Всё началось с депрессии...

Из записок практикующей медсестры.

     Погода великолепная. Начало осени, а в воздухе ещё не чувствуется её присутствие ни в цвете листвы, ни в шорохе листьев. Сегодня воскресенье. Природа позвала, и я, поддавшись её волнительному призыву, набравшись решительности, предложила самому беспокойному пациенту совершить прогулку в парк. Он, к моему удивлению, сразу согдасился и со словами: «Ну, так пошли»,- с трудом пересев из кресла в коляску, на которой ещё остались средства фиксирования, отправился своим ходом к лифту.
    Через несколько минут мы с ним уже были на улице, и оба наслаждались чистым пьянящим свежестью воздухом и великолепием природы. Мужчина развёл руками и, с трудом шевеля губами, заулыбался, блаженным видом выражая восторг от увиденного. Мне тоже дышалось легче вдали от помещений с их интерьером и запахами.
     Мы остановились около скамейки в глубине парка под деревом, раскинувшимся во всю ширь своей листвой. Ситуация располагала к беседе, и та потекла в медленном ритме. Улыбнувшись собеседнику, я поинтересовалась его самочувствием и предложила рассказать о себе. К моему изумлению, он, ни на минуту не задумываясь, начал вспоминать свою нехитрую жизненную историю.
    Родился в конце сороковых годов в полной семье в бывшей Германской Демократической Республике. Отец – по профессии булочник, мать – работница мясной фабрики.
    Мой герой был единственным ребёнком в семье. Родители ничего не жалели для него, мечтали, что выучится и будет для них опорой на старости лет. Он был от природы мастером на все руки: умел починить любого рода аппаратуру, электроприборы, прославился среди соседей умением всё делать своими руками.
   Окончив восьмилетку, приобрёл профессию автомеханика. Всё бы было хорошо, если бы ни смерть любимого отца. Он умер внезапно от остановки сердца. Юноша не смог справиться с этой трагедией. Сегодня он мне поведал, что после смерти отца началась депрессия. «Мне мир стал не мил. Целыми неделями лежал в постели, спал, просыпался, опять засыпал, проснувшись, плакал... Мне не хотелось ничего делать. Душа притаилась.  Жизнь потеряла всякий смысл».
    Мать души в нём не чаяла.  После смерти мужа, видя, что сын нуждается в  помощи психиатра,  обратилась за советом к домашнему врачу. Тот, недолго раздумывая, направил двадцати трёхлетнего юношу в психиатрию. Его там о многом не спрашивали, дали на подпись определённые документы...  Так он оказался добровольным пациентом в клинике, о чём, по его словам, теперь не жалеет. «Душевнобольной», – вздохнул он, с тоской заглядывая в мои глаза, и непроизвольно развёл руками.
    Мой сегодняшний собеседник – человек спокойный по характеру, дружелюбный, умеющий найти контакт с любым, приспособиться, понять. Правда, это происходит только в его светлые жизненные фазы.
    Он мне объяснил, что в годы его молодости, на территории страны было только две большие психиатрические клиники, и мать приняла решение переехать на юг, где и поселилась недалеко от сына, сняв квартиру и отдавшись во власть судьбы. Он постоянно навещал её, пока она была жива.
   Одно из отделений клиники стало для него домом. Ему нравилось находиться в обществе взрослых образованных людей, то есть медперсонала, который поначалу баловал юношу, проявляя к нему определённого рода доверие. В течение двадцати лет он помогал по хозяйству, работал по обслуживанию больных в других отделениях, в прачечной, застилал пациентам постели, трудился по уборке территории.
     Время шло. Приступы депрессии происходили всё чаще. Сегодня я подумала, что давно не видела пациента таким, каким он был сейчас: расслабленным, мирным, уравновешенным, внутренне успокоенным. Ещё утром, лёжа в постели, он был совершенно другим. Натянув на голову одеяло, крича и защищаясь от невидимого противника, вспоминал и моё русское происхождение, и Москву с Красной площадью, и парад на ней. Извиваясь всем своим физически крепким телом,  он поносил, то есть оскорблял, хаял  всё подряд, что приходило  на ум.
