Народное питание

      Попыткой ответить на вопрос о роли объективных социальных бедствий в падении царского режима в 1917 году стала статья «Народное питание и крах Российской монархии в 1917 г.» историка Н.Мендковича. Эта роль  часто ставилась под сомнение в ходе формирования художественного образа дореволюционной России, «России, которую мы потеряли». Тема важная, так как потребление продовольствия, в отличие от прочих видов потребительских товаров,  последнее, от чего готов отказаться человек. Голод наиболее сильный из возможных социальных стимулов, дестабилизировавших ситуацию в России к 1917 году.

      Наиболее точной представляется оценка питания с позиций его калорийности или энергетической ценности. Данные о составе различных продуктов питания, их энергетической ценности, а также потребностях организма для разных возрастов и видов труда позволяют достаточно точно произвести расчет «продовольственного сальдо» человека или определенной группы людей.

       Наличие продовольственных проблем в царской России конца XIX – начала XX веков не вызывает сомнений. Частые вспышки голода («голодовки») достаточно много обсуждалась в публицистике тех лет, причем большинство авторов подчеркивало именно системный характер продовольственной проблемы в стране. Так в период голода 1890-х Л.Н.Толстой писал, что недостаток пищи — системное явление в русской деревне, а «только в нынешний год все это ярче выступает перед нами, как старая картина, покрытая лаком». Г.Короленко отмечал, что голод во многом был обострением продовольственных трудностей, тянувшихся на протяжении всего XIX века. Систематическое недоедание русского крестьянства отмечал также русский публицист-народник, автор знаменитых «Писем из деревни» А.Н.Энгельгардт.

      В начале XX века появились работы, связанные с оценкой питания крестьян в различных областях Европейской России (исследования  А.В.Чаянова, С.А.Клепикова, Р.М.Кабо, В.И.Бинштока и Л.С.Каминского). Проблемы дореволюционного питания, затрагивалась также рядом советских и зарубежных авторов.
 
      К теме питания российского народа историческая наука вернулась в 2000-е годы.  Вышли несколько обзорных исследований по продовольственной проблематике в России, где анализировался, в том числе, предреволюционный период. Их появление было вызвано большей частью возобновлением кризисных явлений в питании россиян в 1990-2000-е годы.
Сравним годовое питание среднестатистического россиянина в наиболее экономически удачном для России 1913 году и предкризисном для СССР 1990 (данные за 1990 год взяты  из отчета Международной Продовольственной Организации, данные за 1913 год – из дореволюционной статистики).

       Потребление мяса в 1913 году 12,0 кг, а в 1990 – 72,1 кг;.

       Молоко и молочные продукты – соответственно 154,0 кг и 191,1 кг;

       Рыба и рыбопродукты в 1913 году 6,7 кг, а в 1990 – 23,1 кг;

       Сахар 8,1 кг в 1913  и 48,6 кг в 1990;

       Яйца соответственно 3,36 шт. и 14,8 шт;

       Потребление овощей в 1990 году по сравнению с 1913 увеличилось в 2,24 раза, а фруктов – в 3,4 раза.

       Характеристику народного питания в России начала XX века начнем рассматривать с питания крестьянства. Известно, что в 1900-е «количественно крестьянство было Россией»: в сельской местности жило 85-87% населения империи, 75% занималось сельскохозяйственной деятельностью. Именно его нужды и чаяния являлись важнейшими и определяющими для дальнейшего развития империи, а его положение наиболее типично для «среднего жителя».
На основе бюджетных обследований разные авторы по-разному оценивают калорийность питания взрослого мужчины-крестьянина: В  среднем это 4000 килокалорий.

       В биологии существуют общепризнанные формулы оценки человеческих дневных трудозатрат при различных занятиях, с учетом и того, что рабочим является не каждый  день.

       Предложим модель годового труда крестьянина тех лет: около 130 дней на сельскохозяйственные работы, 140 дня на отдых (праздники и воскресенья), остаток – на промыслы.

       Затраты мы оцениваем следующим образом: на полевые работы 5000 килокалорий в день, отдых – 2500 килокалорий (по меньшей мере – большинство праздников были сопряжены с плясками и другими видами активного отдыха). Промыслы (для мужчин) по описаниям современников сводились в основном к рубке и пилке дров, а также кустарным ремеслам, что позволяет оценить их в 4500–5000 ккал ежедневно. Таким образом, мы можем определить верхнюю и нижнюю границу трудозатрат: 3850–5110 ккал в день. В дальнейшем при расчетах, мы будем считать, что трудозатраты — минимальны.

