В прошлое...

Я неловко ударился о камень и пока потирал ушибленное место, то подумал:  мое настолько изменившееся к последним событиям время зрение, может и    есть тот знак, который позволит с высоты бездарно, в общем-то, прожитых лет вернуться в  прошлое, заглянуть в какое-нибудь событие  - попытаться кое-что в нем изменить через астральное «зрение». Говорят, что неким избранным такое удается. Все казавшееся нереальным, вдруг,  увиделось вариабельным - мне стало казаться, что и я смогу что-нибудь в ходе  прошедших событий кое-что  скорректировать.
Я вспомнил  историю с той девочкой, которая  неожиданно снова явилась мне в инфернальном  видении (иначе его никак не назовешь!) на пересечении двух дорог. То были события времен начала моей трудовой деятельности. Я проходил тогда очную аспирантуру на кафедре… института. После  новогоднего застолья, прошедшего бурно и шумнее, чем обычно, где присутствовал и «отдыхал» весь люд нашего компактного коллектива,  мы  пребывали в настоящей “запарке”. Именно с того момента, как наш многоуважаемый и горячо «любимый» всеми шеф    во время дежурной   здравицы в честь   подотчетного  отдела  между делом, поздравляя всех с праздником, невзначай обмолвился о  грядущей летней экспедиции.
Он о ней сообщил весьма дипломатично: был  чрезвычайно добродушен – мы, знакомые с его манерой  «мягко стелить», насторожились. Да уж мы не были  наивными и знали, что подобные особые знаки внимания нечто  предваряют - они с его стороны  лишь реверанс  нам, рядовым сотрудникам или  знак уважения, своеобразный кивок за предстоящую работу. Выбора у нас не было и, действительно, скоро все прояснилось и стало конкретнее, когда он, перейдя к делу,  в двух фразах обрисовал возможную деятельность подразделения в новых условиях – мы знали, насколько это «возможное» в его словах быстро оборачивается реальностью: собственно, с того момента  и началось...
Это было своеобразной «отмашкой» – она включила механизм обратного отсчета:  мелкие розные дела каждого, существуя  сами по себе, встречались с  устремлениями  других, аккумулировались в общую целостность,  укрупнялись, обрастая новыми факторами,  переплавлялись в итоге в побуждающие  действия. Их элементарные энергии постепенно скручивали   все туже и туже спираль совместной заинтересованности, что  предопределило    неизбежную и стремительную ее обратную раскрутку.
Для участников этого многомесячного,  уплотняющегося по времени марафона,  терялись всякие ориентиры, но люди  продолжали работать, как было заведено, каждый день, а порой,  ближе к концу, переходя и на поздний вечер, даже иногда на ночь. В этой «гонке» непонятно  кого за кем -  так было до тех пор, пока не начался всеобщий аврал:     уже        не контролируемый  волей людей неизбежный обратный ход спирали. Дни мелькали, ускоряясь, в обратном порядке, быстрее и быстрее,  вскоре следуя друг за другом непрерывной вереницей так, что отключиться от дел становилось возможным лишь в редкие дни, когда сверху посчитают, что измотанным людям необходим хоть маленький, но отдых. Тогда дела отпускали  и ненадолго отходили в сторону: тебе оставалось  успеть расслабиться и рассовать по виртуальным полочкам  последние впечатления...
Среднестатистическому человеку, к которым относился тогда и я: то есть, далекому от всяких специальных релаксационных техник совсем отдохнуть  в такие редкие дни не удавалось - мысли цеплялись друг за друга, вязли бесформенной массой,  не вытесненной ничем «реальным» до самого утра, до тарахтящего  звонка старенького будильника.
Когда, проснувшись, восседал весь такой потерянный, босой на краешке кровати и с трудом отходил после недолгого сна, не понимая: что же это   творится за окном? Новый  занимается день или   еще  продолжение вчерашнего? Впрочем, диагноз тому  известен давно – на каждого  накатила большая,  хроническая усталость…
Сегодня, вроде бы,  выходной день ничем не отличный в ряду таковых - но с утра почему-то все не так, как бывает обычно и настроение, под стать этому, не в пример легкое, по-детски беззаботное. Такое что остро ощущаются  молодые тело и душа, причем не врозь, а слившись воедино: в хрупкую и редкую гармонию. Но,  несмотря на эту слитность, душа продолжает парить сама по себе и сверху созерцать тело - свою  бренную и  приземленную оболочку.
Тебе же, уютно от того до ужаса –  будь ты по воспитанию и образу мыслей,  трижды материалистом! Кто и что ты есть такое на сегодня, напрочь, забывается: еще бы сегодня праздник души – персональный, только для тебя! Но вот только улица за окном будто бы не приемлет твоего приподнятого настроения, а живет обычной, каждодневной и привычной жизнью – ну,  пусть будет так: сегодня все равно твой индивидуальный праздник!
