Чуйка

                (Коллегам - маркшейдерам. Погибшим и оставшимся в строю)


               – Всё, баста! Кончай работу! – Шурик выкрутил винт, снял теодолит и принялся складывать треногу. – Василич, не тормози! Прибор твой, тренога моя. Потопали!
                Василич склонил голову и в свете шахтёрской лампочки что-то усердно записывал карандашом в рабочую книжку. Он словно не слышал коллегу.
                – Ну, чего тут интересного? Обыкновенная выработка. Стоит, как звон и нас ещё переживёт, – Шурик скользнул лучом лампочки по кровле штрека, будто подвёл итоговую черту. – На ровном месте время теряем! Давай валить отсюда на-гора.
                – Я тебя, Александр, понимаю: молодой ещё, горячий. Сам таким был непоседливым лет двадцать назад, – наконец отозвался Василич, продолжая тщательно зарисовывать эскиз сечения выработки. – Только спешка знаешь где нужна? При ловле блох, но не в нашем деле. Сдаётся мне, что в этом месте вскоре будут проблемы. Надо бы по выходу на поверхность тщательно планы пересмотреть. Наверняка есть какое-то влияние. Вон видишь, как затяжка полопалась, планки на замках изогнулись, да и сами рамы чуть ли не наполовину сработали. Это всё не спроста. Везде вроде нормально, а на этом пикете почему-то сильно давит.
                – Да брось ты себе выдумывать! Как по мне, так нет тут ничего. Пускай у горных мастеров голова болит или у начальника участка. А мы дали направление и гуд бай.
                – Ошибаешься, парень. Мы с тобой кто? Маркшейдеры – подземные штурманы! Наше дело не только направление давать людям, но и вести их безопасными путями. А в этом месте, понимаешь ли, назревает критическая ситуация, и наш долг разобраться и предотвратить беду. Чуйка мне подсказывает, что тут не всё так просто.
                – Чуйка?! Что за зверь такой?
                – Ну, это интуиция, внутренний голос и профессиональный опыт в одном лице. По-нашему, по горняцкому – чуйка.
               – А мне моя чуйка подсказывает, что давно пора бежать к уклону, сесть на грузолюдскую ленту, выехать на-гора, помыться в бане и попить свежего пивка, а не дышать тут всякой гадостью и не месить ногами эту чёртову жижу.
                Наконец Василич сунул записную книжку в карман спецовки, подхватил футляр с теодолитом и зашагал вслед за убегающим Александром. Тринадцатый западный штрек, по которому они сейчас шли, находился, так сказать, на самой передовой, а значит топать им ещё до подъёма не один километр подземными ходами. Вечно спешащий Шурик бежал впереди. В кромешной темноте свет его шахтёрской лампочки подрагивал и прыгал из стороны в сторону, оттого что ему «везло» на лужи грязи, куда он непременно умудрялся проваливаться или на выступающие куски породы, обязательно цепляющиеся за его резиновые сапоги. При таких непредвиденных сотрясениях штатив стучал всем своим железным существом, а Шурик плевался и чертыхался, проклиная всё, что связано с шахтой.
          Шагающий следом Василич умудрялся не только смотреть себе под ноги, но и  скользить цепким взглядом по выработке, проводя попутный контроль, выискивая лучом света возможные изъяны и проблемные места.
                Вот и долгожданное сопряжение с уклоном. Несколько уставший и подрастерявший оптимизм за время перехода Шурик оживился:
                – Ура! Вижу огни посадочной! Ещё немного и можно расслабиться.
                – Стоп! – Василич остановился как вкопанный. – Выезд отменяется. Нужно сходить на тринадцатый восточный, проверить направление в вентиляционной сбойке.
               Шурик аж взвизгнул:
               – Тебе что, Василич, делать нехрен! До посадочной рукой подать. Вон народ толпится. Скоро ленту пустят, а ты в другую сторону намылился? Что мы там забыли?
              – Нужно, Александр, нужно. Вчера там породу палили, здаётся мне, что проходчики отвесы повредили и сбили направление. Надо бы проверить.
               – Здаётся ему! – перекривил Шурик. – А тебе не здаётся, что от работы кони дохнут? Нормальные люди уже на выезд собрались. Давай не сегодня, а завтра или в какой другой день.
              – Нет, – категорично возразил Василич. – Нутром чую, что именно сегодня и именно сейчас.
              – Слышишь, ты своей чуйкой только лишнюю работу находишь, и мне покоя не даёшь. Совесть надо иметь! Уже конец смены…
              – Отставить панику и сопли! – по-военному перебил его коллега. – Ты, в первую очередь, рабочий нашего отдела и должен помогать мне – участковому маркшейдеру – выполнять профессиональные задачи и слушаться меня.
              – Есть, товарищ командир! – съязвил Александр и демонстративно приложил правую руку к козырьку шахтёрской каски. – А во вторую? 
           – Что во вторую?
