Жизнь и войны

Библиотечка современной повести

Выпуск 4


Евгений Сайковский


 


Жизнь и войны




Повести,
рассказы,
стихи





Иваново, 2013
 
УДК 821.161.1-3
ББК 84 (2Рос=Рус) 6-44
С-14
ISBN 978-5-9904547-4-3
Великие и ужасные оттенки трагических интонаций двух мировых войн 20 столетия стали лейтмотивом творческих поисков автора книги.
”Лето 1941 года было необычным…Казалось и певчие птицы стали волноваться больше обычного.“
“В последний день июля 1914 года…- Два филёра…надрались водки…“
В сюжетах двух повестей создаются образы главных героев, вокруг которых происходят важные события тех лет.
В коротких рассказах или новеллах немного действующих лиц и одна, реже несколько, сюжетных линий, при наличии какой-то проблемы, хотя иногда текст основан на рефлексии, где на первый план выступает изобразительно - словесная фактура.
Поэтический раздел основан на традиционной рифме и свободном, во всех проявлениях, верлибре.
В “…Спасах…,” как литературный приём,  используется ироничный диалог…
 
©Е.Сайковский, сентябрь 2013г.                Mail.Ru.Saykovskiy@inbox.ru. Тел.(4932)37-21-20
Авторские страницы на Всероссийском портале Проза.ру./Стихи.ру.
Печатается в авторской редакции.

Подписано в печать 02.09.2013г.
Формат 1/16. Бумага писчая. Плоская печать.
Усл. печ. л.13.48. Уч.-изд. л. 12,47
Тираж 50 экз. Заказ № 2013-36

ЗАО  “Ивановский инновационный институт“
153000 г.Иваново, пр.Шереметьевский д.21.оф.012.

ISBN 978-5-9904547-4-3          ©Е.Сайковский, сентябрь 2013г.
 
Фронтовикам - ивановцам
1925 года рождения
посвящается.


Вчерашняя музыка, длиною в жизнь.

Повесть.

Глава первая. Оливковая ветвь

 Недалеко от подъезда этого обычного жилого дома: в пять этажей, добротной кирпичной кладки, городским сизым голубям всегда сытно и привольно.
 На этом месте общение с ними жителей происходит так давно, что и не вспомнишь более точно, сколько же времени уже пролетело.
 Разве что не вызывает никакого сомнения достоверность соседских наблюдений: в последнее время кормление происходит почти каждый день.
 Примерно в полдень, как по расписанию, очень старый, но ещё не совсем немощный житель, с трудом опираясь на палку, выходит из подъезда, уже издали вызывая оживление сизокрылых подопечных.
 Хлеб, пшено, семечки их любимая еда, хотя голуби, птица в еде не спросливая, довольствуется всем предложенным с его скромного, повседневного стола.
 Они не боятся, сразу окружают, садятся на руки, сбиваются в кучу под ногами.
 - Ну, подождите, не спешите, не все сразу.
 Куда, там?
 Стоит из последних сил взмахнуть руками, как крылами… и вся острокрылая масса поднимается в воздух.
 - Словно по команде, лёгкая на подъём, в едином общественном порыве.
 Шум, хлопанье крыльев, лёгкий, быстрый полёт, резкие виражи.
 - Как на них не заглядеться?
 Небольшие головки, короткие шеи, закруглённые хвостики.
 - А как изящен небольшой, длинный, ровно вытянутый клюв?
 - А как они уверены и на земле, и в воздухе?
 - Разве можно не обратить внимания на четырёхпалые ноги, длинные пальцы, сильные когти?
 Питаются сизари, как это видно, не святым духом, хотя по преданию имеют к нему самое непосредственное отношение.
 Гнездятся рядом с людьми обширными колониями, прежде всего поближе к местам вроде этого, где можно прокормиться.
 Особенно занятно общение с ними зимой, в феврале, когда весна только в полдень, яркими лучиками, ещё только заявляет о своём таком желанном, но не скором приходе.
 В эти недолгие минуты красив и страстен, исполнен пафоса свадебный голубиный ток. Плавный полёт: самец раздувает грудь и…кланяется перед самкой.
 Он покрупнее, посмелее, долго воркует, она в ответ - сама кротость и почтение к его чувствам.
 Вот так на глазах почтенной публики разыгрывается птичий спектакль: от красивых ухаживаний, до верности на всю оставшуюся жизнь.
 Совершенно бесплатное и трогательное представление для всех желающих под открытым небом, получивших возможность полюбоваться на искренние чувства братьев своих меньших.
 Не иначе как неисправимых однолюбов, через какое-то время уже парящих над головами высоко в небесах.
 Если после таких представлений у кого-либо возникнет желание узнать, где живёт, тот самый, заботливый мужчина, постоянно кормящий голубей, и они из любопытства обратятся к жителям, то многие соседи вряд ли смогут подсказать.
 Это может показаться весьма странным, так как он заселился с семьёй в свою квартиру одним из первых.
 Сразу после сдачи этого некогда одного из самых престижных в городе, ”облисполкомовского“ дома, в эксплуатацию.
 Таких старожилов осталось совсем немного. Другие жильцы меняются весьма часто, а они на одном месте, более полувека живут и здравствуют, ничем особенным о себе окружающим не напоминая.
 Такой образ жизни, манера поведения, если хотите, более всего, присуща людям этого поколения.
 Они сегодня, в связи с солидным возрастом, а этому беспокойному жителю недавно исполнилось восемьдесят восемь лет, ведут себя тихо и неприметно. И не только по возрастной причине.
 Не лишне заметить, что и в другие года вёли себя дома, среди соседей аналогичным образом, чтобы лишний раз о себе не напомнить.
 - Боже упаси, чтобы никто не услышал жалоб на выпавшие на их долю испытания.
 Сейчас пришла пора одиночества и для него. Окружающим легко любить весь город, страну, человечество, а вот конкретного, неприметного человека, в отдельности, может быть это видят на небесах, очень трудно.
 Он в тех же стенах большой трёхкомнатной квартиры, такой желанной и доставлявшей много радости когда-то, а теперь ставшей местом добровольного заточения или ссылки, на склоне лет, по собственному желанию.
 Эта квартира была выделена в порядке очерёдности в серьёзной, властной организации за добросовестную, безаварийную работу водителем. Произошло это, не без инцидента, без которого вполне можно было обойтись.
 Возможно, этот случай никому из участников и не запомнился надолго, кроме самого молчаливого и исполнительного в гараже работника.
 Много лет назад на заседании жилищно-бытовой комиссии, когда дошла очередь до его семьи, то председательствующий бесцеремонно высказался в том смысле, что метраж трёхкомнатной квартиры больше, чем им положен по инструкции и он рад бы, да не может “отпилить от новой квартиры угол…”.
 А на замечание завгара, что фронтовику положено за спасение страны, сами знаете от кого, и не меньше других очередников, ответил, уверенный в своей правоте, что все воевали, а положено, как имеет в виду завгар, лишь семьям номенклатурных работников. И продолжил развивать свою теорию.
 - Водитель это простой рабочий.
 А агитировать его за советскую власть не надо, себе дороже. На том разговор был закончен.
 Узнав о таком решении, фронтовик поскрежетал зубами, но нигде не проронил ни слова, как будто так должно и быть.
 Вскоре что-то произошло, примерно, как бывает на Востоке, то ли “хан помер, то ли ишак сдох …” и решение изменили. После чего семья заселились в квартиру вместе с остальными новосёлами.
 Осадок на душе остался. Стал напоминать о себе через много лет, в последнее время, очень может быть, чувствуя зловещую цифру 88 с её закодированными смыслами.
 Это с одной стороны, а с другой, ”…голуби, выпущенные Ноем из ковчега во второй раз, возвестили его о том, что Земля спасена от Всемирного потопа… “
 В клюве одного из них была оливковая ветвь.

Глава вторая. Под стук станков.

 Лето 1941 года было необычным для Володи из-за не проходящего чувства тревоги. Она как бы незаметно присутствовало во всём.
 В разговорах, настороженных взглядах, интонациях, непреодолимом желании слушать последние известия по радио, после которых появлялась дополнительная информация для размышлений, но спокойнее не становилось.
 Ещё волнение казалось присутствовало в движении облаков по небосводу, жужжании майских жуков, пении соловьёв в зарослях деревьев и кустарников на берегу родной реки с неброским названием Уводь.
 Казалось и певчие птицы стали волноваться больше обычного.
 Парни из предвоенного девятого класса, его школьные товарищи, равно как и он, чувствовали, как происходит с ними что-то ранее неизведанное.
 Это и мимолётное волнение и взрослая томительность. У многих в голосах стали прорезаться мужские нотки, стало заметно особое внимание к ним учителей, окружающих.
 Всех интересовало, быть может даже чересчур пристально, что и как они понимают в жизни, как относятся к старшим, своим обязанностям перед государством.
 На занятиях по военному делу можно было найти этому ускоренному взрослению хоть какое-то применение, например, вырабатывая командирский голос.
 Другие атрибуты этого особого внимания всё же больше надоедали, чем создавали доверительную атмосферу.
 Уже не было настроения необязательности во всём, например, каждый урок с военной атрибутикой и риторикой проходил необычно серьёзно, даже строевые занятия без привычного подтрунивания друг над другом по поводу выполнения команды ложись.
 Как-то само собой получалось, что домашние задания по этому предмету выполнялись в первую очередь.
 В одну из подростковых беспокойных ночей, а таких в пору мужского созревания не мало, приснился школьный урок и штык-нож с желобком на лезвии для стекания крови.
 - С него вдруг потекла кровь ему на ладонь, потом на руку и остановить её было невозможно. А учитель перед классом повторял.
 - Мы не агрессоры, но если нападут, спуску не дадим. Все как один встанем на защиту своей Родины.
 Проснувшись в холодном поту и на мокрой простыне, не стал отгонять необычный сон как наваждение, а принял его за должное.
 - Куда деваться? Значит так и должно быть в моей жизни.
 В тот год дед Ефим смастерил ему лыжи. Всю зиму Владимир топтал лыжню в парке, вдоль железнодорожного полотна, доезжая до станции Строкино, ещё дальше. На обратном пути часто прокладывая лыжню вдоль большака.
 Уставал, не жалел себя, каждый день понемногу увеличивая дистанцию. Не позволяя себе хоть на метр уменьшить её или идти прогулочным шагом.
 Ни его, ни таких же допризывников-одногодков никто не заставлял это делать. Даже намёка не было.
 Так было самим спокойнее … и за товарища, и,… не имело значения за кого ещё, но за семью, это точно.
 Все вместе построили трамплин и на приличной скорости съёзжали с железнодорожной насыпи.
 Отталкивался на нём Володя изо всех сил, каждый раз стараясь доказать, прежде всего самому себе, что от результата - длины прыжка, будет для него зависеть что-то очень важное. А может быть и сама жизнь.
 А жить очень хотелось. Невозможно было представить, что всё, что есть вокруг него, останется, а он неизвестно куда исчезнет.
 Ему впервые представлялось, как крутится Земля вокруг своей оси. Какая она, наша Вселенная, с бесконечным множеством планет?
 У каждой из них своя траектория, а может быть разумные существа?
 А он дома на своей постели, под лоскутным одеялом, прижав руками коленки к груди, как в утробе матери...
 Скоро утро, школа…Неизвестность была всегда с ним, от неё невозможно было избавиться, а вот страх из-за этой неизвестности быстро проходил, хотелось стать сильным и ничего не бояться.
 Были и другие неизведанные чувства, поначалу вызывающие удивление. Не сами по себе, а почему именно они приходил к нему, а не другие.
 Как-то увидел на грядке, рядом с крыльцом сорванные и брошенные цветы, анютины глазки.
 Не важно кем и когда, и что надо за это наказать.
 Поднял, принёс домой, ковшиком из ведра налил в баночку воды и поставил с цветами на подоконник.
 Мать тихо наблюдала, а когда он стал выходить в сени, перекрестила его вслед крестным знаменем и что-то про себя стала говорить.
 Известие о начале войны нисколько не удивило. Скорее наоборот, стала проходить неизвестность.
 Было ясно, что случилось то, что и должно было случиться, но от этой определённости было не легче.
 Он сразу подумал о том, что его школьная жизнь закончилась, скорее всего навсегда, было жаль этого, хотя начало учебного года никто не отменял. Удивительно было и то, что особого усердия к учёбе он не проявлял, но тем не менее жалел о том, что может быть она для него закончится.
 Откуда была такая уверенность о своём образовании, что всё, “не долго музыка играла”, он не знал, и не хотел размышлять на эту тему.
 Он уже не представлял, ни при каких обстоятельствах, себя в роли школьника сидящего за партой, стоящего у школьной доски, которому учителя ставят оценки в дневник.
 За невыученный урок, опоздание, строгим голосом говорят.
 - Завтра с матерью или отцом придёшь в школу.
 В памяти боязнь за тот же невыученный урок была сладкой истомой по сравнению с предстоящей через полтора-два года отправкой на эту самую, неизвестную, а от этого ещё более страшную войну.
 О войне все вокруг говорили, а он не имел ни малейшего представления и точно также не хотел знать пока ничего, будучи уверенным, что всё узнает, когда придёт его время.
 Этого ему было не избежать, да и не хотелось.
 И всё же стараясь не думать, о том, что ждёт впереди, с трудом представлял себя в военной форме, выполняющим приказы старших по званию командиров.
 - А если прикажут убивать людей?
 Он не был набожным, но знал, что есть такая заповедь, не убий. Знать это одно, а как вести себя в таких случаях, другое.
 Мать, ещё в первом классе сводила его в церковь. После купели, причастия, остался во рту вкус терпкого кагора и запах ладана, а в руке маленький крестик.
 Слова матери.
 - Не надо никому рассказывать, что ходили в церковь.
 - Знаешь, люди разные бывают, не всем можно доверять.
 Впервые тогда она разговаривала с ним как с взрослым и он был ей за это благодарен.
 Хотя не понял, что она имела в виду, но эти слова не забыл и часто вспоминал, до самой старости.
 Слушая сообщения по радио от Информбюро, о том, что наши войска после кровопролитных боёв оставляют города, сёла, большие территории, куда приходят фашисты, внутренне всё больше сжимался, не позволяя себе расслабляться и ничего лишнего позволить в повседневной жизни.
 Как-то на свой день рождения за столом отец налил стопку водки, поставил её перед ним и сказал.
 - Ты уже большой. Одну можно. За отца, хоть пригуби.
 Он хотел взять её своими пальцами, но их словно ток ударил и он отдёрнул руку.
 Реакция отца была бурная и противоречивая.
 - Ну, ладно. Может быть и правильно. Но отца не уважить, не хорошо.
 Начались нравоучения.
 - Такова нынешняя молодёжь. Ничего не попишешь. Не то, что мы, неучи. Что-то дальше будет. Не знаю.
 Отец резким движением опрокинул её залпом себе в глотку, закусил солёным огурцом и вышел из-за стола.
 В этот день он в первый раз увидел своего отца сильно пьяным. Тот что-то выговаривал матери, но она помалкивала и с трудом смогла его уложить спать, хотя тот до последнего старался уйти из дома. Кричал.
 - Уйду, куда глаза глядят. Вы меня больше не увидите.
 Ночью услышал шум. Это отец сбросил мать с кровати на пол. Она опять легла рядом с ним. Затихли они или нет не знал, так как сам уснул.
 На фронт отца не взяли. Он работал в заготзерне и его работу посчитали важной для обороны, обеспечения жизнедеятельности и дали броню.
 Он от неё отказывался, но никакого результата это не дало. Да и возраст у него был под сорок, не обученный военной специальности…
 Все эти семейные события почему то не оказывали на Владимира никакого влияния. Он даже не относился к ним серьёзно. И всё потому же, о чём думал постоянно.
 По сравнению с теми большими испытаниями, в которых он не сомневался ни на секунду, это был семейный театр, поставивший юмористическую пьесу. От которой ему было не смешно.
 Всё это, уже военное время, он ложился спать, просыпался утром, проводил весь день с одной единственной главной проблемой, что несмотря на войну, он очень хочет жить и надо всё сделать так, чтобы не исчезнуть бесследно.
 По этой причине он и не поддержал отца во время застолья.
 Какая-то неизвестная сила подсказывала, будешь дружен со спиртным, не выживешь. Пропадёшь ни за что. Сам решай, что для тебя важнее.
 В конце августа около дома как бы невзначай встретил учительницу, которая разговаривала с отцом и матерью.
 Увидев его, замолчали.
 - Сердце ёкнуло. Подумал: пора работать, чего же ещё. Вот только бы ещё узнать, что это такое работать.
 - А то все об этом только и говорят, но никто не объяснит, что же надо делать.
 Так и случилось через несколько секунд, как он предчувствовал. Учительница сказала.
 - Володя, пойдёшь работать на Сосневскую фабрику. Так надо. Обратишься к мастеру, скажешь от меня. Его сын учится в нашей школе в седьмом классе.
 - У него в цехе, почти всех мужчин призвали на фронт. А работы ещё больше.
 Учиться будем после войны. По-другому не получается, пойми правильно.
 - Хотя если будут силы приходи ко мне в школу в любое время. Помогу с любой темой по своему предмету. Хотя вряд ли у тебя будут силы.
 Она противоречила сама себе и чего-то не договаривала. Он впервые видел свою классную руководительницу такой растерянной.
 Родители не проронили при этом разговоре ни слова.
 Он даже не спросил, может ли отказаться. Такое трудно себе было представить, но спросить всё-таки было можно.
 Чтобы поддержать свою учительницу, а он такой сделал вывод из разговора и посчитал, что это необходимо, что-то стал говорить.
 - Как нужны сейчас молодёжи знания по русскому языку.
 Увидел, что на него смотрят как на инопланетянина, только что прилетевшего с другой планеты.
 Остановился также вдруг, как и начал свою бойкую речь. Спокойно и тихо спросил.
 - Когда надо туда идти?
 - Можно прямо сейчас.
 - Хорошо. Я так и сделаю.
 Ответил немногословно, совсем по-взрослому и пошёл по знакомой дороге по направлению к фабрике.
 На душе сразу, как будто, отлегло. Даже походка стала уверенней. Проходя мимо большого деревянного дома на кирпичном фундаменте, в котором жила его одноклассница, вспомнил как она на уроке никак не могла надеть противогаз на свои румяные щёки.
 А он ей помогал, показывал.
 После урока, когда все побежали на улицу. Она, как будто нечаянно, задержала его и, подставив своё полное симпатичное личико, смело сказала.
 - Можешь поцеловать. Ты хороший друг, и дальше помогай.
 Он сначала чмокнул её в щёку, а она так к нему повернулась, что получился ещё один, уже настоящий поцелуй.
 Так же смело взяла его за руку, нежно сжала своими пальцами его и они быстро, бегом, догнали одноклассников на выходе из школы.
 Стали продолжать суматошно бегать до звонка на урок вместе со всеми по школьному двору, не зная куда деть свою энергию.
 Её отец работал на мясокомбинате и дом постоянно, то ли перестраивали, то ли обновляли, и он всё хорошел.
 Загляделся на резные ставни и чуть не задел сидевших на лавочке у палисадника её родителей.
 - Володя, совсем замечтался и нас не заметил.
 Сказал кто-то из них.
 - Ничего бывает, с иронией поддержал другой родитель.
 - Куда путь держишь?
 Всё в том же тоне разговор был продолжен.
 - На фабрику. Приходила учительница. Сказала так надо.
 - Милый ты наш, дорогой. Вот нет у нас сына, господь не сподобился.
 - Так бы сразу и сказал.
 Её мать ещё добавила.
 - Не слушай меня, балаболку, мне бы только попусту трещать. Не обращай внимания.
 - Молодец, какой вырос. А ведь совсем недавно вместе с нашей Галиной под стол пешком ходил.
 - Дай бог тебе доброго здоровья. Защитник ты наш.
 - Кому мы, кроме таких как ты, теперь нужны.
 - Извините, я пойду.
 - Иди, что теперь с тобой сделаешь.
 В проходной фабрики его приходу не удивились. Охранница, полная, круглолицая женщина неопределённого возраста просто сказала.
 - Пойдёшь, вон в ту большую дверь. Поднимешься на второй этаж. Там кабинет мастера.
 - Если его там нет. Зайдёшь в цех, спросишь. Значит он там. Больше ему быть негде.
 - Спасибо, ну я пошёл.
 - Иди, не робей. У нас здесь все хорошие, все свои.
 За спиной услышал.
 - Это ж надо, совсем детей присылают.
 - А ты как думала? Война.
 - Да, война, ничего не поделаешь. Всё равно план выполнять надо.
 - А куда ты денешься.
 Мастер принял доброжелательно. Это был грузный, невысокий мужчина лет за пятьдесят. Было заметно, что ему тяжело дышится, но он старался не обращать на это внимание.
 Ничего не расспрашивал. Без лишних слов выдал замасленную спецовку, сказал, чтобы дома постирал. Кое-что из инструмента.
 - Осваиваться некогда, потом. Иди к мотальщицам, помогай. Делай что скажут, а то они совсем запарились. А так будешь учеником слесаря. Иди, некогда мне. План горит.
 - Да, подожди. Ты тут, около красной церкви живёшь.
 - Да, угловой дом, с Ушакова.
 - А мы на Рыбинской. Соседи значит. Ну, иди, посмелее.
 - Да, совсем забыл, так и будешь в этой смене. Две вечер, две утро, ночь. Во время перекура к табельщице зайди.
 Дни полетели быстро, за ними недели, месяцы. Работа была на первый взгляд простая.
 Перевести в ящике на колёсиках шпули, вставить их в зарядное устройство, это когда основная заряжальщица не успевала.
 Научился ловким движением пальцев рук связывать нити. Правильно держать в руке молоток, зубило…
 Всему учили. Руки были в ссадинах, но усталость приходила не от этой работы, а от шума работающих станков, от которого не убежишь, не спрячешься.
 Большая влажность, пух, гонимый дуновениями ветерка вдоль, от одних открытых окон к другим, запахи клея, красителей...
 От работающего оборудования было так жарко, что работницы ходили между станками в одних лёгких халатах, а под ними в чём мать родила.
 Летом вообще было почти невыносимо, как тяжело. Но никто не жаловался.
 Считалось, что на фронте бить врага труднее, а наш трудовой фронт - их надёжный тыл.
 Владимиру иногда казалось, что быстрее бы шло время и на фронте будет легче.
 График работы был такой, что приспособиться к нему было очень трудно. Молодой организм ждал чистого воздуха, спокойного сна…Восстановления затраченных сил.
 Всё время хотелось спать, о гулянии вспоминалось редко. Несколько раз сходил на танцы, конечно, понравилось, но это была какая-то другая жизнь, которую он для себя определил своей лишь после того, как выживет на этой ненужной никому войне. До которой оставалось недолго.
 Город почти не изменился. Становился многолюдным, только когда работники шли на смену.
 Открылись госпиталя, которых раньше не было.
 В основном молодые бойцы на костылях, с перевязанными конечностями, уже никого не удивляли.
 Его одноклассницы, молодые текстильщицы ходили туда на встречи, читали стихи, вели разговоры.
 Иногда были танцы под баян или гармонь с идущими на поправку фронтовиками.
 Однажды, совершенно случайно, он услышал откровенный разговор своих коллег по смене, как не устояла одна из них от настойчивости молодого лейтенанта, пообещавшего на ней жениться. После Победы.
 - Я буду его ждать. Хоть сколько лет. Не вечно же она будет продолжаться, эта проклятая.
 - Как тебе хорошо, а нам чего ждать?
 - Где они мужики? А-а, у-у.
 - Одна работа, без конца и края.
 - Вот рожу без мужа и всё тут.
 - А чего тянуть, вот после смены и займусь. Пока совсем не оглохла, да не ослепла.
 - А чего, правильно. Пелёнки свои, фабрика выделит.
 - И на том спасибо, нашей фабрике.
 - Ну, всё девчонки, расходимся по станкам, мне план надо план, а то не сносить мне головы с вашими разговорами, причудами.
 Голос мастера ни с чьим не спутаешь…
 Сам не зная почему, но завидовал Владимир этим раненым военнослужащим.
 - Они уже что-то сделали на этой войне, за что им, их родителям, знакомым не стыдно.
 - Каждый из них заслужил своё право пригласить на танец любую понравившуюся ему девушку.
 - А для неё это большая честь. Почему-то он полагал, что может решать за неё.
 Дальше об их возможных отношениях думать не хотелось.
 Его одноклассница Галина, как и её подруги, ходила на танцы, встречи. Куда ещё, его, по правде говоря, не очень-то и волновало.
 Гораздо важнее было без замечаний отработать смену и чтобы план был выполнен, хоть через всеобщее немогу.
 Несколько раз она приглашала его к себе домой, но он отказывался. Почему? На этот вопрос у него не было ответа. Она не настаивала.
 За триста километров на подступах к столице шла отчаянная битва не на жизнь, а на смерть.
 Оттуда шло пополнение госпиталей, а здесь, в его окружении, была почти та же, что и до войны жизнь, только без веселья и какая-то, всё же, чуть-чуть смурная.
 Время идти на фронт подошло незаметно. Он совсем забыл о нём, а оно о нём нет.
 Не было ни повестки, ни разговоров в военкомате. Мать сказала, что приходили и обязали завтра утром на отправку.
 - А у меня ночная смена.
 - Ну, наверное, отпустят. Но надо сходить на фабрику, предупредить.
 - Куда, к кому идти?
 Кроме мастера он никакого другого начальства не знал, а идти к нему домой было неудобно.
 Он решил всё же отработать эту свою последнюю смену, чтобы самому не думалось и не подводить других.
 Считал, что поступает правильно. А может быть и нет, но по своему. Вечером родители накрыли стол, пригласили соседей, пришёл начальник отца.
 Говорили тосты, выпивали, закусывали. Его спросили, где же девушка, что будет его провожать на вокзале.
 Володя смутился. За него ответила мать.
 - Нет у него пока, подрастает, ещё в первый класс ходит. Как раз будет.
 - Ну, что ж и это по-нашему. Но всё-таки в нашем городе, да без невесты?
 - Ладно, чего не бывает.
 Пели песни, расходясь немного пошумели. Начальник отца захмелел и в сенях стал приставать к его матери.
 Отец еле-еле без скандала проводил его за ворота. Володя, хорошо поужинав, мать приготовила холодец, который одобрили все гости и который ещё долго будет ему вспоминаться, как неповторимая частичка родного дома, с лёгким сердцем пошел на фабрику.
 Водку он не пил. Зная, что он её не признаёт, никто и не наливал. Голова была свежая, глядя на звёздное небо стал размышлять о своём городе.
 - Пока круглосуточно стучат станки на фабриках, прядильщицы прядут нити, ткачихи их ткут, отделочники наносят рисунок на ткани, никто его город не захватит.
 Для этого он должен ехать утром в неизвестность и делать то, что ему скажут. Потом вернуться и спокойно жить, не опасаясь, что его могут убить. Это было самое главное.
 В проходной привычно кивнул охране, прошёл на своё рабочее место.
 Никому не говоря, что это его последняя смена, стал заниматься привычным делом: подтягивать рычажок, отвечающий на станке за натяжение нити, как вдруг увидел, что в цех вошла Галина.
 Она о чём-то поговорила с ткачихой и подошла уверенной походкой. Сквозь шум и грохот работающих механизмов он услышал.
 - Пойдём, я договорилась. Тебя отпускают.
 - Зачем? Кто тебя просил об этом?
 Она, как и тогда в классе взяла его за руку и сжала его пальцы своими. Но уже не так мягко и нежно, а более крепко и властно, и они пошли на выход. Дверь на склад с хлопковыми угарами и путанкой пряжи была открыта.
 Они вошли, закрыли её на засов. Их губы сами нашли друг друга и слились в долгом и чувственном поцелуе.
 Галина стала гладить его сначала за спину, потом за голову, а он, даже не ожидая от себя такого, стал мять её по-девичьи крепкую и большую грудь.
 Расстегнул пуговички на блузке, сдёрнул вверх с грудей лифчик и почувствовал как страсть овладевает его телом.
 Он даже задрожал от нетерпения. Такое было с ним впервые и такое состояние ему нравилось, но он не знал, что делать можно дальше.
 Это уже не имело никакого значения. Галина увидела кусок ситца, расстелила его на угарах и пряже, получилась мягкая постель не хуже пуховой. Волнительным голосом прошептала.
 - Не волнуйся, всё будет хорошо. Я сама всё сделаю.
 Он удивился этим словам. Не предполагал, что в этих вопросах она настолько его старше, но и это сейчас не имело никакого значения.
 Он вспомнил, где находится выключатель и в темноте они стали целовать друг друга, помогая телам ощутить в полной мере свою силу и нежность.
 Без оглядки на любые условности, пока она, не застонав от полученного удовольствия, впервые почувствовала себя состоявшейся женщиной.
 Они ещё долго лежали обнявшись, тела их немыслимо переплелись, но уже не это стало главным. Они никак не могли наговориться.
 - Я никогда не думал, что так может быть.
 - Я тоже.
 - Какой ты сильный. Я даже никогда не могла предположить.
 - Да, ничего особенного, как все.
 - Нет, не скажи. Я тебе признаюсь, у меня это уже было, но так как с тобой никогда.
 Немного помолчала. Сказала почти то же самое, что и он.
 - Я даже не могла представить, что это так может быть.
 Эти слова его задели, но ведь ни он, ни она, не клялись в вечной верности. Они даже не объяснились друг другу в любви.
 Почему-то оказалось, что слова им вообще были не нужны.
 Она продолжила.
 - У меня было с кладовщиком с мясокомбината, это где отец работает. Он уже ходит к нам домой, сватается, но он намного старше меня. Его на фронт не берут, говорят больной, но он мне такой не нужен.
 - Какой, такой?
 - Да вот, такой. Тебе это знать не обязательно.
 - Ну, а всё-таки.
 - Какой - какой, квёлый, вот какой.
 - Да ладно, тебе.
 - Ничего и не ладно, только отец говорит, что он, очень даже может быть, станет у них директором. Больше некому.
 Тогда говорит, придётся выходить за него.
 - Ещё был парень, как ты, только приезжий из Сибири, раненый. Он опять на фронте, недавно письмо прислал. Я ответила.
 Не переживай, ты у меня самый лучший. Как ураган на меня налетел. Я чуть дара речи не лишилась.
 Дай я тебя ещё раз за это поцелую.
 - Я не против, сколько хочешь.
 - Вот, только ответь мне на один вопрос, только поклянись, что по честному.
 - Пожалуйста, клянусь.
 - Только, без пожалуйста.
 - Клянусь.
 Теперь слушай.
 - Раз у тебя есть и жених, и парень, зачем ты ко мне пришла?
 - А чего тут клясться было, всё очень просто. Мама сказала Володя на фронт уезжает, надо его проводить по-настоящему, по-взрослому, а то не по людски, как-то.
 Я ответила.
 - Правильно мамочка, я поняла. Вот и всё.
 - А что сама бы, без подсказки, не пришла?
 - Если честно, то нет.
 - Ну, подожди, не кипятись.
 - Но, если бы знала, что так будет. Не только бы пришла или прибежала, а на крыльях бы прилетела.
 - Вот и всё. Ответила на все твои вопросы. Теперь, доволен?
 - Да, ответила.
 - Да, доволен.
 Они ещё долго провожались и тёрлись телами, всё никак, не в силах оторваться друг от друга.
 Так, под утро, в обнимку, ушли с фабрики, не обращая ни на кого внимания.

