Глава 15. Божественный выпивоха

Между Гермесом и Аглаей шла весёлая перепалка. Гермес пенял ей на то, что она бегает к Гефесту и даже называет его своим мужем.
     - Смотри, Аглая, он тебя съест. – "Не съест". - Как пить дать съест. Он, Аглая, оглоед.
     И в этот момент его позвали к Зевсу – орёл появился над поляной, сделал три круга и полетел обратно, на Олимп...
     Войдя в тронный зал, Гермес застал отца и Диониса, беседующих о жизни. Кроме них в помещении никого не было, впрочем, Ганимед крутился поблизости. Что-то наливал, добавлял, отмеривал, нюхал и закатывал глаза – священнодействовал. Зарррраза!..
      Трон Зевса был отделан слоновой костью и золотом – по моде того времени. Целый коллектив авторов во главе с Гефестом работал над этой поделкой, и теперь она слепила глаза каждому понимавшему в искусстве индивиду. И не индивидам тоже – случались такие на Олимпе, редко, конечно, но случались.
      Зевс взглянул на Гермеса походя – только для того, чтобы отметить его пунктуальность. Посмотрел, как говорится, на всякий случай и отвёл взгляд.
     - Бабы и выпивка, - продолжил Зевс воспитательную беседу, – ну, куда это годится, сынок? Не мальчик, чай.
     Боги в отличие от людей с возрастом молодеют. Когда-то Дионис носил бороду. Теперь щёки его пунцовели и лоснились тем достатком, который неизменно сопровождает счастливчика, взобравшегося на Олимп – колени и руки разбиты в кровь, зато на губах змеится улыбка. И щёки, повторюсь, отливали червонным достатком. Достаток всегда отливает этим цветом, не замечали?
     - А что ещё делать, отец? – уныло поинтересовался божественный отпрыск. - Ведь скука – смертная! Неплохой эквивалент счастью - выпивка и бабы.
     - И мальчики, - добавил Ганимед – вполголоса, но всё услышали. У педерастов всегда так – тихо, мирно, почти что шёпотом, а потом – раз! – и ты уже в жо - по самые амфибрахии.
     - Жениться тебе пора, - сказал Зевс, не обратив внимания на слова виночерпия.
     - На ком? – удивился Дионис. - Укажи перстом – и я женюсь! Мне – не трудно.
     - Ну вот – я тебе ещё и бабу должен подкладывать…
     - Не бабу, а жену, - обиделся Дионис. -  Бабы за мной толпами бегают… И потом… я уже был женат, на Ариадне… Чем дело кончилось – ты знаешь…
     Ариадна, как известно, повесилась. На той самой нити. Тысячу первую годовщину отмечали незадолго до этого разговора.
     И тут громовержец, ища сочувствия, перевёл свой взгляд на глашатая. Гермес ответил ему ясным взором. В каждом глазу плескалась харита. Третья в это время блудила с Гефестом.
     Громовержец тяжко вздохнул… так вздыхает Сисиф, когда толкает злополучный камень в гору, не скажу, что Олимп, - Гермес несколько раз навещал его в том безлюдном урочище…
      – Ганя, – сказал Зевс, протягивая виночерпию золотой кубок, - Ганечка, дружок, плесни чуток, а то что-то во рту пересохло…
     Ганя выполнил просьбу, потом мизинцем выудил из вина какую-то мошку, размазал её по бедру и протянул кубок громовержцу. Тот жадно выпил, отдышался и махнул рукой в сторону Диониса.
     - Ладно, сынок, иди. Приищу я тебе жёнушку…
     - Ну и о чём с ним можно говорить, скажи мне на милость? – спросил Зевс, когда Дионис удалился.
     - О вине, разумеется, - ответил Гермес. – Тут он ценитель, каких свет не видывал. Все сорта знает… назубок…
     - Да уж, выпивоха отменный, – согласился отец-громовержец, - но я не о том, я – о деле.
     - О деле с ним говорить бесполезно.
     - Вот то-то и оно, что бесполезно, - сказал Зевс и опять откликнулся Сисифовым стоном. – Оставь меня – что-то я сегодня не в форме…
     Гермес повернулся и пошёл к выходу.
     "Ганя, - услышал он за спиной, - налей, дорогой, а то во рту пакостно, словно родственнички кучу навалили…"

