Физалис

               


               

                Рассказ
     Дачный сезон еще не начался, и в маленьком поселке тихо и пусто. По вечерам свет горит только в трех избушках, где живут круглый год одинокие старики. У обитателей этих домиков есть мобильники, но они еще к ним не привыкли и предпочитают общаться с миром по старинке- через телефон отставного подполковника Петра Петровича, которому установили телефон, как ветерану войны. К нему же привозят для всех скудную почту из железнодорожного почтового отделения, потому что иногда до некоторых из жителей поселка трудно добраться из-за снежных заносов .
     В это утро Петр Петрович ввалился к Сергею Ивановичу с большой кипой газет и глянцевитым журналом «Цветоводство».
   - Вот сколько притащил! Нам, как полярникам, доставляют почту раз в навигацию.
    Сергей Иванович набросился на журнал и совсем не обращал внимания на приятеля, но, когда прочитав оглавления, наконец поднял голову и посмотрел на него, то от удивления даже присвистнул. Петр Петрович был сегодня прямо неузнаваем. Вместо довольно окладистой бороды узкий клинышек, как у испанского гранда на старинных картинах, вместо буденновских усов- седоватая полоска над губой.
   - Что это с тобой?- изумился он,- Неужто сам себя так ухитрился обкарнать?
   - Нет, Ирина Львовна,- смущенно ответил Петр Петрович - А, что, очень плохо?
   - Эта актриса перепутала репертуар, сделала тебя героем не той эпохи,- выдавил Сергей Иванович, трясясь от смеха.
   - Постой-ка, а когда ж ты успел?
   - Да вот только что, видишь ли, вчера вечером позвонили и пригласили на встречу ветеранов шестьдесят шестой армии, вот и я решил подмолодиться.
    Действительно, Петр Петрович и впрямь сбросил добрый десяток лет, но зато стала бросаться в глаза морщинистая шея - точь в точь как у ощипанного петуха.
   - Кстати,- продолжал Петр Петрович,- Ирина Львовна сказала, что к ней завтра приедет какая-то родственница студентка, будет писать у нее курсовую работу.
   - Ах вот почему ты подмолодился! Рассказывай тут о встрече ветеранов!
Петр Петрович смутился и поспешил переменить тему разговора.
   - Фу, как у тебя дует! И почему ты , скажи на милость, не заделаешь щели на веранде?- спросил он, посмотрев с неодобрением на скатанную валиком телогрейку, прилаженную к двери.
   - На всякое почему есть потому- оправдывался Сергей Иванович - Не на одной лишь веранде щели, весь дом прохудился, а деньжат на ремонт нет.
   - Деньжат, вишь, у него нет!- возмутился Петр Петрович- Да стоит тебе захотеть, как они появятся. Небось, сам знаешь, почем цветы на рынке, ведь ты иногда подторговываешь рассадой. Что тебе дает рассада- гроши! А ты продай несколько корзин своих замечательных роз, и сразу потяжелеет в кармане.
   - Не могу торговать цветами. Рассада это совсем другое дело. Вон, собачники продают щенков, а ты попробуй попросить у них продать любимую собаку! Так и цветы- вырастишь такую красоту и срезать, укоротить цветам жизнь.
   - Ну насчет собачников у меня другое мнение,- не согласился Петр Петрович.- Насмотрелся я на них в нашем поселке. Летом целуются- милуются. “Бобик, Бобишка!» А кончился летний сезон, погрузили вещички, а ты Бобинька, живи, как знаешь до весны. Ты, вишь, в городе ковры попортить можешь.
    Сергею Ивановичу пришлось согласиться, что он выбрал неудачное сравнение. На зиму в дачном поселке оставалось великое множество собак. Сбившись в стаи, они промышляли на помойках на ближайших железнодорожных станциях, попрошайничали у пассажиров, но ночевать упорно возвращались домой. Домом они считали места, где их прикармливали летом.