       Большинство взрослого мужского населения было женато, имело детей, к тому же вело хозяйство в составе больших дворов. В соответствии с долей различных половых и возрастных групп населения, можно определить их среднюю норму питания относительно мужской: потребление женщины составляет около 0,8 мужского, ребенка от 1 до 6 лет – 0,3, от 7 до 13 — 0,55, с 14  до 17 – 0,8.

       По расчетам крупнейшего ученого-аграрника Чаянова среднее соотношение числа «едоков» к числу работников на крестьянском дворе составляет в среднем около 1,4 (без учета детской смертности).

       Таким образом мы получаем, что в среднем на одну взрослую пару из мужчины и женщины (1,8) приходится иждивенец с коэффициентом потребления 0,54, что соответствует ребенку с 7 до 13 лет. Назовем  такую среднестатистическую группу – «условной семьей».
Теперь попытаемся определить, каковы биологические потребности в пище жителей стандартного крестьянского двора.

       Например, в Нижегородской губернии соотношение питания крестьян с различным годовым доходом выглядело следующим образом:

       Среднее для России в целом питание (в калориях)  принимается за 100%. Тогда, согласно проведенным обследованиям того времени при доходе менее 100 руб. крестьянин потреблял 63% калорий от среднего уровня по России. С доходом 100-150 руб. – 81%, с доходрм 150-200 руб – 99% и только имея годовой доход  более 200 руб. он потреблял 113% от среднего уровня.

       Как мы видим, среднее для изученных выборок потребление характерно, скорей, для групп сельского населения с доходом в 150–200 рублей, что несколько выше национального среднего душевого дохода, который тогда составлял 101–114 рублей.

       Крупнейшие дореволюционные ученые-аграрники Чаянов, Миронов и Клепиков,  каждый самостоятельно, провели расчеты продовольственного сальдо (в ккал) для мужчин-работников и «условных семей» крестьян, принадлежащих к разным социальным группам  и пришли к выводу, что крестьянская семья, где душевой доход был ниже 150 рублей,  систематически должна была сталкиваться с голодом. Можно заключить, что периодический голод был в значительной степени типичен для большинства крестьянского населения.

       «Умеренность, крестьянский аскетизм, самоограничение в пище было порой невероятным. Это шло, конечно, от бедности, вечного страха перед голодом, врожденной привычки к самоограничению, сведению к минимуму своих потребностей» — пишет историк В.А.Бердинских в работе «Крестьянская цивилизация в России» о периоде 1910-х на основе воспоминаний деревенских старожилов о дореволюционной эпохе.

       По оценке Миронова, которая представляется минимальной в силу его скепсиса в отношении социальных бедствий дореволюционной эпохи, систематически голодал беднейший слой, составлявший около 30% крестьянского населения России.

       Однако питание характеризуется не только количественно - общей массой калорий, но и качественно – соотношением питательных веществ. Выделяют три группы таковых: белки, жиры и углеводы. В изучаемый период, в России были разработаны некоторые нормы их потребления, на которые мы и будем ориентироваться дальше.

       При тяжелом труде питательные вещества в совокупном потреблении различных групп населения должны были составлять: по белкам – 17%, жирам – 26% и углеводам 5 %. Фактически же среднее потребление по европейской России составляло по белкам – 15,6 %, по жирам – 7%, а вот по углеводам 77,4%. Как мы видим, реально потребляемая доля жиров и белков было заметно ниже нормы, а доля углеводов – выше. К последствиям этого дисбаланса мы вернемся позже.

       Разумеется, питание сельского населения Европейской России не в полной мере было характерно для прочих жителей страны. Например, несколько отличалось питание городских жителей.

       Исследование, проведенное по 7 губерниям Европейской части России показало, что среднее потребление горожанина составляет около 4197 ккал в день. Исследователь выделил при этом три основные городские социальные группы:

      - низшая (рабочие, ремесленники и прислуга);
      - средняя (служащие, чиновники, духовенство);
      - высшая (предприниматели и дворянство).

