреждала, что собираешься пуститься в какое-то опасное путешествие. Я бы помог, подсказал, посоветовал, и, глядишь, царапин было бы не так много.
Он снова опустил взгляд и продолжил протирать мои руки.
-Не нужно сдерживаться, если тебе больно, - спустя несколько минут добавил он. – Не надо делать вид, что все в порядке. Не надо.
Следующие полчаса на кухне стояла тишина, прерываемая только моими «Ай!», «Ой!», и «Больно!». Необычный человек больше не улыбался, и только неодобрительно качал головой.
- Знаешь, что обиднее всего? – спросила я, когда он взялся протирать царапины на моем лице. Его зеленые глаза слабо сияли в свете лампы. – Я так верила, что это что-то особенное, что-то важное, что-то, что изменит мою жизнь. А на деле вот что я получила – боль по всему телу и странное чувство, будто меня обманули.
Он еще раз покачал головой.
-Так ли оно тебе было нужно? Если честно?
Я виновато улыбнулась, и ответила тихо, надеясь, что он не услышит:
-Мне было интересно.
Он ухмыльнулся.
- То есть все твои содранные о камни локти и коленки, спутанные волосы и ссадины на лице и руках – все ради собственного интереса?
Я медленно кивнула, не совсем понимая, злится ли он или нет.
- А чего же ты возмущаешься тогда, что больно? Ты же видела, куда идешь. Знала, что будет больно. И все равно полезла. Вот терпи теперь, пока не заживет. В следующий раз хорошо подумай, прежде чем продираться через такие заросли. Оно ведь даже того не стоило? – он посмотрел мне в глаза, не моргая. Я отвела взгляд.
- Не стоило, конечно. Бриллианты, которые там были, оказались обычным стеклом. И рассыпались, как только я до них дотронулась. А сундучок, в котором они лежали, превратился в гнилую корягу.


Он принялся вытаскивать из моих волос колючки, неодобрительно цокая языком. Это было даже больнее, чем обрабатывать царапины. Я то и дело хваталась за голову, когда он не рассчитывал силы и дергал особенно сильно. Он извинялся каждый раз, что-то шептал про себя, и боль становилась меньше.
Лишь спустя несколько часов он вытащил последнюю колючку, облегченно вздохнул и легко взъерошил мои волосы:
- Я здесь как раз для того, чтобы тебе не было больно. Для чего еще нужны друзья?
- Для того, чтобы ругаться на меня, когда я сделаю что-то глупое и причиню себе боль?
Он засмеялся.
- Я же не серьезно ругаюсь. Что бы ты ни делала, я все равно здесь, рядом, только позови.
Он поднялся со стула.
-Ну, спокойной ночи, - выключил в гостиной свет и ушел в свою комнату.
В окне напротив висела на невидимой ниточке луна. Где-то в саду пели свою ночную песню цикады.
Далеко в лесу, в конце извилистой тропинки, заросшей колючими кустами и непроходимыми зарослями,  поджидали нового путника стеклянные бусинки, и, обратившись в бриллианты, манили его своим фальшивым сиянием.


27. 07
Наверное, это был самый ленивый полдень за все лето. Я сидела в кресле, скрестив по-турецки ноги, и разглядывала потрескавшийся потолок. В моей голове не было абсолютно никаких мыслей, будто бы все они разом договорились сбежать, оставив после себя пресную пустоту. Необычный человек лежал на старой скособоченной софе, раскинув руки и ноги в стороны и прикрыв шляпой глаза. Крохотный луч на серебрившихся занавесках едва заметно полз к подоконнику. Где-то на крыше раздавалось застенчивое пение птиц. Двор то и дело погружался в тень, пока солнце пряталось за очередное облако, но вскоре все снова окрашивалось в выгоревший желтый цвет.


-Представь, - после нескольких часов молчания протянула я медленно, - если бы мы жили в огромном замке. Вместо бабушкиной люстры – огромный, роскошный шандельер. Вместо софы, на которой ты спишь – кровать из дубового дерева с бордовым балдахином. Вместо моего обглоданного молью кресла – здоровенный стул с ножками в виде когтистых львиных лап. В ванной - зеркало в человеческий рост. Кухня размером с весь твой дом. Никаких скрипящих половиц и перегорающих лампочек. Искусно вытканный персидский ковер, на который ступишь – и кажется, будто идешь по мягкой траве. Гигантский  стол человек на пятьдесят, протянувшийся в обеденной зале, которую трудно охватить взглядом.
Он убрал шляпу с лица и повернулся ко мне. В его глазах блеснуло удивление, и крохотное, едва заметное разочарование. Он помолчал, видимо, представляя себе все богатства, которые я описала.


- Было бы здорово, наверное, - наконец сказал он, растягивая слова, будто бы сомневаясь. – Но знаешь, мне и так все нравится. И скрипящие половицы, и покосившиеся стулья, и тарелки с отколотыми краями, и занавеска из старых ленточек во дворе – не шелк, конечно, но зато я ее своими руками сделал, - он задумчиво оглядел комнату, будто бы прицениваясь. – Разве не в этом суть? Все эти вещи такие родные. Помнишь, как разбилась ваза с нарисованными на ней тюльпанами, которая стояла вот на этой полке? Без нее уже не так. А поставь ты сюда хоть китайский фарфор – все равно полка останется пустой, потому что той самой вазы, моей любимой, уже нет.


Он еще немного помолчал, как будто усердно обдумывая что-то.
- Я думаю, вещи с историей куда интереснее всех этих хрустальных побрякушек, ведь у новых вещей никакой истории нет. Они красивые, но мертвые. А какой смысл в красоте, если за ней ничего не стоит?
Я улыбнулась, услышав легкое недоумение в его голосе.
- А я тебе так скажу, - в моей голове вдруг закопошились мысли, одна за другой, и я продолжала уже куда живее, - когда я с другом, мне все равно, в пятиэтажном мы замке или в подсобной каморке; в роскошном лимузине или в метро. Главное, что с тобой.
Он посмотрел мне в глаза, лег обратно на софу, не забыв прикрыть глаза залатанной шляпой, и, не проронив больше ни слова, еще долго широко улыбался.