    Сергей Иванович приютил у себя одного такого бродягу и назвал его Русланом. За зиму он так привязался к Руслану, что с тревогой ожидал приезда его дачных хозяев. Наконец, как только они появились, пес бросился на их участок и долго не возвращался. Весь день Сергей Иванович терзался мыслью, вернется ли его любимец. Он себя одергивал- ну зачем так переживать из-за чужой собаки? Но пришлось даже выпить валерьянки. Руслан появился, когда уже совсем стемнело. Он тихонько прошел через веранду на кухню и нерешительно остановился на пороге. Он казался пристыженным. Сергей Иванович бросился к Руслану и обнял мохнатую голову. Руслан, видно, сперва удивился таким непривычным нежностям, но ответил тем же- прижался к его руке. Больше он из дома не убегал, но всегда приветливо вилял хвостом, когда его летние хозяева проходили мимо.
    - У тех людей кормежка оказалась хуже- прозаически объяснил Петр Петрович.
    - Ну, я пошел, - спохватился он,- Вернусь, должно быть поздно.
    - Понятно, небось заждалась та особа со станции, с которой крутишь шашни.
    Петр Петрович действительно шел на свидание, но совсем не амурного свойства. Он никого не посвящал и тайну своих отлучек из поселка. «Не поймут и будут насмехаться. Пусть лучше думают, что это шашни. Это даже лестно при моем возрасте».
А ходил он всего- на всего в буфет при железнодорожной станции. Заказывал небольшой графинчик водки и просиживал там весь вечер. Он не смог бы объяснить кому-нибудь зачем он туда ходит, потому что и сам понимал это весьма смутно. Может быть для того, чтобы почувствовать, что и он, как другие пассажиры, только что сошел с поезда дальнего следования. Вот отдохнет и поедет дальше, как эти люди с байдарками и рюкзаками. Хотелось помечтать, что и его путешествие еще не кончилось.
    Но самым главным было то, что здесь, в буфете, он мог поговорить с незнакомыми людьми о том, что уже давным-давно было известно его родным и знакомым, и что они слушали без всякого интереса и даже с раздражением. Жизнь, прожитая им, была не спокойной, а пронеслась с ливнями и бурями, из которых главной была война. Она сверкнула самым ярчайшим всполохом и осталась величайшим событием на его жизненном пути. Она возвращалась к нему во сне, и ему хотелось воскресить хотя бы на минуту и хотя бы малую толику того, что он пережил тогда. И он искал собеседника, человека, который бы изумился тем событиям, в которых он участвовал, и людям, с которыми он вместе воевал и дружил. Иногда он с открытыми глазами переносился в далекий 1944 год , когда его рота блестяще справилась с форсированием Даугавы и крепко потеснили врага. Сам генерал поздравил их с победой и сказал: «Молодцы , Чубаровцы! Надеюсь вы будете так воевать и дальше». Так и сказал: « Чубаровцы», назвав его, Петра Петровича, фамилию.
    И еще он надеялся на чудо. Он думал, что наступит же когда-нибудь такой момент, когда занесет в эти края какого-нибудь однополчанина. И тогда пойдет:
   - А помнишь, Петька, нашего комбата?
   - А ты, Витька, помнишь, как пуля угодила мне прямо в котелок, и я пошел в атаку весь в перловом супе?
И (а уж это совсем светлая мечта!) заскочит Ванька Фролов, спасший ему жизнь в сорок третьем. Говорят он перебрался в Подмосковье и живет где-то недалеко отсюда. Вот будет радость! Закажут поллитра беленькой и наговорятся досыта.
    Петр Петрович заказал бутерброд с сыром и внимательно посмотрел на пару, сидящую у двери. Лица их ему понравились.
   -Что ж,- подумал он,- вечер, кажется, будет интересным.
   
    Инженер по профессии, Сергей Иванович, занялся цветоводством, можно сказать, внезапно и случайно. Как-то пошел на ВДНХ за медом, да перепутал павильоны и попал в павильон цветоводства. Аромат и красота цветов ошеломили его. Он даже не подозревал, что существует такое разнообразие. Большинство из них он видел впервые в жизни. С удивлением он узнал, что некоторые из цветов носят человеческие имена - Лиза, Николь, Марина - или таинственные экзотические названия - Черная Магия, Ее высочество,- как зачарованный, он переходил от стенда к стенду и, наконец, увидел чудо! На отдельном маленьком столике стояла одна единственная роза в изящной серебряной вазочке. И сама она была буд-то сделана из серебряных тонких лиловатых нитей. Казалось, она вот-вот зазвенит.
