И в деревне можно жить...

Глава 1. Утро
Василий Васильевич открыл глаза. И первое, что он увидел, был огурец. Огурец был абсолютно зеленый, как лягушка, которая живет в его саду, на дереве. 
Подташнивало. Вчера вечером с соседом, тоже Васей, они довольно крепко приняли на грудь, и грудь ныла и просила пощады.
           Но пощады не было никому.
Василий Васильевич чувствовал себя так, словно только что вышел из тяжелейшего боя, хоть в армии никогда и не служил. Душа была опустошена, как от потери боевых друзей, ныли полученные раны, в голове шумело от свиста пуль  и воя снарядов.
За окном, строго перпендикулярно Воронькову, а именно так называлась деревня, в которой и происходили описываемые события,  яростно светило солнце.
 Солнце тоже никому не давало пощады. Вот уже второй месяц подряд оно разогревало землю, воздух и воду – все то, что обеспечивало жизнь на Земле и создавало Василию Васильевичу некоторый комфорт для существования и минимальные условия для приложения его, Василь Васильевича сил, если таковые временами  проявляли себя и требовали своего приложения к чему-либо.
Вообще-то,  особо прилагать  свои силы ни к чему Василий Васильевич не любил, и, в силу этого, особо не злоупотреблял  этим.
            Но сейчас был именно тот момент, когда необходимо было приложить силы. Василий Васильевич  сконцентрировался и поднял глаза выше. Кроме пресловутого огурца и не вполне стерильной тарелки, на которой тот лежал,  взору Василия Васильевича открылись и другие, непонятные сейчас в своем назначении и, возможно даже, не нужные, лишние вещи.
            Он увидел  старинный стул, окрашенный железным суриком, на котором и стояла тарелка с огурцом,  пустую бутылку под стулом, с оторванной этикеткой,  не совсем чистую темную рубашку, и еще что-то, что идентифицировать, или определить назначение чего, Василий Васильевич не смог бы даже и в другие, более хорошие времена.
            Василий Васильевич поднял руку. В поднятом положении рука находиться не захотела. Сил не было.  Это не удивило Василия Васильевича.
         Где-то глубоко в подсознании тревожно пульсировала мысль. Это показалось   ему довольно  странным – никакие мысли уже давно не посещали его. Их отсутствие не тревожило Василия Васильевича, а вот присутствие, наоборот, удивляло – откуда это, и зачем? Однако мысль уже появилась и обрела конкретные формы. Это произошло довольно быстро.
 Мысль потрясла Василия Васильевича своей простотой и совершенством -   нужно было опохмелиться!
            Однако опохмелиться было нечем. И эта горькая правда была очевидна. И огорчала его больше, чем будущий неурожай картошки, или, вообще, конец всей этой, довольно пошлой,  жизни.
Василий Васильевич с тоской  и  надеждой посмотрел в сторону двери. Дружбан его, Вася, безусловно, должен  быть не в лучшем состоянии, чем он сам, и надежда на его приход была вполне обоснованной. 
 А уже две головы в наличии наверняка лучше, чем одна. Даже если обе они и были на похмелье. Мысль о друге несколько приободрила  Василия Васильевича.
Дверь у Василия Васильевича   в последнее время  не закрывалась вообще.  Это значительно облегчало ему существование. В случае прихода долгожданных и дорогих гостей не нужно было вставать, чтобы ее открыть. А гости у Василия Васильевича  бывали часто и всегда дорогие – мало кто из них приходил без бутылки. Не принято такое было.
Непьющих  гостей Василий Васильевич не любил и никогда не настаивал, провожая, чтобы те приходили еще.
               
            В это время дверь действительно тихо отворилась, и в образовавшийся проем, как-то робко и неуверенно, вошел Вася. Весь его вид красноречиво говорил, да нет, не говорил, - кричал, как ему дурно и нехорошо жить в этом  не уютном мире.
         - А что, ничего не осталось? - тихо спросил он, поздоровавшись.
         - Осталось, - мрачно пошутил Василий Васильевич и показал желтым от сигарет Прима пальцем на мутно-зеленую тару под стулом.
         Вася  горестно вздохнул. Хотя в глубине души он и  не очень-то сомневался, направляясь сюда, что дело обстоит именно таким образом.
         - Может, к бабе Зое? - робко спросил он.
         Очень популярная в народе баба  Зоя, самогонщица с достаточно большим  стажем, уходящим своими корнями  в уже далекое советское прошлое, очень уважала Василия Васильевича  за его периодическую платежеспособность и рассудительный характер.   Василий Васильевич пользовался у нее безоговорочным и неограниченным кредитом. 
Василий Васильевич тяжело поднялся с кровати. Выбора у него не оставалось. Нужно  было подтверждать свою высокую репутацию. Штаны, как оказалось, были на нем уже с вечера. Рубашка находилась в пределах прямой видимости. Умываться и чистить зубы, в такое тяжелое утро, было явным предрассудком, или на худой конец, просто излишеством.
           - Пошли, - решительно произнес он.
           - Завсегда готов, - по военному четко отрапортовал Вася. Глаза у Васи, который, по причине собственного своего безденежья  и зависимого положения инициативой не злоупотреблял,  радостно блеснули.
           Хотя обычно  он  старался сдерживать свои эмоции.         
           Вася был коренным жителем Воронькова, можно сказать, аборигеном, давно уже не работал, как это было принято у уважающих себя жителей села, и, в силу этого, никогда не имел при себе наличных денег. Впрочем, на счетах в иностранных банках, также как и в отечественных,  у Васи денег тоже не было. Кредитными карточками Вася не пользовался из принципа.
           Василий Васильевич же приехал в деревню из столицы. Дом здесь ему оставила в наследство его мать, покойница, Царство ей небесное. Правда, на двоих с братом. Но брат в деревне жить не хотел, поэтому Василий Васильевич занимал  весь дом один, в силу чего чувствовал себя большим хозяином.
           В деревне  Василия Васильевича  считали не только хозяином, но и большим интеллигентом.   Он очень любил поговорить на политические темы, а поскольку политики перманентно делили власть и деньги, то тема эта была всегда актуальна.  Ко всему еще, у него сохранилась квартира в городе. Он ее сдавал квартирантам, благодаря этому часто бывал при деньгах.
 Как потенциальный столичный житель, Василий Васильевич очень высоко котировался среди местных престарелых невест. 
         
         Под голубым небом с редкими белыми облаками, по тихому селу, шли два Василия. Сосредоточенные лица их были суровы  и максимально скрывали  ту глубину чувств, которые сопровождали их на пути к заветной цели. Золотое Солнце, сияющее надо всем этим, подчеркивало торжественность момента.
         Из-за приспущенных занавесок,  с долей надежды и сомнения, смотрели им в след  вдовы,  и другие, давно одинокие  и незамужние,  местные красавицы.
         Надо сказать, что оба Василия числились у местного бомонда в холостяках, что, в принципе, соответствовало их официальному статусу, хотя обоим им было уже несколько за пятьдесят. Правда и то, что у Василия Васильевича в городе была, все-таки, гражданская жена.
         Но кто станет отрицать, что наличие лет, как и шрамы, лишь украшает мужчину, и не является помехой в любви, которой все возрасты покорны?!          
         Их путь лежал вдоль Главной улицы.  По ней они обычно  ходили в магазин, когда у них бывали деньги, за основными продуктами - сигаретами Прима, водкой и хлебом.
Главная улица утопала в грязи, но такое бывало только в случае дождливой погоды. Сейчас же она была покрыта достаточно толстым слоем сероватой пыли, которая так приятно смягчала  шаги. В пыли греблись куры и голуби.
         Далее - вдоль местного значения водоема, гордо называемого озером, в котором плескались гуси и на берегах которого сидели редкие рыбаки – отчаянные оптимисты, так как последнего карася из этого озера выловили, может быть, год назад, а может  быть - и раньше. Они шли  вдоль домов под соломой и шифером, вдоль огородов с цветущей картошкой и  высокой кукурузой вместо заборов.
         Они шли, и их души согревала мысль о скором  воплощении в жизнь их  заветной мечты.
          - Завтра пойдем на рыбалку, посидим, отдохнем, - мечтательно произнес  Василий Васильевич, глядя на рыбаков.
         Друзья уже давно собирались пойти на рыбалку, да все было некогда. Может быть, это именно их карася и поймали в прошлом году, как знать.
          - После обеда пойду, и обязательно накопаю червей, - заверил Василия Васильевича Вася. – И сварю кашу на прикорм, - добавил он.
         Так, беседуя и созерцая, они и дошли до цели своего путешествия.
         Вася толкнул калитку.
         Баба Зоя стояла у колодца и в большом эмалированном  тазу мыла покрытую пестрой глазурью макитру.
          - Какие люди! - радостно защебетала она. – Какие люди! Проходите, проходите, дорогие,  гостями будете, - душевно  приглашала она пришедших, прервав свое занятие.
         Баба Зоя хоть и имела почетный статус бабы, однако была еще крепка и подвижна. Тугой круглый зад  был обтянут цветастой юбкой. Она не была толстой, как большинство баб в селе, и имела приятное лицо.  Волосы  скрывала косынка, выкроенная из того же материала, что и юбка. Баба была загорелая и жизнерадостная.
          - Хорошо выглядишь, баба Зоя, - Василий Васильевич знал  обхождение.
          - Ну и нажрались,  видно,  вчера, -  подумала про себя баба Зоя. – Ну, что еще скажете? - спросила она вслух.
          - Да вот хотели узнать, как уродились у тебя огурцы соленые? Будет ли чем закусывать-то? –  дипломатично продолжил  Вася.
          - А вы что, закусывать, что ли, собираетесь? - спросила лукавая баба Зоя.
          -  А что, ничего нету? - ужаснулся Вася.   
          - Да уж,  поищем чего-нибудь для хороших людей, - успокоила его баба Зоя.
          Поговорили еще немного - о погоде, о видах на урожай  картошки и сахарной свеклы.
           А  поскольку оба Василия, предположительно, были люди хорошие, заветная бутылка быстро исчезла в кармане штанов Василия Васильевича. На вопросительный взгляд бабы Зои, Василий Васильевич самоуверенно бросил:
           - Запиши там на меня, первого, как штык,  рассчитаюсь.
           - Нет проблем, – с понимающей улыбкой заверила его баба Зоя.
           Приятели удалились.
Баба Зоя продолжила прерванное занятие, мысленно обозвав дорогих гостей козлами.
           Жизнь входила в свое привычное, проверенное  русло.

