Фальдум. Герман Гессе

ЯРМАРКА
Улица, которая вела к городу Фальдум, проходила далеко через холмистую местность: то через леса или луга и широкие пастбища, то через хлебные нивы, и чем ближе она приближалась к городу, тем чаще становились усадьбы, мызы, сады и сельские дома на пути. Море было далеко, его не было видно, и казалось, что мир состоит только из маленьких холмиков, маленьких красивых долин, из пастбищ, леса, пашен и фруктовых рощ. Это была земля, которая не испытывала недостатка в плодах и древесине, в молоке и мясе, в яблоках и орехах. Деревни были красивыми и чистыми, люди были смелыми и прилежными, не участвовали в опасных или волнующих предприятиях, и каждый был доволен, когда дела у соседа шли не лучше, чем у него самого. Таков был край Фальдум, и все края на свете похожи на него, пока не происходит ничего особенного.
По красивой улице в город Фальдум (она называлась, как местность) этим утром с первым пением петухов оживленно ходили и ездили, что можно было увидеть только раз в году, так как в городе в тот день должна была отрыться ярмарка, и на 20 миль вокруг не было ни одного крестьянина или крестьянки, ни мастера, ни подмастерья, ни слуги, ни служанки, ни юноши, ни девушки, которые не думали бы о ярмарке на протяжении недель и не мечтали бы ее посетить. Не все могли это сделать, так как нужно было позаботиться о скоте и маленьких детях, о больных и пожилых, и те, кому пришлось остаться дома, чтобы сторожить дом и двор, тем казалось, что прошел почти год их жизней, и им было жаль прекрасного солнца, которое с самого утра светило на теплом, праздничном и голубом осеннем небе.
С маленькими корзинками в руках приходили женщины и служанки, и парни с выбритыми щеками, и у каждого в петлице была гвоздика или астра, все они были по-воскресному нарядны, а также приходили школьницы с тщательно заплетенными волосами, которые влажно и жирно блестели на солнце. У тех, кто правил экипажами, был цветок или к рукоятке хлыста была привязана красная ленточка, а те, кто мог себе это позволить, украсили лошадей попонами из красивой кожи до самых колен и ярко начищенными латунными бляхами. Приезжали телеги, на которых из согнутых ветвей бука были сооружены зеленые крыши, и в них теснились люди, держа на коленях корзины или детей, и большинство из них пело громким хором; между тем, ехал также экипаж, украшенный знаменами и бумажными цветами – красными, синими и белыми – в зеленой листве бука, из которого раздавалась деревенская мелодия, и между ветвями в полутени были видны золоченые рога и трубы, которые тихо и тонко сияли. Маленькие дети, которые с начала лета должны были бегать, начинали плакать, их успокаивали потные матери, некоторые нашли приют у добродушного извозчика. Одна пожилая женщина толкала перед собой пару близнецов в коляске, и оба они спали, и между спящими детскими головами лежали на подушке, не менее круглые и краснощекие, 2 нарядных и расчесанных куклы.
Те, кто жили на этом пути и сегодня не собирались на ярмарку, у тех было интересное утро, им было, на что посмотреть. Таких, однако, было мало. На садовой лестнице сидел 10-летний мальчик и плакал, потому что должен был остаться дома с бабушкой. Когда же он хорошо поел и достаточно выплакался, и увидел, что мимо пробегают рысью несколько деревенских мальчишек, он одним прыжком выскочил на улицу и присоединился к ним. Неподалеку жил один подмастерье, который ничего не хотел знать о ярмарке, так как ему было жаль тратить деньги. В этот день, когда все праздновали, он решил совершенно спокойно подстричь высокую живую изгородь из боярышника, так как она давно нуждалась в этом, и едва утренняя роса чуть сошла, он бодро принялся за работу, вооружившись большими садовыми ножницами. Но уже через часик он перестал и гневно вернулся в дом, так как кто бы ни проходил или ни проезжал мимо, все с удивлением смотрели на подстрижку изгороди и шутили над этим внеурочным старанием, а девушки смеялись; и когда он рассвирепел и стал угрожать своими длинными ножницами, тогда все помахали своими шляпами и с улыбкой подмигнули ему. Тогда он сел в доме за закрытыми ставнями, с завистью глядя в щелочку, и когда его гнев со временем прошел, и он увидел последних людей, спешащих на ярмарку, когда речь шла о высшем счастии, тогда он натянул сапоги, бросил 1 талер в кошель, взял палку и хотел идти. Он быстро почувствовал, что талер – это много денег; тогда он вытащил его, положил в кожаный кошель половину талера и завязал шнуром. Затем он положил кошель в сумку, покинул дом, вышел через садовые ворота и пошел так быстро, что, не дойдя до города, обогнал несколько пешеходов и даже 2 экипажа.