       Первая потребляла около 3495 ккал в день, вторая – 4440, третья – 4732. В соответствии с поправочными коэффициентами: потребление женщины работницы – 2796 ккал в день, ребенка 7–13 лет – 1922 ккал.

       В среднем фабричные рабочие трудились 290 дней в году. Среднедневные затраты энергии в этом случае составляют 2863 ккал при легком физическом труде, 3260 – при умеренном, 3567 – при тяжелом. (Источник не конкретизирует этих понятий, однако об их сути можно судить по следующим нормированным примерам: энергозатраты маляра – 3550 ккал в день, прачки – 3400, швеи — 2700, столяра — 3600).

       Если допустить, что в городе мы имеем дело с той же «условной семьей», то получаем примерно ту же картину, что и в деревне: мужчина-рабочий успешно компенсирует собственные затраты энергии, но «семья» в целом сталкивается с проблемой дефицита питания, даже при условии, что женщина занимается только легким физическим трудом. Здесь, однако, важно отметить, что городская рабочая семья существенно отличалась от «крестьянского двора», где одновременно жило и работало под руководством «большака» несколько поколений и, следовательно, бинарных семейств. Так что ситуация в городе могла быть иной.

       Впрочем, ряд исследователей полагает, что питание городских рабочих или их части в целом отвечало формальным требованиям в калорийности, но при этом оно зачастую было неадекватным по содержанию питательных веществ (соотношение белков, жиров и углеводов– 12:9:79), т. е. доля белков была еще ниже, чем у деревенского населения. Причиной этого могло служить то, что потребление мяса оставалось сравнительно редким. Причем даже доступное рабочим мясо, как, впрочем, и другие продукты, часто было очень низкого качества, из-за чего приводило к  различным болезням.

       Важно отметить, что низкое качество дешевых продуктов «для рабочих», включая наиболее часто употреблявшийся хлеб, признавалось, во всяком случае во время Первой мировой войны, не только специалистами по питанию, но и самим потребителями.

       Можно констатировать, что, согласно бюджетным обследованиям, питание беднейших слоев российского населения в 1900-е годы не соответствовало его среднегодовым трудозатратам и вело к возникновению дефицита питательных веществ в расчете на так называемую «условную семью. В «зоне голода» оказывались крестьянские дворы с душевым доходом менее 150 рублей в год и «низшая социальная группа» горожан, занимающихся физическим трудом. Дефицит питания возникал в первую очередь за счет «несамостоятельных» членов «условной семьи», что, однако не исключает возможность внутрисемейного перераспределение продовольствия, в первую, вероятно, очередь – в пользу детей.

       Попробуем сравнить нормы питания начала века с питанием в кризисных условиях, негативная оценка которого не вызывает сомнений. Для этого возьмем нормы питания "по карточкам" в блокадном Ленинграде (1942 год) и рацион исправительно-трудовых лагерях ГУЛАГ (1952 год). Годовое потребление различных продуктов питания характеризуется следующими цифрами:

       Хлеб – Россия  – 200 гр., Ленинград  – 109,5 гр., ГУЛАГ  - 252 гр.;
       Мясо  - Россия – 12 гр., Ленинград – 18,25 гр., ГУЛАГ – 11,0 гр.;
       Сахар – Россия  - 8,1 гр., Ленинград – 7,3 гр., ГУЛАГ – 9,8 гр.
       Эмиль Джозеф Диллон, живший и работавший  в России с 1877 по 1914 год, преподававший в нескольких российских университетах, отмечал, что «русский крестьянин… не может позволить себе мяса, яиц, масла, молока, зачастую и капусты и живет на черном хлебе и картошке. Живет, вы спросите? Он помирает от недостатка этих продуктов»

       Первое следствие недоедания — уровень смертности и низкая продолжительность жизни. В дореволюционные годы давал о себе знать и низкий иммунитет населения: острозаразные болезни, по-видимому, являлись основной причиной смертности, особенно детей до 15 лет. В более поздних возрастах эта тенденция, в общем, сохранялась, хотя в большей степени люди умирали не от кори и скарлатины, а от тифа. Связь между эпидемиями и голоданием в дореволюционной России считается вполне доказанной. Подтверждает ее, например, своеобразный «эксперимент», проведенный в городе Москве в 1904 году. Городское управление произвело в счет собственных средств улучшение питания городских рабочих, что привело к значительному уменьшению жертв эпидемических вспышек в городе.

