Гареммыка ч10

    
     Вы можете подумать: "получил разрешение на измену, и тут же пустился во все тяжкие"? И будете трижды неправы, если подобная мысль всё-таки придёт вам в голову! Можете не верить, но стоило мне только лишь увидеть Катю, как я в ту же секунду позабыл обо всём на свете: и о своём первоначальном намерении её отругать, и о недавно выданной Иришкой индульгенции. Нет, потом-то конечно вспомнил, но гораздо, гораздо позже – лишь когда утолив первый любовный голод, мы с Катюшей блаженно растеклись по порядком измятой простыне.
     До тех пор, пока не вернулся на место унесённый ураганом страсти разум, мы просто лежали, отстранённо любуясь яркими звёздами за стеклом высокого окна. Да, тогда по ночам над крупным городом ещё были видны звёзды, не забитые заревом огней современной рекламы. До утра город мирно спал, погрузившись в патриархальную тишину, не нарушаемую, как сейчас, круглосуточным автомобильным гулом. Катя прижималась ко мне, я к ней, и нам было так хорошо просто лежать вместе, не шевелясь, не тревожась, не думая ни о чём, наслаждаясь самим фактом телесной близости друг друга.
     Потом было произнесено первое слово, второе, третье и так незаметно завязался разговор, постепенно перешедший от обычного восторженного лепета двух влюблённых к настоящим откровениям. И я, и Катя вдруг ощутили настоятельную потребность выговориться, раскрыться, обнажить собственную душу так же, как были обнажены наши тела. Всё, о чём мы раньше молчали, о чём запрещали себе даже думать – сокровенные мечты, касающиеся нас двоих робкие надежды, опасения – всё это мы торопились выразить в словах, стремясь успеть поведать вплоть до самой последней мелочи. В ту ночь Катя многое рассказала мне о своих предыдущих браках, существенно дополнив скупое изложение Ирины. Упомянула она и о состоявшейся у них с Иришкой сегодняшней, хотя нет, уже вчерашней беседе. Вот тут я, признаться, чуть не выпал в осадок, когда до конца выслушал доверительную Катину речь. Блин, оказывается, за моей спиной кипели нешуточные страсти, о которых я ни сном, ни духом! Весь день после того разговора, что на заводе, что на улице я ходил словно пришибленный. Раз за разом прокручивая в голове Катины слова, припоминая сопутствующие им события, я пытался сложить для себя истинную картину нашего любовного треугольника.
     Я, конечно, знал о том, каким способом Ира познакомилась с Катериной, но особо не задумывался, для чего ей это было надо, считая подобное стремление к знакомству обычным женским любопытством. А ведь дело было не в банальном капризе: Ирина в тот момент ходила сама не своя от наших с ней участившихся размолвок, считая их виновницей Катьку и мою неспособность забыть о своей бывшей женщине. Накрутив и загнав себя в угол своими же собственными фантазиями, Иришка буквально не находила места. Ей стало казаться, что её счастье вот-вот развалится, как рушится наполовину построенный карточный домик.
     "Что делать?" – эта мысль не давала Ире покоя, тревожа её и днём, и ночью. От отчаяния она уже не знала, куда ей деваться, к кому обратиться за помощью. Недавняя комсомолка не раз и не два подумывала пойти к какой-нибудь бабке-ворожее, чтобы та навела порчу на соперницу. Иришка была готова собственноручно втыкать булавки в дверной косяк Катькиной квартиры, или сыпать ей иголки под коврик. Блин, у неё даже родилась идея навестить бывшего мужа в его любимом гараже и выпросить у того стакан электролита, чтобы было чем плеснуть Кате в лицо! Чёрт, а я-то всегда считал Ирину тихоней, пугливой серой мышкой, и совершенно не ожидал от неё подобной решимости. Да, воистину в тихом омуте бесы водятся. Хорошо еще, что мой бесёнок решил не прибегать сходу к столь кардинальным мерам, а для начала заняться разведкой. То есть познакомиться с Катькой, аккуратно втереться к ней в доверие, выяснить для себя, что дорого сердцу соперницы, и только потом действовать. Ведь любой человек всегда боится потерять что-то ценное для себя, рассудила Ира. Для кого-то это деньги, работа, какие-то иные материальные блага. Для других это семья, дети, близкие. Для третьих – репутация, общественное мнение. А, найдя Катькино слабое место, надавить на него посильнее, и тем самым заставить Катерину отступиться, оставить меня в покое. "Путем шантажа люди многого добиваются" – решила Ирина, направляясь в магазин за тканью для нового платья.
     Одно моя черноволосая ревнивица выпустила из вида: роль разведчицы на себя Катька примерила уже давно. Прошлой осенью, когда я объявил ей, что между нами всё кончено, и у меня есть другая женщина, Катя небрежно бросила фразу "перебесишься, приходи" и гордо покинула беседку детского садика. Но ушла она недалеко, всего лишь до ближайшего угла, из-за которого впоследствии наблюдала за нашим с Ириной разговором. Вычислив традиционное место прогулок, она и зимой неоднократно следила за мной, Юлей и Иришкой, не стесняясь зайти с театральным биноклем в подъезд близь стоящего дома. Так что внешность Ирины для Кати секретом не являлась и, обнаружив соперницу в один прекрасный день у себя на пороге, Катька моментально поняла, что тут дело нечисто. Однако сходу закатывать скандал не стала, решив пока прикинуться несведущей и потихоньку разузнать намерения разлучницы.
