Свинец

- Эй, Деметрий, привет.
Погруженный в себя, Деметрий не сразу поднял голову. Прокопий похлопал его по плечу:
- Как всегда, весь в мыслях о замыслах патрона. Кстати, познакомься с...
- Марком. Для друзей я всегда Марк, – молодой патриций щеголял в золоченой тоге.
- Марк младший сын в семье, на войну не хочет, место в Сенате ему не светит, а потому предпочитает обходиться без фамилии, – продолжал болтать Прокопий. – Кстати, Деметрий является личным секретарем этого входящего в моду Плутарха.
- Правда? – Марк улыбнулся. – Мой отец восхищен твоим патроном. Он считает, что в наше время мало кто понимает и исповедует римские доблести так, как этот грек. Наверное, это очень интересно – работать с писателем.
- Работаю-то я обычно один, – вздохнул Деметрий, – и лишь результаты докладываю патрону.
- А в чем заключается твоя работа?
- Я собираю материалы и перевожу их на греческий. Видите ли, в нашем городе почему-то нет библиотек, книги и документы разбросаны по разным учреждениям и домам частных лиц, вот и приходится, высунув язык, искать по всему городу. Сейчас, например, я ищу малейшие упоминания о Нуме Помпилии...
- Позвольте представиться – Марк Помпилий.
Деметрий вытаращил глаза.
- Строго говоря, мы – захудалый род, хотя и прямые потомки. Кстати, у отца есть целые лари разных свитков. Я полагаю, он не откажет личному секретарю Плутарха.
- Уж не знаю, каких богов благодарить.
- Тогда поблагодари этого нового Христа. Он тоже входит в моду.
- Неужели потомок Нумы отвернулся от родных пенат?
- Скорее, они сами отворачиваются от потомков Волчицы. Но и это все – никак не римская философия, – засмеялся Марк. – Так или иначе, сегодня вечером у меня вечеринка. Приходи, я люблю умных и образованных людей, будь то патриции, плебеи или греки. Надеюсь, я успею переговорить с отцом и получить для тебя разрешение.

Дом на задворках Палатина ничем не выделялся. Было тихо. Деметрий даже подумал, не ошибся ли он, но раб-номенклатор, не говоря ни слова, провел его полутемными коридорами. Общество оказалось во внутреннем патии – маленьком дворике – вокруг небольшого фонтана с бассейном. Человек тридцать, не считая рабов и рабынь.
- Деметрий? Век тебя дожидаюсь, – Марк, казалось, приветствовал друга детства. – С отцом я поговорил, приходи завтра хоть с самого утра, он все равно домосед.
Факелы чадили. Музыканты явно плохо помнили Пифагора и не справлялись даже с пентатоникой – впрочем, их никто и не слушал. Рабыни-танцовщицы извивались среди гостей... Да, ночные развлечения стары как само человечество.
Огромный полуголый верзила с всклокоченной бородой разглагольствовал, стоя под струями фонтана. Деметрий с трудом узнал молодого скульптора Лукания:
- Говорю вам, движение – это всё,– провозглашал Луканий. – Вот полюбуйтесь, вот тот барельеф,– он указал в угол. – «Уходящая надежда», одна из моих любимых работ. Отдал другу, можно сказать, за бесценок...
- Да ее никто не хотел брать! – захохотал Прокопий.
- Да что они понимают! Они думают, что если награбили в Египте или в Азии разного варварского великолепия, то у них уже есть вкус. Ну и что, что я показываю нимфу сзади? А спереди, что у Фидия, что у последнего подмастерья-раба – одно и тоже. Что Венера, что Юнона – слепок с одной и той же натурщицы. А у меня – нет, вы посмотрите! Какие линии, это же я сколько геометрию учил, Архимеда. Посмотрите.
Гости сгрудились у барельефа. Вблизи, дейстительно, барельеф поражал точностью пропорций.
- Вот, видите? Где вы еще найдете такую попку?
- Так и хочется погладить,– заметил Деметрий.
- Не стесняйся, ты мой гость, – сказал Марк.
Деметрий вытянул руку, дотронулся до мрамора – и резко отдернул.
- Ты тоже заметил? – торжествующе заорал мокрый Луканий. – Камень мертв! Мертв, как камень. В отличие от... – он ухватил одну из танцовщиц, поставил рядом и задрал сзади и без того короткий подол, –  ... от нее. Замри, – он приказал рабыне. – Вот, присмотритесь. Она не замерла! Не наказывай ее, Марк, она не виновата. Человеческое тело не может замереть. Вот, видите, жилка дрожит. Как она дрожит! Да ни из какого мрамора... Э, что говорить. – Он шлепнул рабыню так, что она чуть не упала в бассейн. – Давайте лучше выпьем, у нашего хозяина превосходное вино, и поска получается отменная.
- Кубки, – негромко приказал Марк, и рабы быстро наполнили десятки серебрянных кубков из больших чаш с поской – разведенным в воде вином.
- За жизнь, – громко провозгласил Луканий. – За пищу, за вино, за женщин! За мягкий фонтан и за широкое ложе, за прохладный триклиний летом и за жаркую терму зимой...
- А деньги, деньги ты забыл? – хохотнул Прокопий.
- Не забыл. Но пить за них не буду. Что-то в них не то – как заведутся, так хочется избавиться.
- А за муз? – тихо спросил Деметрий.
- Музы? Я прекрасно обхожусь без них. Расчет, точность руки, черная работа, потом тонкая шлифовка – некогда думать мне о них. Я, конечно, понимаю, что если пальцы в чернилах, а не в мраморной крошке...
Вокруг засмеялись.
- За жизнь, – повторил, смущенно улыбаясь, Деметрий. И все выпили.

