Из романа Последний мирный год-1913

Олма м 2010
БЕРЛИНСКИЕ ДЕЛА ПАРВУСА

 Временем, проведенным в  Берлине, с некоторых пор частый спутник товарища Баклановой,  Парвус остался весьма доволен.  И не только потому, что рядом с ним была такая можно сказать, прямо-таки головокружительная женщина. “Женщина- шампанское”, называл он про себя Ольгу, сравнивая ее со своим любимым напитком. Для него это было наивысшей похвалой. Ко всему на днях произошло еще одно событие, тоже приятно польстившее его самолюбию.
Его слава обогнала его.  Его деловая хватка, проявившаяся в том, что он сумел в короткий срок создать огромное состояние, его связи с Круппом и международным поставщиком оружия Базилем Захаровым и, наконец, его статьи, создали ему солидную репутацию. И все же, когда пришло приглашение выступить перед крупными промышленниками и банкирами, это было до того неожиданно, что он вначале не поверил своим глазам, а потом от души расхохотался. Было это за завтраком, и он вместо одной бутылки шампанского на радостях выпил почти две. А может и больше, кто будет считать в такой восторженный момент. Подумать только, он потратил годы на то, чтобы убедить массы в том, что необходимо экспроприировать экспроприаторов, что надо провести революцию, которая все перевернет верх дном, а эти самые господа экспроприаторы изволят выслушать его просвещенное мнение! Соблаговолите высказать ваше мнение, господин  Гельфанд, или лучше герр эмеритус  революционер доктор Парвус... Голова кругом  идет и без шампанского. Ну, что же, раз просят, от приглашения отказываться не будем, мы таки да, его примем. Выскажемся, обязательно, и, вызвав лакея, он велел приготовить  фрак. Не только слово, но и вид должен произвести впечатление.
Вечером в фешенебельном Тиргартенском особняке, перед почтенным собранием, где были офицеры Генштаба и чиновники министерства иностранных дел, предстал не какой-то там голодранец социалист с большой дороги, каким, наверное, они себе его представляли, а лощеный барин, обряженный с иголочки и по новейшей моде. Посади его с ними в один ряд, от них и не отличишь, а когда он вынул дорогую толщенную сигару и отщипнул конец ее золотыми щипчиками, которые держал пальцами, унизанными сверкающими массивными перстнями, господа экспроприаторы и носители громких фамилий прониклись к нему настоящим уважением.
Сумевший сделать капитал, кто бы он ни был, заслуживает, чтобы пред ним преклонили голову. Еще раз он убедился в том, что был прав, когда вывел для себя правило: Власть приносит деньги, а деньги приносят власть.
Снабжая турецкую армию во время Балканской войны, он наладил тесные контакты с власть предержащими в Константинополе, что в полном соответствии с другим дорогим ему правилом- рука  руку моет, - принесло ему деньги. А придет время, деньги принесут  и власть.
С его прибытием совпало небольшое происшествие, о котором вспоминали потом, но сразу не придали значения. Неожиданно погас свет. Пришлось вспомнить о старинных канделябрах. Так что герр эмеритус революционер доктор Парвус вступил в озаряемую свечами гостиную из темноты прихожей. Над чем и он сам тогда посмеялся. Напугались, наверное, господа капиталисты. Решили, что к ним под видом социалиста чуть ли не сам дьявол собственной персоной заявился. Особенно после того, что он им наговорил. С точки зрения этих господ никому, кроме самого сатаны, ничего похожего в голову не придет. Но ведь у них иные головы. Не одесские, вспоминал сын одесского портового грузчика, в такие минуты о своем происхождении, от которого старательно открещивался, но которому, от себя этого не скрывал, был многим обязан.
 Свою речь Парвус начал со скромного, польстившего аудитории, признания, что  считает себя учеником Клаузевица. О, нет, Боже упаси, он  никогда не имел дела с планами военных кампаний и на полях сражений не был.
    Раздался сдержанный смех и покашливания.  Едва заметно, скривив в усмешке толстые губы, оратор продолжал.
  - Сражение, о котором пойдет речь, было бы бессмысленно без  неоценимого указания почтенного учителя: справиться с русскими можно только  подорвав их изнутри. Совет Клузевица сегодня еще более важен, чем прежде, ибо мощь России растет и через каких-нибудь несколько лет одолеть ее будет невозможно. Это дикая страна станет менее дикой, но более опасной. Ее не может не привлечь господство на Европейском континенте. И вы, немцы, которых судьба поместила на ее пороге, первые у нее на пути. Боюсь, что вы ей противостоять не сумеете. Пожалуй, и то я в этом не уверен, только объединенная Европа, нечто вроде Соединенных Европейских Штатов, сможет противостоять сильной Российской империи, но европейцы, вряд ли договорятся о таком объединении.
От дальнейшего развития этой темы он воздержался. Лучше не будем, осадил он себя, это уводит слишком далеко. 
 - Но у меня есть план, господа! - несколько даже задиристо воскликнул он и даже попытался, насколько это возможно, вздернув голову, оторвать   двойной подбородок от груди.
Все, более воодушевляясь, но, нисколько не теряя профессорской  солидности, он перешел к изложению своего плана. Прежде всего, надо учесть, что затевается дело, какого история еще не знала... Неслыханное!   Старые мерки для него не годятся. Существующая  мораль для него тоже  не пригодна. Ее следует отбросить! Империи в белых перчатках не рушат. Нельзя ни перед чем останавливаться. Для достижения цели все идет в ход.  Итак,  первое. Готовящим в России революцию партиям оказывается всемерная поддержка. Раз Германия, им платит, она должна заставить их создать единый фронт. Не захотят объединяться - тогда поддержать самых непримиримых, из них, большевиков. Второе. Необходимо привлечь на свою сторону национальные движения, снабдить оружием и деньгами украинскую "Спилку", литовских, армянских и грузинских националистов. Сторонников Пилсудского в Польше. Всем известна ненависть  ко всему русскому. Даже   50-летие освобождения крестьян в Царстве Польском они отмечать отказались. Для них, что ни сделано русскими, одобрения  не заслуживает.
Третье. Наводнить Россию агитаторами, которые организуют забастовки, именно тогда, когда их последствия будут особенно болезненны для царского правительства,  надо поставить на службу нашему делу современные средства пропаганды. Использовать мировую прессу, для проведения анти-царской компании. Ни в коем случае не скупиться. Движения редакционной машины требует смазки.  Лучшего масла, чем деньги для этого, пока не придумано. Разумеется, деловых людей не может не интересовать, во что это предприятие  обойдется?  Пожалуйста, кто хочет, может проверить мои расчеты...
-Пятьдесят миллионов золотых марок...
    По рядам пронесся настороженный шорох. Но с другой стороны, он на ветр слов не бросает. Ведь этот, на вид неповоротливый толстяк, похожий не на революционера, а на мешок с мукой, по сходной цене устроил беспорядки на Обуховском заводе в самый разгар японской войны.