 
Глава третья. Фронтовые дороги

 Шёл 1943 год. Верные вермахту воинские части медленно, но по всем фронтам, откатывались всё дальше от столицы.
 Освобождалась всё большая территория страны. На ней организовывались учебные подразделения для действующих на передовой воинских подразделений.
 Враг ещё был не сломлен и представлял не меньшую, чем в начале войны опасность.
 Потери в живой силе были немалые и с той, и с другой стороны. Наши людские ресурсы были не безразмерные, от каждого бойца на передовой, его смелости, самоотдачи, в конечном счёте, зависел исход этой, не имеющей аналогов в истории кровопролитнейшей из войн.
 На утро отправка новобранцев на фронт прошла в суматохе. Товарный состав подали на перрон с опозданием. Задержались с разгрузкой.
 В вагонах пришлось делать приборку. Владимир вызвался добровольцем, его посетило воодушевление и захотелось поработать.
 Он мёл веником вагоны, таскал какие-то мешки, ящики, с интересом поглядывал на своих сослуживцев, провожающих.
 Работа на свежем воздухе доставляла удовольствие и он остался доволен первым днём своей службы.
 Родители стояли в общей массе провожающих. Он видел, как мать вытирала глаза платком, а отец иногда, как ему казалось незаметно, наливал из бутылки, которую принёс в кармане пиджака, себе маленький стаканчик, оглянувшись по сторонам, опрокидывал его в рот.
 И что-то, кому-то говорил. Галины среди них не было. Она устала за ночь и пошла домой отсыпаться, шепнув ему на прощание обычные в это время слова.
 - Я тебя люблю, возвращайся, я буду тебя ждать.
 Он не ответил, что любит, а просто сказал.
 - Я буду очень стараться, но ты уж очень на меня не надейся.
 - Спасибо тебе за это.
 - И тебе спасибо.
 На этом и разошлись.
 Команды: “становись”, “равняйсь”, “смирно”, были выполнены по-военному быстро и без задержек.
 После команды “по вагонам” толпа провожающих устремилась к своим детям и внукам, но местные военнослужащие преградили им дорогу и послышались возгласы прощания, слёзы.
 Паровоз дал прощальный гудок и потащил вагоны с новобранцами по стальным рельсам, мерно постукивая на стыках, в неизвестность, новую, ставшую на века легендарной, фронтовую жизнь.
 Многих навсегда увозя из родного города.    
 В учебном подразделении жизнь была не сахар, но Владимиру по душе. На фабрике порядки строже и то ничего, а здесь не перечь старшим по званию или должности, прилежно учись, а это всегда пожалуйста, и тебя вовремя накормят, от отбоя до прибоя не кантуют, и в случае пожара будут выносить первым.
 Это так развлекается на словах его новый товарищ и одногодок из Рязани Андрюха.
 Койки в казарме двухярусные, так он на нижней.
 - Я не виноват, что так получилось. Он хотел для себя как лучше, но не рассчитал, что я спросони чумовой, это ещё от фабрики никак не отойду. Звучит команда “Рота подъём, приготовиться на физзарядку!“ и я шлёпаюсь неглядя, без разбору со второго яруса вниз, в основном, на его ни в чём не виноватую голову.
 Самое удивительное, что он не обижается. Только каждый раз твердит одно и тоже.
 - У вас в городе невест все такие, чудные или через одного.
 - Дались ему эти невесты.
 Я отвечаю.
 - Через одного.
 - Горе моё горькое, значит, мне крупно не повезло.
 Из-за этого даже ни разу не поругались, а так вообще, ни разу не подрались.
 Хотя другие, такие же соседи, сколько угодно. Он считает, что ему не повезло, а я наоборот. Хотя мне кажется это он не всерьёз, дурачится. Он такой.
 Первый раз рязанского парня встретил, а он светлый, курчавый, один в один Сергей Есенин. Я ему сказал, а он загордился, ему лестно.
 - Да все, говорит у нас на него похожи, только в школе не разрешали его стихи читать, говорили упаднические. С такими врага не одолеть.
 А что с нами сделать, я много на память знаю, теперь это моё.
 - “Не жалею, не зову, не плачу…“, интересно с ним. Я ему в технике разбираться помогаю, у него со смекалкой в этом деле туговато. Я ему как-то сказал, что, мол привык коровам хвосты крутить, а тут стартёр, понимать надо разницу. А он мне.
 - Ты моих коров не трогай, не обижай, хоть и на словах. Они животные с понятием и полезные. А про стартёр рассказывай, хорошо, что такой умный, не то, что я.
 - Как он сумел ответить, что мне неудобно за себя стало.
 - Я думал в армии только кричат во всю глотку, приказывают, а ты только бегаешь от одного к другому и выполняешь.
 Оказывается всё не так, только иногда бывает, а в основном, как и на гражданке. Спокойно, без нервов, можно было, так как я, не переживать. Хотя учебка это ещё не фронт. Как там будет, узнаю совсем скоро.
 Учеба пролетела быстро, изучили двигатели автомашин, устройство бронетранспортёров, танков.
 Кто-то на занятии спросил про правила дорожного движения. Так его засмеяли.
 Преподаватель говорит, это будете после войны изучать. А на войне нечего голову ненужным забивать.
 За рулём будь внимательным и рот не раскрывай, а то ворона влетит.
 Если у Андрюхи были проблемы с техникой, то у меня с командами. Никак не получались.
 Командир взвода всё говорит.
 - Какой из тебя командир? Рабочий парень, а как интеллигент.
 Эти к войне не приспособлены и ты туда же. Надо чтобы тебя подчинённые боялись, иначе команды выполнять не будут.
 Я соглашался, хотя про себя думал, это только стадо идёт туда, куда его гонят.
 Каждый человек сам знает куда ему идти. Но до таких споров не доходил и по окончании учебы присвоили звание сержанта.
 После Победы из-за этой учёбы пришлось ещё пять лет дослуживать, немало, но и эти года пролетели незаметно.
 Наверное, всё так в молодости бывает, пятилеток не замечаешь.
 Направили в часть, вручили ключи от американского студобекера.
 Крепили к нему пушку и возил её вместе с расчётом, на передовые позиции.
 Потом надо было кухню привести, обеспечить обедом как можно больше бойцов.
 Без пшённой каши никакая война не получится. Ни у нас, ни у этих фрицев-захватчиков, вот только чем они там питались никогда не интересовался.
 На первой машине прослужил недолго. Только приехал, отцепили пушку, поставили куда надо, вышел по нужде из кабины.
 На тебе. Прямое попадание, загорелась и все дела. Нет её больше. Как и меня могло не быть.
 Что такое удача? Никогда до этого не знал.
 Вот и узнал, что это такое есть на самом деле.
 Хоть и не было никакой вины за случившееся, но нервы помотали всякими каверзными вопросами, сначала у замполита, потом в смерше.
 Сказали, доверяют в последний раз новую машину, чтобы берёг больше чем самого себя. Во второй раз спрос будет как с врага народа.
 - Этого ещё только не хватало.
 Сначала переживал, не спал ночами, потом успокоился.
 - Чему быть, тому не миновать.
 Старался по открытой местности передвигаться когда темнело. Не всегда была такая возможность.
 А уж если прихватывали немецкие штурмовики, научился ездить по немыслимым восьмёркам. Самим придуманным, каждый раз на грани смерти.
 - Так всё-таки кривая вывезла, не подвела. Три раза судьба висела на липочке от плена.
 Не попал, опять повезло.
 Один раз за выход из окружения даже медаль “За отвагу” получил. Единственную свою боевую награду.
 Оказалась она с горчинкой на всю оставшуюся жизнь.
 Немцы пошли в наступление. Получили приказ сниматься с позиции и двигаться по направлении штаба.
 Выехали на просёлочную дорогу, дать бы газу и не успеешь оглянуться как окажешься на месте. И все дела.
 Да, вот откуда-то взялся на дороге провод, который намотался везде, где только можно. Стала машина.
 - Ни туда, ни сюда. Что не делали, ничего не помогает. Все пальцы в кровь, бесполезно.
 - Толкать? Не идёт и всё тут. Хоть застрелись.
 А как бросить технику? Достанется врагу? Отвечать придётся.
 С передовой бойцы проходят мимо. Говорят.
 - Рядом немцы, много их.
 Бойцы из его артиллерийского расчёта приняли решение отступать. Владимир остался. Взял в руки свой автомат.
 - Будь что будет. Только не под трибунал, позор, лучше так.
 Впервые в жизни стал читать молитвы, сколько вспомнил, перекрестился и стал ждать.
 Слышит рев мотора. Напрягся, прицелился. А это наш танк с передовой. Выбежал из траншеи. Стал перед ним, не даёт проехать.
 Помогли танкисты, прицепили тросом к броне. Метров сто проехал на буксире, завелась машина. Дальше своим ходом.
 Откуда стало известно начальству, что его бойцы покинули передовую, он не знал. Но их он больше не видел.
 Рассказывали, что служили они в штрафбате, но более конкретно никто ничего не знал.
 Сначала и его хотели наказать. Разжаловать в рядовые, не предотвратил бегство с передовой подчинённых, но потом передумали.
 Даже наградили медалью, но был он ей, почему то, не рад.
 Была она ему не родной, а подчинённых вспоминал очень долго.
 Воинская карьера его на этом закончилась. О нём словно забыли, не переводили на вышестоящие должности, не предлагали учиться.
 Как-то встретил на дороге своего друга Андрюху. Он даже не поверил. Был он в погонах старшего лейтенанта, отправлялся в Москву, учиться в Академию.
 Возмужал, всё также бредил Есениным. В первую очередь сообщил, что сам начал писать стихи.
 Первую подборку напечатали во фронтовой газете. Достал её из внутреннего кармана, протянул ему и сказал.
 - Бери, на память. Как лучшему другу. Я ещё напишу.
 - Спасибо, не надо. Тебе нужнее. После войны надо обязательно встретиться.
 - Обязательно. Не забывай.
 До самого окончания войны он так и колесил по дорогам, по бездорожью, с полуслова понимая, чего от него хотят его командиры и без лишних слов выполняя всё что требуется.
 О Победе узнал по всеобщему ликованию на площади небольшого городка и стал готовиться домой, но ему сообщили, что всех отпустить на гражданку нет никакой возможности.
 - Придётся послужить в Одессе на той же машине и получив предписание можно отправляться немедленно.
 Это была уже не совсем служба, а скорее обычная работа водителем. Ничем особенным она не запомнилась, разве только тем, что получил отпуск от легендарного Командующего Г.К.Жукова. Его машина заглохла на одной из улиц города и ни его водитель, ни охрана не могли ничего сделать.
 Остановили первую попавшую и попросили водителя помочь. Этим водителем оказался Владимир.
 Он быстро разобрался в чём дело. Удивился, но не подал вида, что они сами не смогли догадаться.
 Буквально несколько минут поворожил над мотором. Прикрепил тросом к своей, плавно разогнал и она спокойно завелась.
 Уже хотел ехать по своим делам, как подбежал молодой офицер в новом парадном мундире, по виду ординарец и приказал подойти по всем правилам Устава к военоначальнику.
 Владимир выполнил то, что от него требовали и услышал в свой адрес.
 - Хорошо разбираетесь в технике. Доложите своему командиру, что Жуков объявил вам месячный отпуск. Выполняйте.
 - Есть. В отпуск отправили сразу и он приехал в родной город. Спокойно отдохнул. Узнал от матери, что Галина замужем за большим начальником. Воспитывает сына. Лучше ему с ней не встречаться, а то её муж ревнует к каждому столбу. И на это есть веские причины.
 Вернувшись в часть был направлен на Карпаты на заготовку дров для города.
 Его задача была перевозить бревна от лесозаготовителей до железнодорожной станции.
 Там он стал вечерами ходить на танцы, где познакомился с скромной девушкой. Звали её Мария, после окончания бухгалтерского отделения сельхозтехникума она работала по специальности в райфинотделе.
 Он ей понравился своей уравновешенностью: скромный, но не робкий, первый ни с кем не задирался, но кто его тронет, часто жалели об этом.
 Вокруг танцплощадки постоянно было много разных событий. Бывало недалеко слышны были выстрелы. Говорили бендеровцы шалят.
 Ей было спокойно, когда он её провожал после танцев до хаты, где она снимала с подружкой комнату.
 Она знала несколько аккордов на семиструнной гитаре и пела народные украинские и русские песни. Пела только для него душевно, тепло, волнительно. Если кто-то оказывался рядом тушевалась и под любым предлогом прекращала пение.
 Приезжали с концертами и лекциями известные артисты, режиссёры, композиторы.
 Так они узнали, что есть быстрые танцы “кобылка“ и “трясучка“, медленный “голубка“, а ещё “линда“ и “шимми“.
 О том, что фокстрот раньше в Советском Союзе танцевать не разрешали, а теперь в моде гамбургский стиль, его привезли из побеждённой, но не покорённой Германии наши музыкально одарённые офицеры.
 Во время танцев рефреном с артистом шептали на ушко друг другу, теснее прижимаясь и не стесняясь при этом: ”…расскажи о чём тоскует саксофон…“, “…зайдём с тобой мы в ресторанный зал…“, “…любовь и счастье ждут нас впереди…“.
 Когда его работа на лесозаготовке закончилась и он вернулся в свою часть, стали писать друг другу письма.
 Из последних писем он узнал, что у Марии большое несчастье. Отца завалило в шахте.
 Матери не стало раньше и отец был единственным кормильцем в семье, на шахте стахановцем, стремился побольше заработать и ей больше рассчитывать не на кого.
 Его служба подошла к концу и он предложил ей ехать с ним в его родной город. Она согласилась.

Глава четвёртая. Молодожёны

 Родители приняли радушно. Вечером мать спросила как им стелить на ночь.
 Владимир ответил. - Раздельно. Через несколько дней расписались в загсе. Свадебное торжество решили не делать. Было не до этого.
 - С работой не просто, денег особых не было.
 Молодые после загса купили в магазине пряники и сидя на берегу Уводи за обе щёки их уплетали, смотря друг на друга влюблёнными глазами. Соседи шептались.
 - Привёз, будто своих нет.
 - В одном платьишке приехала, ведь ничего больше не привезла.
 - Да, ладно вам, как ему надо, так и сделал.
 - Да, пусть живут, нам-то что.
 Возвращаться на фабрику не хотелось, крутить баранку было веселей. Зарплата была совсем маленькой даже по скромным запросам, пока не предложили возить начальство.
 На новой работе платили получше, но и расходы увеличились.
 У Марии с самого начала работы до её окончания никогда не было никаких проблем с трудоустройством. Скорее наоборот.
 Усидчивая, упорная, женщина с характером… Её всегда хотели видеть около себя руководители самого высокого ранга в качестве специалиста, которому всё можно доверять.
 Через положенное время, всей семьёй, обмыли ножки сыну и казалось, что жизнь пойдёт по спокойной, протоптанной многими колее.
 Так продолжалось лет пять, пока Владимир, к удивлению многих, из ярого противника всяких застолий постепенно стал превращаться в заурядного выпивоху, для которого выпивка единственная в жизни отрада.
 Первой забила тревогу мать, но он не обращал на её слова никакого внимания.
 Для Марии семья была самым важным для неё делом и единственным предназначением, и она больше всего на свете боялась её разрушить, но и она не выдержала.
 Характером в отца, она в ответственные моменты была решительна и стояла на своём до конца.
 Без вещёй, собрала сына со всеми попрощалась и ушла на железнодорожный вокзал.
 Узнав об этом, Владимир побежал туда и на скамейке зала ожидания у памятника вождям революции Ленина и Сталина, увидел жену и сына. Билета на поезд у неё не было, она не знала до какой станции ей ехать, нигде и никто их не ждал.
 Они долго сидели рядом, ничего не говоря друг другу. Смотрели в разные стороны, сын, как связующее звено, не позволял остаться каждому самому по себе. Не только о нём думали родители в этот момент.
 У Владимира была своя невысказанная боль, которую он не решался рассказать никому, даже жене, которую уважал и был благодарен за сына.
 Он встал, взял обоих за руки и они медленно, едва сдерживая слёзы, пошли домой.
 По дороге рассказал Марии как встретился с Галиной, та показывая на сына, как всегда решительно сказала о том, что он - его сын.
 Дескать, она не хотела говорить, но всё-таки решилась на это. И ещё. Мужа она не бросит, такими деньгами и положением не разбрасываются.
 Его она никогда не любила, но тот готов в любой момент целовать её ноги.
 Владимир, как и раньше прямо и нелицеприятно, спросил.
 - Зачем ты мне всё это говоришь? Чего тебе от меня надо?
 Она ожидала подобного вопроса и вылила на него, как ушат холодной воды или, быть может помоев, всё своё женское недовольство, гордыню и много чего ещё, сама до конца не понимая, для чего ей это надо.
 - А кто ты такой есть, на самом деле?
 Сама за него ответила.
 - Водила с Нижнего Тагила.
 - Нищий. Без образования и положения. Кроме своей хохлушки, никому из знающих себе цену женщин, не нужный. Перспектив бы с тобой никаких, ни у меня, ни у сына.
 - Ты пришла это мне сказать?
 - Высказала, я выслушал? Дальше что? Я свободен?
 - Неужели ты ради этого воевал, чтобы жить в нищете? Мой муж не воевал, а всё имеет, потому что деловой.
 Мимо него ни одна копейка не пролетит. А ты возишь таких как он и доволен. Для них ты прислуга. Ты только в постели мужик, а так по жизни тебя имеют все, кто этого захочет.
 - Она стала задевать его за живое. Хотя ничего нового она ему не говорила, он об этом, обо всём, много думал, и у него не было однозначного ответа ни на один такой вопрос.
 - По своему она была права. С другой стороны было непреодолимое желание продемонстрировать ей физическую силу.
 Избить её всерьёз, до боли, до крови. Вот только что этим докажешь? Ведь смог его друг Андрюха добиться многого в жизни. Сейчас военоначальник, командует частями и подразделениями.
 - А почему не он?
 На этот вопрос у него также не было ответа.
 Каждый из них в какой-то момент вдруг понял, что любит и ненавидит другого одновременно.
 Хотя этого не может и не должно быть, но именно так происходит и как быть никто из них не знал.
 Всё закончилось так, как не хотела когда-то его мать. Они стали тайно встречаться.
 Летом договаривались о встрече, не обращая внимания друг на друга, ехали на автобусе до его конечной остановки. Таким же образом возвращались.
 Эти встречи, всё то, что на них происходило, выматывали эмоционально, не приносили радости, но тянуло друг к другу каждый раз ещё сильнее.
 Выход для себя из этого положения он нашёл в водке.
 - Выпьешь, ни о чём серьёзном думать не хочется. Вот оно настоящее большое счастье, если такое вообще может быть на нашей Земле.
 - Водка, целый день за рулём, фронт не прошёл незаметно: стала побаливать спина.
 Всё в жизни перемешалось настолько, что иногда вообще не хотелось жить.
 Мария его поняла и не сказала ни одного осуждающего слова.
 Она подозревала о чём-то подобном, но думала, что виной тому всё та же водка и ничего более.
 После того, как он рассказал ей прямо и откровенно, у неё появилось к нему ещё одно чувство: ответственности, как за друга, брата.
 Такое чувство, как ни странно, было не слабее чем любовь к мужу. Она стала крепче к нему прижиматься по ночам, словно боясь потерять в любую минуту, и шептала самые разные слова, которые его успокаивали и отводили беду от их семьи.
 Обоим нравился шансон, они слушали, читали о нём, хотя поначалу таких возможностей было немного.
 Шансон считали блатняком и официальная пропаганда осуждала. Как-то Владимир в гараже полуспел, полупроговорил песню, которую исполнял его земляк Аркадий Северный: ”Вспомни Акулька мгновенье…“.
 На следующий день завгар, тихим голосом, как будто извиняясь, сказал.
 - Ты, Володя, того, больше не надо про Акульку, сам знаешь с кем работаешь.
 - Сами слушают что хотят, а нам нельзя. Я тебе этого не говорил.
 - Мне Аркадий тоже нравится, он рос у нас на Рабочем посёлке, отца хорошо знал, на железной дороге работал, орденоносец.
Эпилог

 Достигнув пенсионного возраста, супруги долго ещё работали, их никто с почётом не провожал, как это иногда бывает.
 За месяц до семидесятилетия с Марией на работе случился инсульт, а на следующее утро её не стало.
 Владимир остался в квартире один и поначалу те, кто его хорошо знал, предлагали познакомиться с хорошими женщинами, чтобы на старости лет было не скучно одному.
 - У всех были какие-то проблемы с жильём.
 Он даже не рассматривал такие возможности, хотя понимал, что так, очень даже может быть, ему было бы лучше.
 Он уверен, что за всю долгую совместную жизнь Мария ему не изменила, так как же он, может ей изменить, после её смерти.
 Вот уже восемнадцать лет в его одинокой душе звучит их вчерашняя музыка.
Июнь   2013год
 
Началу первой мировой войны
посвящается.


Штабс-ротмистр Парфёнов - к барьеру.

