Этот высокий, высокий, высокий мир

Лица шестидесятых – 5
ЭЛ/ 3

Вместо вступления
Романтика? Физика, космос, электроника. О чем вы, эпидемиология, там ищите, тащите жребий.
Верно, советский человек отыщет, он должен. Почему должен? разве искать романтику входит в наши обязанности. Нет, конечно, это не обязанность, но призвание. Начнем, фото автора, совсем молодой человек, точнее, «солидный молодой доктор». Костюм, галстук, строгое лицо, халата не видно, да и зачем он здесь. Текст, рисунки к тексту, все сам. О чем очерк? Загляните, районная чайная, а что там? Липучки, тяжелые от мух. Синие нити табачного дыма! Нити, не клубы, не облака, хорошо хоть нитки синие, а могли бы быть и серебряными. Ну, что вы хотите, ведь это взгляд эпидемиолога, выхватывает. А хлопцы ведут разговоры, о достижениях, не без этого. О собственной значимости, слышно, захожу в кабинет директора. Должно быть, сначала все-таки постучал, потом зашел. Но даже стук, робко, уверенно, громко. Стукнулся, и вошел. Или подождал, пока не прозвучал сухой голос: войдите. Дверь в кабинет, дверь в историю, покажите-ка мне эту дверь, я хочу открыть именно эту дверь. Вы еще так молоды, потому-то мне нужно спешить, еще опередят, показывайте, я пошел. А вы куда, я тоже, за вами, не утруждайтесь, прощайте.
Синие нити, в чайной, куда идти после работы.
В небе? Тоже нить, но белая, реактивный самолет, нам нужна скорость. А что еще нам требуется? Это же очевидно: «Камера отлично работает: она много лучше существующих американских» (Щербак, с.92). И мы – лучшие? мы должны быть лучшими. Тем более, если речь идет о соревновании двух разных систем. В моду как раз вошло: система, системный подход, молодые системщики. На столе Ремарк. Плюс пиво.
Были и другие имена, скажем, Хемингуэй. Не только пиво, важнее стиль .

Форма без мягкости – мягкость вне формы
1.
Теперь чуть отступить, к самым истокам.
Немолодой уже человек, встал из-за стола, вышел из кабинета, спустился по лестнице, дверь. Открыл дверь, вышел во двор. Вернее, на площадь, как она замусорена, кругом хлам, да еще крупногабаритный. А иначе, зачем ему выходить, не брать же метлу, совок, смахивать. Бревно, вот самый подходящий предмет, на плечо, понятно, кто-то тут же подсобил. Теперь пошли, лицо, какое вдохновленное лицо! Еще бы, человек занят трудом без расчета на вознаграждение, почему так? потому что он на субботнике, и личным примером доказывает преимущества коммунистического труда. Что-то очень знакомое, вот кепка, не слишком новый пиджак, под ним жилетка. И конечно, бородка, прищуренный глаз. Да, это ж вождь, отец-основатель. Двумя руками удерживает бревно, на пару с молодым человеком. Ничего особенного? Так оно и есть. Лишь одна деталь. Мы видим не просто конкретное событие, субботник на Красной площади. Явлен не просто мир, но мир устроенный особым образом. Более того, картинка оживляет принцип устройства этого мира.
Принцип, как обобщенный образ мира, в чем он?
Если коротко, принцип ведущего звена, что это такое?

Если вы придаете значение пустякам, значит, пустяков нет.
Если важна любая вещь, что происходит с самим человеком. Вещи и люди становятся равновеликими, вот тогда-то и проясняется. Как ни важна вещь, скажем, ускоритель может побеждать рак, только человек способен на подвиг. Поэтому вечный бой, но вот война стала отходить в прошлое. Где же место для борьбы, на своем рабочем месте, таков стиль? Нет, таков смысл жизни. Если чуть продолжить, получается, не нужна никакая Программа. Чего-чего, а рабочих мест хватает, найдется каждому, хватайся, напрягайся, «в труде формируются новые люди» (Кузнецов, с.81). А до этого, люди не трудились? Почему же только теперь труд начал формировать новых людей. Оказывается, самому труду должно предшествовать некоторое условие. Это условие = советский человек. Есть такой человек, труд тут же начинает формировать нового человека. Труд – новых людей, но самому труду – те же самые новые люди. Получается нечто вроде замкнутого круга, можно бежать бесконечно. Всякий раз требовался выход, всякий раз находился человек, указывал.
На выход, вам на выход, и потянулись.
Белые, философы, кулаки, вредители, диссиденты.