           – Ну, во вторую очередь?
             – А во вторую очередь я – твой старший товарищ и ты, как будущий горный инженер, должен учиться у меня уму разуму и набираться опыту, чтобы после не наступать на одни и те же грабли. Лучше и безопаснее учиться на чужих ошибках. Согласен?
             Александр насупился и нехотя побрёл за старшим, всё дальше уходя от огней посадочной площадки в темноту тринадцатого восточного штрека. Теперь уже Василич уверенно пробирался по бездорожью штрека, а обиженный Шурик молча догонял его, ступая след в след, словно по болоту. Тринадцатый восточный действительно напоминал болото. Выработку постоянно заливало, к тому же была проблема с вентиляцией. Невероятная духота, сырость и загазованность отбирали силы, заливали потом лицо, окончательно убивали и без того подавленное состояние Шурика.
              «Хрена лысого я с ним больше в шахту пойду! Это было в первый и последний раз. Достал уже своей чуйкой. По выходу скажу главному, чтобы меня к другому участковому прикрепил», – злобно рассуждал Шурик.
              Василич, чувствуя состояние напарника, решил разговором снять создавшееся напряжение:
           – Вот, Александр, выучишься, окончишь институт, станешь инженером и будешь сам принимать решения.
              – Не буду, – буркнул с обидой в голосе Шурик.
              – Это почему же?
              – Я в шахте не хочу работать. Я в бизнес подамся, коммерцией заниматься буду.
           – А диплом горняка тебе тогда накой? Шёл бы сразу в торговый институт.
              – Старики мои спят и видят меня с высшим образованием. Так что пускай будет «корочка», авось пригодится. Чтобы сразу в торговом учиться, бабки большие нужны, которых у моих отродясь не было. А на горном недобор был, вот я и пошёл в политехнический. Так сказать ход конём сделал.
               – Теперь понятно, почему горняков не хватает. Студентов набирают, а до шахт никто не доходит. Все хотят торговать. Только кто ж производством будет заниматься, если все у прилавков станут или в офисах за компьютеры сядут! Так скоро и продавать будет нечего. Выходит, твоя чуйка тебе подсказывает коммерсантом быть, а не горным инженером. Так?
           – Выходит так, – скривился Шурик, а про себя подумал: «Только моя чуйка меня к большим «бабкам» выведет, а твоя тебя когда-нибудь в могилу сведёт».
         В забое вентиляционной сбойки Шурик, как обычно, светил лампочкой на отвесы, а Василич «колдовал» у штатива, смотрел в теодолит и записывал показания в рабочую книжку. С его опытом вся процедура заняла несколько минут. Сравнив измеренное с предыдущими записями, он аж присвистнул:
          – На целых пять градусов расхождение! Представляешь, Александр? Получается, мы не зря сюда пришли и проверили. Сейчас выставим, как следует и будет порядок.
           – Ха! Пять градусов! Это ж хирня, мизер! Можно было и не перемерять.
           – Ну, парень, ты не прав. Порассуждай логически. На десяти метрах это может быть и не заметно, а когда эта ошибка на всю длину сбойки распределиться, то тогда и будет настоящая хирня. Вместо запроектированного пересечения в нужном месте с вышележащим квершлагом она вообще могла уйти в сторону и застрять в массиве, как аппендикс. А эта сбойка во как нужна для участка. Дышать станет легче, воду откачают, суше станет. Красота будет, Сашок!
           «Радуется дурак, как ребёнок, каким-то найденным пяти градусам. Одним словом – фанатик», – подумал Шурик, а от себя ехидно добавил: – Выходит не подвела тебя чуйка?
              – Не подвела родимая, подсказала. Теперь и на-гора можно.
              На посадочной площадке грузолюдской ленты их ждало разочарование. Толпившийся до этого люд уже уехал вверх, а новой посадки почему-то вообще сегодня не предвидится. Дежурный подъёма пожал плечами и ответил что-то невразумительное:
            – Не знаю. Сверху передали, что поломка у них какая-то. Остановили надолго. Так что теперь выходите на поверхность собственными ногами. Да, ребята, не повезло вам. Раньше нужно было подходить, тогда и успели бы.
                На Шурика страшно было глянуть. Он, словно на похоронах, завопил, запричитал:
            – Не успели, блин?! А всё из-за тебя, Василич! Тут же уклон двенадцать градусов и полтора километра в длину! Этого ж врагу не пожелаешь! Ноги отвалятся, пока дойдём! Считай, что пешком подняться на стоэтажный небоскрёб. Только там ступеньки с перилами, а здесь мачмола под ногами, вода на голову капает и темно, как в могиле. И ещё этот металлолом на себе тащить! – от досады он бросил под ноги штатив и продолжил: – Я ж тебя, как друга, просил! Неужели именно сегодня нужно было эту чёртову сбойку проверять?! Так нет же чуйка твоя проклятая… Э-э-эх! – Он махнул рукой и отвернулся, чуть не плача.
