Строматы. Акт II. Мистерии и Трагедия. Слово о Евр

Еврипид аналогизирует-ся с Адамом, отвергая иррациональное ради рационального: он вводит в трагедию зрителя, как в экзистенциальность, отдавая его на поприще собственной (человеческой) прихоти: человек уже не становится соучастником пост-титаномахического и пост-гигантомахического мифа в раскрытии трагедии - он теперь просто зритель. Её Величество Трагедия завершает свою саломическую пляску на Дионисиях до момента своей кульминации, и падает без сил, в истощении, на помост. А зритель за этим просто наблюдает - ведь больше ничего и не может сделать: войдя в трагедию, человек утратил свою возможность эвокации и инвокации, лишился категорий имманентного и трансцендентного. В своём совершенно рациональном, креативном, а не творческом (с присущим иррациональным) Еврипид проявил ницшеанский героизм (добрую волю к абсолютной самопогибели) и низверг нуминозное до его симуляции - искусства как ремесла. В пьесах он обуздал мистериальную иерофанию Трагедии, сведя Её к минимализму - театру, а мистерии (;;;;;;;;;) - в мистерию (лат. ministerium), в чём «действия» (;;;;;;;) и «слова» (;;;;;;;;) мистерии утратили символ и аллегорию как свои теософские и софиозные (sophos, ;;;;;) аспекты онтологии. Почему, собственно, из 92 его пьес и были отмечены призами на состязаниях только 4 при жизни и 1 - посмертно. Трагедия обернулась драмой, когда экзистенция ринулась в своей "тигриной колеснице" по амфитеатру, а человек - оказался на сцене. Так религиозная суть Трагедии, говорившая с человеком на языке страстей, уступила пьедестал Интеллекту, отвергающему Откровение, и аннигилирующему со страстями в результате гностических алканий. Эта аннигиляция стала своего рода перформансом гностицизма, если можно так метонимизировать, катастрепсии (;;;;;;;;;;;) эпоптов и мистагогов, что сиюминутно породило коллективного человека нового типа, эволюционирующего от философа ("любителя мудрствовать") к герметисту, ментальным праобразом которого является архонт теургии Гермес Трисмегист, говорящий с Пэмандром. Такой коллективный человек нового типа ещё охваченный страстями: отсюда и появляется исключительный догматизм и синхронизирующий с ним морализм. В своих дальнейших изысканиях Пэмандр учит Гермеса преодолеть в душе страсть для освобождения интеллекта, чтобы тогда он изнутри открыл то, что внешне открывает религия, но, ввиду первоначально страстной своей природе, Трисмегист принимал Откровение Пэмандра через интеллект, открыв эзотеризм как неявное дополнение к Откровению. Именно к этой феноменологии, как к праархетипу, через века обратится романтизм в своих "взысканиях к откровениям Мировой Души". Таким образом, Еврипид на себе ощутил "пророчество эдипова гештальта", и невольно исполнил его. Уверен, что никто из древних не ожидал такого veranstaltung, но аполлонийский-дионисийский алтарь был осквернён: мифос метаморфировал в эпос, а позже - эманировал в гнозис.
Такая трэнолатрия трагедии (;;;;;;; + ;;;;;;;) водрузила над человеком забвенное молчание и итоговую мораль. Преодолев формации эпох и исторические флуктуации, гештальт Эдипа, как отверженного и позднее - героически самоотверженного, стал именно той мещанской посредственностью, лишившей сверхчувственный мир своей действенной силы. Об этом говорил нам Ницше: Бог умер. Конец метафизике... Такое мышление Ницше Ясперс считал определяемым христианскими импульсами (хотя христианского содержания в нем уже нет), воспринимая его как оправданный упрёк историческому христианству, в эсхатологическом векторе которого Церковь перестала быть прозрачной и заслонила собой Христа. Истинно духовная ситуация человека возникает лишь там, где он ощущает себя в пограничных ситуациях. Там он пребывает в качестве самого себя, отрицая осмысленность человеческого существования, когда оно не замыкается, а перманентного распадается на антиномии. Чем не пример: Реформация и Контрреформация, как христианский нигилизм преемства апостольской парадигмы Римской кафедры.
__________________________________________
Верзунов Алексей. 02.09.13