Набирающее силу весеннее солнце стоит  высоко в ярко-синем, безоблачном небе. Наскоро умывшись и доев остатки вчерашнего ужина, я быстро сбегаю по лестнице во двор - навстречу многообещающему дню, приветствуя повстречавшуюся дворничиху.
«Что-то она припозднилась сегодня,  взяв бодрый старт и, пройдя для разминки квартала три вверх к центру города, вдруг решаешь, что надо бы в такой день позвонить ей – почему-то хочется в именно сегодня быть рядом с единственным человеком и, хотя с ней почему-то не задалось. Минуло  три недели, как мы виделись с ней в последний раз.
Конечно, можно сказать, что  не любил ты ее вовсе. Еще бы –  редко встречаетесь, что в  молодости совсем не допустимо... Но это  не совсем так – хочется начать  все с «чистого» листам, ведь мы даже нисколько и не ссорились в традиционном понимании тогда, в последний раз. Все дело  было в том, что мы, как думается многие,  просто уставали друг от друга, несмотря на нашу  молодость. Когда непрерывно  с кем-то общаешься, то так бывает. Вот на сей раз будем считать: мы решили немного отдохнуть друг от друга – взять перерыв в отношениях. Это,  правда так, но дело в том, что подобные паузы в наших отношениях имели тенденцию  все более удлиняться, но мы (это-то и плохо) уже привыкли общаться так и  все никак не расстанемся, хоть лба предчувствуем, что это есть начало конца.
Так я шел и думал, а может в человеческом общении, есть какой-то синхронизм: ведь если мое настроение было способно сегодня  беспричинно поменяться со вчерашнего дня, то почему бы и ее настроению не измениться. Наши обычные споры – вечные  спутники, если разобраться, по сути, настолько мелки и несущественны, что определенно их стоит забыть. Ну, конечно же, в силу такого же синхронизма, все то, что нами раньше утверждалось, за что мы «бились», казалось сегодня явным недоразумением, пустым вздором, а в жизни напротив так, много прекрасного, что жить надо  веселей и беззаботней! Она тоже так думает: сейчас мы это и выясним!
 Я ей позвоню –   позвоню и все выясню! Непременно... Я зашел в будку телефона-автомата, который был установлен по пути в переулке. Из нее привычно разило мочой, но телефон был исправен – вот и отлично! Я набрал номер - в ответ: длинные гудки... Один, другой и так их уже прошло несколько... Может, просто ее не было дома. Я выждал еще немного -  вдруг мне повезло:
 - Цок! – и монетка звучно проскользнула в приемную щель. Вместе со звуком ускользнувшей медяшки перед глазами возник вид до боли знакомой ее комнатки - то, что видел сейчас я, вряд ли дано кому еще лицезреть: мало того,  что  это был срез с прошлой жизни, но такого же никогда не может видеть человек…
Тяжелые гардины, темно вишневыми струями стекали с потолка  и «отсекали» внутренний вид  комнаты старой, дореволюционной планировки с высокими потолками от городского шума и суеты, создавая в ней тихий, спокойный мир... Хотя солнце за окном  было довольно высоко - здесь же можно было подумать, что до сих пор  «спал» вчерашний день,  царили покой и полумрак. Настойчивые полоски света пробивались через плотную ткань и проторяли светлые дорожки в глубину скомканной и непричесанной комнаты.
Одна из них, самая упрямая из дорожек, пробилась по столу в центр комнаты, играя по пути на хрустальных гранях фужера с недопитым, темным вином, и устремлялась  далее через  массивную вазу богемского стекла с желтыми, словно из воска яблоками. Одно из таких же яблок  было надкушено и брошено на горку апельсиновых обрезок и корок – далее светлая дорожка упиралась в приоткрытую дверь  платяного шифоньера, с которой небрежно свисал темный чулок, зацепившийся за нее мыском.
На спинке широкой кровати, на тонкой бретельке видно болтался, когда его в порыве неосторожно бросили ажурный бюстгальтер, но сейчас он висел  спокойно. На полу, на пушистом прикроватном коврике валялись скомканной тряпочкой трусики... Одним словом, в ее всегда аккуратной спаленке аккуратной девушки с утра царил обыкновенный бедлам, свойственный больше жилищу бобыля, которому вдруг улыбнулась удача…
Только «въевшаяся» в интерьер навсегда печать утонченности,  характерной для молодой женщины, исключала справедливость подобного предположения. Женщина была не одна: два молодых тела, разметались в безмятежном сне по рыхлой постели, досыпая скраденные ночным «языческим» развлечением часы.
