Дорожное происшествие

Он очень удивился, прочитав вывеску:
МУЗЕЙ РЕТРОАВТОМОБИЛЕЙ.
Удивление его возросло, когда оказалось, что это действительно был паноптикум старинных машин. Сквозь стеклянные стены таращили фары и скалились решетками радиаторов допотопные авто, поставленные на вечную стоянку.
Нет, он представлял себе это место совершенно иначе: полутемный подвал, приглушенные голоса, опутанная проводами фантастическая аппаратура, сработанная в домашних условиях каким-нибудь очкастым самородком с всклокоченной шевелюрой. Он думал, что встретит здесь хмурые и серые от недостатка кислорода и солнечного света физиономии людей-гномов с нервными прокуренными голосами, с высосанными тайной работой тусклыми зрачками. Но афродитоподобная девушка, приветствовавшая его у входа, улыбалась ему спокойно и вполне профессионально – как манекенщица или продавщица в ювелирном магазине. Ее прическа и маникюр были безупречны. Она сияла радостью встречи с новым посетителем – сияла, как и всё, что было за ее спиной: стекла автомобилей, никелированные бамперы, зеркальные стены, создававшие эффект бесконечности пространства.
- Здравствуйте. Мы рады приветствовать вас в нашем музее, - начала богиня, но нетерпеливый Перфильев перебил ее.
- Это, наверное, ошибка… Но мне назвали именно этот адрес. Мне сказали…
- Кто вам сказал?
- Видите ли, я по одному делу… Яр… Ярослав. Это имя вам что-нибудь говорит?
Перфильев никогда не был в такой идиотской ситуации. «Конспираторы доморощенные! Ищи их теперь… Или меня пошло разыграли?», - думал он, стараясь понять по глазам девушки, понимает ли она, зачем он пришел.
Та пожала плечами, скосила свои большие карие глаза и профессионально изобразила на лице задумчивое удивление.
- Ярослав? Хм… это, наверное, из техперсонала. Пройдите, пожалуйста, во-он в ту дверь, налево. Сразу за «чайкой».
Перфильев прошел вдоль блестевших всеми своими частями «крайслеров», «роллс-ройсов» и «бугатти» и, обогнув черный кабриолет с летящей между фар чайкой, оказался перед металлической дверью, на которой висела табличка

ОТДЕЛ ТЕХНИЧЕСКОЙ ПОДДЕРЖКИ.
За дверью сидели трое небритых в синих спецовках и играли в карты. Ярослава Перфильев определил сразу – по голосу, когда тот, не обратив внимания на вошедшего, произнес:
- Эх, знал бы прикуп, жил бы в Сочи!
Именно этот баритон час назад любезно сообщил ему адрес и время встречи.
Бросив карты на стол, Ярослав – узкоплечий брюнет с веселыми глазами подошел к нему и спросил:
- Вы, вероятно, по поводу машины вашего дедушки?
Эта идиотская, по мнению Перфильева, фраза, была паролем. Отзыв казался ему не менее идиотским.
- Да, у меня есть старый «Москвич».
Ярослав несколько секунд разглядывал Перфильева своими веселыми глазами, пытаясь определить, кто на самом деле стоит перед ним – полицейский или накопивший денег обыватель, который действительно хочет прокатиться на «хронокаре».
- Ты играть-то будешь? – недовольно поинтересовался один из игроков.
- На работе надо работать, - с преувеличенной серьезностью ответил Ярослав и направился к выходу, ленивым жестом пригласив Перфильева последовать за ним.
В главном музейном зале прибавилось посетителей. Какие-то японцы фотографировались на фоне черной «Победы».
- Половину суммы сразу, остальное после возвращения, - сказал Ярослав, ведя Перфильева мимо раритетов на колесах. – Обратите внимание. «Хорьх» 1938 года. На таком Штирлиц ездил.
Они остановились в противоположном углу зала, у желтой «копейки», выглядевшей как прилизанная дворняжка среди холеных породистых псов с медалями и родословными.
- Вон там, кстати, одна из машин Брежнева. Вот на той реношке каталась Лиля Брик, возлюбленная Маяковского. Ну а мы с вами прокатимся на этой. Лучше и не придумаешь.
Ярослав зазвенел связкой ключей, открыл дверь «копейки» и сел за руль, вновь ленивым жестом пригласив Перфильева расположиться рядом. Тот неуклюже залез в машину, впившись похолодевшими пальцами в свой допотопный, как и она, портфель.