   - Никогда не видел ничего подобного, - пробормотал он вслух.
   - И не увидите, сказала, услышав, женщина, охранявшая этот единственный цветок.
   - Эта роза выведена только в нашем рижском питомнике, но пока не удается ее повторить. Похоже, это чудо природы, ее каприз.
    Рижанка так увлекательно рассказывала о розах, что Сергей Иванович, как под гипнозом, стал вдруг покупать какие-то клубни и семена, а когда опомнился, оказалось что на мед, за которым он пришел на ВДНХ, не осталось ни копейки.
    А потом пошло – поехало… Накупил литературы по разведению роз, кучу садовых инструментов, вступил в переписку с латышкой Велтой, встреченной в павильоне. И потом перебрался насовсем на дачу - так сподручнее ухаживать за цветами, чем он обрадовал своих родных, которым стало тесно жить в маленькой квартирке, когда подрос внук. И через несколько лет его участок утопал в розах. Они благоухали на клумбах, карабкались по лесенке, приставленной к стене дома, прижимались к изгороди. Белые, алые, желтые, почти черные. Но сиреневой не было. Как сказала Велта, это, наверное, был каприз природы.
Иногда в садик приходила соседка по даче, старая актриса Ирина Львовна. Она садилась под трельяж, увитый розами, и что-то писала, аккуратно складывая листки в толстую синюю папку. Как-то она объяснила Сергею Ивановичу:
   - Всегда грустно смотреть на отцветающие розы. Увянут, и на клумбах печальная пустота. Вот и я хочу, чтобы после меня что-нибудь осталось. Ведь как когда-то сказал поэт:
                «Вот так и отцветем и мы
                и отшумим, как гости сада»
     Ирина Львовна жила на даче круглый год. И ее никто не гнал из ее старинной московской квартиры. Хотя, как посмотреть... С некоторых пор у нее поселились два внучатых племянника, приехавшие из Саратова. Они поступили во ВГИК, и, как водится в такой среде, устроили богему. В одной комнате бренчали гитары, в другой выпивали и резались в карты. Посреди ночи заявлялся новый гость, и его встречали громкими криками. Иногда на полу в прихожей спал какой-нибудь юнец, и Ирине Львовне приходилось перешагивать через него, когда она бочком пробиралась в туалет. Этот бедлам еще можно было как-то терпеть, когда Ирина Львовна была известной актрисой и много времени проводила в театре. Но вот пришел новый режиссер. Он заявил, что хочет осовременить театр и внести «свежую струю». Эта «струя» смыла за дверь несколько старых артистов, исключая тех, кто гордо именовал себя непосредственными учениками Станиславского и Немировича-Данченко. Ирина Львовна к таковым не принадлежала и потому очутилась на пенсии. Тогда стало совершенно невыносимо находиться в богемной обстановке чуть ли ни весь день. Надо было спасаться бегством, и несмотря на неподходящий момент - стояли трескучие морозы - Ирина Львовна перебралась на дачу. С ней отправилась ее давняя помощница и подруга костюмерша Вера Павловна. Она называла ее «мой оруженосец» и «Верочка», хотя той уже было за семьдесят.
   

    На следующее утро к Сергею Ивановичу вдруг заявился внук Славка.
   - Дед, я поживу у тебя недельку. Не возражаешь? Помогу тебе подготовить землю для посадок.
“Значит, опять без работы, - подумал Сергей Иванович. Странное дело, внук , вроде, и неглуп и красив и профессия хорошая - журналист, а нигде не может закрепиться - все время меняет места работы и девушек. Все ищет что-то повыгоднее. А теперь загорелся желанием стать заграничным корреспондентом.
