Мы не верили взрослым...

Мы же не верили взрослым, когда те говорили - вырастешь, будешь скучать по детству. Мы вообще взрослым не верили. Ну что они знают - эти взрослые. В сказки не верят, над волшебными палочками из кохиноровских карандашей смеются, гномиков приманивать конфетами не позволяют. Ну что! Что эти примитивные создания, предпочитающие стоять у плиты, торчать на работе и заставляющие нас чистить зубы, а не просто выдавливать крендельки из зубной пасты, могут знать о том, о чем мы будем жалеть. Нам ведь как казалось - будь я взрослым: на тебе пирожное, на тебе мороженное, и купайся до синих губ в море, и не спи днем... А уж о том, чтобы есть мерзкий овощной суп со склизким луком и речи быть не может. Свобода!

И вот мы вырастаем из своих ленточек в косичках и платьицев зефирно -розовых, одеваем джинсы, проводим жгуче черные стрелки по верхнему веку и выходим в мир, держа как копьё колкую дерзость молодости и как щит - упругость кожи. Потом мы очаровываем... Нас окольцовывают... Да, да - нас тоже окольцовывают. Наши внутренние девочки медленно устают от наших внутренних женщин. И то,что раньше нам говорили мамы с педиатрами - не ешь много сладкого, попка слипнется, теперь мы говорим себе сами - не ешь много сладкого, попка вырастет. И старость побеждает молодость, хоть и делает вид, что где-то там, в душе, мы всё еще молоды, просто много знаем, и поэтому мало можем. И вздох - ах, если бы молодость знала, ах если бы старость могла - звучит в наших ушах как истина. Но внутри этой поэтично- патетично- трагичной, не побоюсь этого слова, фигни!, нет ни грамма истины.

Возьмем хотя бы знания: спроси у ребенка кем ты хочешь быть, и он если не тот час, то через две секунды назовет тебе как минимум три жизненных дороги, по которым готов идти прямо сейчас, не заходя домой на обед. А спроси меня в мои тридцать шесть, я буду долго шевелить извилинами, бегать нейронными связями, слушать биение сердца, что еще там нам советуют - вспоминать, припоминать... короче страдать вопросом, но вряд ли отвечу так же ясно, с пониманием сути, как тогда в четыре, или в шесть, или даже в восемь.

Мы не верили взрослым, и правильно делали. Теперь мы сами взрослые, и прекрасно понимаем, как легко искажать реальность с мягкой улыбкой на лице - ты будешь скучать по детству, ах, ах... А сами помним, что тогда, в далеком времени зефирно-розовых платьиц и косичек, знали гораздо больше, чем сейчас, и больше умели, и могли больше. И если бы потом, вырастая, мы не поленились, не выбрали бы лысые протоптанные дорожки, а бросились в траву и цветы. Если бы не побоялись послать подальше обеспокоенных нашей судьбой. Наплевали бы на лаковые носы свежеподаренных туфелек, ободрав их о камни, скрытые в зеленой гуще, то... Но мы побоялись, поленились, и стали достаточно взрослыми, таким же странными существами, отрекающимся от невыносимой легкости бытия ради... а ради чего?