- Да вы не беспокойтесь. У нас всё надежно. Если правила будете соблюдать, путешествие ваше будет приятным и безопасным. Мы работаем с выделенными каналами, о них никто не знает.
- Даже ФСБ?
- Даже спецслужбы США. Кстати, у нас много клиентов из-за границы. На Западе-то всё сразу перекрыли, а мы успели зарезервировать кое-какие тоннели.
- Да… Россия всегда славилась талантами, - подсюсюкнул Перфильев, которого всё же потряхивало от волнения.
Ярослав погладил руль и вставил ключ в замок зажигания.
- А всё-таки, я бы предложил вам другой маршрут. Видите, вон там стоит совсем древний автомобильчик? На этом «Форде», между прочим, катались члены императорской фамилии. Хотите, отправим вас в октябрь 17-го? Есть возможность посмотреть из окна Главного штаба на штурм Зимнего. Хотя штурма никакого не было, но всё равно интересно. И стоить будет не на много дороже. Еще дешевле можем отправить на Финляндский вокзал, где вернувшийся в Россию Ленин провозглашал свои «апрельские тезисы». У нас сейчас скидки на массовые туры.
Ярослав с хитрецой посмотрел на клиента и повернул ключ зажигания. «Копейка» вздрогнула и заурчала. Фотографировавшиеся рядом японцы оскалили большезубые рты, оживленно загалдели.
- Впрочем, я вас понимаю. Я сам человек сентиментальный, и мне дороги интимные воспоминания. Все мы родом из детства и, так или иначе, мечтаем туда вернуться. Ну или почти все… Хотя я бы на вашем месте потратил эти деньги на Гитлера или Наполеона. Можно при желании несколько минут понаблюдать за Куликовской битвой. А хотите – за дополнительную плату увидите, как распинают Христа? Ей Богу, он, оказывается, существовал. Я не особенно в это верил, но у нас кое-кто слетал в Израиль. Ну, то есть в Иудею. И гвозди, кстати, никто не придумал, были гвозди – только их вбивали не так, как на картинах старинных. Например, когда приколачивали ноги, гвоздь входил в пяточную кость, сбоку. Ну вы представляете, да? Это очень больно, а главное, там сосудов практически нет, никакой кровопотери – виси и мучайся. Ну как, хотите на Голгофу? Есть костюм рыбного торговца, он вам как раз. Постоите в толпе минут пятнадцать и ретируетесь... Впрочем, не буду настаивать.
Перфильев понимал: его «разводят» на более дорогостоящие услуги. Он бы и не прочь был увидеть Юлия Цезаря или Александра Македонского, но лишних денег на его карте всё равно не водилось. Накоплений хватало на самый дешевый вояж. Однако даже при других финансовых возможностях он предпочел бы именно то, что заказал – переместиться на сорок лет назад, в июль 1984 года, на дачу. Увидеть тот самый дом. Молодых родителей, бабушку и себя – семилетнего, отгуливающего последнее лето дошкольной жизни… 
- А теперь внимание, - сдавшийся Ярослав посерьезнел, начался инструктаж. – Главное – соблюдать правила. Правило первое – ни во что не вмешиваться. Про «эффект бабочки», конечно, знаете? Ну! Вы что, не читали Брэдбери? Ну рассказ о том, как человек отправился в прошлое и наступил на бабочку? Ладно, я напомню… Суть такова: прошлое формирует будущее. Наступить на бабочку миллион лет назад – значит изменить современный нам мир, и быть может – кардинальным образом. У вас ситуация проще, допустимы некоторые вольности, но тем не менее, вторгаться в пределы чужого времени категорически запрещено. Только наблюдение. Созерцание картин прошлого и ничего более. Перемещение во времени является уголовно наказуемым преступлением, и мы полностью это поддерживаем…
Законопослушный Перфильев знал, что идет на преступление. Правительства России, США, Китая и Евросоюза подписали соглашение о преследовании не только тех, кто организовывал нелегальные перемещения, но и их клиентов. Последним грозило до десяти лет тюрьмы.
