Встречи

Моя Татьяна работала в поликлинике медсестрой у врача. Врач был участковый терапевт, так что работы было очень много. Целый день тянулись люди, комиссионные шли толпами. Иногда просто некогда было поесть. Ели прямо в кабинете, запершись на ключ. В коридоре гудели, потом от нетерпения начинали стучать в двери. В общем ели давясь, с трудом пережёвывая пищу.  В поликлинике не было ни кафе, ни магазина, ни аптеки. Доктор была новенькая. Она недавно устроилась в поликлинику, приехав сюда из далёкого Ташкента. Она приехала с дочерью. Муж то ли умер, толи куда-то делся, точно Татьяна не знала, а она с ней не делилась. Врач старалась держаться с Татьяной строго, хотя та этого не заслуживала. Она была из тех сестёр, которые любили свою работу и делали всё охотно и с удовольствием.  Всё шло как будто бы ничего, пока я не появился у них в поликлинике.  Мне было не трудно, забежать в поликлинику и передать через больных мороженое или булочку, или что-то ещё. Я спрашивал кто идёт следующий и просил передать свой свёрточек в руки медсестре. Мы давно с ней любили друг друга и мне хотелось сделать ей приятное любым путём.  Когда это стало повторяться часто, врач не вытерпела и выговорила ей, довела до слёз. Мои «передачи» пришлось прекратить, хотя ничего особенного в этом не было. Это было началом женской ревности, тем более врач могла ей делать замечания, а та не могла. Субординация!
Приближался день медицинского работника.  Находясь в одной из командировок, я присмотрел в медтехнике для Татьяны красивый голубой нейлоновый халат с отложным воротничком.  В больнице все сёстры ходили в халатах военного образца «под горлышко», затягиваясь поясом. Никаких украшений, тем более декольте не было видно.
Она появилась в этом халате и вся поликлиника загудела. Все только и обсуждали, что у Татьяны появился любовник. Раньше, может и знали, но говорили за глаза. А тут заговорили все разом и ей не давали прохода. Людмила Григорьевна, так звали врача, взорвалась, когда больные стали заходить в кабинет и садиться не к ней, а к медсестре, думая, что врач-она. Ещё бы!  Татьяна сидела сияющая, прелестная в своём голубом халате с достаточным вырезом, чтобы мужчины бросали «туда» свой взгляд. У Людмилы Григорьевны был тоже нейлоновый халат, только белый. А голубой производил фурор, и никто не мог подумать из больных, что в голубом халате сидит медсестра.
Потом было много слёз, плюс к этому её вызвала Главный врач и велела немедленно переодеться. Наша любовь выходила ей боком, но она была из тех женщина, что не расстраивалась по пустякам.  Тем не менее, врач почувствовала, что татьянин ухажёр, то есть я, не просто ухажёр, а скорее всего очень чуткий и внимательный мужчина.  Я стал ближе к зиме встречать её с работы и вскоре большинство работников поликлиники нас увидели и меня уже знали. Татьяне завидовали все! Но больше всех – Людмила Григорьевна! Количество придирок и выговоров увеличилось и слёз было не меньше. Доктор отчаянно её «ела»! Увидев меня однажды в автобусе, она сверкнула своими карими глазами и ничего не сказала. А что она могла сказать? Она была  женщиной без мужа и была ровесницей Татьяне. Как же так? У Татьяны – такой мужчина: в красивом пальто, в галстуке, стройный, приветливый. Ей- врачу давно хотелось иметь такого же. Там в Ташкенте, с его дикими нравами по отношению к женщине, она прожила долгие годы с нелюбимым мужем, узбеком, который в ней видел женщину только в постели и больше никак. Законы и нравы Средней Азии были очень суровы по отношению к женщинам. И хотя социализм в своих лозунгах провозглашал равноправие женщин и мужчин, но это были только лозунги. Никакого равноправия не было и в помине. Хорошо, что ещё не заставляли носить паранджу. Ей, молодой женщине хотелось любви и нежности, подарков, уважения. Об этом и думать не приходилось. Работая молодым врачом, ей нужно было успеть приготовить мужу еду и всячески ублажить его.
Дочь он не любил, дочь не являлась наследницей рода. И, хотя всегда и в наши советские времена существовал калым за дочь, это мало радовало его. Нужен был наследник- сын!
Промчались девяностые годы. Всё рухнуло в одночасье, как ледяной дворец и Людмила Григорьевна сбежала из Узбекистана при первой же возможности. Так волею судьбы она оказалась в нашем городе и в поликлинике Татьяны. Она жаждала любви, ухаживания за собой, словом всего того, что она недобрала на чужбине.
Вскоре такой случай подвернулся. На предприятии, которое обслуживала их поликлиника, появился мужчина –её лет- инженер по технике безопасности. Он был недурён собою и, вдобавок, был неженатым. Вскоре между ними начали завязываться какие-то отношения.
Прошло некоторое время и эти отношения переросли в большую привязанность и, может быть, в любовь.
Она стала мягче к Татьяне, перестала делать ей пустые замечания. Она переживала прилив тех же чувств, которыми Татьяна жила уже давно. Их отношения сблизились на фоне их мужчин и они потихоньку даже делились некоторыми тайнами из своей личной жизни.

