Вальс императора глава

Олма М 2011
МОСКОВСКИЙ БАЛ

Дни летели так, что не успеешь и оглянуться. Весна уже вышла из младенчества, и переваливший через середину май свидетельствовал о ее бурно цветущей юности.
В ожидании скорого приезда Государя старая столица веселилась, празднуя  юбилей династии, вступившей здесь  на престол три столетия назад. Балы, один роскошнее другого, шли чередой. В этот вечер к приему гостей готовились у  Святогорских. И все же, несмотря на то, что все было продумано  заранее, что-то выходило не так, как предполагалось, что- то запаздывало. Вот и заказанное заранее бальное платье Елены прибыло только что. Белея пеной кружев, оно лежало, заняв все большое кресло, у окна. С нетерпением, ожидая, когда ей помогут в него облачиться, Елена, приоткрыв дверь, смотрела туда, где в конце анфилады комнат скоро засверкает огнями  люстр зал, в котором она сегодня, когда ей наконец-то исполнилось долгожданные семнадцать,  будет танцевать на своем первом в жизни взрослом балу.  У нее перехватило дыхание, и сердце застучало громче. Что принесет с собой ее первый бал?
Какая русская девочка,  затаив дыхание, внимая  сказкам о прекрасном принце, а потом, прочитав о первом бале Наташи Ростовой, задолго до этого волнующего события не мечтает о нем, не примеряет бальные платья матери и старших сестер и не ждет с замиранием сердца того дня, когда и она ступит на зеркальный паркет зала и к ней под звуки гремящего оркестра подойдет и пригласит ее на вальс он, принц ее детских сказок, ее князь Андрей Болконский?  И вот день сей пришел... 
Как бывает, накануне всяких больших торжеств, в доме царила особая  атмосфера  приподнятости, ожидания, к которой примешивалась и некоторая неизбежная в таких случаях суматошность. Сновали слуги, что-то приносилось, откуда-то доносились какие-то стуки, хлопанье дверей, перезвон посуды. Большой длинный зал с темно розовыми колонами был украшен зелеными венками с цифрой "17". В высоких греческих вазах благоухали специально доставленные из крымских оранжерей лилии, хризантемы, чайные розы и   сирень.
 Наконец приготовления к приему гостей остались позади, и дом заполнила торжественная тишина.
 Как и все старые дома, и дом Святогорских обладал своей особой душой, выплетенной из всего, что вобрал он в себя за прожитые вместе с его обитателями годы. Хотя возник он всего век  назад, в его стенах хранилось многое, что перешло сюда от некогда стоявших на этом месте его предшественников и повествовало о жизни многих поколений. Эти вестники далекой старины, как сединки в еще пышной шевелюре,  свидетельствовали не столько о прожитом времени, как  об обретенной  мудрости.      
Тишина продержалась  недолго. У ворот послышалось шуршание шин первого подъехавшего автомобиля, зацокали копыта лошадей.  В таком смешении новизны с привычной стариной и прошли первые тринадцать лет двадцатого века. Наверное, это был слишком короткий срок, чтобы решить, чему отдать предпочтение.
Поднимаясь по широкой беломраморной лестнице, нарядные гости, обмениваясь любезностями, миновав галерею, украшенную мраморными статуями, рассыплись по гостиным, заполняли большой, расцвеченный  огнями хрустальных люстр зал.. 
 Гулкий бой часов, перекатываясь из одной комнаты в другую, вкатился к Елене вместе с голосом горничной Груни, влетевшей, запыхавшись, как после бега.
- Ой, никак пора ... Пожалуйте, одеваться...- Засуетилась она возле Елены.
   Когда плате было надето и, где надо все было, подшито и застегнуто, Груня, отступив на шаг,  всплеснув руками, воскликнула.
- Ой, до чего же красивы, барышня! Чаю, кавалеров отбою не будет...
- Да, оставь ты об этом, - со смехом отмахивалась от нее Елена, рассматривая себя в зеркале.
     Спадая вниз белыми струями, платье оставляло открытым высокую шею и округлые матово белые плечи. Поблескивавшее на груди сапфирное ожерелье подчеркивало синеву глаз и золото волос, заплетенных в одну косу, уложенную на затылке.
 Стук в дверь возвестил о приходе  отца.
- Ну, как там наша дебютантка? Покажись... Хороша... Хороша, - не скрывая гордости за дочь, приговаривал князь Павел , которым  в этот момент  владели смешанные чувства.
 Боже мой, уже семнадцать! Вот и пришла пора ее первого бала. Как бы была счастлива ее мать. Он подавил вздох, а наследственная, давно обосновавшаяся  в их роду, меланхолия, черт бы ее побрал, много ли ей надо, уже вылезла и стала нашептывать, что года прибавляются не только детям, но и ему, и что старость у порога, скорей всего одинокая, потому что Елена рано или поздно его покинет, а Дашуньку ,   ему никто не заменит. Гоня несносную меланхолию, он опять глянул на лицо дочери. Оно излучало такую радость, что самые мрачные мысли тонули в ней. Еще бы первый бал! Да еще в Москве. Она сама настояла на этом. И он тому только был счастлив. Это было как возвращение к истокам, откуда черпают силы. Тем более, что жизнь их рода всегда была связана с Первопрестольной.