- Я очень рад, что ты остался ночевать у нас, – сказал старый Гней Помпилий. – А то бы раньше полудня не добрел.
Деметрий лежал на ложе у стола с завтраком, рабыня осторожно массировала ему голову.
- Вообще-то я не напиваюсь, а тут...
- А тут ты приналег на любимые кувшины моего младшего. Одним богам ведомо, что есть такого в этих новоизобретенных свинцовых кувшинах, но молодежь хлещет из них вино чуть ли не из горлышка. Лично я признаю только старые добрые амфоры. Вот, хлебни.
Деметрий поперхнулся:
- Это же неразбавленное!
- Что бы там ни говорили, и у варваров есть чему научиться. Неразбавленное кислое тускульское с утра, пол-кубка – и совсем другое дело, пленный скиф меня научил. Ну, как?
- Лучше. Гораздо лучше.
- Вот именно. Поешь немного, выпей еще пол-кубка – и займемся делом.

Перед закатом они полулежали в том же бассейне.
- А немлохо поработали, – заметил Гней.
- Неплохо? Да у меня голова кругом. И это мы еще первый ларь толком не разгребли, а там еще два...
- Твой патрон будет доволен. Да и я тоже. Судя по всему, туда никто не заглядывал, самое малое, двести лет.
- Почему?
- А зачем? Ради чего? Братья Гракхи были, наверное, последними, кого по-настоящему интересовало общее дело [res publica]. Потому-то их и убили.
- Но ведь и сейчас республика...
- Проснись, Деметрий! Какая республика! Да мой предок царь Нума больше радел об общем деле, чем все эти горлопаны-популяры! Мы живем при монархии...
- При принципате. Цезарь как принцепс, как главнокомандующий [imperator] является гарантом стабильности республики, а всенародно избранные консулы...
- ... являются его подручными. И не спорь, это так, сколько бы не надрывались горлопаны на Форуме, сколько бы ни грызлись кандидаты на выборах. И так уже давно, со времен Мария и Суллы народу потакают «хлебом и зрелищами», а настоящая власть у того, кто умеет командовать легионерами и, главное, умеет им своевременно платить. Мы грабим все новые и новые народы и обращаем их в рабов, чтобы покупать у богатых землевладельцев выращенный их рабами хлеб, чтобы превратить наших собственных сограждан в послушных власти рабов... Не общее дело, а общее рабство.