     Кино и немцы, прям-таки готовый сценарий для фильма про шпионов и контрразведку! Причём сначала всё строго соответствовало канонам: Ирина старалась показать себя полезной для Кати, а та в свою очередь всячески вводила её в заблуждение, привечая и нахваливая по поводу и без. Попутно Катька исподволь внедряла в голову Иришки мысль, что в роли любовника я Кате не нужен совершенно, а вот как заведующий технической частью её предприятия, так просто необходим. Ира подумала и решила пока не форсировать события. Оружие возмездия – спичечный коробок с клопами, добытыми ею с немалым трудом – так и остался невостребованным.
     Но реальная жизнь здорово отличается от кинофильма, и дальнейшее развитие событий пошло несколько вразрез с общепринятыми законами жанра. К замешательству Катерины, Иришка оказалась полезной кооперативу не на словах, а на деле, о чём недвусмысленно свидетельствовали цифры в бумагах. Да и сама Иринка неожиданно пришлась Кате по душе. Я отчётливо вспомнил, как лёжа в моих объятьях, Катя оборонила среди прочих такую фразу:
     – Если бы не было тебя, Серёжка, мы с Иркой вполне могли бы подружиться.
     Но я был, и этим обрекал девчонок вести войну до победного конца. Вот только что являлось победой для каждой из них? Первой об этом задумалась Катерина, ещё зимой обнаружив одно обстоятельство, превращающее для неё подобную победу в Пиррову. А звалось оно Юлей. Увидав, как я отношусь к детям, Катюша сразу поняла, что это автоматически делает наш с ней союз недолговечным, ведь рано или поздно я захочу наследника, а сама она подарить мне ребёнка, увы, не в состоянии. Для Кати такое открытие было очень болезненным, ведь кроме краха сердечных надежд оно в очередной раз напомнило о её неполноценности как женщины.
     После долгих, мучительных колебаний, метаний из одной крайности в другую, Катя решилась всё-таки отойти в сторону, сочтя синицу в руке предпочтительней журавля. Иными словами, перевести наши с ней отношения в разряд чисто деловых и дружеских. А пришла она к такому решению буквально за день до моих жалоб на притязания Хельги. И надо же было случиться той встрече со шпаной, потянувшей за собой бурную ночь и моё признание в любви! Какая после этого может быть дружба? Бедная моя Катя совершенно потеряла голову, не зная к чему теперь стремиться и чего добиваться. В растерянности она решила отстраниться и просто понаблюдать за развитием событий, не предпринимая самой никаких действий. Вот разве что немного развлечься, всласть поиздевавшись над заносчивой Хельгой. Откуда она могла знать, что эдакая забава отправит её на больничную койку? Но нет худа без добра – увидев Катю на носилках без кровинки в лице, Иришка невольно преисполнилась к ней сочувствием, а после доверительного разговора по душам в палате кардиоцентра окончательно перестала считать её за своего смертельного врага. Именно в той беседе Катя подробно рассказала Ире о себе всё, не утаивая буквально ничего.
     Казалось бы, теперь Ирине можно успокоиться, перестать тревожиться за будущее наших с ней отношений, ан-нет, в ней по-прежнему жила убеждённость в моей патологической неверности, вселяя неуверенность в завтрашнем дне. И тогда Ира задумала, так сказать, минимизировать потери. "Раз человеку что-то нужно, то надо ему это дать, а не то он возьмёт сам, но уже украдкой, и не факт, что в этом случае последствия окажутся безобиднее – решила она. – Если уж Сергею так необходимы встречи на стороне, то для всех будет лучше, чтобы этой стороной стала Катерина."
     И пусть она, находясь в изрядно растрёпанных чувствах, сделала это предложение не совсем корректно, пусть умудрилась крепко задеть самолюбие Кати – джин, что называется, был выпущен из бутылки. Сохраняя оскорблённый вид, хитрюга Катька мгновенно просчитала все выгоды для себя, и цепко ухватилась за эту мысль двумя руками. Она выпроводила меня из квартиры, а сама принялась обрабатывать Иришку по полной программе, не забывая щедро поливать её елеем с головы до пят. К концу этого разговора захмелевшая Ирина была уже свято уверена, что смогла найти великолепный выход из сложившегося положения, а Катенька была, есть и будет её лучшей подругой.
     Честно говоря, услышав это, я не знал сердиться мне или восторгаться. Блин, Катька есть Катька – зараза, вредина и умница. Ведь если разобраться, обманула ли она Иру? По большому счёту нет, она лишь подыграла Ирине в её заблуждениях, склонив к выгодному для себя решению. Однако никакой попытки переубедить Иришку или объяснить, что та ошибается, не предприняла. Но можно ли винить Катю за это? Опять же нет, ведь по существу мои девчонки продолжали оставаться соперницами, и каждая из них думала в первую очередь о себе. А оно мне надо, жить на пороховом погребе и знать, что оба ведущих в него фитиля только пригашены, но продолжают тлеть?
     "Что делать?" – не давал мне покоя один из двух извечных русских вопросов.
    
     – Серый, плесни грамм двадцать?! – как-то оторвал меня от очередных раздумий Петрович. – Трубы горят после вчерашнего. А у тебя, я слышал, всегда заначка имеется.
     – Петрович, ты же раньше никогда не пил посреди недели? – удивился я, доставая из ящика стола стеклянный пузырёк с замотанным изолентой горлышком.
     – Да тут хочешь, не хочешь, оскоромишься. – вздохнул Петрович, тщательно сцеживая последние капли огненной воды в принесённый с собой стакан. – Вечером со своей старухой полаялся, вот и тяпнул с горя.
     – А что так?