            Глава 2. На рыбалку
            Следующее утро наступило для друзей рано.
            Кашу Василию удалось сварить, и каша, надо сказать, получилась у него на славу. В случае чего, и на закуску пойдет,  думал он,  помешивая ложкой в кастрюле и сдабривая кашу растительным маслом.
            Василий Васильевич собственноручно накопал червей. Червь тоже был неплохой, выдержанный, стандартный. Так что все шансы на успех  их предприятия имелись.
            Чтобы можно было позавтракать по-человечески, решили сделать небольшой крюк и заглянуть к бабе Зое, поздравить ее с добрым утром.
            Баба Зоя  откликнулась на их душевное поздравление такой же  мутно-зеленой тарой, как и вчера. Но именно на такую ее чуткость и рассчитывали друзья.  Пообещав бабе Зое свежей рыбки,  они удалились.   
            Длинные удилища из орешника с ободранной корой торжественно нес на плече Василий  Васильевич. Вася нес большой полиэтиленовый пакет, в котором было все остальное, так  необходимое для успешной рыбалки,  в том числе и фирменная бутылка от бабы Зои.
            Берег озера был заросший невысокой мягкой травой,  среди которой валялись пустые полиэтиленовые бутылки, металлические  опорожненные консервные банки, рваные газеты и разный другой мусор.
            - Никакой культуры, - осуждающе сказал Василий Васильевич.
            Вася безоговорочно согласился с этим, хоть и несколько  категорическим,  тезисом.
            Сели на травку. Завтракать решено было несколько попозже.
            - Не раньше, чем после первого карася, - твердо ответил на немой Васин вопрос Василий Васильевич.
            Червяк яростно крутился вокруг пальцев Василия Васильевича, явно не желая  способствовать успеху рыбалки. Однако его отчаянное  сопротивление было быстро сломлено.  Поплавки уверенно заняли предназначенные им позиции. Василий  порылся в полиэтиленовом пакете и щедро разбросал вокруг поплавков свою замечательную кашу.
            Успех рыбалки был предрешен. Нужно было теперь только немного терпения. Это у друзей тоже было.   
            Они сидели на мягкой зеленой траве и смотрели на стоявшие вертикально поплавки, на больших синих стрекоз,  качающихся на них,  на теплую воду, в которой живут такие замечательные, толстые, золотистые караси,  на противоположный берег, на котором росли задумчивые березы с поникшими ветвями, на яркое желтое Солнце, согревавшее их и все вокруг.
 И в их душах росли мир и покой.
           - Хорошо то как! Жить бы так и жить! -  мечтательно и восхищенно произнес Василий Васильевич.
           Вася ничего не сказал. Но идиллия была уже разрушена, ибо никакими словами нельзя  передать все величие и красоту жизни.
           Клева, однако, не было.
           - Может,  следует  глаз направить? - неуверенно спросил Вася.
           - Пожалуй, ты прав, - сдал позиции Василий Васильевич.
           Дело принимало не новое, но вполне прогнозируемое продолжение.
           Место стола на траве обозначила какая-то старая газета, разосланная Василием.
На газете последовательно появились два полиэтиленовых стаканчика, пара красных помидоров, малосольный огурчик, кусочек розового сала, чесночок,  кусочек какой-то колбасы, хлеб и, конечно же,  бутылочка из зеленого стекла от спасительницы  бабы Зои.
           Новый оборот жизни предполагал быть достаточно  приятным. 
           Первый тост был предложен за рыбалку. Отказываться от такого тоста ни у одного из Василев  не было никаких оснований. Первый закусили соленым огурчиком.  Второй тост - за милых дам. Поскольку всех милых дам в настоящий момент, для обоих Василев,  олицетворяла  собой баба Зоя, пропускать этот тост  было бы просто не корректно. Вспомнили тугой зад бабы Зои и закусили салом с чесночком.  Третий тост был принят за здоровье. Не пить за здоровье было верхом кощунства, да и просто опасно.  После третьего  между Василями потекла непринужденная  беседа о политике, о рыбалке, обо всем понемногу, и ни о чем, одновременно.
          Беседу неожиданно прервал могучий храп Василия Васильевича.
          Пучеглазые зеленые лягушки от неожиданности шарахнулись на другой берег озера. Караси и не думали клевать. Стрекозы тоже куда-то улетели по своим стрекозьим делам.
          Солнце поднималось к зениту. День обещал быть жарким.       
          Василь перезабросил снасти,  поменяв для большей надежности нетронутых рыбами червяков, и тоже на минуточку прикрыл глаза.
          Проснулись они потому, что стало сильно жарко.
          - Нужно искупаться, - решительно сказал Василий Васильевич. Однако сам почему-то придвинулся  не к озеру, а к  столу из газеты.
          - Да, это было бы неплохо, - согласился с ним Вася, придвигаясь к столу с другой стороны.
          И они выпили  без всякого тоста, плеснув жизнедарящей жидкости на самое дно стаканчиков.
          Выкурив сигарету «Прима» Василий Васильевич начал решительно раздеваться. Василий  курить не стал. Нужно сказать, он не курил вообще.  Но и раздеваться он тоже не стал. 
          - Не хочешь купаться, и зря, - бросил Василий Васильевич и решительно направился к воде.
          Надо сказать, Василий Васильевич не отличался спортивным телосложением. Достаточно мощные жировые отложения повсеместно покрывали его тело. Невысокий рост, обвисший живот, плешь на голове – все это никак не соответствовало общепринятым стандартам спортивности и мужской красоты.
          Озеро несколько потеснилась, чтобы принять тело Василия Васильевича. Василий Васильевич шлепнул животом по воде, чем сильно смутил покой тоже слегка придремавших лягушек,  и поплыл по-собачьи.
          Доплыв до середины озера,  он развернулся и поплыл обратно.
И вот тут-то с ним и случилось происшествие, о котором он с ужасом вспоминал потом еще долгие годы.
          Вдруг, ни с того ни с сего,  кто-то схватил его за правую руку и мягко, но настойчиво, потянул вниз. Василий Васильевич, сопротивляясь, начал яростно колотить по воде оставшейся свободной рукой и ногами. Но тут его схватили и за правую ногу. Василий Васильевич начал тонуть, в то же время, продолжая отчаянно барахтаться.
          Над его головой уже смыкалась мутноватая вода. Сквозь ее толщу,  может быть в последний раз для него,  светило желтое Солнце. Оно уже было не совсем круглое, и безразлично качалось из стороны в сторону, в такт поднятым Василием Васильевичем волнам. Воздуха для дыхания  не хватало. Василий Васильевич открыл рот, но вместо воздуха в рот полилась вода. Вода была теплая и противная. Василий Васильевич пил эту воду, понимая, что вот-вот захлебнется.   
          Лягушки, выпучив глаза, смотрели сквозь воду на агонию Василия Васильевича.
          Испуг окончательно парализовал волю Василия Васильевича, и он пошел ко дну, как и положено в конце, вперед ногами.
          Но, как говорится, кому суждено умереть от инфаркта, тот не утонет.  Его ноги во что-то уперлись. Василий Васильевич выпрямился,   и оказался стоящим по пояс в воде, посредине озера. Его ноги уверенно упирались в покрытое вязкой грязью дно. Вокруг в воде качались хилые темно-бурые  водоросли. Эти же водоросли были намотаны на ноги и на руки  Василия Васильевича.
          Василий Васильевич медленно побрел к берегу, отряхивая их с рук. Вода нигде не доходила ему выше пояса.
Выйдя на берег, он встал  на колени, наклонил голову,  и на зеленую траву из его открытого рта  полилась горячая вода.
          Василий же, даже не понял, что  его друг только что чуть не утонул в озере, где и воды-то было лягушкам  по колено  в самом глубоком его месте, да и то в дождливый  день.
          Солнце уже окончательно утвердилось в просторном небе в самом его верху.
          По взаимному согласию, друзья смотали удочки и отправились домой.
          Впереди, с удочками на плече, шел Вася. Сзади, с пустым полиэтиленовым пакетом в руках шел, понурившись и  размышляя о превратностях человеческой жизни, Василий Васильевич.   