- Но разве это деньги? Один линкор или того меньше! А результат?  Результат гарантирован, господа. Вы имеете дело с Россией. Все, что невозможно в другом месте, там возможно.
    Теперь смешки и покашливания уже звучали   одобрительно.
 А в голове проказливо вертелось да ведь и у вас возможно.  И у вас... Еще как! Эх, вы умные немецкие головы. С трудом удержался, чтобы язык им не показать. Есть же расчеты Ивана Блиоха, кстати, он такой же Иван, как я римский Папа. Как бы то ни было, а после прочтения его труда, Парвус вновь проникся уважением к своим соплеменникам. Даже то, что Блиох, а скорее всего Блох, польский еврей, пожелал окреститься, отношения Парвуса к нему не изменило. Какая мелочь! Стоило тратить на это время. Он сам над такими вещами  никогда не задумывался. Побрызгали тебя, водичкой - большое дело. И что ты уже другой ? Кем был Блох, тем и остался Блохом.  А! Все это мелочи. Написанное  Блохом куда важнее, чем выяснение отношений с Моисеем и Христом. Бывший иудей, как дважды два четыре доказал: война в России и Германии приведет к революции. Вот тут то и собака зарыта! Спрашивается, пошли бы, господа воротилы капитала, на риск войны, узнай, что она чревата революцией, которая не ограничиться станом их противника? А впрочем, зачем им говорить об этом. Зачем испытывать судьбу. Один еврей написал, а другой скрыл. Так или иначе, мы  оба повлияем на судьбу мира, хотя об этом пока никто не знает. Когда-нибудь узнают. Правда, лучше раньше, чем позже. Посмертная слава штука неплохая, но отмечать ее здесь земным шампанским все –таки да приятнее. К тому же точно знаешь, что пьешь. И подавив улыбку,  он обвел взглядом лица и блестящие манишки гостей.
 -Сознание русских, примитивно. Они, господа, съедят любую ложь, какой бы невероятной она ни была. И чем невероятней, тем лучше. Россия неколебима до тех пор, пока она скреплена верой в царя. Вот он и должен стать первой жертвой такой массированной компании. Царь падет, а с ним рухнет и империя.
Это прозвучало зловещее. У многих, уже не раз по спине ползли мурашки, в чем они себе не признавались. Повисла напряженная тишина. В ней роились сомнения, сменившиеся страхом. Никогда такой цели, как уничтожение российской империи они себе не ставили. Наоборот, весь минувший век Россия была союзником, без нее бы от Наполеона не избавились и на русском престоле - отпрыски немецких владетельных домов. Споры шли лишь о торговых уступках, сферах влияния, на худой конец о каких-то территориальных приобретениях... Но стереть с карты империю... И получить вместо нее неизвестно что...
- На сцену выходят либералы из Думы, - продолжал герр доктор Парвус, буравя зал пронзительным взглядом. - Нет, нет,   сразу войны они не прекратят. Их вынудят к этому солдаты, которым будет брошен  лозунг: Земля - крестьянам! После такой приманки, смею вас заверить, солдат никакие силы в траншеях не удержат. Они хлынут в тыл делить землю. А это, господа, конец!  В России воцарится не царь, - он позволил себе поиграть словами и в его глубоко посаженных маленьких глазах  вспыхнул огонь.
 Зал замер. Раздавалось только размеренное, будто пар из котла, сопение соперничавшего с Парвусом в толщине, владельца крупнейшего угольного концерна. Что же, этот Jude  сам намерен усесться на трон в христианской стране? Сверлила мозги собравшихся беспокойная мысль. Да Россия враг, но... Антисемитизм давал знать себя и у тех, кто, как они не забывали подчеркивать, придерживался передовых идей и был  уверен, что давно не имеет с антисемитизмом ничего общего. Но одно дело так считать, а другое,  когда неприязнь к Jude засела в крови.
-...а царь-анархия! - Тоном, каким в цирке объявляют гвоздь программы, провозгласил оратор, буравя зал пристальным, а многие потом говорили, зловещим, взором. - После того, как армия разбежится, опереться будет не на кого! И это тогда, когда вокруг бушует крестьянское море. Если вы, господа, не представляете, что это такое, то и не пытайтесь... - даже в его самоуверенном до сих пор тоне промелькнули, правда, едва уловимые, нотки страха. - В таких условиях власть захватят те, кто сохранит организованность и дисциплину.  Вы спросите, есть ли такие? Да!  У меня такие люди есть, господа! Есть такая партия! Большевики Ульянова, известного под именем Ленина, советую запомнить это имя. Они наготове! - Повысив для большей убедительности голос, твердо произнес он.
 Интонации его постоянно менялись, что выдавало опытного оратора. Голос его то приближался, то доносился гулко точно из глубины. Но почему-то  у слушателей временами возникало впечатление, что из возвышавшейся над длинным столом перед ними, освещенной неверным светом свечей массивной фигуры, исходят разные голоса. Будто за его спиной скрывается кто-то другой. Его маленькие, заплывшие жиром глазки порой загорались каким-то непонятным огнем.
 По прошествии некоторого времени побывавшие его на выступлении  задавали себе вопрос: Что же это такое происходило в том особняке? Ведь им не столько излагали факты, им внушали, что только так и следует поступить.   Кто на самом деле обращался к ним устами Парвус? Кто соблазнял их на разгром соседней империи?  Разрушение одной империи, это же, как болезнь, которой ничто не помешает перешагнуть границу, как чуме или холере и уничтожить и другую империю. Умам, создавшим индустрию и капитал, которым не было ныне равных в Европе, понять это было совсем нетрудно, но тогда их увлекли заманчивые перспективы разгрома России. В этом увлечении тоже  было что-то болезненное, ненормальное или колдовское.
-Подведем итоги. Обозрим положение непредвзятым взглядом, - между тем разглагольствовал герр эмеритус революционер. - После всего, что я имел честь изложить вам, у меня нет малейших сомнений в том, что люди Ленина, ничего, кроме ненависти  у вас вызвать не могут. Я нисколько не удивлюсь, если вы придете к выводу, что ваши злейшие враги - большевики. И вот тут-то и весь фокус-покус! При ближайшем рассмотрении, господа, вам придется согласиться со мной, что они отнюдь не враги, а ваши самые верные союзники. Люди Ленина, ваша самая верная ставка.
 Мало, кто из присутствовавших, сомневался в его прогерманских симпатиях. Его статьи в турецких газетах, советовавшие Константинополю держаться Германии, не остались не замеченными. У многих было достаточно оснований предполагать, что он уже давно является агентом германской разведки. Возможно, поэтому   речь его производила такое внушительное впечатление.