    Быть может причиной тому был возраст Стивена , когда все представляется легким и возможным, или сыграли свою роль его природная жизнерадостность, американский оптимизм и предвкушение предстоящего бала, но такого   лучезарного настроения, какое  владело им в этот вечер, он прежде, еще никогда не испытывал. 
  Застегнув рубашку с отливающей холодной мраморной белизной твердой манишкой, с подпирающим шею воротничком, оглядев упирающиеся безупречными стрелами в лакированные туфли складки черных брюк, он остался всем доволен и, надев поданный расторопным лакеем, фрак, который, плотно обхватив его, заставил почувствовать мускулы упругого тренированного тела, отчего он ощутил прилив сил, энергии, желаний. Ему хотелось двигаться, показать себя  в  этом наряде,  который ему представлялся в чем-то сходным с рыцарским доспехами, какие некогда носил вызвавший в нем желание подражать ему Айвенго и он даже пожалел, что ему не придется вступить в поединок с   соперником за внимание какой-то красавицы.
 В длинной высокой гостиной, стены которой были затянуты муаровым шелком, поверх которого висели картины в золоченых рамах, стоял шум, чем-то напомнивший Стивену, рокот небольшого водопада, неподалеку от их поместья в  Гайд-парке. Врывались отдельные громкие голоса, фразы на разных языках, взрывы смеха. Наряду с носителями известных дворянских фамилий среди приглашенных были и те, кого, пока правда, еще в шутку, называли новой аристократией -именитые купцы и банкиры. Несмотря на их богатства и европейский лоск принимали их далеко не во всех  знатных домах. Но Святогорские никогда не чванились своими титулами. Их дом был открыт всем, чьи достижения возводили их в ранг достойных, а это для князя Алексея был самый важный титул. Достойный человек, как он говорил, и есть самое высокое звание, которого можно достичь на земле.
Увидев вошедшего Стивена, князь Алексей подозвал его к себе. Стоявшие рядом с ним, оживленно  обсуждали европейскую ситуацию после балканских войн. Когда хозяин представил Стивена, кто-то заметил, что, вряд ли американцу интересна возня лилипутов, каждый из которых меньше одного их штата. Не дожидаясь его ответа, кто-то добавил, что и нам бы было не интересно, они все в одной нашей губернии уместятся, однако  из-за их драк между собой и мы в драку влезть можем. Стивена это сейчас мало интересовало, и он отвечал больше из вежливости, а взор его с любопытством блуждал по сторонам.
 Обрамленные безукоризненными фраками, расшитыми золотом позументов разноцветными мундирами, блистали  женские туалеты лучших парижских мастеров. Ослепительно сверкали бриллианты, витал волнующий аромат дорогих духов. От всего этого у Стивена рябило в глазах и слегка кружилась голова. Такого он в своей жизни еще не видел.  Он всматривался в  женские лица, не зная кому отдать предпочтение. Столько ослепительных красавиц было вокруг. Их глаза сверкали, подстать украшавшим их невиданным драгоценностям. Их легкая пересыпанная французскими и английскими словами речь полна была намеков, их изящные жесты очаровывали какой-то скрытой недоговоренностью. Их смех отдавался в мужских ушах призывным перезвоном. Молодого американца охватило возбуждение, кровь его бурлила, и не было никаких сил больше продолжать эти серьезные разговоры и, едва   донеслись первые звуки музыки, он, извинившись,  поспешил в зал.
Случайно ли так совпало или так распорядилась судьба, знавшая все наперед, только едва Стивен ступил в зал, с противоположной стороны, под руку с отцом в широко распахнутых дверях показалась Елена. Сощурившись от блеска люстр, смущенная обращенными на нее взглядами, она на какое-то мгновение замешкалась в дверях, ставших как бы обрамляющей ее рамой и Стивену представилось, что пред ним картина какого-то божественного мастера, изобразившего выступившую из пены кружев русскую красавицу, какие, как он до сих пор думал, живут только в сказках. В сиянии золотившего ее волосы света, она была так ослепительна, точно вдруг ожившее творение  солнечных лучей, что  молодой американце невольно зажмурился.
-My Got!  -   сорвалось с его уст.
 Будто подтолкнул его кто-то, еще, как следует не сознавая, что с ним происходит, Стивен пошел ей навстречу. И было в этом приближении друг к другу  двух красивых молодых людей что-то такое, что заставило всех обратить на них внимание.
- Каков американец! Без всяких... Шагает к цели напрямик, - раздавались голоса.
- Так и надо...
- А наша та, наша то ... Батюшки-светы! Красота то, ведь красота то, какая!
  Стивен  ничего не слышал, он не смотрел ни влево, ни вправо, а только вперед, там где была она, обворожившая его русская красавица. Остановившись перед ней, он не сразу нашелся, что сказать.
- Елена...
   Так вот как ее зовут...
-...позволь тебе представить нашего американского гостя, - вручил  его во время подоспевший князь Алексей  - Мистер Стивен Трибильд.
 - I am very pleased to meet you ,-  протягивая ему руку, ответила Елена и опустила ресницы.
  Быстро, словно боясь, что она вдруг передумает, он нагнулся так, что почти коснулся губами ее прохладной ручки, отпускать которую ему совсем не хотелось. Князь Алексей понимающе улыбался, а его брат сказал, что he heard a lot about his father and for him it is a great pleasure to welcome our American guest in our country in a such beautiful time .
  Поклонившись в ответ Стивен, опасаясь, как бы его не втянули в светский разговор, может, даже слишком поспешно  произнес.
