Обладатель шапочки с вензелем

Я четко осознаю, что излагаемое мной здесь это фактически возрождение к жизни некоего персонажа в моем физическом теле – его на самом деле нету То есть: я  описываю жизнь отстраненно, как проделывают определенную философскую (больше теософскую работу) и, может, кому-то рассказанное до сих пор покажется бредом, но прошу вас – это путешествие по памяти, в страну моего индивидуального «вечного лета», в страну  фантазий, которые обрели  форму  настоящей, хотя и временной красоты. Я  брожу там по памятным для себя местам в полном удовлетворении: горам, красивым озёрам, прекрасным цветникам, превосходящим по красоте   имеющиеся в физическом мире. Я могу строить подобный мир согласно собственным причудам и мыслям, отраженным от реальной жизни прошлых для меня людей. Те события, хоть и прошли, но все бередят мою душу…   
Я видел его с ней раньше пару раз, в первый раз я увидел его, так сказать в производственной обстановке, у нее в перегоняемом  вагоне, когда она  его «сдавала» после смены. Он тогда был кем-то из начальников в стройотряде проводников, где они работали вместе - никаким он был не адептом, а человеком, конечно, умственно неординарно  развитым и большой психической силы, полученной, думается с рождении от прежних своих воплощений. Он был отнюдь не возвышенного, альтруистического направления, какими бывают истинные адепты, а, напротив, дурно организован - мне при первом нашем знакомстве так показалось, сейчас же я был уже уверен  в том.
В первый раз близко с ним познакомиться не было возможным,    такая возможность мне представилась во вторую нашу встречу, когда к нему меня       «затащила» опять она,  как своего близкого друга и якобы знатока одного вопроса. Он собирался  купить после летних заработков с рук у какого-то морячка навороченный и недешевый Jukebox  (музыкальный  центр фирмы Pioneer) и ему нужна была дельная консультация.  Он жил   в шумном общежитии на острове и был представлен ею ему в восхитительных тонах новым своим другом, с которым она де познакомилась, работая летом опять же в отряде проводником (я не забыл ту нашу встречу!).
Я, надо сказать, уже тогда  все заметил, что никакой  он ей ни друг. Вообще-то, я не верю ни в какую дружбу в традиционном понимании  слова между любопытствующими молодыми мужчинами и женщинами (развитие симпатий редко останавливается перед половыми контактами, что не может быть дружбой), поэтому не мог себе позволить с учетом широчайшего  круга индивидуального общения каждого из нас какого-то собственнического чувства ревности…
Он произвел на меня неоднозначное впечатление, а главное, я явственно понял, что он не мог не быть с ней - он оказался неотразимым и весьма притягательным даже для меня (говорю так, хотя сам никогда  «не месил глину»). У него была интересная фигура гермафродита с низко, по-женски опущенным, широким тазом (и, видно, с аккуратной попкой!), округлые очень темные глаза и, может, несколько портящие его выступающие  вперед верхние резцы. Неотъемлемыми атрибутами его внешности были тонкие усики и стильная черная шапочка с причудливым вензелем – казалось, он никогда  с ней не расставался. За ним неотступно следовала некая смазливая девочка-ребенок, он ласково называл ее «Крыской» и говорил, что это его родственница издалека, откуда-то из степных краев.   
Впрочем, он оказался также приличным, внимательным собеседником, только взгляд его по-звериному был   глубок и непонятен. Я ознакомился с предлагаемой ему морячком моделью,  ее паспортом, запрашиваемой  ценой и отметил,  имея на кармане три куска свободных денег, можно было  такую «тачку» себе позволить. Он переглянулся со своей степной родственницей – та не была вовсе несмышленой малолеткой и оборотился, исполненный радости, к нашей общей знакомой...
Как развивались дальше их отношения –  не могу знать: больше я его рядом с ней не видал. Мне казалось, что их отношения разладились. Почему? Не знаю точно – через некоторое время она на недельку слегла в больничку (в военно-медицинскую  академию, где у ее мамы были знакомые), о чем я выведал у нее же – так вот я бывал у нее каждый день. Она была отчужденна и замкнута, отчужденна, холодна… к маме, которая  мне «совершенно случайно», рассказала, где скрылась ее дочь, чем вызвала ее недовольство. 