Прошло некоторое время. У Людмилы Григорьевны настроение падало. Что-то не ладилось с её возлюбленным. Она уже не делилась с Татьяной ничем и всё больше уходила в себя. Казалось, что она чем-то болела.
Вскоре она ушла из поликлиники и перешла в городскую поликлинику на должность заместителя главного врача.
К Татьяне пришёл новый врач-мужчина, уже в годах. Дома она плакала передо мной, что опять придётся нервничать. А я её убеждал, что с мужчинами работать легче. Так оно и вышло. Они прекрасно сработались и доктор прекрасно ладил с ней и был её, как отец! Наконец, она была счастлива: и на работе всё в порядке и со мной всё в порядке. Страсти в поликлинике потихоньку улеглись, и я приходил её встречать, как и прежде. Все привыкли.
Я же вдруг по долгу службы столкнулся с Людмилой Григорьевной уже на новом месте и в новой должности. Я привозил своих работников по двадцать человек в день на медицинскую комиссию. И мне приходилось оформлять договора и сами медицинские листы у заместителя главного врача.  Раньше здесь был другой «зам» и я по привычке постучал, и, не дожидаясь ответа, вошёл. Передо мной сидела Людмила Григорьевна. Она улыбнулась, сказала, чтобы я проходил и присаживался.
«Хотите чаю?» - спросила она. Раньше мне этого не предлагали. Я согласился. Она не запирала дверь и постоянно входили люди и просили что-то подписать.  Пить чай в таких условиях было невозможно. Она поняла и закрыла дверь на ключ.
«Как Ваша Татьяна?» - вдруг спросила она, и в её взгляде я уловил что-то похожее на надежду. Я ответил, что у нас всё хорошо, как всегда. Она потускнела, но потом сказала: «Будете в поликлинике, заходите ко мне». Ей, очевидно было тоскливо на новом месте. Одна в кабинете и нужно всегда быть на месте. Когда я привёз ещё своих людей, мне снова пришлось зайти к ней. Она забрала мои бумаги, быстро подписала их и снова предложила мне чаю. На этот раз я привёз с собой бисквитный торт, чтобы не есть у неё старое печенье. Мне всё равно нужно было работать с ней ещё очень долго. У меня было четыреста человек. С некоторыми работниками комиссию я должен был проходить ежегодно.
Нельзя сказать, что мы стали встречаться. Мы встречались по долгу службы. Но она становилась всё более приветливой со мной.  Она всё чаще интересовалась моими отношениями с Татьяной.  Теперь я уже понимал, что она ищет трещину в наших отношениях. Но трещины к её сожалению не было. Она стала жаловаться на свою судьбу. Вот встретила хорошего человека, но с ним не заладилось и он от неё ушёл. Дочь училась в другом городе и невыносимое одиночество одолевало её по вечерам.
Таких встреч у нас было много. Я чувствовал, что очень нравлюсь ей, но что я мог сделать?  Бросить любимую Танюшку и прийти к ней? Мне только этого ещё не хватало. На работе была масса одиноких женщин. Я всё знал про всех. И, когда я принимал у них экзамены по охране труда, то эти одинокие женщины смотрели на меня жалобными глазами. Замужние женщины смотрели по- другому, более твёрдо и уверенно, хотя многие знали ответы также плохо, как и незамужние. Я жалел их всех. Им не хватало элементарных школьных знаний, и, спрашивая из, я постепенно доходчиво объяснял им существо их ответа. Радостные, они убегали из моего кабинета.
А встречи с Людмилой Григорьевной продолжались. Я был очень вежлив с нею, всегда приносил с собой что-то вкусное и ей это очень нравилось. Она впитывала это недостающее чувство, обделённой судьбой женщины, так и не нашедшей своего счастья. Она с какой-то тоской провожала меня до двери, желая что-то сказать, но не говорила. Я часто рассматривал её, позволяя себе рассматривать её всю. Она похудела, куда-то пропала её грудь. И ещё более важным было то, что с каждой встречей она становилась всё более печальной. Я не спрашивал её, что с ней происходит.
Вскоре на её дверях была приколота бумага с надписью: «Доктор такая-то больна».

Больше я её не видел.

Начались преобразования. Рушился завод. Рушилась и моя работа. Кто-то очень умный наверху решил, что столько работников не нужно и начались повальные сокращения. Всем наверху было наплевать на охрану труда, а на нашем предприятии от её наличия зависела каждодневная жизнь людей, остающихся без инструктажей, без нарядов на работу, годами установившегося порядка и закона. Пришлось написать заявление и уйти по собственному желанию, чтобы не ждать унизительной записки о сокращении. Страна теряла свою связь с теми её законами и распорядком, который делал эту отрасль наиболее дисциплинированной и ответственной перед людьми, работавшими в ней.

Так закончились мои вынужденные встречи с Людмилой Григорьевной, которая, я не сомневаюсь, любила меня и очень хотела бы быть со мной, но между нами стояла моя любимая Танечка, которая была дороже мне всех на свете. И она любила меня также.

Прошло несколько лет. Сегодня мы с братом ездили на кладбище к нашей родной сестре, тоже Татьяне, ушедшей рано из жизни четыре года назад. Мы давно поставили ей хороший памятник, сделали площадку от травы, но трава всё равно пробивалась и с ней приходилось сражаться. И мы сражались. Её сын в Волгограде. Он – Генеральный директор местного выпуска газеты «Коммерсант». Ну и что? Что он не может себе позволить раз в год приехать сюда?  Очень жаль!
Относя охапку травы в мусорную яму, в крайнем ряду могил я заметил знакомое лицо на памятнике. Я подошёл поближе. Раздвинул траву – там была могила Людмилы Григорьевны!!! Как я её не видел раньше. Она же почти рядом с моей сестрой. На памятнике надпись даты смерти 01.01.2011. Позже я узнал, что она умерла от рака груди… Так завершились наши встречи.
Я успел хорошо узнать и оценить эту женщину, страдавшую от отсутствия счастья, от отсутствия внимания мужчин, от того что судьба безжалостно обделила её всем этим, так необходимым каждому человеку на земле!!!

3 сентября 2013 год.