Он был уже далеко, его дом и сад стояли пустыми, и на улице начала тихо ложиться пыль, конский топот и духовая музыка уже затихли и растаяли вдали, уже прилетели со жнивья воробьи, которые начали купаться в белой пыли и смотреть, что от шума осталось в наличии. Улица лежала пустой, мертвой и горячей, лишь издалека доносился временами слабый и забытый крик радости и звук, похожий на пение рога.
Внезапно из леса вышел человек в шляпе, глубоко надвинутой на глаза, и неспешно пошел по пустой улице. Он был высокого роста и шел твердым, спокойным шагом, как обычно ходят те странствующие люди, которым пришлось много пройти пешком. Он был одет в серые незаметные одежды, и смотрел из-под полей шляпы внимательным спокойным взглядом, как человек, который больше ничего не желает от мира, но рассматривает каждую вещь очень тщательно, ничего не упуская. Он видел все: бесчисленные спутанные колеи от экипажей, отпечатки копыт лошади, которая волокла за собой левую заднюю ногу; он видел в отдалении, в пыльной дымке, маленький город Фальдум со сверкающими крышами, который возвышался на холме;  он видел в саду маленькую женщину, которая бродила, полная страха и нужды, и слышал, как она позвала кого-то, кто ей не ответил. Он видел на обочине что-то крошечное, сияющее металлическим блеском, наклонился и подобрал блестящую круглую латунную бляшку, которую лошадь обронила со своего хомута. Он взял ее себе. Затем он увидел на улице старую живую изгородь из боярышника, которая была частично свежеподстрижена, и поначалу казалось, что работа была выполнена точно и охотно, но с каждым полушагом – все хуже; то ветки были подстрижены слишком низко, то – слишком высоко, и торчали, взъерошенные и колючие. Далее он заметил детскую куклу, лежащую на улице, по голове которой, должно быть, проехало колесо, и кусочек ржаного хлеба, который блестел от стаявшего на нем масла, и, наконец, нашел прочный кожаный кошель, в котором лежала половина талера. Куклу он прислонил к защитной тумбе на краю дороги, кусочек хлеба раскрошил и скормил воробьям, кошель с половиной талера положил в сумку.
На опустевшей улице было очень тихо, по обеим ее сторонам на обочине возвышалась трава, густо покрытая пылью и выжженная солнцем. Рядом в усадьбе имения бегали куры, людей не было видно поблизости, и куры кудахтали и квохтали мечтательно под лучами теплого солнца. В голубоватом капустном огороде стояла, наклонившись, пожилая женщина и выдергивала сорняки из сухой земли. Странник крикнул ей, далеко ли еще до города. Но она была глуха, и когда он закричал громче, лишь взглянула беспомощно и покачала седой головой.
Он шел дальше и слышал музыку из города, которая то шумела, то умолкала, слышалась все чаще и дольше и, наконец, начала раздаваться без перерыва, словно далекий водопад, музыка и гул голосов, словно все люди развлекали друг друга. Теперь по улице тек ручей, широкий и тихий, по которому плавали утки, и зелено-коричневый взморник колебался под голубым зеркалом. Здесь улица начала подниматься, ручей повернул в сторону, и на нем показались каменные мосты. На низкой каменной стене моста сидел какой-то человек, худая фигура портного, и спал с опущенной головой; его шляпа упала в пыль, а рядом с ним сидела маленькая смешная собачка, которая его охраняла. Незнакомец хотел разбудить спящего, ведь во сне он мог упасть с моста. Но сначала он посмотрел вниз и увидел, что высота была небольшой, а вода – мелкой; поэтому он оставил портного сидеть и спать дальше.
Теперь после небольшого крутого подъема показались ворота города Фальдум, которые стояли широко раскрытыми, и за ними не было видно ни одного человека. Путник прошел через ворота, и его шаги внезапно гулко раздались на мощеном переулке, где вдоль всех домов стояли в ряд пустые, усталые экипажи и 4-хместные коляски. Из другого переулка слышался шум и приглушенная суета, но не было видно ни одного человека, переулочек лежал в глубокой тени, и только лишь верхние окна отражали золотой день. Здесь путник сделал небольшую остановку, сев на оглоблю повозки. Когда он пошел дальше, то оставил на сидении кучера латунную бляшку, которую раньше нашел на обочине.