 
10. 08
Вечером, когда солнце уже опустилось за горизонт, мы решили подняться на небольшой холм, скромно возвышавшийся над деревней. Небо над нами разлилось светло-фиолетовой волной, чей цвет перетекал сначала в лиловый, а после в бежевый. Далеко вверху мигали огни самолета.
Мы лежали на холодной земле, подложив под головы рюкзаки, он грыз травинку, направив свой взгляд в небо, я тоже изучала пока свободный от звезд небосвод. Вдруг мне  в голову пришла мысль:


- Представляешь, однажды нас здесь больше не будет.  Когда-нибудь закончится всё: и сказки, и поедание пирогов, и сон на мху, и песни птиц. Когда-нибудь для нас с тобой закончится всё. И никогда не повторится. Что же тогда будет?
Он молчал, продолжая вертеть в зубах травинку.
- Тебе что, совсем не страшно?
Он молчал.


Я  в ожидании повернулась к нему, но он не сказал ни слова, и только продолжал смотреть в небо, будто ничего не слышал. Я легла обратно на спину, подложив руки под голову, и молча рассматривала первую звезду, блиставшую на бежевом холсте высоко вверху. Я твердо решила для себя, что больше никогда ни о чем не буду его спрашивать.
Минута за минутой поспешно пробегали мимо. В листьях шелестели крыльями птицы, переговариваясь друг с другом. Где-то далеко внизу, на проселочной дороге, тарахтел трактор. Что-то шептал ветер, бродя среди стволов. Тихо пели сверчки. Вдалеке над нами, в иссиня-черном небе, гудел моторами самолет. В траве жужжал сердитый жук. Далеко на ставке квакали лягушки.


-Вот что будет, когда мы умрем, - спустя полчаса тишины сказал он. – Птицы еще будут петь, а самолет опять полетит в дальние страны.
И после небольшой паузы добавил:
-Мне не страшно. Совсем.
В небе одна за другой появлялись бледные звезды.


16. 08
Дождь не прекращался весь день, в небе то и дело полыхали молнии, освещая комнату белыми вспышками. Мы сидели у окна и потягивали горячий малиновый чай, пар от которого вытягивался вверх тонким стройным силуэтом и испарялся в темноте комнаты.


- Лето уходит. Видишь, прощается с нами, слезы льет, - грустно вздохнув, заметил необычный человек. – В конце августа я только и делаю, что мысленно возвращаюсь ко всему прекрасному, что со мной случилось этим летом: вспоминаю наши пикники и походы в лес, вспоминаю, как ловили рыбу вместе, как лазили на чердак. Или как катались на велосипедах, собирали вместе абрикосы.


Я улыбнулась, сняла шляпу с его головы и взъерошила его непослушные рыжие волосы.
-Не переживай. Помнишь, как ты говорил, что мы никогда на самом деле не расстаемся? Никогда и ни с кем. Не взаправду, это нам только так кажется. В каком-то моменте в этой огромной вселенной мы с тобой снова сидим на берегу озера, и на календаре снова первый день лета.
Он хмуро кивнул.
- Но еще в этой огромной вселенной уже настал тот момент, когда мы увиделись в последний раз.
- Да, - согласно кивнула я, - да, все рано или поздно заканчивается. Так уж случается в этом мире, и мы с тобой ничего не сможем с этим сделать. Ничего вечного нет. Да и было бы это правильно? Скажи честно, ты бы хотел, чтобы лето было вечным?
Он задумчиво почесал затылок. За окном грохнуло, будто кто-то выстрелил из гигантской пушки. Дождь припустил сильнее.
- Нет, не хотел бы. Тогда бы это все стало пресным и скучным, если бы у него не было конца. И как можно ценить лето, не пережив зимы? Тогда его не с чем было бы сравнить. И оно потеряло бы весь свой смысл. Бесконечные фруктовые пироги и варенье? Купание в озере каждую неделю? И даже по абрикосам не соскучишься?
- Вот видишь, - киваю я, снова переводя взгляд на окно. – Так и с нами. Если бы мы весь год жили так, как этим летом, было бы оно чем-то волшебным? Мы быстро привыкаем к волшебству, перестаем замечать и ценить его. И оно уходит, молча, не подавая знаков. А ты потом оглядываешься вокруг, и не можешь понять, куда оно подевалось? А все потому, что волшебство не может длиться вечно, если о нем не заботиться.


Мы одновременно вздохнули. Он потер переносицу и сказал:
- Знаешь, наверное, тебе будет неприятно, что я сейчас скажу. Но все-таки это хорошо, что рано или поздно тебе придется уйти. Пусть даже на несколько дней. Или на целый год. Главное, что я успею соскучиться, и мне снова будет не хватать твоих разбросанных повсюду блокнотов и книг, и мне некого будет ругать за запачканную шоколадом скатерть (ты же знаешь, что я только понарошку ругаюсь). И когда ты уйдешь, я пойму, по-настоящему пойму, в чем заключалась радость этого лета. Если бы тебе не пришлось уйти, я бы никогда не понял, как я был счастлив.