2.
Иначе говоря, чтобы труд начал формировать нового человека, требуется общее условие.
Это условие = советский человек. Но теперь требуется другое условие,  для появления этого человека. На заре, постановка задачи выглядела следующим образом: «чтобы поднять производительность труда, надо спастись от голода, а чтобы спастись от голода, надо поднять производительность труда», понятно, это рука Ленина. Есть ли выход? Да, «порочный круг может быть превращен в восходящую спираль» (Волков, с.69). Нужен способ! Есть такой: «героический прорыв». И кто же пойдет на прорыв? Рабочие, добровольно.
Если есть сознательные рабочие, задача, методологически, решается легко.

Герои идут на прорыв, рождается новая производительность труда, прежняя нищета тут же отступает, начинается новая жизнь. В этой новой жизни труд формирует нового человека. А уж новый человек создает необходимые условия «для полного и всестороннего развития личности» (Там же). На место круга приходит спираль, спираль восхождения. Цель – преобразование самой жизни, зачем тогда новые люди? Разве люди труда, в любые времена, не достойны хорошей жизни. Чудесный замысел, не решался он по одной причине, не было тех самых сознательных рабочих. По сути, новых людей, для чего призваны эти новые люди? Они должны были стать тем общим условием, благодаря которому на свет явятся советские люди.
Новые люди о себе, мы призваны, великая цель, потомки будут благодарны.
на деле, они были привязаны, к чему? к жизни, чем-то.

Как эта привязанность выглядела в 17-м? «Российские капиталисты … в большинстве своем все еще оставались помещиками» (Лилина, с.53), какой же помещик откажется от земли. Благословите крестьянский бунт, крепко привязались большевики к жизни. Как та же привязанность выглядит в 60-е? Вначале символ, слова песни: «Я люблю тебя, жизнь», да кто ее не любит. «Но не созерцательной, пассивной, вялой любовью привязаны мы к жизни» (Редакционная, с.2). Сразу резкий переход, без паузы: «Поколения революционеров завещали нам ненависть к силам зла и мрака» (Там же). Увы, все тот же неизменный рефрен:
«Ненавижу, следовательно, существую» (Глюксман, с.12)

3.
Глянем на другого человека, заметного, но все же не столь высокого, как отец-основатель.
Его поведение обнаруживает, явно, какой-то другой стиль, другой принцип. Как будто не с краю, но и не в центре. Всюду заглядывает, спрашивает, но и не лезет настырно. Просто собирает материал, как тогда говорили, жизненный. Собрал, в кучку сгреб, потом начинает обрабатывать. А раз принялся обрабатывать, значит, стал неким центром. Неким формообразующим центром. Или даже, самой формой. Форма, которая трамбует сырой материал, запихивает? Скорее, распихивает, по клеточкам, по отсекам. Но еще и запахивает, выбраковывает, запускает волну, жизнь бежит волной, волнуется, должен волноваться и читатель.
Да, это о писателе, один писатель – о другом писателе.

Ему нравилось мягкое «ч» превращать в твердое. Этакое небольшое превращение, но иногда приятно переворачивать капельки жизни. Хотя бы слова, не капают, постукивают. Да, можно слегка утяжелить, наше слово, тяжесть слов тоже бывает приятна. Твердое, очень твердое. И так очень твердо спрашивать, ну что? И слышать желанный ответ. Я очень люблю поэзию. Можно улыбнуться, ах, это…
Совсем неплохо, мог быть и другой вариант: ах, этот.
Да кто ее не любит, эту вездесущую поэзию, куда хочешь, пролезет, даже в души военных.
Вот я ее терпеть не могу!  Как же вы пишите свои стихи. Пишите, а говорите, не люблю. Ну и что. Вот один известный человек, очень известный, даже у нас, терпеть не мог эту Эйфелеву башню, совершенно не переносил. Но каждый день там сидел, чуть ли не весь день. И кто же это?
Да так, один француз.

Ах, француз, их тоже не люблю. Да и за что их любить, пошли на нас войной. Нет-нет, тут вы Юрий Карлович, не правы, их есть за что любить. Есть?! За что же? За то, что позволили себя разбить, и за то, что решили отступить, прямо во Францию, позволили нам совершить удивительное путешествие. А Вы знаете, сколько русских солдат осталось в обезглавленной нами Франции? Да, сначала французам пришлось бежать из России. Потом русским – из Франции. Так и пробегали, сюда – туда, туда – сюда, чуть ли не двести лет. Зачем? К ним, за частным. К нам, за общим. Что-то ведь должно торжествовать, а выбор невелик, частное или общее . Выбираете? Общее, конечно, тогда, пожалуйста, плаха готова. Что вы себе позволяете! Чего вы так возмущаетесь, «историческая необходимость» именно так и прокладывает себе путь. Она прокладывает путь народу. Разумеется, «ценою участи отдельной личности» (Гус, с.109), так что подходите, кладите.