Плутарх внимательно выслушал Деметрия:
- Хорошее дело. Продолжай помогать благородному патрицию, ему и самому интересно разобрать свитки, и нам прямая польза. Но меня заинтересовало  сейчас другое. Что это ты там упомянул о свинцовых кувшинах?
- Ну... это сейчас такое новшество, кстати, очень дорогое. Выдерживать вино не в амфорах, а в свинцовых кувшинах. Действительно, очень вкусно получается.
- Вкусно, говоришь? Вижу, у тебя и сейчас слюнки текут. Однако, – Плутарх забарабанил пальцами по столу. – Что-то такое было у Геродота... нет, у Гиппократа...
- Что именно?
- О пище и металле. О том, что металл портит пищу, а пища портит металл.
- Но мы же пользуемся серебрянной посудой.
- А рабы потом часами чистят ее. Обрати внимание. И потом, одно дело есть или готовить на металле, другое дело – хранить. Годы, не часы. Смотри, мы едим животных и растения, то есть только то, в чем есть вода. Ну, еще чуть-чуть соли. Мы одеваемся в шерсть, в кожу, в дорогой шелк – опять же, все от жизни, от воды. Совсем высохшая кожа никому не нужна. И деревянный дом, и деревянная мебель гораздо удобнее каменных – просто прочность не та. Кстати, что это у тебя за пятно? – Плутарх указал на темное пятно на плаще Деметрия.
- Ох. Боюсь, вином испачкал...
- Тем самым, свинцовым. Странный цвет. Сказать рабыням, чтоб постарались.

Пятно свести не удалось, но, впрочем, Деметрий особо не горевал. Он дневал и ночевал у Помпилиев, разбирал вместе со стариком свитки, о разных интересных находках бегал докладывать Плутарху, вечерами нередко веселился с Марком и его друзьями – для них он был уже вполне свой, – короче, жить было напряженно и весело.
Как-то раз неожиданно кончилось вино. Марк, надавав затрещин нерасторопному дворецкому, приказал принести еще кувшины из дальнего погреба, где они были полузарыты в землю. Пока выкапывали тяжелые кувшины, пока их несли узкими переходами по стертым ступеням, полупьяная публика совсем изошлась.
- Нет, я в принципе против физических наказаний, это неэстетично, – гремел Луканий, – но всякому терпению положен предел. Высек бы ты этого дворецкого!
- Непедагогично по отношению к остальным рабам, он же их начальник, – хладнокровно ответствовал Марк. – Даже мои затрещины были лишними, ну, да ладно, под пьяную руку сойдет. Так что единственное возможное наказание для дворецкого – продать его куда подальше. А зря, вообще-то он хороший парень, толковый.
Наконец принесли кувшины. Луканий вырвал первый из них из рук рабов и поднес Марку, тот проверил печать:
- Всё в порядке, можно открывать.
Луканий оттолкнул замешкавшегося раба и сам сорвал зубами печать. И громко вскрикнул от боли, по бороде потекла кровь
- Ты что, зуб сломал? – испугался Марк.
- Да нет, вроде, губу порезал. 
Луканий сплюнул кровавую слюну, зачмокал, всасывая кровь, и несколько раз витиевато выругался, поминая таких богов, имена которых заставили присутствующих римлян поёжиться. Но рабы развели новую поску, кровь вскоре перестала течь, и вечеринка ничем не омрачилась.

- Пить!
Бледный Луканий исходил холодным потом, одежду было хоть выжми.
- Болит! Грудь болит! Пить!
Марк коротко отдал четкие приказания. Лукания перенесли на деревянное ложе и начали обтирать водой с уксусом, скороход-факельщик помчался за лекарем.

К утру кризис был в полном разгаре. Луканий буквально горел, его поливали из садовых леек. Но лекарь был уверен в себе:
- Крепкий организм, молодой. Это все от нездорового образа жизни. Рано ему на берега Стикса.
И, действительно, через два дня кризис прошел.

- Ты не прав, Деметрий.
Плутарх прохаживался по комнате.
- Ты слишком увлекаешься. Если бы свинец был настолько ядовит, то вы все там давно бы уже перетравились...
- Но здесь он прямо попал в кровь.
- И у рабов, делающих эти кувшины, он нередко попадает в кровь, но что-то я не слышал чтобы они умирали быстрее других.