- Точно так же, как люди Ленина нужны вам, чтобы выбить Россию из войны, вы нужны и им, - уже совсем не сдерживаясь, по мнению кое-кого даже развязно, продолжал оратор. - Без вашей помощи власти им не захватить, без ваших штыков им ее не удержать! Мы живем в век капитала и из этого совершенно логично вытекает:  деньги, господа, деньги решают все. На них можно купить все, даже революцию.  Резюмирую, господа, - и чуть было не добавил “буржуи” и светящиеся, не то отраженным в них блеском свечей, не то все тем же непонятным светом, глаза его, скользя по лицам, точно вонзались в них, соблазняя и завлекая. - Ради того, что окажется в ваших руках предвзятость или если хотите брезгливость, - с не скрываемым ехидством добавил он, - надо отбросить. Только люди Ленина способны разрушить Российскую империю до основания и...- для большего эффекта он понизил голос до шепота, - и превратить ее в нечто неузнаваемое.
Обеспокоившись, не  перегнул ли он палку, не слишком ли запугал свою приверженную идее монархии, аудиторию, да еще, наверно, опасающуюся, что искры разложенного в двух шагах от их дома пожара перекинутся и к ним, и спалят их вместе с их кайзером, он  опять сменил тон.
- Однако есть альтернатива. Есть, господа, есть! - нарочито весело воскликнул он. - Альтернатива - Российская империя от Тихого до Атлантического океана.
И будто   упоминание об океанах  принесло в зал плеск волн, по рядам пронесся  похожий на них шум.  Наконец, вспыхнул свет и Парвус закончил свою речь. Его поблагодарили вежливыми аплодисментами. Его это вполне устроило. Он все-таки не Шаляпин. Главное то, что его выслушали, а однажды зароненное в мысли никогда полностью не исчезает. Упав на дно памяти, оно ждет случая, чтобы прорасти и дать плоды.
 У кое-кого из покидавших зал, было такое чувство, будто они присутствовали на спиритическом сеансе.
- Словно дух какой-то снизошел, -  обменивались репликами гости.
- А вы уверены, что наш герр эмеритус это не дух... Или, по крайней мере, что в него не вселился какой-то дух?
- Ничего удивительного. Так всегда происходит с одержимыми идеей. Они всегда производят впечатление, что ими что-то движет...
- Может быть... Однако... Сказанное им весьма, я вам скажу, господа,  смахивает на дьявольские наущения! Да, не спорю, мы живем в век капитала и, как нам сказали тут, из этого совершенно логично вытекает, что деньги важная сила. Но если они решают все… И на них можно купить все, даже революцию… Согласитесь это пугает. Вы, герр советник, упомянули об одержимых идеей, а как об одержимых дьяволом? Ах, да, говорить об этом в наше время не принято... Это так не современно... Но это ведь, господа, оттого, что мы избегаем об этом говорить, оно не исчезло. Нисколько! Если мы верим в Бога, мы не  можем сбрасывать со счета и происков дьявола.
- Если вам угодно... Но, собственно говоря, давайте объективно взглянем на наших русских соседей... Огромная страна. Пока еще дикая орда, почти как татарская... У них все не свое, а что есть полезного - от нас... Убогие умственно-грязные телесно... Вы только посмотрите, как они живут в их деревнях... Это какие-то извращенные трусы, буквально воспринявшие слова  апостола Павла о том, что лучше быть рабами и униженными, потому что все равно “последние будут первыми!” Я полагаю, что рабское славянское болото стремиться затопить все, чтобы и все стали такими же ничтожными, как они... Чтобы процветание других не кололо им глаза.  Вот это будущее, которого они желали бы. Только zeitgeist , а главное военное тщеславие, заставляют их пробуждаться и развиваться. Наш  гость прав... Это дикая страна  скоро станет менее дикой , но более опасной.
- Я ваших взглядов, герр  советник, отнюдь не разделяю. Русские радушны и добры...
- А их пословицу о том, что доброта - хуже воровства вы знаете? - Прервали его. - О чем это говорит? О том, что  считают доброту пороком...
- Мало ли каких пословиц у кого можно отыскать... У русских  великолепное искусство... Их литература...
- Что вы! Литература... Что ни герой - Uberidioten, Leitidoten!   Мышкин, Раскольников, Рудин, Каратаев...  Еще можно насчитать десятка два таких же...
- Никогда не соглашусь с вами ... Русские весьма талантливый народ... Еще раз повторю, они создали великую, неповторимую литературу, великолепную живопись, несравненный балет, чудесную музыку, которая  никого, я уверен и вас,  не оставляет равнодушным...
- О, музыка это другое дело... Это русская душа...
- Вот - вот... Русская душа... Она балансирует наш, слишком увлеченный материальным, мир... Но дело не в этом, дорогие коллеги, как это ни прискорбно, приходиться согласиться с тем, что дьявольские наущения этого толстяка, по тонкому замечанию, герра советника, нам на пользу... И пренебрегать ими не нельзя... Опасно.
- А вы не боитесь, что под влиянием русских и у нас появятся свои, как их там, большевики?
- Ничего со своими мы справимся... Мы немцы... Мы приучены к порядку.
- Я бы не был так самоуверен, Mein Liber General , не говоря о настоящем дьяволе, любые его земные воплощения обуздать тоже нелегко.



                ПОДОПЕЧНЫЙ

 Из Тиргартенского особняка Парвус сразу же отправился на другой конец города в Шарлоттенбург. За несколько кварталов до нужной ему Диденхоферштрассе, он отпустил такси и дальше пошел пешком. Противно хлюпающая по ногами грязная слякоть, в которую превратился снег, разлеталась брызгами  и оседала пятнами на гамашах. Стараясь держаться в тени, переваливаясь  с одной ноги на другую, для сохранения равновесия своего, все более тяжелевшего тела, расставляя в стороны руки, натужно сопя, спотыкаясь о выбоины, провались они пропадом, он топал по незнакомой и вызывавшей у него омерзение улице. Остановившись у старого невзрачного дома, он, внимательно оглядевшись и удостоверившись, что слежки нет, нырнул в темную подворотню. В глубине похожего на каменный колодец двора отыскал нужный подъезд  и по плохо освещенной лестнице поднялся на третий этаж. Отдышавшись, он позвонил, как заранее было условленно, в одну из дверей, которую ему немедленно открыли. Его, видимо,  ждали.
Обменявшись коротким рукопожатием с  встретившим его в тесной прихожей невысоким с небольшой рыжей бородкой человеком, Парвус без лишних слов проследовав в комнату,   не дожидаясь приглашения,  кинув пальто на ручку кресла,  и не заботясь о фалдах фрака, грузно плюхнулся на стоявший вдоль стены довольно протертый плюшевый диван, который, крякнув, осел под его тяжестью. 
- Ну- с, чем обязан? - коротко по- деловому, не поднимая глаз, бросил  он.