4.
Нет, вы знаете, в этих французах, пожалуй, что-то есть, вы насчет необходимости?
Пожалуй, я погорячился, они мне нравятся, эти галлы. Еще бы, испорченные юмором и лукавством, и не нравились бы, не вы первый. Но давайте вернемся к началу. С чего мы, кстати, начали. С вашей любви к поэзии. С моей? Да ее терпеть не могу. Откуда это у вас, ведь ваши книги полны поэтических строк. Вот-вот, эти строчки и не дают мне покоя. Полвека уже позади, а они все проносятся, в головёнке. Нет, лучше я послушаю французов. Вы кого-то выделяете? Кого-кого, романтиков, разумеется, кого же еще.
Скажем, Новалис. Но ведь это немец?
Да, немец, под влиянием французов, благотворным, еще скажете, блаженным. И скажу, да. Вы знаете, Юрий Карлович, что-то я забеспокоился. Куда ни глянешь, повсюду их лица. О чем вы, Старшинов, раньше надо было беспокоиться, идемте. Куда? На базар, единственное место, где моя любимая романтика занимает свое место, свое настоящее место. Да там же толчея, и толпа. Вот-вот, значит, есть шанс спрятаться в общей толчее. Спрячемся, определенно. Да, но поэт и толпа? Да будет вам известно, Старшинов, чем темнее рожа толпы, тем яснее на ней просматривается непреходящая печать пролетарской поэзии. Еще скажите, печаль! напрасно смеетесь, проверено, лично.

Салат, горками.
Редиска, пучками.
Земляника, стаканами. У вас есть стакан? Нет, очень хорошо, спрячьте ваш кулек.
А я бы не устоял. И всюду рассыпаны семечки, семечки, подносы, газеты. Еще не коммунизм, но что-то коммунистическое в этом есть. И над всем этим изобилием крупная седая голова. Будете брать? Если бы, я пришел сюда не брать, а сравнивать. Ну, так и сравнивайте. Вы мне мешаете. Я могу, конечно, уйти. Но я заберу редиску. И салат, и землянику. Скажете, лучше заберитесь. Да, ваша голова, как земляника. Такая же красная? Такая же кисло-сладкая. Да разве может быть голова кисло-сладкой, я даже не спрашиваю. Я сам полагал, не может, теперь вот убедился, в своей ошибке. Съесть что ли, эту землянику. Нет-нет, она мне еще пригодится. Сгодится! А куда она годится. Даже если никуда, я буду ей гордиться. Да, к сожалению, ваша земляника, то есть, ваша голова круглая. А мне нужна форма, настоящая, квадратная.
Квадратные ягоды, вам нужен квадрат, хотите войти в квадрат?
Нет, Старшинов, я хочу выйти из квадрата, расплодились, куда ни кинь. Вы знаете, Юрий Карлович, я вот смотрю по сторонам, каких угодно фигур, в избытке, а квадратов ни одного. Да не туда смотрите. Во все стороны, голова уже закрутилась, скрученная уже. А ее поднять надо, если угодно, задрать, к звездам.

Хорошо, что Старшинов оставил воспоминания, Юрий Олеша, на базаре .
В их разговоре: «принимают квадратную форму» (с.89), это об известном, о звездах. Могут ли звезды быть другими? Если одна, отдельная звезда не может принять квадратную форму? Но несколько звезд могут образовать квадрат. Если звезды образовали квадрат, значит ли, что они стали квадратными? Старшинов не поленился, посмотрел, звезды как звезды. Мы ведь в квадрате, но не квадратные. Или все-таки, что-то в нас появляется квадратное. Становимся сознательными. Напротив, глупыми, смешливыми, трусливыми. Встал в центре квадрата (= каре), и вот уже перед нами стоит храбрый человек. Как человеку, не слишком храброму, осмелеть. За спинами смелых встать не так уж и страшно, почему бы и не встать, дать себе волю, вообразить себя исторической необходимостью, двинулись ребята. История творит Личность, бывает, зачем? Чтобы эта Личность могла переделать Историю. История переделывает себя, руками Личности, вы только подумайте, что она о себе вообразила! уж не считает ли эта беспардонная дама, великой личностью себя.
Две стратегии, одни стоят на плечах, другие – за спинами.
Не обязательно звездам быть квадратными, но вот нам звездными, обязательно.