Она первой пробудилась от приглушенной мелодичной трели телефона: распахнув глаза, некоторое время изучала для нее видимую отметину на потолке, потом бегло вспомнив вчерашнее, оперлась на локоть и сняла трубку:
- Да! Слушаю... А, это ты? Привет... - улыбка привычно тронула ее лицо. – Конечно же, оно доброе, спасибо... Сонный голос?.. В такой не ранний час?..– Да, я недавно  проснулась... Ты же знаешь, что поспать я люблю. Да так, поздно легла - зачиталась, как обычно... Нет, ничего особенного, рядовой детективчик, но знаешь, забавный...
Это на том конце провода был, наверное, я…
- Встретится?.. - Она замолчала, что-то перебирая в голове, - знаешь, я сегодня на весь день ужасно занята: много дел скопилось - все бы успеть переделать... Сейчас  скоро убегаю… Только ты опять не обижайся... Ну что я могу поделать, кто же мог знать... давай завтра вечером – ты позвони сегодня позже, во второй половне дня - договоримся... ага... пока.
Положив трубку, она снова откинулась в глубину подушки и опять сомкнула глаза, стремясь продлить блаженные, несравнимые ни с чем по удовольствию последние утренние минуты сна, хотя, уже совсем было и не утро. Как назло еще хоть тихий, но мерный, настойчивый бой старинных раритетных    напольных часов, которые начинали бить  за час до полудни – еще один из шумов, который  не даст заснуть: все бьет и бьет…
Ого! Уже  одиннадцать часов!  - Она невольно поморщилась и воспрянула от одной мысли, что скоро, в два часа пополудни, вернется мама после дежурства, а она - не одна!.. Ощущение не полной свободы несколько раздражило ее, но она уже взрослый человек. Который с подобными неудобствами, по ходу жизни всегда смиряется, потому что ах, и увы – таковы требования человеческого общежития, да и мама ее будь что, конечно,  поймет ее: у нее  давно взрослая дочь – конфуза никакого не должно быть, но все равно: для нее такое развитие событий было  неудобным, потому она  своим негласным правом никогда до сих пор  не пользовалась...
В ванной комнате она не запирала дверь и дольше обычного разглядывала себя в зеркало: изучая давно знакомое ей,  чем-то отличное от прежнего, тело, любовалась им, его естественными извивами. Ей нравилось собственное тело. Рассматривая волосы, глаза, она пыталась именно в них найти подтверждение всему новому, что зародилось в ней накануне и  переполняло ее сейчас. Она не сомневалась в реальности происшедшего, для того, чтобы удостовериться в этом, ей всего-то надо было, пройти по коридору, да заглянуть к себе в комнату. Она была совсем не пьяна вчера, и легко вспоминала детали, назойливо всплывающие разные подробности вчерашнего своего поведения, а губы  хранили вкус… его тела, что так молодо и сильно, а сейчас же оно отдыхало на ее кровати, раскинув руки и шумно вдыхая воздух. Она проникалась мерностью его дыхания, мысленно повторяла все необузданные ласки, которые он с ее позволения вытворял с ней...
Она взбила упругую пену, которая пахла недавно опавшими яблоками и, погрузившись в нее, остро, всей кожей ощутила чувство гордости, что смогла своим естеством сначала утомить, затем измотать, наконец, сломить и насытить его страждущую плоть. Ей было хорошо, и как-то неконкретно –  она себе постановила, так будет после этого всегда и она не будет теперь никогда слишком долго задумываться над обстоятельствами, также как и сейчас с ним! Но все-таки ее мысли путались:  то четкие, то какие-то неконкретные. Она была словно в нирване: ей помнились картины беззаботного прошлого лета. Якобы она одна на незнакомом берегу, и ее увлекает за собой утренний – сплошное серебро, туман и несет куда-то вдаль, растворив в себе каждую клеточку ее тела...
Быстро приняв ванну, она закуталась в халат и прошла в комнату, одеться. Когда же с грациозностью, игриво она натягивала свежие чулочки, то вдруг ей показалось, что она беззащитна и неуверенна, но она не придала этому непонятному чувству большого значения и быстро прогнала его прочь...
Пройдя на кухоньку, она поставила чайник на плиту и собрала из холодильника кое-какую снедь для завтрака: початую баночку икры, еще кое-какие аппетитные закуски, что всегда были у нее для гостей, нарезала ломтиками сыр. И пошла  в комнату, чтобы  решительно разбудить своего мачо. Стоя перед кроватью, она задумалась, не зная, как лучше это проделать. Сначала, она хотела нечто выкинуть ради куража, например, с будильником, который завела специально для этого. Она хотела подставить его прямо ему под ухо, но потом подумала, что это может быть ему неприятно и отказалась от такой мысли, просто потормошила его за плечо:
- А ну вставай быстренько: уже совсем поздно.