Повесть

Глава первая. Беспокойство жандарма

 В последний день июля 1914 года в Российской империи была объявлена всеобщая мобилизация. На следующий день Германия, а шестого августа Австро-Венгрия объявили войну России.
 Жандармский штабс-ротмистр Парфёнов, три десятка лет как наречённый почтенными родителями Петром Александровичем встретил эти известия, будучи, как и подобает потомственному дворянину в его летах, на государевой службе.
 Последние известия его не удивили, не повергли в уныние, и, уж, не приведи Господи, не обрадовали.
 Следить за международными делами было интересно, а по этой причине совсем не обременительно, тем более что это отчасти входило в круг его многочисленных обязанностей, но уделять много времени этому занятию не было никакой возможности.
 Он знал и почему-то чувствовал всеми фибрами своей души о нарастании противоречий между великими державами в Европе.
 Особенно между Германией, которая спешила занять спорные и не попавшие в колониальную зависимость регионы, Австро-Венгрией, ставшей многонациональной империей, с запутанным клубком межнациональных противоречий, это с одной стороны.
 С другой Франция, Великобритания и его родная матушка Россия, вошедшие, ко всему прочему, в блок Антанта и окончательно зафиксировавшие противостояние.
 Неясное чувство тревоги оформилось в беспокойство за Отечество, а много в меньшей степени за себя, ещё в конце июня, когда девятнадцатилетний боснийский серб убил в Сараево наследника австрийского престола и его жену.
 После заявления Вильгельма Второго: ”Обед у нас будет в Париже, а ужин - в Санкт-Петербурге“, понял, что всё всерьёз и надолго, но был не склонен драматизировать ситуацию.
 Хорошее по тем временам образование позволяло самостоятельно анализировать самые запутанные ситуации, не паниковать и принимать взвешенные решения.
 За плечами была военная прогимназия, пехотное юнкерское училище и, что невозможно восполнить, домашнее воспитание, которым при случае мог ”немудрено блеснуть“.
 От немаловажных, но всё же общих рассуждений его отвлёк один из подчинённых, ещё безусый и совсем молодой подпрапорщик, высокий и худой, как лучина отколотая от полена, который вмиг совсем опустил с облаков на грешную землю сообщив.
 - Два филёра, нарушив все, даже самые элементарные правила конспирации надрались водки, да в таком немереном количестве, что ничего не соображая, у трактира, на глазах посетителей справляли нужду, ругались между собой. А один с другого парик сорвал…
 Как донёс на них трактирщик.
 - Пытался их успокоить, но за свои хлопоты получил по мордасам, из-за чего имеет на физиономии очень заметный фингал и требует соответствующей сатисфакции, в противном случае не видит необходимости продолжать негласное сотрудничество.
 - Это мы ещё посмотрим. Будет тут каждый свои права качать. Эко, хозяин нашёлся.
 Получил, значит за дело и три к носу. Скажи спасибо, что совсем не прибили. Нечего поить до такого непотребного состояния, кровопивец.
 Деньгами все стены в доме обклеил и всё мало.
 - А ещё об этом же.
 Так намёками он привык разговаривать.
 - Прямо так и скажите.
 - Из нашего ведомства только вперёд ногами.
 Спохватился, понял, что в разговоре хватил через край, не таким строгим голосом продолжил.
 - Выдели ему, но немного, государевы деньги счёт любят.
 - А эти оболтусы с какой стати?
 - Говорят ничего не помнят. Помнят, как вели наблюдение, а потом как отрубило.
 - Так уж и поверил, у обоих сразу.
 - Каятся, больше не будут.
 - Не будут? Все так говорят.
 - Предупредите, чтоб в последний раз. Вот с париком совсем нехорошо, этак и сам без должности останешься за плохой контроль.
 Он строго глянул на подчинённого.
 - Подмена им есть?
 - Так, как не быть, найдётся.
 - Ну и хорошо. Этих на месяц в острог, в подсадные. Да, не к нам, подальше куда-нибудь.
 - Ну, всё ли или ещё что есть?
 - Да нет, всё.
 - Да уж, хватит. Не хотелось бы.
 - Чего стоишь, мнёшься?
 - С девушкой познакомился?
 - И что?
 - Да так, ничего.
 - Знаю, как ничего, начал говорить, договаривай.
 - У неё отец в неблагонадёжных. У нас в разработке.
 - Здрасьте, знаешь, что называется новым годом?
 - Знаю.
 - Других-то девок нет. Что ли? Вон их сколько. Под любой интерес.
 - Нет, таких больше не бывает.
 - Плохо дело. Порядки знаешь?
 - Как не знать, вы сами меня всё время проверяете. Дело не в том, что знаю или нет.
 Он нескладно засуетился.
 - Просто, по душе, таких ещё не встречал.
 - Встретишь, какие твои годы. Хотя чего я тебя уговариваю. Пока ответа нет. Обо всём докладывать лично мне.
 - Не вздумай хоть слово о службе сказать. Война началась, под трибунал лично отдам.
 - Ну, всё, иди, надоел, повнимательней там.
 - Есть или так точно? Разрешите идти?
 - Идите.
 Вот так всегда. Чуть, о чём-нибудь возвышенном, начнёшь говорить или думать, как тебя хрясь… и мордой об стол.
 Не увлекайся, мол, знаешь на какой службе находишься, она не для чистюль, не для возвышенных духом.
 Впрочем, что ж это я так о себе непочтительно. Будучи в кадетах позволял себе стихи читать дамам, склонившись в танце к их нежному ушку.
 Всегда присутствовало желание цапнуть зубами за него, но низменные чувства мог в себе подавить, за что многократно был поощрён самым изысканным вниманием.
 Впрочем, заканчивалось оно очень часто всё той же молодой безудержной страстью, но из-за божественной прелюдии оставалась она в памяти надолго, может быть навсегда. Вот и сейчас, есть что вспомнить.
 Ну, а рапорты о розыске и аресте подозреваемых, производстве дознания. О политической благонадёжности чиновников, учителей, студентов, чтоб им пусто было, призывников…
 Это как работа мусорщика, асенизатора. Знамо дело, что неприятно и порой пахнет так, что обоняние лучше всего бы сразу отключить.
 Неприятно, да, но кто-то этим делом заниматься должен. Присягнувши на верность государю и отечеству морду гнуть в сторону негоже.
 - Тебя на эту службу насильно никто за руку не приводил, сам пришёл, ещё и гордишься ею.
 - Муха надоела, всё крутится около рук. Так её…, наконец-то. Неприятно, какая-то жирная, помойная небось.
 Партий развелось немерено, осмелюсь доложить. Программы у них, свои газеты и в каждой о своём пишут.
 Печатают, размножают, распространяют свою писанину. Сколько народу задействовано и каждый как будто делом занимается. Ре-во-лю-ци-о-нэ-ры.
 Написано бывает много, а почитать нечего. Везде одно и тоже, всё у нас не так. Не так как им надо.
 Не понимают своими дурьими башками, что без государя нам нельзя. Без царя не может быть России.
 Дались им эти реформы, живите спокойно, радуйтесь, влюбляйтесь, размножайтесь. Кто бы против был, так нет, беспорядок подавай.
 Пётр Александрович взял в руки зеркало, оно как-то само по себе прижилось около его рабочего стола и не вспомнить откуда взялось, и когда. Подбоченясь, глянул на себя.
 - Полноватое красивое лицо, чёрные, как всегда аккуратно подстриженные, колечком, усы.
 Поставив зеркало на стол отодвинулся от него.
 - Голубой жандармский мундир, на правом плече присвоенный аксельбант из серебряного шнура, погоны военного образца, принятые в кавалерии.
 Для полного своего портрета, из-за недостаточного размера зеркала, не хватает синих брюк с красными лампасами и на серебряной поясной портупее гусарской сабли.
 - Хорош, нечего сказать. Женщины, увидев такого красавца-мужчину на улице должны штабелями ложиться то направо, то налево. То сверху, то снизу…
 - А, уж ежели в конном строю, восторг “не поддаётся описанию”.
 Он закатил глаза, что делал очень редко, отчего стал глуповато выглядеть. От осознания такой метаморфозы стало как-то неуютно, после чего принял обычный строгий вид.
 Произнёс про себя с выражением и с чувством собственного достоинства
 - Как всегда у нас в России не ценят достойных, неподкупных.
 Побаиваются представителей его ведомства, это да, но “за глаза”, сказать как-бы помягче, не любят что-ли.
 Нет не то, надо говорить как есть.
 - Презирают, вот это точно, но не буду таких судить.
 - И они мне не судьи.
 Политическая полиция “по охране устоев“, хоть формально и подчиняется губернатору, но и за ним ведёт наблюдение, докладывая обо всём, что вокруг творится только “центру“.
 - Вот так-то, господа хорошие.

Глава вторая. На охране устоев

 На своём беспокойном, а поэтому незавидном месте службы он был относительно недавно. За это время преуспел и в агентурной работе и как администратор.
 Так сказать зарекомендовал себя в глазах начальства незаменимым, преданным делу сотрудником.
 За что Высочайшим приказом был награждён медалью “За отличие в службе“. Не на фронте, а с наградой.
 Его умение складно и коротко излагать мысли об обстановке на участке обслуживания, в регулярных донесениях и устных докладах, ставили в пример другим, не таким говорливым и писучим. И в других губерниях, не только в соседних.
 Он докладывал, что время хоть и смурное, но в экономическом плане для развития промышленности самое, что ни есть благоприятное.
 В городе и во всей губернии фабрики на ходу.
 А это главное, пока станки стучат, без средств на безбедное существование не останемся.
 - На центр надейся, но и сам не плошай. Не так ли.
 Без останова станков, перешли на выпуск шинельно-подкладочной и палаточной хлопчато-бумажной продукции.
 Дело новое, осилили, чего-чего, а работать сколько надо, за дополнительную плату, мужички могут, этого у них не отнять.
 Как и то, что дополнительный заработок весь в кабаках остаётся. Коих развелось вокруг фабрик не счесть, чуть не в каждой подворотне.
 И все процветают, и это правда. Как и то, что ситчик не забываем, со станков сходит в том же объёме.
 - Как местным крестьянкам, да товаркам без него, дёшево и сердито, да удобно при носке. Как без обновок к праздникам.
 С начала войны многих работников с основного оборудования призвали в действующую армию, стали приходить похоронки.
 Не без жандармерии, постарались туда отправить самых смутьянов, борцов за народное дело, а точнее за трудовую копейку, в первую очередь.
 - Пусть там вшей в окопах покормят, если вернутся может быть поумнеют, а уж повзрослеют, так это точно.
 Оказалось всё не так просто, как хотелось.
 На оставшихся работы прибавилось, и получилась странная картина, народа на производстве много, а работать некому.
 - Драна грамота вышла.
 Не так это, как иным кажется из присутственных мест, по мановению волшебной палочки, ткань выпускается.
 Производство многопрофильное, на каждой стадии свой законченный производственный цикл, не похожий на предыдущий.
 На каждом свои заковыки, всё знать, уметь надо.
 Пришлось оставшихся толковых работников от призыва освобождать, переводить в ратники запаса первого разряда.
 В целом для текстиля наступили ”золотые“ времена, заказов много, только поворачивайся, не ленись, да болтай поменьше.
 Создавались благотворительные общества по сбору средств для армии, на содержание лазаретов.
 Все видели какой ценой война даётся, туда никто не спешил, дать денег и моя хата с краю всегда было легче.
 Большинство людей не понимало, за что воюют русские солдаты. Их понимания никому и не надо было.
 Многие высокие чины сами были в неведении и не старались забивать свои головы чужими проблемами.
 Банкиры почувствовали вкус к деньгам, они легко находили общий язык с владельцами фабрик.
 В тихую, происходил передел собственности путем выпуска и скупки акций. Назначения своих управляющих на производство, одна из задач которых была в том, чтобы не заплатить лишнюю копейку работникам.
 Из-за чего столкновение интересов происходило постоянно и заканчивалось забастовками, увольнениями, реже примирениями…Выплатой денежных сумм.
 Новые хозяева ни при каких условиях не соглашались на увеличение расценок выше чем на десятую часть, что было совсем мало для каждого, но тем не менее хоть какой-то результат.
 Река Уводь, куда стекали отходы с фабрик превратилась в сточную канаву, проходя по мосту люди зажимали нос от зловония.
 После нечаянного или намеренного поджога на водной глади горели нефтепродукты, создавая зловещее нереальное зрелище горящей реки.
 В городе стало много нищих, слепых, калек, различных хроников, на которых никто не обращал внимания, как на такие же отходы производства.
 Война шла по своему сценарию, а в текстильном крае действовал свой жизненный уклад.
 Появилась своя мода у богатых, стало престижно избираться в городскую Думу.
 Несмотря на все ухищрения и фактическое отстранение бедных людей от голосования, из-за имущественного ценза и других ограничений, на выборах у людей имущих не всегда получалось становиться депутатами.
 Это вызывало раздражение и стремление окончательно превратить выборы в профанацию.
 После всех перепетий с игрой в демократию оказывалась представительная власть по сути фабрикантской, что и требовалось доказать прежде всего им, самим себе.
 - По нашему всегда было, есть и всегда будет.
 Почти десятина бюджета шла на содержание тех, без кого такого результата достичь было невозможно: полиции, жандармов и по одной статье расходов c ними: печать и черносотенские организации.
 У последних среди учредителей: владелец кирпичных заводов, мясоторговец…
 - Пешком, богатые депутаты по мосту не ходили, а на пролётке запахов не чувствовалось. Поэтому и проблемы как бы и не было вовсе.
 В особом почёте было представительство региона в Думе государственной, единственной возможностью попасть туда было наличие солидного капитала. Если кому-то удавалось попасть туда от станка, то он не играл там никакой роли, а выполнял лишь роль декораций.
 Рабочее движение в округе не было таким активным, как в 1905 году и носило в основном экономический характер.
 Лишь в Красном Манчестере существовала настоящая социал-демократическая организация.
 Ей противодействовали люди Парфёнова с арсеналом присущих тайной жандармерии форм и методов работы.
 Парфёнов обучал своих подопечных, которые часто менялись, правилам конспирации, которые изменялись вместе с предыдущими неудачными исполнителями.
 Ошибки дорого обходились, особенно при провалах на конспиративных квартирах и при проведении наружного наблюдения.
 Приобретали опыт и непримиримые борцы с режимом самодержавия, на фоне побед и неудач действующей армии на фронте, всё большее внимание уделявших пропагандистской, идеологической работе.
 Себе в актив жандармы записали найденные возможности для компрометации редактора легальной либеральной газеты, которая могла бы иметь больше влияния на читателей.
 Распространяя о нём слухи о пьянстве, распутстве, как о тупом и бездарном человеке.
 Учредитель газеты, местный фабрикант, был депутатом, товарищем председателя Государственной Думы, которого знала вся страна, и выступал за отставку правительства.
 Даже ему, несмотря на его финансовую помощь жандармам вольности не сходили с рук. Не говоря уже о депутате от социал - демакратов.
 Парфёнов взялся лично вести одно из таких дел.
 - Для полного осведомления за депутатом было организовано как агентурное, так и филёрское наблюдение.
 Для осуществления первого был приобретён секретный сотрудник из его близких друзей по кличке ”Лебедь“, который самым подробным образом сообщал в жандармерию о посещениях депутата, его личной переписке. Причиной предательства послужила банальная зависть более удачливому коммерсанту и отвергнутые ухаживания его фаворитки.
 Парфёнов знал о присланном депутату сообщении о реальном положении дел на фронте, которое было нежелательно для распространения среди населения.
 Принимал для этого меры, распространяя через своих агентов дезинформацию.
 Узнал о том, что тот должен ехать на партийную конференцию в Питер, куда он всё же поехал, но в сопровождении филёра.
 Для проверки поступающих сведений работала целая группа филёров-аналитиков.
 О проделанной работе Парфёнов лично доложил губернатору, но тому предпринятых мер оказалось недостаточно.
 Пришлось учредить явный надзор со стороны урядников и стражников, которые при разъездах сопровождали рабочего депутата, даже в конном строю.
 Такая акция не давало никаких результатов, но деваться было некуда, люди военные обязаны выполнять приказания старших по должности начальников.
 Депутата такое бесцеремонное вмешательство в личную и общественную жизнь поначалу бесило, позднее он их всех стал игнорировать громогласно заявляя.
 - Вот охраняют, лучше чем губернатора.
 Жандармы понимая что перебарщивают, не теряли чувства юмора и в свою очередь потешались над депутатом.
 После окончания забастовки на одной из фабрик по поводу низкой оплаты труда, зачинщики и проявлявшие наибольшее упорство работники за её продолжение, были уволены.
 Те обратились к своему рабочему - депутату, руководившему забастовкой.
 Тот заверил, что их возьмут на работу на фабрики его коллеги по Государственной Думе, владельца этих предприятий.
 Усилиями жандармов это обещание не было выполнено. Когда уволенные рабочие обратились в фабричную контору, то несмотря на указание фабриканта, их не приняли.
 В списках, их фамилии были обведены красным карандашом, чего оказалось достаточно, чтобы с ними отказывались вести разговор, несмотря ни на какие договорённости. Хотя никто не мог поручиться, были ли они на самом деле.
 На фронте военная кампания 1914 года, в целом сложилась в пользу России, так как Германия была вынуждена сражаться на двух направлениях одновременно, а также производить переброску войск от фронта к фронту.
 В последующие годы результаты были схожими, в то же время основная цель, поражение противника и вывод его из войны не была достигнута.
 Для Парфёнова это было ясно как белый день, что перевес Антанты был очевиден.
 Ему было непонятно, как это так, обе стороны, потеряв убитыми шесть миллионов человек и десять миллионов ранеными, могли посчитать, что мир невозможен, из-за деклараций, типа того, что не восстановлены нарушенные права и свободы воюющих государств.
 Это воспринималось, как издевательство над здравым смыслом или как полнейшее непонимание, того, что происходит в государстве на самом деле. Но говорить в таком тоне он не мог, не позволяла честь мундира и преданность государю - императору.
 Что-то изменить в глобальном плане он не мог, его никто по этому поводу не спрашивал, а донести своё личное мнение до тех, кто такие решения уполномочен принимать, не было никакой возможности.
 Сделать хоть что-то, даже в ущерб устоявшимся догмам всё же было в его силах.

 
Глава третья. За свою веру


 За годы войны на глазах штабс-ротмистра Парфёново нашла подтверждение известная метафора, что война войной, а обед по расписанию. На фронтах гибли люди, цена человеческой жизни была копейка.
 На людях испытывались новые вооружения. Танки и химическое оружие, огнемёты и пулемёты, противогазы и зенитные орудия.
 Всем было непонятно кому и зачем нужна эта бойня. Появление сибирского старца в столице подрывало престол изнутри, лишая людей нравственных ориентиров, стойкости духа, так необходимого в трудные для Отчизны периоды.
 Распутин был несомненным злом для государства в целом, но для старообрядческих общин его облик подтверждал правильность их воззрений на жизнь и поведение среди равных себе людей.
 Аскетизм и чувство меры, трезвость и разумная скупость позволяли им чувствовать себя вполне комфортно, не поддаваясь на соблазны, которые приходили вместе с деньгами, которые у них были с начала организации текстильного дела их дедами и отцами, до этих времён, в достаточном, чтобы соблазняться количестве.
 Среди фабрикантов, организаторов производства было много их последователей, опирающихся на их деловую хватку, ответственность, чего не хватало выпивохам и кутилам, при реализации своих планов.
 Много десятилетий, ещё с давних времён их протеста против крепостничества, они создали в регионе костяк людей труда, сумевших после пожара 1812 года, при котором сгорели все столичные текстильные фабрики, наладить своё производство и захватить их рынки хлопчато - бумажных тканей.
 Казалось бы непопулярные идеи: под рубищем нищеты скрывать богатства, закапывать его в землю, дабы это самое богатство не навлекло на их семьи кары господней.
 Относиться к самому процессу труда с твёрдой верой в его внутреннюю силу, единую разумную энергию, способную превратить Землю в райский сад для каждого живущего на ней разумного существа.
 Но находили же эти идеи последователей и из практических, деловых соображений.
 Такие компаньоны, работники надёжны, хотя общение с ними требует внимательно относиться к их взглядам, суждениям, обычаям.
 Соглашаться с ними даже тогда, когда это согласие в конкретной ситуации нежелательно.
 Приходило понимание, что проще, с утилитарной точки зрения, полностью принять их веру, что многие и делали, и не жалели в последствии. А жизнь в населённых пунктах, несмотря на войну, правда не на своих землях, била ключом.
 Благодаря успешной экономики у предприимчивых людей были немалые средства, которые они могли тратить по своему усмотрению, исходя их личных пристрастий или взглядов на свою роль в этой деревне, городе, Вселенной.
 Порой исходя из эстетических, политических или гастрономических пристрастий.
 На деньги спонсоров, стало проявлять признаки самостоятельности и желание оживить творческие силы, у литературно-музыкально-драматического общества.
 Но как всегда лишь до какого-то момента. То ли деньги заканчивались, то ли желание пропадало.
 Чаще всего это происходило одновременно. Цензура существовала на уровне полицейского пристава, который разрешал к постановке лишь пьесы на свой вкус.
 Иногда этот самый вкус его не подводил, чему многие были несказанно рады, но чаще предпочитали местных цыган, пьянство, обжорство, до одури игру в карты.
 В общественном собрании завсегдатаями были фабриканты: и крупные, и середняки, и те что помельче, но подавали надежды.
 Их жёны, мало интересовавшие мужей, со своими любовниками, как отдельные знаковые фигуры для сплетен и басен, которые интересовали многих заметно больше, чем события на фронте.
 Вхожи в это общество были чертёжники, калористы. Публичные скандалы и мордобой если и не приветствовались, то особенно не осуждались.
 Без них было как-то скучновато. Как-то известный своим скандальным поведением богатый купец оказался в одной компании с жандармским чином и оба допились до такого состояния, что громко говорили каждый о своём, но оба не слушали друг друга.
 Всё закончилось точно так, как и у тех, у кого не было фабрик, заводов, барж, пароходов.
 Сначала начали толкать друг друга. Один из них.
 - Ты что, морда казённая, думаешь при погонах, так значит я для тебя никто.
 Схвативши сальной рукой за обшлага гражданского фрака продлжил.
 - Ошибаешься, ещё узнаешь, кто я такой.
 - Не надо говорить со мной так, как будто перед тобой какой-нибудь ферт невзрачный.
 - И убери руки, мерзавец. Я могу так рыкнуть, что быстро пойдёшь пятками назад.
 - Ах, ты фурия деревенская. Прикрылся мундиром.
 - Я из твоей шеи циплячей сейчас киш-миш сделаю.
 Оба долго ещё катались по полу, что-то крича в адрес друг друга.
 Парфёнов узнав об очередном скандале, покраснел, выпил полстакана холодной воды и распорядился.
 - Как это всё надоело. Когда это всё кончится?
 - Организовать суд офицерской чести. Разжаловать, и к чёртовой матери рядовым на фронт.
 Его угрозам не суждено было сбыться. Повсеместно начались серьёзные волнения сразу почти на всех фабриках, погромы магазинов.
 Из центра следовали депеши: поступать самым строгим образом с забастовщиками, ни перед чем не останавливаться.
 Так что на внутренние разборки в ведомстве не оставалось времени.
 Было получено сообщение от внедрённого в фабричную среду агента, что рабочие собираются бросить работу.
 После чего присоединиться к другим протестующим против нехватки самых основных продовольственных товаров, прежде всего хлеба.
 Они наметили учинить погромы на мукомольных фирмах и в магазинах, но как ни старались, ничего предотвратить не было никакой возможности.
 Почти тысячная толпа пошла исполнять задуманное. Им навстречу выступило около пятидесяти конных стражников, которые пытались уговорить, но лишь раззадаривали собравшихся.
 Пришлось применять нагайки, но силы были неравные. По указанию губернатора срочно прибыла рота солдат.
 В самый драматический момент не выдержали нервы у помощника полицмейстера.
 Тот выхватил револьвер и начал стрелять в толпу. Оттуда полетели камни. Многие стражники и лошади были ранены.
 После нескольких залпов солдат толпа разбежалась. На мостовой осталось несколько трупов и тяжело раненых…
 Эти события вызвали запрос в Государственную Думу, вследствии чего состоялся перевод губернатора, взявшего всю вину за случившееся на себя, в другую губернию.
 Помощник полицмейстера был переведён помощником исправника в один из самых северных уездов.
 Для Парфёнова годы войны были безвозвратно потеряны в личном, семейном плане.
 Одна работа с раннего утра до позднего вечера. Часто приходилось спать в мундире.
 Он таким образом, сам не зная об этом, выполнял то ли шуточное замечание, то ли всерьёз, своего Государя, Николая Второго, о том что для людей военных не может быть возможным ношение гражданского костюма.
 - Только после отставки или в совсем исключительных случаях.
 Для Парфёнова таких случаев было предостаточно, так как он, несмотря на свою публичную должность жандармского начальника, продолжал сам вести агентурную работу и на встречи со своими агентами и резидентами ходил загримированным, то под рабочего, то под интеллигента.
 Выявляли, где организовывались первичные ячейки социал-демократической партии, которые как основа этой организации предоставляли самую большую опасность для самодержавия, в том числе и как пример того, что власть может быть другой, опираться на народные массы, а не только видеть в них своего противника.
 Выявляли людей, соглашавшихся возглавить такие организации, старались под любым предлогом уволить их с предприятий.
 Это иногда удавалось, иногда нет, партийцы знали о том, что им грозит, предпринимали свои меры предосторожности, конкретные контрразведывательные действия, часто нанося жандармам ощутимые потери.
 Борьба была непримиримой, но иногда Пафёнова посещали мысли о том, что в конечном счёте они, жандармы, и с рабочими делают одно важное дело.
 Обеспечивают страну, людей в ней проживающих, действующую армию текстильной продукцией, без которой те обойтись не могут.
 Речи о каких-то послаблениях режима не могло быть, ни при каких условиях, хотя чем больше он вникал в проблемы самого производства у него возникало всё больше вопросов прежде всего к самому себе, но которые он хотел и должен был дать исчерпывающие ответы.
 Одна из фабрик больше месяца бастовала и, несмотря на прибавку, рабочие ни за что не хотели встать на работу.
 Приехав туда и переговорив с некоторыми из них, наиболее влиятельными, не в тихую, так чтобы никто не знал и не видел, а открыто, при шуме работающих станков.
 Он узнал из первых уст, что рабочие ни за какие проценты надбавки не хотят работать, а требуют поденной оплаты, хотя бы даже меньшей по расчёту, чем им давалась процентными прибавками.
 Сначала был неочевиден мотив таких их действий, но потом прояснилось, что они были уверены, что администрация их обманывает.
 Для рабочего человека терпеть обман было ещё более неприемлемо, чем свои личные лишения, лишения семьи. Они рассказали.
 - Мастер на шлихтовальной машине незаметно от их взоров переставляет шестерню, вследствие чего рабочие вырабатывали лишнее количество аршин ткани.
 Он попытался вникнуть в проблему. Знающие производство работники рассказали и, главное, он увидел воочию, как происходит укрепление нитей основы, путём пропитки их крахмальным клейстером на шлихтовальной машине.
 Ему впервые было очень интересно узнать, что ткачество это взаимное переплетение перпендикулярных систем нитей, которые образуют ткань.
 - Продольные нити, это основа, поперечные, уток. Эти укреплённые шлихтой нити и поступают на станок.
 Далее технологический процесс продолжается.
 Он также, разумеется впервые, подумал о том, что порядка на этом производстве гораздо больше чем в государстве, основы которого он присягнул охранять.
 Такой вывод он делал потому, что главный результат налицо: готовая продукция.
 Кипы готовой продукции, продав которые все вокруг них могут безбедно существовать.
 Только вот систему распределения доходов получше наладить не мешало бы.
 Такими мыслями делиться было не с кем, но они как ни странно не расхолаживали к повседневной лягавой работе, а наоборот придавали сил.
 Была уверенность в том, что ещё не всё потеряно и лучшее для его страны, людей, государства, возможно, после модернизации системы, ещё впереди.
 Большинство этих коренных людей производства были староверами.
 В отличие от остальных, совсем не пьющие алкоголь или лишь по праздникам в ограниченном количестве.
 Не разносолы, а скромные в еде и быту люди. Живущие как-бы в своём отличном от остальных горожан миру, по своим законам, обычаям.
 Основная религия для них сам труд, удовольствие, наслаждение всё в нём, и смысл жизни, и ничего другого не надо.
 Главное зло на земле для них даже не те, кто ими командует, именно к фабрикантам, их приказчикам, они относятся с пониманием и душевным почтением, как к людям, своими способностями предоставившими им возможность трудиться, а значит самореализовываться.
 К государству в целом, у них также нет претензий, поэтому они крайне редко участвуют и в забастовках, и в других акциях протеста, чаще всего в роли безмолвных статистов.
 Эти люди никак не его противники, но в тоже время и не сторонники. Они сами по себе, его государство само по себе.
 Ни государство не может обойтись без них, ни они без государства. Он сам, в случае чего, уже готов был стать под их знамёна, которых реально не было, но может быть их нужно было придумать.
 Парфёнов убедился, что можно произвольно изменять число аршин, отругал мастера и в приказном порядке предложил стать аккуратнее.
 Рабочим посоветовал тайно от администрации проверять количество аршин, сработанных каждым ткачом за день.
 Оставлять по одной нитке основ у себя в кармане, а уж дома перемерять эту нитку.
 Последовали они в дальнейшем его совету или нет он так и не узнал, но фабрика на следующий день, как говорится, пошла.
 О Парфёнове люди стали говорить без особого уважения, но и без неприязни, как о человеке, которому давно надо заниматься производством, а не чёрте-чем: непонятным, а по понятиям многих никому не нужным делом.
 - Это их мнение о нём его никак не интересовало, хотя через какое-то время, оно будет иметь для него немаловажное значение.
 Такие случаи выполнения своего долга перед Отечеством как он его понимал, не формально, выполняя те требования, которые записаны в служебных директивах, были не частыми, но всё же, следует констатировать, имели место быть.
 Так в чёсальном цехе одной из фабрик поставили ещё одну машину. Рабочим же продолжали платить по старым расценкам за двадцать машин.
 По обращению рабочего фабричный инспектор и полицейский чин проверили и заставили администрацию уплатить восьми рабочим единовременно четыре тысячи рублей.
 Причём один из них получил тысячу двести, что было немалой суммой и свалились деньги ему как снег на голову.
 Подобные примеры в связи со своей малочисленностью почти не влияли на общую картину общественно-политической жизни и никак не позволяли жандармам держать ситуацию в своих руках.
 Были другие факторы, способные изменить государственный строй, а с ними жизнь граждан, сделав её ещё более непредсказуемой, чем до этого.
 Один из таких важных факторов, положение на фронтах войны. Победа Антанты, даже без проведения наступательных операций, становилась лишь делом времени.
 После Октябрьской революции большевистское правительство, пришедшее к власти под лозунгом окончания войны, заключило перемирие с Германией и её союзниками.
 Упразднила жандармерию, после чего Парфёнов пошёл на работу туда, куда его больше всего тянуло, в текстильное производство.
 Его прошлое никак не сказалось на его будущем, так как на его удачу, бывший подчинённый, худой как лучина, отколотая от бревна, женился на дочери видного революционера и стал работать в большевистской ЧК.
 Оказался не злопамятным, не сводить же счёты со своим бывшим начальником и дал ему возможность заниматься тем, к чему у него больше всего лежала душа.
 Пётр Александрович стал набожным человеком и регулярно посещал старообрядческую церковь у Соковского моста.
Часто повторял про себя строки, пришедшие с небес.
Весной прерывая разлуку, заглянешь в свой город родной,
Протянет он дружески руку, улыбкой сверкнёт озорной.
Здравствуй мост родной-Осип Соковский. Здравствуй неба синева,
Здравствуй Уводь в платье ситцевом, на пригорке бузина.