- Позвольте мне пригласить    ... вашу дочь…
  Оркестр  грянул вальс.
  Елена оглянулась на отца. Тот одобрительно кивнул.
 Вальс, сияние  зала,  мелькание  приветливых улыбающихся лиц, сильная уверенно поддерживающая ее мужская рука - от всего этого к владевшему Еленой праздничному настроению, добавилось волнение, схожее с тем сердечным замиранием, которое она испытывала в детстве, внимая няниным сказкам, веря, что вот-вот  произойдет  что-то чудесное. Ее никогда не покидало  ожидание чудесного, которое обязательно случится и в ее жизни. И вот так неожиданно... Так необычно... Откуда не возьмись, появился этот американец. Как он шел ей навстречу ...  Будто королевич  вышедший из сказочного терема.
     Как  мастер одним  завершающим штрихом превращает свое творение в шедевр,  так  женщине, как бы прекрасна она ни была, необходимо нечто, отчего красота ее заблестит полным блеском. Американец рядом с русской красавицей  и явился тем штрихом. Его мужественность подчеркивала расцветающую женственность Елены. Его статность делала выразительней ее стройность. Его взгляд, его осанка излучали уверенность, и ей казалось, вместе с ним  в этот старый московский зал залетела и манящая заманчивой неизвестностью  романтика  заокеанских просторов. Как это красиво звучало - Америка! Оно, это имя слышалось и в звуках оркестра. Ах, чего только не вообразишь, когда тебя кружит  вальс, когда за окном весна, всегда приносящая с собой  радужные мечты. И тебя только ! И тебя кружит твой первый бал!
 Подняв разрумянившееся и от этого ставшее почти детским лицо, она встретилась с  взглядом Стивена. Глаза ее сияли спокойной  чистотой,    мечтательной задумчивостью и в них была такая глубина, как в прозрачном  колодце. Он что-то сказал. Она что-то ответила. Но как выразить  то, что переполняло их обоих, на что не хватало слов. Да разве надо обязательно  говорить? Не надо, не надо слов. Надо, чтобы только  подольше кружил вальс. Пусть он длиться, пусть длиться, пусть хоть никогда не кончается этот чудесный бал.   
 Бал! Он окутывает ласкающей воздушной пеной кружев, несет на радужных переливающихся радугой счастья воздушных шарах и кружит, и кружит, разбрызгивая улыбки, вздохи надежды, слова:
-Ах, позвольте..
- Вы прелестны...
- Вы сегодня...Нет, всегда...
- Я вас видел...
- В ложе театра...
- Это было...Вы не знали..
-Ах, оставьте...
- Я клянусь вам...
-Вы несносны...
- Я надеюсь...
-И не ждите...
-Это очень бессердечно...
-Не кружите... Нет, кружите... Да, кружите... Да, кружите... Да, кружите...
-Ах... Ах... Ах...
  И летит, захватывая дух вальс. Блеск зеркал и трепет люстр, глаз сверкание, шорох юбок. Бал московский, бал в разгаре!
 Отойдя к колоне, князь Павел наблюдал за разрумянившейся улыбающейся дочерью, которая сейчас была до того похожа на мать, что он забылся и  ему казалось, что это он кружится с Дарьей. Боже мой, не так давно это было, в этом же самом зале, в день их свадьбы. Опустив веки, он долго не размыкал их, чтобы не расстаться с дорогим видением, а оно будто нежно коснувшись его, прошептало: Я в ней, это наша с тобой дочь.
    Там, где когда-то летали в танце они с Дарьей, как бы повторяя  их, утверждая вечный круговорот жизни, кружилась в вальсе подхваченная молодым красавцем-американцем их дочь. Пышущий силой и здоровьем американец представлялся ему живым олицетворением еще только раскрывающей свои возможности заокеанской державы..  Мысль об этом сейчас явно была ни к месту, но каким-то образом она переплелось в его сознании с будущим его дочери и... Ну, причем тут это? И он рассмеялся над самим с собой. 
- О чем это ты? - поинтересовался подошедший брат.
- Да вот смотрю на молодых...
- Что ж... Отличная пара!
- Далеко загадываешь...
- Ах, скажите , пожалуйста! И загадывать нечего! За версту видно, как он на нее смотрит... Не успеешь оглянуться, и руки просить придет. 

  У Стивена вдруг исчерпался запас слов. Нет, не русских, что было бы понятно, исчезли и английские. Все слова на всех известных ему языках словно разбежались неизвестно куда. А сказать что-то надо было. Хотя бы для того, чтобы в ответ вновь услышать ее  голос. На ум приходили  какие-то давние стихи о белой розе, и  Елена тоже представлялась ему розой, еще только раскрывшей свои лепестки и такой нежной и хрупкой, что любое неосторожное движение или слово могут испугать ее. И от этого он еще больше терялся.
  Он еще не понимал, что испытываемое им сейчас было робостью пробуждающейся любви, которая из-за того, что  только зарождается, еще не знает, как ей  себя выразить, еще не уверена в том, что ее поймут, что ее не отвергнут. 