В порядке обобщения = ВПО/1
Два человека, один собирается в кулак, тянется вверх, другой – расстилается, растекается по земле.
Чем же отличаются 60-е? 17-й ввел в историю советское время, его признак = идеи + люди. Но именно в 60-е появился новый признак = люди + вещи. Все крутится вокруг людей? Мы так и полагали, уверенно, наивные. Важнее, вокруг чего крутятся люди. Чтобы быть человеком, надо вокруг чего-то крутиться, что ж, начали, пошли по кругу. А раз такое дело, обязательно найдутся люди, которые будут задавать вещи, вокруг которых должны крутиться все остальные. В конце выходило, вокруг этих самых людей. Если сознательные рабочие пойдут на прорыв «порочного круга», придется вращаться вокруг этих сознательных рабочих. Все же, кружиться вокруг елки приятнее, нежели вокруг бывшего приятеля, неожиданно доросшего до звезд.

Если впереди коммунизм, если это неизбежно?
Перед глазами появляется не только конечный пункт движения, образ. Но как бы задается некоторая дистанция, ее надо пройти. Но что значит пройти, по ровной дороге, с хорошим обеспечением, с отдыхом. Другое дело, если идти в гору, подниматься, да еще на какую-то вершину, не каждому дано, и не каждому выпадает такое счастье. Одним словом, если штурмовать, то сразу небеса: «И мы готовы к борьбе за мир…» (Редакционная, с.2). Война ради мира, что здесь нового? Готовность определяет наше положение, ближе оно к небесам или нет, неважно, главное, мы – выше всех. Вечная потребность человека, если уж принялись мы выпрямляться, будем до бесконечности. Хорошо, когда сами, а то ведь начинаем с ближних, переходим к дальним, распрямляйтесь, вставайте, за нами. Было время, в роли Ведущего выступала литература. Потом пришло время большой науки, она стала Ведущим. Между двумя этими жерновами живо промелькнули два нестандартных лица, Витте и Столыпин. Хорошими были ведущими, одно плохо, их время быстро прошло. В лице Витте и Столыпина – имеем отклонение от нормы? Возможно, и тогда оба они, как государственные деятели, были принесены «в жертву середине, норме» (Шестов). Знать бы еще, где эта середина/норма.

Кто же ныне, мы вблизи 60-х, претендует на роль очередного Ведущего.
Видимо, очередной Носитель "середины, нормы".
Безличный институт, вполне личный авторитет? Не все ли нам равно. Некоторое различие все же есть, Витте + Столыпин, тянули в сторону общества, которое с долей условности можно назвать горизонтальным обществом. Какой институт стоял за ними? Самодержавие, личный авторитет вполне конкретного человека. Всемогущество личного авторитета (личности?) всегда завершалось возвращением вертикального общества. Страна бездействующих правовых институтов, куда поведет нас следующий Ведущий? Известно, в светлое будущее. Если точнее, в вертикальное общество, в вертикально устроенное общество. Если еще точнее? Не зря же Солженицын звал к самоуправлению на «земле», к земскому самоуправлению. Ишь чего захотелось, выпрыгнуть из вертикали. Сознавал ли Нобелевский лауреат, что наше русское земство – самая подходящая платформа для обустройства вертикальной надстройки? Приходится признавать, потому Ведущий и может вести нас в "светлое будущее", что само общество (или наши мозги?) устроено вертикально.

Неразделенные лица нового мира
1.
теперь шаг вперед, из 60-х, куда?
Естественно, в 70-е, куда нас может продвинуть один шаг, не стояли же мы на месте.
Обычная житейская ситуация. Муж и жена, решили зайти в магазин, вернее, поехать, в молодой семье – «Москвич». Далеко не новый, ненадежный, муж бережет, жена презирает. Посетили, закупили, покупки уместились на заднем сидении, можно возвращаться домой. Не сложно, машина сокращает время в дороге, не надо толкаться в общественном транспорте, плохо ли. Уже недалеко, рядом, неожиданное и нежеланное, «Москвич» заглох. Привычный ритуал, педали, ключ, клеммы, «без толку». Пальто, шапка, шарф летят на заднее сиденье. Муж бросается на штурм. Он яростно орудует ручкой, крутит, проворачивает. Есть такая, в обиходе "кривой стартер", кнопку нажал, и спина вспотела. Все впустую, движок, сдох проклятый. Что-то надо сказать жене, так скажи, объясни. Стоит ли? Она «будет презирать его, пока он не найдет выход, не починит поломку, не победит» (Там же, с.58). Он должен победить, буду крутить, заводись, гад!
Что случилось? Молодые люди, брошенные на обочине дороги, кому вы нужны.