     – Да всё! – враз севшим голосом ответил Петрович после того, как лихо опрокинул в рот содержимое стакана, пригнувшись за приборной стойкой. – Она у меня целыми вечерами или в телевизор пялится, или с подружками лясы точит. Вот вчера прихожу домой, а там дым волнами стелется и такая вонь паленого мяса по всей квартире, что без противогаза не вздохнёшь. Я скорей на кухню, смотрю, а там кастрюля на раскаленной плите аж потемнела, и дым из-под крышки валит! Гляжу, а там вода вся выкипела, и мясо сгорело до уголька. Это моя старая так бульон варила: печку включила, а сама к соседке умотала. Мёдом там ей намазано, что ли, у подружек-то? И ведь слова ей не скажи, только попробуй заикнись, так сам же виноват и останешься. Я вон, вчера попробовал ей высказать, так такой разнос получил! Я, мол, и такой, и сякой, и не мазанный, и внимания ей мало уделяю, и домой только переночевать прихожу. Вон, говорит она мне, в телевизоре показывают, какая у людей любовь бывает, какие там кавалеры галантные – не то, что ты. А какое ей может быть внимание, когда меня от её внешнего вида с души воротит? Вечно на ней один и тот же застиранный халат, эти бигуди постоянные под косынкой. И жуёт! Утром жуёт, днём жуёт, вечером перед телевизором усядется и опять жуёт, жуёт, жуёт. У неё уже третьего подбородка из-за пятого не видно, а она всё ест и ест. И куда только влезает?! Сил моих нету, выносить эту коровищу, Серый! Она же у меня раньше первой красавицей была, за ней мужики толпами бегали. А как замуж вышла, родила двух пацанов, так на себя рукой махнула. Раздулась, что бочка пивная, ходит – с боку на бок переваливается. Я уж по вечерам домой идти не хочу, специально на работе задерживаюсь, чтобы её лишний час не видеть. И всё ей дай, всё ей мало! То хрусталь, то ковры, то стенку финскую… Вот такая она, жизнь семейная, Серый. Подожди, вот сам женишься, тогда и узнаешь, почём фунт лиха.
     Заметив идущего по проходу начальника цеха, Петрович умолк и шустро ретировался подальше от глаз начальства, а я, оставшись в одиночестве, попробовал примерить на себя его ситуацию. То есть попытался представить своих девчонок лет так через …дцать такими же располневшими и опустившимися, как супруга Петровича. Но ничего не вышло: Ирина очень походила на свою мать, а Елена Станиславовна была сухонькой и довольно активной дамой. Да и Катьку я "увидел" похожей на Фаину Раневскую в роли таперши из кинофильма "Пархоменко". Такая же флегматичная, усталая, с папиросой в зубах, поющая невероятно пошлый романс хриплым низким голосом. Забавно, но даже такая она у меня не вызвала отторжения.
     Между тем предусмотрительный Петрович сбежал не зря, потому что начальник цеха подошел именно ко мне.
     – Сергей, ты у нас в электронике хорошо разбираешься, посмотри, что с ним? Только не афишируй особо перед людьми, хорошо?
     Он положил мне на стол завёрнутый в газету предмет, размером с кирпич и ушёл. Я развернул бумагу и ахнул – магнитофон. Кассетный автомобильный магнитофон! И это у нас, на режимном предприятии, где на проходной у работников на законном основании шмонали сумки? Где за попытку пронести транзисторный приёмник пойманного с поличным ожидало автоматическое лишение премии, а за магнитофонную или фото плёнку вообще грозило два года расстрела, причем, каждый день насмерть! А тут целый магнитофон. Да уж, что дозволено Юпитеру…
     Впрочем, я не стал слишком долго сетовать на мирскую несправедливость, с азартом приступив к изучению чуда импортной техники. Аккуратно поддев наклейку с гордой надписью "Made in Taiwan", я открутил скрытые под ней крепёжные винты, снял крышку и недоумённо уставился на крошечную плату печатного монтажа. Жменя кондёров, десяток резисторов, две микросхемы и… всё. А где остальное? Неужели это весь магнитофон? Оказалось – да. Выпаяв отдавшую богу душу микросхему, я завернул её в бумажку, сверху написал марку, и вручил останки начальнику. Мол, ищите такую же деталь, господин хороший. Как найдёте, так и будет вам счастье в виде работающего музыкального агрегата. Начальник смог меня удивить, отыскав необходимую микросхему всего лишь через три дня. Вот что значит связи! Получив отремонтированный магнитофон, он пристал ко мне хуже репья с просьбой помочь установить музыкальную шкатулку в автомобиль. Мол, сам он уже один раз попробовал, и результатом его попытки стала сгоревшая микросхема. Я нехотя согласился, и в тот же вечер мы отправились в гараж осуществлять имплантацию.
     Укрепив на скорую руку магнитофон под приборной панелью "шестёрки", я уложил провода от колонок под ковриками, подключил питание и с деловым видом воткнул предупредительно протянутую кассету в прорезь. На магнитофоне зажёгся зелёный огонёк, а из динамиков зазвучал хриплый голос Высоцкого "Протопи ты мне баньку, хозяюшка", заставив расплыться в довольных улыбках начальника и окруживших его машину зевак из соседних гаражей. И началось! Мне пожимали руку, хлопали по плечу, восторгались так, словно я только что эту "шестёрку" как минимум в космос запустил. А вслед за поздравлениями начались просьбы, от которых меня собственной грудью заслонил начальник цеха. Будто ловкий импресарио расхваливая мои таланты, он сходу отшивал одних, что-то обтекаемое обещал другим и со значением кивал мне в сторону третьих.