Едва он прошел по еще одному переулку, как послышался шум и гул ярмарки; на сотнях прилавков торговцы выставляли свои товары, дети дули в позолоченные трубы, мясники вынимали целые цепи свежей, влажной колбасы из больших кипящих кастрюль, на высоком помосте стоял знахарь, внимательно смотрел через роговые очки и повесил таблицу всех человеческих болезней и недугов. За ним прошел человек с темными длинными волосами, который вел за собой верблюда на веревке. Животное весело смотрело на толпу свысока и двигало губами, пережевывая что-то.
Человек из леса внимательно смотрел на всех, он позволил толпе толкать и двигать себя, взглянул на картинки лубочника и почитал изречения и девизы на посыпанных сахаром медовых пряниках, но нигде не задержался и, казалось, что он искал что-то, но еще не нашел. Поэтому он медленно пошел дальше, на большую главную площадь, где на углу обосновался торговец птицами. Здесь он долго слушал голоса, раздававшиеся из многих маленьких клеток, отвечал им и тихо посвистел: коноплянке, перепелу, канарейке, славке.
Внезапно неподалеку он увидел, как что-то ослепительно блеснуло, словно весь солнечный свет собрался в этом пятне, и когда подошел ближе, это оказалось большим зеркалом, висевшем в одном из балаганов, и рядом с ним – другие зеркала, 10, 100 и более, большие и маленькие, четырехугольные, круглые и овальные, зеркала, которые нужно было вешать и которые нужно было ставить, а так же ручные и маленькие карманные зеркала, которые можно носить с собой, чтобы не забыть свое лицо. Торговец встал и поймал в свое сияющее ручное зеркальце солнце, и искрящееся отражение затанцевало по палатке; торговец кричал без устали: «Зеркала, господа, здесь покупают зеркала! Лучшие и самые дешевые зеркала в Фальдуме! Зеркала, дамы, прекрасные зеркала! Только взгляните на них: настоящий, самый лучший хрусталь!»
Возле этой палатки незнакомец остановился, как останавливаются те, кто нашли то, что искали. Среди людей, которые рассматривали зеркала, были 3 девушки из сельской местности; он остановился рядом с ними и начал рассматривать их. Это были свежие, здоровые крестьянки, которых нельзя было назвать ни красавицами, ни уродинами, обутые в туфли на толстой подошве, одетые в белые чулки, со светлыми, немного выгоревшими косами и внимательными молодыми глазами. Каждая из трех держала зеркало в руке, но не большое и не дорогое, и тем временем, как они обдумывали свою покупку и  испытывали  сладкую муку выбора, каждая потерянно и мечтательно смотрела в глубину зеркала и созерцала свое отражение: рот и глаза, маленькое украшение на шее, пару веснушек над носом, гладкий пробор, розовые уши. Они стали молчаливыми и серьезными; незнакомец, стоящий за ними, видел их отражения, смотрящие из зеркал с большими глазами и почти торжественно.
«Ах, - услышал он, как сказала первая, - хотела бы я, чтобы у меня были золотисто-рыжие волосы, да такие длинные, чтобы доходили мне до колен!».
Вторая девушка, услышав эти слова подруги, тихо вздохнула и еще внимательнее посмотрела в свое зеркало. Затем она тоже созналась в том, о чем мечтало ее сердце, и сказала застенчиво: «А я, если мне позволено мечтать, хотела бы иметь прекрасные руки, белые и нежные, с длинными, тонкими пальцами и розовыми ногтями». При этом она посмотрела на свою руку, которая держала овальное зеркало. Рука вовсе не была некрасивой, но она была немного коротка и широка, и стала от работы загрубевшей и жесткой.
Третья, самая маленькая и веселая из них, засмеялась и весело сказала: «Неплохое желание. Но от рук малое зависит. Вот я бы хотела стать с сегодняшнего дня лучшей и самой быстрой танцовщицей во всем Фальдуме».
Внезапно девушка испугалась и обернулась, так как из зеркала взглянуло за ее лицом какое-то незнакомое лицо с черными сверкающими глазами. Это было лицо незнакомого мужчины, который подошел за ними и которого они до этих пор еще не видели. Теперь они удивленно посмотрели ему в лицо, а он кивнул им и сказал: «Вы загадали 3 прекрасных желания, девушки. Вы действительно хотите этого?»
Самая маленькая отложила зеркало и сложила руки за спиной. Она хотела, чтобы мужчина поплатился за то, что напугал ее немного, и уже подыскивала острое словцо, но когда она взглянула ему в лицо, в его глазах было столько силы, что она смутилась. «А какое вам дело до того, чего я хочу?» - сказала она коротко и покраснела.