Дождь заботливым ладонями гладил крышу, и казалось, будто он шепчет что-то в дымоход, пытаясь присоединиться к нашему разговору.
- Конечно, мне будет грустно, когда придется уходить, - кивнула я. - Но если вдруг мне не удастся вернуться на следующее лето, я все равно буду счастлива, зная, что ты по-прежнему катаешься на велосипеде через поле или ловишь ящериц. Я буду счастлива независимо от того, будешь ли ты вспоминать обо мне или нет. Я счастлива просто оттого, что мы здесь и сейчас, пьем чай и слушаем дождь – и ничего в мире больше на самом деле не происходит. Мы говорим, и в нашем мире птицы замолкают, а молнии кажутся не такими уж ослепляющими. Мы говорим, и это все, что нам сейчас нужно. И через много-много лет, когда все наши разговоры сотрутся из памяти, когда мы забудем все наши секреты и тайны, я все равно буду счастлива, потому что это было. Был сегодняшний день, и был вчерашний, когда ты разбил чашку. Был туманный понедельник на прошлой неделе. Был июль, полный жаркого солнца и холодного компота. Были твои рассказы и мои толкования твоих снов. Это совсем как с твоим любимым вишневым пирогом: когда он заканчивается, ты все равно помнишь, каким чудесным он был на вкус.


Грозные темно-синие тучи повернули свой конвой куда-то на запад. Над верхушками деревьев  показалась парочка слабых лучей: на небеса выползало из своего укрытия осторожное солнце.
Он грустно улыбался, но грусть эта была светлой, и его глаза  мягко сияли в темноте:


- Знаешь, что важного я понял за свою жизнь? Твое счастье не должно ни от кого зависеть – в противном случае, ты никогда не будешь счастлив. Никто не сделает счастливым меня, если я не найду счастья в самом себе! Оно ведь всегда лежит на самом видном месте, просто мы притворяемся слепыми. Люди так часто говорят, что счастье легко не дается, что его нужно искать, перевернуть каждый камень, пошарить в каждом колодце. А оно лежит на верхней полке, за старой коробкой из-под печенья, что когда-то привезла тебе из дальних стран двоюродная тетушка. Но никто в это не верит, и никто его там не ищет. Скитаются по всему свету, ничего не находят, и только в старости, случайно перебирая хлам на полках, вдруг натыкаются на него. Всю жизнь тратят на поиски, а ведь оно было прямо перед глазами всё это время. И мы с тобой так же – ищем счастье, находим, и снова теряем. И так долго еще будет, пока, наконец, не перестанем обращать внимания на всякие мелочи, и только тогда счастье поймет, что нам можно доверять. И только тогда останется с нами навсегда.


За окном тучи развеивались, уступая дорогу светло-голубому небу. В наших глазах отразился яркий луч золотого солнца, прорезавший иссиня-черные облака. Крохотные капли, переливавшиеся на стекле, были единственным напоминанием о недавней грозе.


22. 08
Мы сидели на крыльце, и пили горячее какао. Вечер был холодный, далеко в горах уже начинал клубиться туман. Над пустой проселочной дорогой низко летали ласточки, предсказывая дождь. На горизонте собиралась огромная фиолетовая туча, по приближению вечера все больше сливавшаяся с индиговым небом.


- С каждым днем у нас все меньше и меньше дней для чего-то нового, - сделав маленький глоток какао, заметил он. – С каждым днем мы все ближе к концу нашего лета, с каждым днем у нас все меньше времени для осуществления желаний, казавшихся такими важными, - он вдруг с шумом втянул носом воздух.- Осень уже здесь. Пока прячется в лесах, играет с туманами, притворяется, будто у лета еще полно времени. Но назад уже не повернешь – наше лето подходит к концу, наше лето собирает свою дорожную котомку и в последний раз обходит на прощание окрестности.


Я ничего не ответила, только продолжала смотреть на пикирующих ласточек, осторожно отпивая какао из своей кружки и чувствуя, как оно обжигает язык. Как жаль, что нельзя продлить этот вечер на несколько часов – и просто сидеть бок о бок с другом, говорить о глупых или серьезных вещах, смеяться вместе, а потом замолкать, наблюдая за несущимся далеко впереди поездом, и слушать грохот колес о рельсы. С каждой секундой мы приближались к концу таких долгих и прекрасных каникул, и никто из нас не знал, чего ждать впереди. Все, что у нас было на данный момент – это дом, деревянное крыльцо, пустая проселочная дорога и погружающееся в темноту небо.


- Ты знаешь, я так странно себя чувствую сейчас, - сказал он тихо. – Часть меня невероятно счастлива оттого, что мы сидим именно здесь, и в эту минуту мир  так прекрасен –  эти птицы, туча далеко в небе, укрытые туманом горы, все так чудесно и необыкновенно красиво! А другая часть, наоборот, погружена в глубокую печаль – ведь всё это совсем скоро закончится, и никогда больше не повторится. Это лето навсегда уйдет в прошлое, и как бы мы ни хотели, мы не сможем прожить его заново. Все крохотные моменты, все, что услышали наши уши, увидели наши глаза, все останется только в нашей памяти, а память, к сожалению, ох как недолговечна. И, может быть, однажды в нашей жизни настанет тот момент, когда мы навсегда забудем об этом лете, - он снял шляпу и грустно опустил голову. Лучи заходящего солнца слились с его рыжими волосами, окрасив их в огненный цвет.


Я обняла его за плечи.
- Может быть, однажды нам предстоит грандиозная осень. А может быть, мы не увидимся в ближайшие десять лет. Скажи, смогут ли эти десять лет хоть как-то повлиять на нашу дружбу, если позади нас столько всего, что мы пережили вместе? Люди ошибаются, думая, что дружба блекнет с годами. Все дело в том, что никто не хочет уделять дружбе внимание, но никто не хочет и в этом признаваться – и потому все винят время, повторяют из раза в раз, что все в порядке, что люди меняются, что дружба не может длиться вечно. Но ведь дружба – это одна из форм любви. Иногда люди не перестают любить даже умерших, так как можно перестать любить живого, того, с кем тебя столько связывает? Не время нужно винить, а людей, которые не находят в себе сил, чтобы любить. Самое главное – это не найти счастье, а удержать его.