       Российская смертность была несколько выше, чем в европейских государствах, вплоть до возраста 70 лет, однако разрыв в уровне смертности начиная с возраста 10 лет достаточно незначителен, с 5 до 10 лет российская смертность примерно в 2 раза выше европейской, а до 5 лет – выше на порядок. Последнее вызвано в первую очередь чрезвычайно высокой младенческой смертностью, хотя смертность детей старше одного года также в несколько раз превосходит европейскую.

        По данным за 1897 год в России до 1 года доживало 70,2% родившихся детей, до 5 лет – 55,6 %, до 20 лет – 49,3%, до 30 – 45,8%, а до 45 лет только 39,2 .Это существенно ниже, чем в таких европейских странах., как Венгрия, Германия, Франция, Англия или Дания того времени.

        На здоровье населения влияет и структура питательных веществ в потребляемой пище. Так недостаток жиров, показанный выше, компенсируется за счет углеводов (жиры могут синтезироваться из продуктов их распада). Однако недостаток белков компенсировать значительно тяжелее, в отличие от жиров и углеводов, которые выполняют в основном энергетическую функцию, белки отвечают за процессы регенерации («строительства» организма) и их недостаток не может полностью компенсироваться поступлением других веществ. Белковое голодание вызывает алиментарную дистрофию, приводит к снижению иммунитета. У детей также сильно замедляется рост и умственное развитие.

        Во многом эти проблемы были характерны для России начала XX века: физические характеристики населения были столь плохи, что многие авторы ставили вопрос о вырождении российского населения. Об этом можно судить, например, по росту числа и доли лиц забракованных по состоянию здоровья для призыва на воинскую службу.

        Младенческая смертность могла быть связана и с недостаточностью ухода за детьми, вызванной чрезмерной занятостью и трудовыми нагрузками родителей, а также с отсутствием у них общей медицинской культуры. С другой стороны русские врачи-статистики В.И.Гребенщиков и Д.А.Соколов еще в начале XX века указывали на влияние голода на детскую смертность: «... ребенок деревенской России с первых же дней своей жизни поставлен в самые невыгодные условия вообще и питания в частности. В темном и некультурном населении эти два фактора – экономический и бытовой – настолько тесно переплетены друг с другом, что не всегда можно провести между ними демаркационную черту, за которой кончается влияние одного и начинается влияние другого».

        Важно отметить, что описанный дефицит продовольствия оказывал ощутимое влияние на социальную психологию крестьянства. В том числе, – на отношение к детям, так как при постоянном дефиците продовольствия высокая детская смертность превращалась в своего рода «защитный механизм» от голода. Русский врач, а затем священник Л.Н.Липеровский (1888-1963) в период голода 1912 года в Поволжье занимался организацией продовольственной и медицинской помощи населению пострадавших районов и наблюдал страшные явления: «В селе Ивановке есть одна очень симпатичная, большая и дружная крестьянская семья; все дети этой семьи чрезвычайно красивы; как-то я зашел к ними в глинушку; в люльке кричал ребенок и мать с такою силою раскачивала люльку, что та подбрасывалась до потолка; я рассказал матери, какой от такого качания может быть вред для ребенка. «Да пусть бы Господь прибрал хоть одного-то,— ничто не берет их, хоть бы с Шаболовки ветер подул», отвечала она, а Шаболовка — это очень грязное, грубое и зараженное сифилисом село, и все это мать призывает на своего ребенка! И все же это одна из хороших и добрых женщин в селе».

         В 1901–1911 годы в России были достигнуты определенные успехи в борьбе со смертностью. Профессор Уральского федерального университета Нефедов связывает их в первую очередь с распространением гигиены и ростом потребления санитарно-гигиенических средств. Тесная связь санитарии и смертности в те годы также в общем «экспериментально подтверждена»: «...введение фильтрации воды на левом берегу Невы в Петербурге в 1889 году привело к резкому снижению смертности от брюшного тифа: если до этого она составляла 5,8 чел. на 10 тыс. чел., то после сократилась более чем вдвое, тогда как на правом берегу Невы в эти же годы смертность от брюшного тифа даже несколько возросла». Однако санитарные достижения 1900-х не позволили вполне преодолеть отставание от Европейских стран ни к предвоенному периоду, ни даже к моменту революции.