   В таких случаях он обычно получает ещё в постели утренние медикаменты.  Система искусственного питания  позволяет эту процедуру упростить.  Через определённое время пациент успокаивается. Проведя ещё около часа в постели, он, как король, прибывает в коляске в столовую, продолжая кривляться, плеваться, тем самым привлекая к себе всеобщее внимание. Сегодня его сознание откликнулось светлой стороной на моё предложение совершить прогулку в парк, и вот мы оба теперь наслаждаемся красотой неповторимого дня осени с его волнующими звуками и красками.
   Мы сидим под ветвистым деревом. Мимо проходящие люди, работники и обитатели нашего городка для психически больных пациентов, знают мужчину и проявляют к нему особого рода внимание: жмут руку, похлопывают по плечу в знак приветствия, одалживают сигарету, напоминают свои имена, фамилии.
    Ничего необычного во всём этом, вроде, и нет, не считая того, что вечером пациент может предстать совсем в другом свете, когда уже недостаточно будет внимания одной медсестры-сиделки. Тогда будет разбиваться о пол и стены посуда, раздаваться жуткие вопли с отгороженной шкафами части столовой, где он обычно наедине с самим собой совершает обряд питания и общения с внутренними голосами, заполняющими его с лихвой.
      Не хочу пугать читателя подробными зарисовками поведения этого обитателя, хочу просто отметить, что в течение сорока лет происходит деградация этого в прошлом скромного чувствительного юноши. Ещё в юные годы психиатрами был установлен ему диагноз: шизофрения.
     Что собственно произошло в течение этих немало-немного сорока с лишним лет? Почему из этого спокойного душевнобольного получился монстер, который при каждом удобном случае выкручивает руки медперсоналу, плюёт в лицо людям, обслуживающим его, употребляет непотребную лексику, в невменяемом состоянии крушит всё, что попадается ему на пути.
     Не впервые за последнее десятилетие задумываюсь над этими вопросами. Сегодня, после откровенного разговора с пациентом, я вдруг непроизвольно осознала страшную трагедию, произошедшую с этим человеком, глубоко любящим своих родителей, в конечном итоге, расплатившимся за это своей жизнью.
    Я вглядываюсь в его болезненно-прищуренные глаза и думаю: «А кто же виноват, что тебя не вылечили, а покалечили, что ты жизни-то и не познал, горемычный?»
    Сегодня он открыто поделился со мной сокровенным. В молодости ему нравилась девушка по имени Барбара.  Он боялся дохнуть на неё, дотронуться, боялся словом сделать больно. Он жила в соседнем селе, в двенадцати километрах от его дома. Ему ничто не стоило каждый день добираться туда пешком, лишь бы увидеть её, услышать смех, окунуться в голубые глаза.
     Потом умер отец, и его увезли из тех мест. Он больше  не видел девочку, девушку...  Мужчина смотрел на меня, прищурив свои уже посеревшие голубые глаза, и мне почудились слезы в них, страдание, боль души. Может, мне это только показалось, но моя душа словно перевернулась в этот миг. Мы договорились, что после обеда пойдём в кафетерий, выпить там по чашечке кофе и продолжить дальше разговор на свободе.
      К сожалению, задуманное не сбылось. После обеда мой герой был уже совсем другим: в нём не осталось ни следа от прежнего. Светлая сторона сущности пропала, растворилась, исчезла, до неё невозможно было достучаться. Он просто не понимал, чего от него добивается это существо в белом одеянии: кривлялся, кричал в лицо что-то несвязное, одним словом, бесновался...
    Светлую сторону этого мужчины, который в душе остался юношей, удалось почувствовать мне сегодня за маской тёмного, страшного, буйного, бушующего внутреннего огня, пожирающего его душу изнутри в течение многих лет.  Тайну его необъяснимой агрессии, гнева и бешенства, когда ему всё нипочём, и разгульная душа извергается наружу, и её невозможно ничем остановить, как невоможно остановить движение реки во время полноводья, или дождя во время ливня, или огня во время пожара, – разгадать мне, наверное, уже не по силам, хотя я и на пороге её понимания.
    Машина, запущенная в эту душу много лет назад, вырабатывает свой исходный продукт независимо от личных качеств и способностей живого материала, и жернова её зубцами проходят по ней, измельчая её в пепел и выбрасывая его в атмосферу...
    Попробуй убедить меня в обратном, дорогой читатель, я буду тебе очень благодарна.
 Жуткая драма приоткрылась мне сегодня через ужасную правду ещё одной загубленной жизни. Что-то неспокойно стало на душе...