 
  Дмитрий, отойдя к колоне,  осушил еще бокал шампанского.  Настроение у него было отличным. И не только от шампанского. Все же идет, как надо!   Никитский, как он узнал от   дяди Павла, молчит, и, раз помощи у него не просит, это - хороший признак. С храмом и лицеем тоже  дело двигается. Скоро, Бог даст, и первый камень заложим... И завтра же, завтра он  уже будет сидеть в поезде, который понесет его a Paris!    От мыслей об этом  он испытывал необычный подъем духа, и его все радовало.   Доставляло удовольствие ощущать, как плотно прилегает к его здоровому телу,  отлично сидящий на нем фрак. Приятной прохладной белизной свежевыпавшего снега, отливали манишка и манжеты, перехваченные брильянтовыми запонками. В меру, не врезаясь в подбородок, выступал твердый воротничок с отогнутыми, как лепестки белого цветка уголками, поверх которых аккуратно белоснежной - бабочкой примостился бант галстука. Волосы его были красиво уложены, ногти отливали розовым блеском. Для кого -то все это могло представляться мелочами, но из таких мелочей слагается то, что составляет наслаждение жизни. Жизнь то же  полотно художника, поучал его некогда дед, на которое наши наслаждения ложатся яркими красками, тогда и выходит  радующий глаз шедевр. 
      Он был в своей стихии. Музыка, красивые женщины, бал. Он охотно и много  танцевал, лицо его разрумянилось.  А завтра   к Мадлен! 
  И уже представлял, как пошлет телеграмму, предупреждая о своем приезде... Нет, никаких телеграмм... И объяснять ничего не буду... Примчался,  заключил в объятия...  Нет, не так... Приезжаю, падаю к ее ногам, прошу прощения...  Нет, нет, не может она меня не простить! Ведь я ее люблю. Как же не простить того, кто любит?   Прощает, и тут же прошу ее руки. И обратно  вместе... И вот пожалуйста, полюбуйся - вот строится мой храм, а там -лицей. В общем будет, чем похвалиться перед женой! Конечно, женой! Никаких помолвок. Испытание временем позади. Нечего больше ждать! Он женат! Вы знаете Митя -то женился? Не может быть! Почему не может быть? Позвольте представить... Княгиня Мадлен Святогорская!  Вот так да!  Вся жизнь меняется! Ха-ха-ха! Так, так, а не торопитесь ли вы слишком,  вам могут и отказать? Такого быть не может! Никак, ну, никак! Словно отбрасывая что-то резко  махнул рукой в строну. С этим все! La vie nouvelle commence! 
    Глаза его засверкали еще сильней, его осанка приобрела еще большую величавость. Полная мужественной прелести и достоинства, даже бравая, она, возможно,  показалась бы кое-кому даже дерзкой, если бы не его приветливый взгляд и таящаяся в уголках его рта, улыбка, при первой же возможности готовая, как засидевшаяся птица, вспорхнуть добрым заразительным смехом. Избегая серьезных разговоров, он шутил, флиртовал, и тут взгляд его остановился на  Елене. Господи, что за наваждение. Да это же вылитая Ольга! чуть было не вскричал он от изумления и, точно убегая от кого-то, кто его преследует, подхватил первую же подвернувшуюся даму и с каким-то непонятным ему самому чувством  закружился в танце. 
 Несмотря на свою юность,  Елена, уже обладала свойственным женщине чутьем. Угадывая смущение Стивена и, стараясь ему помочь, она  поощрительно посмотрела на него.
- Я не могу поверить себе, что я в Москве, - наконец нашелся, что сказать Стивен, которому и в самом деле не верилось, что этот бал, который он в своем воображении  сравнивал с Версальским, происходит  в городе,  сверкающем луковками византийских церквей.
- Вы приехали в  мое самое  любимое время.  Зима позади... Все расцветает... 
  Ах, как, совсем некстати кончился этот, показавшийся обоим таким коротким вальс и правила приличия... Ох, уж эти старомодные европейские правила, требовавшие, чтобы он подвел Елену к отцу и уступил место другому претенденту на очередной танец.
   Делая вид, что не замечает его огорчения, князь Алексей, подхватил его под руку, увлекая за собой.
- Как мне стало известно из письма твоего отца, ты намерен пойти по газетной части . Он просил  помочь тебе. Я полагаю, что тебе будет полезно познакомиться и поговорить кое с кем.
- Да, да, конечно, - ответил Стивен, не очень довольный, что в такой момент, когда его голова занята совсем не тем,  ему напоминают о заказанных для “Нью- Йорк Дейли  миррор”  статьях.
Переходя от одной группы гостей к другой, князь Алексей  представлял американца. На Стивена обрушилась лавина имен, которые он при всем желании запомнить был не в состоянии. Широко, по-американски, улыбаясь, он пожимал руки мужчин, целовал ручки дам, и в несчетный раз, выслушивал похвалы своему русскому языку. Он понимал, что все, что он сейчас видит и слышит неоценимо для его только еще начинающейся газетной карьеры. Завязанные здесь знакомства откроют ему двери  туда, куда попасть весьма не просто. Все это так... И, тем не менее, ему совсем было нелегко не терять нити разговора не только из- за того, что русский язык, как он сейчас опять убеждался, намного труднее, чем он представлял раньше, а потому что его неудержимо тянуло обратно в зал, туда, где осталась Елена. Ему все время казалось, что лицо ее рядом, как и во время их танца.  А вот сейчас оно рядом с кем-то другим, кто-то другой кружит ее в танце и, может, она и  ему улыбается, так же как  и мне. Разговаривавшие с ним, как в перевернутом бинокле, отступали, и  важные слова превращались в невнятное бормотание. Какое могло иметь отношение к нему все глубокомыслие мира, когда ему едва перевалило за двадцать, когда всего через несколько комнат от него находилась самое очаровательно в мире существо в бальном наряде?  Какая глубокомысленность устоит пред этим? И отражая его внутренние состояние, с лица его не сходило радостное отсутствующее выражение, придававшее ему еще более наивный вид. Когда он в очередной раз попросил что-то повторить, то подошедший Андрей, пригнувшись к князю Алексею, негромко спросил, что  неужели тот не замечает, что Стивену все эти разговоры  в тягость. Князь Алексей, спохватившись, взмахнув кистями, как платочком, шаловливо  заулыбался и пробормотал на ухо  американцу, что, как   ему кажется,  Stiven’s  mind is not here . 