   - Так ведь туда без взяток не устроишься, а откуда я возьму денег ? - жаловался он
деду.
   - Похоже, он метит на мою дачу, вон как стал ластиться - думал Сергей Иванович.- А ведь он знает, что я уже завещал ему все свое имущество, кроме цветника, которым распорядится латышка Велта. - Интересно, как бы он повел себя, знай это ?Перестал бы подлизываться - ведь дело уже сделано- или, не дай бог, даже поспособствовал переходу деда в иной мир?”
    Сергей Иванович, взявший в последнее время за привычку наделять людей подходящими ботаническими названиями ( чертополох, незабудка, лопух и т.п.) для определения Славки выбрал «Физалис Франшетта» - ярко-красный колокольчик в форме сердца, но после выемки плода, пустой внутри, только гремят сухие семечки.
    Славка рьяно взялся за рыхление клумбы, но тут вдруг увидел на соседнем участке незнакомую девушку, и лопата выпала из его рук. Он перемахнул через заборчик и немедленно прилип, как пластырь, к незнакомке.
Через час он вернулся.
   - Смотри, дед, какую красавицу я к тебе привел!
    Гостья действительно была очень красива. Иссине - черная челка, густые волосы чуть ниже плеч, огромные карие глаза. «Жаль, что очень сильно накрашена, ведь и так хороша, да теперь у них такая мода»- подумал Сергей Иванович.
   - Мара,- представилась девушка,- Вообще то я Мария, и тетя Ира зовет меня Машей, но друзья дали мне менее банальное имя - Мара.
   - Надолго приехали к Ирине Львовне?- поинтересовался Сергей Иванович.
   - Наверное, дней на десять, пока не соберу достаточно материала на курсовую работу о театре.
   - Вот и хорошо! Поможете Ирине Львовне разобраться с верандой. Там за зиму накопилось так много всякого хлама.
   - Нет,- рассмеялась Мара,- я к хозяйству не приучена. Да с этим справится тетя Вера.- К тому же мне ведь иногда придется приезжать в Москву, а как я покажусь там с испорченными руками?
    Она показала свои холеные руки с каким-то необычным серебряным маникюром.
   - Да,- сказала она, меняя тему разговора.- Слава сказал, что у вас потрясающий розарий. Как бы мне его посмотреть?
   - К сожалению, сейчас для роз еще не сезон, они зацветут позднее.
    Цветник еще только пробуждался от зимней спячки, но кое-где уже набухали и проклевывались крошечные бутончики. Однако в ящиках на веранде уже благоухали чайные розы.
    Мара нюхала цветы, ахала и охала, трещала безумолку, а заодно кокетничала с Сергеем Ивановичем по привычке кокетничать с любым мужчиной независимо от возраста.
   - А вы не выводите новые сорта роз?- спросила она.
   - Пробовал, да пока ничего не вышло, ведь это дело тонкое и сложное, требуются знания и терпение.
   - Вот когда, наконец, выведете новую розу, назовите ее «Мара», кратко и красиво.
   - Нет, вам, кажется, больше подходит другое название - «Физалис Франшетта».
   - Красиво звучит. А как выглядит этот цветок ?
    Сергей Иванович замялся: не мог же он ляпнуть гостье, что это красный колокольчик в форме сердца, пустой внутри, кроме нескольких сухих трещащих семян. Его выручила Ирина Львовна, окликнувшая со своей веранды:
   - Машенька, поди сюда, дорогая, ты мне очень нужна.
    Мара, сделав недовольную мину, упорхнула, а Славка поплелся за ней. «Девица вроде под пару нашему Славке. Букет из двух физалисов, - определил Сергей Иванович - Но только не слишком ли она шикарна для него ?»
Накануне отъезда к Ирине Львовне, Мара случайно столкнулась в коридоре с ректором института Крапивиным.
