Зелёное пламя

Автор выражает благодарность Г. Аршинникову за чудесный перевод, который она частично позаимствовала.

Дождь начался очень неожиданно. Поначалу небо было просто затянуто тучами, совершенно не предвещающими дождя, затем вдруг начало мелко моросить... Настолько мелко, что молодой человек, бредущий по дороге, поначалу не обратил на эту морось ну совершенно никакого внимания. И вдруг капли из мелких — меньше бисеринок — стали огромными, и простой плащик, в который был укутан странник, от них уже ее защищал. Еле слышно чертыхаясь, бедняга согнулся над дорожной сумкой, спасая её, и бросился искать укрытие. Людей вокруг — никого, только луга зеленеют между холмами. Но, по счастью, чуть дальше по дороге раскинуло ветви одинокое дерево, под которое путник тут же и спрятался, надеясь переждать непогоду.
Да так там и остался: похоже, дождь ещё долго не собирался останавливаться.
Когда это стало ясно, молодой человек, всё ещё надеющийся на внезапное улучшение погоды, устроился в корнях поудобнее и осмотрелся вокруг.
Дальше дорога пролегала меж двух холмов. По одному из них разгуливали коровы (какого цвета, путешественник с такого расстояния не разглядел: тёмные — и тёмные), которых дождь нимало не заботил. Ага, значит, людское поселение совсем близко. Обидно, что чуть-чуть не дошёл. Путник досадливо сорвал из-под ног травинку и стал разминать её пальцами. А что второй холм?
А вот второй был совершенно удивителен. Он притягивал взгляд изумительно зелёным цветом, отливающим золотом от каждого порыва ветра. Он был очень крутым, местами даже отвесным, как будто им зачехлили какой-то огромный дворец.
«Волшебный», — мгновенно понял молодой человек, долгим взглядом огибая холм. Значит, помимо людей тут, может статься, живут феи. Да уж, перспектива провести ночь под открытым небом, от которого отделял только хрупкий завес листвы, при таком соседстве казалась ещё менее заманчивой.
Дорога к этому времени уже успела покрыться лужами, по которым теперь без перерыва шлёпали всё новые и новые капли. Наверное, именно из-за них путешественник, просидев в своём укрытии добрых часа полтора, заметил скрип колёс, только когда повозка уже практически сравнялась с одиноким деревом у дороги.
— Эй, малой! Чего сидишь? — окликнул его громким голосом мужчина на козлах.
— Да мокнуть не хочу! — добродушно откликнулся путник.
Мужчина прицокнул языком и, прищурившись, поглядел на небо.
— Хорошо зарядило-то. Ты эдак к ночи до людей не доберёшься, — от молодого человека не укрылся быстрый взгляд нового знакомого на зачарованный холм.
Странник немного скис.
Мужчина смерил оценивающим взглядом фигурку путника. Озябший, щуплый, молодой — лет двадцать, наверное, едва сравнялось. Путник как раз приветливо откинул капюшон, и оказалось, что лицо у него острое, утомлённое, но доброе. Щетина где-то недельная, волосы разлохмаченные (видно, перед началом путешествия вполне ухоженные, но сейчас они неаккуратно отросли). Задумчиво причмокнув, мужчина — сам бородатый и коренастого телосложения — сказал:
— Залезай, что ли, если хочешь: подвезу.
— Спасибо огромное! — обрадовался молодой человек. Второго приглашения ему было не нужно. Он тут же подхватил свои скромные пожитки и ловко запрыгнул на соседнее место.
— Как тебя звать-то?
— Ниалл, — представился молодой человек.
— Фергус.
— Очень приятно.
— Откуда будешь? Чем занимаешься?
— Из столицы иду, шестой день уже. Я подмастерье колдуна, только доучился. Хочу домой заглянуть — да на вольные хлеба податься, работу поискать.
— Чародей, стало быть. Ну-ну. Далеко тебе ещё, до дома-то?
— Дня четыре. Слив-ан-Хоран, знаете?
— А то ж, там ещё под Иванов день большая ярмарка.
— Вот, я чуть не доезжая до него.
Фергус ещё разок задумчиво глянул на небо, которое продолжало время от времени реветь.
— Ну, — начал он, — так ты далеко не уйдёшь, малой. Если ты не против дня три подождать, то я сам как раз в ту сторону поеду. Мне лишнего попутчика взять не жалко.
— Спасибо, — рассмеялся Ниалл. — Да только где я жить-то буду? Да и отплатить я толком не могу.
Действительно, что с подмастерья-то стрясёшь?
— По хозяйству моей жене помогать будешь, — отмахнулся мужчина. — Да и вообще, мало ли работы для чародея? Дело-то своё знаешь?
— Не жаловались пока, — шутливо ответил Ниалл.
— Ну, вот и порешили.

———

За разговором дорога прошла незаметно. Когда проезжали между холмами, Ниалл узнал, что то дерево, которое так любезно укрыло его от дождя, одновременно было надгробием для одного местного, погибшего при странных обстоятельствах на собственной мельнице лет эдак пятнадцать тому назад, и Ниалл с ужасом понял, что кабы не доброта Фергуса, то не встретил бы он в ЭТОМ мире больше ни одного рассвета.
Где-то там же — между холмами, то есть, — ему причудилось, что он увидел среди вереска белокурого мальчика лет пятнадцати, который стоял под дождём, уставившись в серое небо. Впрочем, мало ли что почудится за водяной завесой.
Деревня оказалась довольно большая, а раскинулась прямо у подножия холма — не зачарованного, разумеется. Местная церковка, как разглядел Ниалл в сгущающихся сумерках, от таинственного склона как будто отгородилась пригоршней дворов и двориков. Коров уже давно загнали назад, простые земледельцы уже разошлись по домам, было тихо — если не считать всё не унимающегося дождя.
Фергуса встречали радостно (видать, уважали его тут все), но не чрезмерно бурно: навстречу ему в такую непогоду всё же особо выходить не решались.
Жена у него оказалась довольно красивой для своих лет, весьма полной и очень хозяйственной женщиной, которая, встретив мужа и увидев, что тот привёл с собой гостя, не растерялась, а быстро сообразила, что можно приготовить, чтобы его накормить, нагрела ещё воды, чтобы его вымыть, и, пока Ниалл вкушал плоды такого гостеприимства и пытался справиться с огромным жбаном тёплого молока с мёдом, которое Фергус в него буквально силой впихнул, постелила ему постель. Час был поздний, так что за столом уставшие путники долго не засиживались, и вскоре отправились на боковую.
Молоко, приятно гревшее отвыкший от такой роскоши за неделю странствий желудок, убаюкивало лучше всякой колыбельной, но Ниалл, тем ее менее, какое-то время ещё просто пролежал в постели, слушая, как за стеной барабанят капли. Шлёп-кап-кап-кап... Динь!
Удивительная мелодия! Но Ниалл всё же не жалел, что не может послушать её поближе.
Звон, который он сначала еле замечал, — ведь он так гармонично вплёлся в перестукивание капель — вскоре стал слышен чуть яснее. Но молодой волшебник слишком устал, чтобы придать этому какое-либо значение, и вскоре провалился в блаженный сон.