   Стивен красноречиво вздохнул.
- Да что ты его допрашиваешь? У него все написано на лице. Простодушная ты душа, -Андрей похлопал  по плечу американца. - It seems to me you are already in love .
  -Very much so! Very much so! - порывисто ответил Стивен. 
 - Ах, скажите, пожалуйста! А our boy  мучают политикой! Ах, какие мы!- шутливо охал князь Алексей.
    Показалось ли ему это или так было на самом деле, но, выходя в зал, Стивен увидел, как вспыхнуло и озарилось внутренним светом лицо Елены. Он приближался к ней и, ему казалось, будто его, как возвращающийся в гавань корабль, притягивают протянувшиеся между ним и Еленой незримые нити. Вся ее фигура устремлялась к  нему, и он еще не успел закончить приглашения, как ее губы  уже отвечали.
-Yes, да...- и она, смущенно зардевшись, добавила. – Наверно, я чересчур поспешно соглашаюсь, - простосердечно прошептала она.
- No, нет... Мне было очень тяжело там.  Я так ждал, - откровенно признался он.
- И мне надо был бы пококетничать... Но я не умею, - кладя руку ему на плечо, с обезоруживающей детской непосредственностью, не отводя    глаз, говорила она. - И  не хочу кокетничать.
  И опять их подхватил вальс. 

  Разгоряченный  танцам и шампанским, Дмитрий отошел к окну. Внешне он был сама беззаботность, да вот только эти русские вальсы, которых он уже давно не слышал, отзывались в его душе потоком волнующих чувств. Вот этот... Их любимый с Ольгой. А  ее, с кем он танцевал здесь и кого тогда так любил, не было.  Мадлен, кого он любил сейчас, тоже рядом не было. Ох, скорее бы завтра, когда он  будет уже на пути к ней. Но завтра это не сегодня. Так хотелось, чтобы сейчас, когда вокруг все веселятся, была с тобой любящая и любимая тобой душа....
- Митя...
 Митя? Так произнести его  имя мог  только один голос на всем белом свете. Он повел головой, посмотрел вверх. Не померещилось ли ему? Это же бал. Тут всякое случается. Музыка, да  шампанского немало выпито, голова ходуном ходить начинает.
-Je suis ici …
Услышал он за спиной. Он вздрогнул. Этого не может быть. Это опять наваждение. Они сегодня преследуют его. Медленно, боясь разочароваться, он обернулся.  Перед ним, во всем блеске своей красоты и молодости,  волнующем и кружащем голову больше, чем все вальсы и шампанское, стояла она - Мадлен.
     Он все еще отказывался верить своим глазам. Но его ноздри щекотал знакомый аромат ее духов, разрез воздушного с широкой парчовой юбкой бледно-голубого платья открывал вздрагивающий от ее порывистого дыхания спускавшийся с сапфирового колье на грудь крестик. Синева ее широко раскрытых глаз искрилась, как усыпанное крохотными звездочками небо. На виске нежно трепетал локон, которому он страшно завидовал. Ему бы вместо него прильнуть к ее вопрошающе изогнутой бровке.
    Внешне податливая, таково было ее представление о том, какой должна быть любящая женщина, она обладала внутренней твердостью, вызывавшей   представление о   серебряном стержне  искусно скрытом мягким бархатом. В детстве это долго принимали за   упрямство, пока не поняли, что так проявляется  ее верность  основательно продуманному ею решению. Так и теперь. Ничто в мире не смогло бы изменить ее веры в   то, что их  с Дмитрием  встреча  не случайна, что они   суждены друг другу. И если  для того, чтобы вернуть его, ей понадобилось бы отправиться не только в Москву, но и на край света, она, не задумываясь,  это бы сделала.
     Увидев что-то прекрасное во сне или в мечтах мы, потом ищем его и испытываем разочарование, не находя его вовсе или не таким. Сейчас все было иначе. Дмитрий предстал пред ней точно таким, каким являлся ей, когда она, все это время,  после его неожиданного исчезновения, грезила о нем. Широко раскрыв глаза, она смотрела на него, будто не веря, что пред ней именно он, будто хотела навсегда забрать с собой его облик и уж никогда больше с ним не расставаться.  Над ее полураскрытыми нежно алыми, словно омытые росой лепестки, губами точно в ожидании замерла   крохотная мушка. Она не знала, что сказать.  Все те слова, которые она считала такими важными, которые она столько дней повторяла и,  которые ей хотелось сказать ему при встрече,  сейчас ей казались совсем не теми, какие нужны.  Она искала каких-то других слов, но  нужны ли ему ее слова, нужна ли ему она?