Он повернулся ко мне, его глаза блеснули в ярко-красном свете заката. На его лице появилась привычная лисья улыбка, только сейчас она была немного грустнее. Он провел рукой по волосам, и начал свой рассказ:
- Как-то раз меня занесло в крохотный городок, который как будто бы само время огородило от современности. На узких, мощеных булыжником улицах не было видно ни одного автомобиля, люди или ходили пешком или ездили на лошадях. Каждый домик будто сошел с картин девятнадцатого века. Здесь не было ни одного супермаркета, ни одного фаст-фуда – люди закупались на рынках и в маленьких лавках. В этом городе была одна-единственная крохотная площадь, центральная, где жители собирались каждое воскресенье, чтобы выпить кофе и обсудить, что нового с ними произошло за последнюю неделю.
Я поселился на втором этаже маленького домика, выходившего окнами на старый канал – на первом этаже была булочная, и каждое утро в моей комнате стоял запах свежеиспеченного хлеба. Я любил бродить по тихим, спокойным улочкам, улыбаться прохожим, стоять на мосту и раскуривать трубку, глядя на свое отражение в зеркальной воде. В городе был небольшой парк, в сиреневой роще которого пряталась местная библиотека.  Я часто захаживал туда и перебирал древние, едва ли не рассыпавшиеся в прах от моего прикосновения книги. И сколько нового о мире я узнал из этих книг! Не думаю, что местные жители догадывались, какие сокровища хранились в этой старой библиотеке. Одна книга  – «О мире вымышленном и настоящем» - поразила меня больше всего. В ней говорилось об истине, но она не была одной на протяжении всей книги - их были сотни, десятки, тысячи, и все они были разнообразные, противоречили друг другу или соглашались друг с другом, казались смехотворными или наоборот, заслуживали внимания. Каждый вечер я засиживался в библиотеке допоздна, разбирая стершиеся буквы, и пытался запомнить каждое слово, каждое предложение, вычитанное мной. Это был древний фолиант, в котором своими наблюдениями делились греческие философы и французские менестрели, цари и пажи, монахи и еретики, принцессы и прачки, словом, люди из разных сословий, разных стран и разных веков. Чем больше я в нее погружался, тем таинственней, непостижимей казался мир, ведь столько тысяч людей нашли свою истину и поделились ей – и ни с одной из них я не мог до конца согласиться.


Одним вечером я, как и всегда, устроился с этим фолиантом в огромном читальном зале. Вокруг не было ни души – местные жители мало интересовались этой библиотекой, и она зачастую пустовала. Шорох страниц казался необычайно громким из-за стоявшей вокруг мертвой тишины. Вдруг рядом со мной раздался голос:
«Прекрасный выбор».
Я вздрогнул и поднял глаза. Возле моего кресла стоял мужчина в светло-сером костюме. Он был полноват, у него были густые черные волосы, хотя на лоб уже наползала лысина. Он улыбался мне, его слезившиеся голубые глаза выражали одобрение и уважение.
«Вы о книге?»
Он присел на краешек соседнего кресла.
«Конечно. «О мире вымышленном и настоящем» - шедевр, и я рад, что нашелся еще один его почитатель.»


Мы представились.
«Как Вы, наверное, заметили, люди нечасто сюда заходят», - сказал он, и обвел рукой читальный зал. – «Здесь слишком много старых, ветхих книг, которые никого не интересуют, и в которые, честно говоря, едва ли заложен какой-то смысл. Но с этой книгой, - он кивнул в сторону фолианта, - совсем другая история. Все, что следует  знать о мире, под одной обложкой. Каким же гением был тот человек, что задумал ее составить»,- он улыбнулся. 
Мне сразу понравился этот мужчина. Говорил он медленно, но громко, как будто бы специально делая слишком большие паузы между словами. В его движениях было что-то могущественное, царственное, и я сразу понял, что он достоин большого уважения.
Мы долго говорили, и в тишине читального зала глухое эхо повторяло наши голоса. В конце концов, пришло время закрытия библиотеки, и тогда он предложил назначить встречу, чтобы как следует обсудить «О мире вымышленном и настоящем». Мы договорились прогуляться по набережной следующим вечером.


Я был в восторге. Не прошло и нескольких дней после моего приезда, а у меня уже появился знакомый! Да еще и такой умный и начитанный. Я с нетерпением ждал встречи.
Городок этот располагался на берегу узкого залива, скрытого от моря черно-зелеными фьордами. Деревянная набережная проходила вдоль правого берега залива, растянувшись на несколько десятков километров. По другую ее сторону лежала мощеная улица, тихая, и чаще всего безлюдная. Весь городок казался глубоко уснувшим и забывшим о том, что время неспособно стоять на месте.


Вечер выдался холодный, мы оба надели длинные черные накидки, опасаясь холодного ветра, дувшего с моря. У него на голове был старомодный черный цилиндр, блестевший полями в свете фонарей. На мне же, как и всегда, была моя зеленая шляпа.
Мы много говорили о книге и людях, чьи истины были там записаны. Автор книги нигде не указывался, и хотя мой новый знакомый перечитал достаточно древних фолиантов в поисках его имени, он так и не смог его найти. Но нас не так сильно волновал автор, как содержание книги. Мой знакомый всю жизнь провел в поисках истины, пытаясь понять жизнь и мир, их загадки, пытаясь ответить на вопросы, на которые сотни раз отвечали до этого, но неубедительно и недостоверно.


« «О мире вымышленном и настоящем» стала для меня своего рода Библией», - рассказывал он. «Я просиживал долгие часы, изучая ее, изучая персоналии, которые там упоминались. Я хотел понять, почему именно эти, а не другие истины автор внес в книгу. Долгое время я даже раздумывал над тем, чтобы тайком вынести книгу из библиотеки и оставить ее у себя дома, но совесть и какое-то странное предчувствие не позволили мне этого сделать. Теперь же я понимаю, почему мир был против моей задумки», - он улыбнулся мне и уважительно склонил голову в мою сторону.


