In the cold light of morning...

..the party gets boring...

Утро каждого нового дня одинаково равнодушно и безжалостно по отношению ко всем, и тусклому солнцу, жестяной рыбкой плывущему из-за ватных облаков, совершенно безразлично состояние пробуждающихся от его холодного света: наступение нового дня неминуемо, необратимо и тяжело. Блеклые рассветные лучи скользнут по тяжелой ткани портьер, темным обоям и потолку, упадут, рассекая предрассветную пыльную тишину тесной комнаты, на подушку, коснутся лица спящего и замрут желтоватыми пятнами на бледной коже и волосах, темным сполохом небрежных прядей разметавшихся по контрастно светлой ткани наволочки. С полустоном-полувздохом он откроет глаза и сядет на край кровати, затем поднимется и, пошатываясь подойдет к зеркалу, устремляя недовольный взгляд на собственное отражение. Обычный. Именно это слово подойдет больше всех прочих для описания парня, застывшего у огромного зеркала в деревянной резной оправе. Обычные глаза - серые, бледная кожа - обычное явление среди тех, кто редко покидает стены квартиры, обычная худоба - студент, обычно-тонкие и колкие колени, локти и запястья, обыкновенно-серые тона одежды - обычной футболки и джинсов. Единственное, что, пожалуй, могло привлечь взгляд случайного прохожего на несколько секунд, - волосы. Фиолетовые пряди неровно перечеркивали лоб, скрывая правый глаз, удивляя необъяснимой яркостью на фоне столь типичной внешности парня со столь же типичным именем - Антон.

Каждое утро Антон кормил котов в старом парке, садясь на скрипящие от каждого его движения качели и наслаждаясь теплом маленьких пушистых тел, окружавших его, потирающихся о худые ноги, оставляющих цветные волоски на серых потертых джинсах. Худые исцарапанные пальцы мягко погружались в шерсть котов: цветных, полосатых, пятнистых, белых, дымчатых, рыжих, черных, отвечавших на ласковые прикосновения громким урчанием, дрожью, катившейся по гортани. Четырнадцать пар разноцветных ярких глаз встречали парня взглядами в упор, четырнадцать мягких шкурок покрывали его колени и плечи пестрым лоскутно-мурлыкающим одеялом, четырнадцать хвостов нервически вздрагивали при приближении случайного прохожего, по ошибке забредшего в ту часть парка, что безраздельно принадлежала котам и их человеку.

Антон искренне полагал, что именно коты считают его прирученным, и доверие пушистых зверьков, растекающихся лужицами нежности рядом с ним, он ценил превыше всего. С рассветным лучом изжелта-бледного солнца он покидал свой тесный мир однокомнатной квартиры и шел в парк, зная, что если он не придет, коты будут обеспокоены его исчезновением, и эта уверенность была непоколебима, прочно угнездившись где-то в дальнем углу сознания парня и не давая ему опаздывать хоть на минуту, заставляя в привычный срок стоять у старых парковых качелей перед четырнадцатью котами, выжидательно и критично взирающих на него парами суженных зрачков, на дне которых таились золотистые искры и плавились текучим стеклом блики, теми взглядами, что в неверном утреннем свете казались слишком человеческими: мудрыми, утомленными извечной суетой и немного усталыми. Сухие кошачьи носы, благодарно тыкавшиеся в узкие ладони парня, были полны той нежности, что возвращала ему чувство давно забытой полусказочной реальности, воскрешая давно утонувшие в омутах бездонной души его образы матери, певшей ему на ночь тихим голосом колыбельные, бабушки, знавшей сотни кошачьих примет. Грациозные кошачьи тела изгибались причудливыми дугами, прижимаясь к худым рукам Антона, закрывавшего глаза и ощущавшего себя удивительно целостным...

Когда наступало время прощания, коты уходили, гордо подняв пушистые хвосты, и Антон терпеливо ждал, когда скроется в высокой траве и кустах последняя пушистая спинка. После он шел в институт, на работу, к друзьям, проживая день за днем обычной жизнью, улыбаясь тихо своим мыслям и зная, что у него, в отличие от многих других, есть четырнадцать нежных существ, связанных с ним тесно и неразрывно, и он мог лишь наслаждаться этой связью, узы которой он не был способен разорвать по собственной воле. Обычная жизнь обычного человека текла размеренно и плавно, будучи лишенной всяческих неожиданных поворотов, и блеклое солнце ржавыми лучами стекало по оконным рамам, возвещая наступление каждого нового утра.

Оторванными календарными листами и желтеющими трубочками листьев на влажном асфальте приближался ноябрь, окрашивая парк сусальным золотом дневного солнца и являя свой неприглядный серый лик в утреннем тумане. Сквозь липкую сырость безлюдных аллей Антон мчался, чувствуя тревогу, впивающуюся терновым шипом в душу, заставляя истекать горечью глубоко внутри. Качели. Коты. Четыре... девять.. .тринадцать! Тринадцать мокрых котов сидели, скорбно опустив блестящие глаза. Антон сжался на качелях, вдыхая влажный запах кошачьей шерсти и чувствуя неизбывную тоску, рвущую душу: вместе с одним из котов в небытие ушла и часть его самого.

Каждый новый день предвещал исчезновение еще одного теплого пушистого создания, и осеннее солнце, насыщавшее звонкой прозрачностью воздух, падало бликами на лицо Антона, но тот уже не чувствовал прежней легкости и радости пробуждения, зная, что новый день ознаменуется прощанием еще с одним другом. С каждым днем все меньше котов оставалось рядом с парнем, согревая его своими ласковыми касаниями цветных спин, и через две недели он сидел в одиночестве, окруженный густой завесой тумана и чувствуя необъятную пустоту, расползающуюся, словно опухоль, по всему его телу изнутри. Очередное утро, и солнце сверкало начищенной медью, отчаянно колотилось в окна и резало, как нож, пыльную утреннюю тишь, бросая теплые лучи на лицо Антона. Запустением веяло от каждого угла, затянутого сетью паутины, каждой вещи, покрытой слоем пушистой пыли. Время остановилось, застыло, дрожа, на кончиках стрелок часов, оберегая вечность сна человека, не сумевшего проснуться.