Но другая, которая пожелала себе красивые руки, почувствовала доверие к высокому мужчине, в облике которого было что-то отеческое и достойное. Она сказала: «Да, мы хотим этого. Разве можно пожелать себе чего-то лучшего?»
Продавец зеркал подошел ближе, и другие люди слушали внимательно. Незнакомец приподнял край шляпы, чтобы все увидели светлый, высокий лоб и повелительные глаза. И он кивнул 3 девушкам по-дружески и воскликнул, смеясь: «Смотрите, у вас уже есть все то, чего вы себе пожелали!»
Девушки посмотрели друг на друга, затем быстро посмотрелись в зеркала, и все трое побледнели от удивления и радости. Одна получила густые золотые локоны, которые ниспадали до колен. Вторая держала зеркало в белой, узкой руке принцессы, а третья увидела внезапно, что стоит в танцевальных туфельках из красной кожи, а ее лодыжки стройны, как у косули. Они не могли постичь, что произошло, но девушка с аристократическими руками разразилась святыми слезами, она наклонилась над плечом подруги и счастливо плакала в её длинные золотые волосы.
Вокруг палатки быстро распространилась молва о чуде. Один молодой ремесленник, который все видел, стоял с вытаращенными глазами и глядел на незнакомца, как каменный.
«А ты себе ничего не хочешь пожелать?» - внезапно спросил его незнакомец.
Парень вздрогнул, он был совсем сбит с толку и беспомощно бросал взгляды вокруг, чтобы высмотреть что-нибудь, что он мог бы себе пожелать. И он увидел в лавке мясника огромное кольцо толстой, красной кровяной колбасы и пролепетал, указывая на нее: «Такое кольцо колбасы я хотел бы иметь». И тут же все увидели колбасу, повиснувшую у него на шее, и все начали смеяться и кричать, каждый старался приблизиться и назвать свое желание.  Незнакомец разрешил, и следующим в очереди оказался один смельчак, который пожелал себе новый суконный воскресный костюм  сверху донизу, и едва он произнес свое желание, как на нем появился прекрасный с иголочки костюм, не хуже, чем у бургомистра. Затем пришла женщина из провинции, которая пожелала себе 10 талеров, и талеры сразу же звякнули в сумке.
Теперь люди увидели, что чудеса действительно происходят, и весть немедленно распространилась по площади и по всему городу, и люди быстро образовали толпу вокруг палатки продавца зеркал. Многие смеялись и шутили, другие ничему не верили и разговаривали с недоверием. Но многих поразила лихорадка желаний, и они подбегали с горящими глазами и горячими лицами, искаженными алчностью и заботой, так как каждый боялся, что источник может иссякнуть, прежде чем к нему подойдут. Мальчики желали себе пирогов, арбалетов, собак, мешочков, наполненных орехами, книгами и кеглями; девочки были осчастливлены новыми платьями, лентами, перчатками и зонтиками от солнца. Один 10-летний мальчик, однако, который убежал от своей бабушки и от великолепия и блеска ярмарки совсем разошелся, пожелал себе громким голосом настоящую лошадь, но обязательно черную, и тут же за ним заржал черный жеребенок и доверчиво потерся о его плечо.
Через толпу, опьяненную чудесами, протиснулся старый холостяк с прогулочной тростью в руке. Он, дрожа, выступил вперед и от волнения не мог произнести почти ни одного слова.
«Я желаю, - сказал он, запинаясь, - я желаю себе 200…»
Незнакомец внимательно посмотрел на него, вынул кожаный кошель из своей сумки и держал его перед глазами взволнованного человека. «Подождите! – сказал он. – Не вЫ ли потеряли этот кошель? Внутри него – полталера».
«Да, это я! – воскликнул холостяк. – Это – мое».
«Вы хотите получить его назад?»
«Да, да, дайте мне его!»
Он получил свой кошелек и этим исполнил свое желание, но когда получил его, то в ярости замахнулся палкой на незнакомца, но не задел его, а лишь сбил наземь зеркало, и звон осколков еще не утих, как торговец вышел вперед и потребовал денег, и холостяк должен был оплатить.
Теперь вперед выступил дородный владелец дома, и пожелал многого, а именно: новую крышу на свой дом. Он уже видел ее в своем переулке: с новенькой черепицей и трубой, побеленной известью. Все взволновались и их желания возросли, и вскоре один человек не постыдился и пожелал себе скромно новый 4-хэтажный дом на рыночной площади, и через четверть часа он уже высовывался из окна под карнизом и смотрел оттуда на рыночную площадь.