В голове героини невеселые мысли, прокручивает, в очередной раз.
Когда садились в машину, муж за руль, «обидно высмеивала их обоих, и водителя и автомобиль, двух растяп, неудачников» (Там же, с.57). Всегда у них! «вкривь и вкось», понятно, положиться на этаких? Лицо привычно искривилось. Растекся столь же привычный шепот, который разносится далеко: обои в комнате, «пора бы, конечно, сделать ремонт». Какой ремонт, о чем это! денег все одно «не наберется». Мысли делают привычный скачок, а где же Скворцовы? «обменяли квартиру и переехали в новый дом» (Там же). Да, в том доме холл, видела в каком-то зарубежном фильме. А еще ванна, отдельная! Не какой-нибудь «совмещенный санузел». Отдельная ванна, вся отделана, то есть, облицована «черным кафелем».

Муж, понятно, глядит прямо, «в ветровое стекло». «Москвич», понятно, кашляет.
Рядом с ней два существа, то ли «Москвич» обретает нечто человеческое, то ли муж превращается в что-то подобное машине. Два лица, одно за стеклом, другое по эту сторону стекла. Не достать ли пудреницу, а что делать молодой женщине, курносая, лицо по-детски обиженное. И трагедия ее детская? Нет, позвольте, тут она будет возражать, резко, и временами грубо: «Я тебе скажу, как это у нормальных людей, к примеру, бывает!» (Там же). А как же у них бывает? Бабушка, отдающая все свое время не работе, а любимому внуку. Очень хорошо, а у ненормальных людей? Бабушки продолжают «честолюбием кипеть, рваться», куда? На собрания, им, видите ли, выступать надо. Зачем, в директора ей все одно не пробиться, «не сделают». Пусть подумает, не о сыне, так о внуке. Кто-то сделает? Есть условие, будет карьера, нет условия...
Один шаг, вернее, один вопрос, опять муж, опять не вовремя.
Ей достаточно: «Она взглянула не него зло, ему даже показалось – с внезапной ненавистью» (Там же, с.58). Лицо чужое, злое, сколько можно ходить, из магазина – в магазин. Все! хватит, действительно, хватит, приближается «время закрытия магазинов», берем. Иди, заплати, когда муж вернулся с чеком, подвела итог: «Дурацкий день» (Там же). На этой ноте закончилось хождение по магазинам, закончился день, домой.
И двое молодых людей оказались в старом, ржавом, неказистом «Москвиче».
Почти "у самого дома «Москвич» вдруг остановился" (Там же).

2.
Муж выходит на дорогу, вернее, кидается навстречу такси, машет руками.
Жена не скрывает, на что он надеется, ведь таксист "гонит" выручку, будет он терять время.
Но что-то делать надо, простые решение, вернее, решения близкие исчерпаны. Приходится браться за решение другие, чуть сложнее, более затратные. Необходимость, не обойти. Но такси останавливается, муж объясняет, таксист слушает: «И вот они вместе подошли» (Там же, с.60). Решение находится быстро, нужен трос, «иначе не заведешься». Далее начались чудеса. Двое мужчин пошли «ловить машины», один на одну сторону дороги, другой – на другую. Стоят, ждут, дождались. Показалась машина, «похожая на допотопный автобус», таксист тут же договорился. На сцене другой мужичок, кепка, сигарета, лови трос. Одна попытка, другая, и вдруг машина «ожив, весело зарычала». Муж кричит, давай, давай. Мужичок тоже, в ответ. Какие-то особые законы действуют, "шоферского мужского содружества", дернуть, это же пустяки.
Приятно быть свидетелем «человеческого добра», скупо, грубовато, неприметно.
Но ведь это форма, сила «в неприметной форме»? тем сильнее она.

Случилось чудо, из тех, которые обыкновенные.
Автор пожалел героев? Нет, сначала автор предоставил героине возможность совершить другое чудо, поработать над собственной персоной. Героиня подумала, чуть выждала, и рванулась: начала работать над собой. Не слишком тонкая работа, но результат не замедлил. Неприятности были? Были, их немало. Но «ни одна, слава богу, не была настоящей бедой (Там же, с.59). Обошлись без бед, шажок к счастью. А еще они молоды, здоровы. Уже шаг. Сын растет. Потому что «на земле мир», и дни бегут. Откуда же раздражение, слишком все «стало привычно, гладко», почему бы не цепляться за «всякую ерунду». Просто позабыла она о своей молодости, о здоровье, «о том, что на земле мир» (Там же). Забыла, так вспомни, вспомнила, значит, жизнь продолжается. Но теперь жизнь станет иной, чуть иной, я сама ее сделаю иной.