- …а что, ведь бывают всякие случаи. Нет, я вас, конечно, не пугаю, но у нас кое-кто пожелал побывать на фронтах Гражданской войны, в один момент напился денатурата с революционными матросами и не смог вернуться. Воюет, наверное, сейчас за диктатуру пролетариата. Или к стенке поставлен большевичками как невыявленный элемент. Родные все фотоархивы перерыли в надежде увидеть пропащего своего родственничка среди «альбатросов революции». Мы в ту самую точку тревожную группу посылали, да все без толку – он пьяный, матросы пьяные. Стрелять начали, наши еле ноги унесли. Хорошо, что родня не стала шум поднимать. А то пришлось бы прикрыть лавочку…
Говоря это, Ярослав возился с каким-то нехитрым с виду прибором – черной коробочкой, усеянной кнопками, который он прилаживал к бардачку при помощи скотча. Перфильев почти не слушал – он думал о предстоящем путешествии. Сначала ему хотелось съездить в юность – он собирался серьезно поговорить с собой семнадцатилетним, объяснить, как надо правильно начинать взрослую жизнь: во-первых, перестать убиваться из-за этой дурочки Таньки Судейкиной, которую он всё равно разлюбит на третьем курсе, а во-вторых - поступить не в педагогический, а куда-нибудь на юрфак или на госслужбу. В крайнем случае, подать документы в какой-нибудь архитектурно-строительный. Это лучше, чем с учительским дипломом толкаться по жизни, берясь за всё подряд. Но потом его взял страх: а ну как этот балбес не поступит? А ну как загремит в армию? А ведь это как раз накануне Первой Чеченской… Да и вообще – как можно вмешиваться в то, что постепенно превратило того тонкошеего жидкоусого юнца в него, в Антона Петровича Перфильева! Нет, Перфильев не был собой доволен настолько, что не хотел бы изменить свою жизнь и себя самого. Но ведь действительно, одному Богу известно, что было бы, поступи он тогда не в «педун», а куда-нибудь попрестижнее и поперспективнее… А если бы тот воображаемый разговор и состоялся, упрямец и романтик Антошка всё равно распорядился бы своим будущим по-своему. Перфильев вспомнил, как однажды в ранней молодости его пытался учить жизни какой-то мутный пожилой субъект в пивной, и какое отвращение те менторские поучения у него тогда вызвали.
- Правило второе, - продолжал Ярослав, прикрепивший, наконец, таинственную черную коробочку к «торпеде». – Второе, значит, правило – не светиться. Желательно, чтобы вас видело как можно меньше людей. В идеале – никто. Наблюдайте со стороны. В вашем случае – из этой вот самой машины. У вас будет ровно пятнадцать минут. Подъехали, полюбовались, уехали. Кстати, советую взять фотоаппарат.
- Я взял, - смущенно улыбнулся Перфильев.
- Однако пользоваться осторожно, а то примут за американского шпиона. И ради Бога, не потеряйте там. А то нашедший сойдет с ума.
Ярослав засмеялся.
- Правило третье: никаких вещей не оставлять, даже окурков.
- Я не курю.
- Прекрасно. Даже фантики бросать нельзя. Не говоря о том, что это свинство. Давайте деньги.
Перфильев открыл специально подобранный к путешествию ретро-портфель и вынул пухлую пачку банкнот. Как оказалось, Ярослав умел считать деньги и давать указания одновременно.
- Видите эту черную штуку? – говорил он, указывая глазами на прибор. – Он настроен, кристалл в порядке, ничего не трогайте.
Спрятав деньги в карман, Ярослав протянул Перфильеву старый, перевязанный скотчем мобильный телефон.
- Это связь. Тут тоже все настроено, если будут проблемы, звоните. Тут всего один единственный телефонный номер  - не ошибетесь. Диспетчер вас сориентирует по обстановке.
- А какие могут быть проблемы? – встревожился успокоившийся было Перфильев.
- Кроме тех, которые вы можете создать себе сами – никаких. – Ярослав посмотрел ему в глаза. – Технические неполадки исключены. У нас настоящее оборудование. Такого даже у правительства, может быть, нет. Хронокары самые лучшие.
- А где, собственно?.. - недоуменно огляделся Перфильев.
-  Что, собственно? – съерничал Ярослав, прекрасно понимая суть вопроса.
- Этот ваш хронокар…
- Да вы в нем сидите. На этой вот самой машине вы и проедете по родному поселку по улице Мичурина сорокалетней давности. Стартуете от улицы Кленовой, едете до Стахановцев. На объекте у вас будет одиннадцать минут. Потом повернете обратно. В исходной точке вас эвакуируют. Просто остановите машину в том же месте и ждите.
- Я себе машину времени как-то иначе представлял, - с облегчением, и в то же время разочарованно протянул Перфильев. – Хронокар, в смысле.
