Академия духовной силы. Продолжение повести

В 7 утра мы были в Петербурге. Северная столица встретила нас шумом вокзала, прилегающих улиц и гулом автомобильных клаксонов. Было 3 июня 2002 года. С этого дня моя жизнь изменила свое направление. С каждым днем, я стала воспринимать всё происходящее вокруг – совершенно иначе. Изменился не только город, пусть хоть и временно, но и люди были совсем другие. Между нами было что-то общее, но редко. А в целом, - каждый из людей, встретившихся мне – индивидуален. И я благодарна всем им за то время, что мы провели вместе. Кого-то я до сих пор, вспоминаю с горечью и болью в сердце. Без злых мыслей. Была возможно, обида на что-то, боль, разочарование, но не злоба. Мы ехали в Пушкин. Клиника, в которой мне предстояло делать операцию, называлась «НИИ детской травматологии и ортопедии им. Г.И. Турнера». Рядом с клиникой, буквально через дорогу, находился невыразимо красивый Екатерининский парк. Но о нем я расскажу отдельно. Мы приехали в институт. (иногда я буду употреблять и это название). Поднялись на 5-ый этаж в отделение «ДЦП». И когда мы по нему шли от главной двери вглубь, то оно мне не показалось таким уж ужасным, каким было в первый раз. Бело-голубые стены, холл, в котором стояла деревянная стенка с книгами и прочим декором, телевизор. На окне были цветы в горшках, а рядом квадрат-пост медицинской сестры –  высокий шкаф для медицинского инвентаря, лекарств, халатов. Стеклянный стол, с ванночками для инструментов, и на нем же готовились инъекции и раскладывались лекарства, а рядом с этим стеклянным столом на колесах, вплотную практически, стоял рабочий стол медсестер – с документацией, телефоном, лампой и мелочевкой. В центре холла – был большой деревянный декоративный горшок с большим раскидистым фикусом.

Моя палата была немного дальше от поста. Палата №4. Большие двери, открывающиеся, правда, с усилием. Палата была большая, - на восемь человек. Маленькие низкие, узкие деревянные кровати с деревянными щитами под тонкими матрацами, тонкие одеяла, и «каменные» древние подушки. Два средних окна и дверь. 8 детей в гипсовых повязках и без них, на разных аппаратах и в инвалидных креслах, и столько же мам. Условий для проживания родителей не было никаких – они спали здесь же, рядом со своим ребенком, - кто на чем: кто на носилках, кто на стульях, кто сидя, а кто прямо на матрасе, кинутом на пол. Да и сном, это назвать можно с натягом. Ребенку больно и он плачет, и спокойные ночи – это была порой мечта для родителей. Редкие моменты сна выдавались днем, после обеда. Но не долго.

Моя кровать была второй от окна с правой стороны. Тумбочка, по правилам, должна стоять около кровати, но стояла почему-то около окна. Такое расположение не очень радовало, а делать было нечего. Я оставила на кровати сумку с вещами, и спустилась на улицу. День выдался безветренный и солнечный. Но я была не дома. И всё было новым. Непривычным. Вселяло в душу неопределенность, страх. Неизвестность.

Наступил вечер. Первый вечер в незнакомой обстановке. Первая ночь не на своей кровати. Первая ночь привыкания к новым обстоятельствам.