 Сбив щелчком налипшую на гамаши грязь, он вытащил распространивший приятный аромат красивый платок и вытер вспотевшее широкое лицо, с двойным подбородком и провел им по бычьей шее. Третий этаж и так запыхаться... Надо все-таки за себя взяться, опять напомнил он себе, что повторял уже не в первый раз. Нет, теперь, когда такое затевается, надо обязательно взяться. А то ведь все труды кошке под хвост... Плодов посеянного не вкусишь... Грохнешься где-нибудь и пиши, пропало... Зачем тогда все? Ну, вот еще нашел время, когда заниматься библейскими  вопросами...
- Ну-с, чем обязан приглашению? - Повторил он и, запихнув  платок в карман, поднял на усевшегося напротив за тяжелым квадратным столом, накрытым ковровой скатертью, собеседника, по-жабьи  выпученные  глазки. 
 Не заря таки  зовут  Ульянова стариком. А ведь моложе меня. Сам себя не видишь. Наверное, и он обо мне думает тоже самое, что я о нем.  Но черт с ним, мне плевать, что он думает, а вот, если Ольга так же думает - дело плохо. Тут только одни деньги выручить могут… Денежки, только они любую красотку заставят забыть о возрасте… С ними ты всегда юн. Без них ты и юный - старик. Как этот… А, между нами говоря,  ему совсем неплохо живется.  Кот д' Азур и  горные курорты  ему пришлись по вкусу.    Он там частый гость. Иначе как фешенебельных отелях, не останавливается. Дворянская спесь не позволяет. Да, не лучше, скажем, деньжата дармовые позволяют. Плывут к нему и со счетов в « Кредит Лионез», куда попало кое-что из того, что взяли при Тифлисской экспроприации…
Работавший как арифмометр лучшей модели мозг Парвус быстренько просчитал проценты на капитал. Выходил изрядный  куш, а к нему добавлялась еще и пенсия вдовы действительного статского советника Марии Александровны Ульяновой, которую он исправно высылает обожаемому сыночку,   наследство тещи тоже было не маленьким, да и от гонораров за речи и писанину свою он ведь тоже не отказывается. А подает себя этаким спартанцем, который и вида  роскоши не переносит.
Парвусу о его подопечном было известно все. А как же иначе? Имеешь дело с таким народом - гляди в оба.  Чуть упустишь,  в два счета,   обведут вокруг пальца.  Пройдоха…Мошенник высшей марки… Интересно, сколько раз его бы били, если бы он засел за картишки?  От мухлевания он же бы не удержался. Это у него в натуре. Как и пускать пыль в глаза. Ведь вот и сейчас опять станет прикидываться бедняком и попрошайничать. Подумал и как в воду глядел.
  - Пренеприятнейшая ситуация складывается… -  суетливо потирая руки, захихикав, от чего его глаза превратились в узкие щелки, напрямик  выложил Ульянов. – С Лбовым…
Парвусу известна была эта история. Присяжный поверенный пообещал орудовавшей на Урале банде Лбова винтовки, получил деньги, а слово не сдержал. Теперь бандиты  требуют деньги обратно. А их у него, кончено, же нет. Куда же  он интересно бандитские деньги дел?  Пусть объяснит это бандитам.   С ними шутки с плохи.
 - А мы на мели, так сказать…- неприятно осклабившись, Ульянов вперился в гостя.
Парвус молчал. Это вступление. Интересно сколько на этот раз попросит у нас глава большевиков? Что за дурацкое название они себе придумали? Парвус никак не мог к нему привыкнуть. Только в русскую башку такое придет. 
Если его  подбивают ковыряться в России, скрипящим голосом бубнил Ульянов. На кой черт она нам нужна... Дикость сплошная. Издалека ей-ей, как это видится... То надо и выкладывать, так сказать, на бочку… В Россию податься за здорово живешь не всякого уговоришь. Изволь, раскошелиться.
Ну, вот что и требовалось доказать. Он действительно хорошо изучил своего подопечного, кем ныне и являлся для него этот бывший присяжный поверенный.
-В Европе, вот где заварить бы кашку...
Выгнув толстую нижнюю губу, Парвус, ничем не выражая своего отношения к услышанному, скользил взглядом по рыжей бородке и усам, выпуклому лбу, раскосым, почти монгольским глазам Ульянова.
 Признаться откровенно,  этот монгол или калмык, да какая, черт его подери, разница, ему не понравился с первого взгляда еще, когда Лехман познакомил их в Мюнхене. Если рассмотреть его, как следует, чем мы в данный момент и занимаемся, он все тот же, упрямо упершийся в одно - русский интеллигентишка! Терпеть Парвус их не мог. Особенно таких, как этот калмык, что считает себя оракулом во всем. Этот ехидный взгляд, невыносимый апломб,  с которым он обо всем судит, его нескрываемая вера в свою непогрешимость, кого хочешь, выведет из себя. Сварганил книжонку об эмпириокритицизме и   вообразил себя не больше ни меньше как философом. Парвус подавил вздох, дай Бог мне столько же болячек, сколько он в этом эмпириокритицизме понял.
Вытащив дорогую сигару, он аккуратно отрезал конец ее золочеными щипчиками, не спеша, размял, покрутив меж ладоней и раскурив, выпустил большой клуб сизого приятно пахнувшего дыма. Вздернув вверх лицо, он с наслаждением вдыхал,  казалось, не обращая внимания на то, что говорил его собеседник, между тем следивший за каждым его движением.
Неблагодарная каналья! Думает, что, если он глава крошечной партии, он уже большая шишка!  Без меня никто бы не узнал о его существовании. Чтобы он делал, если бы я не уговорил его устроить  редакцию “Искры” в Мюнхене и не дал на это денег? Нищ, как церковная крыса, а заносчив, как Крез.  Перед кем? Забыл, прохиндей, что перед ним  тот самый Парвус, что заварил такую кашу в пятом и, по сути дела, стоял во главе Петербургского совета, по чьему   наущению боевики стрельбой по солдатам у Зимнего дворца влепили 9 января царской власти такое кровавое пятно, какое монголу со всеми его большевиками и потугами в философии, и не снилось.  Имя Парвуса известно каждому уважающему себя революционеру. Его труды читает весь социалистический мир. Даже немецкие буржуа назвали нас «эмеритусом». Это вам не фунт изюма. А этот бывший ничтожный присяжный поверенный делает вид, что ему ничего об этом неизвестно и еще  позволяет себе перед ним пыжиться. Типичный русский наглец.
Парвуса так и подмывало выложить ему начистоту, что он о нем думает, и осадить наглеца. А! Черт с ним! Из-за такой мелочи портить игру мы таки не будем.