  Пройдусь по аллеям и скверам, под аркой моста постою,
  И вспомню я девушку в белом, а в синем домой провожу.
  Сирень в палисадник закрою, черёмухе кудри завью,
  Жасмина букет наломаю и вместе с зарёй подарю.

  Назад от неё путь тернистый - Шереметьевский большак,
  Слободской мужик - ох, задиристый, юшку пустит за пустяк.
  Ткани модные, хороводные, на покатистых берегах,
  Крепостные и свободные холсты белят на лугах,
 
  Полотняные, с крашениною, на “манерах“, на “вырезах“,
  От Иванова до Манчестера память добрая в делах.
  Талка с Уводью - неразлучные, река Харинка им сестра.
  Между трёх мостов, на излучине, отражаются купола.

  Монастырь мужской - Покрова на ночь,
  Под пасхальный звон - Вознесение,
  На земле ручей, не прогонишь прочь,
  Будет жить Кокуй без забвения.

  Благодатный свет - ранний из чудес,
  Льётся синь с небес тканью ситцевой,
  Храм намоленный у моста воскрес,
  Взор с икон в углах - ночь с зарницами.

  Здравствуй мост родной - Осип Соковский.
  Здравствуй, неба синева.
  Здравствуй ,Уводь в платье ситцевом,
  На пригорке бузина.
          Июнь 2013 год
 
Коза бодливая

Рассказ

В шесть лет мне доверили козу, а перед этим долго шли по городу, бабушка объясняла, что козье молоко очень полезное.
- Кого не возьми из соседей, у кого есть малые дети, обязательно заводят таких помощников.
- Будем пить молоко, есть творожники, быстро расти, набираться сил.
Я послушно кивал головой и с интересом смотрел по сторонам.
- Имей в виду, днём я занята, гулять с ней придётся тебе, другого выхода у нас с тобой нет. Больше некому.
Я опять кивнул, но уже не так энергично и немного задумался.
- Баб, а как же гулять?
- А всё также, вот с ней и будешь. Даже интереснее.
- А как же мальчишки?
- А всё также. Мальчишки сами по себе, коза сама по себе.
- А-а!
 Ответил я и про себя подумал, посмотрим ещё как это будет выглядеть. Если не понравится придётся нажаловаться маме с папой, когда они приедут в отпуск. Хотя ждать этого было ещё очень долго.
- Бабушка, а почему базар “барашком” называется. А мы идём козу покупать?
- Ну, а как ты сам думаешь, мил человек.
Ненадолго задумалась и ответила.
- Ну, конечно, потому что на этом базаре продают и барашков, и коз. Кому кто больше нравится. Нам с тобой барашек не нужен и мы будем покупать козу, вот и всё.
- А вообще-то поменьше рассуждай, да получше под ноги посматривай. А то вон идёшь, всё спотыкаешься. Так только пьяные ходят.
- Ладно, не буду.
  На базаре было много народа. Мальчишки постарше уже суетились около торговых рядов. А один с рыжими волосами и конопатый, слепил проходящих мимо него посетителей солнечными лучиками, приспособив для этого осколок то ли фары, то ли зеркала, почему-то нисколько не боясь получить за это по шее. Я его недавно видел на нашей улице и мы перемигнулись.
Козу мы купили быстро. Какой-то большой, в замасленной спецодежде мужик, простуженным, сиплым голосом быстро повторял.
- Ну, быстрее мать, деньги давай, горит всё внутри, сама понимаешь. Да, иди быстрей отсюда, как бы чего не вышло.
Бабушка отдала ему деньги и он не то бегом, не то маленькими короткими прыжками заспешил к выходу, едва передав верёвку, на которой крутила головой самая настоящая коза.
Тело её было покрыто белой шерстью, была она взрослая, мне почти по плечо и, как я понял, стала теперь нашей.
- Ну, всё пошли быстрее домой. Там её рассмотришь, времени у тебя будет предостаточно.
Это, конечно, была правда, чего-чего, а времени налюбоваться друг на друга у нас теперь стало с ней предостаточно.
Особенно меня занимал пучок длинной шерсти на подбородке, она не противилась, когда я за него гладил. А вот, когда потихонечку дёргал, то мотала головой.
Забавлял короткий хвостик, торчащий к верху. Он был настолько мал, что дёргать за него было неинтересно.
Подопечная оказалась умная и подвижная, и мы сразу нашли общий язык. Она видимо была приучена ходить на поводке и относилась к этой обязанности совсем спокойно. Не нападала, а вот посторонних при любой возможности бодала.
Бабушка сказала, что её зовут Люська и так называют всех бодливых коз. Успокоила, что своих она не трогает, хотя это я и сам понял.
Ближе всего пастбище было по направлению к большой фабрике. Туда каждый день мимо наших окон по улице ходили работники. И рано утром, и поздно вечером, и весь день.
Мы привыкли к этому и считали, что так и надо, даже гордились этим.
Перед фабрикой была река Талка, мост, мытилка и настоящий луг, на котором Люська очень быстро освоилась и стала быстро поедать много травы.
После этого, как я сразу заметил, она её отрыгивала изнутри и ещё дожёвывала по второму разу.
Это мне почему-то не очень нравилось, но я старался не обращать на это внимание.
Время от времени она баловалась то молодыми побегами небольших деревьев, то кустарника, до которых могла дотянуться.
В кустах около реки облюбовали себе место работники с фабрики. Приходили разные кампании от двух-трёх до десяти человек.
Неспешно раскладывали выпивку, закуску. Очень редко закусывали рукавом, это называлось “мануфой”.
После нескольких быстрых тостов начинались разговоры, которые переходили в жаркие споры, до выяснения отношений на кулаках, но это случалось редко.
Говорили о чём-то, как мне казалось очень интересном, но совершенно непонятном. Больше и чаще всего о начальстве, планах, станках и о чём-то с этим связанным. Особенно горячились, рассказывая о прежних и нынешних порядках.
- Сейчас это что.
- Помнишь Семёныч, как гудок на смену голос даст, так от этого моста, показывая на наш мост, кто опаздывает, как припустятся бежать. А ты говоришь?
- А что я говорю, только подтверждаю эти слова. Так и называлась эта стометровка: от мытилки до проходной - сталинская.
Об этом говорили, когда были ещё более-менее трезвые. Затем разговоры следовали о женщинах вообще и о фабричных работницах в частности. При этом головы крутились как на шарнирах в сторону мытилки.  Стояла она недалеко, на реке. Это был бревенчатый дом на сваях, где женщины полоскали выстиранное дома бельё.
Водопровода в округе не было, за водой ходили на колонку, поэтому тропка сюда была протоптана в любое время года.
На мостках постоянно кто-то был, подходил, уходил с корзинами. Летом разгорячённые от энергичной работы женщины были не прочь искупаться или хотя бы окунуться в прохладной воде.
 Я вместе с новыми знакомыми при разговорах крутил головой туда-сюда, делая вид, что понимаю о чём идёт речь.
 Было интересно узнать куда это они ходят и я как-то спросил у одной из женщин, чем-то похожей на мою маму.
 - А что там такое?
 - Привяжи свою козу. Никуда не денется. Давай руку.
 Рука у неё была большая, сильная и тёплая. Войдя в бревенчатый сруб я увидел полуодетых женщин в лёгких платьях. Это напомнило мне нашу Посадскую баню, куда ходил с бабушкой в одно отделение, когда был совсем маленьким.
 Здесь всё было по другому, потому что каждая из женщин была интересна по своему. Они усердно и сноровисто промывали бельё, опуская его в воду и не без труда доставая оттуда.
 С удивлением увидел в реке много рыбок, которые спокойно плавали не обращая на них внимания.
 - Надо же, не боятся.
 - Настёна, что жениха привела?
 Послышался приглушённый сдержанный смех работающих людей.
 -Да, принимайте, ухажёра.
 Доски под ногами ходили ходуном, было скользко. Я медлил по ним ступать и это не осталось незамеченным.
 - Шагай смелее, не робей. Эко, какой не смелый.
 - Так и не женишься.
 Последовал дружный здоровый женский смех, который не скоро прекратился, но одна из женщин опять засмеялась, а остальные вслед за ней.
 Я звонко смеялся вместе с ними, сам не понимая по какому поводу и опять же, вместе с ними, всё никак не мог остановиться.
Как-то мои знакомые с фабрики принесли мне колышек, который я привязал к верёвке и ногой легко вбивал его в землю, и уже не опасаясь за свою подопечную подходил к их кампании, после чего начиналось деловое обсуждение.
- Вообще то, ты пацан правильный. Ещё малой, а уже делом занимаешься. Это по-нашему, по рабоче-крестьянски.
- Вот вырастишь, приходи к нам на фабрику. Знаешь какие мы ткани выпускаем. Не только в нашей стране, во всём мире о них знают.
- Лучше чем у нас качества, расцветки нигде нет.
Я всегда очень внимательно, даже вдохновенно, слушал. Эти рассказы мне очень нравились и иногда я, как мог, пересказывал их бабушке.
Та слушала, хвалила за любознательность, только всегда при этом вздыхала.
- Дорогой ты мой, всё это очень хорошо. Да вот только фабричные выпивали бы поменьше. А то, что умеют хорошо работать, этого у них не отнимешь.
Моя подопечная Люська относилась к новым знакомым по разному. Пока те были трезвые могла потереться мордочкой о штанину, но как пьяные собирались идти домой, иногда плохо держась на ногах и поддерживая при ходьбе друг друга, то становилась непримиримой.
 Если не оттащить на расстояние, то бросалась на них бодаться, как в бой, без страха и упрёка.
 Такое смелое домашнее животное я встречал впервые и зауважал её за это на всю предстоящую мне долгую жизнь.
 Интересно было, как сморившись на солнцепёке, засыпая, видеть, как она, как верный пёс стояла рядом, внимательно, серьёзно смотрела вокруг и лишь иногда позволяла себе лизнуть мою щеку.
 Своих новых знакомых я часто видел проходящими мимо нашего дома. Иногда после вечерней смены шли с песнями.
 Бабушка всегда говорила.
 - Ну, смена пошла, запеснячили. Молодцы, ничего не скажешь. Поработали, устали, теперь песни поют. Так и надо. Заслужили, ничего не скажешь. Есть что послушать.
 На мой вопрос, что они заслужили. Ответила.
 - Подрастёшь, узнаешь.
 Хоть я и опасался, но с уличными товарищами не раздружил. Они стали приходить на реку ловить рыбу. Мы таскали из реки по нескольку десятков пескарей, плотвы и ершей.
 Особенно хорошо клевали ерши, которых сначала не брали, так как считали их сопливыми, но старшие объяснили, что от них уха с наваром получается.
 На том лугу на ум пришли первые строчки.
 Солнце светит из зенита,
 Бродит по двору коза,
 А соседский Валька Котов,
 Зеркалом слепит глаза.
 Я прочитал ему это своё творение, на что он почему-то обиделся.
 - И ничего я не слеплю. Даже такой манеры нет. Напраслину на меня наговариваешь.
 А потом с возмущением высказал.
 Не в склад, не в лад,
 Поцелуй кобылу в зад.
 Помирились мы быстро. В знак примирения поменялись рыболовными крючками.
 Он мне отдал свой, который ему сделал отец из булавки, а я ему свой, который выменяла бабушка у старьевщика, уже не помню на что.
 Моя подопечная Люська жила у нас ещё лет десять. Была полноправным членом семьи. Когда совсем постарела, стала мёрзнуть.
 На ночь накрывали её одеялом, но годы взяли своё. Она ушла с навернувшимися на глаза слезами.
 Похоронили её на том же лугу, в тихом, укромном месте. Зачем я вбил в землю, недалеко от этого места, её колышек не знаю до сих пор.
 От мытилки в реке остались только брёвна, на которых она стояла. Они догнивают до сих пор и ещё виднёются на её спокойной глади.



Май 2013г.       
“На вилочку завитая…“

Рассказ

 Июньский день выдался с утра светлым и тёплым. Ветра не было и в помине. К полудню ни с того, ни с сего безоблачное небо стали затягивать безликие серые тучи.
 Они быстро накрыли весь небосвод и долго, словно от нечего делать, сватались между собой.
 Наконец дождь нехотя начал то литься мелкими струйками, то падать каплями покрупнее, а то и совсем подолгу выжидать в хмуром безразличии.
 Приехав за рулём иномарки с работы домой на обед, Галина Ивановна застала мужа за приготовлением борща.
 - Свят, свят. Подумала она.
 - Надо же, дожила до того, что муж становится идеальным.
 О чём всю совместную жизнь не приходилось даже мечтать.
 - Кому из знакомых сказать, так не поверят.
 - Ну, и бог с ними, пусть не верят. Лишь бы нам хорошо было.
 В последнее время она стала всё чаще замечать, как после того, как у неё стали заметно отекать ноги, он стал уделять ей больше внимания.
 Она, то ли в ответ, то ли сама не зная почему, уговорила его ходить с ней в супермаркеты, что он никогда не делал раньше, где покупала то пароварку, зная, что у него проблемы с желудком, то пылесос нового типа с циклонным фильтром, то микроволновку и так далее.
 При каждой покупке между прочим намекала.
 - Меня не будет, кто о тебе позаботится.
 На что он каждый раз отвечал одно и тоже.
 - Прекрати ерунду говорить. Даже слушать неприятно.
 - А то ходить с тобой по магазинам не буду. Ты же знаешь.
 - Ну, ладно, не буду больше.
 Во время этих хождений, один раз она неожиданно упала, почти перпендикулярно, как и стояла.
 Мгновенно, беспомощно распластавшись на полу торгового зала. Он никак не смог её удержать, хотя был рядом с ней.
 Она быстро, с его помощью, поднялась.
 - Ничего, это бывает. Не обращай внимания. Кто-то сглазил, скорее всего. И оглянулась по сторонам.
 С тех пор какая-то чуть заметная тревога в его душе появилась и не собиралась её покидать: так получается, что думать о чём-то плохом никогда и никому не хочется, во всяком случае, просто так. Пока гром не грянет…
 Даже если, это самое, нечто тревожное, проявляет себя всё более явно и старается обратить на себя внимание.
 Во время обеда она пожаловалась.
 - Шея не вертится. То ли продуло, то ли Ленка достала так, что никаких нервов не хватает.
 - А чего она?
 - Зачем тебе это?
 - Ты, интересная какая, будто я не отец. Даже странно от тебя такое слышать.
 - Ну, ладно, это я просто нервничаю. Не обращай внимания. Продолжила.
 - А чего она, со своим Ромой. Прикинь.
 - Мама, перепиши на неё квартиру, где они сейчас живут.
 - Ничего себе, новости, а ты не говоришь.
 - Я сказала ей, нас с отцом не будет, не долго осталось, всё будет ваше, на тот свет с собой мы ничего не заберём.
 - А она что?
 - Как что, фыркает, а то, ты её не знаешь, когда что не по ней, как это бывает.
 - Ну, уж, дорогая, раньше надо было думать, когда ещё вдоль лавки лежала, а как поперёк…Что посадили, то и выросло, винить некого.
 - А я и не виню.
 - Слушай дальше, когда в прошлый раз с Олежкой приезжали, Рома оказывается в машине всё время просидел. Не пошёл к нам, сделал вид что обиделся.
 - Вот так всегда, чем больше для них делаешь, тем хуже.
 - А ты как думал?
 - Я уже давно по этому поводу ничего не думаю. Мои думы не до чего хорошего не доводят. Пусть живут как им нравится. У других-то всё намного хуже. Вон смотри у Петровича.
 - Ещё я буду у кого-то, что-то смотреть. Мне своих проблем хватает.
 - Поеду на работу.
 .- С ума не сходи. Оставайся, отдыхай.
 - Ты меня так накормил, что рестораны уже отдыхают. Хотя, правильно рассуждаешь, в магазине и без меня знают, что делать надо.
 Поеду к маме съезжу, она совсем плохая становится. Надо поспрашивать,
может быть чего надо.
 - Не слушаешься, нельзя тебя похвалить, как ты зазнаёшься.
 - Спасибо, тебе дорогой, за всё. С тобой так хорошо стало, что просто не верится.
 - Ну, ладно, поезжай, только не долго.
 - Как получится, может быть и заночевать придётся.
 - Дождь начался. Откуда темень взялась. Как бывает, светло, жить хочется, то вдруг, ни с того, ни с сего...
 - Ничего, не сахарная, не растаю.
 Лёгкая летняя изморозь не предвещало драматизма последующих событий. Но случился самый худший из возможных вариантов.
 Приехав к матери Галина Ивановна понервничала ещё, расспрашивая её о здоровье и поведала о своих семейных делах.
 Как бы, между прочим, буднично, перед глазами полетели белые мухи, закружилась голова… С ней случился инсульт.
 Звонок дочери поверг мужа в шоковое состояние. Он быстро собрался и поехал с ней и зятем в больницу.
 В регистратуре сообщили, что жена в тяжёлом состоянии, находится в реанимации. Их туда сначала не пускали.
 - Не положено.
 Затем он уговорил дежурного врача, нашлись общие знакомые.
 - Большой город, а как маленькая деревня.
 Тот согласившись, предупредил.
 - Смотрите, как бы вам не поплохело. Это дело такое. Я давно работаю, на многое насмотрелся.
 - Да, ну что вы. Не беспокойтесь.
 - Я вас предупредил.
 Дочь прошептала.
 - Папа я не могу, мне плохо, сделай что-нибудь для мамы. Всё это не может быть и заплакала.
 - Попробуй, успокойся, Роман не отходи от неё. Я один в реанимацию.
 Жена лежала на больничной койке, обнажённая, под одной простынёй. Он понимал, что её взгляд осознанный, но обращён куда-то мимо него в другое измерение.
 Губы чуть-чуть шевелились, словно она что-то шептала ему. Может быть прощалась.
 На глазах навернулись слёзы, горло перехватило и стало трудно дышать. Врач взял его за локоть и они вместе вышли в больничный коридор.
 Те же самые, то ли белые мухи, то ли бестелесые белые существа, как белые простыни, стали летать перед его глазами.
 Он тяжело сел на больничный диван, проглотил таблетку и запил её водой, которые без лишних слов ему предложили.
 - Полегче?
 - Да. Вроде, да.
 Стало действительно не так тяжело на душе. Хвори вдруг все вместе отступили. Ему не захотелось им поддаваться, ни за что и бороться за жизнь, только непонятно было с кем, вести этот поединок и на каких условиях.
 Врачи сказали, что сделают всё возможное. Всё, что в их силах. При разговоре отводили взгляд, не поддерживая диалог.
 Рано утром ему позвонили. В звенящей утренней тишине прозвучал далёкий безнадёжный голос.
 - Галины Ивановны не стало. Эти слова прозвучали как выстрел в лесу, отозвавшись в душе многократным эхом.
 У него опять, сразу всё, что только может и не может болеть, дало о себе знать.
 И спина, которая с десяток лет не беспокоила, и желудок, и горло, и голова…, и давно удалённый аппендицит.
 Оставалось только одно, ложиться, накрыться белой простынёй и тихо, никого не беспокоя, помирать вслед за супругой.
 Он взял себя в руки, собрался с мыслями и чувствами, и через некоторое время вместе с дочерью занялся организацией похорон.
 На третий день в ритуальном зале пахло ладаном и воском свечей. Если стоять ближе к гробу можно было ощутить нежный запах её любимых полевых цветов. Всем приходящим раздавали зажжённые свечи.
 Батюшка в белых, праздничных облачениях читал молитвы. По прочтении Апостола и Евангелия, перешёл к чтению разрешительной молитвы.
 Тело усопшей в гробу было накрыто белым саваном, который был украшен надписями с текстами молитв и выдержками из Священного Писания.
 Рядом были изображения крестного знамени и ангелов. Родственники, близкие люди стояли вокруг гроба в одинаково скорбных позах и печалью на лицах.
 В зале звучала скорбная, щемящая сердце и душу траурная музыка. Кому то она напоминала о жизни вечной. Кому-то о предстоящей встрече усопшей с живым Богом. Кто-то думал о своём…
 Зажжённые свечи в руках православных напоминали о том, что Галина Ивановна жила и собравшиеся свидетельствовали об этом своим красноватым, в дымной пелене ладана, огнём свечей.
 Произносимые молитвы утешали, но не более того. Муж и дочь просили прощения за невольные обиды, как и все остальные, приложились к иконе на её груди и венчику на лбу.
 - Пап, я не представляю, как ты теперь?
 - За меня не переживай. Главное для тебя теперь сын.
Сказал тихо, но раздражённо.
 - Я так перед мамой виновата, если бы знать, что так могло случиться.
 - Сейчас не надо об этом.
 Придя после похорон и поминок домой, Николай Павлович набрал номер телефона своей знакомой.
 Они встречались уже лет десять, но последние месяцы очень редко.
 - Привет, как дела?
 - Да, так ничего.
 - Ничего хуже всего.
 - Чего это ты, столько времени не звонил. И вдруг, на тебе?
 Она не знала о случившемся. Почему-то совсем не хотелось, чтобы она вообще когда-нибудь об этом узнала.
 - Ты что, не одна?
 - Хватит. С кем я могу быть?
 - Ну, мало ли. Такая эффектная женщина.
 - Слушай, опять. За столько лет уже надоело одно и тоже. Нечего сказать, так и не надо…
 - Что не надо, звонить?
 - Как хочешь, так и понимай, мне всё равно.
 - Ты что выпила?
 - По чуть-чуть с соседкой, врачихой. Она меня подлечила по женским делам.
 - А что, выпивать обязательно.
 - Ну всё, у тебя своё кредо. У меня своё. Я люблю тебя.
 Это было сказано так обыденно и между прочим, что было похоже на издёвку.
 - А ты меня?
 - А ты как хочешь, чтобы я ответил? Угадай с трёх раз.
 - Ну всё, подруга опять пришла, давай, до встречи, пока - пока, мне некогда.
 В трубке послышались гудки. Была она разведенной, свободной во всех отношениях женщиной.
 Дети выросли, но без её поддержки обойтись не могли. Внуки были если не полностью на её попечении, то уж обойтись без неё никто не представлял, как это может быть.
 В личном плане, несмотря на редкие встречи, она не была склонна кого-то ещё себе искать, и не потому, что ей было ничего не надо, просто она считала, чтобы так поступить, надо сначала расстаться с ним, а это не получалось.
 Не потому, что она его сильно любила. Совсем нет. Когда-то, немного, да. Уважала, до сих пор. Немного, но, не более того.
 На случайные связи её никогда не тянуло. Даже в молодости. Её устраивало всё как есть. Просто было лень хоть что-то менять в своей жизни.
 В его памяти нашлись слова: “Курящая и пьющая, на вилочку завитая…“.
 Больше он ей не позвонил. Она о себе не напомнила.
 Он пережил жену на шестнадцать лет, храня память о ней и верность, несмотря на все последующие жизненные перепитии.
 Тем самым немало удивив всех, кто знал его в молодости и в зрелые годы. Его это уже не волновало, как на Земле, так и, тем более, на небесах.


           19 июня 2013 года


   
 
Странные, эти русские
или куда течёт Волга?