          Глава 3. Два брата 
          На следующий день в Вороньков приехал брат Василия Васильевича, Петро.
         Это не было историческим событием в жизни деревни.
         Однако отношения с братом у Василия Васильевича не складывались. Более того, отношения между ними, можно даже сказать, были довольно напряженными. И не потому, что Петро был с придурью - с придурью был и сам Василий Васильевич, -  но интересы у них относительно доставшегося им в наследство от матери дома были диаметрально противоположными, и это не могло не отразиться на братьях.
          Василий Васильевич хотел жить в деревне и дом продавать не хотел. Петро же жить в деревне не хотел. Он хотел как можно быстрее продать дом, а деньги поделить.
          Вообще-то, общего языка братья не находили уже давно и по другим, более мелким вопросам.  Вполне естественно, поэтому,  что столь значительный вопрос, как принятие и разделение    наследства рассорил их окончательно.
          Петр в последнее время уже делил с братом все,  что только  можно было разделить, даже не задумываясь, нужно ли это ему. Он делил дом и сараи, бывшие в употреблении кастрюли и банки, старый,  ржавый, не на ходу ретро-автомобиль  Москвич и погреб.  Он уже поделил забор и холодильник Днепр,  который очень тихо работал, но холода  давал мало,  потому что за 30 лет его существования из него вытек почти весь газ, образовав при этом озоновую дыру над Антарктидой и вызвав глобальное потепление на планете.
          И поэтому приезд брата ничего хорошего Василию Васильевичу не сулил. Разве что новые скандалы и разделы чего-нибудь, чего разделить они еще не успели.
          Причем, если раздел банок, может, и имел какой-то практический смысл, то раздел  дома никакого смысла не имел, так как продавать его нужно было только целиком. Поскольку, если бы его пришлось продавать по частям,  то выручить за него столько же денег, сколько и за целый дом, было  бы невозможно, что,  изначально,  было неприемлемо  для обоих братьев.
          Впрочем, по этой же причине, а также и из-за своей жадности, они  не могли продать дом вообще. Так как, только лишь на горизонте появлялся потенциальный покупатель и начинался конкретный  разговор о цене, у обоих братьев глаза становились круглыми,   и цена на дом начинала стремительно расти. После того, как стоимость дома  зашкаливала, потенциальный покупатель раскланивался, обещал позвонить, но, естественно, больше не появлялся, и не звонил, не желая иметь дело с такими ненадежными контрагентами.               
          Василий Васильевич в разделах имущества участвовал, но пассивно. Ему хотелось только одного – не продавать дом и жить в нем тихо и спокойно, никому не мешая. И чтобы и ему никто не мешал.
          Однако, так не получалось.
          - Ну, как дела? Что нового? – поприветствовал  Петро Василия Васильевича.
          Под делами он имел в виду только одно дело – не приходил ли покупатель на дом. При этом, как ни хотелось ему продать этот дом,  доверить брату одному вести переговоры  об его продаже он не мог. А вдруг тот его обманет - договориться об одной цене, а ему, Петру, скажет другую, меньшую?  А разницу – себе в карман. Кинет, одним словом. Петро боялся такого коварства со стороны брата.    
          Хотя,  между нами говоря, кидать брата Василий Васильевич не хотел, и не думал. И, как мы уже говорили, он вообще не хотел заниматься продажей дома, так как,  где же и жить в деревне, как не в родительском доме?
          - Ничего нового, - ответил Василий Васильевич, тоже не бросаясь в объятия к брату.
          - Что, никого не было? – продолжал Петро.
          - Никого, - буркнул Василий Васильевич, направляясь в погреб, чтобы набрать  картошки.
          - А ты что, не освободил мне еще погреб? – нашел наконец-то причину для скандала Петро. 
          Погреб,  по их договору, отходил Петру. Однако в погребе лежала проросшая картошка, которую вырастил Василий Васильевич еще в прошлом году. Зимой Петро брал картошку из погреба себе для  борща столько, сколько ему было  нужно, но сейчас она ему почему-то стала мешать. Но даже если бы в погребе и ничего не лежало, Петру там хранить было нечего. И Петро скандалил с братом, можно сказать,  просто так, из принципа.
          Василий Васильевич ничего ему не ответил и продолжил свой путь.
          Это еще больше взбесило Петра. Он побежал в дом. Там он схватил большой старинный шкаф,  довольно тяжелый, и потянул его, намереваясь перегородить единственный проход, соединяющий две половины дома. И, как шкаф не упирался, Петр выполнил таки свое намерение.
Теперь братья могли общаться только на дворе.
          Однако и на дворе, имея столь солидный опыт родственного  общения, братья находили достаточно поводов для перманентных скандалов и переделов, даже и того, что уже  было не один раз поделено.
          И это было просто отлично, что братишка имел привычку не только приезжать в деревню, но и уезжать из нее.
Так думал Василий Васильевич на следующий день, провожая брата.

          Глава 4. Лида
          Как мы уже говорили, в городе у Василия Васильевича была не только квартира, но и жена. Правда, жили они последнее время врозь, но опыта семейной жизни им тоже было не занимать. Хоть официально брак их  и не был зарегистрирован,  более 10 лет они прожили вместе.
Но потом Василий Васильевич окончательно обнаглел, стал беспробудно пьянствовать, бросил работу и цеплялся к Лиде по поводу и без повода. В результате и был сослан в деревню на перевоспитание.
          Однако, как мы уже говорили, жизнь в деревне пришлась Василию Васильевичу по душе. Пить меньше он не стал, но стал как-то добрее, рассудительнее, мягче, что ли.
          Наконец, приехала и Лида.
          Василий Васильевич прямо светился от счастья. Целых половину дня он суетился, стараясь ей угодить, помочь по хозяйству, за которое   она принялась, можно сказать, прямо с порога.
 Василий Васильевич хоть и слыл в деревне большим хозяином, но работать, как мы говорили, не любил. Поэтому дел в его хозяйстве всегда было предостаточно.
          Но как ни суетись, время  обеда все равно приходит. Стол накрывала Лида. Лида работала продавщицей в гастрономе и никогда не приезжала к Василию Васильевичу с пустыми руками,  всегда привозила ему   из города  что-нибудь съедобное, из того, что он любил.  У Василия Васильевича, если уж быть да конца справедливым, холодильник тоже не всегда был порожним. Поэтому стол получился вполне приличным. А вот водку  Лида обычно не привозила. Однако у Валерки, ее сына от первого мужа, на днях был день рождения, и сегодня правило было нарушено. По центру стола стояла бутылочка водки.   
          - Ну, давай за Валеру, - предложила тост Лида.
          Тост Василий Васильевич горячо поддержал. Впрочем, после того, как стакан с водкой  утверждался в его руке,  не было на Земле такого тоста, который бы он не поддержал. Второй тост, за здоровье того же Валерки,  предложил уже сам Василий Васильевич.
          Обед проходил весело и содержательно.
          Но тут из-за забора выглянула озабоченная физиономия  друга Василия Васильевича,  Васи. 
          - Заходи, заходи, - обрадовался другу Василий Васильевич. – У нашего Валерки день рождения. Отметить надо.
          Вася Валерку не знал, но почему бы и не показать, что ты уважаешь человека?
          Выпили за Валерку еще раз. Водка подходила к концу. Еды на столе было еще много.
          - Сейчас сбегаю, - сказал Вася, поднимаясь из-за стола.
          - Не надо, - сказала Лида, - хватит с вас. - Она прекрасно знала, чем все это могло закончится,
          Но как было остановить Васю?  За руку держать, что ли? Вася исчез.
          - Может, не вернется? – про себя подумала Лида.
          Однако она просто недооценивала крепкую мужскую дружбу. Вася не только вернулся, но и приволок целую литровую бутылку магазинной водки. Где он только деньги взял?
          Василий Васильевич встречал друга шумно и радостно.
          Обед продолжили с энтузиазмом, не обращая внимания на время.
          А куда спешить то? Тем и хороша деревенская жизнь, что не было в ней такой спешки и суеты, как в городе. Тем более, когда люди свободны и от работы, и от обременительных забот.
          Лида оставила друзей продолжать праздник, а сама ушла с сапкой в огород. Собственно, именно эта возможность покопаться в огороде и привлекала ее в деревне больше всего. Она в душе не была городской, хоть и прожила большую часть жизни в Киеве. Деревня звала ее, но жизнь в городе была полегче, да и возраст уже настойчиво напоминал о себе, а в городе, все-таки, удобства.  Кроме всего прочего, и Василий Васильевич не вызывал у нее особой уверенности в своем постоянстве.
             Поэтому настойчивый зов крови был воплем в пустыне. Лида переезжать на постоянное место жительства в деревню не хотела. Но периодически выбиралась к Василию Васильевичу на уикенд. При этом она не обращала особого внимания на образ жизни Василия Васильевича, так как полностью разуверилась в  своих возможностях хоть как-то повлиять на него. Да и вообще, из житейского опыта она  знала, что любые перемены, чего бы то ни было, на что бы то ни было, чаще приводят к худшему, а совсем не к лучшему. Так что, зачем суетиться?
          Друзья между тем продолжали перечислять настоящие и мнимые, которых было значительно больше, достоинства Валерки, за которые следовало, по их мнению, выпить. А когда таковых не находили, пили просто так, за здоровье всех людей, населяющих Вороньков и, вообще, Землю.
          Время шло. Статус-кво держался - мужики пили, женщины работали. 
Однако Лиде начинало надоедать сложившееся, довольно устойчивое, равновесие,  и она решила его нарушить.
          - Ну, все, заканчиваем, - подошла она к столу. И стала убирать посуду.         
          - А сладкий стол? - возмутился последовательный деликатный Василий Васильевич. – Вася, ты кофе будешь? – обратился он к другу.
          По внешнему виду Васи было видно, что он будет пить все, чего там только ему не нальют.
          - Никакого кофе, - строго сказала Лида. - Официальная часть закончена, все свободны.   
          Обиженный Василий Васильевич сунул в карман банку растворимого кофе и, забрав недопитую бутылку водки и своего еле передвигающего ноги друга,  пошел к тому пить любимый напиток.
          Лида убрала со стола, перемыла посуду, переоделась. Друзей не было. Поняв, что на сегодня никаких актуальных событий уже не произойдет, она закрыла дом, положила ключ в условное место и ушла на автобус.
          - Тьху на вас, алкоголики, - бросила она осуждающе, закрывая за собой калитку.
          Приползший уже в темноте, довольно тепленький, Василий Васильевич, не найдя Лиду, очень расстроился. Упав на не разостланную кровать, он сразу же захрапел.
 Ночью ему казалось, что его черная кошка Люська забралась ему на грудь, и устроилась там спать, и от ее веса ему было тяжело дышать. И от этого ему снились ужасные сны.
    