     Без особого энтузиазма я выполнил один заказ, другой, третий, а потом, сама не заметив как, втянулся. Магнитофоны мне попадались не слишком сложные, а с имеющейся на заводе контрольно-измерительной аппаратурой, их ремонт становился плёвым делом. Доставку заказов в цех и обратно через посты бдительного ВОХРа взял на себя начальник цеха, он же занимался и сбором платы за ремонт. Причём, в свой карман он не клал ни копейки, отыскав для себя в нашем с ним тандеме иную выгоду. Я уже говорил, что в те времена больше всего ценились связи, а народ в его гаражном кооперативе подобрался сплошь из ответственных работников, занимающих не слишком высокие, но довольно важные посты на самых разных предприятиях города.
     Вот так и сложился у нас с шефом полный консенсус на основе взаимного интереса – мне деньги, ему связи. Да и я стал известной фигурой на территории кооператива. Со мной здоровались за руку, с охотой заводили разговоры, спрашивали совета. И не только о звукотехнике, но и по поводу любого электричества в машине, от проводки к фарам до системы зажигания. А мне было интересно залезть и покопаться в потрохах автомобиля, тем более что хозяин сам приглашает. Постепенно появился опыт, и я уже не тратил по часу на поиски неисправности в электропроводке тех же "Жигулей", практически безошибочно находя проблемное место в цепи. Следующей ступенью для меня стали иномарки.
      
     Японские машины в нашем городе появились давно. Помню, я ещё пацаном бегал смотреть на здоровенный, непривычных очертаний автокран "Като", или рассматривал микроавтобусы "Тойота", которые в большом количестве закупило для собственных нужд наше пароходство. С началом перестройки на улицах стали появляться и легковушки, произведённые в стране Восходящего солнца. Наш народ, воспитанный на крайне ненадёжной продукции отечественного автопрома, относился к этим машинам с настороженным интересом. Да, красиво, да удобно и комфортно, но где брать запчасти на это чудо техники? – вопрошали они у владельца какого-нибудь "Галанта" или "Марка". Ну, не укладывалось в головах наших автолюбителей, что машина может просто ездить и при этом не ломаться. Даже мой папа, и тот не отправлялся на дачу, не забив половину багажника запчастями и инструментом, присовокупив к ним надёжный буксировочный трос. К тому же в японские авто надо было заливать девяносто третий бензин, а он стоил на несколько копеек дороже любезного сердцу семьдесят шестого. Попытки доморощенных умельцев засунуть лишние прокладки под головку блока цилиндров, чтобы заставить японку кушать народный русский бензин, или не приносили результата, или приводили к преждевременной смерти двигателя. Но какой же "умелец" признается, что запорол движок из-за того, что у него в башке вакуум, а руки из задницы растут? Правильно, никакой. Гораздо проще обхаять забугорную технику, обозвав её ненадёжной, склонной к поломкам неженкой. Так и получилось, что вместо популярности иномарки у нас до поры до времени пользовались незаслуженно дурной славой. Потом-то народ разобрался что к чему, но далеко не сразу.
     И всё-таки японки покупали, хоть и нехотя. Люди рассуждали так: лучше ездить на подержанной иномарке, чем ходить пешком в ожидании, когда же подойдёт твоя очередь на новенький "Москвич". Потому что стоять в таких очередях можно было не по одному году – слишком далеко было от нашей восточной окраины до Москвы и Набережных Челнов. "Неважно с какой стороны руль у машины, лишь бы колёса были!" – утешал себя очередной автолюбитель, скрепя сердце решаясь на покупку импортного авто. Брал, начинал ездить и… влюблялся в свою ласточку. Ещё бы, ведь по уровню комфорта японки оставляли привычные "Жигули" далеко за кормой! Сиденья с подогревом, кондиционер, электрические стеклоподъёмники, регулируемые с места зеркала заднего вида – всё на электроприводе. И ведь работало!!
     Но любая, даже сверх надёжная техника иногда может подвести. А где её ремонтировать? На СТО иномарки не принимали, а если и брались за ремонт, то ломили три цены и без какой-либо гарантии. В поисках божеских расценок клиент пошел ко мне, потому что я делал то же самое, но вдвое дешевле, нежели работники автосервиса. Всем было хорошо: и мне и клиенту. Ближе к концу первого месяца разделив заработанные ремонтом деньги на потраченное время, я, признаться, прибалдел: дело обещало быть не просто прибыльным, а очень прибыльным. Хоть увольняйся с завода и посвящай ему всё своё время! Но в таком случае крайне остро вставал вопрос – где обосноваться, чтобы нормально заниматься ремонтом?
     Помню, собрал я всё расчёты, морально подготовился, сформулировал в уме затрудненья и сомнения, да и высказал своим красавицам на очередном "семейном" совете. Ирина вяло отмахнулась, мол, поступай как хочешь, а Катя наоборот, заинтересовалась новой идеей. Она даже предложила взять деньги со счёта своей конторы и выкупить под эту затею бокс в строящемся неподалёку кооперативе. Чтобы не решать наобум, мы с ней целый вечер потратили на подсчёты и планирование, пока полностью не уверились в перспективности моих предложений.
     Вот казалось бы, одобрямс получен, деньги нашлись – бери да радуйся, но почему-то в глубине души меня грыз неугомонный червячок недовольства. А основной причиной его появления было откровенное равнодушие Иришки, с которым она встретила мою инициативу. Спору нет, увлечённый новой тематикой, я в последнее время маловато уделял времени моим женщинам, но ведь это не повод к такому наплевательскому отношению ко мне, правильно?!
     "А что тогда повод?" – задумался я и стал перебирать в памяти наши встречи с Ириной за последние месяцы. Какой-то конкретной причины не нашел, зато понял, что я болван и слепец. Ира уже давно ходила на нервах, а я прилежно исполнял роль страуса. Только тот прятал голову в песок, а я от регулярно возникающей между нами напряжённости предпочитал скрываться в гаражах, среди железа и запаха бензина. Сбегал, проще говоря, оставляя Ирину на Катю, а если и появлялся, то старался подгадать встречи так, чтобы между мной и Иришкой всегда была Юленька. В присутствии дочери Ира всегда держала себя в руках и не позволяла бушующим в ней эмоциям прорываться наружу.