   - Как поживает наша драгоценнейшая Ирина Львовна? - осклабился он, обнажив весь гарнитур ослепительно белых вставных зубов.- Говорят, пишет мемуары? Что ж, прожив такую жизнь, есть что вспомнить. Надо сказать, что при ангельской внешности у нее всегда был меткий глаз и острый язычок. Я это хорошо знаю, потому , что имел с ней дело. Ох уж эти мемуаристы! Копаются в прошлых грехах, вспоминают, что было и чего не было. А ведь люди меняются, а эти юношеские проделки могут нехорошо отозваться на последующей репутации. И ведь сами, небось, не без грешков. Сейчас говорю не об Ирине Львовне, а так, вообще, о многих других.
    Он уже собирался уходить, но потом остановился, сделал несколько шагов назад, состроил восхищенные глазки, любуясь девушкой.
   - Знаете, а ведь при такой внешности вам грешно корпеть над театроведческими статейками. Это неразумное использование того, что вам дал бог. А вот в кино... Да еще крупным планом...
   “А что если этот усатый толстяк, похожий на кота с рыбного рынка, поможет мне стать актрисой кино?» - подумала Мара. Она рассталась с этой мечтой, трижды провалившись на экзаменах во ВГИК. А вдруг теперь появится шанс? Ведь Крапивин явно хочет узнать, что о нем написано в мемуарах Ирины Львовны, хотя и не говорит об этом прямо. Однако о том, что Ирина Львовна пишет мемуары, Мара узнала только сейчас, от Крапивина. Любопытно...
    Решив забросить удочку, Мара как бы невзначай упомянула, что у них в институте
теперь новый ректор Крапивин.
   - Крапивин?- удивилась Ирина Львовна.- А разве он не на пенсии? Первостатейный негодяй! Скольким людям он сломал судьбы! Сколько девушек совратил, обещая продвижение в карьере! И поди же ты – ректор ! Видно, судьба все его по спинке гладит.
    После такой характеристики стало ясно, что Крапивин дорого бы заплатил, чтоб она
не увидела свет. Но, кстати, как бы увидеть эти мемуары?
    В доме Ирины Львовны почти каждый день начинался с разговора о телефонном звонке с предложением роли. Его ждали иногда неделями, а когда он раздавался, начинался счастливый переполох - ведь предстояла любимая работа.
    На второй день после приезда Мары долгожданный звонок, наконец прозвенел. Прибежал запыхавшийся Петр Петрович и сказал, что звонили с Мосфильма и просили передать Ирине Львовне, что ей предлагают небольшую, но очень интересную роль. Нужно явиться на съемки через три дня.
   - Немедленно отправляйтесь в город и приведите себя в порядок - скомандовала Вера Павловна - Зайдите к парикмахеру и маникюрше. Здесь, в глухомани, вы превратились в чумичку.
   - В самом деле - вздохнула Ирина Львовна, посмотревшись в зеркало - им для роли, наверное, нужна благородная дама - они теперь часто снимают меня в таком амплуа, а я похожа на старую ведьму. Но как же я доберусь до станции?
   - Очень просто,  на участок у леса возят шифер, можете доехать в кабине. Я бы поехала с вами, но двоих в кабину не возьмут.
   - Ну, наконец-то - с облегчением вздохнула Мара, когда захлопнулась дверь за Ириной Львовной. - Теперь я смогу спокойно приступить к делу. А то, за что ни возьмусь, ко мне сразу кидаются: « осторожно, бумага ветхая, ненароком порвёшь» или: “ этого читать нельзя- сугубо личное”.
   - Разве Ирина Львовна дала тебе недостаточно материалу? - удивилась Вера Павловна. - Помнится, в той серой папке и рецензии, и фотографии, и афиши, и чего только нет.
   - А, - поморщилась Мара,- всё это официалыцина. Интересна и личная жизнь актёра, и его встречи со знаменитыми людьми в интимной обстановке.
   - Погоди-ка, а что если всё это копанье в личной жизни вовсе не по нраву Ирине Львовне? -заметила Вера Павловна.
   - Такие люди, как Ирина Львовна, принадлежат истории театра, и всякий факт их биографии ценен с этой точки зрения,- с важностью изрекла Мара.
   - Истории они будут принадлежать после смерти, - резко возразила Вера Павловна. - А покуда живы, они не принадлежат даже родственникам, а только самим себе.