         В России по данным за 1907-1910 годы продолжительность жизни мужчины составляла 32 года, смертность на 1000 человек – 22,9, а младенческая смертность – 247 на 1000 человек!

         Зарегистрированные успехи в снижении национальной смертности были достигнуты уже позже, в 1920-1930-е годы, после смены политической и экономической формации в стране. Разница в смертности в предреволюционный период вполне может быть объяснена разницей в питании, если рассмотреть потребление в России и Европейских странах среди крестьян.

         Рассмотрим дневное потребление важнейших продуктов питания в 1910-е годы сельским населением России (в граммах). Мясные продукты – 78,1 гр., молочные – 365,1 гр., картофель – 366 гр., хлебные – 855,6 гр., овощи и фрукты – 141,1 гр.

         И, для сравнения, потребление тех же продуктов в Дании: мясные – 150 гр., молочные – 857 гр.;картофель – 450 гр., хлебные – 647 гр., овощи и фрукты – 100 гр. Как говорится – почувствуйте разницу.

         Западно-европейское сельскохозяйственное население в основном потребляло высококалорийные продукты животного происхождения. Российский крестьянин удовлетворял свою потребность в пище с помощью хлеба и картофеля с меньшей калорийностью. Потребление мяса в России тех лет необыкновенно мало. Кроме малой энергетической ценности подобного питания, видной из изложенного выше, потребление большой массы растительной пиши, компенсирующей нехватку животной, влечет за собой тяжелые желудочные заболевания.
 
         В качестве возражения против факта систематического голодания россиян начала прошлого века нужно упомянуть аргумент профессора Санкт-Петербургского университета Б.Н.Миронова (р.1942 г.), который ссылается на потребления алкоголя в деревне. «Если для огромного большинства крестьян была альтернатива – водка лично для него или хлеб для семьи, он выбирал хлеб, поскольку пагубное пристрастие к алкоголю являлось уделом немногочисленных и маргинальных слоев»,— пишет он. По оценке Миронова в стране в начале века происходил рост потребления алкоголя, что, с его точки зрения, исключает возможность сложного продовольственного положения.

         Душевое потребление спирта в России в 1903 году составляло 6,4 литра, а в 1913 – 7,4 литра. При этом пик потребления алкоголя приходился в деревне на период наименьшей загруженности работой, при которой потребность организма в питательных веществах снижалась. В Воронежской губернии, например, наибольшее потребление алкоголя приходилось на период сентябрь-январь. Причем к потреблению алкоголя были в первую очередь предрасположены беднейшие и наиболее богатые жители деревни. Последние – имели свободные деньги и, кстати, их попойки вызывали зависть односельчан, для первых – пьянство становилось реакцией на бедственное положение. Как говорил исследователям (1916 г.) один из владимирских крестьян: «Есть нечего, сеять нечего, думал, думал, не знаю что делать, тоска берет, пойдешь выпьешь полбутылки, хоть забудешься немного».

        Таким образом, есть все основания утверждать, что систематическое недоедание сказывалось и на быте крестьянства, влекло за собой высокую смертность,— в первую очередь детскую,— и, видимо, вызывало определенное ожесточение психологии сельских жителей.

        Анализ причин продовольственных трудностей потребовал бы целой книги, однако в качестве двух важнейших стоит выделить две: превышающий возможности («голодный») экспорт хлеба и одна из самых низких в мире урожайность большинства культур.

        Трудно сказать, в какой мере крестьянство, составлявшее большинство населения России, понимало причины постоянного недоедания и представляло себе возможные пути решения проблемы. Существует традиционное представление об определенной политической пассивности крестьянства, которое мыслило приземлено, проявляло поразительное равнодушие, к вещам ненаблюдаемым непосредственно. Сами же голод, высокая смертность, нищета воспринимались крестьянами как нечто непреодолимое, данное свыше.
 