Происхождение Диониса туманно. Сам же он – в сильном подпитии – рассказывает историю своего рождения так.
     Мать Диониса Семела была уже на шестом месяце беременности, а Зевс всё ещё, не переставая, навещал её. Ревнивая Гера явилась к красотке под видом соседской старушки и убедила Семелу, что её возлюбленный дурит ей голову: "И не Зевс он вовсе, а не бог весть кто". Глупышка поверила ей и отказала Зевсу в интимной близости. Своеобразной Лисистратой заделалась Семела. "До тех пор ничего не получишь, - заявила она, - пока не явишься мне во всём своём олимпийском могуществе".
     В общем, достала громовержца.
     И взбешённый Зевс, явив ей подлинный лик, буквально испепелил бедняжку.
     Расторопный Гермес подсуетился, спас недоношенного младенца и выходил его. Как именно - никто не знает: Гермес умеет хранить тайну. А потому всяк сочиняет историю рождения Диониса по-своему. Но мы не будем уподобляться этим неучам - Диодорам там всяким из сицилийского клана и прочим Гесиодам, не говоря уже об Аполлодоре…
     Спасая Диониса от гнева Геры, Гермес превратил его в барашка и передал нимфам. Те спрятали мальчика в пещерах на горе Ниса. Где находится эта гора, никто не знает, но думается в стране парфян - там произрастает самый сладкий в мире виноград. Автор знает об этом не понаслышке…
     Когда мальчонка вырос, местные жители научили его виноделию, и разнёс Дионис священную лозу по всему античному и заантичному миру.

Эллада не знала "сухого" закона. А вот спиртовые войны – были и нешуточные.
     В добропорядочные времена греки пили еловое пиво, приправленное плющом и подслащённое мёдом. Гиперборейская медовуха в те времена называлась нектаром, но пили её преимущественно на Олимпе… Потом в Элладу пожаловал Дионис, и всё поставил каком верх…
     Не всему в этой истории приходится верить, но факт остается фактом: культ вина внедрялся повсеместно. Внедрялся насильно. Так Пётр Первый навязывал нам табакокурение, а Екатерина Вторая - картофель. Сторонники пива терпели поражения.
     В походах Диониса сопровождала дикая толпа сатиров и менад. С этой ватагой он играючи дошёл до Индии и покорил её в отличие от Искандера. И никаких когорт и сарисс, только жезлы, увитые плющом, и наводящие ужас трещотки.
     Несли они веселье и разрушение. Противников Дионис лишал разума, и пьяные менады разрывали их на куски. Кровавые побоища неизменно заканчивались в пользу вакханок.
     Становясь менадами, женщины отвергали родственные связи, отрекались от мужей и детей, нередко принося их в жертву.
     Патриархальные власти пытались сопротивляться охватившему греков безумию, но - безуспешно. "Кризис, - говорили знающие люди, - кризис – и полное отсутствие всякого присутствия". Разнузданные толпы бродили по дорогам, грозя подорвать общественные устои.
     И власти дрогнули…
     Тираны Коринфа, Сикиона и, наконец, досточтимый афинянин Писистрат вынуждены были признать культ Диониса и установить официальные празднества в его честь.
     И даже Гестия в порыве самоуничижения уступила ему место на Олимпе. Оно и правильно: олимпийские посиделки были ей как серпом по одному месту, которого у неё хоть и не было - а всё равно больно.
     Бытует мнение, что боги по-прежнему пьют медовуху, но это уже выдумки аристократов, недовольных проникновением плебса на Олимп.

Празднества в честь Диониса справлялись четыре раза за год. В апреле отмечались великие Дионисии. Главной частью торжеств была процессия, осенённая именем кумира. Фаллическое шествие вливалось в улицы, вакханки и вакханты распевали непристойные песни.
     Огромный искусственный фаллос парил над толпой.
     Мистерии перерастали в пьяные оргии.
     Всё это напоминало демонстрации совкового времени. Только вместо фаллоса у нас над колоннами парил Ленин.
     Из импровизированных представлений в честь Диониса впоследствии возникли трагедия и комедия – две ипостаси греческого театра.

В дельфийском храме наряду с Аполлоном обитал Дионис. Плутарх толкует отношения двух владельцев храма следующим образом: "Дионис - властелин зимы, Аполлон - лета".
     "Пеан!" - дельфийский возглас в честь Аполлона, "эвоэ! - элевсинский вопль во славу Диониса.
     Бабы, видя его, сходили с ума. Это были женщины из народа, чуток поддержанные, помятые – сиськи до пупа и разверстые дупла (Помните Фауста в переводе Пастернака: "Такою складкой шла кора, что мне понравилась дыра"?).
     Каждой женщине, как говорится, своё – кому Дани, кому – Апик.
     В январе, по окончании Леней, они бросали дома, собирались у храма Диониса – того самого, что возле театра, и оттуда уже, толпой, отправлялись в горы, на Парнас, где правил бал этот самый Дани.
     На бегу сильно хлестали друг дружку тирсами - развлекались.
     Марш-бросок завершали в огромной пещере, расположенной на высоте полутора тысяч метров. Некоторые забирались на заснеженную вершину, которая была на тысячу метров выше, и где было очень холодно, что приводило к многочисленным обморожениям.
     Распустив волосы, неслись за оленями или козлятами. Поймав, рвали на части и пожирали ещё живую плоть. Фракийские вакханки, говорят, заканчивали ритуал тем, что набрасывались друг на друга. Каннибализм – неотъемлемая часть вакханалий.
     Реальность отступала, воображение рисовало мистические картины.
     Ночные бдения оживляли экстатические пляски, крики "эвоэ!" и надрывный девичий визг.
     Каждая женщина достигала экстаза по-своему. Это, как женский оргазм, – он сугубо индивидуален.
     И, если в любовном акте многое зависит от мужчины, то здесь многие зависели от Диониса.
     - Учитесь быть счастливыми, - напутствовали молодёжь закоренелые менады, ссылаясь на авторитет автора вакханалий. – Берите от жизни всё. Вы этого достойны. Семья - ничто, исступление – всё. Учитесь, учитесь, учитесь…
     И они учились. Среди замужних женщин крутились почти что девочки, парфенос, у которых только что набухли соски, и были они подобны Афине, восседавшей на Акрополе в храме, носящем сие неполовозрелое имя.
     Рослые, матёрые вакханки быстро впадали в транс. Девочки, сжимая тирсы, с восторгом взирали на них и подстёгивали ритуальными криками типа: эвоэ, тётя Мотя! эвоэ, тётя Глаша!
     Шабаш ведьм напоминали вакханалии...
     Скотоложство, утверждают сегодняшние умники (что уж говорить о вчерашних), - это не извращение, это - пережиток вакхических традиций.
     Скоро, говорят, браки с животными узаконят…