Теперь это была уже не ярмарка, собственно говоря, а вся жизнь города текла, как река из источника из того места у палатки торговца зеркалами, где стоял незнакомец и ему говорили о своих желаниях. Крик удивления, зависти или радости следовал за каждым желанием, и когда один голодный паренек пожелал себе всего лишь наполнить шляпу сливами, то для него шляпа того человека, который был меньше одарен, наполнилась талерами. Большое ликование и одобрение получила одна тучная торговка, которая пожелала избавиться от нароста в горле. Но здесь проявились зависть и гнев. Муж этой торговки, который жил с ней во вражде и ссорах, изменил свое желание с желания стать богатым на то, чтобы исчезнувший зоб снова появился на своем месте. Но пример был подан, люди приводили многих дряхлых и больных с собой, и многие приходили в восторг, когда хромые начинали танцевать, а слепые приветствовали свет исцеленными глазами.
Молодежь бегала вокруг и славила это прекрасное чудо. Рассказывали об одной старой верной кухарке, которая стояла у плиты и жарила гуся для господ, когда через окно до нее донеслись эти крики. Тогда она не смогла больше стоять и побежала на рыночную площадь, чтобы скорее пожелать себе богатую и счастливую жизнь. Но чем дальше она пробиралась через толпу, тем яснее говорила в ней совесть, и когда подошла ее очередь и она хотела высказать свое желание, она сказала лишь, что не хотела бы, чтобы пригорел гусь, прежде чем она опять придет к нему.
Суматохе не было конца. Няньки бежали из домов, волоча детей за руку, лежачие больные бежали в одних рубашках. Из деревни пришла одна смущенная и отчаявшаяся маленькая женщина, которая, когда услышала о желаниях, пожелала найти своего пропавшего внука. И тот час же на маленьком черном коне появился юноша и упал в ее объятия, смеясь.
Наконец, собрался весь город и был охвачен упоением. Влюбленные пары, чьи желания сбывались, шли рука об руку, бедные семьи в заштопанных утренних одеждах прибывали в 4-хместных колясках. Те, кто раскаивался в глупых желаниях, печально уходили прочь или пили из старого рыночного фонтана, который какой-то шутник наполнил лучшим вином.
И, наконец, в городе Фальдуме осталось только 2 человека, которые не знали о чуде и ничего себе не пожелали. Это были 2 юноши, они находились высоко в мансарде старого дома в пригороде с закрытыми окнами. Один стоял посреди комнаты, держал скрипку под подбородком и играл, полностью отдавшись музыке; другой сидел в углу, держал голову руками и был погружен в слушание. Через оконное стекло лились косые лучи вечернего солнца и освещали букет, стоящий на столе, и играли на стене, на рваных обоях. Комната была наполнена теплым светом и звуками скрипки, словно маленькая тайная сокровищница – блеском драгоценных камней. Скрипач раскачивался во время игры в стороны и закрыл глаза. Слушатель смотрел в пол и сидел так неподвижно и потерянно, словно в нем не было жизни.
В переулке послышались громкие шаги, дверь дома открылась, и шаги зашумели на лестнице, поднимаясь до самой мансарды. Это был хозяин дома, он распахнул дверь и прокричал в комнату, смеясь так, что пение скрипки прервалось, и немой слушатель вскочил на ноги, словно его истязали. Скрипач был  побеспокоен и разгневан тем, что ему помешали, и укоризненно посмотрел мужчине в смеющееся лицо. Но тот не обратил на это внимания, он размахивал руками, как пьяный, и закричал: «Глупые, вы сидите здесь и играете на скрипке, а снаружи изменяется весь мир. Проснитесь и бегите, чтобы не прийти слишком поздно. На рыночной площади стоит человек, который исполняет желания. Тогда вам не нужно будет больше жить под крышей и не иметь денег на то, чтобы заплатить за комнату. Вперед, иначе будет слишком поздно! Я сегодня стал богачом!»
Скрипач с удивлением выслушал это и, так как хозяин дома не оставил ему покоя, отложил скрипку и надел шляпу на голову; его друг молча шел рядом. Едва они вышли из дома, как увидели, что половина города чудесно изменилась, и они измученно шли, словно во сне, мимо домов, которые только вчера были серыми, покосившимися и низкими, а сейчас стояли высокими и красивыми, как дворцы.  Люди, которых они знали как нищих, проезжали в колясках четвериком или гордо выглядывали из окон красивых домов. Тощий человек, который выглядел как портной и за которым бежала крохотная собачка, устало и потея тащил за собой большой тяжелый мешок, через маленькую дыру в котором на мостовую сыпались золотые монеты.