    Мара ничего не ответила на эту реплику старой костюмерши, углубившись в разбор бумаг. Как много интересного они содержали! Тут были и редкие фотографии - самой Ирины Львовны и её знаменитых коллег- с автографами, то чувствительными, то смешными, старые афиши тридцатых годов, напечатанные на плохой бумаге и плохими красками. И письма. Толстая пачка писем! У Мары задрожали руки, когда она увидела подписи: Москвин, Алиса Коонен, Охлопков... А вот и наброски воспоминаний о Таирове. Пожелтевшая тетрадь с цифрой 1935- вроде, дневник. “ Надо её уговорить отдать мне на время эти бумаги, а там посмотрим,- лихорадочно думала Мара.- Ведь всё равно они пропадут. Сама Ирина Львовна так стара, что может умереть с минуты на минуты,- “ уходящая натура”, как говорят киношники. Её родственники ничего не понимают в искусстве. Им бы только заполучить дачу и деньги бабушки. А она, Мара, сперва бы написала курсовую работу. И какую курсовую! Можно сказать, по первоисточникам. А в перспективе - статьи с первыми публикующимися материалами, а потом - книжка”.
    У Мары закружилась голова. Единственная загвоздка - как всё это получить? Впрочем, надежда, кажется, есть. Сама Ирина Львовна начинает волноваться за судьбу бумаг. К тому же она может клюнуть на то, чтобы её имя, которое стала постепенно забывать широкая публика, вновь появилось в печати. Да, но как всё это обработать и куда пристроить? Ничего, когда - нибудь такое местечко найдётся, пусть не скоро. А сейчас самое главное - взять, увезти, спрятать в свой письменный стол. “ Может быть, сейчас у меня в руках шанс, который никогда больше не представится,- продолжала размышлять Мара. - Я буду растяпой, если им не воспользуюсь”. Эта мысль жгла Мару, не давала ей возможности сосредоточиться. Она нервно перебирала бумаги. Из наспех сложенной кучи вдруг выскользнула и упала на пол потёртая программка.
   - Осторожно,- подскочила к ней Вера Павловна - лучше тебе перейти на обеденный стол.
    «Вот о ком я совершенно забыла,- подумала Мара. - Как быть с этим недоверчивым цербером? Ведь она может испортить всё дело. Практической сметки у неё побольше, чем у старой актрисы, и уж она-то знает цену кладу. А, может быть, и метит на него? Как всё-таки досадно, что Ирина Львовна живёт не одна!»
   - Вера Павловна,- обратилась она к костюмерше - скажите, у вас есть родня? Вы были когда-нибудь замужем?
   - Нет, и родни нет, и замужем быть не довелось,- коротко ответила Вера Павловна.
   - Но за вами, наверное, в своё время ухаживали? - спросила Мара, желая немножко подольститься. Она решила, что в виду её планов не мешает быть полюбезней со старухой.
   - Как же! - ответила Вера Павловна. - И даже сватались. Вот например, когда я ещё была молодая - мне шёл шестьдесят второй год - ко мне посватался сосед с третьего этажа. Но я ему отказала, я гордая была, хотела, чтобы он меня как следует попросил.
   - И что же он?
   - А он взял да и женился на другой женщине из нашего же подъезда.
   - Молодая: шестьдесят два года! - смеялась Мара!
   - А что? - серьёзно возразила Вера Павловна. - Ведь всё зависит от того, с какой стороны смотреть на возраст. Тебе я сейчас в свои семьдесят лет, наверное, кажусь библейским Мафусаилом-долгожителем, а мне пятидесятилетние представляются ещё ох как молодыми!
    Маре было смешно и любопытно.
   - Но ведь, должно быть, скучно жить, когда знаешь, что интересного ничего больше в жизни не будет.
   - Кто знает, что ещё будет с нами,- задумчиво сказала Вера Павловна,- А вдруг и случится
чудо?
