Гришка

 
Гришка – мальчуган тринадцати лет, худенький, белобрысый и коротко стриженый, постарался проскользнуть незамеченным мимо кухни, где за щербатым столом, мутно уставившись в этикетку початой бутылки водки, сидел угрюмый отец. Сегодня Гришке это удалось, и он пристроился на диване рядом с сестрой Веркой, которая смотрела телевизор.
Старшая сестра была на три года старше. Да вот беда: уродилась красивой, но дурочкой. Не смогла освоить не то что чтение и письмо, даже речь, только мычала – довольно или требовательно.
Из-за Верки, за которой нужен был постоянный уход, мать устроилась уборщицей, быстро прибиралась «у фирмачей», как она их называла, в здании напротив и скоро возвращалась домой.    
Этот вечер буднего дня ничем не отличался от таких же вечеров в году, разве что на экране демонстрировалась не двадцать вторая, а какая-нибудь тридцать четвертая серия очередного сериала. Мать в уголке единственной комнаты гладила бельё, стараясь не появляться на крохотной кухне хрущёвки в то время, когда там находился злой глава семейства.
Гришка любил будние дни по простой причине: в часы, свободные от школы, в квартире не было отца. Хотя летом и во дворе мальчугану нравилось. Но, когда на улице устанавливалась дождливая погода, Гришка удрученно поднимался в тесную клеть квартирки. Выходные в такие хмурые дни превращались для него в сущий ад.
Если случалось, что отец замечал его появление, сын старался не вступать в разговор с родителем – это не предвещало ничего хорошего. После обычных вопросов об учёбе, отец в лучшем случае мог ограничиться нравоучением: мол, не будешь хорошо учиться – станешь грузчиком, «как твой батя», а в худшем случае – болезненным кручением уха Гришки. В назидание за давно случившийся проступок.
Гришка хорошо помнил, как на вполне безобидный его вопрос, отчего они не ходят теперь на рыбалку, отец разразился нецензурной бранью. Забормотал про какие-то шлагбаумы, про то, где взять бабосы, и про сволочей, которые «все куплены». На просьбу купить удочку глава семейства не ответил, молча плеснув себе в стакан водки и резко хрустнув солёным огурцом. 
Допив поллитровку, отец обычно сидел, тупо покачивая головой, слушая радио, а потом в одиннадцатом часу вечера прогонял всех с дивана, выключал телевизор и шёл спать, требуя от матери быстро застелить постель.   
Это означало полный отбой всему семейству. Гришка быстро расправлял свою койку наверху двухъярусной кровати. Лёжа на спине, он некоторое время смотрел на звёзды, которые можно было наблюдать в узкий промежуток между шторой и стеной. Вспоминал рассказы доброй учительницы Варвары Петровны о далёких мирах, неизвестных планетах.
«Интересно, как живут там мыслящие существа, если они есть? – размышлял Гришка, – что они делают, на чем ездят? Может, там не придумали вино и водку, тогда инопланетянам хорошо, особенно их детям».
Гришка закрыл глаза и попытался вспомнить то время, когда батя не пил, но у него ничего не вышло. Выходит, отец пил всегда. Он не стеснялся даже бабушки, которая пришла однажды всего лишь на несколько дней в их дом вместе со словом «аборт» и укоризненно высказала зятю всё, что о нём думает. Даже зачем-то сказала про дурочку Верку. Она-то здесь каким боком? Как его сестра связана с водкой?
Только отец на эти слова так грязно выругался и с такой силой ударил по столу огромным кулаком, что тихая бабушка только глубоко вздохнула. И больше этой темы не касалась. Во всяком случае, Гришка не слышал.