Кураж

"Каждая мечта тебе дается вместе с силами, необходимыми для ее осуществления. Однако, тебе, возможно, придется ради этого потрудиться"
Ричард Бах

Рита никогда не видела этот подбородок опущенным вниз. За все то время, что они работали вместе, за все то время, что она знала его.
Уже три года Рита была дрессировщицей собачек. До этого она дрессировала пантер и леопардов. Она любила их, была просто без ума от этих гипнотических безумных глаз и изящно выступающих на загривке лопаток. То, как они двигаются во время бега, то, как напрягаются перед прыжком.
Но после Рита стала дрессировать собачек. Пуделей с пышной челкой.
Она стояла за его спиной. Монтажники неторопливо расстилали манеж, завтра утром пара репетиций и, наконец, сияющий, дребезжащий громкой музыкой в ушах, вечер представления. Его подбородок был поднят высоко: он смотрел прямо на купол, лицо его ничего не выражало, словно купол гипнотизировал его.
- О чем думаешь? – спросила Рита, слегка коснувшись его плеча. Витя не опуская головы улыбнулся. Он стал объяснять ей, активно жестикулируя, словно дирижер:
-  Вот здесь вышку, а там подвесить три трапеции. Сначала прыжок на одну, потом с сальто на другую, на третью, а затем оттолкнуться, и под купол! - пояснял он, часто дыша от волнения. Рита опустила глаза и поджала губы.
-   Но ты показываешь три трапеции здесь, - заметила она – А ремни из-под купола спускаются там. Это же слишком далеко, это сложно…
   Витя обернулся к Рите с улыбкой от уха до уха. Она схватил ее за плечи и энергично потряс, сверкая загипнотизированными глазами.
- Но в этом-то все и есть, - приговаривал он негромко, почти шепотом – Это не может быть легко, Ритка, не может!
Он отпустил ее плечи и снова стал смотреть вверх, запустив пальцы в волосы и закусив нижнюю губу. Его взгляд перебегал от вышки к первой трапеции, затем ко второй, к свисающим ремням и взмывал вверх, туда, где в одной точке смыкается купол цирка. Грудь его быстро приподнималась и опускалась.
Вот уже год он не останавливался, словно одержимый. Он не взял отпуск осенью, несмотря на то, что цирк стоял: представлений не давали. Он каждую неделю придумывал что-то новое: иногда простое, иногда изумительно сложное и пробовал, пробовал, пробовал. Раздраженно кричал и ругался, срываясь с трапеции и падая в натянутую сеть. Но после выходных возвращался. Возвращался с чем-то новым.
-  Это опасно, Вить, придумай что-нибудь другое, а то я буду переживать за тебя, -  промолвила Рита и только спустя секунду, почувствовав на себе удивленный взгляд, прикусила язык. Она не хотела говорить это вслух. Витя улыбнулся и приподнял брови.
-  Будешь переживать? – повторил он, скрестив руки на груди и снова взглянув наверх – Ну тогда я точно сделаю это, на твоих глазах, чтобы ты больше никогда не переживала. Чтобы ты знала…
- Знала что?