          Глава 5. Вася
          А как, вы думаете, звали гордость и надежду, единственного сына и наследника Василия Васильевича? Ну, совершенно правильно, - тоже Вася. А чем, как вы думаете,  он  кардинально отличался от Василия Васильевича - старшего?  Тоже правильно – совершенно ничем.
          Яблоко от яблони далеко не катится.
          Вася был сыном от первого брака Василия Васильевича.
          Про первую жену Василия Васильевича мы знаем очень мало,  поэтому говорить про нее тоже  не будем много. Мы про нее не будем говорить вообще.
          Вася  в Вороньков наезжал довольно часто. Но не потому, что очень переживал, как там здоровье у любимого  папы, нет. Быстрее для того, чтобы одолжить у того немного  денег, которых ему постоянно не  хватало, и которые, естественно, он никогда не отдавал. Вася, конечно же,  вполне  мог одолжить бы и побольше, но много денег одновременно у Василия Васильевича никогда не было.
Иногда Васе просто хотелось попьянствовать вдали от цивилизации,  или посидеть с удочкой на заливах Днепра. Иногда нужно было набрать картошки для пропитания.
          В общем, - приезжал.
          Однако, главная, и плохо скрываемая, идея общения сына с отцом заключалась в перманентных попытках сына забрать у Василия Васильевича ключи от его городской квартиры. Пока что Вася проживал в городе вместе с мамой. Но если учесть его возраст, образ жизни и некоторые амбиции, в основном связанные с относительной молодостью,  его настойчивость была некоторым образом объяснима. Да и баб водить  куда-то  же ему надо  было?  Годков ему было уже под тридцать, но жениться пока еще Господь его  не сподобил.
Василий Васильевич же сдавал квартиру квартирантам, с этого жил, и соглашался отдать ключи Васе от нее только после полной и окончательной своей кончины.
В противном случае он лишался бы главного и единственного источника своего существования.
Конечно же, скажете Вы, он смог бы пойти куда-нибудь работать, и с этих своих трудов кушать сладкий кусок хлеба с маслом, или даже с икрой. Но это кардинально противоречило его свободолюбивой натуре, полностью шло вразрез с его убеждениями, суть которых сводилась к постулату, что работать должны исключительно лошади.
В общем, работать для Василия Васильевича было оскорбительно и совершенно неприемлемо, с каких угодно сторон.
          Поэтому вопрос с квартирой оставался временно открытым, но, при всем при том, Вася держал его под своим постоянным и настойчивым контролем.
          - Привет, па, - фамильярно бросил Вася, толкая калитку ногой.
         Калитка жалобно пискнула. Вася был не такой уж и хилый малый.
          Его, как и папу, уже украшал довольно внушительный живот и толстые щеки. Роста он был около метра восемьдесят. И если прямые пепельные волосы, зачесанные назад, и с пробором, несколько скрывали уже обозначившиеся залысины, то большие, тоже толстые руки, с головой выдавали его неаристократическое происхождение.
          - Привет, привет, - ответсвовал Василий Васильевич, - это хорошо, что ты приехал, дело есть.         
          - Все дела сделаем досрочно, не сомневайся - обнадежил родителя Вася. – А что за дело-то? – Вася все же был сыном не передовика производства или Героя труда. Поэтому, когда дело касалось возможности потрудиться, Вася часто прибегал к изощренной демагогии, что иногда  позволяло ему оттянуть начало трудового процесса, а то и вовсе абстрагироваться от него. - Может, не будем суетиться?
          - Суетиться не будем, а вот новую дверь в стене прорубать придется. Так как Петро сказал, чтобы через его половину не ходили.
          - Да, но ведь если продавать дом, зачем в нем рубить какие-то новые двери? -  с недоумением спросил Вася, - что, со старыми не покупают, что ли? 
          Вася при последней беседе отца с дядей Петром не присутствовал, и поэтому не знал о новых, достигнутых ими в напряженных дискуссиях, договоренностях.
          - Мы не будем продавать дом, - сообщил Василий Васильевич сыну последнюю новость. – Я не хочу его продавать. Я буду тут жить. Мне здесь нравится. А Петро пусть как хочет, так и делает.  Это его проблемы. Хочет, пусть продает свою половину, не хочет, пусть не продает. Это мое последнее и окончательное решение. Я ему так и сказал. Поэтому мы сделаем новые двери. А потом пристроим вот тут верандочку, и все будет просто замечательно! Не так ли? – Василий Васильевич оптимистически улыбнулся.
          - Ломать - не строить, - философски, но как-то неопределенно ответил Вася. Ему явно нужно было некоторое время, что бы осмыслить это неожиданное сообщение. И он прошел в дом. И начал думать.
          Если бы дом продали, ему, конечно, сколько нибудь денег да перепало бы. В этом он не сомневался. И это было бы неплохо и справедливо. Однако дом уже не продается. Что-либо поменять в такой расстановке Вася, быстрее всего, не сможет. Значит, денег не перепадет. Однако, с другой стороны, он был первым и единственным наследником Василия Васильевича, своего папаши. Значит, можно считать, что в будущем все деньги с папашиной доли достанутся ему. Больше некому-то. А это тоже не  так уж и плохо. С таким положением дел, в принципе, вполне можно было согласиться.
Вася прекратил думать и начал переодеваться. Он понимал, что от работы сегодня ему не отвертеться.
          Через какое-то время из дома Василия Васильевича на тихую до того улицу вырвался настойчивый стук топора, соленая матерщина  Василия Васильевича, и из приоткрытого окна, на большие  темно-красные георгины, растущие под ним и так радующие глаз, потянулся полупрозрачный  шлейф белесой известковой пыли от отколовшейся штукатурки.
          Не прошло и двух часов, как  новый дверной проем был прорублен, и два Василия – отец и сын, уже выносили на дорогу гнутыми оцинкованными ведрами образовавшийся при этом мусор, и засыпали им яму напротив их калитки, выбитую проезжавшими здесь иногда автомашинами. 
          И можно было смело утверждать, что после того, как новая дверь будет установлена, вопрос с продажей дома  будет закрыт надолго.