        С другой стороны известны факты, указывающие на то, что голодные бедствия прямо или косвенно все же вызывали у сельского населения оппозиционные настроения. Например, в крестьянских наказах депутатам Государственной Думы 1900-х годов высказывались достаточно внятные оппозиционные настроения, в них даже содержались декларации, свидетельствующие о связывании политики властей с продовольственной проблемой: «Само правительство хочет поморить крестьян голодной смертью», «умирать все равно один раз, что от голода, что от пули и терять нам, значит, нечего».

        Оппозиционные настроения и беспорядки в деревне действительно были: дореволюционные выступления крестьянства 1902 года и аграрные выступления 1905–1906 годов профессор Тамбовского технического университета В.Б.Безгин (род.1962 г.) прямо связывает с голодом. Число выступлений стабильно возрастало как в годы первой революции, так и после нее, но с 1908 по 1913 год значительная их часть могла быть связана с противодействием  крестьянства «столыпинской» аграрной реформе.

        Что касается власти, то ее представители вполне осознавали суть продовольственной проблемы. С.Ю.Витте в 1899 году на совещании министров подчеркивал: «Если сравнивать потребление у нас и в Европе, то средний размер его на душу составит в России четвертую или пятую часть того, что в других странах признается необходимым для обычного существования». Довольно часто цитируется емкое определение А.Н.Наумова, министра земледелия 1915–1916 годов: «Россия фактически не вылезает из состояния голода то в одной, то в другой губернии, как до войны,  так и во время войны».

        Но сам этот «стабильный» характер продовольственных трудностей практически не влиял на их восприятия обществом. Всенародной трагедией они становилась лишь в периоды наибольших обострений – «голодовок», вне их продовольственные трудности  «снизу до верху» воспринималась как тяжелая повседневность. Это тормозило принятие экстренных мер по их решению.

        В.Г.Короленко, побывавший в начале 1890-х «на голоде» писал о восприятии проблемы сельскими государственными служащими: «Вы свежий человек, натыкаетесь на деревню с десятками тифозных больных, видите, как больная мать склоняется над колыбелью больного ребенка, чтобы покормить его, теряет сознание и лежит над ним, а помочь некому, потому что муж на полу бормочет в бессвязном бреду. И вы приходите в ужас. А «старый служака» привык. Он уже пережил это, он уже ужаснулся двадцать лет назад, переболел, перекипел, успокоился... Тиф? Да ведь это у нас всегда! Лебеда? Да у нас это каждый год!..».

        Представляет разумным предположить, что подобное восприятие, наблюдаемое внизу государственной пирамиды управления, было тем более характерно для верхних эшелонов власти, где бедствия голодающей деревни и рабочих районов воспринимались исключительно опосредовано. Экстренные меры (сокращение экспорта, земельная реформа) не были приняты ни в 1900-е, ни в начале 1910-х, а вскоре последовавшие военные события и вовсе необычайно обострили продовольственную проблему.

        Она усугубилась ростом цен на продукты питания, вызванным войной 1914–1918 годов, который ударил не только по России, но и по всем странам-участницам. «Дороговизна и недостаток продовольственных продуктов в России обнаружились в городах вскоре после начала войны. Особенно не хватало хлеба, несмотря на его наличие в стране, и мяса, хотя скот имелся в восточных районах» — отмечал советский ученый Г.И.Шигалин. Например, в г. Москве с 1913 по 1916 год потребление мяса сократилось на 57%, жиров – на 15%, картофеля — на 8%, хлеба на – 6%. В какой-то мере это компенсировалось 35% ростом потребления крупы. По данным Бинштока и Каминского (« Народное питание и народное здравие», М.-Л., изд.1929 года) к 1915 году калорийность среднего рациона россиянина составляла лишь 1600 ккал в день.

         Продовольственные проблемы проявлялись акциями протеста еще до войны. В первую очередь это были забастовки. В 1913 году, например, бастует 887 тысяч человек (38,3% от общего числа рабочих, и на 150 тыс. больше чем в 1912 году). Нельзя утверждать, что все забастовки были вызваны исключительно продовольственными трудностями, однако в ряде случаев бастующие действительно требовали «улучшения снабжения продуктами первой необходимости».