Оба юноши пришли на рыночную площадь и остановились перед палаткой с зеркалами. Там стоял незнакомый человек и сказал им: «Вы не спешили с желаниями. Я уже собирался уходить. Так что скажите, что вы хотели бы иметь, и не стесняйтесь».
Скрипач покачал головой и сказал: «Ах, оставили бы вы меня в покое! Мне ничего не нужно».
«Нет? Подумай! – воскликнул незнакомец. – Я разрешаю тебе пожелать все, о чем ты только сможешь подумать».
Тогда скрипач закрыл глаза на некоторое время и начал думать. Затем он сказал тихо: «Я желаю себе скрипку, на которой я мог бы так чудесно играть, что весь мир с его шумом больше не приходил бы ко мне».
И действительно, в руках он держал прекрасную скрипку и смычок. Он прижал скрипку к себе и начал играть: она звучала так сладко и величественно, словно райская песнь. Кто слышал ее, оставался стоять на месте неподвижно, внимательно прислушивался и обретал честные глаза. Скрипач же, который играл все более проникновенно и прекрасно, поднялся в воздух и исчез из виду, и издалека все раздавалась его музыка с тихим сиянием, словно вечерняя заря.
«А ты? Что ты хочешь пожелать себе?" – спросил незнакомец второго юношу.
«Вы сейчас забрали у меня скрипача! – сказал тот. – Я ничего не хочу от жизни, кроме одного: слушать и смотреть, и я хотел бы думать только о непреходящем. И вот чего я хочу: стать горой, огромной, как край Фальдум, и такой высокой, чтобы моя вершина поднималась выше облаков».
Едва он произнес эти слова, как под землей начало греметь, и все начало колыхаться; раздался звон стекла, зеркала падали в осколках одно за другим на мостовую, рыночная площадь поднялась в дрожании, словно платок, под ней проснулась заспанная кошка и выгнула спину. Огромный страх охватил народ, и тысячи людей с криками побежали из города в поля. Те же, кто остался на рыночной площади, увидели за городом огромную гору, которая возвышалась в вечерних облаках, а внизу увидели, что тихий ручей превратился в дикий горный поток, который с шумом низвергался с горы в долину.
Прошла еще одна секунда, и весь край Фальдум превратился в огромную гору, у подножия которой стоял город, а далеко в глубине виднелось море. Но никто не был ранен.
Один старик, стоявший у палатки с зеркалами, который видел все это, сказал соседу: «Мир сошел с ума. Я рад, что мне осталось мало жить. Только скрипача мне жаль. Я хотел бы еще раз его услышать».
«Да, - ответил сосед. – Но скажи-ка, куда ушел незнакомец?»
Они огляделись по сторонам. Он исчез. Но когда они посмотрели на вверх на новую гору, они увидели, что по ней уходит незнакомец в развевающейся мантии. На одно мгновение они увидели, как он, огромного роста, стоял на фоне вечернего неба, а затем исчез за поворотом горы.

ГОРА
Все проходит, и все новое станет старым. Давно прошла ярмарка, и некоторые из тех людей, кто пожелали себе богатства, обеднели. Девушка с длинными золотыми волосами давно вышла замуж и родила детей, которые сами посещали ярмарки в городе в конце лета.  Девушка с проворными ногами танцовщицы стала женой городского мейстера и все еще умела очень хорошо танцевать, даже лучше, чем некоторые юные девушки, и ее муж пожелал себе тогда столько денег, что казалось, этой веселой чете хватит их на всю жизнь. Но третья девушка, та, с красивыми руками, больше всех думала о незнакомце из палатки с зеркалами. Эта девушка не вышла замуж и не стала богатой, но красивые руки остались у нее до сих пор, и она больше не выполняла ими крестьянских работ, а нянчила детей в своей деревне, где это было необходимо, и рассказывала им сказки и истории, и все дети узнали историю о том, как бедные становились богатыми, и край Фальдум превратился в гору. Когда она рассказывала эту историю, она, улыбаясь, смотрела перед собой и на свои узкие руки принцессы, и становилась такой растроганной и полной любви, что можно было подумать, что ни с кем у тех зеркал не случилось большего счастья, чем у нее, которая осталась бедна и без мужа и должна была рассказывать свои прекрасные истории чужим детям. Те, кто тогда были молоды, теперь состарились, а те, кто были стары – умерли. Неизменной и без возраста стояла только гора, и когда снег слепил через облака на ее вершине, казалось, что гора улыбалась и была радостной из-за того, что больше не была человеком и не должна была рассчитывать на человеческие времена. Высоко над городом и краем сияли камни горы, ее огромная тень бродила каждый день над землей, ее ручьи и потоки провозглашали внизу наступление и конец времен года, гора стала оплотом и отцом всего.  На ней вырос лес и луга с колышущейся травой и цветами; из нее текли источники, на ней был снег, лед и камни, а на камнях рос яркий мох, а над ручьями росли незабудки. Внутри горы были гроты, где капала вода серебряными нитями год за годом в неизменной музыке горных пород, а в расселинах были уютные комнаты, где с тысячелетним терпением росли кристаллы. На вершину горы никогда не ступала нога человека. Но некоторые хотели знать, не было ли наверху маленького круглого озера, в котором никогда не отражалось ничего, кроме Солнца, Луны, облаков и звезд. Здесь никогда не видели животных, которые сопоставили бы гору небу, ведь даже орлы не летают так высоко.