**
Рита расчесывала шерсть Д’Артаньяна перед выступлением. Ее глаза застыли, глядя в одну точку, а руки машинально  поглаживали собаку по спине. Д’Артаньян только блестел круглыми глазами и вилял хвостом, радуясь такому вниманию от хозяйки. Собака в этот момент была слишком занята своим личным счастьем, чтобы что-то почувствовать.
Сегодня утром Витя репетировал без страховки. И это значит…
-  Честное слово, на него нервов не напасешься, - ругался Геннадий Петрович, нанося грим и примеривая  то алый, то малиновый  поролоновые носы – Какой лучше? – спросил он, обернувшись к Рите. Та только пожала плечами.
-  Я – человек уже немолодой, мне вывернутые руки и переломанные кости видеть совсем не хочется, - продолжил он, оправляя парик – Не говоря уже о людях, которые пришли сюда и деньги за это заплатили…
    На гладкую блестящую шерстку Д’Артаньяна упала слеза. Рита поджала губы и, оставив собаку, бросилась к кулисам.  Номер эквилибристов был в самом разгаре. Музыка, казалось, была создана для того, чтобы волновать души, заставлять нутро сжиматься каждый раз, как гимнасты оказывались в воздухе, в свободном полете.
Рита искала его взглядом и, наконец, нашла. Все устроили как раз так, как он ей объяснял. Три трапеции. Три прыжка. И он говорил о них так небрежно, словно это были только три шага. И он сделал первый шаг. Рита вздрогнула от неожиданности: ей казалось, что он будет стоять там, на вышке. Еще минуту или две минуты. Еще хоть чуть-чуть, перед тем как сделает свои три решительных, абсолютно и может даже чересчур самоуверенных шага.
Первый…второй… Каждый раз Рите казалось, будто ей под ребра вонзают нож. Холодный, узкий, острый – таким был ее страх. Все происходило так молниеносно, что она не успевала даже вскрикнуть. Но каждый раз, когда он оказывался в воздухе, она тревожными рывками втягивала в себя воздух.
Она ждала, когда он поднимется под купол.
Оттолкнувшись от последней трапеции, Витя оказался в свободном полете. Или…
«Теперь только ремни! Последний…Ну же!» - думала Рита, щурясь, чтобы остановить слезы и больно кусая свои пальцы.
… или в свободном падении. Не ухватившись за ремни даже двумя пальцами, Витя полетел вниз, на песок манежа. С самого верха. Вниз.
Зрители пораженно ахнули, некоторые даже вскочили со своих мест. Директор за кулисами на секунду онемел и стал спешно, неуклюже набирать номер скорой. Витя лежал на песке неподвижно, стиснув зубы и закрыв лицо рукой.
Рита была первой, кто подбежал к нему. Отняв руку от его лица, она увидела, что щеки его блестели от слез.
- Витя, - говорила она негромко – Витя, тебе больно?
-  Конечно, больно, - ответил он равнодушно, глядя вверх, туда, откуда он только что упал – Ведь я не смог.
**
Когда его перевели в общую палату, Рита стала навещать его чаще.  С каждым разом он выглядел все бодрее и постоянно улыбался, глядя сквозь потолок.
-  Что собираешься делать? – осторожно спросила Рита, раздвинув шторы, чтобы он мог видеть солнечный свет. Весна, солнце припекало, сосульки начинали плакать.
-   Вернусь через год или полтора, - ответил Витя – Сначала буду разминаться полгодика, придется растягиваться заново, да и вообще…
- Ты вернешься в цирк? – прервала его Рита. Ее глаза тревожно бегали, она опустилась на край больничной койки и вцепилась в его руку. Он легко пожал ее, удивленно и с подозрением взглянув на свою посетительницу.
-   Конечно, - ответил он – Куда ты мне предлагаешь деться? Это же не работа, - он снова перевел взгляд в потолок – это уже болезнь… И ее не так просто вылечить, как пару переломов. Ты же спросила, что я собираюсь делать и даже не дослушала… Я вернусь в цирк и попробую снова.
Рита вскочила, не обращая внимания на то, что соседи по палате внимательно за ними наблюдают.
- Но ты же упал! Упал! – закричала она, нервно взмахнув руками. На глазах выступили слезы. Она просто не могла поверить. Не могла поверить в эту силу и в эту решительность. Не могла поверить в эту смелость. В цирке они называли это «кураж», за его пределами она назвала бы это манией, паранойей, даже глупостью.
- Ну, - Витя прищурил глаз и поморщился – Может, это меня чему-нибудь научит, и в следующий раз я выйду со страховкой. Но пока не поднимусь под купол без нее, я не буду считать, что сделал это самостоятельно… И не успокоюсь, конечно. Пока не поднимусь сам…
Рита закрыла лицо руками, ее плечи вздрагивали.
-  Сейчас ты ведь плачешь не потому, что я упал, - заметил он неожиданно серьезно. Рита закусила губу и перестала вздрагивать, она подняла на Витю красные глаза и, нервно улыбаясь, покачала головой.
-  И я все равно сделаю это на твоих глазах, - сказал он – Чтобы ты знала…
- Что? – спросила Рита шепотом, ее руки дрожали – Что знала?
24 июля 2013