Глава 6. Светка
Иногда с Лидой в деревню приезжала Светка, внучка Лиды, дочь Валерки от его второго, и, также как и первого, неудавшегося брака.
Светке было восемь лет, и это была совершенно независимая, раскованная и высокоинтеллектуальная особа, правда, при этом не обремененная христианской моралью и не признавшая никаких других правил, кроме одного – хочу.
Светка любила ездить в деревню. Здесь она чувствовала себя легко и совершенно непринужденно. Над ее головой не нависали бабушка по материнской линии Лена, со своими нотациями, и мама, с ее моралью и правилами поведения, которые практически всегда не соответствовали  тому, как их понимала Светка.
Бабушка же Лида была более демократична, и чаще шла на поводу Светки, чем наоборот.
Да, в деревне была свобода, а это кое-что, да значило!
           Надо сказать, что сам Валерка не отличался высокой интеллектуальностью, и поэтому, с этой стороны, генная наследственность у Светки была практически  стерильна. Но откуда-то Светка взяла свой интеллект? Может быть, ей чего-нибудь перепало по материнской линии? А может быть от друга Валерки, Сереги, который иногда, после хорошей пьянки, оставался ночевать у Валерки? Кто это знает? Генная наука очень сложна и запутана. А Серега всегда был более, чем Валерка, устойчив к воздействию крепких алкогольных напитков, которыми они обычно накачивались, собравшись, а его моральный облик не то чтобы вызывал сомнение, а, скорее наоборот, сомнений не вызывал.
          Светка выделялась среди умиротворенной сельской природы не только высоким интеллектом, но и своей непосредственной натурой и неуемной, бурлящей энергией. Ее поцарапанные, грязные коленки мелькали по всей деревне, и где она окажется в следующую минуту, что она скажет или сделает,  никто достоверно сказать бы не смог.
Светка, конечно, не любила и не признавала обязанностей, но при этом ей очень нравилось готовить, и ее умение и рецепты удивляли порой даже Лиду. То, что готовила Светка, было не только съедобно, но практически всегда оказывалось вкусным и имело вполне пристойный вид.
 Покушать Светка и сама любила. Она не была толстой, но, вероятно, ее энергия, так расточительно расходуемая, постоянно требовала восполнения затрат.
У Лиды в городе проживал старый кот Кузьма, или Кузя, как панибратски называли его приятели Лиды, из тех, которым Кузя доверял. Кузьма не сторонился людей, но не любил своего хозяина, Валерку. Он его просто не уважал и, если уж говорить  откровенно, несколько побаивался. Валерка уже дошел до того, что спьяна мог определять приоритеты и место Кузи в квартире с помощью ног. Это оскорбляло деликатного Кузю. Речь Валерки также часто была запутана и непонятна, в то время как Кузя любил послушать всякие интеллектуальные разговоры, делая, конечно, при этом вид, что дремлет, расположившись на какой ни будь свободной табуретке. Однако при виде Валерки Кузя удалялся – пусть даже и с достоинством, и не спеша.
Кузя не любил суеты.
А Светка любила Кузю, и, в его, скажем так,  хвосте, всех животных.
Но благородный кот Кузя, когда приезжала Светка, не стыдясь своего испуга, трусливо поджав этот самый хвост, в панике метался по квартире, пытаясь найти место, где бы Светка его не нашла.
Однако в квартире  таких мест не было. Тогда Кузя прикрывал веки и притворялся мертвым. Это тоже не помогало. И Кузя дрожал, и, стыдливо опускал глаза, когда Светка открывала дверь и победоносно осматривала квартиру.
У Василия Васильевича в деревне тоже жили животные - черная кошка Люська, рыжий кот Базилио, собака Джулька и петух Петька. Нельзя сказать, что все они беззаветно любили Светку, но та часто воровала для них всякие вкусные кусочки со стола,  и это примиряло их с ней.
В конце концов, если уж было совсем не в маготу, в деревне было где скрыться и переждать нашествие Светки.
Изначально казалось, что Светка, вроде бы, не очень меркантильна. Но, как оказалось в дальнейшем, это была лишь искусная маскировка.
Тайные меркантильные запросы Светки открылись как-то совершенно неожиданно, а потом нашлись и другие подтверждения этому явлению.
Однажды, после обеда, при обсуждении текущих наследственных дел присутствовала и Светка.
- Давай, давай, строй, пристраивай, сохраняй, - говорила Лида Василию Васильевичу, - Копыта откинешь, Васе все это совсем не нужно будет. Все, что ты ему завещаешь, он продаст. Ему только деньги нужны.
Вот тут-то  Светка и вставила свое веское и решительное слово, проявив свой материальный интерес.
- А Вы кошек и собак по завещанию мне оставьте. Хорошо? Я их не продам. Я буду за ними смотреть и кормить.
Возникшее за столом короткое молчание сменилось безудержным смехом.
- Само собой, Света, - сквозь смех отвечал Василий Васильевич, - ты уже сейчас можешь считать их своими.
- И я могу забрать их домой? – не поверила Светка.
- Можешь, конечно. Только сначала договорись с мамой. И, нет вопросов, забирай.
Светка задумалась.
- Нет, - опечаленно сказала она, - мама не согласится.
- Да ты не огорчайся так сразу, - успокоила ее Лида, - ты все-таки сначала обсуди этот вопрос с мамой, А вдруг  вы и найдете какое-нибудь решение? 
Нужно отметить, что этот вопрос в Светкиной семье обсуждался, и решение все-таки было найдено.
 Но оно было настолько сложным и запутанным, что, как и в случае с Насреддином, когда тот захотел научить осла разговаривать, было не совсем понятно, что произойдет раньше. Толи Светка заберет в город к себе животных, толи кто-кто умрет перед этим - может Василий Васильевич, может животные, или, не дай Бог, сама  Светка, предварительно состарившись.
Поэтому вопрос переселения  Светкиных  животных в город пока оставался открытым.
Однако все это совершенно не мешало  Светке со своей подружкой Аней заниматься бизнесом.
Набрав в сарайчике в большие полиэтиленовые пакеты картошки, буряков, кабачков и моркови, они тащили все это к недалекой трассе, по которой часто проезжали машины, раскладывали уродившуюся огородину в меньшие пакеты, садились на перевернутый деревянный ящик, валявшийся на обочине, и торговали.
 Однажды кто-то остановился и действительно купил у них несколько килограммов картошки. Это был большой торговый триумф. Счастье бизнес-леди было откровенным и не скрывалось от окружающих.
            Впрочем, бизнес не процветал. Большая конкуренция и недостаток опыта сказывались.
Но энтузиазм и надежда на лучшие времена позволяли подружкам сохранять настойчивость и веру в  светлое будущее. И, дабы удовлетворить свои меркантильные запросы, они продолжали испытывать судьбу и удачу, и  тащили полные пакеты к трассе, и вновь и вновь садились на свой перевернутый ящик.

Глава 7. Баба Проня
Через дорогу, прямо напротив ворот Василия Васильевича, качалась на одном гвозде калитка во двор, где жила его соседка и  лучшая подруга, баба Проня.
Бабе  Проне  было 84 года, но интерес к жизни она не утратила совершенно. Она живо обсуждала с Василием Васильевичем всякие политические вопросы,  интересовалась разными деревенские сплетнями, самостоятельно возделывала свой огород, активно вмешивалась в жизнь своего внука Сашка и его жены, Ольги, проживавших при ней.
Надо сказать, Ольгу она невзлюбила сразу же, как только увидела ее в первый раз.
            За что она ее невзлюбила,  баба Проня  объяснить не могла. Но  любви не было. Это уж точно.
Сашко же Ольгу любил.
Из-за перманентно протекающих конфликтов,  возникающих на почве разных подходов к присутствию Ольги в  доме у бабы Прони, во дворе у них постоянно стоял шум.
 Баба Проня громко ругала Ольгу за любые ее правильные или неправильные усилия по хозяйству, или вообще просто так, когда они сталкивались лбами во дворе.  Ольга неуверенно огрызалась, оправдываясь.  Сашко  горячо и громко отстаивал права Ольги на самостоятельность.
Собака лаяла. Кот мяукал. Куры кудахтали.
Само собой разумеется, все они не занимались общественно полезным трудом, как-то понимает  Трудовой кодекс родной страны.
Баба Проня, как мы уже говорили, не работала по причине преклонного возраста. Сашко был шофером, и его уволили за аварию, в которой он разбил вверенную ему машину.  Ольга просто не  работала. Почему она должна была работать, если все другие не работали? Поэтому времени для обмена мнениями и продуктивного общения  у всех у них было предостаточно.
Огород у Бабы Прони был большой и ухоженный.  Он был ее высшей гордостью и удачей в жизни.
И хоть все вместе они  не в состоянии были съесть то количество картошки, которое вырастало на огороде осенью, все же посевные площади под картошкой не уменьшались. Всего другого, из того, что можно было получить с огорода, тоже произрастало немало. На еду хватало. Что-то продавалось. Кое-что успевало успешно сгнить в погребе, не дожив до нового урожая.
           Баба Проня была одинока, и присутствие в доме внука с невесткой однозначно скрашивало ее жизнь.
           Но, по понятиям бабы Прони, жизнь вдвоем с Сашком, без невестки, была бы намного лучше.
Ни Сашко, ни Ольга так не думали. Их устраивало общество друг друга.