———

Наутро он проснулся свежим, бодрым и даже здоровым. Дождь на улице перестал, одежда за ночь высохла. Когда Ниалл вышел из выделенной ему комнатки, оказалось, что в доме все давным-давно встали, а Фергус и вовсе уже собирался уезжать в соседнюю деревню по делам.
Марта, его жена, пока провожала мужа, быстро указала Ниаллу на оставленную ему тарелку каши, крыночку сметаны и ломоть хлеба. Юноша неспешно, в своё удовольствие поел и убрал за собой, а хозяйка, как раз вернувшаяся в комнату, позвала его.
— Смотри, какая беда, — начала она, проходя в сени. — Только с утра молока надоила, а оно возьми да и скисни. Проделки доброго народца! Не пособишь?
— Да с радостью, — улыбнулся Ниалл, закатывая рукава. Учитель готовил его именно к тому, что больше всего его колдовские навыки понадобятся в деревне, так что помимо всяких странных штук, о которых в простом обществе молчат, он умел и лечить хвори, и спасать посевы от града, и крыс куда-нибудь усылать.
Работа спорилась, и ещё до полудня в доме Фергуса её не осталось вовсе. Восхищённая хозяйка тут же попросила своего гостя наведаться к двум её сыновьям, которые уже давно жили своим хозяйством, а если времени хватит — и к мужиным родичам (к своим наведаться не просила: видать, была не здешняя). Ниалл, уже раскочегаренный и воодушевлённый успехом, тут же согласился, получил пояснения, куда ему идти, выложил из потрёпанной дорожной сумки всё лишнее, да и отправился на улицу.
Воздух был чудо, какой свежий! Прохладно, конечно, как и положено в начале июня, но тёплый и, главное, сухой плащ защищал от любого ветра, так что Ниалл, подставив гладко выбритое лицо и несколько менее спутанные, чем вчера, лохмы его холодным ладоням, шёл по несколько раскисшей дороге и наслаждался видами. На небе теперь было много голубых просветов, в один из которых сейчас и проглядывало ласково солнышко, и даже зачарованный холм заиграл в его лучах совершенно новыми красками.
«И как только они себе таких соседей заполучили?», — миролюбиво размышлял Ниалл.
Учитель у Ниалла был довольно суровый чародей, который мастерски знал своё дело. То, что юноша вообще попал к нему в подмастерья несколько лет тому назад, было величайшей удачей. Он был большим знатоком и в делах малого народца, но рассказывал о нём всегда довольно сжато и сухо, как будто давил в себе при этом какое-то чувство, — к немалому разочарованию своего пытливого ученика. Ниалл был почти уверен, что его учитель знаком с феями не понаслышке, но почему-то — а может быть, как раз поэтому — предпочитал о них не говорить. Так что Ниалл знал только то же, что знали все... Ну, может быть, чуточку побольше: он, предположим, умел разговаривать с представителями этого народа так, чтобы не подпасть под их чары, да примерно представлял, что нужно сделать для того, чтобы не пропасть в сиде. Это, впрочем, не говоря о том, что он назубок помнил всех представителей волшебной кавалькады, а также мог распознавать и устранять последствия их проделок.

———

Весть о том, что в доме Фергуса временно поселился волшебник, — и неплохой! — разумеется, уже облетела всю деревню, и с ним то и дело почтительно заговаривали совершенно незнакомые ему люди. Большинство мужчин на тот момент ушло работать в поле, но задания вполне могли пораздавать и их сёстры и жёны, так что расслабляться не приходилось. А Ниалл, в свою очередь, решил утолить своё любопытство и попытался поспрашивать про таинственный сид, поросший осокой и вереском.
Но жители говорить о нём не спешили, и слова буквально приходилось из них вытягивать, так что вскоре он оставил эти попытки. Впрочем, кое-чем его усилия всё-таки увенчались: Ниалл теперь был почти уверен, что холм не заброшен, и феи — добрый народец — из него не ушли.
В юном волшебнике, хотя он и пытался это скрывать, разгорелся жгучий интерес. Насколько ему было не по себе от того, что холм и вправду зачарованный, настолько же ему хотелось узнать что-нибудь о его волшебных обитателях, и он с жадным азартом искал их заклятий всюду, куда только ни заглядывал.
К вечеру бедный чародей, признаться, совершенно вымотался, но был горд собой и знал, что в последующие дни будет полегче. Отправившись спать, он опять некоторое время пролежал, не смыкая глаз. Убаюкивающего шума капель, как вчера, больше не было...
Но тем явственнее слышался за стенами тихий мелодичный перезвон.
Ниалл присел в постели. Чарующие, совершенно чарующие звуки серебряных колокольчиков сплетались в изумительную по своей красоте мелодию. Ниаллу невольно подумалось, что он на самом деле уже уснул... Но нет, нет, он был в здравом уме и твёрдой памяти. А невероятный звук — вот к нему уже начали присоединяться смеющиеся голоса — не иначе, как процессия фей.
Ниалл представил себе, как великолепные создания проходят сейчас мимо этого самого дома — да прямо за стеной! Как начинает танцевать предводитель или предводительница этого парада, а подданные тут же подхватывают движения. О чём они думают? Над чем смеются? Что замышляют на этот раз, чтобы извести со свету жалких людишек?..

———

Проснувшись, Ниалл понял, что уже не столь уверен, что вчерашний вечер ему не приснился. Точнее говоря, он помнил, как он присел в кровати, но совершенно не мог сообразить, когда это он лёг назад. Голова болела.
Он со стоном приподнялся на локтях и зажмурился. Видимо, переколдовал вчера.
В дверь его комнаты постучала хозяйка и крикнула, что к Ниаллу наведалась некто Трэса. Чародей, несколько удивившись — он не помнил такого имени у кого-либо из своих новых знакомых — пообещал сейчас же одеться и подойти. Ну вот, опять, как вчера. Только на этот раз даже позавтракать не дали.
Когда он наконец-то вышел из комнаты, умытый и одетый, он увидел, что его поджидает, сложив руки на коленях, некая худощавая, измученная женщина, которую он вчера точно не видел.
— Здравствуйте, — поприветствовал её Ниалл. — Это вы Трэса?
— Да, — прошелестела женщина, — так меня зовут. Я услышала, что к нам приехал чародей. Так обрадовалась... Только вы можете мне помочь...
Что она «обрадовалась», верилось как-то слабо. Ниаллу на миг показалось, что она почти плачет, но женщина сохраняла перед незнакомцем своё достоинство, и глаза её остались абсолютно сухими. Впрочем, то, насколько надтреснутым был её голос, подсказало Ниаллу, что, быть может, несчастная просто уже не может плакать.
— Так в чём же дело?
— Если честно, то мне сложно так просто это описать. Я бы хотела, если возможно, чтобы вы посмотрели сами.
Ниалл неловко переступил с ноги на ногу: выходить он пока что готов не был. Он понял, что женщина встала намного раньше него, и ей не приходило в голову, что это он так долго спит. Наверное, она думала, что он в своей комнатке уже давным-давно чудил со своей загадочной сумкой и вообще занимался всем тем, чем обычно занимаются волшебники. Как бы так ответить, чтобы её не обидеть, но и без завтрака не остаться?
— Я... Мне только собраться надо, если вы не возражаете.
— Конечно, конечно, — всё так же тихо ответила женщина. — Я подожду, сколько надо.
Ниалл поспешно откланялся и убежал на кухню что-нибудь перехватить.
Хозяйка тоже была там и что-то стряпала. На столе уже дымилась каша. Ниалл поспешно стал её глотать, почти не чувствуя вкуса, а Марта, покачав головой, начала рассказывать об их посетительнице и без лишних вопросов со стороны своего гостя:
— Несчастная женщина. Она вдова, знаешь? Вышла замуж за нашего старого мельника, Томаса, очень его любила. Сынишку ему через год после свадьбы родила — а бедняга Том возьми, да и сгори буквально через пару месяцев после этого. Она больше замуж не выходила, всё первого мужа оплакать не может. Её к себе деверь взял, сына воспитал, мельницу починил...
— А что у неё сейчас произошло? — спросил Ниалл, вспоминая опустевшие глаза женщины.
— Её невзлюбили местные... обитатели, — сочувственно покачала головой Марта, многозначно глядя в сторону зачарованного холма. — Мальчик-то у неё пригожий, загляденье просто. Весёлый вырос, красавец, кудри вьются, щёчки румяные. Она в нём души не чаяла, надежда её был и отрада. Славный паренёк, да только... Эх, — Марта судорожно вздрогнула и оглянулась на окно. — Увели ОНИ его.
Ниалл с немного виноватым видом уставился в опустевшую тарелку перед ним. И почему эта женщина только сегодня его нашла?.. Наверное, действительно только-только узнала, что он приехал. А соседи вряд ли так уж спешили ей рассказать о госте: боялись, может быть. Но оказалось, что Марта ещё не закончила:
— Увели-то увели, да не совсем.
— То есть? — решил уточнить Ниалл.
— Лучше сам у неё спроси, — уклончиво посоветовала хозяйка, на всякий случай крестясь.