         На 1913-й год стачками было охвачено 13,4% предприятий. Из них 57% подкреплялись политическими требованиями. В дальнейшем ситуация только ухудшалась. Война 1914 года вызвала рост цен, в том числе и на продовольственные товары. Но забастовки оказывались малоэффективны: в 1913 году 62,1% забастовщиков ничего не добились мирными мерами, и выступления становятся все более жесткими. На почве дороговизны продуктов питания в 1915–1917 годы происходит  до нескольких сотен «торговых погромов», насильственных выступлений против торговцев, которых обвиняли во взвинчивании цен. В большинстве акций участвовало по несколько тысяч человек.

         Полицейские власти относились к этим выступлениям более чем серьезно. Осенью 1916 года Петроградское охранное отделение сообщало: «Вопросы питания в самых широких кругах населения огромной империи являются единственным и страшным побудительным импульсом, толкающим массы на постепенное приобщение к нарастающему движению недовольства и озлобления... Пока все это движение имеет строго экономическую подкладку и не связано почти ни с какими чисто политическими программами. Но стоит только этому движению вылиться в какую-либо реальную форму и выразиться в каком-либо определенном акте (погром, крупная забастовка, массовое столкновение низов населения с полицией и т. п.), оно тотчас же и безусловно станет чисто политическим».

          В дневнике императрицы Александры Федоровны за февраль 1917 года пренебрежительно упоминаются «мальчишки и девчонки», которые «носятся по городу и кричат, что у них нет хлеба, и это просто для того, чтобы вызвать возбуждение». Однако полиция относилась к этому явлению более серьезно. В агентурном донесении по Петрограду от 25 января 1917 года отмечалось, что «подобного рода стихийные выступления голодных масс явятся первым и последним этапом по пути к началу бессмысленных и беспощадных эксцессов самой ужасной из всех — анархической революции».

          Итак, проблема систематического недоедания в России начала XX века являлась объективной реальностью. Питание в стране не соответствовало ни уровню Европейских стран тех лет, ни элементарным биологическим потребностям населения страны. Дефицит во многом возникал из-за недостатка животной пищи – мясных и молочных продуктов, которые были недоступны большинству населения. Нехватку питательных веществ компенсировали большей массой растительной пищи, что не только не решало проблемы, но и вызывало желудочные болезни.
 
          Недоедание, видимо, было постоянным явлением, обострявшимся раз в каждые 7–9 лет в виде «голодовок», обострений нехватки пищи, приводящих к росту смертности, прежде всего в сельской местности. При этом питание наиболее обеспеченной части населения — богатого крестьянства («кулачества»), духовенства, дворянства, купцов и государственных служащих – всегда отвечало биологическим потребностям, что создавало основу для социального антагонизма, «классовой борьбы за хлеб». Незначительный рост потребления хлеба в предвоенное пятилетие не смог принципиально изменить картину, а позже был прекращен кризисными явлениями военного времени.

          Известные данные не позволяют однозначно описать модель воздействия продовольственных трудностей на революционную ситуацию в стране. Ясно, что недоедание было систематическим раздражающим фактором для крестьянства и, скорее всего, многих городских рабочих. Недостаток пищи, голодание, сопряженное с болезнями, слабостью – даже без осознания голодающим его социально-политических причин – вызывает беспокойство, раздражительность, заставляет воспринимать окружающий мир негативно, что делает голодного гражданина нелояльным к властям. Долговременное ухудшение продовольственного положения в годы войны 1914–1918 годов накалило ситуацию и повысило агрессию населения, выражавшуюся в «торговых погромах».

          Разумеется, массовое недоедание не было единственной причиной революции. Малоземелье, рост имущественного неравенства, высокие налоги, бесправие народа и неэффективность административного аппарата – все эти причины, тесно переплетенные между собой, также толкали страну к политическому кризису. Но недоедание, как уже тогда понимали многие, делало массовыми выступления против режима, неспособного защитить населения от голода, – сделало революцию вопросом времени.

        Вышеизложенное позволяет довольно точно оценить полуфилософские споры на тему о возможности избежать краха монархии в России в 1917 году и рассуждения о ее светлых и темных сторонах. Совершенно очевидно, что без решения продовольственной проблемы свержение режима становилось условием самосохранения для каждого из представителей неимущих классов. Фактор голода был не единственным, сделавшим революцию возможной, однако недооценить его значение трудно.

       Для трудящихся остро стояла сама проблема выживания, необходимость накормить себя, детей, близких. И без понимания этой важнейшей черты той эпохи нельзя понять мироощущения и взглядов ее современников.