     Да, на личном фронте страсти продолжали накаляться, где роль истопника взяла на себя Иришка, исправно подкидывая полешки в топку свистящего изо всех щелей парового котла. Продолжая эту аналогию, во избежание взрыва мы с Катей только и успевали стравливать пар да подливать в тот котёл студёной водицы. Чёрт возьми, в мою скромную, тихую, всегда такую выдержанную Иринку не иначе как бес непостоянства вселился! Скажите, чем иным можно было объяснить столь стремительные перепады настроения? Только что, буквально секунду назад она беззаботно смеялась, а теперь рыдает в три ручья, или замкнулась в себе, как в неприступной крепости. А попробуй, спроси, чем вызван минор… В лучшем случае не ответит, а в худшем вывалит ворох попрёков, выставив тебя виновным буквально во всём, начиная от забытой ею дома помады, до кратковременного утреннего дождика, заставившего бедную Иру потом весь день таскать с собою тяжеленный зонт. И секс у нас с Иринкой стал теперь таким же – из крайности в крайность. То сметающая всё и вся неистовая буря-ураган, то мои усердные предварительные ласки в течении часа, внезапно оборванные равнодушным "не хочу". Заметьте – то, что я разгорячён и схожу с ума от желания, Иру не волновало ни чуточки.
     А с каким злым сарказмом она подтрунивала надо мной, намекая на нашу с Катей связь, кстати, ей же самой разрешённую! Редкая встреча обходилась без подобного наезда. И ведь не сказать, чтобы мы с Катюшей ударялись во все тяжкие. Нет, наоборот, видя Иришкину взвинченность и её готовность в любое мгновенье сорваться в истерику, мы с Катей старались не подавать ни малейшего повода для неудовольствия. Вели себя будто мы давние, хорошие знакомые, и только. А уж про то, чтобы подержаться за ручки или, не дай бог, проявить какую-нибудь нежность или ласку друг к другу и речи не шло! Блин, мы даже перестали встречаться тет-а-тет, а уж чтобы провести вместе ночь – и не помышляли вовсе. Вон, полтора месяца назад попробовали уединиться, и что? Не смотря на тщательное соблюдение нами всех правил конспирации, Ирина всё равно догадалась, каким-то шестым чувством уловив, что между нами с Катюшей случился интим. Тут такое началось! Спасайся кто может, потому что сдаваться на милость победительницы было бесполезно. Не было у Ирины этой самой милости к провинившимся перед ней. Не было. Зато язвительности и клокочущего в груди негодования хватало с избытком. На всех. Я бы ещё долго терялся в догадках о тайне преображения Иришки, если бы Катерина не смилостивилась и не просветила меня.
     – Да ты что, Серёжка, сам не видишь? Ирка же беременна! Месяц пятый, если не шестой.
     Блин, как хорошо, что я в тот момент сидел…
     Мои попытки устроить Ирине допрос с пристрастием провалились исключительно из-за того, что подозреваемая и не думала запираться, а начала выкладывать всё как на духу.
     "Да, я беременна, а что?" – и глазёнками эдак наивно хлоп-хлоп.
     "Почему не говорила? Ну, я думала, что тебе это совершенно не интересно. Ты ж у нас только своими гаражами живёшь!" – и вновь старательно демонстрируются наивные глазёнки, без тени какого-либо осуждения во взоре.
     "Свадьба? Ну, хорошо, давай распишемся, если ты так хочешь. Заодно и мама порадуется, она давно нашей свадьбы ждёт, ведь ты ей так нравишься. Вот только мама опять приболела, ты же помнишь, как ей плохо зимой было?.." – и разговор аккуратно, незаметно переводится в сторону. Сначала на болезнь матери, потом на папины рабочие проблемы, далее следуют сетования на быстрый рост Юли и острую необходимость обновок в детском гардеробе… Одним словом, дав принципиальное согласие на свадьбу, Иришка ловко ушла от конкретики, не позволив мне назначить дату подачи заявления в ЗАГС. А я-то успокоился, дурачок, посчитал, что все недоразумения позади, раз Ира не возражает против свадьбы.
     Но когда в подобных разговорах прошел очередной месяц, а в фигуре Иры начались хорошо заметные изменения, до меня наконец-то дошло.
     – Ира! Сколько можно водить меня за нос?  Давай уже определимся, когда мы пойдём подавать заявление.
     – Зачем, Серёжа? Признайся, ведь на самом деле ты не хочешь на мне жениться.
     – С чего ты взяла?! – Нет, как вам такой перевод стрелок? Я даже опешил от неожиданности.
     – Ты мне сам сказал, ещё летом. Помнишь, я спросила, какую бы ты хотел свадьбу? А ты ответил, что никакую.
     Её слова тяжким молотом с одного удара напрочь вынесли из мозгов способность к рациональному мышлению. Я тупо лупал глазами в попытках вспомнить, о чём же говорит Ира. И только минут десять спустя до меня дошло. Тогда я набрал в грудь воздуха, медленно выдохнул, и заговорил самым доброжелательным тоном, на какой только был способен в данную минуту:
     – Ириш, я ответил "никакую" потому что идеальным для меня вариантом было бы просто сходить с тобой в ЗАГС и там тихо-мирно расписаться, не устраивая традиционный байрам на полгорода. Понимаешь, я как представлю себя манекеном в витрине, выставленным на обозрение полупьяных гостей, так мне дурно делается. Да и ты, помнится, раньше не любила оказываться в центре досужего внимания. Или после увольнения с завода у тебя сменились приоритеты?