Рассказ

 Пройти с друзьями, знакомыми по красной дорожке под восторженные возгласы почитателей, под внимательным взором телекамер, при этом не споткнуться, ни на кого не облокотиться и не толкнуть ненароком, словом, быть на уровне пафосного мероприятия…
 - Эко, куда вас батенька понесло, это вам не столица и не курорт на берегу самого синего в мире, чёрного моря моего…
 - Мечтать не вредно, это правильно.
 - Далась вам эта красная дорожка, ещё скажите ковровую перед вами расстелить, не по чину, знаете ли.
 - Нет и ещё раз нет.
 Да и дождик мелкий накрапывает, июньский, хоть и тёплый, да совсем не обязательный.
 Один в один, как и совсем недавно, на закрытии кинофестиваля. Там одна хохма приключилась.
 Один из гостей, седоватый немец, почтенный, респектабельный такой, в годах…
 Вышел на сцену, победителя кинофестиваля объявлять и на тебе, кто бы мог подумать.
 То ли до этого на Волге, на солнышке ярком, воздухе свежем, сами понимаете, на теплоходе музыка играла…мог и перегреться.
 Вообщем, стал сей господин, мэтр одним словом, пытаться шутить, и так интеллигентно, доверительно, как будто давно всех зрителей знает, а они его.
 - Не на одном, мол, празднике баварского пива уже успели побрататься. Дистанцию он, разумеется, легко соблюдал, не первый год за рулём, звёздный статус кинокритика это дано, как не крути, не каждому.
 Всё по взрослому, по системе Станиславского, одним словом: второй план, сверхзадача…По лекции Тарковского: сами по себе слова лишь вода, а персонажи говорят не то, что делают…
 И всё по поводу того, куда она, эта самая Волга, течёт.
 - То ли справа - налево. То ли, соответственно, слева - направо.
 А так как обслуживание вип - персон на кинофестивале было, как положено, на самом достойном уровне, после первых тостов было не так-то просто это определить.
 После вторых, совсем тяжело, а уж, после третьих, да ещё когда подсели юные непорочные существа из экскорт - сопровождения, то дело стало совсем неподъёмным.
 Как тут не прийти к окончательному замешательству.
 - Вот так загадку задали эти странные русские.
 То ли дело на родном красавце-Рейне, там даже в голову такой вопрос не придёт. Что, куда, зачем?
 А уж если придёт, то извините, могут так как вам надо и не понять. А это весьма чревато тем, что могут и совсем пристальное внимание обратить.
 - Что-то господин, хороший, странный какой-то, может быть не в себе, и это ещё в лучшем случае.
 По нынешним временам может быть что-нибудь и покруче.
 - Бдительность и пунктуальность это исконно прусские черты. У них с этим делом не забалуешь.
 Так или не так он думал, однозначно утверждать не буду, но весьма вероятно, что так.
 Поэтому, когда он в приятном окружении ступил на твёрдую землю, то его как любого нормального мужика, да ещё в творческой командировке, потянуло на подвиги.
 Он спросил у первого встреченного им полицейского.
 - А куда, собственно говоря…, то есть, имея в виду, в какую сторону, течёт ваша река Волга.
 Полицейский глубокомысленно задумался. Если бы это было раньше, то есть до того, как его переаттестовали из милиционера в полицейского, то он бы думать и размышлять, скорее всего не стал, а, не раздумывая, сказал бы, что угодно. Или нижеследующее.
 - А вы с какой стати мне такие вопросы задаёте?
 - Я вам что, должен сбегать и посмотреть, куда она там изволит течь?
 - Сходите сами, да узнайте. И нечего, там чего.
 Но, так как, напутствуя после служебной аттестации, его начальники сказали, что мил - человек, имей в виду, что, если, что не так, один прокол и до свидания.
 - Аля - улю, одним словом. Гони гусей.
 На такую зарплату желающих …ну, одним словом много.
 Так что, это напутствие в корне поменяло ситуацию.
 Полицейский, не моргнув ни одним глазом, бодрым голосом доложил.
 - Слева - направо. Ещё вопросы есть?
 У гостя вопросов больше не было и это, следует заметить, его не обрадовало.
 Он попал в такое своё душевное состояние, близкое по ощущениям к состоянию нирваны, когда больше хочется вопросы задавать, чем на них отвечать.
 Тем более, когда тебе постоянно улыбаются всё те же, на вид совершенно бескорыстные существа, а ты, увы, не молод, и чем-то другим, кроме как демонстрации собственной значимости или даже вдруг осознанного собственного величия, ответить не можешь.
 - Не улыбаться же без конца вслед за ними. Уже всё это порядком надоело.
 В этот момент его посетила, надо прямо сказать, не просто оригинальная, а прямо-таки гениальная мысль.
 - А что, если ещё кого-нибудь спросить, куда течёт река Волга?
 И хорошо бы, если бы это был, ещё один, представитель власти. Для верности, и, так сказать, для чистоты эсперимента.
 - Сказано - сделано. Как раз навстречу ему шагал ещё один местный полицейский.
 Как он понял, был он рангом повыше и производил впечатление вполне адекватного молодого человека.
 Даже в форме полиции.
  - Вот это удача, давно так не везло.
  На его вопрос полицейский ответил быстро, по-военному, даже без тени раздумий.
  - Ну, конечно же, наш дорогой гость, справа - налево.
  - Приезжайте к нам ещё, всегда вам рады. Задавайте нам любые вопросы, будем вам на них отвечать.
  Ему показалось, что он хотел добавить в конце своего ответа о том, что, мол, не забывайте, что вы, всё-таки в гостях. Но говорить этого по какой-то, ему не известной причине, не стал, может - быть и правильно сделал.
  Всё это было очень хорошо, но почему два одинаковых вопроса и два диаметрально противоположных ответа.
 Такого не может быть или точнее не должно быть. Он поймал взгляд своего собеседника и вкрадчивым голосом ещё спросил.
  - А только что, другой полицейский дал ему противоположный ответ и хитровато посмотрел на молодого человека.
  Тот ответил быстро и уверенно.
  - А он не знает. Слушайте, что я вам говорю.
  Взял под козырёк, потом галантно раскланялся. Видимо, посчитал разговор законченным и, с чувством исполненого долга, пошагал по своим делам.
  Это всё, конечно, так, молодые симпатичные люди, эти волжские полицейские.
  Но он человек, повидавший многое на своём веку, который привык верить своей полиции, как себе самому, на все сто процентов, ни на процент не сдавая завоёванных позиций, был по меньшей мере удивлён поведением этих странных русских.
  Он и в страшном сне себе представить не мог, ни при каких обстоятельствах, что мог бы услышать подобный ответ на рейнской земле.
  Всю дорогу с берегов Волги в областной центр он ехал на удобном кресле в комфортабельном автобусе и размышлял, как ему быть в такой ситуации.
  А иногда задавал себе совсем сакраментальный вопрос, который до поездки в Россию вообще никогда не задавал.
  - Как же теперь ему, после всего случившегося, жить дальше?
  Выйдя на сцену, он, как и предполагалось, объявил в микрофон, что гран-при фестиваля получил довольно-таки средненький боевик.
  Некое добротное, типичное коммерческое действо, зрелище в первую очередь, а не обаяние образа, что было принципиально для великого мастера, памяти которого всё происходящее было посвящено.
  Было заметно, что результаты своей оценочной работы его мало занимали, зато вопрос, куда всё-таки течёт великая русская река Волга, его захватил целиком и полностью.
 Он в микрофон, как мог, рассказал всё, что его волновало на данный момент по этой теме, чем вызвал некоторое замешательство, как у собравшейся публики, так и, ещё в большей степени, у местных устроителей кинофестиваля.
 Публика подумала, что всё это странное разбирательство на сцене идёт по заранее запланированному сценарию, привычно похлопала.
 Выступавший стал дальше распространяться на эту тему, она чуть - чуть похихикала, потом ещё похлопала.
 Очередной оратор, вышедший после него на сцену, немного растерялся и вместо того, чтобы ответить коллеге, под предполагаемые аплодисменты, что река Волга в России течёт не слева - направо и, как ни странно, не справо - налево.
 А всегда текла туда, и, всегда будет течь в дальнейшем: куда надо.
 - Так всегда было и есть у свободных и вольнолюбивых людей.
  Что, мол, оглядываясь на не так давнюю историю, вообще-то, нашего дорогого гостя, мягко говоря, должно волновать в самую последнюю очередь.
  Держа нос по ветру, пришлось устроителям громогласно подтверждать свою версию, куда всё-таки она течёт, эта самая река Волга, что стало ещё одним подтверждением банальной ситуации, когда вчерашняя новость, уже мало кого интересует.
  Так случилось, что в этом же месяце, через короткий промежуток времени, в регионе отмечался юбилей.
  Те же люди собрались в том же зале. Так заведено давно, всех устраивает и никто не собирается хоть что-то в устоявшемся порядке менять.
  О чём говорили, в очередной раз, со сцены было всем знакомо до мелочей, даже речевые обороты, мягко грели душу.
  По общему благодушному настроению всё всех, как всегда, устраивало.
  Все присутствующие в зале были как на работе. Их привезли со всех районов, это было признание каких-то заслуг, кто-то из местных пришёл своим ходом.
  Все друг друга знали, улыбались и рады были ещё раз увидеть в общей компании.
  Все были довольны, право же, синица в руке всегда надёжнее. Общее настроение было едино.
 Никаких, даже малейших перемен в своей жизни никто из присутствующих не хотел. А если и хотел, то считал неуместным хоть как-то проявлять это. В таком случае было проще отказаться, но этого никто не делал.
  Поэтому, мероприятие, в целом, прошло также тихо и, гладко, как и, в основном, предыдущее.
  Убедив прежде всего самих себя, присутствующие успокоились, посмотрев праздничный концерт и порадовавшись ещё раз тому, что всё они в этой жизни делают так, как надо, а ещё, может быть и тому, что наша великая русская река Волга тихо и спокойно несёт свои могучие воды туда, куда ей больше нравится.
  В это время дождик перестал оставлять свой след на лицах. Тучи стали исчезать. Вечернее солнце готово было вот-вот появиться на небосводе.
  Не яркое и не жаркое…

 
 
         23 июня 2013 года

       

 
Ванёк

Рассказ

Чёрное бескрайнее небо, яркие звёзды, слепящие как дуговая сварка, были лишь фоном для буйства не менее неведомой материи, озаряющей небосклон зелёными, розовыми, голубоватыми всполохами.
Облака были гонимы по небу одновременно по разным направлениям и были явно не у дел на этом празднике и гармонии, и диссонанса, и буйства неярких красок.
Не существовало углов, резких движений. Перед взором были плавные изгибы. Они  перемещались по немыслимым траекториям из одной части неба на противоположную.
Времени не существовало и в помине, а лишь движение в бескрайнее никуда - захватило всё вокруг.
Это было его величество Северное Сияние во всей бескрайней широте, уникальности и, наперекор зиме за полярным кругом, какой-то неожиданной мягкости, лиричности воздействия на всё живое.
Даже некоего жизненного самоутверждения, несмотря на грозную, непонятную, а от этого ещё более тревожную суть происходящего.
У Ванька никакой тревоги за своё нахождение в водах Баренцевого моря на борту дизельной подводной лодки К-24 не было.
Он совсем недавно сменился с вахты в аккумуляторном отсеке, где отвратительно пахло от электролита серебряно - цинковых батарей, которые заряжались энергией от работающих дизелей и решил перед сном подышать свежим морским воздухом в рубке на верхней палубе.
Доступ туда был свободен для любого члена экипажа, так как в лёгком корпусе был расположен туалет, без которого обойтись, как и на любом морском судне совсем никак не получается.
Была зимняя полночь, слегка штормило, подлодка двигалась в надводном положении в сторону норвежского моря и острова Шпицберген.
Пусть и медленно, но настойчиво экипаж подлодки, преодолевая миля за милей море Баренца, с его тёплым Гольфстримом, выполнял поставленную боевую задачу по нейтрализации условного противника, а это не много, ни мало, а вражеский авианосец.
Позади были бухты, фьорды, заливы, скалистые берега. Неугомонные чайки, кайры, тупики, кашалоты и белые медведи…
Бесконечная круговерть, в основном, против часовой стрелки, устойчивых подводных течений… 
На посту командира нёс верхнюю вахту его начальник, командир БЧ-З, с которым они обнялись при встрече. Так было принято.
В море, по не обсуждаемому правилу, официальная субординация отменялась за ненадобностью.
Ей на смену приходили неуставные отношения в военно-морском смысле этих слов, при которых каждый на своём боевом посту отвечает за весь экипаж не пустой словесной риторикой, а полной самоотдачей на всё время похода.
При таком положении дел - не до команд, при которых картинно щёлкают каблуками, и не до выяснения каких-либо отношений на повышенных тонах, вне зависимости от того, кто больше прав, а кто меньше.
Ванёк впервые был на месте командира при следовании подлодки в надводном положении.
Несмотря на то, что рядом с ним находился его старший, более опытный товарищ, он совсем неожиданно стал чувствовать, как некие незнакомые силы втягивают его не больше, ни меньше, как в бесовщину, от которой стала идти кругом голова.
Подлодка, от киля до кормы более ста метров “железа” и механизмов, с экипажем в почти сто двадцать человек, казалась лёгкой щепкой, которую несут подводные течения, куда им только заблагорассудится.
И это несмотря на бесперебойную работу ходовых винтов.
А вокруг для создания такого настроения была темь морских волн и подводных глубин. Ни родной береговой линии, ни любых других берегов…
Спасательным кругом оставалось лишь небо, звёзды, северное сияние с бесконечно убегающими разноцветными разводами, почему-то напоминающими в эти мгновения бестелесных живых существ, зовущих за собой.
Море, каким бы холодным и солёным не было, в отличие от небесных далей, какой-то своей неизведанной мощью удерживало от дурных мыслей, придавало сил, учило не поддаваться минутной слабости.
 - Первый раз на командирском мостике?
Командир его боевой части не дал времени на ответ, продолжил,
 - Ну, да, ты ведь только из учебки, ну как тебе?
 - Русиш фантастиш.
Почему-то ответил Ванёк, хотя никакого отношения к немецкому языку не имел, увидев улыбку на губах собеседника, заговорил на своём родном, словами, которые может быть первый раз, так складно выстраивались друг за другом.
 - Я лечу в космосе, море за меня вцепилось, не отпускает, северное сияние показывает небесную дорогу…
 - Молодец, в первый раз со мной было примерно тоже самое… К этой красоте невозможно привыкнуть, она привораживает к себе.
 - Предлагали на Чёрное море, мол, выслуга уже есть, семье там комфортнее. Знаешь, не могу и всё. Не я один такой, это называется заболеть Севером, уже не вылечивается, бесполезно…Тебе интересно?
 - Конечно. Я читал, что космонавты после полёта в космос становятся другими людьми. Мне кажется, что с моряками происходит нечто подобное.
 - Как ты хорошо свои мысли формулируешь, читал твоё личное дело, уже успел поучиться, на военном заводе поработать.
 - Да, было дело, техникум, теплоэнергетик, даже на должности инженера пришлось - ничего особенного, здесь интересней.
 - Это уж точно. Как вахта?
 - Без замечаний, только клеммы искрят, страшновато, вдруг что-нибудь загорится, а я обязан сразу изнутри задраить переборку.
 - Не дай Бог, но если случится, значит такова судьба каждого из нас, не переживай, поутру с командиром БЧ-5 переговорим, там всё надёжно, но твой сигнал принял.
 - Спасибо.
 - Спасибо не отделаешься, его на хлеб не намажешь, твоя система ПУТС к торпедной атаке готова?
 - Можете не сомневаться, всё в лучшем виде, главное чтобы радисты точный пеленг дали, остальное будет как в копеечку, прямо посередине судна пройдёт торпеда.
 - Хорошо, если так, если уверен на все сто. Надышался, насмотрелся, иди спать, поход длинный, сил ещё много потребуется.
 - Спасибо, товарищ капитан третьего ранга, ну я пошёл?
 - Иди, матрос, совсем гражданский человек. Хотя всё правильно, главное, что голова на своём месте. Подумал, но сказать уже было некому.
 - Всё говорят, молодёжь не такая? Так лучше и не бывает. Всё наговаривают на них со всех сторон. Брехня всё это…
 Спустившись по металлическим поручням на руках в центральный отсек, он глянул на своего подопечного, ПУТС стоял как новенький, подмигнул ему и отправился на отдых в носовой отсек, тщательно задраивая за собой переборки между отсеками.
Свободного места на подлодках не бывает, поэтому ему было предписано считать своей кроватью торпеду, которая неплохо разместилась на стеллажах.
Полный боекомплект торпед с ядерными боеголовками они своим дружным коллективом торпедистов и его - торпедного электрика, загрузили с пирса перед выходом в море.
Трюмные создали дифферент на корму, а дальше, всё было, как учили, без всяких проблем.
В носовом отсеке всегда покачивало больше, чем везде на подлодке, от чего было единственное профилактическое средство, два пальца в рот, как говорят моряки, “вытравить” всё что есть в желудке, после чего становилось почти как на берегу.
В этот день был не тот случай и Ванёк положив на торпеду дермантиновый матрас, улёгся на него.
На всякий случай, закрепил себя ремнём к стеллажу, который был предусмотрен для страховки таких как он подводников.
Уже начал засыпать молодым здоровым сном двадцатилетнего молодого человека, как вспомнил про Ваньку - Встаньку.
Игрушку, которую ему подарила сокурсница по техникуму, накануне отправки, на службу по призыву, на флот.
Воспоминания, то ли под воздействием Северного Сияния, то ли сами по себе, захватили его в этот момент настолько, что он уже не мог различить, находится ли  в реальной действительности или всё это ему снится…
…Так получилось, что провожать его было некому. Девушка, с которой он встречался, уехала по распределению.
В срочном порядке искать ей замену было лень…Совершенно случайно встретил свою сокурсницу, девушку его друга, который также уехал по распределению.
С ней гуляли целый день по городу, о чём-то перебивая друг друга, говорили и не было этим разговорам ни начала, ни конца.
Катались на лодке, стреляли по шарам из пневматической винтовки, ели мороженное, пили то квас, то газировку…
Не заметили, как стемнело и было пора расходиться по домам. Елена сходила домой, предупредила родителей, что недолго постоит в подъезде и подарила ему игрушку.
Сказала, что она очень на него похожа. Ваньку игрушка понравилась и он, улыбнувшись, согласился.
Рано утром ему нужно было быть готовым к отправке, а Лена смотрела на него такими восторженными и грустными одновременно глазами…
Он ей много раз повторял одно и тоже, отчего и сам поверил в свои слова, что всё нормально и ничего с ним не случится, только потому, что по другому, просто не может быть.
И когда на её лице он увидел слёзы, то привлёк к себе, по-мужски крепко обнял, на что она в ответ доверчиво прижалась.
Он мгновенно ощутил все самые заветные части её тела…Что было дальше он помнил очень хорошо, но до сих пор не понимал, почему именно так всё происходило.
В память врезалось постоянное напоминание непонятно откуда.
 - А как же друг?
 - Я этого делать не могу, неужели я способен на это…
 - Это же… Он не находил слов.
И ещё слова её отца, который выходил из квартиры через каждые десять минут и, как дятел, громко повторял одно и тоже.
- Лена, уже поздно, пора домой.
И сразу уходил за свою дверь…
Их руки и тела жили своей жизнью, подвластной только их чувствам и желаниям.
У него на губах была соль её слёз. Запах волос действовал как дурман - трава, трепет одного молодого тела находил продолжение в другом…
Нежные объятия, поцелуи закончились синеватыми, как фиалки, разводами на шее, любовной близостью и чувством благодарности друг другу, за то, что всё случилось именно так, а никак иначе…
В полном напряжении от воспоминаний Ванёк уснул, всё с той же добродушной улыбкой на лице, по детски причмокивая губами...
Через несколько часов прозвучала команда: “Срочное погружение…“.
Он занял свое место на боевом посту в центральном отсеке и был готов продолжать свою службу.

                21 июля 2013года




       
 
Мамочка по вызову

Рассказ

 - Ну, что ты за дура такая, простых вещей не понимаешь? Это работа. Понимаешь, что значит работа? Все работают.
 - Я работаю, водители работают, охранники работают, твои подруги работают, как без них… Родители твои тоже работают.
 - У меня нет родителей, только бабушка и дедушка.
 - Ну и что? И они когда-то работали.
Все выполняют на работе то, что от них требуется. Лишних вопросов никто не задаёт. Всем за работу платят деньги.
 - Правильно?
 - Ну, посмотри на меня, не отворачивайся.
 - В глаза смотри. Ну, сил моих дамских не хватает этим дурам одно и тоже каждый день объяснять.
Совсем соображаловка в отключке, что-ли?
 - Да, не реви, ты.
 - А что он обзывается, руки в ход пускает?
 - Старый козёл.
Эти слова вылетели из симпатичного ротика белокурой статной девицы с шипением, и наконец-то высказанной ненавистью.
 - Говорит шкура я, подстилка позорная, клеймо на мне негде ставить.
 - Чем я перед ним провинилась? Делала всё как он хочет.
 - Я что ли виновата, что у него ничего не получается? Каждый раз одно и тоже.
 - Он заплатил?
 - Заплатил, конечно, деньги-то у вас, чего спрашивать?
 - Говорит, таких как я, ****ей надо собрать в городе на площади Революции и дать ему в руки пулемёт. У него рука не дрогнет, всех положит на асфальт.
 - Да, мало ли больных на всю голову, не надо близко к сердцу такую дурь принимать.
 - Ну, всё, иди мыться, потом отдыхай, ещё сегодня поработать придётся, деньги они лишними не бывают.
 - Любишь денежки-то? Вижу по твоим красивым глазкам что любишь, вот и я люблю, и все любят. Найди мне человека, который их не любит? Правильно, нет таких человеков, все перевелись.
 - И каждый за деньги на всё что угодно способен. Вон по телеку говорили, за бутылку водки ветерана грохнули и ничего удивительного нет.
Толи ещё будет, если шантрапа к власти придёт. Нет что-то меня не туда понесло. Ну, это я о чём? Ах, да…
 - Главное, это заруби себе где угодно, где больше нравится, слова о том, что только не всем везёт их много иметь.
А тебе и твоим подругам повезло. Вы мне всю жизнь за это должны быть благодарны. А она ещё что-то высказывает.
 - Я тебе хоть раз недоплатила, нет, никогда такого не было, всё как договаривались вначале, фифти - фифти.
 У фирмы расходов немерено, машины у нас супер - пупер, всё для вас стараемся.
 - Ну, всё, а то у меня уже голова заболела от этого разговора…
 Впереди был разговор с родителями и единственной дочерью, от которого ничего хорошего молодящаяся, видная дама пред пенсионного возраста не ждала. Как и в целом от своей беспутной и непонятной ни для кого жизни.
Как всё началось в пятнадцатилетнем возрасте, когда провожания и обнимания со взрослым парнем закончились беременностью, так всё и продолжалось в таком же духе в последующие десятилетия.
Отец был по городским меркам заметная фигура в строительно-монтажном бизнесе, мать заправляла и автомашины на бензоколонке, и мозги в своём окружении, отчего также имела неплохой доход.
Случившееся родители восприняли спокойно, без истерик и нравоучений. Узнав, что будущий отец ребёнка женат, не захотели его даже видеть, запретив дочери думать о нём.
Узнав об этом тот был несказанно рад, что всё обошлось без неприятностей и вскоре уехал в неизвестном направлении.
Для родителей не было альтернативы, только рожать. Анжеле было всё равно.
Впоследствии замуж всерьёз ей никто не предлагал, это было немного обидно, хотя, если по-честному, то ей не очень-то и хотелось обременять себя заботой о ком то бы ни было.
Родители построили ей трёхкомнатную квартиру, а внучку воспитали и как дочку, и заодно как внучку…
Деньги в семье всегда водились, даже после выхода родителей на пенсию особых проблем не возникало.
Анжела жила как у Христа за пазухой, в материальном смысле, просыпалась когда ей хочется и спать ложилась, когда ей хотелось и с кем хотелось, тем не менее никогда не была довольна своей жизнью.
Незаметно дочь выросла, отучилась в престижном вузе и вышла замуж за зрелого мужчину, разженю, но это дочь не остановило и через положенный срок она родила сына, подвижного, умненького и всеми любимого.
В мамочки Анжела попала как бы и совсем случайно, так как никогда не думала о такой возможности, а с другой стороны у неё никогда не было преданных подруг. Ни в детстве, ни в юности, ни теперь.
Женская дружба обычно заканчивалась для неё тем, что она подсчитывала от неё убытки…
Как в моральном плане, так и в небольшом бизнесе купи - продай, в котором она никак не преуспела…
А в этом деле было странное желание отомстить неизвестно кому, но по полной и по взрослому.
Однажды отец ей откровенно сказал.
 - Лучше бы ты сидела дома, не с твоей безалаберностью, было бы дешевле.
    На что Анжела неожиданно зло и не в тему ответила.
 - Можно подумать, что вы для меня пример. Как всю жизнь лаялись между собой, так и продолжаете. Как можно отцу с матерью так друг друга ненавидеть.
Услышав такое отец зарёкся о чём-нибудь подобном с ней когда-нибудь заговорить.
И на всю оставшуюся жизнь был потрясён настолько, что сразу как-то даже заметно постарел.
Лишь винил себя, что многое в своей жизни делал не так как надо, но теперь уже ничего не изменишь и надо довольствоваться тем что есть.
И успокаивал себя в этом плане только тем, что могло быть и хуже…
Новым и старым подругам Анжелы всегда нравилась её просторная квартира и кто в шутку, кто всерьёз предлагали заняться оказанием услуг в интимной сфере, где недостатка в клиентах не бывает и все, кто по серьёзному берётся за дело только процветают.
Постепенно другие дела были заброшены, а самая древняя профессия стала приносить не сверхбольшой, но стабильный доход.
Она себя не утруждала этим занятием, хотя в любой момент готова была этим заняться, но панически боялась подцепить какую-нибудь заразу, ограничившись лишь общим руководством и воспитанием путан в нужном ей духе.
… Родители и дочь встретили её настороженно.
 - Что случилось? Думаете мне больше делать нечего, как с вами здесь разговорами заниматься.
Мне есть с кем, только разговаривай… Ну, что?
 - Ты не шуми, раз попросили приехать, значит надо. Сядь, успокойся, может покушаешь?
 - Вы чего тут, совсем обнаглели, только мне здесь жрать не хватало.
 - Алёша в пятый класс идёт.
 - А то я не знаю. Я ведь вам уже говорила, что решила свою жизнь ему посвятить.
Буду провожать его в школу, встречать. Он мальчик хороший, мы с ним ладим. Всё будет нормально.
Вырастет современным парнем, я вам это гарантирую. У вас будет больше времени собой заняться, чего вам плохого.
Я не понимаю о чём здесь можно говорить.
Отец не выдержал, её слова его бесили, он до этого сдерживался, но тут не выдержал.
 - Ну, всё, хватит нас за дураков считать, она решила, она считает. Между прочим у Алёши родители есть, отец при погонах, матери госслужбу предложили.
 - И что из этого? На здоровье, я тут причём.
 - Этот твой Артур чего настучал?
 - Мама, оставь в покое Артура, он в твою жизнь не вмешивается, а ты в его не вмешивайся.
 - Интересный разговор получается. Я что может быть уже и не мать тебе?
 - Я так не говорила?
Отец опять не сдержался.
 - Ты выслушай, наконец, помолчи.
 - Может мне уйти или остаться.
 - Я думаю нам всем лучше остаться и закончить разговор. Слушай и не перебивай.
 - Мальчик растёт, нагрузка в школе большая, у него вся жизнь впереди. Будет правильным если ты с ним вообще не будешь видеться, ему совсем не обязательно знать чем ты занимаешься на твоей так называемой работе.
Ты нас не слушаешь, тебе это занятие нравится, тебя переубедить не получится, сколько на эту тему переговорено, каждый при своём мнении остаётся.
 - Да, как вы не поймёте, это обычная работа, за неё платят деньги и всё, какое кому дело, кто где работает?
Никому не дано право лезть в чужую жизнь.
 - Мы это уже слышали тысячу раз. Занимайся чем хочешь. Я тебе говорил, я отдам тебе все свои банковские вклады, все акции, тебе хватит до конца жизни, только брось всё это.
Не позорь мою седую голову, мать не позорь, всю нашу семью. В последний раз предупреждаю.
   Он начал задыхаться, мать побежала за валерьянкой.
 - Не смей, поняла, подойдёшь к внуку, пристрелю как бешенную собаку.
 Он побелел, внучка вызвала скорую. Анжела резко встала, выбежала из квартиры, громко на прощание хлопнув дверью.
Приехав на работу, она увидела свою недавнюю собеседницу, та крутилась перед зеркалом, примеряя какую-то обновку.
 - Ну, как дела. Дурные мысли не посещают больше твою умную головку.
 - Нет, ну, что вы? Всё хорошо, спасибо вам за всё.
 - Ну, так-то, хорошо на шикарной машине по городу ездить?
 - А то, Анжела Николаевна, это высший класс, предел мечтаний. 