Глава 8. Сашко и Ольга
Более того, их союз, судя по складывающимся  между ними отношениями, обещал быть длительным и прочным. Самое главное, это, конечно же, любовь.
И она у них была.
Примером мог служить именно тот случай с аварией, которая произошла у Сашка при исполнении им своих водительских обязанностей.
Сашко разбил вверенную  ему автомашину в куски. Дерево, в которое он врезался, при этом устояло. Сашку с похмелья  померещилось, что кто-то прямо перед ним перебегает дорогу.
В пути все непредсказуемо, и обвинять Сашка во всех грехах было бы не совсем справедливо,  но ГАИ сказало, что виноват он. И, ясное дело, так оно и было. При чем здесь дерево,  которое оказалось на его пути?
Хозяин посмотрел на разбитый Мерседес, на Сащка, и предложил ему немедленно ехать на СТО, ремонтироваться.  СТО, тоже без всякого промедления, составило смету на ремонт автомобиля. СТО оценило ремонт Мерседеса в 8 тысяч долларов.
- Плати, - сказал хозяин Сашку.
Платить было нечем. Столько денег одновременно он видел только в кино.
- Ничего, - сказал битый значительно более чем Мерседес, хозяин, - возьмешь ссуду в банке и заплатишь. Будешь дальше работать и постепенно выплатишь долг. Я же  тебя не увольняю.
Хозяин Сашка, до того как стать бизнесменом, был бандитом. Поэтому Сащко не очень упирался, и быстренько  согласился с доводами хозяина.
- Да кто мне ее даст? –  только удивился Сашко. Слово «банк» у него вызывало ассоциации, связанные толи с посещением Земли марсианами, толи с вымершими когда-то очень давно мамонтами.
- Дадут, не переживай, - заверил хозяин.
И действительно, используя какие-то свои, только ему известные каналы, он очень быстро оформил на Сашка  кредит на 8 тысяч долларов.
Деньги у Сашка забрали прямо в банке. А на следующий день хозяин уволил и Сашка.
Круг замкнулся. Сашко стал безработным, а банк стал начислять ему пеню на не выплачиваемый  кредит.
Сначала Сашко подался в бега. Но, похлебав щей у неприветливых чужих  берегов, он вернулся и осел в родном доме,  у бабы Прони. У той хоть картошка была  в погребе, и сало, закрученное в трехлитровые банки. И туда, в смысле в деревню, пока что, не наведывались эмиссары спонсировавшего его банка, с требованиями погасить долги.
Имущества у Сашка не было, и судится банку с ним не имело никакого смысла, так как все равно банк ничего бы с него не получил. А морального удовлетворения для банка было явно недостаточно. Поэтому Сашка, когда удавалось его поймать, пока просто убеждали, что не платить по долгам нехорошо.
Время шло.  Сумма задолженности быстро росла, за счет начисляемых процентов, и уже удвоилась.
Бывший хозяин Сашка,  в свое время, явно договорился о кредите под очень хороший  процент.
Дело уже плохо попахивало. Сашко засуетился, но одной суетой кредит разве погасишь? Стали трясти родственников. Но ведь яблоко от яблони не далеко катится? Денег  ни у кого не было.
И вот тут Ольга и предложила - заложить ее квартиру, которая у нее была в городе, взять новый кредит в каком ни будь другом банке, \а банков, слава Богу, в стране хватает, \  и рассчитаться по кредиту, который висел на Сашке.
Ну, разве это не любовь? Или, если это не любовь, то, что  же тогда любовь?
И вот теперь они вдвоем жили у бабы Прони, оба искали работу, и не находили, в новом банке росли проценты на новый  кредит, а баба Пронька гоняла  Ольгу вокруг дома, так как та ей почему-то не нравилась.