———

Так волшебник и поступил. По дороге он осторожно попытался вызнать у несчастной матери, что же именно произошло. Трэса не очень охотно, но с осознанием необходимости начала свой рассказ:
— Я сюда приехала издалека, когда замуж за Томаса вышла. Холм здесь зачарованный, это все знают. Но поначалу было тихо, добрый народ никому не мешал. Говорили даже, будто бы никого в сиде не осталось, все разлетелись кто куда. Только, мне кажется, так не бывает, чтоб сид пустовал. Я сама-то раньше, Бог уберёг, возле волшебных холмов не жила, так что точно не знаю. А вот как сюда приехала, всё пошло наперекосяк. Через год после того, как я тут поселилась, мельница загорелась — зелёным пламенем. Томас был тогда на ней, вот и сгорел. Да не он один: нашли обгорелые кости ещё одного, кого-то... не из местных. Никто не знал, кто это, только похоронить решили обоих от греха подальше за холмами. А спустя пару лет, как сейчас помню, стали происходить всякие странные вещи. Тогда же пропала девица Маред, красивая была. Говорят, её звери задрали, да только какие же тут звери? Тогда же по вечерам стала появляться эта музыка: её на мельнице слышно, у Фергуса, да ещё в паре домов. На улицу после заката теперь никто один не выходит.
В тот день, в самом начале мая, тоже все уже по домам сидели. Тепло было, клевер только зацвёл. Лири, мой сын, так его зовут, пошёл к колодцу воды набрать. Вечерело уже, но я его отпустила...
Закат в тот день красивый был. Всё такое яркое, оранжевое, блестит... Да ещё туман. Лири и засмотрелся, наверное. Солнце зашло — его нет. Я выглянула за порог — не идёт ли. А его и след простыл! У меня в глазах потемнело. Меня деверь пытался удержать — а я на улицу побежала. Кто видел, говорят, что как дурная. Кричала, плакала, искала — всё без толку. И я побежала на холм: догадалась, что это они его забрали. И действительно, смотрю — на склоне женщина стоит. Красивая, молодая, волосы — ну золото просто. Только глаза у неё чужие, злые как будто бы. Я остановилась, как вкопанная. Она как будто удивилась и спрашивает: чего тебе, мол. У меня язык как отнялся. Уже темнело, звёзды видно, а она как светится, ну будто призрак. Соловей где-то запел, и я — давай рыдать. Я её просила, я умоляла мне вернуть сына...
Трэса замолчала, вспоминая ту ночь. «Умоляла»... Даже этого слова ей казалось мало.
— И... что же? — спросил Ниалл, когда пауза затянулась.
— Она взмахнула кудрями и посмотрела на небо. Не знаю, правда она молодая или только так выглядит, но я так у неё просила, что даже она сжалилась. Сказала: «Мы принесём его на рассвете, смертная. Сейчас царство ночи, уходи прочь». И исчезла, в тумане растворилась. Я ещё позвала, покричала, но дальше только эти бубенцы звенели.
— Но она исполнила своё обещание?
— О да! — горько воскликнула женщина. — Она принесла Лири назад с первыми лучами рассвета! Он спал, как младенчик... Тихий такой...
Лицо женщины вдруг скривилось, и она как будто разучилась говорить.
— Он как мёртвый, как мёртвый, — прошептала она. — Маленький, маленький Лири...
Как раз тут они пришли. Ниалл увидел впереди подростка, неподвижно стоящего посреди высокой травы.
Как мёртвый... Пожалуй, если в словах Трэсы и было преувеличение, то небольшое. Ниалл, кажется, узнал в этом мальчике того самого, которого он смутно разглядел среди дождя, когда въезжал в деревеньку полтора дня назад. Он стоял — не улыбаясь, как блаженный, а с совершенно каменным лицом, обращённым к небу. В бессмысленных, стеклянных глазах этой опустевшей ракушки отражалась бездонная синева.
— Лири, — позвал молодой волшебник, но юноша перед ним не отреагировал, продолжая просто дышать и заворожённо смотреть во что-то, что недоступно человеческому глазу.
Его мать стояла рядом, до боли сжав губы. Ниалл не знал, что ему в такой ситуации делать, и просто с ужасно внимательным видом осматривал (совершенно бесполезное занятие) мальчика, и тут Трэса заговорила вновь:
— Он всегда молчит, хотя иногда я слышу его голос, когда он, например, кашлянёт спросонья. Ничего не слышит. Если я оставляю ему с утра чего-нибудь на столе, он съест. Один раз я оставила вазу с ромашками, так он съел и их, а воду выпил. Благодарение Господу, что я ему до тех пор рыбу с костями не давала, он же и кости бы проглотил... На закате он возвращается домой и ложится спать, прямо в одежде и поверх одеяла. А днём всегда, в любую погоду выходит на улицу — и смотрит, смотрит, целый день. Я хотела снова найти ту женщину, но даже не добралась больше до холма: она запутала тропы. Добрый народ похитил его душу.
— Я вижу, — полуотрешённо отозвался Ниалл.
Женщина неловко переступила с ноги на ногу и, опустив голову, чтобы не смотреть на фигуру мага, который мог разбить её последнюю надежду, тихо-претихо спросила:
— Вы... Сможете помочь?
Ниалл поднял взгляд и сквозь ясный воздух посмотрел на сид, до которого было теперь рукой подать. Вот он — повод попытаться взглянуть на фей. Он знал, что если у него будет причина потревожить покой волшебного холма, то у него появится и шанс вернуться оттуда живым. Так учили его умные книжки на полках в библиотеке его учителя. Ниалл ещё раз посмотрел на живого мертвеца перед собой, такого странно тёплого для его ледяной неподвижности.
— Я попробую, — довольно уверенно сказал он. — Сделаю всё, что смогу.
— Спасибо! — выдохнула женщина, хватая руку мага. Ниалл позволил себе утешительно обнять несчастную мать, лишь бы только не видеть искр надежды в её глазах и не выдать обуревающее его волнение.

———

Поговорив с немного воспрявшей женщиной, Ниалл вернулся к Марте и предупредил, что этой ночью его можно не ждать — разве что совсем под утро. Хозяйка тревожно покачала головой, накормила своего постояльца напоследок и отправила с богом.
Все вещи — сколько их у него было — волшебник оставил в своей комнатке. По-хорошему, раз он собирался вступить на территорию Бессмертных, то мог бы приготовить какой-нибудь подарок. Но, как уже подмечалось раньше, что стрясёшь с бедного подмастерья? Ниалл уповал на свои дипломатические способности.
Днём он вздремнул в прихожей у Трэсы, а когда солнце начало клониться к закату, отправился к волшебному холму. Не без удовольствия он подметил, что, как правильно выразилась вдова, сиды запутали тропы, но начинающему чародею это было совершенно нипочём: он распутывал их легче, чем иной раз космы у себя на голове.
Но чего ждать внутри холма? Как подземные жители отнесутся к его самовольной выходке? Из рассказов в деревне молодой человек понял, что нрав у них довольно крутой.
Наконец он очутился у самого подножья. До захода солнца ещё оставалось немного времени. То, что надо. Ниалл заприметил поросший лишаём валун, мысленно сосчитал до трёх и бросился бежать от него противусолонь вокруг холма.
Бежалось легко, трава под ногами была мокрая, но совсем не путалась. Сколько именно времени он бежал, Ниалл сказать не рискнул бы. Но он заметил, что с последним лучом уходящего дня он как раз перешагнул заветную черту, проведённую им от валуна. Тут сердце у него прыгнуло в горло, а душа сквозь пятки провалилась под землю...