Жители Фальдума весело жили в городе и во многих долинах; они крестили своих детей, занимались продажей и ремеслами, хоронили друг друга. И все, что переходило от отцов ко внукам, было их знаниями и мечтами о горе. Пастухи и охотники на серн, косари трав и собиратели цветов, путешественники умножали это сокровище, а поэты и рассказчики еще более развивали его; они получали знания из бесконечных темных гротов, бессолнечных водопадов в потайных ущельях, из глубоко разделенных ледников, они знакомились с путями схода лавин и люками рудников, и все, что приходило в край в тепле и морозе, в воде и росте, в погоде и ветрах, все это приходило с горы.
О прежних временах уже никто не знал. Существовало лишь предание об удивительной ярмарке, когда каждый мог пожелать себе все, что хотел. Но в то, что гора появилась в тот же день, никто уже не хотел верить. Все знали точно, стояла от начала мира на своем месте и будет стоять там вечно. Гора была родиной, гора была Фальдумом. Но историю о трех девушках, о скрипаче слушали охотно, и всегда то тут, то там находился мальчонка, который у запертой двери терялся в скрипичной игре и мечтал о том, чтобы в своей прекрасной песне так исчезнуть и раствориться в воздухе, как улетевший в небеса скрипач.
Гора жила. Каждый день они видела, как далекое красное Солнце поднимается из мирового моря и делает свой круг вокруг ее вершины, с востока на запад, а каждую ночь – тот же самый спокойный путь делают звезды. Каждый год зима глубоко окутывала гору снегом и льдом, каждый год в свое время лавины прокладывали свой путь, и на краю снежных проталин смеялись светлоглазые летние цветы, голубые и желтые, и текли ручьи, и озера синели в теплом свете. В незаметных расселинах глухо рокотали воды, и маленькое круглое озеро лежало на вершине, покрытое льдом и ждало целый год, чтобы за короткое время лета открыть  свои светлые глаза и несколько дней отражать Солнце, и несколько ночей – звезды. В темных гротах стояла вода, и горные породы звучали в вечном падении капель, и в потайных пропастях росли тысячелетние кристаллы вопреки совершенству.
У подножия горы и немного выше города лежала долина, там тек широкий ручей с ясным зеркалом вод между осинами и ивами. Там гуляли молодые люди, влюбленные пары, и узнавали от горы и деревьев о чуде времен года. В других долинах мужчины упражнялись с лошадьми и оружием, а на высокой, отвесной вершине скалы горел огромный костер каждую ночь летнего солнцестояния.
Время шло, и гора защищала гарнизоны, предоставляла место и альпийские луга лесорубам, охотникам и плотовщикам; у нее были камни для строительства и железо для плавки. Гора равнодушно смотрела на это, и позволяла летнему огню полыхать на вершине, и видела сотню раз, как это повторялось. Она видела, как город внизу обнимает ее маленькими руками и растет над старыми стенами; она видела, как охотники забывали свои арбалеты и стреляли из огнестрельного оружия. Столетия текли для горы, как времена года, а года – как часы.
Ее не заботило то, что однажды в долгом течении года красный огонь солнцестояния больше не полыхал на скале и с этого времени был забыт. Ее не заботило то, что в длительном течении времен долина военных упражнений опустела, а на беговых дорожках выросли подорожник и чертополох. И ей не мешало то, что однажды в ходе столетия обвал изменил ее форму и под скатившимися камнями город Фальдум лежал в руинах. Она едва взглянула на это, и не восприняла всерьез то, что город был разрушен и не отстроен вновь.