 Неприязнь к монголу, которая при их личных встречах только возрастала, Парвус себе объяснял, непочтительным к нему отношением. Но ведь не в этом же дело! Зачем  себя обманывать? Завидует он монголу. Тот же  может стать тем, кем ему самому никогда не стать. Нет слов, Троцкий на роль нужного нам вождя, подошел бы лучше. Перо острее, ум тоньше. Но, увы, он - Бронштейн  и у него, как и у Израиля Гельфанда, усесться в кресло российского правителя, никаких шансов нет. Мужицкая Россия иудея в Зимнем дворце не потерпит. Этот же, хоть дед у него и был иудеем, все-таки Ульянов. Смешение кровей видно  даже пошло ему впрок. В толковости ему не откажешь... Упорный... Это тебе не какой-нибудь   занимающиеся только болтовней русский рохля. Его только надо направить туда, куда нам треба, як хохлы говорят. Такой же, если себе, что в голову возьмет, колом оттуда у него не вышибешь... Кротом будет рыть, и рыть, пока до своего не дороется... Только не забывай, деньжата ему во время подкидывай. Полковник Акаши, который содержал порядочно русских революционеров,  толк в них понимает. Не зря  ездил для встречи с монголом в Женеву. Оценил товар и сделал на него  ставку. Немалые деньги отвалил  на его газетку “Вперед”. И не только потому, что у них морды похожи, а потому, что, хотя называют монгола плутом и мошенником, японец понял, что только такой плут и мошенник способен провести всех и не остановиться ни перед чем, чтобы перевернуть Россию верх дном и добиться успеха.    Ставку надо делать   на него.
Вынув сигару изо рта, Парвус сказал, что, между прочим,   в наших кругах об этом всем известно, не удержался он, от того, чтобы не подковырнуть монгола, ему тоже  до России, как до вот этой, извините, лампочки. Да, он таки родился там. Что с того? Его разве спрашивали, где его произвести на свет? Попробовал пошутить бывший одессит. Если бы это зависело от него, он предпочел бы родиться в Германии. Между прочим,  он совсем не прочь  приобрести отечество по сходной цене, изображая смех, он грузно заколыхался. Турция, Германия, даже какая-нибудь Панама... Ну, надел бы панаму... Что с того? Главное паспорт в кармане. Ему кажется, что  в этом отношении они очень похожи, правда, он не знает,  нравится ли, Владимиру Ильичу панама? И гость опять грузно заколыхался, от чего старый диван довольно громко  затрещал.
  Заерзав на стуле, его  собеседник прохмыкал  в ответ что-то невнятное.
- Ладно, оставим шляпный вопрос... И Парвус вновь терпеливо, как учитель ученику, принялся растолковывать то, что, несмотря на большой лоб монгола,  никак не укладывалось в его мозгах: цепь прорывают в слабом звене. Марксизм -это, знаете ли, милейший, слишком наукообразно... В нем, с его бесконечными рассуждениями, утонуть нужно... Вы что хотите утонуть? Вижу, что нет. И я тоже нет.  Надо не рассуждать, я брать власть!
 Глаза Ульянова загорелись и, к удивлению ничего подобного раньше не видавшего  Парвуса, стали красными, точно налились кровью и то ли оттого, что в них отражался свет или каким-то образом проступала ульяновская рыжеватость, они отливали диким огнем. 
 Смотри какой! Как о властишке услыхал, тут же бежит, як кот на салу, как говорила та хохлушка из- пид Одессы, отметил мимоходом Парвус, продолжая речь о том, что кадетер- социализм герра Маркса, для русского человека - пустое место. Понять его трудно. Сам Лафарг признался, что  изучал Маркса двадцать лет, и так ничего и не понял. Никто Маркса не понимает. А когда поймут, кому это будет надо? Из-за их отсталости русских ужасно тянет на науку, подкинь им что-нибудь этакое иностранное и они уже тут как тут. Воображают, что, овладев одной этой наукой, сразу все наверстают, всех переплюнут и окажутся впереди всех... Между прочим, был один такой  сумасшедший Юдка у нас в Одессе... Вы не бывали там? Это, скажу я вам, таки город. Настоящая Европа. А Черное море! Знаете ли, с тихим рокотом волн... А! В этом есть нечто чарующее. И еще украинские песни, обнаруживая, что и такие вот туши тоже не чужды некоторой сентиментальности, мечтательно произносил он.
 А да, я начал про сумасшедшего Юдку... Он имел, надо сказать, довольно таки назойливую привычку, хватать вас посреди улицы и начинать вам рассказывать, что сейчас он,   заучивает наизусть, ну, например, пятнадцатый том энциклопедии Брокгауза и когда он дойдет до   тридцать восьмого тома, тогда все скажут, что Юдка больше не дурак,  а самый умный человек не только в Одессе, но и во всей губернии. Не верите, сделайте одолжение,  проверьте. Кстати, как вам нравится мое предложение? Понимаю, вас в Одессу не тянет.   Однако, заметьте. Юдка дальше губернии не шел,  на мировой масштаб, не претендовал! Не напоминает ли вам это, милейший, нашу с вами столь любимую русскую интеллигенцию? Ей бы тоже дойти до какого-нибудь тома, и тогда она всех в мире перепрыгнет.
Он поискал, куда стряхнуть пепел  и, найдя пепельницу, постучал о ее край сигарой.
-  Я, кажется, увлекся…  С вашего позволения,  вернусь, к нашим баранам, к слабому звену. Марксизм, с его схемами, нам тут не нужен. Все обстоит проще... Начинать, милейший, надо не дожидаясь, когда обожаемый нами с вами пролетариат, -Парвус скривил толстые губы,- дозреет до понимания, что ему надо освобождать себя от тех цепей, которых, между прочим, к тому времени, на нем может уже и не быть. Ведь развитие капитализма, вопреки предсказаниям нашего с вами почитаемого пророка, не ведет к обнищанию, а наоборот... Как вам, надеюсь, известно ваш покорный слуга потратил немало времени на изучение этого вопроса, -не удержался он от того, чтобы напомнить своему собеседнику, воображающему себя ученым-теоретиком, с кем он имеет дело, что его исследования по экономике получили широкое признание.
 Ульянов прищурился и стал похож на какого-то зверька.
Парвус  попытался вспомнить, на кого. Что-то вертелось, да ухватить, что это он пока не мог. Ничего –ничего вспомнится.
Его собеседник сосредоточенно молчал. Надо было что –то сказать, а слова не шли. Слон, как он, повторяя Каутского, про себя называл, своего гостя, ждет от него реверансов. Делать их мы не будем, хоть еще в Шушенском проштудировали его теоретизирования, и взяли оттуда немало для нас полезненького. Правда, черт его дернул, всенародно воздать ему хвалу. Написал, дурья башка же сам, вот этими  руками: "Тысячу раз прав Парвус…Талантливый публицист…Его книгу следует прочитать всем… ”. А ведь, если разобраться, что слон, собственно говоря, предлагает? Взять власть и ввести рабочую демократию... Чистейшей воды чушь собачья!  Демократия... Это же выборы! Наивный слон. Где же гарантия, что тебя выберут?   Полагаться на то, что взбредет в голову каждому пошленькому мещанчику, получившему право выбирать? Зависеть от его голоса? Дудки, тогда и затевать все незачем. Нет, уж если власть в наших руках, никаких игр в демократию. Сами с усами. Поведем, куда мы знаем.