     – Только это? То есть, ты имел ввиду лишь количество гостей?! –  Ира неверяще округлила глаза. У неё задрожали губы, и глаза моментально наполнились влагой. Она кинулась мне на шею и зарыдала. Сквозь плачь и всхлипы до меня доносилось: – А я решила, что ты передумал на мне жениться, что ты-ы разлюби-и-ил меня-а-а-а!
     Что мне оставалось делать? Конечно же, утешать мою малышку! Обнимая и поглаживая её по спинке, я досадовал, как одно неправильно понятое слово, одно крошечное недоразумение способно отравить жизнь двум любящим сердцам. Впрочем, скоро плач прекратился. Меня трижды спросили, не сержусь ли я на неё, пять раз был задан вопрос люблю ли я её – "честно-честно? Даже такую толстую и подурневшую?" – на что отвечал неизменным "да". И был тут же зацелован до полусмерти. Обрадовавшись нашему примирению, я вновь затронул тему немедленного похода в ЗАГС, но напоролся на категорический отказ.
     – Да ты что, Серёжа! – вскинулась Ирина. – Пойти в ЗАГС с такими пигментными пятнами по всему лицу, да ещё с лезущим на нос животом? Чтобы всё качали мне вслед головой и ухмылялись: "По залёту замуж выходит, догулялась!" Это же стыд-то какой, Серёжа! Ну, сам подумай, куда нам торопиться? Давай потом сходим, когда я рожу и приду в себя?
     – А как же ребёнок? Мне что, потом бегать и добиваться усыновления собственного дитя?
     Сходу на этот вопрос Ирина ничего не смогла ответить. Замявшись, она попросила у меня пару дней, чтобы навести справки, и клятвенно пообещала вернуться к этому разговору сразу, как только ей станет что-либо известно о процедуре оформления отцовства. Я согласился, но наученный месяцем хождения вокруг да около, с постоянным откладыванием свадьбы в долгий ящик, не стал пускать дело на самотёк. В тот же вечер, рисуя Юле очередной волшебный замок в альбоме, я наябедничал Елене Станиславовне на Иришкину нерешительность. Мало того, я подключил к процессу капанья на мозги Катюшу, хотя уговорить её оказалось ой как непросто. Мою просьбу Катя сходу встретила в штыки:
     – Ага, ты мне ещё предложи быть свидетельницей на вашей свадьбе! Чтобы я собственными руками вручила любимого сопернице!
     – Кать, извини, что я тебе напоминаю про это, но вспомни, как ты когда-то сама хотела ребёнка. Вот и я хочу. Очень хочу. Но по нашему долбанному законодательству все права на дитя принадлежат матери. Если Ира из-за очередного заскока вдруг упрётся и не даст мне согласия на усыновление, то не видать мне собственного ребёнка как своих ушей. Понимаешь? А вот если в соответствующей графе свидетельства о рождении я буду записан отцом, то она уже никуда не денется, и будет обязана хотя бы раз в неделю давать мне возможность встречаться с сыном. Или дочерью.
     Катя прожгла мне пламенным взором, отвернулась и нехотя пообещала подумать. А мне большего и не надо! Зная Катьку, я был уверен, что даже такого обещания вполне достаточно, чтобы мой рыжик начал действовать. И она действительно начала. Но, увы, даже слаженного хора из четырёх голосов – по ходу дела к нам примкнул Иринин папа – оказалось недостаточно, чтобы склонить Иру к немедленной свадьбе. И пусть только кто-нибудь попробует заявить, что мы плохо старались! Я такому критику предложу самому попробовать переубедить беременную женщину. Флаг ему в руки и бронепоезд на встречу. 
         
     Вступив в свою последнюю треть, осень робко начала примерять на город белые одежды, чтобы в нужный час передать его зиме в полной готовности. Холодный белый пух пока ещё не набрал декабрьскую тяжесть, и его едва припорошивший мостовую тоненький покров очень быстро сметало злым порывистым ветром. По всем приметам чувствовалось, что зима в этом году будет ранней, морозной, и придёт намного раньше обещанного календарём срока. И зиму ждали. Ждала природа, ждали люди. Ждал и я.
     С затаённой дрожью, с предвкушением ждал, потому что давно заметил – в последние годы все значимые и памятные события у меня начинались как раз в это время, на границе зимы и осени. Именно в ноябре я познакомился с Катей, а самая трепетная часть нашего романа протекала в зимние месяцы. Следующей зимой, выдернув меня из тоскливого болота сердечных неурядиц, мне призналась в любви Ириша. Ещё через год я сам наконец-то понял, что влюблён в неё не на шутку. И вот на подходе новая зима, сулящая очередные волнительные изменения в жизни – появление на свет моего первенца.   
     Ирина взяла на основной работе очередной отпуск, подгадав так, чтобы после него сразу уйти в декретный. Но её деятельной натуре было тяжело сидеть целыми днями в звенящей тишине пустого дома, и потому она продолжала ходить к Катерине. После болезни хозяйки кооператива отношение Дашки со Светкой к Ирине заметно поменялось в лучшую сторону, стало тёплым и душевным. В чём тут была причина, в грамотном ли поведении Ирины в тот сложный период или в заметно поднявшейся зарплате у девчат, я особо не задумывался – мне своих забот хватало с головой.