Бывало, задумавшегося Деметрия ноги уносили неведомо куда, так, что он иногда с трудом находил дорогу домой. Вот и сейчас он сам не знал, как его занесло на дорогу в Остию. А споткнулся он о цепь. Справа и слева от дороги кучками сидели скованные одною цепью рабы.
- Куда путь держишь? Выпей-ка лучше поски, – закричал веселый хозяин.
Деметрий с жадностью припал к кружке.
- Вино у меня простецкое, уж извини. Такая незадача: делаю лучшие кувшины, а сам пью что попадется. Ну, да в жару...
- В самый раз. А, прости, что это за кувшины ты делаешь?
- Свинцовые кувшины для вина. Они дорогие, но и себестоимость высока. Во-первых, сам свинец. Его везут издалека, а он тяжелый, его нужно много, короче – дорого. Потом рабы. Уж не знаю, почему, у меня вроде не рудник, но они...
- Умирают? Порезавшись свинцом?
Хозяин с удивлением взглянул на Деметрия:
- Ну, режутся, и не редко, работа такая, но от этого вроде никто не умер. Нет, не умирают. Слабеют. Вот, свежую партию гоню, а через два-три года они будут слабаки, разве что для легких домашних работ. Ну что ж, продаю по бросовой цене, покупаю новых, а нужны покрепче, значит, подороже, а деньги откуда – от ростовщика, а проценты плати. Вот и верчусь. Хорошо, продаю дорого, да мало что остается.
- Мало? Ты же людей травишь!
- Каких людей? Парень, ты о чем?
- Хороших людей! Которые пьют это вино выдержанное в свинце! В ядовитом свинце!
- Да что за ахинею ты несешь? Кто тебе сказал, что свинец ядовит?
- Я сам видел. И ты признался.
- В чем я признался?
- У тебя рабы свинцом травятся! А потом люди пьют отравленное вино!
Хозяин схватил бич и щелкнул им над головой Деметрия:
- А ну, вали, откуда пришел. Башка твоя отравлена, а не мои кувшины.

Запыхавшийся Деметрий постучался к Гнею Помпилию:
- Сенатор! Сенатор! Отрава!
Гней в домашней тунике внимательно выслушал Деметрия.
- Спасибо, что предупредил. Немедленно скажу Марку, чтобы продал эти проклятые кувшины.
- Продать? Но, сенатор, их нельзя продавать.
- Не понял. А что же с ними делать?
- Нужно... Нужно объявить всему городу, что нельзя пользоваться свинцовыми кувшинами. Нужно, чтобы Сенат издал закон об этом.
- Ты что, свихнулся?
Гней посмотрел на Деметрия как на последнего дурака:
- Я и сам-то тебе не очень поверил, но остеречься не худо, да и не нравятся мне они. Но попытаться протащить в Сенате – в котором я появляюсь пару раз в год – закон о запрете на свинцовые кувшины, когда из них угощают на пирах у самого принцепса! Ты, может быть, и сдурел, но мне моя голова дорога на плечах.
- Но принцепс не знает...
- И знать не хочет! Он хочет, чтобы его пиры были лучшими в Риме, а для этого нужно лучшее вино! Из лучших виноградников, выдержанное в тяжелых свинцовых кувшинах. Понял?
- Но... это же отрава.
- Опять-таки, спасибо за предупреждение. За Марка тоже можешь не беспокоиться, в серьезных вещах он мне никогда не перечит. Но в Сенат я с этим не пойду. Незачем.
- Как так «незачем»? Люди же травятся! Наши сограждане!
- Сограждане? Какие сограждане? Плебеи? Они отравлены дармовым хлебом и дармовыми зрелищами. Всадники? Они набивают себе мошну и отравлены собственным довольством. Патриции? Они пьют свинцовое вино у принцепса, но они и так отравлены собственной лестью. А себя и своих я уберегу.
- А... А Рим?
- Что «Рим»? Кому он нужен? Когда все всем довольны, никто никому не нужен и ничто никому не нужно. Общего дела больше нет, каждый сам за себя. Так что давай останемся друзьями, ты хороший малый и со временем сможешь сделать карьеру на службе, а я помогу тебе чем смогу.
- А как же свинец?

Давно уже у Марка не было так шумно.
- Нет, ты постой, – орал Луканий. – У меня просто оказалось больное сердце, лекарь сказал, что я слишком истерично живу...
- Да я не об этом. Тот приступ сам по себе, а отрава сама по себе. Медленная отрава...
- Как ты сказал? Медленная отрава? – улыбнулся Марк.
Он прошелся пружинящей походкой вокруг фонтана.
- Нет, я, конечно, безмерно уважаю своего отца-сенатора и не собираюсь ему перечить. Но и он не убежден в твоей правоте и всего лишь принимает меры предосторожности. А ты так разгорячился, что начинаешь дурно пахнуть.
- ? – Деметрий задохнулся удивленным вскриком.
- В фонтан его, ребята! – весело закричал Марк.
И под дружный хохот Луканий и Прокопий бросили Деметрия в бассейн.