- А это и не хронокар. Обычная «копейка», ВАЗ 2101 1979 года выпуска. Вот что делает это ведро средством передвижения не только в пространстве, но и во времени, - Ярослав постучал указательным пальцем по черной коробочке на «торпеде».
- А гаишники не тормознут? – Перфильев попытался разрядить обстановку.
- Если вы имеете в виду так называемый «патруль времени», то даю вам стопроцентную гарантию. Повторяю, у нас свой, отдельный и никому не известный канал. Он никем не контролируется.
- Послушайте. А как это работает? – Перфильев указал взглядом на таинственную коробочку.
- А вы думаете я знаю? Я ведь только инструктор. Да, кстати… Совсем забыл. Как у вас с сердцем?
- Что? - не понял Перфильев.
- Сердце в порядке?
- Не жаловался. А что, сердечникам противопоказано?
- Сам переход никакой угрозы здоровью не несет. Но те, кто предпринимает сентиментальные путешествия сродни вашему, частенько не справляются с эмоциями. Ну ладно, пересаживайтесь за руль. Ощущения не самые приятные, но это ненадолго. Поворачивайте ключ. Счастливого пути!
Перед выходом Ярослав нажал на одну из кнопок прикрепленного к «торпеде» прибора, который тонко запищал. Перфильев почему-то вспомнил старый, еще советский журнал «Техника молодежи», который отец выписывал для него, видимо, надеясь, что сын станет изобретателем или на худой конец инженером.
 
Ощущения, действительно, были малоприятные. Сначала как будто в зале выключили свет, а заодно вырубили солнце. Перфильева объяла абсолютная, кромешная темнота. Длилась она всего полминуты, но за это время турист ощутил совершенно незнакомое, мучительное одиночество.
«Я умер?», - мысленно спросил он неизвестно кого, и вместо ответа услышал электрический треск. Лицо его резко обдуло холодным ветром. Потом Перфильева ослепила вспышка – как будто сотня фотографов наставила на него свои камеры и одновременно нажала на кнопки.  Он с минуту сидел, зажмурившись, в абсолютной тишине. Медленно, постепенно приоткрыл сочащиеся слизью глаза и снова уперся в темноту, по которой плавали разноцветные пятна. Потом послышалось шипение, в глазах зарябило, побежали изломанные линии, как на экране старого телевизора без антенны. Когда помехи исчезли, Перфильев на всякий случай зажмурился, и не напрасно: свет, пусть и не такой яркий, бил сквозь опущенные веки. Это было солнце, светившее сорок лет назад.
Приоткрыв глаза, Перфильев увидел невероятное: деревянные крытые шифером домики, огороды с цветущей картошкой, георгинами и флоксами, туалетные будки, заборы из штакетника, «запорожец» на обочине, новенькая «волга» за свежевыкрашенными воротами. Всё было неузнаваемо и вместе с тем знакомо: это было, и вместе с тем этого не было – он знал, что эти дома сгорели или были разобраны за ветхостью, а кое-какие уцелевшие – перестроены, обшиты сайдингом, обложены кирпичом; он знал, что эти автомобили давно опочили на свалке, как и их хозяева, бодро ковырявшиеся в грядках. И в то же время воровато оглядывавшийся в кабине машины Перфильев испытывал при виде этой давно ушедшей натуры дивное упоение, чистый, ничем не отравленный восторг. Это был рай детства. Это была его улица. Та самая, еще не заасфальтированная улица, куда он тысячу раз возвращался в воспоминаниях.
Мимо машины прошла знакомая златозубая тетка с пустым ведром (тетка давно умерла, ведро стало ржавой трухой). Перфильев проводил ее взглядом и вжал голову в плечи: над головой раздался жестяной звук удара, в окне возникла круглая коричневая рожа с распухшими негритянскими губищами. Разлепив их не без усилия, рожа обнажила почерневшие руины зубов и что-то грозно промычала. Перфильев догадался: чудовище было крайне недовольно тем, что машина стоит посреди дороги, но готово простить нахала-водилу за малую мзду. Вперив в него свои водянистые, когда-то, видимо, голубые гляделки, алкаш пытался понять, кто перед ним – знакомый или заезжий, дачник. Перфильев же узнал сразу: это был покойный старик Артюхов, глава печально знаменитого в поселке семейства, сплошь состоявшего из фантастических пьяниц. Всем своим обликом он наглядно демонстрировал уникальный пример, когда эволюция дает задний ход: этот не старый еще человек совершенно утратил дар речи, изъясняясь при помощи мычания и рыка, лицом же напоминал пещерного охотника из школьного учебника по истории древнего мира. Артюхов как будто узнал Перфильева и дружелюбно заурчал, брызжа слюной, но тот решительно повернул ключ и нажал на газ.