———

Когда он очнулся, то увидел, что со всех сторон его окружают разные существа, надрывающиеся от звонкого хохота.
— Ой, вы его видели?! — воскликнуло одно из них. В глазах у Ниалла всё плыло, а в ушах звенело, и он пока никак не мог описать окружающее точнее. Чудо, что хоть слова разбирал! — Как бежал, как бежал! Атлет!
От этих слов волшебнику почему-то стало обидно. Что такого?! Противусолонь, перед сумерками — всё как по хрестоматии!
Меж тем зрение более или менее вернулось к нему. Оказалось, что склонились над ним бесчисленные молодые смеющиеся лица. Ещё Ниаллу был виден далёкий свод потолка — но и только. Не очень светло, но зато краски, уж которые есть — завораживающе яркие.
— Кто ты, чудак? — рассмеялась одна из девушек, обладательница закатно-рыжих кудрей, которые пеной разлетались по её плечам. Глаза у неё были серебряно-серые, щёки — как тисовые ягоды. — Зачем вломился сквозь наши двери?
— Я ищу одного человека, — честно признался Ниалл.
— В нашем чертоге? — спросила девушка, а все остальные уже стонали, не в силах больше хохотать.
Ниалл даже немного разозлился, но тут какой-то кроха с изумрудными глазами воскликнул:
— А, наверное, это он об Лири!
— К Королеве его, к Королеве! — тут же взвилась цветистая кавалькада. Тут же к волшебнику потянулось с полсотни разноцветных рук и рукавов, почти против его воли помогли ему подняться и потащили по коридорам.
Стены светились и искрились, как будто выточенные из самоцветов, а на них плясали блики бесчисленных огней, забывших о том, что они должны быть жёлтого цвета. Каждый шаг — то есть по той же полусотне каждую секунду — отдавался в небесно-голубых сводах то звоном, то стуком, то скрипом.
Ниаллу ужасно не понравилось, что его тащат против его воли непонятно куда, вглубь сида, но извилистые коридоры настолько заворожили его своей красотой, что он был бы готов остаться бродить здесь вечно.
В какой-то момент он понял, что только из-за того, что его тащили дальше, он и не упал на колени, чтобы растянуться на этом чудесном полу... А шелка и ткани! Ярче и пестрее птичьего оперения, легче тополиного пуха.
И тут они очутились у высоких узких дверей. Все феи тут же рассыпались в разные стороны, как бисерины из мешочка, и Ниалл оказался один в пёстром коридоре — правда один, потому что волшебные обитатели сида как будто исчезли сквозь стены. А створки тут же пригласительно подались в стороны. Внутри после яркого коридора чародей не разглядел ровным счётом ничего, за исключением слабого золотистого свечения чуть поодаль. Тут же он вспомнил о том, зачем он вообще сюда пришёл, и отругал себя последними словами за то, что посмел хоть на миг об этом забыть.
Впрочем, теперь он по меньшей мере знал, с кем будет разговаривать.
Собрав всю свою смелость в кулак, он храбро шагнул навстречу тьме... Ах! — стоило ему пересечь черту порога, как земля под ногами исчезла, и Ниалл, едва сдержав крик, чуть не упал на колени.
— Осторожно, ступенька! — внутри его встретил звонкий смех.
А двери за спиной захлопнулись. В зале было темно, да не совсем. Глаза привыкли к мраку, и теперь Ниалл различил утончённую красоту, которая тут скрывалась. Свод был полукруглый, цвета тёмной и густой синевы полночного небосклона. Пол, абсолютно гладкий, отражал этот купол, в котором, кажется, даже мерцали бесчисленные огоньки звёзд.
И посреди этой тьмы восседала, немного сияя, женщина изумительной, захватывающей дух красоты. По её плечам и спине струилось медовое золото. Вся её тонкая, изящная фигура со всей её грациозной прелестью была обёрнута в белое, точно лепестки лилий, платье, рукава у которого стекали по подлокотникам трона, как жемчужная пена по бугристым рифам. И глаза... Не злые ни капли, не насмешливые. Но действительно совершенно чужие. Они переливались многими цветами сразу, и радужки у них были не круглыми, как у людей, а как будто трилистниками. Так, например, человек всегда отличит звериный взгляд от человеческого — а этот отличался и от того, и от другого, и совершенно непонятно было, что же видят эти глаза.
И это восхитительное видение смеялось, а звон этого смеха эхом отражался во всём звёздном зале.
— Добро пожаловать в наш чертог, Вторгающийся!
— Приветствую, о Вечная!
— Чем я обязана столь позднему визиту? Тебе захотелось насладиться нашими песнями или тебя привела сюда какая-то надежда?
— Я здесь по очень важному делу...
Ошибка. Личико прекрасной королевы тут же скуксилось, она со скучающим видом повела очаровательным носиком.
— Дела, дела, дела. Это подождёт до утра, смертный!
Ниалл мысленно выругался, но тут же в голове у него прояснилось, и мысль заработала. Он стал прикидывать, как он может убедить бессмертную царицу его выслушать. Но уже то радовало, что его собеседница была в достаточно благодушном настроении, чтобы хотя бы не поинтересоваться его именем, что могло бы кончиться для души Ниалла в высшей степени прискорбно.
— Вечная, до чего же просто вам говорить! Вы живёте в этом холме день ото дня, не старея и никуда не торопясь, а нам каждый час на вес золота.
Женщина и правда заинтересовалась.
— Какой дерзкий человечек. Ты что же, попрекаешь меня вечностью?
— Вовсе нет! — нашёлся её собеседник. — Но жизни наши и нам, и, тем более, вам кажутся ужасно мимолётными.
— Сколько тебе лет, Вторгающийся? — что-то прикидывая, спросила королева.
— Два десятка, Вечная, не более того.
— Действительно, как мало! — поразилась она. — Вам впору только посочувствовать. Что ж, уговорил, я готова тебя выслушать. Только, будь уж так добр, не томи долго, а то сегодня такая прекрасная ночь.
— Вы помните юношу по имени Лири?
— Да, я знаю юнца с таким именем. У него великолепный голос и весёлый нрав!
И ни слова о том, что они похитили его! Ниалл пытался понять, с какой стороны ему подойти к сути дела:
— Вам, наверное, доводилось видеть и его мать?
— К чему этот вопрос? — сморщилась фея.
— Вы же встречали её, не правда ли?
— Ты, похоже, и без меня это знаешь, к чему тогда выуживаешь из меня ответ? Грубиян. Она просила вернуть ей Лири обратно, и рыдала. Ненавижу, когда рыдают. Чего она так кричала?
— Ну, это же, в конце концов, её сын.
Женщина недовольно фыркнула, и молодой человек тут же добавил:
— Больше того, единственный сын. А муж у неё давно погиб.
— И она не вышла замуж снова?
— Не все вдовы ищут себе новых мужей.