То, что греки в образе Диониса распространили культ виноградной лозы не только в Греции, но и по всему миру, вызывает недоверие. Всё вещественно значимое, что есть в Элладе и Европе, пришло из Азии. Сами эллины, да и европейцы тоже, – блудные дети индо-азиатского происхождения. Щурясь от яркого света, узкоглазые прагматики явились в сумрачную Европу и, округлив очи, оплодотворили её щедро и празднично.
     В Европе умели адаптировать, аранжировать и очень хорошо извращать [1], но не более того. И даже демократия в условиях рабовладельческого строя и попрания прав женщин – та же уловка, смысл которой угадывается без труда.
     Но ничего иного, заслуживающего внимания в общественном устройстве, человеческая цивилизация не придумала, говорят оппоненты.
    Тем прискорбнее для человечества...
     Позже у Диониса появился соперник – певец Орфей. Почему он был зрячим, история умалчивает. Впрочем, об Орфее я уже рассказывал, добавлю только, что орфики, устранив несуразности, соединили оба культа – Диониса и Орфея, выпивку и музыку – в единую мистерию, прозорливо указав направление развития массовой культуры.
     И уже папа Римский запел, и недалёк день, когда пустится в пляс…
     Эх, яблочко, куды котишься?..

Мидас был усыновлен фригийским царём Гордием, тем самым, что любил вязать морские узлы на оглоблях, попадавшихся под руку телег. После смерти Гордия трон достался Мидасу, который и основал город Анкиру. Теперь в этом городе живут турки.
     Слыл Мидас возвышенной натурой - сам Орфей обучал его музыке. В македонской Бромии он разбил знаменитый сад, где шестидесяти лепестковые розы испускали аромат, заглушавший все иные запахи в округе.
     Однажды в этом саду, отстав от буйного дионисийского шествия, возле крошечного родничка, уснул подвыпивший сатир Силен. "Автохтончиком" – называли его блудливые нимфы.
     Садовники разбудили и привели сатира к царю. Мидас, разузнав, кто оказался его непрошеным гостем, пять дней поил и кормил Селена, а потом отправил в сопровождении верных ему людей обратно к Дионису.
     И никто не догадался о том, что Мидас нарочно подмешал в источник вино в традиционной для греков пропорции.
     Дионис, встревоженный долгим отсутствием Силена, обрадовался возвращению и предложил Мидасу в награду исполнение любого его желания. И Мидас без раздумий заявил: "Хочу, чтобы всё, к чему бы я ни прикоснулся, превращалось в золото". И Дионис уважил его просьбу.
     Целых три дня Мидас развлекался тем, что превращал в золото то, на что падал его взгляд. Он, наверное, превратил бы в золото и Парнас, если б догадался до него добраться…
     Но голод – не тётка, и на четвёртый день Мидас попросил Диониса избавить его от сего утомительного времяпрепровождения. Дионис, которого это происшествие позабавило, без промедления вернул Мидаса в исходное состояние
     За несколько дней Мидас накопил несметное количество золота, прослыв баснословно богатым человеком, а, так как людская зависть не знает границ, то молва приписала ему ослиные уши, каких у него отродясь не было. Зато были щедрые пожертвования в Дельфийскую сокровищницу, но их, разумеется, никто не заметил.

Появившись на Олимпе, Дионис решил возвести туда и Семелу. Для этого он поначалу спустился в Аид, где, утверждают, то ли уговорил, то ли подкупил, то ли подпоил Персефону и увёл-таки с собой покойную мать. Много удачней Орфея, как видим, оказался Дионис. И вышла Семела на белый свет под именем Фионы – это, чтобы души умерших, оставшиеся в плену у Гадеса, ей не завидовали.
     А потом Дионис представил её олимпийцам:
     - Мама моя - прошу любить и жаловать.
     Зевс расщедрился - выделил Фионе жилплощадь. Остальные небожители приветливо склонили головы, и только Гера, не сумев скрыть злобу, прошипела:
      - Сам притащился, да ещё и мамашу припёр, сучччонок…


1. Сами не понимая – зачем.