Мы приводили свои любимые цитаты и изречения из этой книги. Например, поваренок из замка одного французского короля сказал так: «Самое главное для счастливой жизни - это горячий ужин и сухая соломенная подстилка». Мне эта фраза очень понравилась. Мой знакомый процитировал то ли владельца пивной, то ли священника (сам он не смог вспомнить, кто именно это сказал): «Чем горше человеческая жизнь, тем больше идет ко мне людей».


Я не слишком понимал, почему книга называется «О мире вымышленном и настоящем», и причем здесь вымышленный мир. Мое предположение было таким: возможно, автор считал, что некоторые истины были настолько неправдоподобны или иллюзорны, будто их авторы жили в выдуманном мире. Мой знакомый с интересом выслушал эту теорию, а потом озвучил свою:
«Видите ли, в сущности, каждый из нас живет в выдуманном мире. Ни один, даже самый близкий нам человек неспособен увидеть мир, каждую его деталь и особенность так, как видим ее мы. Мы все существуем вне миров друг друга, запертые в собственных представлениях и реальностях. Мы не видим настоящего мира, а только подразумеваем, что он где-то есть; мы обитаем в созданном нашим разумом и чувствами мире, который, надо сказать, принципиально отличен от всех остальных миров. Потому-то, я думаю, эта книга и называется «О мире вымышленном и настоящем» – истины всех этих людей пришли к ним из их выдуманного мира, но каждый выдуманный мир одновременно сосуществует и с настоящим, объединяющим в себе всех нас».


Мало-помалу мы переключились на обсуждение наших собственных жизней. Я рассказал ему о своих странствиях, о своей семье и чуть-чуть о самом себе. А потом услышал его историю.
Мой знакомый родился далеко-далеко отсюда, в другом городе, в другой стране. Он был обычным мальчишкой, ходил в школу, учился неважно, но был хорошим сыном. После школы работал, хотя и не слишком усердно, однако на жизнь хватало.
Время шло, он становился все старше, потерял родителей, а потом и почти всех друзей. Жизнь начинала казаться одним и тем же днем, поставленным на повтор.
А после одного визита к врачу, совершенно случайного, он узнал, что на этой планете ему осталось жить всего несколько лет. Возможно, десяток – если он согласится на долгое и мучительное лечение. Он отказался, собрал все накопленные деньги и пустился смотреть мир. Он видел рождения и смерти, богатство и бедность, добродетель и грех. Иногда он сам не мог поверить в увиденное. Он рассказывал:


«И меня удивляли люди, в первую очередь, именно они. Сколько в некоторых было силы и мужества. Некоторые извергали только злобу - настоящие отравленные колодцы. А некоторые спасали жизни, ничего не требуя взамен. О таких людях не говорили много, никто не знал их имен, и они умирали в одиночестве, забытые всеми. И все-таки, все-таки они были героями» - и он траурно качал головой.


Судьба забросила его в этот маленький городок, и здесь он познакомился с простой молодой цветочницей. Впервые увидев ее, он сразу понял – вот она, настоящая Любовь всей его жизни. «Да, все случилось прямо как в сказке», - сказал он мне. Когда мы с ним познакомились, они уже год как жили вместе в маленьком одноэтажном домике, в тихом переулке на краю города. С каждым днем смерть подступала к нему все ближе, напоминая, что он никогда не сможет прожить много счастливых лет со своей Любовью, как это позволялось другим. И он пытался найти в книгах ответ, почему с иными людьми жизнь поступает так жестоко, а с другими она благосклонней. Но его он так и не нашел.
Когда мы договаривались о следующей встрече, он сказал мне: «Когда Вы дочитаете книгу до конца, вам откроется настоящая истина, единственная истина. Но не перелистывайте на последнюю страницу раньше, чем дойдете до нее».


Я каждую ночь изучал «О мире вымышленном и настоящем», стараясь читать его как можно внимательней, и в то же время, я спешил, потому что дней до моего отъезда оставалось все меньше и меньше. Мы с моим знакомым почти каждый вечер устраивали прогулки по набережной, и наши разговоры разносились по пустым улицам, изредка приглушаемые цоканьем копыт по мостовой.
И каждый раз он спрашивал меня: «Закончили ли Вы книгу?», и каждый раз я отвечал: «Нет».
В предпоследний день мы с ним, как всегда, встретились на набережной, но в этот раз он вместо прогулки предложил посидеть на скамье, располагавшейся на открытом холме, с которого открывался прекрасный вид на залив и фьорды.
Мы сидели молча, и ветер грозился сорвать наши шляпы. Он прокашлялся и снова задал тот же самый вопрос, и я ответил: «Да».


Тогда он вздохнул и сказал:
«В таком случае, позвольте поделиться с Вами кое-какими мыслями. Я не знаю, почему мир так устроен, что рядом соседствуют чума и изобилие. Я не знаю, почему сейчас где-то в мире двое счастливых влюбленных встречают закат, а где-то мать держит на руках своего умирающего ребенка. Где-то истекает кровью сбитый машиной сторожевой пес, а где-то в ногах у любимой хозяйки засыпает кот. Где-то разорвалась граната, а где-то хлопнула на свадьбе хлопушка. Я никогда не понимал, почему кому-то Бог позволяет жить и грешить, а кого-то забирает к себе совсем молодым и полным надежд. Потому я, наверное, и перестал в него верить, - он снял свой цилиндр, положил его себе на колени, и перевел свой взгляд вдаль, на фьорды. – Я никогда не понимал, почему мы находим счастье так поздно, и я никогда не пойму, почему с моей настоящей Любовью мне отпущено так мало времени. Я не был плохим человеком, я не был грешником, я любил родителей и друзей, я честно работал, я искал свою Любовь, и нашел ее – за мгновение до смерти. Я никогда не прикоснусь рукой к ее округлому животу. Я никогда не буду держать ее за руку во время родов. Я никогда не увижу наших детей и никогда не буду читать им на ночь сказки, я никогда не буду воспитывать своих внуков, - он сделал небольшую паузу, не отрывая взгляда от фьордов. - Я никогда не поцелую ее седую макушку. Все, что у меня осталось – это несколько мгновений, которые я проведу с ней, прежде чем смерть заберет меня в свой чертог.»
Я отвел взгляд, пытаясь скрыть подступившие к глазам слезы. Он продолжил:
«И, Вы знаете, за всю свою жизнь я понял только одну вещь. Мир - это воистину прекрасное, но очень грустное место».