На следующее утро, я познакомилась со своим доктором. Это был среднего роста мужчина почти квадратного телосложения, с серыми умными глазами, волевым ртом, у него была странная на первый взгляд, походка. Валерий Владимирович Умнов. Он был заместителем главного врача отделения, а в последствии, и руководителем отделения, поскольку главврач ушла в долгий отпуск.
Валерий Владимирович был с виду суровым человеком, но с одной стороны, эта внешняя суровость помогала ему в работе, а с другой – она пугала детей до оцепенения. Его все боялись. Эмоции доктор выражал крайне редко, можно даже сказать, - не выражал совершенно. Единственный раз, когда я видела живые эмоции на его невозмутимом лице – в день операции.
Мы прошли в зал лечебной физкультуры, где стояли массажные столы. Я взобралась на стол. И он стал меня крутить, вертеть, гнуть, мерять. Осмотр занял 1,5 часа. Когда Валерий Владимирович стал мерять разницу в длине ног – он очень удивился. В моей медицинской карте была запись: «разница в длине – 1,5 см». Валерий Владимирович же насчитал 4 см. Перемеривал три раза.
(Вот уже много лет я теряюсь в догадках, был ли он прав).  Кроме нас с ним в зале были и другие врачи. Я их не знала ещё по именам. Но потом – со всеми постепенно познакомилась.
Обследования проходили по чуть-чуть каждый день. Но большая их часть – была связана с предстоящим вмешательством в жизнь моего тела.
Так прошла первая неделя моего пребывания в клинике. Я привыкала к людям, режиму, обстановке, к своим ощущениям. И пыталась разобраться, как быть дальше.
В один из вечеров, я спустилась на улицу и присела на лавочку. Рядом сидел симпатичный молодой человек. Мы познакомились. Его звали Вячеслав. Ему было 23 года. Немного поговорили. Он спросил, по какой причине я здесь, и что будут делать. Я в свою очередь, поинтересовалась как долго он здесь. Он был здесь уже 5-ый раз. И в этот раз – пошел третий месяц его пребывания в стенах клиники. Слава был сиротой. От него отказались родители, когда он был маленьким. Из-за болезни. Посчитали, что такой ребенок будет обузой. И счастья он им не принесет. До 18 лет Слава жил в одном из Санкт-Петербургских детских домов. По достижении 18 лет – получил комнату в общежитии. Сейчас я уже не могу вспомнить, какую он имел профессию, ибо детали все же имеют обыкновение стираться из памяти.  Семьи у него не было. Да и постоянные операции, воспоминания и тяжелая жизнь – наложили свой отпечаток. Мы подружились со Славой. Несмотря даже на большую десятилетнюю разницу в возрасте. Мы были просто хорошими друзьями. Люди, говорящие обо всем. Тогда я думала, что это будет обыкновенное шапочное знакомство. Ведь подозрений, что мое пребывание в институте затянется на годы, пусть и с приездами-отъездами – не было. Чуть позже я познакомилась с ещё одной девушкой из своей палаты – Таней. Она была на пару лет меня старше. И с другого конца страны – из Владивостока. Мы подружились. И спустя столько лет, иногда общаемся с помощью электронной почты и социальных сетей. Редко, но общаемся. «Рыбак рыбака – видит издалека» -  «Институт им. Турнера» – стал неким паролем, потому что в разных уголках страны, санаториях – так или иначе, но я встречалась с ребятами, прошедшими этот ад. одни там лечился вместе со мной в одном отделении, либо были на другом этаже, или в одни и те же года что и я, другие просто слышали об этом учреждении, а третьи там консультировались, но оперировались в другом городе.  Но не буду забегать слишком далеко вперед. Тогда картина сложится лучше и все будет более понятно.

Память – интересно устроена. С годами происходящие события теряют былую яркость, потом теряются окружающие герои, потом звуки, забываются слова, сказанные тем или иным людям. Когда я пережила 2002 год, когда наступил 2004-2005 – многое из того, что было важно в 2002-ом – осталось неким облаком. А сейчас – я вижу силуэты. Память и время. Две «субстанции», влияющие на жизнь. Я многого не помню, что происходило в Петербурге. Какие-то эпизоды очень яркие, -  живут со мной и во мне, а какие-то остались эфемерностью. К такой эфемерности я могу отнести два эпизода. Мы пошли с мамами из нашей и соседних палат, в местную часовню. И я иду по асфальту,  что-то бормоча себе под нос. Но не успеваю ничего понять – и лежу на левом боку на асфальте. «Споткнулась сама об себя! – отвечаю я группе людей, ожидающих меня на 30 шагов впереди», а про себя думаю: «Не бормочи ерунду под нос, когда идешь. Бог тебя специально уронил, чтобы ты была внимательней». Или вот ещё одно воспоминание из «пленки памяти»:  я стою на детском комплексе и, слушая плеер, смотрю вдаль. Я помню, что был вечер. Солнце уже садилось. А я стою и вижу, как по дорожке между деревьями, удаляется Слава. Он куда-то идет, то ли целенаправленно, то ли просто гуляет. Я в лучах закатного солнца, смотрю на силуэт и тени от него самого и тростей, у него в руках. Помню свое ощущение внутри, что этот город – приготовил для меня что-то особенное. Настолько особенное, что изменит жизнь. Может быть не сразу, но изменит. Нужно подождать несколько дней.