Байки и притчи

ЭпиZодики


Витюшка пошёл в школу.

– Ба, учительница говорит, человек состоит из воды, и ещё, забыл, сера и углероды, кажется…
– Ба, ну, ба! Ну как это из воды! Из чего человек состоит? Из кишок? Потом из рук и ног. Потом из мозгов?
– Из мозгов не все состоят, – задумчиво поправляет сам себя Витюшка. – Папа так говорит. А мама говорит, из клеток!
Бабушка – рассеянно:
– Мама у нас биолог, у ней на уме одни клетки… Биологи состоят из клеток, физики из атомов.  Математики из цыфирек, химики из молекул состоят. Боже, чему только учат в школе?
– Ба, а ты про душу забыла! Мы же из души тоже состоим!

Центр Вселенной – Опера в Ереване

Живу я в самом-самом что ни на есть центре Еревана – в ста метрах от Оперы. Выросла я в Арабкире, зелёном, ровно расчерченном улицами, если помните, как в Нью-Йорке. Раньше и у нас они были по номерам, а потом пошли имена. А потом нерадивые архитекторы и строители стали их перекрывать зданиями, потом отбирать участки, сады, запутали всех, не тот Арабкир теперь, одно название осталось.
А с моими друзьями из Эребуни постоянная драчка – кому к кому в гости ехать. Уступаю всегда я, потому что они вдвоём, две пересадки на маршрутке, да ещё обратно, умножают на 2, 4, 8 и выставляют мне свои «убытки». Пенсионэры, ничего не скажешь… Но добавляют: Ничего не покупай по дороге, у нас всё есть!
А я уступаю вовсе не поэтому.
Просто однажды, когда  я расхорохорилась, мол, живу в Центре, приедете, погуляете, сами-то живёте? У чёрта на куличках! Мне было с достоинством отвечено:
– Мадам, это мы живём в центре! А ты – на куличках, хоть и у Христа за пазухой, в Оперу пешком ходишь!
– То есть как это, извините пожалуйста? Вы совсем координацию потеряли?
– А ты историю с географией повторяй, мать! Когда сын Менуа и этот, как его, царь Аргишти, основали Ереван-Эребуни, камень где заложили? В ста метрах от нашего дома! Вот камень центром и считается! Ты когда-нибудь видела, чтоб дом заложили в одном месте, а номер ему присвоили где-то у черта на куличках!
И вот за одно это красивое выступление в каждый мой приезд я покорно покупаю хороший кусок «суки», ставлю «на бастурму», прихватываю в ближайшем маркете любой «Арени» и в предвкушении хорошей дружеской трепни, на самом дешёвом виде транспорта – ереванском такси, направляюсь из обычного центра в самый что ни на есть центр с тех самых древнейших времён, когда бал заправляли наши Менуа и Аргишти.
А митинги и остальных последующих правителей они загнали на периферию, как раз туда, где я живу и наивно полагаю, что это и есть центр.
Вселенной – да, но не Еревана…

Про высшие силы.

Как-то спорили настоящий физик c настоящим химиком. Снисходительно спорил физик, снисходительно отозвался о химии. Они, физики, в основном к нам снисходительно относятся. А между прочим, многие великие физики сначала химии учились! Теллер, Оппенгеймер…
– А что она, твоя химия объясняет? – почти издевательски спрашивала она, которая физик.
– Всё, кроме высших сил! – на полном серьёзе втолковывала я, которая химик.
– Нет высших сил! Знай, все силы – в компетенции законов физики!
А ведь все знают, что есть высшие силы. И даже самые упёртые от них зависят... И очень даже повинуются.

Да пусть хоть матерится!

Моего деда называли «Варжапет», тогда учителей так звали. Он закончил семинарию Нерсисян (Нерсисян чемаран), строил и открывал начальные школы в Армении в двадцатых-тридцатых годах.
И вот привели в Котайке к нему мальчика лет семи, ребёнок не разговаривал долгих семь лет.
– Варжапет, Варжапет джан, ты только послушай! Наш-то говорить начал!
 – А ну, давай, скажи что-нибудь! – обратился учитель к мальцу.
– Ах, я твою мать… – громко и старательно выругался пацан.
Дед мой изумлённо посмотрел на радостно улыбающегося папашу, а тот счастливо повторял:
– Варжапет джан, пусть матерится, зато говорит!

Когда при слове «смерть» хохочешь…
 
Мать моя была учительницей. Преподавала армянский язык и литературу. Поздним вечером, кое-как расправившись с  бесконечными домашними делами, она садилась за конспекты для завтрашних уроков. Удивительно,  но в русской школе на уроках армянского языка нам не считали нужным объяснять значения родных армянских слов. А в армянских школах (для десятых классов включительно) мама составляла длинный список слов, значение которых назавтра она должна была объяснять.
Однажды пришла со школы и долго смеялась. Сколько помню детство, мама заворачивала толму. За этим делом и рассказывала интересные истории.
– Сегодня на уроке о западноармянских поэтах, рассказывая о Мисаке Мецаренце, объясняла значение слова «вахамерик». Мол, это слово означает, что человек умер в очень раннем возрасте, гораздо раньше, чем было можно.
Вижу, все примеряются, мысленно вычисления производят. Один стал допытываться:
– Ну, а когда именно считается «вахамерик»?
Привела пример: Например, скажем, мне 50 лет, так что если умру, это уже не считается «вахамерик».
Дети с вытаращенными глазами продолжают свои вычисления, а тот ученик опять:
– Ну, а сколько должно было быть, чтоб считалось «вагамерик»?
Мать после паузы:
– Так, скажем, лет в 20, 25…
– Ну, что, самое время сейчас! Даже прошло немного! – последовал ответ под взрыв хохота...
И мама снова засмеялась…