               – Экая беда – лента не ходит, – рассмеялся Василич. – Техника, она слабее человека, потому и ломается. Всегда нужно на свои силы рассчитывать, а не на технику надеяться. Если хочешь знать, я лентой очень редко пользуюсь, почти всегда пешком выхожу. Не доверяю я этой ленте почему-то. Чуйкой чую. Раньше, когда в уклоне ещё конвейера не было, так все только пешком выходили на-гора. Тут от силы тридцать минут медленного ходу. Опять же ноги укрепляются, и сердце тренируется – в жизни всегда пригодится. А ты молодой и уже такой слабый, раскис, словно малолетний ребёнок. Нужно во всём видеть положительное, быть оптимистом и больше прислушиваться к своему внутреннему голосу.
         – Да пошёл ты со своей чуйкой и педагогикой заодно знаешь куда, – огрызнулся Шурик.
         Выбора не было. Пришлось закинуть ремень штатива на плечо и брести за старшим напарником. Они поднимались всё выше и выше. По пути Василич, видя, как задыхается его помощник, несколько раз делал привал на пару минут, чтобы перевести дыхание. В такие моменты обессиленный Шурик уже не обращал внимания ни на пыль, ни на грязь, ни на острые выступающие куски породы. Он валился наземь, словно марафонец после изнурительного забега, часто-часто дышал, как собака в сильную жару, а его сердце готово было выпрыгнуть из груди. Василич держался молодцом, словно топал не в гору, а по прямой. Иногда он снимал каску, смахивал пот с лица прямо рукавом спецовки и подшучивал:
           – Вот это физкультура! Что надо! Жарко, как в сауне. Все шлаки с потом выйдут. А тебе, Санёк, нужно бросать курить. Видишь, как дыхалка забита. Для работающего в шахте это смерть.
                Задыхающийся Шурик уже не возражал, а только поглядывал с надеждой на ленточный конвейер, растянувшийся мёртвым ковром по бесконечным уклону. Это было настоящим испытанием – за всё время восхождения конвейерная лента, которая должна была их вывезти из шахты, находилась рядом, но, как назло, ни разу не тронулась с места.
              Но вот вдалеке показались огни посадочной. Той самой, к которой они могли бы доехать за считанные минуты, но к которой им пришлось с таким трудом добираться пешком. Почему-то так хаотично маячат по уклону огни шахтёрских лампочек. Люди как-то странно бегают туда-сюда муравьями. Шум, крики, запах жженой резины и много пыли.
           Чуть ближе открылась страшная картина: невероятно тяжёлая, армированная металлом резиновая лента, разорванная в нескольких местах, словно бумага, соскочила с роликов конвейера и свернулась в рулон под самую кровлю выработки. Вокруг разбросаны куски конвейерного металла, фрагменты деревянного настила посадочной площадки. А ещё лопнувшие шахтёрские каски, резиновые сапоги, обрывки спецодежды и лужи похожей на густой ярко-красный томатный сок человеческой крови. Её было очень много. Казалось, что кто-то специально вымазал ею металлические рамы, разбрызгал по бетонной затяжке, вылил под ноги и пустил тонкими струйками по убегающей вниз ленте.
             К оцепеневшим от ужаса маркшейдерам подбежал взволнованный горный мастер:
                – Вы как? Руки, ноги целы? Не пострадали?
                – Да мы не с ленты, мы пешком пришли? А что случилось?
                – Не видно, что ли? Натянулась струной и стрельнула, как из пушки. Рванула с такой силищей, что аж металлические рамы повыбивала и погнула. А по дереву, словно бритвой резанула. Вот беда!
            – А люди?
               – Всем досталось, кто на ленте ехал. Кому сколько. Есть и погибшие, – мужик снял каску и опустил голову. – Да разве из такой мясорубки можно было невредимым выйти? Сейчас вот убираем…. То руки находим, то куски ног…. А вам, выходит, невероятно свезло, что на ленту не сели. Видать кто-то из вас хорошего ангела-хранителя имеет.
                В бане мылись молча и долго. Стоя под струёй воды с закрытыми глазами, каждый думал о своём, но видел перед глазами одну и ту же картину. Обычно непоседливый и говорливый Шурик почему-то уже никуда не спешил, молчал и даже не вспоминал о своих натруженных ногах.
                Позже, когда они поднимались по лестнице комбината в маркшейдерский отдел, Шурик остановил старшего напарника и непохожим для себя голосом сказал:
                – Слышишь, Василич, Можно я теперь всегда буду в шахту с тобой ходить? Ты это…., подсказывай мне, если что не так.
                – Почему бы и нет. Пожалуйста. Мне не жалко. Только чего это вдруг?
                Шурик замешкался, слегка потоптался на месте и тихо произнёс:
                – Уж больно мне твоя чуйка понравилась.


25 августа 2013 г.