Молодая казачка да сапа ведьма

     Давно это было. Лишь Кучерявый Дуб, что стоит на берегу реки, помнит ту историю.

     Как-то возвращался молодой казак из дальнего похода из чужой сторонушки домой, на Дон-реку. Едет не грустит, песни поет – домой ведь возвращается. А ворочается казак домой героем к молодой своей жене. Ворочается на своем вороном коне – друге боевом, в седелице кожаном, кожаном – серебром отделанном.

     Вот едет он по чужому лесу, лесу сырому да замшелому. Вдруг конь его встрепенулся, на задние ноги скакнул. Глянул казак, а впереди на тропе сапа черная лежит извивается, злыми глазками в него упирается. Глянула она на казака, вдруг замерла – а ведь и пригОж был казак – чуб кудрявый из-под синей фуражечки выбивается, глаза весело глядят, песня, что с уст сорвалась, еще не остыла, в воздухе витает. Мгновенье – и ускользнула за вяз  вековой сапа черная и в то же мгновение выходит из-за дуба девица красавица. Даром что чужестранка – лицо белое, губы – что алая заря, тонкие пальцы перстнями усыпаны, глаза – что два омута, ресницы – как опахала: от глаз взгляда отвесть невозможно.
 
     Ох, казак - казак, не смотрел бы ты в те глаза колдовские, дошел бы до дома родимого, до казачки – жены молодой. А так – околдовала казака лесная сапа – ведьма хитрая, привела в свой замок лесной, заставила забыть  Дон любимый – родную сторонушку.

     Да не подумала ведьма о коне вороном, верном товарище казака. Поскакал конь тот верный домой, на родную сторонушку, прямо к крыльцу родимого дома. Вышла молодая жена – видит конь вернулся без седока. Да и видит также, что не опущена голова коня низко-низко ко сырой земле.
     Поняла она, что жив ее казак, да в беду попал.

     Напоила она коня сладкой донской водой, накормила хлебом пахучим, дала отдохнуть ему на шелковой траве, да в обратный путь снарядила. А сама взяла в узелок хлеба краюху, воды ключевой, травки степной, да горсть землицы родной. А колечко с жемчужинкой речной – мужнин подарок – завсегда с ней было.

     Вскочила она на коня вороного и поехала мужа из беды выручать.
     Долго ехала казачка. Ночь в дороге застанет – кровать для нее земля  сырая, перина – трава шелковая, руку под голову положит  вместо  подушки, а конь вороной сон ее сторожит. Есть захочет – грибов, ягод  соберет, рыбы в реке наловит – все может делать казачка, всему  научилась, пока муж воевал, а она сама на хозяйстве оставалась.

      Три степи миновала казачка, через три реки переправилась, через дубравы и  сосновые боры прошла, ельники миновала, по самому краю моря проехала. Наконец, оказалась на чужой стороне. Заехала в густой лес, сырой и замшелый. Птицы в том лесу не поют, зверя лесного не видно. Едет по узкой тропинке - конь верный спотыкается, ноздри нервно раздувает – не нравится ему эта дорога.

      Прижалась к нему молодка, шепчет:
     - Потерпи, Буянушка, потерпи, милый. Самой мне  место это не нравится, да только раз ты меня сюда привез – не спроста, знать,  надо здесь искать милого моего.
 
     Наконец, кончилась тропинка. И видит казачка – стоит перед ней замок красоты неописуемой – стены кипенные вязью каменной изукрашены, по углам башенки поднимаются, в небо упираются. А вокруг замка того ров глубокий вырыт и во рву том вода черная глубокая. Не пройти, не проехать в тот замок.

     А только видит она  - открываются ворота, опускается мост через ров и выезжает из замка карета, а в карете той миленок ее, казак лихой, рубака удалой едет. Да не один, а с красавицей: лицо белое, губы алее утренней зари, глаза – что два омута, ресницы как опахала…
 
     А он, муж ее любимый, все на красавицу глядит, глаз не отрывает. Околдовала его сапа-ведьма злая да хитрая, забыл казак дом родной, Дон-реку любимую да жену родную.

     Зашлось сердечко у казачки от горя лютого. Поняла она, что околдовала ее казаченьку красавица чужестранная.

     Но не для того казачка молодая столько прошла, столько вынесла, чтобы теперь отступиться. Решила она наняться в замок в работницы: может увидит муж, вспомнит. Да не тут-то было. Ревниво оберегала чужестранка своего молодого мужа – ни одной прислужницы-женщины не брала в замок.

     Тогда наварила казачка щЕрбы донской, какую дома мужу варивала, густо заправила сухой степной травой пахучей – не мог казак забыть этот запах, и передала в подарок хозяевам замка.
    Кто не знает – вкусней казачки никто не сготовит!

    Ест щЕрбу казак, тревожно на душе у него, а глаза чужестранки глядят на него неотрывно, алые уста слова ласковые говорят…
      Ничего не вспомнил казак.

     Наварила казачка опять щЕрбы, отнесла в замок, а на дно крЫнки бросила колечко с жемчужинкой речной, что муж подарил перед походом.

     Поел казак щербы – и места себе не находит - увидел он колечко, схоронил его в складень, что на шее у него. Нет с ним рядом чужестранки, вынет он колечко, смотрит на него  - силится вспомнить – и не может: сильно очаровала его красавица с очами омутами – сапа-колдунья.
   
     В третий раз наварила казачка щЕрбы. Заправила горькой полынью – степной травой. Да горше полыни были слезы ее, что роняла она в крынку со щЕрбой.  А ещё испекла она хлеб, завернула в рушничок и на крынку положила.

     Сел казак есть. Что такое? От щЕрбы дух идет такой знакомый, что сердце сжимается, да уж очень горька еда. Разломил казак хлеб, а оттуда землица донская и посыпалась. А лишь коснулась она его, все вспомнил казак.

      Скинул он с себя одежды чужестранные, надел свой зипун казацкий, шаровары в сапоги сафьяновые заправил, надел шапку с околышем, нашел свою саблю острую да и пошел в покои своей красавицы. А та почуяла неладное, поняла, что не простит он ей вероломства ее обманного, ударилась об пол, превратилась в сапу черную, скользкую да длинную. Зашипела она, бросилась от сабли казацкой. Да настигла ее кара – порубил казак ведьму злую, в огонь бросил, а сам нашел свою жену настоящую, казачку донскую, и пошли они вместе в родную сторонушку, во родимый край.
      И никакие ветры лихие, люди худые, звери степные не смогли их больше разлучить.