Среди посетителей у нее, весьма популярной хотя бы среди многих своих друзей, людей было не так много (и это были самые близкие, как я понял,  и сам я туда затесался), но его же ни разу среди них не было – я понял, что он-то и был главной причиной ее «недомоганий»…
Сразу скажу, что я думаю по поводу открывшегося у себя необычного зрения, всяких  засылаемых на встречи с собой незрячими старцами, умерших людей, а также открывшихся у себя прорицательских способностей – то, верно все это шло от Вильгельма. Он выступал моим негласным учителем и выстраивал какими-то ставшими доступными ему манипуляциями оболочку для моего физического тела, благодаря чему оно на каких-то тонких планах теряло свою видимость, а на иных вновь обретало ее,       что придавало мне дополнительную гибкость и возможность «пролазить» в  разные ниши, клаустры энергетических пространств – как-то так…
Ну а время – появление события «Вильгельм» и описываемые события были разнесены во времени лет на двадцать-тридцать? Мне кажется, что привычные отсчеты времени  правильны и имеют значение только для последовательного восприятия устройства жизни, характерного для нас.
  Прежде чем подробней продолжить повествование о ней, дам ей условное имя Модэкс (моя девочка экс) и расскажу немного о нас. Они  были вдвоем с подругой, когда  я с ними познакомился в одном из  первых ее рейсов и обменялся с обеими подругам номерами телефонов – сначала я приметил не ее, а ее подругу, которая показалась мне более яркой и более насыщенной. Летом я был безумно занят и поглощен другими мыслями, чтобы позвонить – осенью же решился. Истинного    «предмета» моих желаний и воздыханий не оказалось дома – телефон не отвечал, зато Модэкс оказалась на связи. Я тогда не понял, что такова судьба и не оседлал даруемое ей сразу, думая о разных, иных для себя исходах – Модэкс же была понятна моя скрытая досада от того, что она, а не подруга оказалась дома. Она сразу мне «отомстила» за такое недопустимое настроение по отношению к ней: не явилась на назначенное свидание.
Так, скорее всего, и правильно: не стоило девушке вечером после первого звонка малознакомого человека сразу бежать  на встречу с ним. Встретились же мы, позже.
Вот я выше обронил   весьма не  лестную реплику о современных  нравах (не имея на то прав), наблюдающихся во взаимоотношениях полов, да всегда было так – это часть человеческой натуры, безотносительно времени. Мы  с Модэкс сами пребывали в интересных отношениях – не были на протяжении ряда лет ни хорошими друзьями (ни разу не переступив   тонких и нежных границ того понятия) - ни любовниками.  Однако сами  все время порывались нечто изменить в отношениях, «сделать это» и даже испытывали дискомфорт по этому поводу, но не решались    преодолеть  нашу нерешительность, потом  понимание осенило нас  одновременно: нам того не надо было…
Она всю зиму после злополучной госпитализации провела в ужасном настроении:
ни с кем не хотела общаться – сидела и молча, смотрела на падающий в темноте за окном снег, но против моего присутствия не возражала. У них дома завалялась старая гриль-жаровня и я частенько коротал вечера у нее за жаркой сосисок или за давлением сока из перекашивающих физиономию, терпких кубинских грейпфрутов.
Потом мы сидели, преимущественно молча, и каждый занимался своими делами. По-весне настроение наше (к счастью, прежде у нее) поменялось, и мы разбрелись – нам незачем было оставаться больше друг с другом. Мы только пару раз после этого ходили в кино и встретились на дне рождения ее пять лет как умершего отца, конечно, при жизни незнакомого мне – она пропалывала благородную травку на могилке, освобождала ее от буйно разросшейся сорной травы и не возразила, когда я ей стал помогать. Тем же вечером мы единственный раз целовались в лифте, пока он поднимался   к ним на тринадцатый этаж. Она увлекла меня  за собой в квартиру,  я же  отрицательно качнул головой, но тем совсем не обидел ее – напротив, она даже понимающе улыбнулась:
- Спасибо…   
Я думал тогда о  трагически погибшем ее отце – он никак не шел у меня из головы, о том, что у них была в детстве такая «шалость»  (по ее же рассказу).
Отец любил попить пивка, был страстным болельщиком, но был худющий. Он часто   водил ее  на игры любимого клуба  потому, что бывать чаще с дочуркой стало для него очень важным (он словно предчувствовал краткость отпущенного срока на земле) -  они дружили. Так вот, ей нравилось  самой сдувать упругую пенку с его кружки, а пиво само было такое невкусное и препротивное. Он был хорошим отцом и стал для нее, верно, нирманакайя - мир все-таки управляется не произволом демонов, жаждущих людской скорби, как нам порой кажется, а, несмотря ни на что, законами милосердия и  совершенствования.
- А он у тебя… стиляга.    
- Был...
- Не надо, я уверен, что умершие люди не канут просто так, в небытие – ведь само слово «мёртвые»  абсурдно и ошибочно. Они   также живы, как и мы с тобой.
Тогда мне не хватало метафизических знаний,  дабы убедить ее в том, что они остаются рядом с нами – мы увидим их (они в своей стране  ждут нас).
  Потом мы года два не виделись – общались лишь по телефону,  до недавнего моего звонка ей.
- …