— Да? — королева показалась Ниаллу немного озадаченной. Она поднялась на ноги и стала ходить по залу, покачивая серебряной ветвью с бутонами-бубенцами, которую она держала вместо жезла. — Мне казалось, что люди... Ну да ладно, тебе виднее, Вторгающийся. Не о вдове сейчас... Что ей вообще до дело до того, где её сын? У нас здесь хорошо и весело, что ей не нравится?
— Она скучает по нему. Ведь, если он внезапно исчез, то, получается, как будто умер.
— А что же, если бы он правда умер? Упал в колодец, например? Она что, отправилась бы в Алый чертог, чтобы его оттуда вызволить?
— Если бы только знала дорогу.
— Она?! Простая смертная? Мы не верим тебе, Вторгающийся! Ты хочешь нас одурачить!
— Вовсе нет! Неужели вы ни разу не слышали историй о героях, которые путешествовали туда на беспарусных лодках?
Женщина остановилась и внимательно посмотрела в лицо волшебнику. У него по спине поползли мурашки, а точёные черты феи сложились в выражение крайней досады.
— Слышала, вынуждена признать. Хорошо, предположим, я понимаю, зачем она явилась к холму и развела тут... Но ты должен знать, чем закончилась эта встреча, не так ли?
— Это действительно так.
Фея начинала злиться и закипать.
— Разве я недостаточно ясно показала, что больше не желаю её видеть, запутав тропы?
— Потому здесь я, а не она.
— Ну, а тебе-то что за дело?
— Я видел её слёзы.
« А ещё — её сына», — мысленно добавил Ниалл.
— А-а, так ты тоже не любишь рыданий? — обрадовалась королева тому, что она, кажется, хоть что-то поняла.
— Можно сказать и так, о Вечная.
— Ну, и чего же, в таком случае, просишь ты?
— Верните его!
— Но мы уже вернули!
— Нет, вы вернули бедной матери только его тело.
— Неправда, неправда! Он смотрит ввысь, он ест, он спит, он дышит.
Ниалл несколько опешил от такого ответа:
— Какая же это жизнь!
— А что вы, люди, делаете ещё? — искренне поинтересовалась она, склоняя хорошенькую головку набок. — Помимо того, что оплакиваете потери?
— То есть, вы согласны вернуть ещё часть, если я попрошу?
— Мы не вернём ему песни и танцы! — тут же угрожающе зазвенела она.
— Но согласны?
Фея на секунду задумалась и, прищурившись, ответила:
— Допустим, Вторгающийся. Так что же ещё нужно его матери, кроме его жизни?
— Она хочет, чтобы он имел свою волю.
— Положим, так, — нахмурилась красавица.
— Она хочет, чтобы он мог с ней говорить.
— Как много! — простонала она. — Неужели дыхания, еды и сна ей мало?!
— Тише, Вечная, прошу вас! Ей надо, чтобы он смеялся!
Тут златовласая фея расхохоталась:
— Но что же останется нам?! Она хочет к его дыханию — его голос! Так он не сможет петь! Она хочет к его движениям — его смех! Так он не сможет танцевать в нашем круге! Ты обманываешь меня, Вторгающийся! Я ведь сказала, что не отдам его песни и танцы! Ты просишь меня оставить себе лютню без струн!
Ниаллу показалось, что он начинает понимать её.
— А как же смех и улыбки его матери? Получается, вы украли и их.
— Украли?!! — взорвалась фея совершенно внезапно. — Нет, смертный, мы не крали ничего! Воры здесь вы!
Ниалл растерялся, а прекрасная королева продолжала бушевать:
— Вы отобрали у нас солнце и небо. Ты думаешь, мы, дети ветра, не скучаем по небесным просторам?!
Ниалл вспомнил, что своды в коридорах сида были цвета небесной лазури, и бросил взгляд на звёздный купол над своей головой. Но тирада повелительницы фей продолжалась:
— Но всё это — дела давно минувших дней, и не тебя мне следует за это винить. Но вы, смертные, из поколения в поколение пытаетесь отобрать у нашего племени песни и радость! И ты, Вторгающийся, один из таких людей, даром что я разглядела в тебе искру нашего Знания! Мы зовём к себе некоторых из вас — тех, кто не только в земле ковыряться умеет!
— Вы не зовёте, а похищаете их...
— Ха! Ты думаешь, они хоть раз просились домой? Ни твой Лири, ни красавица Маред — она и вовсе ушла вслед за любимым — никто из них и слова не сказал!
— А разве они что-нибудь помнят о доме? И разве Маред, — имя это Ниалл вспомнил: так звали девушку, которая исчезла пятнадцать лет назад, — знает, что она здесь больше десяти лет?
— А если и не знает, то разве это не значит, что ей тут хорошо? А вы, смертные, и под землёй не оставите нас в покое: куда делся зелёный огонь?!
— Зелёный... огонь?
Королева досадливо отмахнулась и воссела обратно, на трон:
— Я заняла этот дворец со своей свитой как раз лет пятнадцать назад. Он был пуст, но не казался заброшенным. Куда делся его хозяин, не знаю, но из дворца к тому моменту пропал зелёный огонь. Очень красивый. Счастье только, что вокруг так много зелёного цвета, иначе уж мы бы тут всё перевернули. Кто, как не люди, мог его похитить? И зачем он вам? Я бы поняла, если бы его хоть зажигали в очагах — хорошо, утащили у нас искорку радости. А так... Как мелкие паразиты!
Ниалл задумался. Зелёный огонь... Действительно, немного подумав, он вспомнил, что среди огней на стенах в коридоре были какие угодно цвета, но только не жёлтый (слишком скучно) и не зелёный. Огонь... пламя... И тут его осенило, но он постарался не подать виду.
— Вечная, я клянусь, что сам я родом не отсюда. Я оказался тут практически случайно, потому не знаю, что здесь да как. Но, мне кажется, я могу найти для вас зелёный огонь. Если я принесу его, то вы отдадите душу мальчика?
— Опять торги! — взвыла женщина. — Вторгающийся, я ведь просила тебя побыстрее закончить с делом, а мы болтаем уже целую уйму времени! Сегодня полнолуние, и я не желаю провести его под землёй!
— Но Вечная!
— Довольно разговоров!
— Но я правда слышал кое-что о зелёном пламени в деревне!..
— Мямля, — проворчала королева, подходя к волшебнику вплотную и заглядывая ему прямо в глаза.
Чарующая слабость тут же охватила Ниалла: колени чуть не подломились, сердце затрепетало и ухнуло куда-то в живот. Молодому человеку показалось, что он только сейчас заметил, насколько же она нечеловечески красива... Но разум, вытренированный его учителем, остался холоден и безразличен к охватившему тело вожделению, и волшебник, не отводя взора, процедил:
— Я не пошутил по поводу огня. Мне правда кое-что о нём известно.
Её точёное лицо вдруг заулыбалось, и она воскликнула:
— Клянусь клятвой своего народа, Вторгающийся, ты незваный гость! Но луна сегодня так прекрасна, что я, так и быть, и тебя приглашаю на наш праздник.
И отвернулась, захлопала в ладоши, заодно взмахивая серебряной ветвью.
Ниалл, пока представилась возможность, вздохнул: и в его вздохе перемешались ликование вышедшего живым из клетки со зверем человека и печаль отвергнутого юноши.