 - Как это не неприятно нам с вами признать, жизнь пролетария  становится не хуже, а лучше, - продолжал Парвус, проводя платком по обильно, ведь, сколько говорить приходиться, вспотевшим лицу и шее, не забыв, уделить особое внимание аккуратно подстриженной короткой закругленной бородке, в тоже время он пытался вспомнить,  на какого же зверька похож его собеседник?     -Быка надо брать за рога, пока не поздно, пока наш дрожащий пролетариат нас с вами еще слушает, - поучал Парвус бывшего присяжного поверенного,  а загадка о зверьке не выходил из головы.
   Ульянов подался вперед, и весь обратился во внимание. Многое из того, о чем распространялся бегемот, у него вызвало двойственное чувство. Поначалу слова его казались вздором, причем архиреакционным. Однако по здравом размышлении,  признал, что это от зависти. Говорит в нем, самая обыкновенная завистишка, как у гимназиста, которого другой обошел при награде. Чувства, в том числе и завистишку, в революционных делах надо уметь отбрасывать и, ежели  поступить именно так, нельзя не  признать, что сказанное толстяком, подходя диалектически, и есть тот самый практический марксизм, который нам и нужен. Кричать об этом на каждом углу не стоит. Бери, что дают и используй. Ценят не того, кто предложил рецепты лечения, а того, кто сумел применить их и добился успеха.
-  Начинать надо не там, где пролетариат развит, как учит наш уважаемый мэтр Маркс, а именно там, где он не развит! - Говорил Парвус, пока не нашедший ответа на занимавшую его загадку, на какого зверя похож его Ульянов.  - Где развит,  его хорошие штанишки и пиджачок помешают нашему обожаемому пролетариату ввязаться в драку. Он их испачкать побоится и вопросами вас замучит, сколько он выиграет и сколько потеряет на забастовке, стоит ли игра свеч. Ведь за время, потерянное на забастовке, можно будет купить лишнюю пару ботинок. Развитый пролетариат, милейший, надо признать, весьма быстро обуржуазивается. Там же, где ему портки нужны, он  еще с нами. 
- Что нам надо делать? - затянувшись сигарой, поставил вопрос гость. - Вы когда-то, помнится, именно этот вопрос и поставили. Вопрос правильный, но, извините, ответ вы дали не совсем тот. Вы, позвольте вам сказать, не учли главного.
 Ульянов сжался, как перед броском. Ощетинился. Видно было, что ему хотелось бы броситься в спор, да оценив обстановку и наверное решил, что сейчас это не в его интересах.  И с ним произошла мгновенная метаморфоза. Готовое вспыхнуть злобой его лицо  расправилось и теперь излучало  внимание, с каким ученик слушает учителя.
  Если бы Парвус не был бы столь низкого мнения о людях, он бы признал, что такой, каким   его собеседник выглядел сейчас, он даже способен очаровывать. Дураков, конечно, поправил он себя. Или дамочек, вроде той, что ныне стала его пассией.  Интересно во что она ему обходится?  Или я содержу их обоих? Этого еще нам не хватало!    Хорошенькое дело! Не мешало бы это выяснить. Хотя, кто знает, может, ей хватает того, что ей присылает ее вышедший из ума муж? В таком случае нашему подопечному - таки крепко повезло. Женщины дорого обходятся. Особенно таким, как он. Впрочем, вполне возможно, что экзальтированные дамочки больших затрат не требуют, а довольствуются революцией. Еще сами готовы за это платить. Может она и платит, черт их всех разберет, и он с раздражением вспомнил об Ольге, о которой совсем нельзя было сказать, что она ему обходилась дешево. Но это же две большие разницы. Во-первых, его никто не содержит, а во-вторых, Ольга, ни с кем, не идет ни в какое сравнение. И готовое было вспыхнуть раздражение, улеглось. Даже осада такой крепости, как его капризная барынька, доставляла ему удовольствие. Правда, он ничего не имел бы против, если бы она выкинула белый флаг. Именно  белый, а не красный. Красным мы будем размахивать в другом месте, а от нее нам нужен белый. Ну, ничего подождем.
Все это мелькало в его мозгу, в то время как он продолжал развивать свою мысль о том, что пролетариат, партия, подпольная работа – нет слов это прекрасно, но его собеседник не учел того важнейшего обстоятельства, что горючее мировой революции - деньги. Обычно, когда заходит речь об применении, так сказать, презренного металла, имеют в виду финансирование листовок,  газет, карманные расходы. В общем, мелочи.
Для тебя это мелочи, а для нас это - все, внутренне злился  Ульянов. 
Тому, кто, как он корпел над экономикой и финансами в Базельском университете, проработал в банках, и, извините, сумел создать капитал своими руками, подкольнул своего подопечного, Парвус, роль денег видится иначе. Вам Россия представляется нищей, но это потому, что цифры не ваша стихия. Мне они говорят иное.
- Вам хотелось бы Европой заняться, как вы изволили раньше высказаться… Парвус поискал глазами графин с водой, Ульянов услужливо наполнил стакан. Осушив  его, Парвус, прежде чем продолжить,  выдержал паузу.  Ленин пододвинулся на кончик стула, поддался вперед и то нервно теребил кончик бородки, то цеплял большими пальцами за проемы жилетки.
- Богатств России, уважаемый, когда они окажутся в ваших руках, с избытком хватит на то, чтобы купить, вот именно, я не оговорился, купить милую вашему сердцу мировую революцию, - он хотел добавить, как купили вас, но воздержался.
Ульянов за укол не обиделся. Какое это сейчас может иметь    значение, если  речь   о  мировой революции?  Денежный мешок   прав. Архиправ! Цепь прорывают в слабом звене. Купить революцию...   Арихиздорово! Теперь и в самом деле Парвус оправдывал свое прозвище “слона с головой Сократа”, вынужден был, как это было ему и неприятно, признать Ульянов. Правда и на сей раз, ничем своего восхищения не выказал. В этом тоже он следовал взятым им за правило наставлениям Нечаева или Ткачева. Да какая разница? Оба похожи. Оба ненормальные. А сколько у них для нас архиполезного. Вот и разберись, кто ненормальный. Рука его, уцепившись за край жидкой бородки, быстро ее пощипывала, и он плотоядно осклабился. 