Закончив свой рассказ, необычный человек шмыгнул носом и украдкой вытер глаза. Я даже не пыталась сдержать слезы.
- Что было в конце книги? – спросила я осипшим голосом.
- В конце «О мире вымышленном и настоящем»? На предпоследней странице была цитата от автора: «Дорогой читатель! Все истины, здесь собранные, разумеется, истинны только для тех, кто их озвучил. Жизнь - это огромный механизм, и наши тщетные попытки разобраться в нем глупы и достойны насмешки, и то, что мы зовем истиной, на самом деле лишь однобокий взгляд на гигантскую небесную машину, которая слишком сложна для нашего крохотного разума и слишком многогранна для нашего ограниченного восприятия. Но даже такая сомнительная с точки зрения небес истина послужит тебе компасом в труднейшие из времен, и выведет тебя из туманов и бурь, когда все звезды на небе погаснут, а все ориентиры солгут. И потому, призываю тебя, читатель, ознакомившись со всеми вышеизложенными здесь истинами, сделай единственно верную вещь…», - здесь цитата прерывалась, переходя на следующую страницу. И на ней, прямо посередине, аккуратными каллиграфическими буквами было выведено – «отправляйся на поиски своей собственной».


27. 08
Предосенний прохладный туман уже успел прокрасться в лес, пока мы оттаптывали обувь по петляющим тропинкам. На одном из громадных деревьев, терявшихся где-то в небесах, вскрикнула птица, захлопала крыльями – над нашими головами раздался шелест, будто игривый ветер встревожил листья.
Необычный человек вдруг сменил свой спокойный, обычно размеренный шаг на подскакивающую, нетерпеливую походку.


- Вон они, вон они! Еще здесь! За тем деревом!
Не успела я ответить, как его шляпа уже замелькала впереди, в глубине чащи.
Две старые качели, сделанные из потрескавшихся толстых досок и морских канатов в несколько метров длиной, медленно покачивались, окутанные туманом.


Необычный человек небрежно бросил свой рюкзак на землю и запрыгнул на одну из качелей. Послышался скрип веревки, тершейся о дерево, пока он раскачивался, отталкиваясь ногами от сыроватой земли. Я села на свободную качелю и оттолкнулась, что было сил. В абсолютной тишине леса мы слушали только скрип старых канатов и шарканье наших ног по земле. Туман сгущался, наливаясь молочно-белым.
Время от времени беспокойно шуршали опавшие листья, будто кто-то ступал по ним, и слышны были редкие песни птиц. Казалось, что лес погрузился в волшебный сон, и туман занавешивал чащу серой вуалью.


- Здорово, да, что кто-то когда-то решил их здесь сделать? Они, наверное, даже не думали, что эти качели простоят тут так долго! – необычный человек изо всех сил оттолкнулся от земли и, довольно воскликнув что-то, пронесся вперед. - Спасибо за качели, добрые люди! – громко крикнул он в пустоту леса.
На одной из веток встрепенулась птица и зашелестела в ответ листва.
Мы оба раскачивались так быстро, что толстая старая ветвь, к которой были привязаны канаты, начала слабо клониться вниз.
- Может быть, может быть, - захлебываясь от восторга, говорил необычный человек, - они знали, что однажды мы придем сюда! Помнишь, тогда, в начале лета, мы ведь случайно их нашли! Может быть, это были предсказатели! Деревенские!
Я удивленно посмотрела на него, и мы оба засмеялись.
- И все же, не зря мы тогда заблудились!


Через полчаса мы уже сидели под деревом, уплетая бутерброды и запивая их горячим чаем из термоса. Туман осторожно бродил вокруг нас на цыпочках, завернувшись в свой плащ мышиного цвета.
- Фсе-таки, фсе в этом мире не фря пфоисходит, прафда? – усердно двигая челюстью, пытаясь прожевать большой кусок бутерброда, спросил он, и с трудом проглотив, продолжил:
 – Если бы мы не заблудились тогда, мы бы не нашли эти качели, не запомнили это место, и куда бы мы пошли сегодня? И как бы прошел сегодняшний день? И как бы прошел завтрашний?
- Все решают мелочи, - кивнула я. – Это каждому известно.