                22 июля 2013года

 
Нинка с неба льдинка

Рассказ

Потолок обвалился в первой половине дня, когда в комнате никого не было.
Сосед сразу понял в чём дело и засобирался съезжать со своей комнаты. Это пролилась последняя капля его терпения.
 - Надо же быть таким идиотом, чтобы купить комнату по соседству с одинокой матерью с тремя детьми.
 - На кухне начнёшь готовить, тут как тут, вечно голодные дети. Стоит на них посмотреть в глотку ничего не лезет.
 - Ни помыться толком, горячей воды нет, ни знакомую пригласить, та сразу дала понять, что встречаться у его родителей было лучше.
 - Продавать жилплощадь, чем быстрее, тем лучше, хоть и куплена на первые сэкономленные деньги, тем не менее, другого выхода нет.
 - Искать такого же непрактичного придурка, как он сам, продавать срочно, безо всякого навара, лишь бы вернуть деньги.
Побубнив про себя ещё самые разные ругательства в свой адрес, он пошёл в соседний дом к родителям за коробкой или любой вместительной сумкой, паковать вещи и срочно перебираться домой, из этого бедлама.
Нинка, как обычно, в последнее время, придя домой на обед с работы, которая была временная и недалеко от дома, на металлобазе, открыв дверь, увидела почти треть обрушившегося потолка на полу.
Не стала паниковать, спокойно растворила в кипятке бэпэшку вермишели, поджарила две картошины, запила свою скромную трапезу чаем со свойским вареньем и была ею весьма довольна.
После чего отправилась в управляющую компанию, где увидев её, все срочно засобирались, под видом того, что пора на обед, лишь бы подальше от вечных проблем многодетной семьи, при её всегда непогашенной задолженности по квартплате.
 - Ну, что ещё? Что на этот раз не так?
 - Сколько раз говорила, что потолок рухнет.
Ей не дали договорить.
 - Ваш дом убыточный, все вроде тебя, одного поля ягодки, в суд будем подавать, надо вообще отключать, хватит нам за бесплатно работать.
 - Здрасьте, попа - новый год, я ещё у них виноватая.
 - А кто?
К разговору мастера подключилась диспетчер и дежурные слесаря.
 - Настрогала детей, а толку что?
 - Вас спросить забыла, что мне делать?
 - Спросишь ещё, да не один раз?
 - Комната, это твоя частная собственность, поняла, вот и ремонтируй за свой счёт.
 - Где я его возьму, этот свой счёт, прокормиться едва - едва.
Один из слесарей высказался.
 - А наше какое дело, другой его оборвал.
 - Ладно тебе, не все воруют. Тем не менее, добавил к сказанному.
 - Ну, так вот и нечего права качать.
 - А я и не качаю. Слава богу, что обрушилось, видать, утром, никого не придавило. Даже подумать страшно.
Было понятно, что случившееся дело не шуточное. Быстро создав комиссию, отправились к ней домой.
По ходу сменив начальствующий тон разговора на обычную житейскую беседу.
 - Как ты не боишься рожать? А мужики, что беглые какие, никого у тебя нет.
 - Чего с них взять, одно название, что мужики. Сами еле - еле, душа в теле.
 - Поругалась что - ли? Раз не живёт с тобой никто.
 - Нет, не ругались, все трое в хороших отношениях. Только все без работы, молодые, кого родители кормят, кто сам кое-как.
 - На алименты чего не подаёшь?
 - Зачем, лишнее это? У них, если какая копейка заведётся, сами приносят, детей своих все любят. И бабушки, и дедушки.
 - Чудно, право, всё не как у людей, а между собой как, не выясняют отношения, а то ведь мужики и дерутся, бывает, из-за женщин.
 - Может и бывает, а чего толку драться. Если что, то я никому из них не отказываю, все свои, чего уж тут из себя строить недотрогу, главное детей поднять.
 - Как ты, на такую жизнь решилась, ведь молодая, фигуристая.
   - Так я с самого детства так живу. Нас у родителей семеро, и ничего, все живём потихонечку, в тесноте, да, не в обиде.
 - Всё правильно она рассказывает, вообще-то, здесь много таких семей. Это в элитных районах живут по одному, да по два в огромных квартирах, да в коттеджах. Там вообще финиш.
 - Вон к одному ходили на калым, отопление налаживали, так с женой в четырнадцати комнатах, и в каждой, как в музее.
Большим начальникам был, наворовал, откуда ещё такое богатство возьмёшь?
 - Ладно тебе завидовать, слушать неприятно.
 - Да, пусть живут, как хотят, нам чужого не надо. Лишь бы дети росли, а то вон младшая, слабенькая насчёт здоровья. Так её жальче всех.
 - Ну, всё ладно, совсем разжалобила, открывай комнату быстрее, будем смотреть.
 С ремонтом было всё ясно, потолок обрушили полностью...
   В открытый проём было видно синее летнее небо и была надежда на то, что не пойдёт дождь.
 - Иначе кранты, сказал опытный слесарь.
   - Где брать на ремонт деньги, тем более быстро, было неясно. А так как это не входило в компетенцию мастера и прочего рабочего люда, то Нинку отправили во власть, дабы не остаться ей с тремя детьми на улице.
Как положено, комнату, как находящуюся на ремонте опечатали и каждый разошёлся по своим делам.
В чиновничьих кабинетах сразу заявили, что переселенческого фонда нет и жить ей придётся у родственников.
 - Это ваша проблема и помочь ничем не можем.
   Насчёт денег удалось достучаться лишь до помощника муниципального депутата.
Тот в спешном порядке сумел найти подрядчика и обратился к сотрудникам крепко стоящего на ногах предприятия, оказать попавшей в критическую ситуацию семье, кто чем может. Кто одеждой, кто деньгами…
Позвонил главному врачу больницы с просьбой взять мать с младшей дочерью на лечение, за что Нинка высказала ему благодарность и пожаловалась на чиновников.
Старшую дочь, которую было пора собирать в школу, взяли к себе родители, и, казалось, что худшее уже позади.
Выйдя из больницы, она пришла к той же опечатанной двери и к началу ремонта.
Пришлось сорвать казённую бумажку и расположиться с детьми в своей комнате, так как больше напрягать родственников не было никакой возможности, а отцы так и не дали о себе знать, хотя знали о том, что случилось.
Вчетвером, лёжа на своей единственной в комнате кровати и смотря на звёздное небо, не обращая внимания на свои семейные неприятности, принялись мечтать о своём будущем.
Андрюшка очень хотел стать знаменитым спортсменом. Он старательно занимался в секции и даже одержал на ковре свои первые победы.
Ему было совсем не завидно, как на красивых машинах, других детей привозили на занятия.
Он знал, что надо больше заниматься и это единственный путь не отстать от них в этой жизни и обязательно их побеждать лицом к лицу.
Единственная проблема, которая у него была, заключалась в том, что после тренировок очень хотелось есть, на что мать сказала, что картошки хватит и можно не экономить.
Старшей очень хотелось новое платье, так как из старых выросла, на что получила ответ, что можно потерпеть, главное научиться до сентября самой читать, поэтому с гулянием вполне можно повременить.
У младшей частенько болел животик, но в больнице её неплохо подлечили и была она радостной и всем своим видом поднимала настроение, и без конца из их комнаты доносился весёлый смех.
Слышались песни, которые начинала петь мать, а дети за ней, кто как мог, подпевал.
Этой ночью звёзд на небе было так много и они так ярко горели, что Андрей спросил.
 - Мама, я в первый раз увидел столько звёзд на небе, неужели на каждой из них такая же жизнь как у нас.
 - Не знаю, но очень может быть.
 - А может быть там лучше, чем у нас?
 - А чем тебе у нас не нравится?
 - Да, это я так, у нас нормально. Вот вырасту, совсем хорошо будет, буду стараться, чтобы у каждого из нас была своя комната.
 - Это лишнее, можно и без этого прожить, лишь бы в дружбе и не от кого не зависеть.
 - А ещё главнее, чтобы никто тобой не командовал, хотя и нам это не надо, потому что каждый человек должен быть свободным.
 - А что вы думаете, как птица например. Первой уснула младшая, когда все трое по детски засопели, каждый по своему, у Нинки на глазах появились слёзы и она подумала, что как мало человеку надо в этой жизни, чтобы быть счастливой.


                24 июля 2013г.



 
Суши вёсла

Рассказ

 Балтика, финский залив, шестеро молодых матросов разминают мышцы на шлюпке. Тяжело грести на средней волне.
 Долгожданная команда: ”Суши вёсла“, можно передохнуть и опять: ”Вёсла на воду“…
 Поначалу флотских воспоминаний не было совсем, вольности гражданской жизни были ярче и красочней.
 С годами яркость потускнела, краски оказались размытыми и блеклыми.
 А те прежние ощущения силы, бодрости и здоровья всё больше помогали избавиться от уныния, которое нет-нет, да и захватывало почти целиком.
 Особенно поутру, с похмелья, особенно, когда проснёшься в гордом одиночестве.
 Была суббота, выходной день, прежде всего от чужих проблем, которые никак не волновали, но за их решение платили зарплату, без которой обойтись никак не получалось.
 Без телефонного звонка, приглашения пришёл новый друг, с которым не так давно познакомились, но очень быстро подружились.
 Сразу настолько, что, казалось, знали друг друга как минимум с детства, а может быть с одной общей младенческой купели.
 - Всё валяешься?
 - А ты чего, ни свет, ни заря?
 - Люди уже кросс сбегали. Не обращая внимания на встречный вопрос.
 - В речке искупались, а вот теперь стоят, перед тобой.
 - А их что много? Блаженных.
 - Может и много, но пока я один перед тобой.
 - Слушай, не дури голову, чего с утра пораньше?
 Он мог общаться с другом как угодно, отвечая на любые вопросы и говоря, что придёт на ум, зная наперёд, что друг он потому, так и называется, поймёт всё так как есть на самом деле и будет добродушен и надёжен.
 - Поехали в столицу, обороткой, проветримся, а то всё надоело в нашем захолустье.
 - На людей посмотрим, себя покажем. Давай раскачивайся быстрее.
 - Да-да, на поезде, отходит через час. В обед в столице, вечером назад.
 Завтра утром будем свежими, как огурцы, на том же месте, откуда нас сподвигло на подвиги.
 - А что, вообще-то не хило придумано, с фантазией, зачётно.
 А то, действительно, одни и те же рожи вокруг, обрыгли, хуже атомной войны некоторые из них, не будем уточнять. Может где и похахалимся.
 - Во, правильно, может нам кто - нибудь наподдаёт, может мы кому.
 - Ну, ещё чего? Вспомни, что тренер говорит, у тебя левая запрещённая, у меня правая. А с тренером по борьбе кто может спорить? Правильно.
 - Только тренер по стрельбе.
 - С баблом не особо.
 - Да, мы по скромному, больше литра пить не будем.
 - Это уж точно. Ещё на службе перед увольнением в город инструктировали, смотрите, если выпил, не попадайся на глаза начальству, махнул через забор и в койку…
 - Быстрее собирайся, сказочник, а то опоздаем, поезд нас с тобой ждать не будет, не те персоны.
 Утренний поезд действительно отошёл от перрона точно по расписанию и, с места да в карьер, стал весело постукивать на рельсовых стыках и время от времени напоминать о себе протяжными, душевными гудками, проезжая знакомые и милые его железному сердцу перегоны, платформы, мосты и разъезды.
 В вагоне было ни жарко, ни холодно, а примерно так, чтобы можно было напрочь забыть о том, что ты в дороге, поразмышлять о чём-нибудь таком, на что всегда не хватает времени.
 Почему-то в этой обстановке припомнились беленькие, серенькие и ещё самые разные мышки, крыски, хомячки, которых видел несколько дней назад в лаборатории, где ставил опыты его новый друг, стараясь написать диссертацию, как он говорил по генной терапии.
 О чём-то, толи запрещённом, толи совсем никому не понятном, в первую очередь ему самому.
 Мышки с их проблемами, беззащитные, но такие же как мы позвоночные, быстро отошли на второй план, как стали приближаться к месту назначения и знакомому перрону.
 По прибытии в столицу его ждал сюрприз. Друг пригласил в гости к своему знакомому, о котором он, дескать, должен был слышать, как о некоем всеобщем кумире - исполнителе, сочинителе песен, актёре.
 Произнесённая фамилия не вызвала ни особого фанатского восторга, так как он никогда таковым не был, ни по отношении ни к кому, хоть самому супер - пупер, ни какого-то неприятия.
 Действительно песни были классные и он часто их слушал.
 - Ну, давай, сходим, не убудет от нас, если ты считаешь, что так нужно.
 - Хотя слушай, а нафига мы ему нужны.
 У Леонида, так звали этого недавнего друга Алексея, среди многих достоинств, как продолжения недостатков, была явная предрасположенность наряду с позёрством, к заурядной творческой деятельности.
 Она выражалась не только в увлечённости наукой, до фанатизма, которая проявилась во время учёбы в медвузе, но и в умении показать себя на студенческой сцене.
 Во время одного из вояжей их коллектива на заработки в столицу, он и познакомился со своим кумиром и пообещал приехать из глубинки с ещё одним интересным сверстником: недавним подводником, спортсменом, не лишённым ещё, до конца не выявленных творческих дарований, с кем неприменно должно было быть интересно.
 Об этой их договорённости Алексей не знал, а если бы и знал, то не придал бы ей никакого значения.
 Дверь им открыла миловидная с большими, выразительными, цвета балтийского моря, глазами девушка, которая, как показалось, разговаривала с прибалтийским акцентом.
 Она спросила.
 - Вы к кому?
 - Володя дома?
 - Да, он здесь, но это, к сожалению, не наш дом.
 - Вова, к тебе пришли.
 - Проходите, гости дорогие.
 Он был явно в хорошем расположении духа.
 - Для начала будем знакомиться. Маша иди к нам поближе, Леонида я знаю.
 - Алексей.
 - Очень приятно.
 - Это самая красивая на земле девушка. Вся из рифов и колларов.
 - Было бы не хуже, если бы ещё и из долларов.
 Кто это сказал не имело значения. Та заметно засмущалась, хотя и через немогу.
 - Так уж и самая?
 - По другому и быть не может. Так просто не бывает.
 - Это уже Алексей замолвил словечко.
 - Правильно, Лёша, верно оценил обстановку.
 - А я Володя, можете называть и Вовкой, и Вовчиком и как вам будет благозвучней.
 Голос у него был низкий, с хрипотцой, порой совсем неожиданно мягкий и задушевный.
 - Ну, что, толпиться в дверях не будем, пройдём сразу к столу, как и положено у московских бояр.
 - Вова, не говори глупостей, ребята, вы его не слушайте, он сейчас выпьет, ещё и не такого наговорит, так что вы приготовьтесь.
 - А мы и сами такие.
 - Ну, вот и прекрасно. Тапочек на всех не хватит, пусть ноги отдыхают.
 - А я дома тоже часто в носках хожу или босиком.
 - Леш, ты ещё что-нибудь такое расскажи, что ты дома делаешь. Это уже был Леонид.
 - Да, ладно, всё нормально.
 Выпивали как положено, тосты за знакомство, друзей которых с нами нет, родителей и так далее по убывающей.
 Главное всё же были разговоры, которые не на шутку захватили всех.
 - А как, там, на подлодке, столько людей, как ладили между собой.
 - Нормально, у нас в БЧ-3 был старшина команды латыш, помню Замниус. Еврей помню был, звали его Миша, ну, конечно, по фамилии Коган, это как у нас Иванов. Татарин был, белорус и я из крестьян Владимирской губернии.
 И так в каждой БЧ. Мишка был отличный парень, отличался от остальных только тем, что из дома регулярно посылки получал, а в них маца, это вроде лепёшек.
 Зачем ему присылали не знаю, на подводном флоте вообще кормят на отлично, как на убой, одним словом.
 Так прикол в чём, чтобы не забыть.
 - Он будто голодный, заберётся на кровать в кубрике на бербазе, да ещё на второй ярус, накроется одеялом и ест свою мацу.
 - А вы что?
 - Делали вид, что не замечаем. Это его дело, в конце концов.
 - Да, дела, никогда бы не поверил, что так может быть.
 Володя глубоко затянулся сигаретой.
 - Что бы ещё похожего услышать?
 Алексей задумался. Трудно так сразу вспомнить.
 - Что касается меня, вызвался боевой листок выпускать. Никто не просил, не заставлял, причём ради понта, наверное, но потом понравилось, Причём в стихах.
 - Друг у меня флотский, так он художественную школу закончил - рисовал прилично. Вот ржача то была, неимоверная, чуть не каждый день выпускали. А чего, времени после вахты много свободного, все ждали.
 От командира до трюмного.
 - О чем там можно каждый день сочинять.
 - Сейчас вспомню. Например. Кок первое варил, в основном борщ, а мослы, с остатками мяса, в баки, как бы по блату, кто ему больше нравится, а не по справедливости.
 Ну, мы об этом с иронией и сарказмом. А что, кого стесняться, все свои.
 Так этот боевой листок и другие творения после похода, говорят, до генштаба дошли, как образец коллективизма или чего-то в этом роде.
 - Ну, мужики, за что и выпьем. Как говорится, стакан не задерживаем. Выпили как положено, закусили.
 Машу всё это время было совсем не слышно, но она очень внимательно вслушивалась в каждое произносимое слово, при этом почти незаметно убирала тарелки, приносила новые.
 Отварная картошка, с разварки, с укропом, селёдочка, огурчики… Чёрный хлеб с подсолнечным маслом, луком и чесноком, блюдо которое пользовалось особым вниманием…
 Стол не богатый, но со вкусом. Обычный, без выкрутас, мужицкий…
 - Ещё бы чего интересного?
 - Ладно. Расскажу. Служба - службой, а в вуз после неё готовиться надо. Нашёл где-то старинный учебник по истории КПСС, готовиться по истории по советскому периоду совсем не слабо. Во всяком случае лучше чем ничего. А тут незадача такая.
 - Старпом застукал, увлёкся на вахте, не заметил, так он.
 - Это вы так службу несёте?
 Хвать у меня книжку. А я ему готовлюсь к политзанятиям товарищ капитан второго ранга готовлюсь, расширяю гругозор, так сказать, чтобы лучше разобраться в текущем моменте. Сами понимаете.
 - Он, аж, опешил, не ожидал видимо такой толи наглости, толи сообразительности. Посмотрел повнимательней на книженцию и говорит.
 - Молодец матрос, благодарю за службу, продолжайте в том же духе.
 - И нечего, мол, там чего, думать по этому поводу.
 - Вижу, сам смеётся, да виду не подаёт. После этого случая всегда первый со мной за руку здоровался, но так и не объяснился по этому поводу.
 - Без объяснений всё было ясно.
 - Вот попробуй придумать такое, Володя стал задумчивым, ни за что не придумаешь.
 Леонид, вслед за мной решил поговорить на свою тему, хотя никто его об этом не просил, да и не оговаривал.
 Начал организовывать дискуссию по поводу того, что гуманно ли использовать собак, кроликов, мышей…
 Беспозвоночных: червей, мух всяких, для опытов ради пользы людей.
 Эта его затея не вызвала никакого энтузиазма, прежде всего потому, что все, кроме Маши, уже были основательно навеселе и были близки к такому состоянию, когда хочется подумать о самом себе, а не о мировых проблемах.
 В это время пришли ещё двое молодых людей, которых я и Леонид пытались усадить за стол, но Володя нас не поддержал.
 Спел им под запись несколько песен, получил деньги и закрыл за ними дверь. Нам сказал, это хапуги, нечего с ними разговаривать.
 Небольшой кофликт, не имевший продолжения, случился в конце, когда я на кухне обнял Машу, а она одарила меня сногсшибательным поцелуем, от которого я еле удержался на ногах.
 Откуда не возьмись, обязательно в таких случаях, по закону жанра, появился Володя с вопросом.
 - Я вам не помешал?
 Маша ответила.
 - Да нет, не волнуйся.
 И он вернулся за стол. Я сел на своё место рядом с ним, с объяснениями.
 - Извини, так получилось.
 - Не надо извиняться, всё правильно, таких как она единицы, а таких как мы, одним словом много.
 Незаметно время пролетело и Володя пошёл нас провожать на вокзал.
 Маша на прощание обняла гостей и сказала какие-то тёплые слова.
 Эта встреча осталась в памяти на всю оставшуюся жизнь.
 27 августа 2013года
Упс, мерзота

Рассказ

 Утро последнего дня июля было серым и будничным, под стать форменной рубашке нашего неизвестного героя, а также созвучным скрежету портупеи и более благородному цыганскому скрипу его яловых, всегда блестящих берц.
 Купол неба, однообразный и занудный, как строй пехотинцев во главе с генералом от инфантерии, был готов в любой момент пописать на их бренные головы, дабы остудить воинственный пыл, незрячим и невзрачным дождичком.
 Судя по расположению звёзд на невидимом на тот момент небосклоне, в этом не было особой нужды.
 Поскольку тот самый пыл уже давным - давно, может быть, при самом рождении, а может быть, как раз после нескольких, чих - пых, попыток осветить и согреть окружающую действительность, светом надежды на всеобщее благоденствие и справедливость, остался всё в том же самом непорочном и далёком прошлом.
 Несмотря ни на что, всё также и на тех же условиях, продолжающего и поныне греть его широкую, чувственную душу воспоминаниями о собственной значимости.
 И ни где-нибудь, там ещё, в прошлом, а уже в новых, непомерно узких, до неприличия кругах, приближенных к сиятельным особам доверенных лиц, без которых ничего значимого в придворной жизни не происходит.
 С великого позволения самого великого кормчего, посвящённых в таинства его незаурядной личности, почти бунтаря.
 Эта согласованная со всеми инстанциями характеристика, согласно нынешнего табеля о рангах, дорогого стоит.
 Как и её продолжение.
 - Бунтаря, не желающего вместе со всеми маршировать в общем строю и имеющему весьма похвальное намерение стать первым среди наиболее достойных.
 - Не ради какого-нибудь, там, никому не нужного самодовольства, а чтобы впоследствии быть замеченным и одаренным благосклонным вниманием, а возможно и покровительством.
 Всё это не ради чего-то непонятного, а только поэтому, несомненно, вредного, а совсем наоборот.
 - Дабы, впоследствии, идти впереди общей колонны и повторять командным голосом зычные указания, обязательные не к обсуждению, а к исполнению.
 Позволять сделать чью-то жизнь управляемым парусом на семи ветрах. По сему, ради благоденствия всех без исключения подданных, заниматься весьма необходимым и далеко не праздным делом.
 Даже если они, подданные, этого счастья, на их головы свалившегося, не понимают.
 А это во сто крат хуже для них самих, во всех отношениях, если никогда не захотят понять и оценить чьёй-то заботы.
 - Какой же долгожданный билетик в один конец им всем неблагодарным достался.
 Мрачный и прескверный, этот летний день оправдал самые нелицеприятные ожидания.
 - Совершено нападение на сотрудника дорожной полиции.
 - После ударов по голове, тот лежал на месте исполнения своих служебных обязанностей до приезда медиков, которые отвезли его, сердобольного, в реанимацию.
 Нападавший, едва достигший совершеннолетия, был известным в городе отморозком, любимым детищем известного, в не менее узких кругах, некоронованного вора в законе.
 Вполне успешного, усвоившего на практике незамысловатую теорию о том, что деньги открывают двери любых кабинетов и впоследствии растут в геометрической прогрессии.
 Для ведения такого бизнеса требовалось не так уж много.
 - Не без поддержки местного лобби, забалтывать любые проблемы городского хозяйства, прежде всего дорожные, если их решение расходилось с интересами клана или не входили в планы его подельников… И так далее, и тому подобное по известным схемам.
 - Так, что там случилось?
 - Ну, это уж лишка.
 - Видно, хорошо попросил, вот и получил.
 - Я как-то зимой, в руках лыжи, сам уставший, вспотевший, а этот: ”Вы что о себе не заботитесь, в неположенном месте переходите… “
 - Заботливый какой.
 - Пройдёмте в машину, побеседуем. Было желание, двинуть ему.
 - Так ведь не двинул?
 - Так нет.
 - Ну и чего зря об этом говорить.
 - Они тоже люди, на работе, причём.
 - Никто против них ничего не имеет. На то и щука в озере, чтобы карась не дремал.
 - Вот и дело-то в этом.
 - Молодёжь борзая стала, ещё хлебнём с ними.
 - Не все и не настолько, как этот.
 - На посту, достал бы оружие, неужели настолько там беспомощных понабрали, что себя защитить не могут. Что-то здесь не то. Концы с концами не сходятся.
 - Значит, так их инструктируют, одним всё можно, с других три шкуры драть.
 - Всё может быть.
 День понемногу разгуливался, даже сквозь серый строй облаков стали проглядывать солнечные лучи.
 Долго это не продолжалось и мрачный настрой вернулся на круги своя.
 - А борзой-то чего подскочил, ему что всё неймётся.
 - Как же, надо всём показать, кто я.
 - Папа, дескать, всё может, а вы все лохи, вам ли тягаться. Похоже, кайф от этого имел.
 - Так воспитали. Что посадили, как поливали, то и выросло.
 - А ты как думал, так оно и сесть.
 - А оно ему надо, эта вся канитель.
 - Теперь червонец получит и будет на нарах задницей клопов давить.
 - Так ему и надо.
 - Да, отстань, для того мы детей рожаем, чтобы за колючку отправлять.
 - Всё равно жалко.
 - Может быть, папаша откупит. На деньги нынче все падкие, как никогда.
 - Поживём - увидим.
 Слышь, уже за папашу отморозка заступились, дескать выиграл предварительный праймериз среди себе подобных, рейтинг может у остальных понизиться. Вот горе-то, так горе.
 - Это ты о чём таком непонятном гундосишь.
 - Кому они все нужны, у нас своё и у них, соответственно, есть что терять.
 - Как жизнь изменилась, на глазах, за последнюю пятилетку. Создали, избранные непонятно кем, своё государство в государстве и делают вид, что так и надо, будто никто этой мерзости не понимает.
 - Правильно говоришь, все понимают, но никто перечить не хочет.
 - Почему не хочет?
 - Ещё как хочет, да, никто не спрашивает, а самим нарываться не особо хочется. Ещё не сильно допекло.
 - Вот, уж, когда…? Тогда получат по самую ягодицу.
 - Эко, как разговорился, пока только на язык…
 - И то, правда, а мне что, больше других надо?
 - Теперь будут крайних искать и, как всегда, не там где надо.
 - Известно дело, рыба тухнет с головы, это давно всем ясно, как божий день.
 - Но наш боженька, непотопляемый.
 - Его всем жалеть надо, тяжело, наверное, когда постоянно кошмары снятся, как за ним пьяный мужик с топором бежит, а ему деваться некуда.
 - Это уж его проблемы, мы здесь не причём, это он со своими проблемами к нам пожаловал.
 - Нет, этому, быть лидером, не дано, хлюпик, а других не пускают. Чудно, прости господи.
 - Мальчишек в форме обвинят, как такое допустили, из-за чего такой скандал в благородном семействе.
 -Это уж, как всегда. С больной головы на здоровую.
 - Под свой-то нос заглядывали бы, почаще.
 - А ты, под свой, часто заглядываешь?
 - Так вот и помалкивай, за умного сойдёшь.
 - Сам такой.
 - И на том спасибо.
 - Вот и поговорили.
 Наконец-то пролился долгожданный настоящий, полновестный летний дождь.
 Был он тёплым и не доставлял особых хлопот. Крупные капли играли на листьях деревьев и кустарников неизвестную красивую мелодию.
 Простую и величественную, трогающую доселе неизведанные чувства и создающую приподнятое настроение.
 Очень захотелось начать жизнь сначала, с чистого листа. Если получится без печального опыта чьей-то воинственной глупости и неизлечимой бездарности.
 Такие же капли в виде ручейков текли по щекам попавших под дождь горожан и были похожи на слёзы счастья, очищения, которые бывают при долгожданных, трогательных объятиях.
 “Не солёные слёзы, попадая на по-летнему оголённое тело, его мягко обволакивают…”.
 Даря, откуда-то издалека, единственные и неповторимые приятные мгновения.


     1 августа 2013 г.



