1916 год

Мы шли втроем: я, она и мертвец. Мертвецом был наш разговор. Она настояла, чтобы мы взяли его с собой и теперь сама влачила его жалкое существование. Выгуливание мертвеца с первой нашей встречи стало любимым ее занятием. Оживить его мог только я. Но я всегда был занят. Я искал еще один правильный ответ на вопрос: любит ли меня существующее исключительно в моей голове существо женского пола. Но я всегда застревал в середине этой задачи. Всякие действия или слова любительницы мертвецов я прибавлял, отнимал, умножал на уже имеющиеся в формуле иксы и игрики. Ошибкой было то, что я не обращал внимания на всю формулу, придавая преувеличенное значение только последним действиям. С другой стороны, какой ответ удовлетворил бы меня?..Чтобы любительница мертвого встала передо мной на колени и произнесла чувственную речь во славу моих качеств и талантов, ангел спустился с небес и подтвердил все ее слова, внеся их в Новый Завет сразу после откровения Иоанна Богослова. После этого ей бы осталось только признаться мне в любви, чтобы я понял, что она мне не нужна.
Разговор не клеился. И мы шли бок о бок, не держась за руки (мы никогда не держались за руки), кварталами куда глаза глядят к ее бабушке. Иногда ей становилось скучно и тогда я держал над ней зонт, а она звонила с моего телефона друзьям, к которым я бессмысленно ревновал, и они развлекали ее орально. Были и другие вещи в духе комара, счастливого залетевшего в палату парализованного по самую шею, ничего не чувствующего человека. Человеку одновременно и страшно по привычке от вида надувающихся красных пуговиц и радостно, что комар составил ему компанию.
К бабушке я допущен не был и ждал ее в незнакомом квартале на приличном расстоянии от дома минут 40-50. Я, вообще, никогда не был уверен, существует ли бабушка. Уж не знаю, чем она занималась в том доме, но будь она мной, то приводила бы меня каждый день по окна своих одноклассников и с остервенением трахалась бы с ними, одновременно глядя в окно на меня, ожидающего ее возвращения от очередной «бабушки», получая от этого ядерные оргазмы… Но в действительности она просто отдыхала от меня.
Эти 40-50 минут одиночества на неудобном заборе в незнакомом дворе заставили меня думать, несколько иначе. Разум стал заходить от скуки в свои забытые уголки. И я захотел просидеть здесь час, потом позвонить ей на сотовый, чтобы он оказался отключенным, позвонить ее бабушке, чтобы та ответила, что она давно ушла, прождать еще час и, наконец уйти домой. И ничего никогда не происходило, не было этих многомесячных самоуничтожающих отношений. И я сплю и просыпаюсь и радуюсь от ощущения пустоты и одиночества вокруг – от мига свободы…
Это война на истощение. Она не любит меня, я не люблю ее. Но у меня нет еще сил бросить ее. Я боюсь боли разрыва, пусть даже с нелюбимым человеком. Это еще только середина пути. Это 1916 год, чем-то даже счастливый.
Передышка кончается, видение затягивается. Под ее конвоем я тащу огурцы в банках до трамвайной остановки.