Притчи

Как-то поспорили ветер, вода и горы, кто из них богаче.
– Конечно, я богаче всех! Я держу в своих ветреных объятиях весь мир! Люди бросают на ветер свои деньги, свою любовь, свои надежды! И не поумнеют никогда, и не перестанут!
– Ну нет! Я, вода, всех богаче! Люди бросают в воду и она уносит их деньги, любовь, и надежды. Я храню много тайн, я богаче!
Гора молчала. На гору взбирались самые отчаянные, оставляя внизу и любовь, и деньги. Неся с собой только надежду оказаться на её вершине. Единственным богатством у неё был снег на вершине, который регулярно и верно подтаивал.
– Я богаче всех! На меня все смотрят с надеждой, все хотят быть рядом и любоваться мною, а, оказавшись на вершине, лишь избранные оставляют флаги победы! – думала гора и молчала.

***

У него было немного друзей, но сначала было много надежд. Потом, когда надежды исполнились, вместе с успехом пришли и друзья. Друзей стало много, иногда они не помещались в списке приглашённых, но он старался никого не обидеть. Только одного, непьющего и небогатого, он мог оставить вне списка, так как это был очень старый друг и на него не обижался.
Он рос, становился выше и успешнее, его узнавали все и друзья любили ещё больше. Когда ты поднимаешься, друзья начинают узнавать, кто ты.
Но наступили чёрные времена, дела пошли наперекор чаяниям и трудам, всё пропало, даже надежда.
Он оглянулся – вокруг никого не было. Только один, тот самый небогатый и непьющий, сидел у него на балконе, курил и ободрял своим молчанием.
Когда ты падаешь, ты узнаешь, кто твои друзья.

***

Жизнь – зебра из черных и белых полос. И если ты переходишь полоса за полосой, это очень утомляет, ведь ширина полосы задана не тобой, даже если ты хочешь подольше задержаться на белой полосе, вряд ли тебе это удастся.
Выигрывают те, кто перекраивает чёрно–белые полосы в чёрно–белую клетку. Вот здесь всё зависит от твоего хода.
Только кто научит этому крою? Так и непонятно, почему одним везёт, а другим ходить по вечной чёрно–белой дорожке.
Но помни, что чёрная полоса тоже может стать взлётной!

***

Изменить оценки судей в обычной жизни невозможно. Вы можете сделать яичницу, каких никто не делал, но если вас не оценили, не оценят и в следующий раз, даже если вы сделали эту яичницу в ладонях. Вы можете весь мир (свой, разумеется), кинуть к ногам той или того, кто должен оценить ваши порывы, ваши желания и вас самих. Но если порывы не так истолкованы, мир ваш никому не нужен и ваши желания невзаимны, бросьте это делать.
Не тратьте жизнь на тех, кто вас не ценит. И не тратьте слёз на тех, не замечает их, кто не видит и не слышит ваш плач.

***

Некоторые страшно не любят извиняться. Это для них проявление гордости, твёрдости, непоколебимости и уверенности в правоте. Особенно в Азии, это проявление слабости.
Но тот, кто извиняется, не всегда делает это из чувства правоты. Он извиняется, думая, что сохранить хорошие отношения гораздо важнее. То есть ценность отношений для него приоритетней, чем какие–то заморочки. И он прав.

***

Жизнь можно начать с чистого листа, но сам почерк изменить гораздо сложнее.
Почерк остаётся твоим. Как изменить свой почерк, то есть себя?
Ты будешь принимать такие же решения, делать те же ошибки, идти в том же направлении. Так же будешь относиться к успехам и провалам. Обманывать и обманываться точно так же, выбирать придётся из того, что преподнесёт именно ТАКАЯ жизнь. И получится одно и то же.
Почерк–то один…

***

Как-то попал некий джентльмен из туманного Альбиона в толкучку московского метро. Кое–как протиснувшись в вагон, после того, как все вышли в центре, он уселся в опустевшем вагоне. Но влетела новая толпа и англичанин вежливо встал:
– Садитесь, пожалюста!
Дама и не подумала поблагодарить, так как чуть дальше было несколько пустых мест. На следующей станции освободилось место рядом, англичанин сел, и тут же уступил вошедшей женщине с баулом.
– Садитесь, пожалюста! Я могу придержать ваш чьемодан, мне не трюдно.
Бедного англичанина оглядели с ног до головы. Первая фыркнула, а вторая подозрительно процедила:
– Нечего со мной флиртовать, мне тут не до вашего флирту!
Вежливость стала такой редкостью, что её можно принимать за флирт.