Глава 9. Маша и Виктор.
Маша и Виктор жили тоже неподалеку.
Дом их был добротный, высокий, белого силикатного кирпича, с мансардой. Кладку украшали карнизы, пилястры и сандрики.
Правда, в дождь по всем этим украшениям внутрь дома ухитрялась затекать вода, так как они не были обделаны  металлическими сливами, но в доме жила любовь, которая  компенсировала не только эти мелочи, но и состояние перманентного строительства, в котором дом находился.
 Да, этот красивый дом был еще несколько недостроен, что очень огорчало Машу. Виктору это было до лампочки. Впрочем, ему было безразлично почти все, что окружало его, так как он пил водку, которая и скрашивала ему жизнь, а также отвлекала от разных ненужных  дум.
А вот в том, что в этом доме была любовь, сомневаться не приходилось. Правда, эта их любовь претерпела разные испытания и прошла через многие препятствия, но, может быть, именно это и укрепило ее.
Господу виднее, как все устроить на Земле, и кому сколько и какого счастья когда послать!
Маша и Виктор  дружили, можно сказать, еще с горшка. Они ходили вместе в детский садик, который был в их деревне, кроме того, они были близкими соседями. В школу они ходили тоже вместе. И Витя честно носил ее портфельчик, и отчаянно подставлял свою грудь под шипящий клюв соседского гусака, когда тот пытался ущипнуть Машу по дороге из школы.
Постепенно они росли. Маша становилась красивой, веселой девушкой. Виктор, надо сказать, тоже не был последним среди парней.
Но своей дружбе они никогда не изменяли.
Вполне естественно, что эта дружба переросла со временем во взаимную  любовь.
Конечно же, сразу, как только Витя предложил ей руку и сердце,, они сыграли свадьбу, после чего поселились в доме у Машиной мамы, Витиной тещи, и стали жить, поживать, и радоваться жизни.
Через несколько лет они радовались жизни уже вчетвером – две такие же, как и мама с папой, симпатичные девчушки, наполняли их комнату своим звонким  смехом.
Счастье светилось в глазах у Маши!
Но смех смехом, веселье весельем, а жить становилось тесновато.  Сначала, поссорившись с Софией Филипповной, они начали снимать какую-то времянку под Киевом. Но большого облегчения это им не принесло, и они вернулись, покаявшись, под крыло Софии Филипповны.
Весной им выделили участок для строительства, рядом с домом, где жила мама Маши, и  в котором они жили сейчас. Для Маши это было еще одним проявлением Бога на Земле. Жить рядом с мамой, но в своем доме - да об этом можно было разве только мечтать!
К осени фундамент  под новый дом был готов.
За зиму нужно было собрать необходимые для продолжения строительства материалы, и к концу следующего  лета можно было рассчитывать, что новый дом будет, ну хотя бы вчерне, готов.
 Маша и Виктор работали, не покладая рук, чтобы заработать денег и обеспечить неотвратимость этого события. Виктор трудился на ткацкой фабрике. Маша крутилась по хозяйству и приторговывала на базаре, продавая разную огородину, выращенную ею на участке, что находился возле их нового дома. Ну и, само собой, оба занимались строительными работами.
Маша уставала, но ощущение счастья не оставляло ее – все складывалось в жизни так хорошо. Она и не представляла себе даже, что может быть, или бывает, как-то еще лучше.
И вот тут то ее и ожидал первый удар. Ни с того, ни с сего, но Виктор начал пить. Пил он вначале не то чтобы сильно, но уже заметно.
 У него появились новые друзья,  эти его новые друзья никогда не приходили без водки, и Маша, когда они появлялись в доме, вынуждена была готовить им закуску и слушать их непонятные ей разговоры, а также делать вид, что улыбается, когда они говорили ей свои не очень умные, подловатые комплименты.
Затем Виктор стал задерживаться на работе, стал каким-то невнимательным к ней, к детям. Его не интересовали уже разговоры об их новом доме, о строительных материалах, и о том, что лучше – печка, или центральное отопление, денег на которое, по их расчетам, пока что, не хватало.
Потом Виктор перешел на ночные смены и перестал интересоваться Машей и как женщиной.
Как-то сердобольная соседка рассказала ей о ее сопернице, чем очень удивила Машу. Но после похода на фабрику, где в поте лица трудился ее любимый Виктор, сомнения  Маши развеялись, и она выгнала его из дома, предварительно набив Вале, как звали разлучницу, морду.
Виктору ничего не оставалось, как уйти жить к своей маме, так как его пассия, Валя, была замужем.
Маша осталась один-на-один с двумя детьми и недостроенным домом, который  олицетворял  для нее теперь все возможное, да и невозможное тоже, счастье на земле...
…Прошло несколько лет…
Валя затерялась где-то, в своем водовороте жизни. Она не стала бросать своего мужа и искать новое счастье. Ее муж, кажется, так никогда ничего и не узнал о ее романе  с Виктором. Рога у него тоже не выросли. Ну, это уж,  вероятно, по причине дефицита в его организме  кальция.
Ну и, слава Богу, что не узнал! Должно же быть хоть кому-то хорошо в этой жизни.
Виктор оставался один, и продолжил пить и опускаться, постепенно приобретая  законченный вид деревенского бомжа.
Маша же встретила мужчину, который пообещал достроить ее дом, и она поверила ему, как когда-то поверила и Виктору. И привела его опять в дом к  своей маме, и они теперь вместе продолжили строительство.
Жили они, правда, гражданским браком, но Валерка, как звали мужчину, быстро привязался к Маше, проникся ее мечтой о своем доме, и не было у него уже, кажется, других забот и другой жизни, как заботы Маши и проблемы, связанные со строительством. Надо отметить, что и руки у него росли именно из того места, из которого и должны они расти у мужика, который сам строит ими себе свое счастье.
И дом потихоньку рос и приобретал сегодняшний, и надо сказать, вполне презентабельный, вид.
Валерка и Маша трудились вдвоем, не покладая рук.
Девочки росли и хорошели.
Машиной маме Валерка тоже нравился - своим трудолюбием и рассудительностью.
- Нормальный мужик, - говорила она Маше.
 Мама Маши была по жизни труженица, органически не переваривала лодырей, и всякий мужик, который умел и хотел работать, пользовался у нее уважением.
Жизнь снова приобретала положительный смысл. Маша опять улыбалась и, хлопоча по хозяйству, опять радовалась жизни.
Однажды, в порыве доброты и от ощущения нового счастья, Маша, встретив опустившегося, завшивившегося  Виктора, привела его с собой.
Валерка был дома. Виктора, конечно же, он  знал.
Маша нагрела воды и отмыла грязного своего бывшего мужа. Потом она его постригла. Переодев его в чистое белье и накормив, вывела его за калитку.
- Там еще остались его друзья, Жорка и Серега, - язвительно сказал Валерка по окончании всех этих манипуляций. Чувствовалось, что ему эта Машина благотворительность была не совсем приятна.
- Это отец моих детей, - смущенно оправдывалась Маша, - И я не хочу, чтобы он их позорил. Мне хорошо, пусть и ему будет хоть немного лучше.
Но больше к этой теме они с Валеркой не возвращались.
Однако, как говориться, Сатана не спит.
Хорошая жизнь усыпляет бдительность.
Маша продолжала ездить на базар, торговать. И вот тут-то бес и нашел ее, и решил искусить.
Игорь, как потом оказалось звали мужчину, чем-то сильно напоминал ей Витю.
Сначала разговор был ни о чем. Так, про помидоры, которые как раз продавала Маша.
Затем Игорь начал рассказывать, как он ездил по свету, и что он там видел. Рассказывать он умел. Свои рассказы он щедро перемешивал  комплиментами для Маши.
Маша, которая дальше своей деревни никуда не выезжала, слушала его с нескрываемым интересом.
И когда она вновь приехала на базар, Игорь опять пришел к ней за помидорами, и продолжил свой разговор.
            Постепенно Маша тоже разоткровенничалась, и рассказала Игорю про свою жизнь, про свой дом, про свои проблемы и беды.
Общение продолжилось и в другие дни и  становилось все более доверительным.
Потом неожиданно, можно сказать, ни с того, ни с чего, он предложил ей поехать с ним в Америку.
Маша  восприняла это предложение как шутку.
Однако, после этого разговора она не спала всю ночь. Это же надо – в Америку! Она даже и представить себе не могла, где она находится, эта Америка. Но ведь все знают, что в Америке жизнь хорошая. Там все имеют собственные дома, такие чистые, ухоженные, с зелеными газонами перед ними. Там женщины на базарах не торгуют, им денег и так хватает.
Обычно очень осторожная, сейчас Маша полностью утратила бдительность.
Ей бы, конечно, нужно было бы спрятаться. Сменить базар на кокой-либо другой, перестраховаться, что ли. Но инерция, да и, вероятно,  любопытство не позволили ей этого сделать.
А Игорь продолжал приходить, и разрисовывать дали в голубые и розовые тона, и все его разговоры уже ложились на благодатную почву.
И поэтому, когда он пригласил ее в гости, на квартиру, которую снимал, под предлогом попить чаю, Маша не очень-то  и сопротивлялась.
 Второе чаепитие закончилось, как и можно было  ожидать, постелью.
…Валерка же, в это время,  продолжал строить дом.
Откуда же ему было знать, что его Маша собирается ехать в Америку?
А Маша уже вполне допускала мысль, что она может действительно уехать. Игорь, как он говорил,  как раз заканчивал здесь какие-то свои дела, и начинал оформлять документы на выезд.
- Ты пока думай, - говорил он Маше, - но давай мне свой паспорт, я буду, на всякий случай, оформлять и твои документы. Если ты решишься, то они уже будут готовы. Останется только купить билет, и ты в Америке.
И Маша отдала ему свой паспорт. И осталась ночевать у него, начисто забыв о том, что ее ждет другой мужчина, который потратил несколько лет своей жизни, чтобы воплотить ее мечту,  привыкший  к ней, и, не исключено даже, любящего ее.
Утром, когда она возвратилась домой, между нею и Валеркой произошел крепкий разговор, перешедший в грандиозный скандал.
 Но было поздно. Поезд слетел с рельс. Мысль об Америке уже доминировала  в мыслях Маши. Маша хотела в Америку.
Вот так же, наверно, и ее бывший муж Виктор терял голову и разум, встретив Валю. Которая даже в Америку его не звала.
А тут – Америка!
Валерка без особой борьбы сдал позиции и, собрав свои вещи, удалился восвояси.
Маша ознакомила со своими планами родственников, и стала готовиться к отъезду.
- Детей заберем с собой сразу, - предлагал Игорь Маше, - Пусть привыкают. И язык им легче будет выучить, пока голова молодая.
Маша заворожено смотрела на Игоря и соглашалась.
- Вот только что с домом то делать будем? – патетически спрашивал Игорь, продолжая развивать тему отъезда. – Не бросать же его?
- А что с ним делать? – спрашивала Маша, которая уже не думала о доме.
- Ну, я не знаю, - отвечал Игорь, делая вид, что задумался. – Дом твой, тебе и решать. Но, наверно, лучше всего его продать. Ведь деньги и там  нужны. Хотя бы на первый случай. Правда, у меня там в банке есть тысяч тридцать долларов, нам то хватит, но ведь детей  и учить надо. Никакие деньги лишними не будут.
- Да, - соглашалась Маша, - денег действительно лишних не бывает.
И дом, ее мечту всей жизни и символ счастья, дом, в который было вложено столько труда, слез и надежд, решено было продавать.
 Игорь взял на себя труд по изготовлению объявлений о продаже, и  по их размещению, где это нужно
Процесс подготовки к отъезду набирал обороты.
К отъезду уже готовилась и сестра Маши, Татьяна.
Ей нужно было подлечить ребенка, и Игорь обещал ей сделать это в той же Америке, где и врачи получше, и оборудование в больницах совершеннее. У него и знакомый врач жил в Нью-Йорке.
 Ей и нужно всего-то было найти немного денег на лечение. Ну, на билеты там, и на первый случай.
Но основные расходы Игорь брал на себя. Естественно, по прибытии в Америку.
Пока что ему были выданы деньги на оформление загранпаспортов. Для все, кто поедет с ним в эту далекую Америку. 