- Нет, Деметрий, так это продолжаться не может.
Плутарх по своему обыкновению прохаживался по комнате:
- Мой личный секретарь пытается ворваться в Сенат, его вышвыривают эдилы, затем он пытается держать речь на Форуме перед плебсом, который в глаза не видел свинцовых кувшинов и даже не слышал о них. Кажется, ты легко отделался.
Раб смазывал Деметрию кровоподтеки и ушибы.
- Разберемся. Из уважения и просто из удобства меня считают твоим патроном, а тебя, соответственно, – моим клиентом. Хотя на самом деле все наоборот! Это ты, пусть и обедневший, но римский гражданин – патрон, а я, грек из провинции – клиент. Это не важно, что я много богаче тебя – ты римский гражданин, а я – нет. Ты – мой защитник, а не наоборот. И что же получается? Если ты ведешь себя предосудительно, то я становлюсь беззащитен. А я даже латыни не знаю.
- Прости, учитель. Я буду тебе защитником.
- Боюсь, что нет. Я уже отдал распоряжения, рабы пакуют вещи. Послезавтра я выезжаю в Бриндизий, а там за проливом – Греция. В общем и целом моя работа здесь закончена, во многом благодаря тебе.
- Учитель, можно я поеду с тобой?
- Нет, не надо. Ты хорошо поработал, и я послал некоторую сумму... твоей матушке. Тебе сейчас опасно доверять деньги, еще бунт организуешь.
- Но ведь все великие, о которых ты пишешь! Потому они и были великие, что стояли на своем!
- Ну что ж, ученик, значит ты ничего не понял. Стоять на своем просто: купи себе крохотный участок земли, встань на него и стой себе сколько душе угодно! Не это делает человека великим, а способность быть вождем, способность повести за собой, способность убеждать, да что там убеждать – зарядить людей своими целями! Ну, а ты? Ты хоть одного человека в своей правоте убедил?
- Нет.
- Вопрос исчерпан.
- Но свинец ядовит!
- Или ты прав, или ты не прав. Но даже если ты прав, и это со временем выяснится – то не благодаря тебе. Истерика – не метод.
- Знаешь, учитель, помнишь беседу Юпитера с Нумой Помпилием? О жертвах?
- Помню.
- Я готов принести богам любые жертвы, чтобы доказать свою правоту.
- Какое счастье, что у тебя нет денег.
- Любые жертвы. Даже человеческие.
- Боюсь, как бы не началось с тебя.

Холодным зимним днем опять сидели у Марка. Сидели в зале, грелись у жаровень, закусывали.
- Жаль парня, – высказал общую мысль Прокопий.
- Действительно жаль, – поддержал Луканий. – Он был такой знающий, с хорошим вкусом. И дался же ему этот свинец!
- Можно сказать, что его-то он и отравил в первую очередь, – заметил Марк.
- Да, если бы свинец был отравой...
- Он и есть отрава, – спокойным менторским тоном подтвердил Марк.
Все воззрились на него.
- Помните, я провел три года в восточных провинциях. В Сирии-Палестине я встречался с очень странными людьми, с отшельниками. И один из них научил меня смотреть человеку в лицо – и видеть его душу.
Марк повернулся лицом к окну, спиной к гостям:
- Деметрий говорил сущую правду. Свинец ядовит. Я не знаю, как он это понял, да он и сам не знал. Действительно, сами по себе приводимые им факты были всего лишь косвенными уликами, и ни один суд даже не принял бы такое дело к рассмотрению. Но я заглянул ему в душу...
- Давно?
- В первый же раз как он рассказал про свинец. Я ему поверил с самого начала.
- Почему же ты его не поддержал?
- Это было невозможно. Это и сейчас невозможно, нет доказательств. Мне вы верите, потому что знаете меня давно и знаете, что я знаю что говорю. А так... Я немного помогал ему. Инкогнито. Пару раз послал немного денег его матери. Один раз даже послал ему доброжелательную анонимку, в которой убеждал взять себя в руки, временно отступиться, набрать фактического материала, обратиться к ученым грекам... Но все было напрасно. А свинец, действительно, яд.
Марк замолчал. Его друзья молча встали рядом с ним у окна. Над Римом плотным фронтом сгущались свинцовые тучи.


Хайфа, 14.4.2004