    И ведь, действительно, каждый из этих людей жил в ожидании чуда: старая актриса, что получит главную роль, Сергей Иванович, что выведет лиловую розу, а Петр Петрович, что встретит однополчанина, спасшего ему жизнь, И именно это ожидание продлевало им жизнь, только они не знали об этом.
    И вот, наконец, настал день отъезда на съемки. К Сергею Ивановичу пришла взволнованная, но гордая Ирина Львовна.
   - С Мосфильма специально за мной прислали машину. Так мы решили воспользоваться - поедем в город все трое . А к вам, дорогой Сергей Иванович, большая просьба - сохраните у себя на время моего отъезда вот эту мою писанину.- Она протянула толстую синюю папку - И присмотрите, пожалуйста, за Атосом. Я оставила незапертой дверь в наружном коридорчике и перенесла его подстилку. А еду ему можно оставлять раз в день, неизвестно, насколько мы задержимся.
    Петр Петрович, присутствовавший при этом разговоре, едва удержался от того, чтобы не напомнить Ирине Львовне, что ее любимец, огромный рыжий кот Атос, был бродягой с большим стажем и к тому же хитрым и опытным вором, и уж если не пропал раньше, то и теперь обойдется без довольствия.
   

    Петр Петрович, как и Атос, тоже некогда был бездомным и бесхозным, хотя у него был дом и семья. После смерти жены он жил одиноко, пока к нему не приехал сын с женой и детьми. Сын тоже военный, вдоволь наскитался по съемным квартирам в разных «градах и весях». Поначалу все были счастливы, но постепенно стали портиться отношения со снохою. То старик плохо вытирает ноги, то не во-время включает телевизор, а уж что касается курения, то случались целые баталии - нельзя, мол,курить в квартире, где есть дети. И мелочь за мелочью, упреки за упреками. Наконец, лопнуло терпение Петра Петровичами, он ушел из дома куда глаза глядят. Ночевал у разных знакомых и однажды даже на вокзале. Выручила одна дальняя родственница, прослышавшая о его скитаниях. Она подарила ему дачку, которая стала ей не нужна, так как старушке стало трудно ею заниматься. Петр Петрович был безумно счастлив - свой дом, сам себе хозяин! Но постепенно стало одолевать одиночество и мучила обида: почему же его семья не беспокоится, где он и как живет? Эти мысли лишали его сна, и он все чаще стал прикладываться к рюмке. Но встретив случайно пьяного и помятого человека в потертой гимнастерке, сразу опомнился: « Не хочу быть таким! Хватит нюниться, как баба, ведь я старый вояка. Если я не нужен своим, может быть, понадоблюсь чужим». Завел знакомство с соседями по даче, кое-кому помогал с ремонтом, возил со станции продукты - зимой на саночках, а летом на велосипеде. Подружился с «зимовщиками» - Сергеем Ивановичем и Ириной Львовной и ее подругой. Жизнь сперва стала сносной, а потом и приятной. Но когда все-таки одолевала тоска, шел в станционный буфет
    Атос недолго находился под опекой Сергея Ивановича. В тот же день неожиданно вернулась Мара. Она тотчас же вызвала Славку.
   - Помоги мне найти эти проклятые мемуары. Надо найти их , пока старух нет дома.
    Они принялись за дело, обшарили весь дом, поднимали даже матрас - излюбленный тайник всех старух, проглядели все бумажки. Но ничего похожего на мемуары не нашли
   - Послушай, - сказал Славка, - а, может, их и вовсе нет? Может это просто понт,: распустила слух, что пишет, мол; все знаменитые люди писали мемуары, а я чем хуже? Кстати, ты когда-нибудь видала, как она их писала?
   - Нет, - призналась Мара.
   - И она не пользовалась теми серыми папками, где собраны все ее архивы?
   - Нет, она дала мне их и больше к ним не прикладывалась.
   - Ну вот видишь, наверное,  этих мемуаров- то и нет
   - Похоже, ты прав - согласилась Мара-Теперь надо поскорее вывезти архивы. Тетю Иру уговорить легко, она запросто поверит, что я повезу их в музей, а вот, эту старую перечницу, Веру, так просто не проведешь
   - А что если ее устранить?