Но тут, можно сказать, в самый неподходящий момент, когда подготовка шла полным ходом возникли и первые трудности – старшая дочь Маши, Светка, категорически заявила, что лично она никуда не поедет. Ей и тут хорошо.
 Она не верит ни в какую Америку. У нее тут  работа, любовь, и жить она будет в  родительском доме. В том  самом, в котором она живет и сейчас, и на который она тоже имеет какие-никакие  права. Ведь и ее деньги и труд  в него тоже были вложены.
Игорь попытался нажать на Светку, но это только разозлило ту еще больше. Она обозвала Игоря аферистом, сказала, что еще разберется, кто он, и что он.
А потом села под растущим во дворе ореховым деревом и всерьез задумалось о том, что  происходит.
И чем больше она думала, тем больше сомнений возникало в ее голове.
Как-то все это вроде бы не всерьез происходило. И слишком быстро, и никаких документов – ни виз, ни приглашений, ни переговоров, ни переписки.
Одни разговоры Игоря, да максимальная мобилизация денег. 
- Мама, - спросила, наконец, Светка у матери, - ты документы то хоть Игоря  видела? Кто он, что он?  Ты об аферистах хоть чего-нибудь слышала? Ну, как можно продать дом и отдать деньги первому встречному, человеку, о котором ты знаешь только, что его зовут Игорь?
- Я не собираюсь отдавать ему деньги, - оправдывалась Маша. – И я его знаю.
- Да когда у тебя  будут деньги, забрать их у тебя будет просто делом техники. – Продолжала  наступление Светка. - Вот скажи, паспорта он уже принес?
- Ну, рано еще, -  неопределенно отвечала Маша, вспоминая, что паспорта Игорь обещал принести уже давно, но на днях рассказал ей о каких то трудностях, возникших в ОВИРе с бланками. Про бланки, действительно, говорили и по телевизору.
- Кстати, квартиру он снимает, Вот скажи, где он прописан? Где его искать, если что случится?
Маша, ослепленная новыми отношениями и открывающимися перспективами, про все это совершенно не думала.
Но когда Игорь приехал вновь, она решила выяснить все эти вопросы, так как, как бы там, и что бы там не говорили, женщина она была практичная и, можно сказать,  все-таки осторожная, как и большинство сельских жителей.
- Игорь, - подступила она к нему, - ну как там дела с нашими паспортами. Подразумевая, естественно,  загранпаспорта.
- Еще не готовы, - ответил Игорь. – Я же тебе говорил, в ОВИРе  проблемы с бланками.
- Игорь, ты мне так мало рассказывал про себя. Вот и Светка говорит, что мы даже не знаем, где тебя искать, в случае чего.  Все-таки, должна же я про тебя хоть что-то знать. А вдруг ты женат? А ну, покажи-ка  мне  свой паспорт.
- Дура  твоя Светка, - вдруг со злостью ответил Игорь. - Нет у меня с собой паспорта. Завтра привезу.
На следующий день Игорь не приехал.
Через несколько дней Маша поехала к нему сама. В квартире, где она  с Игорем пила чай, его уже не было.
Там жили другие люди. И куда  уехал Игорь, никто не знал.
Сорочка у Маши прилипла к спине. Мысли запрыгали, как кузнечики. В голову ничего умного не приходило.
Америка сразу же стала какой-то абстрактной и далекой.
Светка-то, как в воду глядела. 
Позже Маша сходит в ОВИР и в милицию,  пытаясь найти мифические заграничные паспорта. Но никто ничего  ни про какие паспорта на ее имя в этих  солидных организациях не знал. Не знали ничего в этих организациях и про Игоря. Фамилию Игоря Маша так никогда и не узнала.
В милиции  Маше предложили написать заявление, но предупредили, что дело это дохлое, и вряд ли будет когда-либо доведено до суда.
Маша заявление писать не стала.
Игорь как в воду канул.
Маша опять осталась одна.
В это время в Америке начался новый большой  экономический кризис.
Светка вышла во второй раз замуж и уехала жить к мужу, в Киев.
Ребенок Татьяны выздоровел сам, без всякого медицинского вмешательства.            
          Машин дом стоял недостроенный, его мочили холодные дожди, и обжигало яростное Солнце. Зимой промерзали стены, а на полы нельзя было становиться босыми ногами, чтобы не простудиться.
Но острота вопроса со строительством,  как-то притупилась.
Тем временем озоновая дыра разрасталась над планетой, и вызванное ею глобальное потепление уже грозило  уничтожить разумную жизнь на Земле.
Впрочем, мировые процессы происходили вдалеке от Воронькова,  и никак не касались событий, которые происходили в нем.

…Был солнечный, теплый день. Легкий ветерок  лениво шевелил изумрудную  листву на деревьях.
Свежие деревенские ароматы струились в легкие. Птицы заполняли хрустальное пространство своим вдохновенным пением.
Встречные люди приветливо улыбались Маше, и все они, похоже, были счастливы.
Вокруг была жизнь, и ей тоже так остро захотелось жить!!!
Проходя возле магазина, что в центре, Маша  увидела своего непутевого первого мужа, Виктора. Тот представлял собой совсем уж нехорошее зрелище. Небритый, худой, с мутными глазами, в грязной, мятой одежде. Такие же грязные руки и черные ногти.
Острая жалость резанула по сердцу. 
Маша постояла в стороне, с грустью вспоминая разные дни своей жизни.
Среди них было немало и счастливых. Подсознанием прозвенел звонкий смех их детей.
И ей вдруг стало особенно одиноко, грустно и не уютно под этим синим небом, в такой хороший солнечный день, когда поют птицы, а все люди радуются и спешат по своим делам.
Она подошла к Виктору, взяла его за руку и потянула за собой. Виктор не сопротивлялся.
Несколько погодя, они пошли в ЗАГС и снова зарегистрировали свой брак.
Правда, совсем водку пить Виктор не бросил, но Маша не обращала уже на это никакого внимания.
И хоть им обоим теперь было за пятьдесят, любовь вспыхнула с новой силой. И в недостроенном доме стало уютно, тепло и просторно.

Глава 10. София Филлиповна
Вспомнив про Машу и Виктора, было бы совсем некорректно не поговорить про Софию Филиппвну, маму Маши, и любимую тещу Виктора.
Любимой, правда, она была не всегда, но после того, как освоила производство самогона, Виктор уже не мог отказать ей в своем признании, ласково называя ее мамой, и намекая на свое подорванное здоровье.
Мама и сама не отказывалась от полезной процедуры приема самодельного лекарства, что очень способствовало укреплению их с зятем взаимопонимания.
Но с влиянием напитка на самочувствие пациентов пусть разбираются медики. Мы дальше будем говорить не про здоровье.
А вот с дочками у Софии Филиппвны взаимопонимания не наблюдалось.
И вот по какой причине.
София Филиппвна почему-то решила, что после ее кончины никто не будет в состоянии справедливо разделить нажитое ею праведным и тяжелым трудом имущество. И она решила разделить его еще при жизни.
В числе наследства, которое могло открыться в случае ее, не дай Бог, смерти, кроме двух собак и двух огородов, на которых она выращивала картошку, у нее был собственный дом.  Дом был стар, требовал основательного ремонта, но был дорог Софии Филиппвне,  и представлял для нее главную, непреходящую ценность.
Дом этот они  с мужем, Царство ему небесное, сами строили. Вся ее жизнь, и все ее воспоминания, были связаны с этим домом. В нем она родила троих своих дочерей, прожила в нем всю свою жизнь, из него же она похоронила  своего единственного мужа, сапожника и пьяницу.
Дочери, в свое, естественно, время повырастали,  повыходили замуж, и  постепенно, кто когда, разлетелись по своим гнездам.
Теперь София Филипповна доживала в этом доме  оставшиеся дни, сажая картошку и отчаянно борясь  со злыми прожорливыми колорадскими жуками.
Местные власти не давали воды для полива ее огорода, \ну, правда, не только ее, и других огородов тоже \, и это дополнительно очень осложняло ее жизнь.
 При этом София Филипповна всегда очень переживала за дочерей за то, как сложится их судьба, не скупилась на советы, чем, естественно, очень осложняла им жизнь.
Дочери же, то выходили замуж, то разводились, то сводились, то находили себе каких-то новых мужиков. При этом они ссорились между собой, мирились, однако глубоких разногласий между ними не возникало.
Но вот когда они почти полностью рассорились, так это после того, как мать начала делить между ними наследство.           Да еще - если бы она делила его поровну, так сказать, всем сестрам по серьгам, то никаких ссор, вполне возможно, и не было бы.
Но она, почему-то, делила свое наследство по справедливости, естественно, так, как она понимала эту самую  справедливость, а вот этого-то, как раз, и не нужно было делать.
Ну, разве на этой земле, под этим небом, хоть когда ни будь, была справедливость?
И сестры, которые понимали справедливость тоже каждая по-своему, ссорились между собой, борясь за материнскую любовь, и за свою, самую справедливую, долю в наследстве.
А доля эта постоянно менялась, в зависимости от настроения Софии Филлиповны, от глубины встречной любви дочерей, от состояния перманентно меняющейся  солнечной активности, от давления воды в водопроводе, и еще от каких-то неизвестных ни науке, ни Софии Филипповне, причин.
София Филлпповна то оставляла дом в наследство Тане своей средней, так как ее бросил изменщик муж, и Тане было тяжело, а огород Ольге, младшей, полностью лишая Машу наследства за ее какие-то давние грехи. То Тане не давала ничего, так как Ольга была больна и несчастлива. То ничего не давали Ольге, так как она не работала, и, чего там говорить, была достаточно ленива.
Потом, что-то, перепадало и Маше, соответственно уменьшая долю двух  других сестер.
При этом начиналось оформление документов в сельском Совете, в нотариальных конторах, в БТИ, и других, очень солидных и по горло занятых  важными государственными делами, организациях. 
Потом эти бумаги выбрасывались, и начинали оформляться новые, с новыми условиями. С бумагами месяцами бегали то Таня, то Ольга, то сама София Филипповна.
В наших бюрократических организациях, как вы понимаете, быстро ничего не решалось.
Все эти перемены и настроения менялись, как мы уже отметили,  регулярно. А сам процесс  справедливого раздела наследства затягивался на годы.
И на трех  ее дочек - Машу, Таню и Ольгу -  этот  процесс действовал раздражающе, и вызывал чувства неопределенности. Неуверенность в завтрашнем дне и недоброжелательное отношение друг к другу  становились  постоянными.
А не прекращающаяся  беготня с бумагами, которые потом становились ненужными, занимала много времени, требовала денег и отвлекала всех  от полезной работы
Сейчас сестры  почти не разговаривали, подозревая одна другую в корысти и предательстве. Каждая боялась, что две другие ее, как говориться, «кинут».
Хоть, честно говоря, каждая, если и хотела хапнуть из наследства побольше, «кидать» сестер вовсе не  думала.



Жизнь продолжалась.
Ну, а  почему бы и нет? И в деревне можно жить!