- Знаешь, - задумчиво сказал он, пытаясь перестать чавкать, - ведь в жизни все так же. Только оглядываясь назад, понимаешь, зачем что-то случилось. Когда мы с тобой заблудились, я очень расстроился, и даже немного испугался. Я и подумать не мог, что через два месяца буду только рад тому, что в тот день мы сбились с пути. Тогда и качели не показались мне чем-то особенным, ведь я беспокоился о том, как найти дорогу домой. Но сегодняшний день не был бы таким прекрасным, если бы прошлое пошло другой дорогой.
Так прекрасно было просто сидеть под огромной пышной кроной неизвестного мне дерева, пить горячий чай и наблюдать за сгущавшимся среди листвы и веток туманом. На небо набежали тучи, и вокруг резко стемнело, как будто бы вечер решил наступить раньше. Где-то в траве поспешно проскакала белка, застенчиво  прошелестел по прохладной земле упавший лист, глухо скрипнули тяжелые ветви. Мне не хотелось, чтобы этот день заканчивался. Возвращение в дом, пусть и любимый, навевало грусть. Но все когда-нибудь заканчивается – и этот день с каждой секундой становился все короче, чтобы уступить место следующему.
- Со мной так всегда, - продолжил он после нескольких минут задумчивого молчания. -  Я только после нескольких месяцев, а то и лет, понимаю, зачем со мной что-то случилось, и как важно это было. Иногда даже самые худшие вещи, в которых ты не находил никакой радости, позже становятся понятными, простыми и легкими. И ты хлопаешь себя по лбу, и улыбаешься: «Так вот оно зачем все было!». А кто-то там наверху кивает и говорит: «Да, да, теперь и ты знаешь, зачем».
- Жаль, что никогда не думаешь об этом, пока что-то плохое происходит, просто не хватает на это сил. И только гораздо позже все становится очевидным, как будто рябь сходит с поверхности озера, и ты видишь, какие сокровища блестят на дне, - заметила я, прокрутив в голове некоторые воспоминания.


Он еще долго что-то говорил, рассуждал о жизни и всех ее таинствах, отпивал чай, каждый раз обжигая язык и морщась, пытался поймать маленькую мушку, катался на качелях. А я просто смотрела вверх, и сквозь зеленую крону дерева проглядывало сероватое небо, будто подмигивая мне. И где-то далеко внизу, стоял его пустой дом, и ждал. А в деревне люди сидели на верандах, слабо освещенных фонарями, и о чем-то негромко говорили; и осень подкрадывалась все ближе, заглядывала в окна сквозь старые занавески, дула на оставшуюся на подоконнике чашку с чаем, чтобы он побыстрее остыл, обрывала пожухлую листву с деревьев и кидала ее на порог. Во дворах весело кричали дети, топтали ногами пыльную землю, играли в догонялки. Луна всходила на свой трон, стоявший посреди неба, и еще долго окидывала властным взглядом окрестности, заливая их серебристым светом. Лето прощалось с загоревшими детьми и отдохнувшими родителями, целовало их в щеки и пожимало руки. Лето уходило прочь, и его веснушчатое лицо, залитое улыбкой, обращалось к закутанной в темно-коричневые шали осени – и та улыбалась ему глазами цвета поспевшего винограда.


- Прощай, лето, прощай, – говорила она ему своим шелестящим голосом.
И лето, поклонившись в последний раз, подбирало свою заштопанную котомку и отправлялось в далекий путь, и никогда не оглядывалось, пока его силуэт не пропадал где-то далеко за горизонтом.


31. 08
Один тонкий солнечный луч, переливавшийся разными оттенками золотого, проникал в комнату сквозь легко трепетавшие на ветру занавески. Наступил последний день лета.
Он уже сидел за кухонным столом, и молча размешивал чай, разлитый в две небольшие чашки с изящно изогнутыми позолоченными ручками. Тень от веток, трепетавших снаружи, плясала на его старой зеленой шляпе.
Мы молча отпивали наш чай небольшими глотками, и ни один из нас не проронил ни слова, пока мы завтракали. Ветер за окном будто бы притих в ожидании: казалось, каждая маленькая вещица в доме и вне его внимательно прислушивалась к тому, что происходило глубоко внутри нас. Тишина медленно заполнила пространство вокруг, и казалась такой ощутимой, будто к ней можно было прикоснуться.


Он поднялся из-за стола, убрал посуду, пытаясь при этом не встречаться со мной взглядом, и сказал:
- Сегодня тебе пора уходить.
Выдержал небольшую паузу.
- Но напоследок еще кое-что… Жди здесь, - он быстрым шагом направился в свою комнату.
Любопытство не давало мне усидеть спокойно. «Напоследок» он мог выдумать всё, что угодно.  Не думаю, что в этом мире был хоть один человек, который точно знал, что за идеи обитали в его голове, всегда прятавшейся под зеленой шляпой в заплатках.
Он вернулся с небольшой деревянной шкатулкой в руках. На ее крышке были вырезаны непонятные мне узоры и буквы.
- Напоследок мы сходим на озеро. Проводим лето, и вспомним все, что с нами случилось за эти три месяца. А потом…
- А потом придет осень, - закончила я. Он только молча кивнул.
***
- Открой глаза, - послышалось откуда-то из темноты.


Я послушно убрала ладони от лица и удивленно охнула. Крышка деревянной шкатулки была открыта, и на мягкой красной подушечке лежали два бумажных журавлика. Необычный человек всегда любил складывать фигурки из бумаги, притворяясь, будто вдыхал в них жизнь. Но в этот раз фигурки были чем-то большим, чем простое оригами. Белая бумага переливалась легким серебристым цветом, напоминавшим свет далеких звезд, отражавшихся в зеркальной глади воды. Будто бы миллионы крохотных светлячков поселились в этих журавликах, и осторожно летали, скрытые тонким слоем бумаги, где-то глубоко внутри этих неживых птиц. Красота и хрупкость лунного света, отраженного в лесном ручье, спокойствие лазурно-голубого неба, загадочность улыбающейся из-за темных ветвей ночи – вся природа, все увиденное нами за эти долгие три месяца отразилось в простых птичках из бумаги, покоившихся на подушечке гранатового цвета.


- Я каждую ночь собирал лунный свет. В полнолуние это было просто, легко набиралась целая корзина. В безлунье находил его остатки под камнями, на лепестках цветов и в норках. Смешал его с пыльцой и пылью с проселочной дороги. Добавил одну-единственную каплю росы самого жаркого летнего дня. Он был в июле, помнишь? Раскрошил упавшую звезду. Закопал всю смесь в саду и дал ей прорасти под прохладным летним ливнем. А позже попросил ветер спеть над ростками колыбельную – и, когда пришло время, на том месте появились эти два журавлика.