     Я к тому времени уволился с завода, выкупил-таки гаражный бокс и пустился в свободное плаванье за радужной мечтой кооператора – длинным-предлинным рублём. Встав и позавтракав, я теперь спокойно, без суеты и страха опоздать, без ежеминутного нервного поглядывания на часы, собирался и ехал на работу. На СВОЮ работу. На работу НА СЕБЯ. Войдя в бокс, я первым делом вооружался топором и колол дрова для большой, сваренной из листовой стали печки, установленной в дальнем углу гаража. Набив полную топку и убедившись, что огонь разгорелся как надо, я запирал ворота и шёл к Катерине пить кофе, благо её дом стоял в двух шагах от гаражного кооператива. И чем ближе я подходил к подъезду, тем шире становилась улыбка на моём лице – душа пела в ожидании встречи. Казалось, с чего бы это? Ведь ещё и десяти часов не пошло, как мы расстались! Но каждое утро, лишь только я поворачивал ключ и оказывался в тесной прихожей, как что-то сладостно ёкало в груди, заставляя меня скидывать верхнюю одежду гораздо быстрее, нежели подобное случалось в армии по команде старшины.
     Приветственно махнув рукой Светке с Дашкой, я неслышной тенью проскальзывал мимо них к склонившейся над раскроечным столом Кате. Но как бы я не крался, она всегда чувствовала моё приближение, даже когда стояла ко мне спиной! Катенька поворачивалась ко мне, и я тут же, не обращая никакого внимания на хихиканье девчонок за спиной, впивался в её предупредительно подставленные губы изголодавшимся поцелуем. Потом отрывался и с безмолвным вопросом "как ты без меня?" вглядывался в такие безумно родные глаза. "Хорошо. Теперь, когда ты пришел, очень хорошо!" – лучился в ответ взор Катюши. И наши губы вновь сливались в поцелуе, более нежном и чувственном чем первый.
     – Так, всё, не отвлекай меня от работы! – Катя, бросив чуть смущённый взгляд на прыскающих со смеху девчат, отстранялась от меня и торопилась вернуться к прерванному занятию. – Иди лучше к Ирке, позавтракай.
     И я шёл, почти бежал в примерочную, где щёлкала костяшками счёт Ирина. На скрип открывающейся двери она поворачивала голову и расцветала трогательной, по-детски открытой улыбкой:
     – Серёжа! А я тебя жду, а ты всё не идёшь и не идёшь. Кофе будешь?
     – Потом! – отмахивался я и, не теряя ни секунды драгоценного времени, бережно, словно стеклянную обнимал свою вторую любовь. Несколько минут мы предавались поцелуям, после чего я опускался на колени перед Иришкой и клал ладонь на её живот.
     – Как он сегодня? – спрашивал я, имея в виду ребёнка.
     – Сейчас успокоился, по утру пинался, как заправский футболист.
     – А может, у тебя там балерина?! – вопрошал я, делая большие глаза. – И уже вовсю репетирует, фуэте крутит?
     – Я не знаю, кто там, это тебе должно быть виднее, кого ты во мне поселил. – смеялась довольная Ирина, запуская пальчики в мою порядком отросшую шевелюру. – Иди, пей кофе, пока чайник не остыл, я его и так уже два раза грела.
     Стоило мне забренчать ложечкой, перемешивая сахар в кружке, как дверь открывалась, и входила Катя, держа в руке тарелку с бутербродами. Пока я ел, девчата беседовали, обсуждая между собой какие-то мелкие производственные моменты, порой переключаясь на шутливое покусывание моей персоны. Особенно этим увлекалась Катька, а Ирина в пику ей неизменно вставала на защиту общего мужа. Иногда они менялись ролями, и тогда дифирамбы мне пела Катя, а Ирина вышучивала нас обоих. А я млел, любуясь своими женщинами, такими разными, но до сердечных судорог любимыми.
         
     Позавтракав, я возвращался в гараж и "впрягался в лямку", порхая бабочкой вокруг задранного капота. Ну, нравилось мне это занятие – зарыться с головой в автомобильные потроха и обнаружить, отыскать неисправность, как бы та не пряталась среди скрученных в жгуты проводов.
     Искра в землю ушла?
     Откопаем!
     Генератор работает, а зарядка пропала?
     Отыщем, с собаками найдём!
     И чем коварней и заковыристей оказывалась поломка, тем больший кайф я испытывал, находя дефект в хвалёной импортной технике. "Ага! – злорадно восклицал я, разглядывая позеленевший от окисла разъём или сгнивший под изоляцией провод. – Вот оно тебе пресловутое японское качество! Поскупились господа капиталисты, зажались на приличное гальваническое покрытие!"  Белкой в колесе я крутился до обеда, который порою меня так и подмывало пропустить из-за увлечённости собственной натуры. И я бы обязательно его пропускал, перебиваясь сухомяткой, если бы не Ирина.
     Примеряя на себя роль супруги, моё солнышко подошла к этому со всей ответственностью. И даже больше. Она как-то умудрялась совмещать бухгалтерию и делопроизводство с кухонными хлопотами, заставляя нормально питаться не только меня, но и девчонок. Первое время она чуть не палкой выгоняла вечно занятых модисток из-за швейных машинок, но добилась того, чтобы общие обеды стали полноценными. Перед таким её напором тушевалась даже Катька, моментально пряча свой гонор куда-то очень далеко.
     "И кто же тут самодержец? Или здесь уже революция случилась?" – посмеивался я, глядя как безропотно грозная хозяйка вместе с подчинёнными бредёт мыть руки под требовательным взором Иришки. Но никакого передела или двоевластия не было в помине, просто нормальное разделение обязанностей. Это как в старину на корабле: есть капитан, который определяет курс и порт назначения, а есть боцман, на котором всё корабельное хозяйство, от парусов и канатов до бочонка с полуденной матросской чаркой. Не стремясь на первые роли, Ириша стала таким "боцманом", а остальные… остальные этому были только рады. Рад был и я подобным переменам, ведь они обещали долгожданный мир в моей будущей семье.