Сразу к делу. Пешком тащиться, минут тридцать, да еще авоськи, сетки.
Подумаешь, тридцать минут, да я молода, здорова. Сил хватит, еще останется, и дойду, и донесу. Раз надо, все будет как надо. Какие беды, ведь она даже не знает, что такое голод. Об этом знают «другие люди, родившиеся раньше тебя» (Там же, с.60). Что сравнивать, не зарвалась ли, ты милая. Надо бы тебя одернуть, кому? Да, ты сама себя и одерни, собралась, напряглась, получилось. И злой мир стал другим. Подумаешь, «Москвич» старый, новая квартира не светит, сын плохие слова говорит. Все равно, это самый лучший мир, самая лучшая страна. Если бы ее спросили, она добавила бы, наверняка, несколько подходящих слов.
Дело не в вещах, это там, на Западе, забывают о людях.
У нас – великая литература, пусть даже из 19-го века. За нами наша Революция, с нами наша Победа. И мы идем в Будущее. В самом деле, разве можно беспокоиться о будущем, с нашим-то ведущим, с нашей «руководящей и направляющей силой».

Где живет героиня, вернее, в каком мире она обитает?
В вертикальном, отсюда логика ее поведения. Поднять, повысить свой социальный статус, подняться в социальной иерархии, чуть выше. И это нормальное поведение, нормальная зависть, нормальная злость. Точно так же рвались наверх большевики. Зависть + злость, как норма жизни? Норма жизни – стремление на верх = "путь на верх". Издержки – зависть и злость, временами дающие вспышки ненависти. Но уж если добрались до ненависти? Тогда зависть и злость – пройденный этап. Девушка бессильна заиметь отдельную ванную, это не ее вина. Она достойна лучшего. С помощью вещей? Вы меня оскорбляете, это заслуженно, я работаю в школе, очень хорошо себя зарекомендовала. А вещи, что вещи – всего лишь внешнее выражение, формальный признак нашего достойного поведения. Люди ценятся не за фары автомобиля, важнее другие фары, простите, формы. Куда-то вышла, потом решила вернуться, автор тут же пришел на помощь.
Куда же вернул ее автор, с помощью старенького «Москвича»?
В горизонтальный мир, только в таком мире возможна солидарность людей.
Как это ни печально, для кого-то, но советский мир стал расслаиваться, в 70-е он уже разделился. Не просто на высшую бюрократию (= каста) и прочий народ, как было в 60-е. Но сама масса тоже расслоилась, возникли обособленные группы. Основания? Да, хотя бы машина, старенькое авто – не роскошь, но способ войти в нужную социальную группу. Или отдельная ванна, облицованная черным кафелем. Не говоря уже о таких вещах, как жилой дом, в котором «холл, как в зарубежных кинофильмах» (Кожевникова, с.57).

Почему же она успокоилась?
Сила солидарности, вернула ей самоуважение? Не без этого, все же главное в другом. У нее как будто открылись глаза. Можете представить, держала закрытыми. Оказалось, без всех этих вещных приобретений, к которым она стремилась, она уже и так находится в престижной социальной группе, вон как помогали. Да, у нее! у тебя ли?! Да, у нее есть престиж, солидная роль, благодаря их старенькому «Москвичу»? Благодаря самой себе, молодости, здоровью, воле. Тогда скажи что-нибудь о вещах, что-нибудь пренебрежительное. Зачем, вещи – лишь наше продолжение, вещи становятся лучше, благодаря нам. Вот и муж, он тоже неплох, совсем не плох, сразу как-то повзрослел. Впереди показалось будущее. Не сияющая вершина, спешить я не буду, но сила есть, восхождение будет, непременно будет. Сила, воля, в тебе, да неужели? Да, во мне самой есть то, что называется надежностью и силой, «когда надо, это проявляется, и на этом держится мир» (Там же, с.60). "На этом" героиня останавливается, но если продолжать, смогла бы? Работает в школе, преподает. Ведь это ее сила, ее надежность, значит, она сама держит этот мир, хотя бы часть, когда входит в свой класс. Удержит ли? Ну, кто об этом думал в середине 70-х, в чудесное время всепрощения.
это послевоенное поколение жило уже совсем другими ценностями.