   - Каким же образом?
   - Ну. Например, рассорить их так, чтобы костюмерша убралась восвояси.
   - Не выйдет. Они всю жизнь не разлей вода.
   - А как у нее со здоровьем
   - Что-то с сердцем. Все время принимает какие-то лекарства.
   - Так, может, все и кончится естественным образом? Подождать, пока ей кранты?
   - Нет, ждать я не могу.

     Вечером, наливая лекарство в зеленую рюмку, Вера Павловна посетовала:
   - Совсем глаза стали плохи, трудно отмерять капли, а надо поаккуратней - ведь в них дигоксин, а он плохо сочетается с другими моими лекарствами. Ha днях немного перекапала, так чуть не отдала душу богу. Может ты, - обратилась она к Маре,- будешь капать мне, когда темновато?
    Мара вздрогнула: а вдруг это перст указующий? Участь этой упрямой старухи будет зависеть от нее, Мары? Чуть перекапаешь, и...
   - Ладно,- согласилась она - вы покажите мне пузырек и объясните, сколько надо капать.
    Однако в последующие два дня она не решалась увеличить дозу. Все время колебалась
стоит ли брать грех на душу. На третий день все же налила две капли сверх нормы. И ничего не случилось. «Значит, старуха преувеличила опасность передозировки. И слава богу, я не стану преступницей»
    Но тут вмешался случай. Атос прыгнул на подоконник и задел столик, у которого Мара отмеряла лекарство. Ее рука дрогнула, и лекарство пролилось в рюмку тоненькой струйкой... ’’Вылить и накапать заново или оставить? Оставлю! - решила она и протянула рюмку подошедшей Вере Павловне.
   - Ну вот, вроде опять пронесло,- подумала она, заметив, как бодро Вера Павловна зашагала к веранде. И ее охватило смешанное чувство - одновременно и облегчение и досада.
Но вдруг дойдя до порога, Вера Павловна, словно запнувшись, рухнула плашмя на пол.
На крик Мары прибежала встревоженная Ирина Львовна. Она немедленно послала Мару к Петру Петровичу, чтобы по телефону вызвать скорую помощь. Скорая приехала на удивление быстро, но уже ничем помочь не могла.
   -"Острый инфаркт с летальным исходом".- определил врач скорой.
    Что я наделала - думала Мара, глядя на горюющую Ирину Львовну. Но тут же себя оправдывала: старуху так мучили боли в сердце, что она все равно умерла бы очень скоро, может быть, лишь чуточку позже. Зато теперь у нее, у Мары, появились такие возможности...

    По завещанию Веры Павловны ее похоронили на деревенском погосте, недалеко от дачного поселка. На похороны приехало много народу, главным образом, старые актеры и бывшие служащие театра. На поминках много и тепло говорили о профессионализме костюмерши и ее высоких душевных качествах.
И наконец, слово взяла Ирина Львовна.
   - Я сделаю все, что требовала от меня моя дорогая Верочка. Завтра же закажу такси и отвезу свой архив в Бахрушинский музей. А вас, - обратилась она к Сергею Ивановичу,- я попрошу принести мне ту синюю папку, что я дала вам на сохранение. Я должна срочно закончить мемуары. То, что случилось с Верочкой, напомнило мне, что, может быть, и у меня осталось мало времени.
    Мару словно ударило молнией. Значит, все рухнуло! И теперь ценные бумаги не попадут к ней, а Крапивин после публикации мемуаров будет не помогать ей, а вредить.
И тут ее захватила истерика. Она засмеялась во весь голос, с визгом, мотая головой и раскачиваясь. Сквозь дикий смех прорывались слова: « Зря, все зря!»
   - Машенька,- испугалась Ирина Львовна. - Что с тобой, дорогая? Должно быть, не выдержали нервы. Погоди, детка, я дам тебе капелек. И она протянула руку к тумбочке с лекарствами, стоящей у окна И Маре показалось, что она берет именно тот пузырек, из которого она капала Вере Павловне.
   - Только не этот, только не этот!- закричала она и опять зашлась диким истерическим смехом