Ехал он медленно, дав обогнать себя голоногой троице карапузов на велосипедах. За поворотом был магазин, и Перфильев пожалел, что не прихватил с собой горсть советской мелочи, хранившейся дома в плоской коробочке от всеми давно забытой настольной игры «Эрудит». Как было бы хорошо снова ощутить вкус лимонада «Буратино», увязнуть зубами в «ириске», вдохнуть вожделенный для мальчишек дым настоящего «Беломора» или овальных сигарет «Стрела». Впрочем, выходить из машины и вступать в контакт с местными всё равно запрещалось инструкциями, и дисциплинированный Перфильев поехал дальше – туда, где за перекрестком ждал заветный вид – старый зеленый домик с верандой и березы, между которых обязательно должен был быть повешен гамак.
Гамак и правда висел, и сидела в нем живая бабушка, и конечно, читала она старую растрепанную книгу через две пары очков, шевеля улыбающимися губами – наверняка книга была о любви, сентиментальная бабушка всегда улыбалась, читая описания любовных сцен.
- Господи… - прошептал Перфильев и почувствовал подступающие к горлу слезы.
Нет, просто проехать мимо было невозможно. Он остановил машину, вышел и дрожащими руками поднял крышку капота. Делая вид, что осматривает двигатель, Перфильев косился на бабушку, на дом и на сад, в котором между двух яблонь то сгибалась, то разгибалась загорелая мужская спина.
«Папа», - Перфильев неожиданно для себя всхлипнул, как ребенок и удивился, с какой легкостью из его глаз брызнуло – слез было так много, как будто не только слезные желёзки, но и глазные яблоки, и все пространство черепа было накачено влагой.
Сердце бешено заколотилось, ноги ослабли, он весь обмяк и оперся на капот. Ему мучительно захотелось открыть калитку и войти во двор, и ничто не мешало сделать это, кроме идиотских инструкций, полученных десять минут назад, сорок лет вперед. Почему он должен следовать запретам людей, которые сами – под запретом? Перфильев уже придумывал повод войти в этот полный фиолетовых теней и птичьих голосов прохладный двор, по которому были разбросаны его игрушки (мама всегда на это ругалась), подойти к гамаку и сказать: «Здравствуй, бабушка!». Нет, конечно, не так, разумеется, надо придумать что-то более подходящее. А потом окликнуть отца, увидеть маму. Что сказать им? Что угодно, только бы стоять рядом, лишь бы смотреть на них. Но как при этом не выдать себя, как не заплакать – от невыносимого счастья встречи и разрывающего гортань горя – горя видеть перед собой живые тени этих давно превратившихся в могильные холмики людей, родных и бесконечно далеких.
Когда он входил во двор, бабушка подняла глаза, сняла обе пары очков и вопросительно-близоруко уставилась на него.
- Здравствуйте… - с трудом и болью в сжатом спазмом горле выдавил он.
- Добрый день. Вы по поводу электропроводки?, - деловито поинтересовалась бабушка еще молодым своим голосом.
- Я? Да… То есть, не совсем, - залепетал Перфильев, потирая горло. – Мне бы водички, в радиатор бы немного….
Вместо ответа бабушка повернула голову в сторону сада.
- Геша, можно тебя на минуточку?
Когда Перфильев увидел среди ветвей загорелое, совсем еще молодое лицо отца, он почувствовал, что сейчас не выдержит, подбежит к нему и запинаясь от радости, расскажет всё – про будущие сорок лет, про подпольную контору по перемещениям во времени, прячущуюся под вывеской музея ретро-автомобилей, про то, как трудно было, то есть будет ему жить без них, и обязательно, непременно уговорит его лечь на операционный стол через семнадцать лет, в две тысячи первом... «Остаться здесь… К черту всё, просто остаться с ними, жить среди них!», - эта мысль вместе с кровью толкалась в его мозгу. В кармане тем временем что-то пронзительно и тревожно запищало, и он вспомнил о минутах, которых больше не осталось – то был выданный Ярославом телефон. Сигнал возвещал время отправления назад, в будущее. Медлить было нельзя, следовало сесть в машину и проследовать в назначенный пункт. Но за спиной Перфильев услышал звук открываемой калитки. Он обернулся и близко-близко перед собой увидел лицо мамы. Судя по ее виду, она была только что с электрички – одета по-городскому, с накрашенными губами, с жемчужными сережками в ушах.