Вместо заключения
1.
«Сотни голосов кричат внутри меня…» (Кукушкин, с.98).
нет, эти голоса не кричат "внутри" молодой учительницы, для этого требуется «яростное стремление выразить себя» (Там же). Но может быть, они "закричали", после небольшого испытания, которое подстроил ей старенький «Москвич». О чем я? что-то смущает, в этой учительнице, в ее истории, счастливый конец? Вовсе нет. Ее прозрение, хватит жить детством, пора взрослеть. «Москвич» как представитель общества? Не смешно, в нашем обществе, где господствуют непосредственно-общественные отношения, эти отношения людей не могут быть представлены, как вещные отношения. Люди – лицом к лицу, не отсюда ли вечная «готовность к срыву, к крику, к ссоре» (Кожевникова, с.59). Не слишком ли поздно взрослость легла на лица двух молодых людей, пришло их время? Если "время – странная вещь", то и об обществе можно сказать то же самое, иногда оно ведет себя странно. Разве не может общество, иногда, вести себя странно.
Общество, но ведь его не было?!
Была явлена одна социальная группа, "шоферское содружество".
Достаточно того, что их приняли в это суровое содружество. Через эту группу передается образ всего общества – люди солидарны, вот его настоящее лицо, его истинный лик. Этому не мешает даже то, что им, хотя бы некоторым, надо «гнать выручку». Должно же быть что-то преходящее? Если есть преходящее, есть и вечные ценности. Так пусть, таким преходящим будут деньги. А если кто-то захочет стать директором? О чем вы! Это же исключительно ради общего блага, здесь претендент принесет пользы больше, чем в любом другом месте. Если нельзя приватизировать квартиру? Значит, должно быть что-то другое, что поддается приватизации. Скажем, должность, высшее учебное заведение, колхозное поле, профсоюзный дом отдыха.

ВПО/2
Суматошное, вещное, карьеристское общество предстает как общество идеальное.
Почему? потому ли что героиня осознала свою силу, свои возможности держать мир, разумеется, для этого ей нужна связь (= солидарность) с другими людьми? Опять же нет. Идеальным оно кажется по другой причине, в нем нет отходов. Вы можете представить общество без отходов, отбросы что ли? Ну, скажем так, нет аутсайдеров. Или совсем мягко, в этом обществе нет людей на обочине. Людей, брошенных на обочине. Обочина общества, обочина жизни, вспомните, выразительное: на дне! А что вы хотите, в этом обществе нет обочин, поэтому не может быть и аутсайдеров. Кто бы спорил, в идеальном обществе отходов нет, просто не может быть брошенных людей, забытых дел, душевных ссадин.
Но мы пока еще на грешной земле.

2.
Чем же выделяется, это реальное общество, утверждающее себя в качестве идеального.
Для начала такому обществу приходится «снимать» всю историю. В том смысле, что вся предыдущая история была подготовкой к появлению данного общества. Неизбежность, иного быть не могло. Хотя далеко не всем было присуще понимание «неизбежности, необходимости, возможности Революции» (Гус, с.111). Прямо-таки стрела времени, сначала неизбежность переходит в необходимость, необходимость порождает возможность. Эту возможность осознают люди, наделенные особым даром, даром делать Революцию. Эти люди, объединившись, своим порывом увлекают рядовую массу.
Старая история об избранных и приглашенных.

Центральная проблема всякого общества – создать структуру, то есть, разделить людей, определиться с местом каждому. И каждая группа – должна получить свое жизненное пространство. Особая общественная роль = особый мир, если угодно, свой мирок. Способов множество, барьеры, фильтры, запреты. Скажем в СССР, спецбольницы, автомобили, поезда, самолеты. И даже специальные распределители и столовые. Но после того как общество разделилось, худо-бедно, начало функционировать, встает обратная задача: людей надо как-то объединить. Где, понятно, на самом верху, на "вершине". Там, где обитают небожители, вот там и должны соединиться все судьбы, «слиться в единую». Следовательно, надо искать и способ делегирования судеб на «вершину». Способ объединения, не то снизу – вверх, не то сверху – вниз.
Стоило ли разделяться, возвышаться, чтобы потом объединяться, раскрывать объятья.
Иначе невозможна Машина, скажем, государственная машина, военная машина, налоговая. Неужели нельзя обойтись без Машины, разве люди не могут сотрудничать, мирно. Без Машины невозможен «скачок от момента реального времени к вечности» (Дорошевич, с.128). Собственно говоря, Машина и воплощает в себе, собой – образ вечности. А чему же поклоняться как не Вечности, этому "застывшему времени".