 
“Аэродром” на рынке

Рассказ

 В начале августа центральный рынок, некогда заштатного уездного городка, пестрел обилием фруктов и овощей.
 Были они завезены со всех четырёх известных сторон и из самых отдалённых, и весьма оживлённых окрестностей кавказского направления.
 На том направлении жители весьма трудолюбивы и издавна умеют получать богатые урожаи.
 Аналогичных даров местного подворья было не так много, по сравнению с привезённым буйством красок перед глазами.
 Местные фрукты и овощи были представлены ещё не в полном ассортименте, хотя и пользовались не меньшим спросом.
 Они вполне мирно уживались на торговых рядах друг с другом и, в это тёплое, комфортное для проживания россиян время, весьма удачно дополняли друг друга, предоставляя широкий выбор для посетителей.
 Давнишний знакомый по имени Гусейн и его односельчанка Адиля из неблизкого, горного и солнечного Дагестана, не покладая рук обслуживали покупателей, дорожа каждой минутой. По случаю моего прихода они захотели передохнуть.
 - Э, э…Анжи, Махачкала.
 Эти слова давно стали весёлым приветствием давних знакомых.
 - Анжи, анжи…
 - Как дела, как торговля?
 - Спасибо Аллаху, всё хорошо.
 - Всё проигрывают, никак у них не наладится игра. Всё по мячу не научатся бить ногами как следует, бежать куда надо, куда тренер сказал.
 - Э, э… правильные слова говорите, за такие деньги и то не могут. Как так можно, вы мне скажите?
 - Одними деньгами не возьмёшь, не перебегаешь, это было бы слишком просто. Надо ещё многое уметь и желание иметь, играть в большой футбол…
 - И это правильно, будем надеяться, что Аллах услышит наши пожелания и будет с нами строг, но справедлив…
 - А что нам остаётся делать, спасибо на добром слове…
 Для загорелого, улыбчивого Гусейна, всегда на что-то хорошее надеяться, составляло одну из основных черт его беспокойного характера.
 Надеялся он всегда на это самое, неприменно лучшее, хотя готовился по привычке, всегда к худшему.
 Чтобы такая вероятность была минимальной, его рабочий день начинался в четыре утра, а заканчивался в восемь вечера.
 И так каждый божий день, без выходных, праздничных…
 - Уже много лет подряд, слава Аллаху, здоровье позволяло…
 Его никто не заставлял так много работать, вероятнее всего, именно поэтому он так много и работал.
 Если бы против его воли, как против шерсти… трудно себе представить, чтобы из такой затеи получилось.
 Хотя может-быть, что-нибудь и получилось бы, когда-нибудь, а может-быть и нет, оказалось бы совсем бесполезным занятием.
 Ему всегда было так спокойнее, на работе, наедине с самим собой, со своими чувствами и настроениями.
 Только работая, как он считал для себя возможным, чувствовал себя уверенно в этом городе, который постепенно становился своим, на этом рынке, где знал всех и его все знали.
 Впрочем, так было всегда. Так было в его родном горном селении.
 Как бы то ни было, пусть со стороны кому то и казалось виднее, что нет, он всегда считал, что ему с работой повезло.
 Целый день с людьми, а от них он не уставал, а, наоборот, общение придавало силы и желание работать дальше и лучше для этих людей.
 - Немного, тысяча, максимум полторы заработанных своим трудом российских рублей в день.
 Пусть и не так уж для кого-то много, но он рад и этому, прежде всего потому, что это был стабильный заработок. Как он считал честный и справедливый.
 Разумеется, всегда хочется заработать больше, но у него не получалось по самым разным, очень редко от него зависящих, обстоятельств.
 На эту тему распространяться он не любил, даже со своими немногочисленными знакомыми, которым хотя и доверял, но не хотел их терять и разочаровываться по этому поводу.
 С незнакомыми, рот всегда держал на замке, кто знает, как они к нему будут относиться в дальнейшем.
 Невысокий, крепкий, подвижный, на вид около тридцати лет, он выделялся среди других продавцов своей кепкой - аэродромом, которую никогда не снимал.
 В ней он выглядел хоть и картинным, но всё же весьма креативным кавказцем.
 Достойным представителем далёких, неприступных гор, бурных рек и трудолюбивых людей с самыми разными характерами и взрывным темпераментом.
 Как-то вместо него торговал паренёк лет шестнадцати, не по годам шустрый и весёлый, совсем плохо говорил на русском, который, между прочим, сказал, что он сын Гусейна.
 Когда я об этом его спросил, тот заметно засмущался и оставил мой вопрос без ответа.
 Было видно невооружённым взглядом, что у него весьма своеобразные отношения со своей односельчанкой.
 О Адиле, несмотря на многолетнее знакомство, никогда не позволял говорить ничего, из того, что могло бы хоть как-то прояснить их отношения, хотя бы в общих чертах.
 Иногда казалось, что он сам не знал этого.
 Деловые, ровные отношения… Это на взгляд постороннего, местного человека. С другими взглядами, другой культурой…
 Всегда можно было лишь предположить, что у них своеобразная гамма невысказанных чувств, которые томились у каждого, сами по себе и к которым, тем более, не было доступа постороннему.
 - Какие бы намерения тот, по этому поводу, не имел и как бы по доброму к ним обоим не относился.
 Гораздо охотнее Гусейн разговаривал на темы связанные с его торговлей.
 - Читал в интернете, повсюду теребят рынки. Вон как в столице. Всех строят. Руки в гору и вперёд, проверки и всякое такое.
 В такие минуты он становился серьёзным, улыбка исчезала с загорелого лица.
 - И чего тем самым добиваются? Кто-то, кого-то ударил. Надо разбираться, не просто же так, само по себе.
 - И вдруг все мы виноваты? Так нельзя.
 - Я все силы, что у меня есть, отдаю тому, чтобы жители города покупали хорошие фрукты и овощи.
 - Разве это плохо?
 - Да нет, я у тебя несколько лет покупаю и, сам знаешь, что кроме слов благодарности, других слов нет…
 Дальше продолжать бессмысленный разговор с непонятными претензиями, непонятно к кому, было бы, по меньшей мере, некорректно.
 Интересно он реагировал на шутливое замечание при расчёте за его товар, когда я, стараясь сделать общение более интересным, говорил.
 - Гусейн, у меня есть товарищ, литовец, он в подобных ситуациях всегда повторяет литовскую прибаутку, по поводу расчёта копейки в копеечку.
 - Живём как братья, рассчитываемся как евреи.
 - Как и я с тобой.
 Через некоторое время он мне стал повторять услышанную прибаутку при других покупателях, а я с ним всегда соглашаться.
 Мне почему-то стало казаться, что это он её придумал, так он был убедителен.
 - Адиля, как-то сказала, что они оба совсем не учились в школе, что повергло меня в шок и уныние, я плохо понимал, как это может быть.
 - Очень просто, мы из бедных семей, всегда надо было где-то работать, а в школе только числились.
 Как-то, придя на рынок, увидел, что каждый из них торгует за своим прилавком.
 На мои робкие вопросы ответа не последовало. Адиля была бледной и с заплаканными глазами.
 У Гусейна был вид человека, подавленного какими-то неприятностями.
 Так случилось, что через несколько дней я неожиданно попал в больницу и пришлось согласиться на операцию.
 Через некоторое время готовясь к выписке узнал, что ко мне пришли посетители.
 Гусейн, в своей неизменной кепке-аэродроме и Адиля, в брючном костюме с национальной вышивкой.
 Как они узнали о моём местонахождении не знаю до сих пор, а спрашивать было не совсем удобно.
 Мы в больничном коридоре, просто, как обычно на рынке, поговорили о самых неприметных делах.
 Адиля была в хорошем расположении духа, Гусейн старался его поддерживать, а мне, со стороны, было очень приятно за ними наблюдать.
 Перед их уходом, не знаю почему, я им сказал.
 - Если надумаете стать мужем и женой обязательно сообщите.
 Моя просьба подвергла обоих в большое смущение, но было оно, как мне показалось, более для них ожидаемым, чем когда-либо за всё время нашего знакомства.


     3 августа 2013года


 
 
Воровайка

Рассказ

 Ранний телефонный звонок не огорчил и не обрадовал. Был обычным нарушителем тишины, не вызывающим удивления, как и первые светлые лучи августовского утра, посетившие молодого следователя на холостяцкой домашней постели.
 - Тимофей Иванович! С добрым утром.
 - Утро доброе.
 - Не разбудил?
 Звонивший сам не знал, зачем об этом спросил. Скорее всего, по привычке задавать никчёмные вопросы.
 - Вы у нас дежурный следователь?
 - Да, Ирина Николаевна просила подменить. У неё дети...
 - Это ваши дела. Как всегда…
 - Разумеется, тебя никто не пристёгивает…Чего звонишь, людям спать мешаешь.
 - Какая-то странная бабка пришла.
 Наконец-то, оперативный дежурный по подразделению транспортной полиции, стал говорить по существу.
 - Говорит кражёнку у нас на вокзале этой ночью завернула. Принесла украденный пакет, потерпевшего нет… На чёкнутую не похожа, говорит складно…
 - А я чего, есть опер, разбирайтесь, если я по каждому чиху буду бегать… и так не знаешь с утра в какую сторону вращаться…
 - Дело необычное.
 Дежурный был настойчив.
 - Заявительница, с её слов, раз десять судимая… Не подстава ли, проверяющих.
 - Всё может быть, хотя им что, совсем делать нечего.
 Дежурный продолжал настаивать на своём.
 - При приеме дежурства начальнику докладывать придёться о принятых мерах.
 Тот может не принять дежурство, пошлёт дорабатывать материал…Знаете не хуже меня, как это бывает, а я хочу смениться спокойно, чтобы не дёргали в выходные.
 - А подальше её послать не можешь? Слабо? Никто её к нам не звал.
 - Сами знаете, это раньше так можно было. Сейчас лучше не связываться, себе дороже.
 - Всё с тобой ясно. Склифосовский.
 К чему это, Тимофей, а ещё его с детства все звали Тимкой… К чему он давно привык и всегда откликался.
 Зачем он произнёс эту известную фамилию, этим всё более светлым ранним утром и сам не понял. Наверное для связки слов…
 - Машина есть?
 - Вот это другой разговор. Это по-нашему, уже летит, тормоза визжат от нетерпения.
 - Собирайтесь, выходите. Не волнуйтесь, адрес знаем, не первый год замужем…
 - Надоел…Зануда.
 На вид заявительнице было далеко за семьдесят. Некогда интеллигентное, как Тимофею показалось, уставшее лицо, было испещрено мелкими и крупными морщинами.
 Большие зеленоватые глаза совсем потухли и пытались вызвать к себе сочуствие.
 У неё не было женского тела, в привычном представлении молодого человека. Перед взором присутствовал скелет, чем-то обтянутый, на который были надеты подростковые джинсы, спортивная куртка и кроссовки.
 - Здравствуйте.
 Не дожидаясь ответа.
 - Что привело в столь ранний час в полицию?
 Женщина, совсем для него неожиданно, глубоко, как-то по-домашнему, зевнула. Нехотя сказала.
 - В заявлении я всё написала. Добавить больше нечего.
 Готова в изолятор временного содержания, хоть сразу на Болотную, Кресты, Лубянку…
 - Ну, всегда есть что добавить, если захотеть.
 - Вы, хотите сказать…
 Она слегка оживилась.
 - Прокурор всегда может добавить. Это ему, как двумя пальцами об асфальт…Знакомый базар…
 - Это вы о чём?
 - А вы?
 Вопросом на вопрос.
 - За лохушку меня принял, похожа…
 - Ранее судимая?
 Тимофей произнёс дежурную фразу, которую в подобных ситуациях задают все без исключения люди в погонах.
 Положительный ответ, в понимании его многочисленных коллег, всегда ставил собеседника в зависимое положение, из которого выход был не предусмотрен…
 - Конечно, да, и неоднократно, по милости таких как вы, разве не заметно.
 Такие как я, оттуда только и появляются, как звёзды, чтобы вновь туда уйти. А у вас такие же звёзды на погонах, зарплата и всё такое…
 А для нас… Всё едино. Не мною первой сказано.
 Для кого тюрьма, а для таких как я, это дом родной.
 - Ну, зачем же так сразу, всех нас под одну гребёнку?
 - А как же, иначе? Извините меня, гражданин начальник, за свою жизнь я и в столыпинском вагоне покачалась, многие зоны, пересылки узнала.
 Хороших следователей, лагерников не бывает.
 Кто такими, с самого начала, старается казаться, от них ещё хуже, вред один.
 Говорила она не зло, без раздражения, даже безразлично…
 - Мы с вами настолько разные, что об этом лучше разговор не продолжать. Тоска одна. Оставьте эти разговоры мне.
 На зоне ещё будет время молодняку мозги прокомпосировать.
 - Гражданин начальник?
 Женщина вышла из некоторого оцепенения, в котором находилась совсем недавно и стала чувствовать себя всё увереннее.
 Было видно, что эта роль, видавшей виды зэчки, ей давно знакома и чувствует она себя в этом образе как рыба в воде.
 - Вы шансон любите?
 Услышав интересную тему для продолжения разговора, Тимофей вступил в диалог, о чём очень скоро пожалел, хотя может быть это ему только показалось.
 - Слушаю с удовольствием.
 - А сами?
 - Пытался, что-то изобразить, даже в студенческом конкурсе участвовал, но пока ничего не получается, стоящего, хотя в хорошей компании подпеть могу. Говорят неплохо получается.
 - А я между прочим лауреат многих тюремных конкурсов художественной самодеятельности. Через два месяца вы меня посадите. По инструкции.
 - Я не сажаю. Это прерогатива суда.
 - Не всё ли равно, кто…
 - Так я ещё успею в этом году отличиться на зоне.
 - У меня, пока я на свободе несколько песен родилось.
 - Хотите послушать?
 - Боже упаси, только не это.
 - Фу, как с вами не интересно, а на вид такой…Вроде ничего… не как многие.
 - Это, уж, вам, как угодно.
 Он слегка занервничал.
 - Только, избавьте меня от ваших оценок…Не вам и не таким как вы, судить обо мне.
 - Ну, и ну… Куда уж нам, ваше благородие. Обиделись…
 Таким как вы другого не дано.
 Это она в отместку.
 - Вот поэтому, вы никогда в шансоне себя и не проявите. Всё у вас пустое, как и сама ваша жизнь. Не каждому дано нашу душу понять.
 - Я ведь вас просил без оценок и определений.
 - Я для вас товарищ следователь и ничего более.
 - Договорились? И на будущее?
 - Пусть будет по-вашему.
 - Уговорили, уломали…девушку несмышленую… расхохотали вы меня…не зря сюда пришла… как срока намотана…
 Оказалось, что Тимофей ошибся с возрастом. Несколько дней тому назад воровайка отметила выход на пенсию.
 Трудового стажа в привычном понимании у неё было немного. Начав скитание по зонам с малолетки, она так и не остановилась.
 В промежутке вольной жизни успела выйти замуж, родила сына…В основном отбывала наказания за кражи, пьяного мужа ткнула в бок кухонным ножом, вот и все её подвиги...
 Зато там, где провела большую и как ей казалось более интересную часть своей жизни, была настоящей легендой.
 Её песни пользовались настоящим успехом у братвы и сотрудников колоний.
 Сын, придя на допрос, принёс сигареты в мягкой упаковке для матери, клялся и божился, что никогда её не оставит.
 Жил он с женой, которая ждала второго ребёнка в однокомнатной квартире матери, которую та решила освободить, чтобы им не мешать, в связи со скорым прибавлением в семействе.
 Считал себя виноватым, что не сумел заработать на покупку своего жилья и в том, что так сложилась жизнь у матери.
 По существующим порядкам, эти все разговоры и протоколы допросов, имели весьма касательное отношение к сути уголовного дела, которое Тимофей готовился передать в суд.
 Обвиняемую, признанную ранее особо опасной рецедивисткой, ждал солидный срок заключения и подобные сантименты никак на него не могли повлиять.
 Неожиданно нашлись потерпевшие по делу. Влюблённая парочка в ту ночь любовалась на августовский звездопад.
 Ради любопытства зашли на вокзал, где, как они считали, мило побеседовали со старенькой бабушкой, котороя тихим, вкрадчивым голосом рассказала им о превратностях неудавшейся жизни.
 После чего, отправились на поиски своей единственной и неповторимой звезды на бескрайнем небосводе.
 О пакете с вещами вспомнили дома и не очень переживали об его утрате, так как наутро подали заявление в ЗАГС и было не до этого.
 После свадьбы, зашли на вокзал в дежурную часть полиции, поинтересоваться не находил ли кто их пакет.
 Были очень удивлены и расстроены известием, что та, милая бабушка, находится в следственном изоляторе по обвинению в краже.
 Они долго и настойчиво уговаривали Тимофея её простить, так как не имеют к ней никаких претензий.
 Он как мог объяснял, что карательная система государства запущена и остановить её у него нет никакой возможности.
 Это их повергло в ещё больший шок и они вконец расстроенные ушли, в душе не смирившись с тем, что ещё одна несправедивость имела место быть, не без их участия.
 Поздно вечером возвращаясь по безлюдным улицам домой, Тимофей увидел на небе необычное буйство красок.
 Из-за горизонта виднелась слабая подсветка, что само по себе было необычным.
 Звёзды, толи пьяные, толи влюблённые в своё отражение, кружились весело по кругу.
 Это был тот самый звёздный дождь, которым можно полюбоваться только в августе.
 Глядя на него, потерпевшие по его уголовному делу договорились о вечной верности, если такая ещё существует и пошли вместе по жизни.
 Не оглядываясь на прошлые ошибки и превратности чужих судеб.


     5 августа 2013года


 
Звезда в шоке

Рассказ

 По улице ходила большая крокодила…Это про меня…Ипполит Матвеевич шёл по придомовой территории, мимо большой помойки, по направлению к магазину пошаговой доступности, где всегда, при любой власти и при любой погоде, была в продаже недорогая водка.
 Походка, некогда степенная и уверенная, сбилась на мелкий шаг, ноги сами собой заплетались и спотыкались абы, обо что, отчего, от былой солидности след, давно пропал и не напоминал о себе.
 Казалось, что так он ходил всегда, а что-то другое, было уже не в его жизни, а может быть и не было чего-то такого вовсе.
 Он знал всех в округе, хотя был приезжим, из сельской местности, как бы сейчас сказали гастарбайтером.
 Последние лет тридцать, а может быть и поболе, жил и работал в центре небольшого, по столичным меркам городка, но даже огромного с точки зрения сельского жителя.
 Сегодня на встречу попадалось не много прохожих, был обычный рабочий день, середина недели.
 Солнце устало, как бывает в конце лета, светило неярко, напоминая своим видом о том, что самые светлые и жаркие летние деньки уже позади и пора готовиться к перемене климата, на известный очень многим, осенний манер.
 Большинство попавших навстречу прохожих здоровалось первыми. Кто-то по старой привычке, с услужливым полу наклоном или служивым энергичным кивком подбородка.
 Кто-то отводил глаза в сторону и делал вид, что задумался и просит его не отвлекать от собственных, таких важных дум.
 В не так уж далёком прошлом, был наш герой бессменным участковым на всей близлежащей территории.
 Знал почти всех жителей, посетивших места не столь отдалённые. Многие из них совершили сей дальний вояж, как бы помягче сказать, не без его участия…
 Кто, за что и кто, насколько, всех не упомнишь... Никакой памяти не хватит, хотя можно было предположить, кто, с какими мыслями вернулся домой.
 Об исправлении этого контингента верилось с трудом и не только участковому, а если быть более последовательным в своих рассуждениях, то не верилось совсем и никому.
 Посему в этих самых мыслях отводилось и ему своё место, не всегда последнее и не всегда почтенное, хотя на другое он и не рассчитывал.
 Всё это, как уже отмечалось, было, как вроде, когда-то, хотя и очень даже может - быть и совсем недавно.
 Это недавно, уже казалось настолько давним, что столько лет уже, майоры в отставке, отработавшие, как положено, ”на земле“ и не живут.
 Всё, из-за одной, вечной и плохо решаемой, во все времена и у всех народов проблемы.
 Толи от безделья, толи чрезмерной работоспособности, толи одной из множества других причин, но стал Ипполит Матвеевич изрядно прикладываться к рюмке.
 По праздникам и без оных. По иному поводу и без наличия такового.
 Да, что там рюмка, иногда и гранёный стакан шёл по кругу, под присказки собутыльников.
 - Давай-давай, быстрее.
 - Да, что ты там, как неродной, стакан не задерживай.
 - Что такого, что водка в груди колом встала, так и должно быть.
 - Ты, чего сюда, закусывать пришёл.
 -У нас так не принято. Выпил и сваливай, дома закусывать будешь.
 В кампании разливалось всё, что горело. Самогон, спирт, аптека, которая не приветствовалась, но за отсутствием чего-то другого, не такого отвратительного на вкус, всё же употреблялась.
 - Как известно, за неимением бумаги гербовой, приходится иногда писать свои прошения на простой…
 Почему так у него в жизни случилось он не знал, а в последнее время и не хотел знать, так как столько разных мыслей посещало, его некогда прикрытую от напастей голову, неприменно, форменной фуражкой с красивой кокардой, что без этих мыслей было бы жить гораздо спокойнее.
 Как-то встретил своего сослуживца, который оставив свою квартиру детям, переселился с женой в дачный домик.
 Первым делом отнёс на помойку телевизор, который дети им подарили при переезде.
 Зажил на новом месте в своё удовольствие или другими словами так, как им больше всего хотелось.
 Не забивая себе голову чужими проблемами, которые знать и, тем более переживать о них, было совсем не обязательно.
 - Тот, при встрече, ему сразу навесил на оба уха.
 - Те, кто давным - давно сидеть на зоне должен…
 - Из тех, кого мы с тобой не сумели посадить... Не доработали...
 - Сейчас у власти. Как такое могло случиться?
 - А нам с ними никогда по пути и не было.
 - Так что, как хочешь, а я из деревни раз-два в месяц приезжаю и то много.
 - Лучше бы было этого бардака совсем не видеть.
 Ипполит Тимофеевич с ним во всём соглашался, кроме того, что в деревне жить лучше, чем городе.
 - Пожил в детстве, знаю. Лучше здесь помучаюсь.
 По хорошему позавидовал этому своему бывшему сослуживцу, его силе воли.
 Тот на дух не переносил спиртного, хотя в годы службы позволял себе сбросить стресс таким образом.
 - Как вышел в отставку, как отрубило. Может деревня, свежий воздух…
 - А ты всё лопаешь?
 Не получив ответа на свой вопрос продолжил.
 - Это ты зря? Смотри, повнимательнее, а то Кондратий схватит?
 - Типун тебе на язык.
 - Извини, погорячился. В раж вошёл.
 - Ну, бывай.
 - Бывай.
 На том и расстались.
 - Звезда в шоке.
 Подумал о нём бывший сослуживец, по-прежнему, не считая для себя возможным переживать по таким поводам.
 В тот августовский день нутро болело у Ипполита Матвеевича с утра, как обычно.
 Похмельный запах от него исходил на версту. Чувство вины не покидало, также как всегда, когда был выпивши или с тяжёлого похмелья.
 Он пытался остановить почти каждого прохожего и извинялся перед ним за то, что уже как минимум пятый или какой-нибудь ещё день, не просыхает.
 Вызывал у них, по меньшей мере, недоумение, а то и раздражение по поводу того, что лезут, пройти невозможно, со своими маразмами, без всякого на то разрешения с их стороны.
 Было видно невооружённым взглядом, что главная проблема, такого любителя поговорить, заключается в банальном бытовом алкоголизме, который надо лечить, если не хватает сил справиться с ним самому.
 Ипполит Матвеевич не хотел понимать этого и начинал рассказывать любому встречному - поперечному, как его сломала система и он из её послушных и энергичных винтиков превратился в их антипод.
 Или обычного выпивоху, который, как минимум, не может служить примером для окружающих своим поведением.
 Будучи при погонах, проводил с такими подопечными воспитательные беседы, по поводу возможных противоправных действий, как самих, так и в отношении каждого из них.
 - Эх, много чего было.
 На этот раз один из прохожих никуда не спешил и стал внимательно слушать своего бывшего участкового, к которому всегда относился с уважением, а сейчас, с чувством сострадания.
 Иногда к месту, а иногда и нет, поддакивая при этом.
 Создавалась иллюзия некоего важного для обоих разговора, хотя, очень даже может быть, так оно и было на самом деле.
 - Лет тридцать тому назад у нас, в райотделе, проводили эксперимент, хотели на всю страну распространить…
 Приблизить, насколько возможно, нынешних полицейских к народу, к населению, если хотите.
 - А что, дело неплохое, почему бы и нет.
 - Я всячески помогал, времени своего не жалел, ради дела, по душе мне это всё пришлось.
 Ещё молодой был, а в молодости всегда чего-то нового хочется. И депутаты здесь были во главе всей этой новой системы, общественники самые разные, другие правоохранители…
 Ведь все мы в одной связке должны быть и муниципальные, федеральные чиновники…
 А то, как сейчас, прячутся от народа по кабинетам, охрану кругом выставили…
 - Правильно, непорядок это…
 Полгода работали по-новому… Думали, что так и будет дальше.
 - Оказалось, что самым большим начальникам всё это по барабану.
 По-старому спокойнее, а тут, говорят, политическую систему менять надо, а это мы, на районном уровне, вроде меня, уже не по чину, замахнулись.
 Дескать, не могут политические партии сообща на народ работать, надо чтобы они грызлись между собой, дрались за власть.
 - А кому это надо?
 - Да, никому.
 - По-другому, дескать, нельзя, не получается.
 - Да, дела...
 - Вот, опять скоро выборы, так такую дурь на встречах, да в своих листовках городят, что уши вянут.
 Только ругают друг друга, в унитазе мочат, а толку что. Кому всё это надо?
 - Бюджет без воровства поделить не могут, о чём тут речь вести. Срамота одна.
 - И то верно.
 - Так делать что?
 - Правильно, извечно русский вопрос.
 - Я, когда участковым был, отвечал так.
 - Не знаю, это тема не по моему окладу.
 Ипполит Матвеевич тяжело вздохнул, вспомнил о том куда шёл.
 Поблагодарил собеседника за внимание к своему разговору и о своей компании, которая, по всей видимости, его заждалась, протирая гранёные стаканы.
 И пошёл своей новой походкой по старой, известной многим дороге, к знакомому магазину.
 

      7 августа 2013года.


   
 