Ее руки, взметнувшись вверх, чтобы обнять его, в нерешительности остановились на пол пути. А он, поймав их, поочередно поднося к губам, целовал их, не обращая внимания на бросаемые на них взгляды.  И когда, отогнав настороженность и неуверенность, ее матовое, будто выточенное из слоновой кости, зардевшееся лицо озарила улыбка, она показалась Дмитрию лучезарнее солнца. Ведь она дарила не только свет, но и любовь.
О, Боже, как это изумительно, что она здесь. Какое счастье! 
Любимая женщина, увидеть которую страстно мечтают, при встрече всегда  прелестнее мечты, потому что так долго ускользающее создание обретает манящую плоть.
 Он наконец-то проник в смысл того, что смутно ощущал все эти дни. Ему надоело быть свободным. Он не знал больше, зачем ему нужна свобода без нее, вот этой, так чудесно явившейся француженки. Чтобы по-настоящему ощутить свободу, ему теперь нужно было связать себя узами обязанностей и привязанностей, ему необходимо было принадлежать одной женщине. Вот этой, в которую он влюблен.  Влюблен без ума.
 Отдавали ли те, кого он любил прежде, ему себя целиком, этого он не знал. Но он  сейчас понял, что он себя никому целиком не отдал. Чтобы он не думал в прошлом.
Если верно, что наша любовь к женщине вбирает в себя и нашу мечту о ней и любовь к себе, такому, каким нам хочется быть в глазах любимой, то Дмитрию в этот момент страстно хотелось предстать пред любимой таким, каким она его еще никогда прежде не видела. Что ж до мечты, то Мадлен и была его наконец-то  осуществившейся мечтой. Каждое ее движение, каждый взгляд, слово говорили о том, что она отдает ему себя целиком, беззаветно.  Иначе она и не умела.   Она была одной из тех женщин, чье предназначенье в жизни любить и быть любимой и тем приносить в мир радость, приносить своим видом, тем, что она есть.
- Как можно было исчезнуть, не сказав ни слова? Париж был так пуст… Совсем пуст без тебя...
 О, сколько раз  повторяла она в тиши ночей: Зачем те дни, когда любви нас озаряет свет, уносишь  быстро ты, завистливое время, чем  дни скорбей и бед? Как рассказать о своем одиночестве? Она поняла, насколько более одинока женщина в мире, чем мужчина. Ему никто не нужен, а ей нужна опора. Лишь  любовь, она одна, заполняет пустоту в душе. Ей казалось, что любовь ее оставила. Как  ужасно быть обманутой и какое счастье узнать, что ты не обманулась. Mon  Dieu , как я Тебе благодарна, что Ты внял моим молитвам. Ты привел меня в эту страну, к нему.  Она подняла вверх глаза, и на ее ресницах повисли слезинки.
-Почему, mon cherry?  - шептала она, но в голосе ее не было упрека, а только одна безграничная радость, что это он рядом с ней и она чувствует в своих руках тепло его рук. Она уже простила ему все. Какое значение имело теперь все, что было до этого чудесного мига? С этого мига начиналась их жизнь вместе. 
- О, не спрашивай... - отвечал он, чья голова вот теперь только по-настоящему  и закружилась. - Потом... Все расскажу потом... Моя  дорогая, моя любимая, моя Мадлен... - торопливо, словно боясь, что она - видение, которое может исчезнуть, говорил Дмитрий, не сводя с нее влюбленных глаз. -  Я безмерно  счастлив, что ты здесь... Я не могу всего выразить, не могу!
  А сам, взяв ее под руку, уже вел за собой. Мадлен еще не успела сообразить, что происходит, а они уже стояли перед князем Алексеем и княгиней.
- Voila!  - воскликнул Дмитрий возможно чересчур  экзальтированно, что для него не было чем-то необыкновенным. К  тому же ведь это бал и тут  шампанское льется рекой. - Voila c’est ma femme!
Несмотря на их умение владеть собой ни князь, ни тем более княгиня не могли не сдержать  удивления. У Мити жена? И он до сих пор молчал об этом? Кто она? Такое  же   недоумение отразилось и на лице Мадлен.  О,  если бы это было правдой! Наверно это  еще одна Митина  шутка. И не зная,  что сказать она растерянно улыбалась.
- О, нет... Я сболтнул не то... - поспешно  замахал руками Дмитрий.
   Ну, вот я так и думала, что он шутит, пронеслось в голове Мадлен.
- Я вам представляю мою... Нет, опять не так... Короче говоря, перед вами мадмуазель Мадлен де Монтебеле... И я у нее  вот в сей момент, не сходя с места,  перед моими родителями, которых очень люблю, прошу руки...
  И,  не выпуская ее нервно подрагивающих пальцев,  он в ожидании ответа,  опустился пред Мадлен  на одно колено. Она все еще не уверенная, что  это не игра, молчала, но на глаза ее навернулись слезы.
- Митя, негодник, - стукнув его веером по локтю, воскликнула княгиня, окидывая француженку приветливым взглядом. - Ну, разве так можно! Руки то надо просить у отца... –и, по-матерински заключила Мадлен в объятия.
- Мадлен простит меня, ведь я еще ни у кого не просил руки... Я не встану, пока она не ответит.