Все это не заботило ее. Но другое начало заботить. Время бежало, и погляди-ка, гора состарилась. Когда она видела, Солнце всходило и обходило ее кругом, это было не так, как прежде, и когда звезды отражались в бледном леднике, гора чувствовала себя иначе. Солнце и звезды уже не были для нее особенно важны. Теперь ей было важно то, что происходило на ней и внутри нее. Потому что она чувствовала, как под ее камнями и в пещерах работала чужая рука, как твердые древние породы становились рассыпчатыми и выветривались в сланец, как углублялись ручьи и водопады. Ледники исчезли, и озера разрослись, леса превратились в поля камней, луга – в черный мох; бесконечно далеко в острых выступах бежали лысые полосы морен и доносился раскатистый гул, и земля под ним стала странно другой, странно каменной, странно обожженной и неподвижной. Гора все больше и больше сжималась. Она чувствовала, что Солнце и звезды больше не были подобны ей. Подобны ей были ветер и снег, вода и лед. Подобно ей было то, что вечно сияет и долго исчезает, что медленно проходит.
Она глубже вела свои ручьи в долины, более заботливо катила свои лавины, нежнее предлагала свои цветочные луга солнцу. И произошло так, что она в своем древнем возрасте вспомнила также и о людях. Она не считала людей равными себе, но начала высматривать их, она начала чувствовать себя покинутой и думать о прошлом. Но города больше не было, больше не было пения в долинах, не было избушек в альпийских лугах. Людей больше не было. Они тоже стали частью прошлого. Все стало неподвижным, увядшим, в воздухе лежала тень.
Гора содрогнулась, когда почувствовала все, что прошло; и когда она содрогнулась, ее вершина сдвинулась в сторону и посыпала камни, и обломки покатились в долину, которая и так давно была заполнена камнями до самого моря.
Да, времена изменились. Но как так случилось, что гора все еще вспоминала о людях и должна была думать о них? Разве не прекрасно было раньше, когда горел летний костер и в долинах гуляли влюбленные пары? И как сладко и тепло звучало их пение!
Старая гора погрузилась в воспоминания, она едва чувствовала, как протекали столетия, как тут и там в ее гротах с тихим грохотом сдвигались и сыпались камни. Когда она думала о людях, ей было больно от приглушенного отголоска вечности, она испытывала трогательную любовь, к ней приходила темная, парящая в воздухе мечта о том, как человек или люди были на нее похожи, как она слышала их пение, как мысли о прошлом в самых ранних днях приходили в ее сердце.
Вечность утекла. Осевшая, окруженная сором камней, умирающая гора предавалась своим мечтам. Как было раньше? Не было ли звона, серебряной нити, которые соединили гору с ушедшим миром? С большим трудом она рылась ночью в истлевших воспоминаниях, нащупывала порванные нити, наклонялась над пропастью прошедшего. Разве раньше ей не светило единство и любовь? Разве не была она раньше так же большой и одинокой? Разве ей когда-то в начале мира не пела мать?
Она думала и думала, и ее глаза, голубые озера, стали мутными и превратились в мох и болота, и над полосами травы и маленькими островками цветов появились камни. Гора думала, и издалека услышала звон, услышала, как в воздухе парила песня, человеческая песня, и гора вздрогнула всем телом, расслышав ее. Она услышала звуки и увидела человека, юношу, который висел в воздухе, закутанный в эту песню, и сотня похороненных воспоминаний возникли в горе и начали расти. Она увидела человеческое лицо с темными глазами, и глаза, подмигивая, спрашивали: «А ты ничего не хочешь себе пожелать?»
И гора загадала желание, молчаливое желание, и когда она его загадала, то почувствовала, что с нее спало мучение, что она должна была подумать о далеких и давно забытых вещах, и все спало с нее, что так долго болело. Гора рухнула, местность опрокинулась, и там, где раньше был Фальдум, раскинулось широко шумящее бесконечное море, над которым проходили чередой Солнце и звезды.
(1915)
Переведено в августе 2013
---------------------------------
«Гора»
На вершине горы сиял покров ледников,
В круглом озере там отражались звезды и тучи,
И лавины срывались с грохочущей каменной кручи,
Разносилось преданье о том среди пастухов.
Там в альпийских лугах цвели незабудки и травы
Колосились, и в гротах там капала тихо вода,
Говорили: «Гора эта будет на свете всегда»,
И не знали тогда, что окажутся вовсе неправы.
О, седая гора! Велика ты и дивно прекрасна!
У подножия город лежит, твоей тенью покрыт,
Над вершиной твоей даже горный орел не парит,
Ты величественна, и стара, и мудра, и опасна!
Горел костер над свежим летним полем,
Когда сравнялись день и ночь,
Но годы шли, века умчались прочь,
И стала ты, гора, прекрасным чистым морем.(30-31.08.2013)