Тишина неловко переступила с ноги на ногу. Где-то хрустнул ветками не рассчитавший свой шаг ветер. Сияние журавликов усилилось, рассыпав по подушечке маленькие бриллиантовые звезды.
- Не плачь, пожалуйста, - очень тихо сказал необычный человек. – Уже достаточно было слез.


Мы осторожно взяли в руки двух журавлей, и к ладоням прикоснулось тепло нагретой утренним солнцем земли. Опустившись на колени перед невозмутимой гладью озера, мы осторожно опустили бумажных птиц на воду – ее поверхность осветили десятки тысяч серебристых огоньков, будто бы весь лунный свет, прятавшийся внутри оригами, теперь плавал у самой кромки воды. Медленно разрезая воду, журавлики поплыли лишь им известным путем, и только светлячки под их бумажной кожей продолжали сиять, погружая весь водоем в голубовато-золотую дымку.


Мы остались лежать на земле. Солнце уже начинало припекать загоревшие спины.
- Помнишь, как мы ходили на рыбалку в июне? И у тебя не вышло поймать ни одной рыбешки?
Я рассмеялась.
-И тогда мы притащили домой твоего трех килограммового окуня, и ты сказал всем, что он попался на мою удочку, и что мы вылавливали его, стоя по пояс в воде!
Он улыбнулся, и солнце заиграло в его глазах.
- А как мы читали сказки древних лесных народцев, спрятавшись с фонариком под одеялом? И я не могла понять ни слова, потому что ты один в мире знаешь их язык?
- А помнишь, помнишь, как мы гонялись за кошками по крышам и пугали летучих мышей на чужих чердаках? И нам попалась одна особенно большая, и мы решили больше так не делать?
- А когда я собрала все твои слезы, осушила их на солнце и попросила паука из подвала свить из них паутинку?
- Она до сих пор висит у меня на печке и переливается на солнце!
- Или как мы поймали солнечного зайца? А потом еще сделали воздушного змея из старой простыни и кривых веток?
- А ты знала, что моя трубка сделана из коры тысячелетнего дуба, который таинственно исчез много лет назад?
Я была в восторге.
- А помнишь, как ты ехал на моем багажнике целых четыре часа, потому что твой велосипед тогда сломался? И когда мы катились вниз с горки прямо в черную лужу, ты так громко смеялся!


Солнце поднималось на небо по невидимой узкой тропке, а бежевые облака скромно топтались где-то на горизонте.
- А как ты подвернула стопу, когда мы были в горах, и всю дорогу домой пропрыгала на одной ноге, опираясь на мое плечо?
В деревне снова запели петухи. Где-то промычала корова.


Все когда-нибудь заканчивается. Мы всегда мечтаем, чтобы день длился дольше, чтобы в одном часе было семьдесят, а не шестьдесят минут, чтобы солнце сегодня зашло чуточку позже, чтобы время бежало чуть-чуть медленней, но, рано или поздно, все заканчивается, и тебе остается только смотреть вслед уходящим дням, которые ты не в силах вернуть.
Осень уже была здесь, совсем рядом с нами – положив свои мягкие бархатные руки на наши сожжённые летним солнцем плечи, она улыбалась, глядя на уплывавших все дальше бумажных журавликов. Дымка, созданная их волшебным светом, понемногу исчезала, уступая место горячему, еще пока летнему солнцу. Последний летний день в этом году. Впереди еще будет лето, и не одно, но три прошедших месяца навсегда останутся только в воспоминаниях.
«Попрощайтесь с летом правильно» - шептала нам осень, улыбаясь своими бледными губами, - «и поблагодарите за всё, что оно подарило вам».
Далеко на другом берегу сидело взъерошенное рыжее лето – оно махало нам на прощание, и его силуэт тонул в слепящем свете восходящего солнца.


Свет от бумажных птиц рассеялся, и они пропали, скрывшись за поникшими ветвями плакучих ив.
***
Я в последний раз раскрыла свой рюкзак, пересчитала все книги, перепроверила карманы и перебрала одежду. Необычный человек стоял рядом, прислонившись к стене, и молча наблюдал за каждым моим движением.
Мне показалось, что в его глазах блеснули слезы.
- Ты же понимаешь, что наши пути могут больше никогда не сойтись, - сказал он негромко.


Я отложила рюкзак в сторону, подошла к нему и крепко-крепко обняла его. Все разочарования, о которых он помог мне забыть, все слезы, которые не пролились благодаря ему, все откровения, случайно пришедшие из его слов – все вспомнилось в этот самый момент, пока мы стояли посреди тишины дома, готового к долгому осеннему одиночеству.
Никто не мог знать, увидим ли мы друг друга снова, услышим ли ставший уже привычным смех, найдем ли мы друг в друге тех же людей, что когда-то провели три долгих летних месяца вместе, связанных теплыми словами и счастливыми воспоминаниями. Наступил последний день лета – и так случилось, что это был и наш последний день.
- Пообещай мне, что никто не займет мое место в твоем сердце, и что ни один друг не сможет меня заменить. Пообещай мне, что даже если мы больше никогда не встретимся, и наша дружба угаснет, ты не посчитаешь ее ненужной и пустой. Пообещай мне, что где-то в этой вселенной наше лето длится бесконечно.
-Обещаю, - он улыбался сквозь слезы.


Мы наконец отпустили друг друга и еще несколько секунд стояли, просто пытаясь запомнить каждую родинку, каждую веснушку, каждый шрам на лице другого. 
- Тебе пора уходить.
Я закинула на плечи рюкзак, и озвучила свою самую последнюю просьбу:
- Только скажи мне свое имя.






И проснулась.
На тумбочке лежал большой лопуховый лист, усыпанный холодными капельками утренней росы, и на нем было выцарапано: «Зови меня просто – Лучший Друг».
Так закончилось наше лето.