А перед Парвусом вместо руки вдруг обозначилась какая-то лапа, затем когти… ветка… А! Обрадовался он, решили мы -таки да загадку! В Берлинском зоопарке вот так висел, ухватившись за ветку, лемур. Пушистый, так и хочется погладить, да поглядишь на когти и желание пропадет. Лемур на романовском троне… Вот будет умора. Романовых сметем и поставим монгола. Впрочем, русским ослам не привыкать к монголам. А нам не остается ничего иного, как действовать за кулисами, и нравиться нам лемур или нет.
   Опустив ресницы, он сквозь них наблюдал за своим подопечным.  Гусь тот еще. Его помани троном, и он ни перед чем не остановится. Всех в бараний рог скрутит. И цитаткой из Маркса прикроет. В общем-то, отъявленный мерзавец, как раз для России. А нам трон не к чему. Скука и мелко. Россия- начало, слабое звено, его прорвем, и все пойдет, как по маслу.  Вся финансовая система мира, он крепче стиснул толстыми пальцами сигару, будет в наших руках. Тогда все запляшут под нашу дудку, как нынче этот лемур- претендент в самодержцы.
- Без деньжат, как вы ранее изволили выразиться, уважаемый коллега, в нашем деле никуда! - подвел  итог своим рассуждениям Парвус и вновь затянулся сигарой.
- Возражений нет… Все это в перспективе… Неотвратимый закон… В мировом масштабе... А тут, понимаете, поближе... На текущие, так сказать, дела... Поиздержались...- стараясь не сбиться на просительный тон,  объяснял свою ситуацию глава большевиков. А внутренне кипел. Не накрыли бы Красина здесь вот в этом проклятом Берлине,   напечатали бы мы деньжат, сколько захотели  и послали бы этого купчика к его дорогой мамашке  и  еще и подальше. Впрочем, идейка то его насчет использования Рассеи для подкорма мировой революции совсем неплоха. Как это мне самому в голову не пришло?
- Быстро они у вас, однако расходятся, - незлобиво буркнул Парвус, больше для проформы, потому что знал, что такой фанатик, как этот монгол, хотя и себя не забывает, все же не транжира.
- Вы же знаете, на что был расчет... - начал Ульянов, и уже больше не сдерживаясь, выпалил, что накипело. – Трудишься, трудишься, как черт и все прахом! Стибрил Таратута партийные денежки, и ищи ветра в поле.
 Парвус только диву давался. Ну и гусь! Такого нахальства даже он, видавший виды, не ожидал. Лемур,   оказывается, всерьез рассчитывал,  что Елизавета Шмидт   без лишних слов преподнесет ему на блюдечке  все свое наследство. Вот так номер! А то, что она передумала отдавать большевикам, свои деньги, лемура не касается. Раз обещала и не отдала, значит, деньги у партии, а точнее у него, украли. Таков, как догадывался Парвус, был ход ульяновских рассуждений. Наглец высшей марки! Что его обкрутили, даже приятно. Еще крепче будет от нас зависеть.
 Громко сопя, по-хозяйски развалившись на диване, Парвус не мешал Ульянову высказываться. Таратуту он знал давно. Прохиндей - прохиндеем, впрочем, ни чуть, не больший, чем Ульянов. Но нас Виктор никогда не подводил, а это надо ценить. Теперь сбежал с какой-то бабой... Большое дело! Будем -таки чуточку снисходительны к людским слабостям. Монгол наш, как мы видим, к породе снисходительных не относится. Ему в руки попадись -разорвет на куски. Именно таких греки, между прочим, называли одержимыми “ате”, непреодолимой тягой совершить какое-нибудь преступление, растоптать все, что для других свято.
 Ульянов усиленно потирал кончиками пальцев внезапно покрывшийся багровыми пятнами лоб, и белесую, точно мыльную, пену в углах рта, которую он быстро вытер. Не хватало только чтобы с ним сейчас какой- нибудь  припадок случился, подумал Парвус. Между прочим, маниакальное желание добиться того, что ему нужно, чем отличается наш подопечный, тоже может быть и признаком какой-то психической болезни... Или сифилиса. Однако не будем вдаваться в глубины человеческой психики. Это занятие для доктора Фрейда. Для нас важно, что   ненормальная одержимость бывшего присяжного поверенного способствует нашим целям... 
     Разумеется, такому типу, не станем этого тоже скрывать от себя, ничего не стоит, если ему заплатят больше, сдать любого с потрохами, что, кстати, говорят, в ссылке он однажды и сделал, но в одном можно быть уверенным: он не предаст того дела, которое считает делом своей жизни. Это его единственный шанс. Ни на что другое, ни завернуть дела на бирже, ни сколотить копейку иным путем он,  не способен... Ничего не поделаешь. Мудрецы думают, а такие вот монголы пожинают плоды их дум. По сему, мудрец Парвус, извольте раскошелиться. Из того, что он воззвал ко мне вывод простой. Наш калмык хочет, чтобы, как при найме на службу ему платили не от разу до разу, а регулярно и  побольше. Ну, что же, раз   цели наши совпадают, монет не жалеют. Тем боле, если они чужие. Подавляя смешок, он дернул удивительно не соразмерным на крупном лице, маленьким носом. Не только немцы раскошелятся, но и Шифф за деньгой не постоит. Калмык, между прочим, проницательная каналья. Не исключено, догадывается, что кто-то стоит за моей спиной... Скорее всего, думает, об американских евреях, а о немцах… Вряд ли.
    Молчание гостя еще больше распаляло его собеседника. Изображает друга. Так мы и поверили. Знаем мы таких. Какие, к черту, друзья в наше время, да еще в нашей эмигрантской своре, где все грызутся как пауки в банке? Каждый тянет, во что горазд, лишь бы ему выгодно. Тут, брат, держи ушки востро! Не хочешь, чтобы тебя ободрали, как липку, никому не доверяй. Это вам не об эмпириокритицизме рассуждать, это чистейшей факт жизни. Причем архитипичнейший!
Деньги, именно потому, что он не умел их зарабатывать, всегда  были у него на  уме. В том себе, не признаваясь, он здорово завидовал этому рыжему пройдохе Таратуте. Нашел способ жить припеваючи, а он, который умнее его в сто, тысячу раз, не нашел и сидит и ждет у моря погоды. Гадает на кофейной гуще, будет война или нет, придет ли революция или нет? А рыжий-то ждать революции не стал. Сбежал  с юницей и живет  в свое удовольствие... А какой, однако, прямо скажем, незаменимый был подлец. Такие ни перед чем не остановятся. С любой дамочкой в постель лягут и на возраст не посмотрят. Готова старушенция отвалить куш,  улягутся с ней, молодуха - того лучше.  Эх, побольше бы нам таких мерзавчиков. Какой ловкач! Как он это дельце то со Шмидтовской сестричкой обкрутил. Всегда говорил только евреям надо поручать умные дела. Русский дурак годится лишь на то, чтобы лопатой ковырять, да нам дорогу к власти прорубать. Я бы так, ни в жисть не сумел... За юницей ради денег увиваться не смог бы... А кто знает?  Приперло бы, может и смог бы. Что я сумел бы еще вопрос,  а Таратута вот вам и тута!  Смылся и с деньгами, и с юницей. Правда, нам все-таки тоже досталась неплохая суммишка.  В нашем деле ничем брезговать нельзя. А вообще о чем речь? Партия не институт благородных девиц. Для достижения цели все средства идут в ход, а тем более, если такая цель, как  наша.