ВПО/3
Настоящее, вернее, момент настоящего, есть у каждого, человек, семья, страна.
Как им распорядиться? Странный вопрос, конечно, приобщиться к вечности. Чтобы бы мы ни делали, даже если копаем заурядную канаву, мы работаем на конечную цель, приближаем час освобождения всего человечества. Без символов тут не обойтись. У нас два таких символа: война и храм. Победа с нами, но что касается Храма, здесь сложнее. Скажем, храм Христа Спасителя: «Гордость России – воздвигнутый в честь победы над Наполеоном» (Вайль/Генис, с.22), разрушили. Ладно бы сравняли с землей, а то ведь соорудили бассейн, заменили «возвышение углублением, гору пропастью» (Там же). Просто надругались? Возможно, но, скорее всего здесь «работали» правила, и весьма жесткие правила. В их основе – «вертикальная картина мира», наше сознание устремляется по вертикали, верх, выше, еще выше. Но куда девать противника, ведь Церковь была серьезным оппонентом, его напротив, нужно сбрасывать вниз, ниже, еще ниже. Вертикаль – движение в двух направлениях. Мы всегда вверх, наши недруги всегда вниз. Тот, кто смотрит на нас, пусть задирает голову, «даже если он опасается, что свалится кепка» (Там же). Напротив, кто посмотрит "на них", пусть посмеется, не говоря уже о возникновении нужных ассоциаций.

Стране был задан "путь вертикальный", в космос, в ЦК, или еще выше, в Политбюро.
Естественно, наша история немедленно получила вертикальное измерение. И это измерение лишь раз подтверждало наше превосходство: «Лениным, с высоты самой высокой во всей мировой истории трибуны, была 25 октября 1917 года провозглашена Советская власть» (Успенский, с.3). Наши черты: Власть Советов, "Ленинское Учение", "Верховное командование", "руководство Партии и Правительства" (Там же).
«Давно ли мы торжествовали» (Там же), взирая на прочий мир.
Но люди, самые обычные люди, скажем, сотрудник НИИ, школьная учительница, упрямо скатывались на путь горизонтальный. Квартиры, диваны, что сначала, плитка или музыкальные инструменты, «человек обставляет свой дом» (Павлова, с.67). А почему бы и не обставить, пустые комнаты, голые стены. Обратная сторона? Семейный бюджет, развращающее влияние вещей и денег, особенно их отсутствие.
Куда-то их увлекал этот увлекательный горизонтальный путь.

Пора подводить черту, тоненько так, синим или красным.
Сотни голосов, вместить сотни голосов? требуется немногое, мелочь
Нужно быть художником, неважно, стоишь ты на коньках или держишь в руке кисть, держи, держись. Стать художником, о чем вы, я ненавижу эту мазню. Тогда ваш выбор? Я лучше стану тем голосом, который влезает в сознание, к кому? Разумеется, не к художнику, пусть малюет. Я влезу в башку к тому, кто сможет победить. К тому, кто победит, наверняка. Вы способны угадать победителя?
Я способен назначить победителя, каким же образом.
Я просто дам ему свое Имя.

Художник ; Повелитель?
Один открывает сознание, входите. Другой требует, откройте сознание, я войду. Я войду, даже если мне придется ради этого взвалить на плечи бревно, таран. Напротив, первый успокаивает – входите же, да, я выдержу, даже если вы войдете все сразу, берег.


Литература:

1. Абдуллаева З. Мессия в зоне // Знание – сила, 1991, № 12.
2. Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. Изд. 3-е. – М.: Новое литературное обозрение, 2001.
3. Волков А. Человеческое измерение прогресса – М.: Политиздат, 1990.
4. Глюксман А. Философия ненависти. – М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2006.
5. Гус М. Реализм и революция // Вопросы литературы, 1970, № 2.
6. Дорошевич А. Миф в литературе XX века // Вопросы литературы, 1970, № 2.
7. Кукушкин В. Пять минут одиночества // Юность, 1976, № 12.
8. Лесков С. Прощай, академия // Огонек, 2013, № 33, 26.08. (лежит вместе с Гусом)
9. Лилина М. Возвышает ли возвышающий обман // Диалог, 1994, № 3.
10. Павлова Н. А потом… трехстворчатый шкаф? // Молодой коммунист, 1973, № 11.
11. Старшинов Н. В Голицыно, в былые годы // Юность, 1988, № 12.
12. Редакционная. Знамя века // Юность, 1961, № 1.
13. Успенский Л. И снова полвека… // Звезда, 1974, № 1.
14. Щербак Ю. Романтика? Да, эпидемиология! // Юность, 1961, № 1.