Вам, шах, господа, хорошие

Рассказ

 Спокойный, усталый, тёплый август не радует, не раздражает. Жаркие в полдень солнечные лучи не зовут обязательно оголить восприимчивые к загару части тела.
 То, что призывно и чувственно звучит весной и в начале лета, в этом месяце утраченных иллюзий и скучной определённости, без сожалений уходит на второй план.
 Новый урожай садов и грядок, конечно, радует, но лишь, как возможность запастись впрок, подобно хомячку, за щечку или белочке, в родное гнёздышко…
 Дабы в скорые, не такие сытные месяцы, никто не пожурил за простоватость.
 Чем действительно хорош этот месяц, так это приближением начала учебного года.
 - “Дети в школу собирайтесь, петушок пропел давно…“.
 И не только дети, и не только в школу.
 Пытливый взор первоклассника, как послание из-за облаков: открытый и беззащитный.
 Опасливый и обращённый в себя, ждущий возможности преодоления любых трудностей.
 Как всегда хочется в это верить. И всегда не верить…
 В те самые мгновения, тот же первоклассник, не желающий ничего нового, никаких трудностей, кроме роли успешного выпускника детского сада.
 - Я уже чего-то достиг, могу приходить туда в гости.
 - И только лишь за это, прошу любить меня.
 Что ждёт впереди?
 - Отпустив руку матери, уходит ученик по звонку на первый школьный урок.
 Неопределённость томительна, рядом такие же пытливые глаза одногодков, чужие надежды, не меньшее стремление к успеху.
 Не секрет, что любая, самая искусная подготовка перед этим испытанием, хоть по всей пёстрой гамме предлагаемых к изучению предметов, ещё далеко не умение.
 И не признак наличия желания напрягать свои умственные и прочие возможности.
 Об этом не принято говорить в категоричном тоне, надеясь, что в дальнейшем, в ходе обучения, всё станет ясно само собой.
 Кому-то, как всегда, понятна дилемма, как дважды два. Кому-то, не дано её постичь, до глубоких седин.
 Подавленный и растерянный первоклассник, очень часто, с самого начала учёбы, согласен на роль отстающего, лишь бы его оставили в покое, не заставляли постоянно мыслить, что тяжело и непривычно.
 Тем более относиться с пониманием к чужим словам и мыслям, совместным усилиям, и учителя, и одноклассников.
 Смириться с планидой ежедневно и ежечасно изучать, по некоей, годами апробированной усреднённой системе обучения, нечто неизведанное.
 Той самой системы, без несметных желаний и капризов, каждого в ней заинтересованного.
 Зато с предполагаемым пониманием всего того, без чего не обойтись в дальнейшем, каждому вступившему на путь получения знаний.
 Пришедших, тем не менее, после основных занятий в школьный шахматный кружок, как и в любой другой, дабы не расставлять самому чужие приоритеты.
 Там они, почти сразу понимают, интересны ли им.
 - Белый и чёрный слон, каждый из которых, бегает по своей белой или чёрной диагонали.
 - Конь, прыгающий через чужие головы.
 - Ладьи, как по рекам… двигаются по незанятым вертикалям и горизонталям. И ещё.
 - Беззащитный король и любая пешка, способная стать королевой, но чаще бесславно погибающая, сделав лишь несколько ходов с начальной позиции.
 И это не корысти ради или собственных амбиций, а в угоду некоего общего стратегического замысла или тактической сиюминутной необходимости.
 Пришедшим на занятия остаётся, в творческих муках, познавать свои реальные, а не воображаемые возможности.
 Пытаться их реализовывать, совсем по взрослому, постепенно подходить к самостоятельному ведению шахматных партий.
 В отличии от общих занятий, где требуется лишь внимательность и последовательность изучения.
 В других кружках, с неким иным завершённым процессом, самореализация в мыслительной деятельности, проходит по схожим вехам и правилам.
 В таких общих для всех обстоятельствах, отличаться, вдруг появившимся умением, способны единицы.
 - Радость и от такого результата.
 - И на том спасибо природе, матери нашей.
 В связи с трудностями достижения, отличительно общей массы, высокого результата, занятны похвальные потуги родителей, не жалеющих средств на развитие интеллекта своих детей.
 - Долговременные и самые выгодные инвестиции, дающие максимальную прибыль.
 - Каковы времена, таковы и подходы.
 Не менее похвальны желания родителей учеников найти, где угодно, каких-то особых даровитых учителей, способных обучить их чад лучше других.
 Для достижения всё тех же целей, прежде всего потому, что они считают это для себя первостепенно важным, в отличии от образования и раскрытия возможностей других учеников.
 Считая это обязанностью кого угодно, но не их.
 Проводя всю эту семейную политику, очень часто, даже вопреки воли их чад и их желания трудиться собственной головкой.
 Однако, такое желанное интеллектуальное превосходство чаще всего достигается и буднично, и легко, и просто. Что может привести к заблуждению по этой тематике.
 Одновременно сложно, креативно, на грани предела умственных и духовных возможностей.
 Что также не всегда полностью соответствует тому, что есть на самом деле.
 Многократно решая за шахматной доской, с расположенными на чёрно - белых клетках пешками, фигурами, казалось бы, такие обычные учебные примеры, этюды и задачи…
 Не подвиг же заключается в этом?
 Находя в таких постоянных условиях, маленьких победах над собой и поражениях, ни с чем не сравнимое удовольствие, закладывая основу этого самого, желанного превосходства.
 Во взрослой жизни, такой всплеск эмоций, собственной значимости, мало с чем сравним, разве что, с ласками любимой или любимого человека или жаждой власти и её обретения.
 - Об этом, в совсем юном возрасте, ученикам, разумеется, думать ещё рано.
 - Торопить эти события совсем не обязательно, лишь бы в будущем не оказалось слишком поздно, когда достичь реальных результатов уже слишком затруднительно.
 - Первые среди равных, с самого юного возраста, в любой сфере овладения конкретными знаниями, получают неоспоримое преимущество над другими, чаще всего не догадываясь об этом.
 В том числе преимущество над теми, в кого вкладываются немалые материальные средства и интеллектуальные возможности других людей, но от которых значительно меньшая отдача окружающим.
 Всё это приводит к неприятию чужого успеха, что становится нормой поведения при любых обстоятельствах.
 Успешные, уже видятся не кумирами, что было бы, не так уж и плохо или соперниками в равной борьбе, а чаще всего, если и не врагами, то в чём-то всегда виноватыми перед ними недругами.
 И всё это вместо благодарности для самых способных, без вины виноватых, благодаря их, казалось бы, бесспорным добродетелям.
 Продолжив эти размышления получается, что данным природой дарованиям или развитым бесконечными повторами известных позиций, как в шахматах, до того же уровня даровитости, своих подчас весьма средних возможностей, делает практические результаты будущих соперников примерно равными.
 Подобные мысли, руководителя обычного школьного шахматного кружка, посещали не только в августе, а следовали на протяжении всего времени занятий с юными подопечными. Такими разными и одинаково лишь амбициозными.
 Он ещё никогда не чувствовал такой значимости, от вкладываемых в общий воспитательный процесс, своих скромным усилий.
 Своей личной ответственности за каждое юное дарование, какого бы масштаба оно не было.
 Сравнивая себя нынешнего, с тем, весьма ответственным, стоящим высоко, согласно чиновничьего табеля о рангах, ему иногда становилось весьма не по себе.
 Была прожита жизнь чела, весьма высокой квалификации. Ныне он находился в почётной отставке и вспомнить чего-то значимого из неё было невозможно.
 Внося многие годы, от имени государства, приговоры и решения, он понимал, что это лишь констатация неких процессов, имевших место быть. Он же лишь касательно на них влиял. Что-то изменить ему было не дано.
 Зато в нынешнем положении руководителя кружка, он чувствовал себя создателем, ваятелем юных душ.
 Так ему хотелось, чтобы их возможности были полностью раскрыты и служили всем окружающим, во всяком случае, он свято верил в такое свое новое предназначение.
 Ему очень хотелось, чтобы окружающие люди оценивали его по этой работе, а не по тому послужному списку, согласно которому он был заметной в прошлом фигурой.
 Карающим мечом правосудия, для всех, кто, по каким либо причинам, нарушал сознательно или по стечению обстоятельств, некие правовые нормы, которые применялись в данный момент государевыми людьми.
 - Здравствуйте, с добрым утром наш уважаемый человек. Не просто человек, человечище. Вы догадались, кто вам звонит?
 - Это директор школы.
 - Здравствуйте. Очень рад слышать ваш голос.
 - Как ваше здоровье?
 - Да, ничего, спасибо. Как говорится, согласно возраста, хотя особенно похвастаться нечем.
 - А как вы отдохнули?
 - Отдыхать, не работать. Не мне вам об этом говорить. От наших учеников разве отдохнёшь?
 - Что так мрачно?
 - А то как? Каторга, а не работа. Другого слова не придумаешь. Так стало всё сложно.
 Непонятно, что требуют, как сориентироваться.
 Начальство своё, партийцы, те, что у руля, по своему, понимают. О выборах забывать не дают… Работа с родителями, сами понимаете.
 - Не очень?
 - Ну, это не важно.
 Всё надо, ремонты, с кадрами есть проблемы. Не очень ноша кому нравится…
 Она могла продолжать, говорить сколько угодно долго, но остановилась…
 - Хочу вам сообщить, что согласно новой концепции, шахматный кружок стал совсем необязателен.
 - Мы посоветовались, решили не продолжать.
 - Да, и вас не загружать, тем более, вы, наш золотой человек и оплаты никогда не требовали.
 Это кому сказать, не поверят, в наше-то время. За всё вам большущее спасибо.
 - Да, вы знаете, уважаемый директор, это даже не работа, для меня, а некое служение, мне очень нравится.
 Детям дал задание на каникулы, они должны отчитаться. Скоро соревнования, у них планы.
 - Это хорошо, когда планов громадьё.
 - У нас, у всех, столько планов, найти бы время их написать, а уж выполнять, это другой вопрос, по возможности.
 Её голос стал по-начальственному жестким, разговор стал её утомлять.
 - По новой системе образования, нам бы с основными направлениями справиться.
 За них такой спрос, что вы даже не представляете.
 - Так что, уважаемый ветеран, спасибо вам за всё и давайте расставаться.
 Немного подумала и добавила фразу, которая была её козырём.
 - Извините, больше в ваших услугах, мы, не нуждаемся.
 Наши дети должны быть гордостью своих учителей и соответствовать всем нормативам, спущенным нам сверху.
 - Будьте здоровы.
 - И вам не болеть.
 С тех пор, август стал обычным летним месяцем, в конце которого пробуют свои силы осенние дожди, а хвори, уже начинают напоминать о себе настроением безисходности.
 В школу тянет, по-прежнему, но уязвлённое самолюбие, не позволяет навестить своих учеников.
 Иногда, как поздний солнечный лучик, светит надежда, понятная всем и каждому в отдельности.
 Самые талантливые его подопечные добиваются возможности стать у государева руля.
 Его старость после этого, возможно, не будет казаться такой серой и унылой.

     10 августа 2013 года



   
 
Поэзия – 2013


Коза на лугу

                Город невест,
                Время брутальное,
                Траурные повязки,
                Похороны Сталина.

                На трубе
                А и Б сидели,
                Сирена в вое,
                Фабричная окраина.

                Луг, река, мытилка,
                Полоскают бельё, женский смех.
                Соколы Берии в проходной,
                Как на грех.

                “Утро красит нежным цветом,
                стены древнего Кремля…“
                Опоздание - преступление,
                Ждет конвой.

                Босоногое детство,
                Утро над страной,
                Штаны на лямках,
                Разговор простой.

                Мать сказала:
                ”На молоко не хватает”,
                Коза на поводке,
                Шесть лет, большой уже.

                Смена с фабрики c песнями,
                Народ мастеровой,
                Коза на лугу
                Жевать переставала,

                О штанину тёрлась,
                Слезу вытирала,
                Вслед им смотрела,
                Качала головой.


                25 июня 2013 года




 
Оливковая ветвь

Владимиру Кириллову,
ветерану Великой Отечественной…
посвящается…

                Сизым голубям сытно, привольно,
                Кормит хлебом, пшеном ветеран,
                Он с войны, с той, вернулся достойно
                И по жизни, как смог прошагал.

                Опираясь на палку выходит
                Из подъезда, совсем, уж, старик,
                Никогда, никого не подводит,
                Как на службу, войны отставник.

                Крыльев хлопанье, шум, воркованье,
                Сбились в кучу, во что кто горазд,
                “Не спешите, не все…” На прощание,
                Завтра выйду ещё, как Бог даст,

                Не боятся, на руки садятся,
                ”Ну, всё, хватит…“, легки на подъём.
                В путь последний ему собираться,
                Вместе с ними, ”Пока что живём…“

                Как красив и как страстен их танец,
                Как изящен, как вытянут клюв,
                Однолюб голубь мира, как старец,
                На груди свои перья раздув.

                В 41 был воздух тревожен,
                Пели птицы, жужжали жуки,
                На уроке штык-нож изучали,
                С желобком для стекания крови.

                Не агрессоры, парни простые,
                Нападут, спуска дать не должны,
                От холодного пота постели сырые,
                Просыпались под утро войны.
    
                Девять классов в шестнадцать закончил,
                И с тех пор жизнь с войною связал,
                Лётчик в небе, подводник на море,
                Он с баранкою жизнь узнавал.

                Подвозил то снаряды, то кухню,
                Вместе с поваром кашей кормил,
                Ну, а как-то прямою наводкой,
                В студобекер снаряд угодил.

                Рад-радёшенек, в рубашке родился.
                Повезло, так ведь мало кому,
                По нужде, только-что отлучился,
                И остался живой потому.

                Не искал, ни наград, ни отличий,
                Просто службу по честному нёс,
                И не стал для фашистов добычей,
                Он к машине как к Богу прирос.

                Всё проходит, как миг, в нём служение,
                Жизнь как поезд спешит под откос,
                Ветвь оливы, с Христом примиренье,
                Голубь в клюве на небо унёс.


                27 мая 2013 года



 
 
 
Плёс на Волге
                Шестнадцать лет,
                Не надкусанное яблочко в соку,
                Краповый берет,
                Двадцать лет Игорьку,
                Плёс познакомил,
                Волга пересекла морёную гряду,
                Церкви белокаменные,
                Плёсские ворота, в одном ряду.
                Косогоры высокие,
                Золовые бугры,
                Дома двухэтажные,
                Торговые ряды.
                Смоль вороны на берёзах,
                Ветра порывы свежи,               
                По тропинкам в рощу кедровую
                Ведут миражи.

                Там кедров вершины,
                В небесную синь,
                Черника с вишню, шишки…
                ”Наташка, какое богатство, прикинь?“

                Строили из кедра
                Предки корабли,
                Рядом с Плёсом посадили
                Ожерелье кедровой тайги.

                Как песок на берегу промытый,
                Слова были чисты,
                Запреты, как речушки зарастали,
                В преддверии большой воды…

                Плёс с годами стал придворным,
                Рестораны, яхты, клуб,
                Только мне милей - минорный,
                С поцелуем нежных губ.
 
Жасмин красив


                Засох жасмин, не на кусте, а в вазе,
                Дрожат грустя четыре лепестка,
                Цветы согласия напомнили о фразе,
                “Сошла с куста последняя строка”.

                ”Не надо так…, я повод не давала…,
                А руки…, что вы…, буду я кричать…“
                Мгла тонкий запах аромата поглотила,
                Заставив чувства на колени стать.

                Подумаешь согласие, нашли проблему,
                Нам надо действовать, бороться, побеждать,
                Нежных обратить в дебилов, всё просто, по уму,
                А не согласен, можно и бока помять.

                Жасмин красив и в потускневшем виде,
                Благоухает, держится, живёт,
                Ни на кого он, Боже, не в обиде,
                Придёт весна он снова зацветёт.


                2 июля 2013года


 
               
 
Ветка жасмина


                Безмятежная ветка жасмина
                У неё на столе стояла,
                Идеальна в июне картина
                И Тургенева повесть читала.

                Я приехал весь зимний, колючий,
                От морозов, сугробов зависим,
                Я зима для неё без иллюзий,
                До утра мы по городу бродим.

                Сколько зим пронеслось до края,
                Сколько вёсен с тобой встречали,
                О любви неземной читая,
                Мы подмены уже не искали.

                Безмятежная ветка жасмина,
                Сладкий запах цветов вдыхаем,
                Ты всегда как весна красива,
                Только этого мы не знаем.




 
Река горит

                Посвящается началу
                Первой мировой войны



                Россия - чёрный год,
                Европа в шоке пребывает,
                То недород, то во дворце урод,
                Краплёными картишками играет.

                Война нагнула, брошенный народ,
                Не до него, “всех бунтарей в окопы”.
                Жандармы, надкусивши забастовок плод,
                Предпочитают вальсы и галопы.

                Мастеровые, каждый на своём уме,
                Заказы есть и стоит труд прилично,
                Шинели надо фронту, ”обращусь к сурьме…“,
                Палатки - полотно с клеймом фабричным.

                Война не фея с утончённым взором,
                Победы, раны, кровь, обман,
                Не до букашек с заведомым позором,
                С одним вопросом: ”Кто сюда послал?“

                Война войною, обед по расписанию,
                Стучат и день, и ночь фабричные станки,
                Река горит, сурьма, красители пылают,
                Так поджигали Родину мою.


                5 июля 1913 года


 
Думать, это блажь

                Приговор Навальному,
                Спорт, студенты, прочие дела,
                Как всегда всё здорово,
                После казни-танцы, господа,
                ”Как у нас запутано,
                Не поймут никак,
                Сказано, так сделано,
                А иначе как?“
                “Сами так хотели,
                Мол, порядок навести,
                А теперь с нас требуют,
                Новации внести,
                Каждый век, в начале,
                “Демо…”, “право…” во чести,
                А потом как выйдет, кому какой черёд,
                Не вписался, полезай в комод“
                С этим делом строго,
                Не забалуешь, нет,
                Не по чину, если,
                Сразу всех в расход.
                Был посыл начальный,
                Юноши кураж,
                Хорошо, проверил дышло,
                Вышло, в самый раз.
                Лето, как обычно, море, солнце, пляж,
                Тяжело на службе? Главное:
                “Сработали отлично, думайте поменьше…”,
                Это всегда блажь.
                Алексей, не скрою, не сторонник я,
                Принципы другие, понятия, друзья,
                Но чтоб так, как хочется, праву вопреки,
                Всех нас без проклятия, Боже, не спасти.

                7 июня 1913год
Льняная палитра



                Лён и пристань,
                Пароходные гудки,
                Чики с длинными ногами,
                Голубые лепестки.

                На помосте мэтр от моды,
                Сам себе благоволит,
                Настроение не в тему
                Иль не нравится прикид?

                Назовём сиё палитрой,
                Деньги стребуем за вход,
                Стул, он статус повышает,
                Постоит простой народ.

                Город - призрак возникает,
                Волжский утренний туман,
                Тюки льна с борта сгружает,
                Стенька Разин - атаман.



                11 июля 1913 года




 
 
День Петра


                Горяч и сладок день Петра,
                Малина с куста, черника у ног,
                Апостолы, в зеркале простак,
                Мрак - размяк, не волнует хула.

                Мытой вишни взгляд,
                Не изводи, придут дожди,
                Не бывает
                Солнечным закат,

                Юпитер крылом накроет,
                Росой умоет
                Под нетленным взором.

                Теплынь расстаралась,
                Остынь, отойди…
                Ради снегопада
                Раздеться решилась?

                Надоело покровительство жары?
                Влюбилась?
                Не смеши.
                Небо заволокло…
                Ну, наконец, пришли дожди.

               
                12 июля 1913года




 
Стихи про Иваново

                Жарко летом, холодно зимой,
                Если не с приветом, значит в доску свой,
                Город не столичный, но не без причуд,
                Многодетный батюшка создаёт уют.

                Улицы как улицы, приезжайте к нам,
                Луговая с Пушкиным на Медовый Спас,
                По весне, на солнышке, стрёмно мужикам,
                Местные красавицы выходят на показ,

                От бедра, по струночке, глаз не отвести,
                У невест ивановских военные в чести,
                Не беда, что с Питера или с Колымы,
                Сердце отогреется на её груди.

                Не богаты, умницы, значит есть в кого,
                В бабушек не спросливы, в матерей скромны,
                Как Совет надёжны, в самый трудный час,
                Под его знамёна, встанет город наш.


                14 июля 2013года



 
Раевский


                В сражении Отечественной войны
                1812 года под д. Солтановкой
                генерал Н.Раевский повёл подчинённых
                в наступление в первых рядах пехоты.
                С ним рядом сыновья
                : Александр - 17 лет
                и Николай - 11лет.

                Русский щит в бою надёжен,
                Дух России не в словах,
                Генерал на бой выходит,
                Сыновьям не ведом страх.

                Быть Раевским, быть служивым,
                Без остатка, до конца,
                По рожденью слыть вельможей,
                Принять долю казака.

                Не приемлема перина,
                Доски мягче на земле,
                Так жить с детства, до могилы,
                Было б слаще при дворе.

                Дух сраженья, запах смерти,
                Ранен бравый генерал,
                Старший - поднял знамя части,
                Младший сын иконой стал.


                16 июля 2013года
               
 
По злобе

                Чиновничий шёпот
                Змеёю ползёт,
                Начальник всесильный
                “По делу“ идёт,

                ”Видать промахнулся,
                Подставы кругом,
                Коллег потеряем,
                Всё ж было путём?“

                “Стук-стук“ расплодился,
                Откуда взялась,
                Помощников органов
                Скрытая масть?”

                Чего не хватает?
                Нельзя ж по зло*бе,
                Не надо, не прячь,
                Козырей в рукаве…




            
 
Без марки открытка

                На площади Пушкина, лёгкой походкой,
                Красотка плывёт, как без паруса лодка,
                Светла, лучезарна, на солнце улыбка,
                На фоне фонтана без марки открытка.

                На вид всё прекрасно, фигурка что надо,
                Ночь на дежурстве, без сна, в шоколаде,
                Больные: ”Сестричка, будь рядом со мной…“
                Зарплата? Об этом пусть скажет другой.

                Отец без работы, хозяин банкрот,
                Сестра через месяц в школу пойдёт,
                У брата проблемы, менты на хвосте,
                Долги, непонятки, ну, всё, как у всех.

                На Площади Пушкина, лёгкой походкой,
                Идёт поколенье, не качается лодка,
                С улыбкой, достоинством - всё по плечу,
                ”Вы мне помогите, я вам отплачу…”



                17 июля 2013 года





 
 
Ефим



                Прадед Ефим был крестьянин бывалый,
                Выдержан, крепок, слово держал,
                Часы починить, вся округа сбегала,
                Однажды, он в карты овин проиграл,

                С утра на покосе, с обеда сушило,
                Снопы в однорядку иль в сутычь, наверх,
                Без дела и кошка в семье не ходила,
                Мышку поймает, несёт подо дверь,

                Землица не очень, насчёт урожая,
                Как не старайся, себе на прокорм,
                Землю пахал, её запах вдыхая,
                Потомкам приснился июньским дождём.


       д.Ширяево                18 июля 2013года 





 
Навальный

                18 июля 2013 года А.Навальному
                вынесен обвинительный приговор.

                Лязг у запоров, собаки так лают,
                Двери, команды, в любой момент шмон,
                Кухня, два зэка по полу катают,
                Бак - кипяток, макароны на стол,

                В мутной воде они лишь набухают,
                Запах от них - у помоев вкусней,
                Здесь ежедневно пугают, ломают,
                Раз появился у этих дверей.

                Дома привольно, душа оживает,
                Запах откуда? Жена поняла,
                Брюки, рубашку, трусы отмывает
                И от унынья улыбкой спасла,

                Дать пятерик, чтоб другим не повадно,
                Круто, не каждый возьмётся, грешно,
                Надыбали дело? Нормально? Ну, ладно,
                Долго ли будем лежать как бревно?


                18 июля 2013года



 
Падшая звезда


                Под окном на клумбе
                Ранние цветы,
                Под дождём намокли
                У реки кусты,

                Не зовёт, не плачет
                Колокольный звон,
                Утром на рассвете,
                Мне приснился сон,
               
                ”Так держать на румбе“,
                Море штиль, да гладь,
                Нам корабль желаний
                Было не унять,

                Впереди раздолье,
                Даль и горизонт,               
                Звёзды раскачали
                Пьяный небосвод,

                А когда под ласками
                Ты сказала - да,
                По щеке катилась
                Падшая звезда,
 
                Под окном на клумбе
                Ранние цветы,
                Дождь добавил румбы
                С небесной высоты.


                26 июля 2013года




Мать нашу



                По трассе проезжаю,
                Монумент лосю,
                ”Деда, что такое?
                Я не понимаю,
                Как в лесу?“

                Это о природе,
                ”Куда хочу, туда рулю“,
                Не забудем, мать нашу,
                В придуманном раю.

                Ездим по проспектам,
                По улицам, дворами,
                ДПС на службе,
                Нравится? Едва ли?               

                Вот в столице пробки,
                Нам до них слабо,
                Барство, стакан водки,
                Маячки, сирены,
                Синие ведерки,
                Такое вот кино.

                Всё воруем? Мало?
                Всё вокруг моё?
                Понаехало,
                “Ереваново”.

                Кто там за порядок?
                Это не для нас,
                С номерами ездит
                Неимущих класс.

                Ну, а если вякнешь,
                Даже если в тему,
                Битвою бейсбольной,
                Воспитали смену,

                Звёзды на погонах,
                Слёзами во мрак,
                Защитить себя не могут,
                Не получается никак.

                По трассе проезжаю,
                Монумент лосю,
                Беспредел ”под крышей”,
                Внук всё понял,

                ”Стыдно деда,
                Хуже чем в лесу“.


                30 июля 2013года




               
 
Медовый Спас

                (Диалог)


                Ветер веет с юга
                И луна взошла,
                Что же ты ****юга,
                Ночью не пришла?

                Не пришла ты ночью,
                Не явилась днём,
                Думаешь мы дрочим?
                Нет! Других ***м.

                С.Есенин


                Продолжай, Серёжа…
                На стогу, в гумне…
                Сначала на природе,
                Под столом в избе,

                Брюки не снимая,
                Голышом потом,
                Сразу всех желая,
                С лунным серебром,

                Всех, кто выше ростом,
                А потом малых,
                Позу выбрать просто…
                И без выходных,

                Денег не просили,
                Хорошо жилось,
                За стихи любили
                И вино лилось,

 
                А когда под утро,
                С улыбкою уснём,
                Цвета перламутра,
                Сны на месте том…,

                Август, яблок море,
                Ветвь стихов в блокноте,
                Поют песни в поле,
                О родных в заботе,

                Как стрижи в полёте,
                Осени маршрут,
                Ласточкой за ними,
                Звёзды вдаль зовут,

                Росы холодеют,
                Слёзами большими,
                Зори багровеют,
                Листьями сухими,

                Соловей без страсти,
                Не поёт у нас,
                Поцелуй для сласти,
                На Медовый Спас.

Эпилог

                Не пришла чучундра,
                Шагом от бедра,
                ”…Без денег…, я не дура…“,
                Такие времена…



14 августа 2013г.




Яблочный спас Диалог


                Пой же, пой, На проклятой гитаре
                Пальцы пляшут твои в полукруг,
                Захлебнуться бы в этом угаре,
                Мой последний, единственный друг
                ……………………………………..
                Да! есть горькая правда  земли,
                Подсмотрел я ребяческим оком:
                Лижут в очередь кобели
                Истекающую суку соком.
                …………………………………….
                С.Есенин


                Хрустят рифмы сочные на горе Парнас,
                Песни, хороводы, Яблочный приходит Спас.
                Этот год особенный, Нелады в природе,
                Ева след оставила на запретном плоде,

                Реки разбуянились, Даль в водовороте,
                Дожди с ветром встретились, Словно в привороте,
                Берега отвесны, Кое-где покаты,
                Женщины прелестны, Мужики горбаты,

                Ветер гонит в спину, Реки не солдаты,
                Берега не вечны, Лишь иконы святы.
                Затопило улицы, Пашни и погосты,
                Пусть и не рязанские, Российские форпосты,

                Армия мобильна, Помочь людям надо,
                ”Я сама, сыночек, Жалко дома, сада…“
                Вот таки дела, Серёга, Всё вокруг убытки…,
                Я бы рад без Бога, Да, слабы попытки.
 

                Пой и пей! ни на что нет надежды,
                В кабаках духота и разврат,
                Не найдёшь ни любви белоснежной,
                Не раскосый, волнующий взгляд,

                Всё по-прежнему, шёлком стекая,
                Оголяя груди полукруг,
                Пляшут пальцы, с гитары роняя,
                В ля-миноре: ”Прости, милый друг…“

                Ну, а что от Москвы кабацкой,
                Нам досталось в краю родном,
                Щупать девушек с фабрики ткацкой,
                Ну, а женщины, это потом…

                Да! есть горькая правда земли,
                Эталоны, подобны глюку,
                Лижут в очередь упыри,
                Истекающую глупостью суку. 


                21 августа 2013года   
 
 
Хлебный (Ореховый, Холщовый) Спас

Диалог

                Вот она, суровая жестокость,
                Где весь смысл - страдания людей!
                Режет серп тяжёлые колосья,
                Как под горло режут лебедей!
                ………………………………
                И свистят по всей стране, как осень,
                Шарлатан, убийца и злодей…
                Оттого что режет серп колосья,
                Как под горло режут лебедей.
                С.Есенин


                Лето катится к закату
                По ночам в кустах свежо
                Спас Ореховый когда-то
                Отмечали широко.

                Ёлки - сосны, смешаны леса,
                Меж дубрав орешник поспевает,
                Высоко лещина гроздьями манит
                И меня к себе не подпускает.

                Серёжу на небе накормим,
                Святки придут, Как Бог даст,
                Рассыпим орешки по полу,
                Силы духовной придаст.

                Буйство красок лес теряет,
                Но пленит своим теплом
                И в чащобу сойка зазывает,
                Пёстрым и сияющим крылом.

                Белый гриб один, Пригож и крепок,
                Под берёзою, Как перст стоит,
                Ветер листья с крон не обрывает,
                Озорно, по-летнему шумит.

                Мальва голову склонила
                Молча молится за нас,
                В сарафане розовом -
                Незасватаная дива,
                Как в петлице - напоказ.

                В Белой церкви на крестины,
                Помню “Спас на полотне“,
                Серп “женили“ на пустой телеге,
                У невесты косы хлебные плели.

                Ивановцы, Тверяне,
                Владимирцы, Смоляне,
                Вологжане, Костромичи…
                Гарелины - братьями…,
                Бугримовы - ткачи…,

                Растили лён дворами,
                Дождями поливали,
                На солнце белить стали,
                Катали…”на катки“

                Татищев - дьявол сущий
                По разуменью высшему
                Отдал приказ столичный,
                Ткать пестрядь, кушаки,

                Широкие и тонкие
                Холсты из конопли.


                23 августа 2013 года



Содержание

Вчерашняя музыка, длиною в жизнь. Повесть 3
Глава первая. Оливковая ветвь 3
Глава вторая. Под стук стаканов 6
Глава третья. Фронтовые дороги 20
Глава четвёртая. Молодожёны 27
Эпилог 31
Штабс-ротмистр Парфёнов - к барьеру. Повесть 32
Глава первая. Беспокойство жандарма 32
Глава вторая. На охране устоев 37
Глава третья. За свою веру 43
Коза бодливая. Рассказ 52
На вилочку завитая. Рассказ 58
Странные, эти русские или куда течёт Волга? Рассказ 65
Ванёк. Рассказ 71
Мамочка по вызову. Рассказ 77
Нинка с неба льдинка. Рассказ 83
Суши вёсла. Рассказ 88
Упс, мерзота. Рассказ 95
Аэродром на рынке. Рассказ 100
Воровайка. Рассказ 105
Звезда в шоке. Рассказ 111
Вам, шах, господа, хорошие. Рассказ 117
Поэзия - 2013 124
Коза на лугу Стихи 124
Оливковая ветвь 126
Плёс на Волге 128
Жасмин красив 129
Ветка жасмина 130
Река горит 131
Думать, это блажь 132
Льняная палитра 133
День Петра 134
Стихи про Иваново 135
Раевский 136
По злобе 137
Без марки открытка 138
Ефим 139
Навальный 140
Падшая звезда 141
Мать нашу 142
Медовый Спас. Диалог 144
Яблочный Спас. Диалог 146
Хлебный (Ореховый, Холщовый) Спас. Диалог 148














 
Об авторе.

    Сайковский Евгений Вячеславович. Профессиональный журналист, писатель, драматург.
    Автор шестнадцати книг, более семидесяти литературно - художественных и трёхсот публицистических произведений.
    Живу и работаю в г. Иваново.