В зал вбежали, звеня бубенцами, какие-то феи и принесли своей повелительнице великолепный пурпурный плащ с золотой вышивкой.
Она легко облачилась в него, протянула юноше тонкую ладонь и приглашающе улыбнулась:
— Давай, смертный, я проведу тебя так, чтобы твоя душа не заплутала между холмами.
Этого предупреждения Ниалл, если честно, не понял, но решил на всякий случай послушаться и протянул руку царице. Она сцепила ледяные пальцы вокруг его запястья, и мир превратился в калейдоскоп.
Вокруг тут же заплясали сотни огней, потерялись в этой круговерти верх и низ. Только лёд вокруг запястья да золотой дождь впереди.
Вся эта мешанина цветов и какофония смеха продолжалась до тех пор, пока они не миновали выход. Процессия всё равно понеслась дальше, звеня бубенцами, а Ниалл с ужасом заметил, что только что перепрыгнул через себя самого, распластанного в траве. Тело на холме, слава богу, дышало, но возле разжатой ладони уже сидел и примеривался к его пальцу ворон.
— Что это?! — пролепетал волшебник.
— Ты! — рассмеялась королева, уволакивая его дальше. — Потому что нечего было вламываться в наш чертог так по-хамски!
Ниалл поёжился и понял, что возвращаться надо скорее.
Они почти летели над холмом, и во все стороны раскинулись ночные долины, а в небе между редкими облаками мерцали мириады звёзд, да сияла сквозь туманную фату зеленоватая луна. Смех и музыка сливались воедино, и сиды танцевали в лунном свете, приминая росистую траву.
Среди них чародей разглядел и куда более приземлённую фигурку мальчика лет пятнадцати, Лири. Он пел чуть ли не звонче всех, а его окружал целый хоровод. Казалось, что он и вовсе не видит родной деревни, так его увлекла музыка.
Пышное празднество перенеслось на соседний склон тоже, а там уже и выплыли откуда-то великолепные яства, запылали среди вереска призрачные костры. Миновала полночь.
Королева уже давно выпустила руку Ниалла, и он, стараясь всё же не привлекать к себе лишнего внимания, пробился к мальчику и коснулся его плеча. Тот, не умолкая, обернулся и с вопросительной жизнерадостностью взглянул на чародея. Глаза у него были почти такие же, как у его госпожи: совсем чужие, и лишь совсем немного напоминали ещё человеческий взгляд.
В этот миг Ниалл понял, что окликать мальчика бесполезно. А ещё — что он остался совершенно один, без единого помощника или заступника, против целого сида. Значит, можно полагаться только на себя. Он против воли отступил на шаг назад, только теперь в полной мере осознавая, насколько же скверно всё для него обернулось.
Он досадливо взрыл носком дёрн под ногами и с тоской поглядел на сид, у подножия которого, кажется, до сих пор различал серое пятно своего плаща. Простуды не миновать — если, конечно, тело вообще ещё живо и волшебнику суждено к нему вернуться. Перспектива остаться вечным пленником у волшебного народа теперь уже не выглядела такой уж нереальной. Впрочем, на этом унылые размышления молодого чародея и закончились.
В следующий миг лицо его успокоилось, и он сосредоточился на тех знаниях, что получил от своего наставника за последние семь — счастливое, кстати, число! — лет и тщательно проанализировал ситуацию. Что он вообще может теперь сделать?
Лучшее, что пришло ему в голову, — попытаться наконец-то досконально разобраться в том, что вообще происходит в этом странном месте. Какая-то картина уже начала постепенно вырисовываться перед глазами, но хотелось всё же найти подтверждения кое-каким догадкам, разузнать побольше — чтобы в следующий раз при разговоре с королевой не кидаться в омут и лепетать какие-то бессвязные слова, а обстоятельно побеседовать и придти к какому-то заключению.
Именно за этими размышлениями его застала — и застала врасплох — юная девушка, со звонким смехом обежавшая чужака вокруг и заглянувшая ему прямо в глаза.
— Почему ты скучаешь, чародей? — рассмеялась она, хватая его за руки и пританцовывая. — Как тебя зовут?
— Ни... — рассеянно начал было он, но мгновенно осёкся и не дал себе назваться.
Молодой человек узнал в ней одну из тех, кто окружил его, когда он только очутился внутри холма: рыжие кудри, серые глаза, румяные щёки. Теперь на ней был изящный венок из белых яблоневых цветов.
— Я был бы рад представиться, — осторожно начал он, — но буду счастлив сначала узнать имя своей прекрасной собеседницы.
— Я Маред, — засмеялась девица.
— Маред! — изумился Ниалл. Затем тихо, чтобы никто больше не услышал, представился сам, украсив имя заклятьем, которое не позволило бы новой знакомой его кому-то передать. Этой девушки он не боялся. Больше того, в ней он даже увидел возможную союзницу.
— Присоединяйся к танцу! — позвала она, утягивая его. Но юноша мягко отстранился и, внимательно вглядываясь в её черты лица, покачал головой:
— Сегодня я не буду танцевать. Мне надо проведать селение людей. Меня ждут.
— Да?! — тут же вскинулась она. — Изумительно! То есть, ты идёшь вниз?
Ниалл кивнул.
— Ой, а что ты там хочешь делать?
— Искать волшебный огонь, которого нет у царицы.
Она оглянулась в толпу пляшущих и рукоплещущих эльфов, нетерпеливо подпрыгнула на месте и задорно выкрикнула:
— Как весело! Хочешь — я с тобой?
— А ты можешь отпроситься?
— А чего ж нет-то? Я там родилась!
Ниалл улыбнулся. В сопровождении феи — вряд ли это существо можно было уже считать человеком — ему было значительно менее страшно спускаться, чем одному.
Под очередной перелив мелодии и красивое пение мальчика он ускользнул в сторонку, а Маред меньше чем через минуту его догнала, и они отправились в своё небольшое путешествие. Девушка всё время смеялась и продолжала танцевать, а Ниалл, чтобы не огорчать её, заставлял себя по меньшей мере улыбаться.
— А куда мы идём?
— На старую мельницу, — беззаботно ответил Ниалл. — Помнишь её?
— Да, она ещё сгорела недавно. Я, правда, не видела.
Она ненадолго задумчиво уставилась в небо и пробормотала:
— А может, не так уж и недавно. Вот умора!
— То есть, ты ушла из деревни сразу после этого?
— О, нет, меня вообще тогда здесь не было. Я была во-он за теми холмами, когда это произошло, у меня там двоюродные сёстры живут. А в тот год у них урожай был поудачней, чем у нас, вот меня и отправили к ним погостить.
— А как же ты вообще сюда попала?
— «Сюда»? — удивилась постановке вопроса Маред.
— В дворец под холмом.
Девушка лукаво улыбнулась, но отвечать не стала. Вместо этого она защебетала весёлый мотивчик:

В ущелье по кромкам троп
никто у нас не пойдёт:
там, высоко в холмах,
эльфов народ живёт.

В зелёных кафтанах они
гуляют среди ветров,
на красных шляпах у них
белые перья сов.

Они под склоном крутым
раскинули табор свой
и нити заклятий плетут
из звёздной ткани ночной.

Бриджет они увели,
малышкой Бриджет была.
А если б вернулась домой -
родных уже б не нашла.

Теперь в подземном дворце
постелена ей постель,
спит она мёртвым сном
и не очнулась досель.

А сиды колючий сад
взрастили на сонных холмах,
чуть тронешь — твоя постель
тоже будет в шипах.

Ниалл улыбнулся и неопределённо пожал плечами.
Самое время обдумать то, что успело нарисоваться в голове. Итак, что ему известно: зелёным огнём горела мельница в ту ночь, когда погиб Томас, её хозяин. Но он сгорел не один: вместе с ним был кто-то ещё, «не из местных». Кто это был?
В это время в сиде, очевидно, не было всех этих фей, они пришли позже. В отличие от Трэсы, Ниалл точно знал, что сид пустовать очень даже может, и даже подолгу. Феи могли покинуть свой дом и отправиться на все четыре стороны по самым разным причинам. Почему пустовал этот дворец — и как долго?..
Королева фей пришла издалека. Ниалл видел это так же ясно, как если бы она была иллюстрацией в одной из его энциклопедий. И она, судя по всему, тоже понятия не имеет о судьбе своих предшественников. Она знала только о том, что где-то должен был быть зелёный огонь, но исчез. Ниаллу казалось, что на мельнице произошло что-то до дикости важное — но что? Расспрашивать Маред бесполезно, а живых людей — в его положении невозможно. Наверное.
— Маред, а мы можем поговорить с людьми?
Она поморщилась:
— Можем-то можем, только кто ж нас услышит? Они все прячутся, к ним даже в окна не заглянешь. О чём с ними тогда говорить?
И то верно. Ниалл вспомнил, что звуки праздника слышны только в нескольких домах, и в них-то точно никто не откликнется на ночной стук и мольбы о помощи.
Музыка уже почти стихла вдали, но девушка продолжала двигаться ей в такт и теперь похлопывала в ладоши и прищёлкивала пальцами. В какой-то момент она, смеясь, крутанулась на месте, проводя вокруг себя повёрнутыми к земле ладонями.
«"Примятый колос", простейшее плетение», — тут же отметил про себя чародей. Этот невинный жест девушки заставил его на миг оторопеть, но он не стал спрашивать, зачем она это сделала. Ответ напрашивался и сам: это же просто движение танца.
— И что же, каждую ночь так гуляете? — вежливо спросил он вместо этого.
— Глупости! По плохой погоде что за удовольствие так плясать?
Какую именно погоду феи считали «плохой», Ниалл уточнять не стал, точно зная, что дождь волшебный народ не останавливал.
На улицах и во дворах действительно было очень пустынно. Дома стояли как заброшенные, в тёмных провалах окон не горело ни единого огонька. Можно понять, почему весёлому народу, которому случалось прокатываться по этим улицам, все эти дома казались игрушечными.
Лёгким кошачьим движением Маред вспрыгнула на старый шаткий забор и, балансируя больше для виду и по старой людской привычке, прошлась по нему — а по следующему даже и колесом, накладывая таким образом ещё пару довольно безобидных, но весьма неприятных для обычных жителей деревни заклятий.
Сколько ещё продолжалось бы это форменное безобразие, решительно неизвестно, но, к счастью, на фоне ночного неба чародей вскоре разглядел силуэт мельницы. Какие-то маленькие феи уже опередили их и теперь то и дело скатывались по жерновам.
— Кыш! — смеясь, крикнула им Маред. — Ну-ка слазьте — и марш к остальным!
Дети — а это были именно дети, а не, скажем, брауни — тут же прыснули во все стороны, вытягивая за собой цветастые ленты.
Ниалл напряжённо смотрел на строение перед собой, которое чуть-чуть поскрипывало на ветру.
— Зайдём? — приглашающе мурлыкнула его провожатая.
— А можно?
— Это же ме-ельница! — протянула Маред укоризненно, тем же тоном, которым она только что разгоняла детей.
— А, ну да, — согласился Ниалл. Действительно, больше всего странных вещей испокон веку происходило именно на мельнице и в кузнице. Теперь он чуть лучше понимал, почему так.
На первый взгляд внутри было сухо и пусто, только немного пахло мышами, да доносилось временами со второго этажа похрапывание мельника. Мельница была деревянная, потому, Ниалл не сомневался, во время пожара погибла полностью — ну, разве что сам механизм мог остаться. Но тут что-то треснуло, сердце у Ниалла похолодело, а на голову что-то свалилось. Ощущение тяжести на плечах, шее и тут же согнувшейся спине продлилось не более секунды, и тут же он услышал тонкий перезвон: внутри мельницы тоже были дети, один из которых скатился по его спине, как по ледяной горке. Успокоившись и приглядевшись, волшебник разобрал, что они карабкались всюду, где только могли, и в воздухе носились практически стянутые уже в жгуты нити волшебства — переливаясь всеми цветами и запахами. Маред меж тем восхищённо ахнула и захлопала в ладошки. Затем её серебряный взгляд скользнул по Ниаллу, и она пихнула его локтем:
— Ну же, сделай лицо попроще!
Молодой человек немного скривился.
— Я не вижу и следа зелёного пламени...
— Какое ещё пламя! — возмутилась фея, проводя вокруг себя руками. — Ты что, не видишь?!
Ниалл досадливо махнул рукой и вышел прочь.
Совершенно новая мельница. Чародей не мог возвращать ушедшее время, а значит, не мог теперь и разузнать, что произошло в ту злосчастную ночь пятнадцать лет тому назад. Предел его возможностей — «подслушать», о чём жалуется дерево, а тут оно всё совсем новое. Молодой человек досадливо плюхнулся на ступеньки у порога и стал отчаянным взглядом буравить темноту. Впрочем, теперь, когда надежда на спасение несча... маленького Лири у него рухнула, он мог и вынужден был признать, что место и ночь действительно совершенно необыкновенны.
Мельница стояла немного на отшибе, на самом ветреном месте, а перед ней было немного нераспаханной земли, через которую змеились тропки. В лунном свете трава серебрилась, темнели синие колокольчики горечавки, высвечивались звёздами крохотные дикие ромашки, а в стороне как будто рассыпали целое пятно лилового иван-чая. Ниалл застыл на мгновение, а затем развернулся и бросился в оставшийся открытым проём.
— Маред! — позвал он, и девушка почти сразу очутилась рядом. Он тут же подхватил её за руку и потащил за собой на улицу, а она, хихикая, тут же побежала следом. Волшебник указал ей на лиловый пустырь и спросил:
— Послушай! Ведь тут что-то горело! Что это был за дом?
— Ну, мельница старая, — кивнула Маред. — Она стояла тут.
Она вырвалась из ослабевшей хватки и, напевая и разбрасывая в стороны свои рыжие пряди, закружилась вокруг Ниалла, как вокруг майского шеста.
Он был готов расцеловать и её, и землю, на которой росли эти цветы. Впрочем, он ограничился только тем, что бросился на колени и стал искать в зарослях хоть маленькую прогнившую щепочку. Тут же, пока рылся пальцами в жирной от влаги земле, он заметил, что мох на камнях тут был такого необычайного цвета, будто его специально подкрасили. Зелёный, колдовской огонь рядом!..
Но как только он, не посадив занозу в палец только потому, что не был в полной мере собой, коснулся старой трухлявой доски, в которую впились корни иван-чая, из груди волшебника донёсся стон разочарования.
Маред, судя по её выражению лица, не на шутку перепугалась из-за этого звука, тут же присела рядом, глядя в лицо волшебнику хрустальными глазами, и принялась его успокаивать:
— Что такое? — спросила она.
Ниалл промедлил с ответом и только поднял глаза к чуть подёрнутой облаками луне.