Привлеченные этой сценой гости останавливались возле них. Как это романтично! А, говорят, романтика ушла из нашей жизни... Нет, вы только подумайте... Герцог де Монтебеле едва приехал, а наш Святогорский тут же влюбился в его дочь и уже, представляете, просит руки.  А чего же ждать? Это по- нашему ...По-московский!  У нас так... Решено так сразу!
 Мадлен стояла, потупив глаза. Каждое мгновение казалось Дмитрию тонущей во мгле бесконечностью.
- Я... Я согласна, - прошептала она,  и спрятала лицо на груди княгини.
- Ура! - Вскричал  Митя. - Шампанского!
- С шампанским успеешь, пойдем искать  герцога, - произнес несколько озадаченный всем этим князь Алексей.  Митя все такой же взбалмошный.    От него всего можно ожидать...
  Изыскано поклонившись Мадлен, оставшейся на попечении уже относившейся к ней, как к дочери княгини, он, жестом велев сыну следовать за ним, отправился на поиски герцога, которого знал, еще, когда тот был послом в Петербурге.
- Ну, ты, брат, и откалываешь коленца… Вот вам моя  жена! А ее то и не спросил... А она бы взяла да и отказала... И что, с носом при всех? Или ты такой неотразимый Нарцисс, что отказа быть не может? - выговаривал он сыну, ища в толпе гостей герцога. -  Как   это  у тебя, так  все вдруг и   сладилось? Ну, давай, выкладывай, где ты отыскал такое чудо? Ведь какая красавица! 
  Митя рассказал, как он  встретился с Мадлен и не утаил, как он с ней расстался.
- А ты, брат не ломаешь ли комедию? - недоверчиво покачивая головой, спросил отец, когда Митя закончил. - Не с бухты ли бархаты решаешь? Совместная жизнь, дорогой мой, это штука не простая. Тем, кто говорит, что в супружестве можно оставаться самим собой не верь. Ты должен уметь играть, чтобы с тобой можно было жить. Супружество самая важная пьеса, которую двоим, предстоит сыграть в жизни. Любишь? - неожиданно остановившись, князь Алексей пристально вгляделся в лицо сына. - А то вдруг тебе, что –то там такое опять взбредет в голову и ты опять сбежишь... И мне  позор...
- Отец,  это не шутки. Это правда, - серьезно ответил Митя. - Я люблю ее.
- Теперь верю. Верю потому, что вот так просто сказал: Люблю, и не стал объяснять, как ты ее любишь. По-моему все заключено в одном этом, данном нам для выражения этого  чувства  слове, а остальное это украшения. Так я разумею. Хотя вряд ли многие со мной  согласятся.
Герцог представительный, каким и должны быть дипломаты, с тонким орлиным носом и острым взглядом, красивый и еще совсем не старый мужчина был очень рад вновь увидеть Дмитрия, который так неожиданно исчез и  тут предотвращая возможные расспросы, князь Алексей тонко, как опытный дипломат, уводя разговор в иное русло, объяснил французскому гостю в чем дело.
 - O, Mon Dieu! - не скрывая удивления, воскликнул герцог. - C’ est incroyable!  Не успели мы вступить в Москву, как моя дочь подобно Наполеону  начинает с  победы.... И что же опять запылает пламя пожара? - с приторным испугом спросил он.
- Он уже бушует, но сей раз это всего лишь пожар любви  и ваш покорный слуга  смеет надеяться, что ваша светлость,  не даст   моему сыну погибнуть в его пламени. - с поклоном в тон  ему с доставлявшей ему удовольствие старинной витиеватостью  ответствовал  князь Алексей.
- О, я против второго московского пожара... Хотя жар любви и весьма приятен, - весело подмигнул отец Мадлен.- Я, mon veille ami, cher prince , совсем не собираюсь играть роль жестокосердого отца, - расхохотался герцог. - Я буду счастлив, назвать вас моим сыном, - и он сердечно протянул Мите обе руки.
Предоставив отцу, вести дальнейшие переговоры с герцогом, Митя помчался к Мадлен.
 Бывают такие минуты в жизни каждого человека, когда отступает и прошлое и будущее, когда не хочется думать о том, что ушло, что неизбежно вызовет воспоминания о неосуществленном, о безвозвратно утерянном, когда не хочется думать и о том, что сулит будущее, быть может, и прекрасное, но которое в обмен на это ведь заберет твою молодость, а хочется жить только настоящим,  безоблачным, наполненным будоражащим ожиданием чего-то хорошего, что не может не свершиться, сейчас, сегодня. Душа Дмитрия сейчас страстно желала только одного, чтобы тянулось это доброе, благосклонное к нему, столь много всего обещающее сегодня, как можно дольше.
 А, обгоняя его, уже летела взбудораженная  молва: Совсем и не сегодня, как говорили, он эту француженку встретил, а был у них роман в Париже, и вот она приехала к нему... Ах! Как это восхитительно! Судя по всему, обойдутся без помолвки... Что вы, какая же еще помолвка после романа! Время только терять... Уверяю вас, тут пахнет скорой свадьбой.
      Подбежав к матери и Мадлен, Митя,  с горящим взором, чувствуя себя так будто ему только двадцать,  с восторгом  выпалил, что  все прекрасно, герцог дал свое благословение и, схватив все еще не пришедшую в себя, ошеломленную скоростью с какой все решилось,  Мадлен за руку, он, повернувшись к гостям, не в силах сдержать своей радости, крикнул: Господа, приглашаем на свадьбу!