Он проснулся, сел, соображая, что к чему, и когда вспомнил все, то улыбнулся и, притянув ее за талию, свежую и пахнущую яблоками после ванной, повалил рядом с собой, словно день вчерашний, полный неги,  мог  продолжиться – но ей  того совсем не хотелось, и она дала ему понять, немного отстранившись:
- Не стоит: скоро могут прийти - надо собираться... Он не стал настаивать, тем более, настоящего желания в нем сейчас  не было, сейчас она умыта, почистила зубы - в форме, а он совсем нет. Она оправила задернувшееся домашнее платье, в которое успела переодеться и вышла из комнаты.
На плите в кухне булькал и свистел во всю чайник. Глядя на струйку пара со свистом исходящую из его носика, она слушала, как ее вечерний,  скорый друг шумно умывался.
 «Наверное, весь пол забрызгал…» - подумала она, но вскоре они пили чай, улыбаясь друг другу. Он облачился в свой серый с отливами мелко бархатистой ткани, костюм, так бывший ему к… лицу, поправил тонкую нить черных усиков и смотрел на мир не очень крупными, блестящими, черными глазами.  Он заметил в уголках ее глаз опасную  себе задумчивость – в ответ он старался  хотя бы острить, сбить непонятное настроение в ней, думал развеять его.
 Она, вглядываясь в него, заметила в нем нечто новое: взгляд его не был так притягателен,  да  и сам он не был  так искрометен, каким казался вчера в ресторации, куда они были приглашены независимо друг от друга, но оказались рядом на одной званой вечеринке. Стал казаться  весьма банальным, но, может, то ей всего казалось.  Кто знает?  Вот вчера...  но вчера было вчера - если что ей показалось, то было по иному.
«И что же такого произошло? - переспрашивала она в очередной раз себя, не вникая в его остроты, - видимо все-таки я вчера перепила...»
Не ответив себе на основной вопрос, так мучавший ее сейчас,    она дежурно улыбнулась ему: он ел поспешно, откусывая от бутербродов мелкие кусочки, налегая почему-то преимущественно на сыр и совершенно не притронувшись к остальному…
«Может я  зря так с ним: он же говорит простые, но приятные вещи по-свойски – может, стоит впустить его в свой мир?.. С ним же было так мило...”
- Ты прекрасная хозяйка: завтрак был что надо, в самый раз, - поблагодарив, он слегка притронулся салфеткой к губам, проведя ей бережно по лоснящейся ниточке усиков,  встал из-за стола, - ну что же: мне тоже ведь пора.
Наверно, он тоже почувствовал перемены в ней, которые могли быть опасны для него, столкнувшись с не до конца ясным, он просто не стал в это вникать, а поспешил скорее убраться, не  скомкав расставания. Она проводила его, еще улыбаясь и глядя, как он аккуратно обувается, проводит щеткой по чистым серым брюкам, оправляет тоже мышиного цвета несмятый плащ..
«Как хорошо быть сильными…» - думала она и все ждала чего-то еще от него. Но он хотел просто поскорее уйти – ему от молча чего-то происходящего, стало весьма неуютно. Он уже в  дверях довольно сухо произнес:
- Если захочешь встретиться, то дай  знать. Прикрыв за ним плотно дверь, она подумала: «Козел! Дай знать, и ты всегда будешь готов... дать знать - да ты и  телефона-то своего не оставил.  Хотя  итак все мне о тебе известно... Впрочем, важно ли это сейчас..."
Да, совершенно верно, так бы я видел ситуацию всегда – обычными глазами, но мое зрение изменилось. Я  мог видеть дополнительно одновременно еще в нескольких измерениях и, соответственно, иначе все интерпретировать.
Да, совершенно верно, так бы я видел ситуацию всегда – обычными глазами, но мое зрение изменилось. Я  мог видеть дополнительно одновременно  в нескольких измерениях и, соответственно, иначе все интерпретировать. Я видел то, чего никогда не смел видеть смертный: симпатичные усики обратились в топорщившиеся длинные усы, бархатистые серые костюм и макинтош - в лоснящуюся шкурку и я разглядел его  упругий, сильный хвост.  Да, совершенно верно, так бы я видел ситуацию всегда – обычными глазами, но мое зрение изменилось. Я  мог видеть дополнительно одновременно  в нескольких измерениях и, соответственно, иначе все интерпретировать. Я видел то, чего никогда не смел видеть смертный: симпатичные усики обратились в топорщившиеся длинные усы, бархатистые серые костюм и макинтош - в лоснящуюся шкурку и я разглядел его  упругий, сильный хвост.  Важным предметом его экипировки оказалась имеющая магический смысл благородная шапочка типа берета  из черного бархата с    заколкой  из драгоценных каменьев в виде вензеля, составляющего заглавную первую букву «А» многих алфавитов, что  несомненно значило Adept – продвинутый приверженец какого-либо учения.
Но я, похоже, знал обладателя этой уникальной шапочки – видел его рядом с ней и раньше.