***

Однажды царь предложил мудрецу проверить, насколько глупы его министры.
Мудрец попросил объявить, что царь хочет предложить министрам самую первую и единственную должность Главного министра. И спросил, кто хочет получить это место. У ног царя образовалась давка: все министры кинулись к его ногам, считая себя самым подходящим и недовольно удивляясь, типа, «а при чём тут остальные?».
Царь понял, что они все одинаково глупы и лишился возможности выбрать кого–нибудь. Ещё с тех пор на должность Главного министра цари назначают сами. Из числа тех, кого считают глупей себя…
И вот кого они назначат, это и есть выбор.

После блокады

 Жестокой была зима. Стужа на улице и стужа в доме. Вековое предназначение жилища и крова прекратило одну из своих основных функций – обогрев.
Люди, потеряв надежду на тех, кто повыше и поумнее, не дождавшись тепла, кинулись к природе. Которую сами и создали, высадив вокруг себя оазис посреди асфальта. И стали рубить деревья.
 Скоро на всём обозримом пространстве виднелись одни голые туловища деревьев. Или только пеньки. И никакой надежды на тепло, на весну, на свет.
Но жизнь на Земле тем и хороша, что вертится Земля, и с ней вертятся зима за летом, лето за зимою.
 И всегда приходит весна.
Как появились побеги из–под обезображенных обрубков, никто не заметил. Но радостно встречали и эти побеги и весну.
Каждый побег был тоненькой девочкой у ног толстого ствола. Много–много тоненьких девочек, и один толстый, видавший виды морщинистый ствол.
Все проходили мимо, останавливались и благодарили Бога за весну, за тепло, за надежды…
 А того, кто действительно заслужил всё это, никто не догадался поблагодарить. Разве что дождь с майской грозой поил горестные корни, глубоко из–под земли даюшего жизнь побегам.


И ещё о корнях.

 Бегают по дому дети, о чём бы они ни думали, мысли их коротки. Или про игрушки, или про двор, или новый самокат.
 Юноша, может, и не брился ещё, а думает о девушке, которая посмотрела на него. Или грызёт гранит науки, чтоб суметь заработать столько, чтоб девушка смотрела только на него.
 Заведя семью, он думает о детях, иногда о родителях, о новом доме, а может, мысли заняты уже новой девушкой…
 И только совсем постарев, изведав вкус вина и любви, сладость дружбы и преданности, горечь вражды и предательства, он вдруг вспоминает о своих корнях.
 И тогда озаряется его душа невиданным доселе светом. Корни, вот что напоминает ему, кто он есть. Каким должен быть. И всю остальную часть жизни он старается понять, соответствует он своим корням или нет, не изменил ли тому, что называют корнями.
 И если достойно прожил жизнь, и не стыдно ему перед своими предками, только тогда уносится его душа в тот мир спокойствия, который называют раем…


Посади дерево…

 Люди любят повторять друг друга. Особенно умные любят повторять то, что сказали до них гении или просто умные. Попросту говоря, любят цитировать.
 А цитаты простого народа называются пословицами. Их очень редко подвергают экспертизе, повторяют и всё!
 Так вот, есть такое присловье: Чтобы стать мужчиной, построй дом, посади дерево и роди сына.
 Долго думать не надо. Мы же не спартанцы, и дочку бы неплохо родить. Дом, конечно, иметь надо, желательно, свой.
 Но вот посадить дерево… Пословица думает, что чётко указывает, что именно надо сделать.
 А ведь дом можно построить с такими недоделками, крыша может протекать, стены – растрескаться, сын может не туда пойти.
Да и дерево после посадки разве не надо холить и лелеять?
 В результате пословица умалчивает о том, что посадить дерево – это совсем ещё не всё. Надо его вырастить, подождать, когда зацветёт, даст плоды и терпеливо подождать, пока тот плод созреет.
 Лишь вкусив плод посаженного тобой дерева, ты можешь познать вкус своего дела, на которое положил столько лет.
 Вкусен ли плод, сладостен ли он?
И только тогда ты можешь узнать, что получилось с твоим посаженным деревом, счастлив ли ты и вообще, какой из тебя мужик…

Однажды в анатомикуме

Старый прозектор привычно разрезАл и препарировал чьё–то тело и внутренности очередного трупа. Среди груды окровавленного мяса с тёмными сгустками крови бездвижно лежало сердце. Но в тишине что-то мерно стучало.

Прозектор испуганно оглянулся, потом вгляделся в то, в чём он ковырялся уже полчаса.

Не веря себе, он схватил кровавый кусок и поднёс к уху. Оно стучало чётко, продолжая отмеривать чей-то уже несуществующий век.

Осторожно положив его на стол, прозектор бережно, сам не зная почему, стал вырезать оттуда кардиостимулятор, и повертев в руках, остановил его.

Потом растерянно, словно совершив убийство, боязливо посмотрел на замолчавший рукотворный движок и подумал:
– Теперь-то душа поймёт, что ей делать.