    Он с ней - она с ним и что им еще нужно? Вопрошал когда-то достославный миннезингер Готфрид Страсбургский, а до него кто-то еще другой и так,  несся  этот, не ждущий ответа, вопрос из века в век, пока не долетело до Мадлен и Дмитрия и от них непременно полетит дальше, через века и века- в вечность. И словно подтверждая это зеркала за ними, подхватив их отражение, передавали его другим и  уносили его в бесконечность.
      Еще не веря, что их желание наконец-то исполнилось, они смотрели друг на друга,  не находя слов. Да и не было таких слов, чтобы высказать все, что они сейчас чувствовали.
     Жизнь для Дмитрия вновь обретала свою первозданную свежесть.  Казавшееся ушедшим навсегда, возвращалось. Он словно вернулся в те полузабытые студенческие годы, когда каждый день нес ему новые откровения, когда споры и книги заставляли мысль взбираться на такие кручи, что захватывало дух, и тетивой натягивались струны чувств, когда сон  был всего лишь ненужным перерывом в узнавании мира, чарующего головокружительной безбрежностью неведомого. Тогда-то в  те далекие теперь времена,  как еще одна грань неведомого, ему впервые явила себя любовь. Она вошла вместе с именем Ольга и, точно пали какие-то стены,  открылся ему мир музыки, стихов, будто созданных о ней и для нее. Во всей красе представала прелесть, встречаемых вместе с ней  закатов и рассветов.  До того не всегда замечаемые звезды, вдруг стали друзьями и поверенными, как и луна, которая теперь давала знать о своем приходе ласковым шуршанием ветвей об окно, будто бы зовя его помечтать. С нетерпением ожидаемое утро дышало охапками цветов, которые торопились к ней. И вдруг  все исчезло. Исчезло вместе с ней, той которая не должна была исчезнуть.
  И вот теперь все воскресало вновь. Непосредственность первого чувства, новизна ушла. Зато пришло понимание ценности чувств и понимание того, что,  коль  избран ты любовью,  ее надо беречь, она хрупка, и ее легко потерять.
  Запахи весны опять стали для него  ароматом пробуждающихся надежд. Опять музыка пела о радости встреч. Опять вспомнились прежние стихи. И пришли новые. Каких не было и не могло быть тогда. Они попались ему на глаза и точно  выразили все, что кипело в его груди.
Вновь я хочу все изведать, что было,
И - чего не было - вновь!
 Да, да, вновь, все сначала, я все тот же! Прочь шелуху лет, я все тот же.
     И, конечно, опять будут охапки цветов. Опять он будет просыпаться, как просыпаются только тогда, когда тобой владеет несравнимое ни с чем чувство  ожидания любимой. Опять, как и в юности, каким-нибудь летним вечером будут  волновать твое, казалось бы, забывшее о том, сердце хрустальными каплями  падающие с фортепьянных клавиш из распахнутого Арбатского окна  трепетные аккорды адажио Альбинони и, остановленный ими, ты будешь опять мечтательно внимать им, сжимая руку любимой, кому ты будешь открывать твою Москву. И опять будет беседка в саду, и лунные ночи, и таинственное шуршание листвы, и рассветы  с раскрывающимися цветами, покрытыми блестками росы, столь же ясной, как ее глаза, глаза твоей первой любви. Да, первой! Все, что было прежде, не в счет.
    Какая это была радость  вновь обрести утраченное, вновь возносить молитвы за дарованную любовь! Вернуться в то, что казалось утеряно навсегда!
    Он оглядывался по сторонам, видел сияющие не меньше, чем брильянтовая диадема на ее волосах глаза Мадлен, улыбавшихся и завидовавших им Елену и Стивена, чуть дальше счастливых Лизу с Мишей. Какое нынче чудесное время, эта весна 1913 года! Сколько новых  жизней завязывается в единое соцветие...
      Зазвучавшие у него в голове аккорды альбиноневского адажио стали сильнее. Ему казалось, что их слышат все.      Он вторили тому что он чувствовал. Какая в них торжественность, какая сила жизни!
    Посмотреть бы на всех нас этак, ну, как у Дюма, лет двадцать   спустя... Как было бы здорово! А в уме высчитывал, сколько же им всем тогда будет. Конечно, ему больше, чем им, но все рано это еще не старость... Святогорские живучи...
     Стивен на месте Дмитрия и Мадлен видел себя и Елену. Если и раньше он, прослышав о том, что царь отправляется в поездку по старым русским городам, собирался туда, то после того, как он узнал, что   отец Елены  будут сопровождать Государя, и она едет вместе с ним, удержать его ничто не могло.  Он  попытался получить  место среди аккредитованных при царском кортеже журналистов, но было поздно. Делать это надо было загодя. Он ходил с таким расстроенным лицом, что на него жалко было смотреть. 
      Разрешение сопровождать царский кортеж оказалось непросто получить даже князю Павлу. Газеты многих стран прислали своих корреспондентов. Еще бы похожий юбилей только через полвека. В тысяча девятьсот шестьдесят третьем! Даже выговорить эти цифру страшно. Фантастика!  Жюль Верн!
 Стивен сгорал от нетерпения. Наконец, однажды утром прибыл долгожданный конверт с царским вензелем. Вместе с ним пришел и специально выпущенный по случаю торжеств значок  прессы. Обрадованный американец прикрепил его к лацкану и стал   готовиться к поездке