И тогда Перфильев не выдержал – он застонал, обхватил голову руками и побежал к дороге. Рванув на себя расхлябанную калитку, он обернулся: мама с сумками в руках, отец и бабушка в крайнем недоумении стояли посреди двора.
- Господи! Господи! Я не могу так…
Он больше не смел обернуться – прыгнул в «копейку» и рванул ее в галоп по ухабам и ямам, подняв облако желтой пыли. Летел Перфильев совсем не туда, куда было нужно, но те несколько секунд, которые он давил на газ, его вспотевшая голова была не в состоянии соображать. И только глухой удар спереди заставил его опомниться -  то есть вспомнить себя и мир, в котором он находился, и откуда он должен был убраться как можно скорее.
Не выйдя – вывалившись из машины, как мешок, он сразу наступил на что-то мягкое, и в ужасе отскочил, поняв, что это была детская ладонь. Мальчик был мертв  - так ему показалось, когда он увидел открытые, но ничего не видящие голубые зрачки. «Как у меня», - подумал оцепеневший Перфильев и услышал за собой страшный грудной крик.
- Господи, Господи, Господи… - повторял он, обхватив липкую от пота голову руками. Его каблук застрял между спицами согнутого велосипедного колеса.
Страшный крик за спиной приближался – кричала молодая женщина. «Это его мать», - понял Перфильев. Не оборачиваясь, он вынул ногу из застрявшего в спицах полуботинка и побежал  - куда-то туда, где за темной аркой, образованной ветвями высаженных вдоль дороги елок, голубела даль, похожая на море. Там кончался поселок и начинались разрезанные мелкой речкой поля, а за ними – леса, так манившие его в детстве. Поля были засеяны рожью – тогда они еще использовались колхозом, а потом – зарастут сорным кустарником и будут за взятки отданы под коттеджи. Он думал об этом, задыхаясь в беге. Перед ним было то, чего на самом деле давно не существовало, и его мысль цеплялась за этот факт как за последнюю надежду не поверить в то, что произошло минуту назад. «Я не мог этого сделать… Я не мог этого сделать, потому что меня здесь нет, я живу не здесь», - хрипел он, продираясь через густую рожь. Бежать в одном полуботинке было трудно, и Перфильев его сбросил. Ему казалось, что тысячи тонких детских ручек хватают его за штанины, за рукава, за полы пиджака. Пробежав метров двести, Перфильев рухнул на землю, как подстреленный и долго лежал на боку с открытыми глазами. Внизу, на земле рожь казалась таинственным бамбуковым лесом, и беглецу захотелось стать маленьким, меньше кузнечика, чтобы спрятаться ото всех, и чтобы ничтожный, крохотный мозг насекомого ничего не знал о случившемся с человеком Перфильевым на пыльной улице его детства.
Перфильев нашарил в кармане трубку, выданную в музее, и набрал единственный забитый в телефонную книжку номер – требовалась экстренная помощь и эвакуация. Но вызова не последовало – прижатый к мокрому уху телефон не издал ни звука.
- Халтурщики! У я вас!, - взвыл Перфильев и повторил попытку – с тем же результатом.
В шуме волнуемой ветром ржи раздались отдаленные голоса.
- Заберите меня отсюда! - прорыдал Перфильев в глухонемую трубку.
Между тем со стороны поселка всё слышнее доносились мужские крики. Перфильев поднялся на колени, осторожно посмотрел поверх качающихся на ветру колосьев, и снова припал к земле: вдали, над морем золотых метелок мелькали головы и плечи – это была погоня. По его следам бежали несколько человек, один – с палкой в руке. Бежать не было сил, и задыхающийся от изнеможения и страха Перфильев пополз, встав на четвереньки.
Он не знал, что через минуту всё кончится.
В это время его молодая мать стояла на коленях возле желтой «копейки», захлебываясь криком над его маленьким изломанным телом, а отец мчался в сельсовет, где был единственный на весь поселок телефон – позвонить в скорую. Но было уже поздно – ниточка, на которой висела маленькая детская жизнь, тихо и незаметно оборвалась.
Перфильева больше не было.
Догнавшие беглеца мужики вернулись ни с чем и долго пожимали плечами – рожь была примята, след довел их до середины поля, а мерзавец-водитель как провалился. Одним словом – мистика.