    
     А перемен из-за Ирининого положения хватало всяких – редкий день обходился без чего-нибудь новенького. Не секрет, что мужчине вообще трудно понять женщину, а уж беременную особенно. По моему, они сами не всегда понимают, чем было вызвано очередное "хочу", и с какого перепуга это мимолётное желание вдруг стало императивом. Если Иришкина внезапная тяга к солёненькому, сладенькому или вкусненькому вызывала у меня улыбку и одно лишь желание услужить, то овладевшая ею в последний месяц страсть к сексу откровенно пугала. Я до жути боялся нанести вред ребёнку и пытался всячески отговорить Иру от близости. Зря, всё зря. "Ты меня не любишь!" – немедленно со слезою в голосе следовал убийственный аргумент, не оставлявший мне иного выхода, кроме как уступить и покориться неизбежному. Ириша брала меня под руку и, переваливаясь что уточка, конвоировала к себе или ко мне домой, выбирая ту квартиру, где родители отсутствовали. Но так можно было поступать в будни, а в выходные как быть? Не скажешь же "мама, погуляй, пока мы с Ириной будем предаваться страсти", верно? А вот чёрта с два! Рассуждая подобным образом, я откровенно недооценил Иришкин "голод", на поверку оказавшийся сильнее каких-либо условностей и правил приличия. Бушующая в её крови гормональная буря здорово ослабила способность  к логическому мышлению, и порою моя скромница выдавала такое, что хоть стой хоть падай.
     – Давай ты как следует протопишь бокс, и разложишь сиденья в машине клиента? А я простынки прихвачу. Чистенькие! – как-то раз заявила мне Ира, воодушевлённо сверкая глазками.
     – Где, в машине? Ириш, да ты что?! Там же грязно, и бензином пахнет, и маслом. И потом, ты знаешь, кто в той машине раньше катался? Не хватало нам ещё заразу какую-нибудь подцепить, и подарить её ребёнку. Нет, ни за что, даже и не проси!
     Ирина надулась, но не стала спорить. Вместо этого она пожала плечами и направилась к Катерине.
     – Кать, а ты у своих родителей давно была? Может быть, ты к ним съездишь на часок? А мы с Серёжей тебя здесь подождём. – У Кати округлились глаза и затрепетали крылья носа. Она набрала в грудь воздуха для гневной отповеди, но Ирка не дала ей слова вставить: – Кать, ну что ты, не обижайся, дело-то житейское. И потом, я когда рожу, тогда мне долго никто не будет нужен. А Серёжа на это время будет полностью твоим. А? Соглашайся!
     Шокированная такой бесцеремонностью Катерина перевела взгляд на меня, а я только и смог, что вымученно улыбнуться да развести руками. Мол, что тут поделать, сама видишь, что у Иры с головкой не порядок. Катя в голос чертыхнулась, накинула шубейку и пулей вылетела за дверь, так приложив её о косяк, что штукатурка посыпалась…
    
     Врачу, у которого наблюдалась Ириша, что-то не понравилось в том, как протекает её беременность, и по его настоянию мою малышку в последних числах ноября положили в роддом несколько ранее ожидаемого срока. И с того момента старое, ещё Сталинской постройки грязно-серое здание стало для меня центром притяжения на две долгих, нескончаемых недели. За эти дни я до последней трещинки в кафельном полу изучил крохотный, два на полтора метра предбанник, дальше которого новоиспечённых папаш не пускали во избежание занесения инфекции. И, надо сказать, правильно делали! Ведь в те времена медицина ещё заботилась о здоровье людей, а не как сейчас – беспокоится исключительно о здоровье их кошельков, чтобы те сохраняли стройность и не страдали излишним ожирением.
     Затесавшись среди таких же слегка очумевших молодых отцов, я подпирал выкрашенную в салатный цвет стену, стоически ожидая, когда же откроется заветное окошечко, и можно будет задать пожилой санитарке вопрос о моей Ирине. Проведя пальцем по странице журнала и отыскав в списке Иришкину фамилию, женщина равнодушно отвечала: "нет, ещё не родила", и подзывала следующего. А этот следующий уже нетерпеливо отталкивал меня локтем и, чуть не целиком влезая в окошко, с надеждой выпаливал имя своей половины. И так же разочарованно отходил, услышав то же самое, что и я. Хвала Перуну, Ирина не стала долго мучить ни нас, ни себя и глубокой ночью после четырёх дней томительного ожидания подарила мне сынишку, а Юле давно обещанного братика. Естественно, я не стал хранить эту новость в тайне, а за какой-то час растрезвонил о ней всем родным и знакомым.
     И началась радостная суета, так хорошо знакомая каждой семье, в которой когда-нибудь появлялся новорожденный. Столкнувшись нос к носу возле роддома, мои предки наскоро перезнакомились с родителями Ирины и решили отметить встречу как положено, за торжественным столом. Не откладывая в долгий ящик, тут же поймали такси и отправились к нам. Помогая накрывать на стол, бегала и хлопотала Елена Станиславовна, а рядом с ней хлопотала и суетилась донельзя счастливая моя мама. Как же, у неё внук появился, первый! Пока хозяйки на кухне шинковали закуски, я, тесть и батя сообразили на троих, доломав первоначальный ледок скованности и отыскав общий язык уже после второй рюмашки.
     – Ну, что, за нас, за отцов? – предложил тост Ирин папа, когда я разлил по третьей.
     – Вы бы хоть подождали, пока мы стол накроем! Отцы… – хмыкнула мама, особо выделив голосом последнее слово. – Или совсем невтерпёж? Вон, как этому, младшему из вас троих? Ещё свадьбу не сыграли, а он уже "папаша".