- Таратуте хорошо, а нам, как прикажете, быть?  Юниц с деньгой...- Ульянов  сально и ехидно захихикал, и было выпустивший когти, лемур тут же их подобрал. - У нас на примете не имеется.   Сейчас, извините за прямоту, вот…- Ульянов провел ребром ладони по горлу, - подперло...
 Он  обладал такой силой самовнушения и самоубеждения, что и сам уже верил в то, что и в самом деле сидит на мели. Это ему всегда помогало. Прежде всего, надо суметь обмануть себя, а там уже пойдет, как по маслу. Он сознательно сгущал краски, хотя понимал, что такого прохвоста, как Парвус на мякине не проведешь. Наверняка ведь давненько все пронюхал о наших финансах, но, войдя в роль  просителя, он продолжал тянуть про трудности, чуть ли нужду, хотя никогда нужды не испытывал.
А с какой стати ему ее испытывать? Себя надо холить и собой надо дорожить, а то ей- ей не дотянешь до мировой революции. Не дураки круглые, припасли кое-что на черный денек, и мама, дай Бог ей здоровья, регулярно посылает, и Наденькиной тетушки наследство еще не проедено, но деньжата,  особливо ежели  есть возможность сорвать, никогда не помешают. Поди, знай, что тебя ждет завтра? Тюрьма или сума.
За кого сей бывший присяжный поверенный нас принимает? Парвус громко откашлялся. Надо же было загнать назад все те слова, которые хотелось швырнуть в эту монгольскую морду. Еще с тех времен,  когда  начинал в Одессе торговать зерном, установил он для себя непреложное правило:  прежде, чем потратить хоть копейку, выведай о будущем  клиенте то, чего и он о себе не знает.  Через Таратуту и других верных своих агентов  вся подноготная большевиков была у него, как на ладони. Ульянов нас пытается убедить, что он – гол, как сокол… Даже если бы это и было правдой- такова судьба будущих вождей, заметил склонный к философствованию Парвус, хочешь власти завтра -   подтяни пояс сегодня. Но хитрая бестия перегибает палку. Живет он не бедно.  Другое дело…  Школа бомбометателей в Лемберге, и другая - для военных пропагандистов в Киеве, и газеты, и журналы - все висит на волоске - тут он не врет. Почти девятьсот тысяч рублей, захваченных экспроприаторами, а попросту грабителями, на Кавказе, в Миассе и еще где-то,  ушли. Наследство Шмидта целиком, на что рассчитывал наш претендент на российское наследство, от него ускользнуло. У мужа старшей из наследниц, таки да хватило ума оставить свою часть себе. Порицать его за это нечего. Любой нормальный поступил бы также. Товарищ главный большевик рассчитывает не на нормальных. Возможно,  он таки да прав... В нашем с ним деле рассчитывать только на нормальных, не приходится.
- Остались гроши…
Из превратившихся почти в точки зрачков Ульянова иглами выстреливали синие искры. Гулкое сопение, раздававшееся с дивана, его нестерпимо раздражало. Развалился бегемот, точно он здесь хозяин и всех закупил... Перстнями сверкает, булавку с брильянтом нацепил. Чем тебе не купчик... Смотрит, как, будто товар на рынке оценивает. И от такого зависим. Ух! Он уже видел в Парвусе тоже своего скрытого врага. 
 Хоть с протянутой рукой на паперть становись... - почти выкрикивал Ульянов,  меча исподлобья взгляды на Парвуса, которому теперь в его раскосых глазах виделось нечто дьявольское. 
  Парвус провел рукой по макушке. Чепуховина! Обо мне тоже болтают  что-то в этом роде... Он посмотрел на голову калмыка. Похожа на мою. Мы оба круглоголовые. И почти рыжая. С какого боку не заходи, родственные мы с ним души. И мы  таки да сработаемся. 
- Хорошо, -  нетерпеливо взмахнув рукой, точно отгоняя назойливую муху, буркнул Парвус. - О расходах, enter nous , не беспокойтесь...
 Ну, вот так бы давно. Хотя мы не лыком шиты. Предлагают денежки нам не за красивые глазки и не из братской любви... Разговорчики для дурачков... Деньжата отстегивают исключительно, исходя из практической выгоды... Все ясно, как Божий день. В нас вкладывают капиталец и хотят  разжиться на него  процентиком. Вернем ли мы им их процентик, или нет бабуся - надвое гадала, а  пока, коли, дают деньжонки от них не откажемся. Попотрашим мешок с деньгами, хоть и попахивает он изрядяненько. С дерьмовцом мешочек то, если разобраться.   Себя водить за нос неча.  А в это время лицо его, опять изменившись, расплывалось  в чарующей улыбке, обманывавший многих, однако так и не сумевшей обмануть   его собеседника.  И уже совсем не резко, а мягко приятно картавя, он не жалел слов на изъявление  благодарности за помощь партийного товарища, это зримое проявление  братской солидарности, что он высоко, архивысоко ценит.
- Седлайте одолжение,  - нетерпеливо оборвал его Парвус. - Что намерены делать-то, и делайте, - многозначительно закончил он и, давая понять, что все, что надо было, им сказано, с трудом поднялся и надел котелок. - Дела будем по-прежнему вести через Таратуту. Ничего, ничего я его найду и разберусь с ним. Лишних вводить незачем.  Честь имею, - и тяжело переставляя  слоновьи ноги, направился к выходу. 
 На следующий день  вечером  в отель " Эспланада" в вестибюле к нему подошел дожидавшийся его посыльный, носивший, как заметил  тренированный глаз Парвуса,  накладные усы и бороду. Отказавшись отвечать на какие- либо вопросы он, молча передал ему письмо, без каких-либо опознавательных знаков и пока Парвус раздумывал, как поступить,  брать его ли нет, посыльного и след простыл. Лакей напомнил, что заказанный им таксомотор прибыл. Приказав нести чемодан, он отправился на Северный вокзал, как раз успев к отходившему в Россию поезду,  и незаметно, так ему казалось, покинул Германию. А, опережая его, в Петербург уже летело донесение агента "Охраны": Бежавший из Туруханской ссылки Александр Парвус, он же Израиль Лазаревич Гельфанд, он же Александр Москович, он же Молотов, он же Игнатьев, родившийся в местечке Березино, Минской губернии 28 августа 1867, родители ремесленники, учился в одесской гимназии, российский поданный, выехал из Одессы в Цюрих 1886 году по паспорту  № 5787,   направляется в Россию.