———

Королева фей обожала ночные прогулки, особенно в такие светлые и спокойные ночи. Ещё на родине, за морем, она обязательно устраивала себе такие маленькие праздники, хотя и значительно реже, чем теперь, когда она стала полновластной царицей: в этом отношении отец был почему-то очень строг.
— Ваше Величество! — вдруг услышала она женский окрик.
К ней бежали двое. Одна легко проносилась меж светом и тенью, второй — тот самый молодой волшебник, который наплёл ей столько чепухи давеча вечером, — старался поспеть за ней, уже запыхавшись и едва не валясь с ног.
— Кого я вижу, — скрывая нотки недовольства, ответила она, и на шаг не приблизившись к нахальному юнцу. Тот выглядел совершенно несчастным и потерянным, что взбесило королеву ещё больше. Но молодой человек тут же покаянно склонил перед ней голову и твёрдым голосом заговорил:
— Ваше Величество, я прошу выслушать меня. Я хочу рассказать что-то важное.
— Ну, говори.
— С давних пор в этом дворце под холмом жил другой король. Он был уже немолод и осторожен, потому люди нечасто видели его...
— Я знаю, что до меня здесь жил другой. Что же?
— Прошу вас, выслушайте до конца.
Королева сморщилась и бросила выразительный взгляд в сторону заходящей луны. Ниалла эта провокация не смутила, и он спокойным голосом продолжил:
— Итак, король был стар. Столетия, должно быть, прошли с тех пор, как он очутился под землёй — а может быть, он даже застал времена, когда сиды жили под открытым небом. Он был богат и щедр, и во дворце никогда не стихала — но никогда и не прорывалась и на поверхность — музыка. Это он собрал огни и долгими промозглыми днями смотрел в них, как зачарованный. Он, тем не менее, хорошо знал о людях на поверхности. Пятнадцать лет назад «урожай похитили эльфы»: они собрали часть зерна у людей — я уж не знаю, зачем, — и их король по осени отправился на мельницу. С собой он взял крошечный изумруд вместо платы и отдал его мельнику, запретив класть на дерево: только в серебряную шкатулку.
— Он!.. — начала было королева, но Ниалл, подняв уже на неё глаза, продолжил свой рассказ:
— Увы: мельник понял, что за таинственный гость пришёл к нему, но не сообразил суть запрета. Он-то подумал, что из шкатулки камень пропадёт — его утянут чары. Но стоило только ему положить изумруд на стол или на пол — кто теперь узнает — как он рассыпался на тысячу языков пламени — и проглотил во мгновенье ока и мельницу, и всех, кто на ней был — и только кости остались.
Ниалл прервал свой рассказ, и королева тоже молчала. Лишь немного погодя она заговорила:
— И сиды, потерявшие своего старого и безумного короля, отправились все кто куда. Дворец опустел, но тут, в начале ноября, я появилась со свитой и навела свои порядки. Не так ли? Но где, скажи мне, — она как будто немного дёрнула щекой, — теперь зелёное пламя? Снова стало прозрачным угольком?
Ниалл и сам позеленел и тихо ответил:
— Оно сгорело.
Тишина.
— Сгорело? — переспросила королева, медленно закипая.
Молодой волшебник страдальчески возвёл к ней глаза и, чуть не плача, ответил:
— Как только нечему стало гореть, оно взлетело ввысь и смешалось с небом и ветром. Его больше нет — хотя оно, должно быть, по-прежнему витает тут — в тёплом аромате трав, в отблесках заката...
Королева побледнела ещё больше. Постепенно вокруг них собирались все её подданные. Звоном пролетел между ними шёпот — и теперь все с пониманием смотрели в центр круга и ждали, что будет дальше.
Царица быстро заметила и это и обратилась к феям:
— Этот волшебник пришёл к нам, чтобы забрать Лири, маленького менестреля.
Ответом ей был возмущённо-глумливый ропот.
— Ваше Величество, — гордо выпрямив спину — и став почти что ростом со свою собеседницу — ответил Ниалл, — я обращу ваше внимание ещё на одно обстоятельство.
— Я слушаю тебя, смертный.
Ниалл глубоко вдохнул. Он долго думал о том, что может сделать, и за такой краткий срок не придумал ничего лучше. Сейчас начиналась самая опасная часть его речей:
— У мельника, Томаса, оставалась жена. Она больше не вышла замуж, а значит — она до сих пор одна владеет всем, что причиталась её мужу. Понимаете ли... Тот помол так и остался неоплаченным: ведь изумруд сгорел без остатка.
Что всё это никак не соотносится с людским законом, Ниалл решил не уточнять, а остальные люди на празднике или не вспомнили, или не захотели сказать об этом.
Меж тем феи стали с улыбками переглядываться и одобрительно гудеть. Королева вскинула брови и насмешливо сказала:
— Я не отдам другого волшебного огня. Что ещё она может требовать?
— Своего сына, — коротко ответил Ниалл и поспешно добавил. — Лири — сын того мельника.
Женщина сжала губы в узкую линию и как будто с детской обидой спросила:
— А с чего мне вообще уплачивать долг погибшего короля?
— Ведь вы — королева этого сида. Вы заняли трон и зал владыки...
— Одежду же не занимала, — проворчала царица. И вдруг воскликнула:
— Постой-ка! Так ведь и долги переходят к вдове! Кто заплатит за смерть короля? И из-за кого вообще разбился зелёный огонь?!
Но тут уже зазвенели голоски из толпы:
— Ваше Величество, ну так всё честно же!
— Мы же не эти мелочные людишки!
Среди перекатов смеха послышались какие-то шутки, королева огляделась и, кусая губы от досады, велела позвать мальчика. Вскоре он подошёл сквозь расступившихся гостей, как тихий гусёнок, и королева запустила свои нежные пальцы в его золотые кудри. Он непонимающе смотрел вокруг и неловко улыбался — так не похожий на того себя, которого Ниалл видел днём.
— Клянусь клятвой моего народа, Вторгающийся: я не потерплю несправедливых упрёков, как и не допущу, чтобы люди смогли вмешаться в мой праздник. Ты ведь хочешь забрать у меня настоящее сокровище: тёплый свет, витое золото, сапфиры, красную эмаль, белый шёлк и серебряный звон. Серебро изотрётся от ветра, шёлк обветшает от тревог, эмаль сползёт от холода, сапфиры побелеют от солнца, золото потускнеет от дождей, а свет погаснет в холодной земле.
Она, наклонившись, поцеловала оробевшего мальчика в лоб и вздохнула:
— Что ж, так же, как я потеряла огонь, его мать лишится всех этих чудес. Пожалуй, это достойная плата. Держи!
С этими словами она оттолкнула ребёнка от себя, в руки к Ниаллу. В тот же миг все феи исчезли в порыве ветра, и всё вокруг смёл и подмял под себя поток молочного тумана, обволакивающего своей белизной — и застилающего собой все звуки...

———

Ниалл распахнул глаза и заскулил от боли и холода.
Между холмов, на горизонте, только что пробился первый луч рассвета. В абсолютной тиши громко каркнул и захлопал крыльями, улетая, ворон.
Волшебник, еле-еле заставляя себя шевелиться, подобрал под себя онемевшие ноги и сел. На расклёванной и залитой кровью руке, как он теперь видел, не хватало двух пальцев.
Зато рядом на траве сидел красивый златокудрый мальчик в зелёном кафтанчике. Он вопросительно и то ли сонно, то ли подслеповато смотрел на Ниалла и, поймав его взгляд, тонким голосом спросил:
— Дядя, вы кто?
Молодой человек рассмеялся и потрепал здоровой рукой мальчишку по голове — а потом рухнул обратно в траву.

———

Сразу после этого Лири убежал домой и позвал родных. Общими усилиями Ниалла удалось дотащить до очага в доме Марты и согреть. Лири ничего не помнил, а волшебник на все расспросы только болезненно хмурился, но в данном случае такое молчание оказалось красноречивее любого рассказа. Кто-то из сельчан набрался смелости и попытался попросить чародея распутать скопившиеся за ночь заклятия, но тот так выразительно позеленел, что смельчака тут же обругали свои же.
Ночью Ниалл, как он сказал хозяйке, не смог уснуть, потому на следующее утро был совсем плох, но, тем не менее, смог убедить Фергуса, чтобы тот взял его с собой, на повозку, в тот же день — только выпил перед дорогой какое-то снадобье и плотно поел.
На самом деле он проспал всю ночь, но там, во сне, его нашла рыжеволосая Маред с возлюбленным, и — на этот раз действительно как гость — он оказался на подземном пиру.
Всё вокруг было в лихорадочном тумане, но много наблюдательности волшебнику, чтобы увидеть гордо улыбающуюся королеву во главе стола и златокудрого мальчика, распевающего весёлые песни чуть поодаль, не понадобилось. Королевство сна? Королевство грёз? Или волшебство? Поутру Ниалл плохо помнил свой сон, но знал, что если он останется в деревне ещё хоть на день, то может уже никогда не вернуться из подземного чертога, о котором теперь вспоминал с тоской — разгонять которую помогала боль во всём простывшем теле.
Когда он проезжал в повозке через селение, его нашла Трэса. Женщина плакала от благодарности и всё пыталась что-нибудь ему отдать — однако Ниалл слабым голосом, но настойчиво отказался от платы.
Ещё долго, пока они с его попутчиком молчали, ему чудились переливы серебряного смеха в ветре.
Ещё долго у него перед глазами струились золотые волосы королевы фей.
Вскоре после отправления чуть-чуть поджившая — и чудом не воспалившаяся — рука заныла аж до самого локтя.
А после этого снова полил проливной дождь.