Толик

Толика можно было бы назвать фигурой почти колоритной, если бы этот типаж не встречался теперь сплошь и рядом. Маленький, сухой, светлоглазый, смуглокожий, руки в редких наколках и шрамах, крепкие белые зубы, за исключением трёх отсутствующих передних, нарочито простоватое выражение на лице – в свои двадцать пят он выглядел подростком из-за какой-то своей щуплости, сгорбленности и незначительности.

Это утро совсем не задалось. Подлая гадюка Машка, у которой Толик жил после отсидки, сегодня как с цепи сорвалась.
- Где ты шлялся всю ночь, кобелина, - орала Машка истошным голосом, - у этой сучки Нюрки, поди опять был! Толик от несправедливости даже опешил – он всю ночь с друганами честно пил водку, они даже девочек не вызывали – просто давно не виделись, надо было потрындеть, обменяться последними новостями, помянуть ушедших – всё чинно.
- Маш, ну ты чё! – заныл Толик обиженно, - не был я у Нюрки.
Почувствовав слабину в толикином голосе, Машка уже всерьёз озверела – как разъевшаяся на помойке бездомная дворняга, видящая убегающего от неё человека.
- ¬Ах, не был!! Брехло собачье!! Сучий потрох, вали к своей Нюрке! – чтобы подкрепить свою просьбу Машка съездила Толику по макушке полномерной берёзовой скалкой, ни чуть не уступающей по своим ударным качествам бейсбольной бите. Толик, почуяв беду – голову уже и так ломило от похмелья – предпочёл добровольно ретироваться. Выходя из подъезда, Толик для порядка крикнул в открытую форточку:
- Гнида! – и пошёл, куда глаза глядят.

Июнь уже полностью вступил в свои права, хотя до Троицы было ещё две недели – Пасха в этом году была поздней. Солнышко, укрытое лёгкими облачками не то чтобы пекло, но грело. Ветки цветущих черёмух и яблонь колыхал влажный, лёгкий и непостоянный западный ветер. Цветы в благодарность напитывали ветерок своим пьянящим нежным ароматом. Мелкие печюжки рассыпались в трелях, приветствуя долгожданное лето. Шмели басовито гудели, добавляя неги в тёплый июньский полдень. Где-то рядом в ветвях берёзы звонко выводила своё знаменитое «ку-ку» кукушка. Благодать.

Но Толику было не до того. Сердце жгла незаслуженная обида. К чувству обиды добавилось отчаяние – куда теперь? Машка, конечно, смилуется над ним, но не раньше, чем через неделю. Неделю нужно где-то перекантоваться. Знакомые притоны посещать не хотелась – там поджидал друг Герыч, от которого Толик так ловко смог увильнуть – сам ещё не понял как. Самое обидное, что и работу нашёл, грузчиком, и отработал уже два месяца, и даже смог честно заработать Машке на букет голландских хризантем к Восьмому Марта – Машка всегда пилила Толика за хризантемы, «цветок пенсионеров», но Толик ничего не мог с собой поделать, хризантемы он почему-то считал высшим шиком не в пример розам. И вот так глупо рассобачились. Надо сказать, глубоко в душе Толик крепко держался за сварливую злобную Машку – она наполняла его угрюмую жизнь хоть каким-то смыслом и вносила в неё заметный порядок. О, Господи, только бы не сорваться, думал Толик, даже не отдавая себе отчёт во всей глубине своего страха – его пугала не столько перспектива остаться без ночлега, сколько отсутствие бдительного ока Машки.

Ноги сами понесли Толика в ларёк – опохмелиться… И вот мы уже видим нашего героя на сельском перекрёстке голосующим – глаза, что называется, в кучу, ноги подкашываются, но герой всегда остаётся героем – Толик ловит попутку, он решил-таки посетить места «боевой славы» в близлежащем мегаполисе.

Понятное дело, такого милого и симпатичного Толика никто к себе в машину брать не спешит. Спустя час Толик уже начинает нервничать. Сквозь пьяный угар Толик начинает шептать нечто вроде молитвы – есть у Толика такой грешок, как и все в дань моде он был когда-то окрещён в деревенской церквушке, находящейся здесь же неподалёку, как и все после того ни разу в церкви не был, но опять же, как и все в одинокие минуты уныния часто обращался к Нему с разными просьбами.
- Боженька, помоги, - полушепчет-полудумает Толик, - довези меня до города, или ещё лучше до церкви, там меня не выгонят хоть, глядишь, неделю и перетерплю, а там и Машка отойдёт.
Всё тихо, машины проносятся мимо одна за одной.

И вдруг – что это – к Толику летит красный ИЖ Юпитер, в седле которого сидит персонаж такой же колоритный как Толик. Пыльные высокие берцы, синие джинсы, пыльная голубая матерчатая куртка, стилизованная под гоночную – Толик даже заметил надпись «FISH» слева на груди – сам крепкий и здоровый, но не качок а именно большой. Лицо – отдельная тема: русая аккуратно выровненная прямо дьяконская бородка, длинные русые волосы, собранные в хвост на самурайский манер и глаза, большие, серые, прозрачные, внимательные. Детские. Толик не верит своей удаче – мотоцикл, сипло рявкнув, глохнет в метре от Толика.
- Братик, докинь хоть до Первомайки, - приходит в себя Толик, - а ещё лучше к церкви, к Никольской!
- Садись, только назад не отклоняйся, он, собака, у меня на дыбки тогда встаёт, - отвечает толиков спаситель тихим грудным певучим каким-то голосом, что окончательно в глазах Толика делает его «дьяконом». Толик пытается выпросить «порулить», но получив твёрдый и одновременно вежливый отказ, покорно садится за широкую спину своего благодетеля.
- Сел? Держись крепче, сцепление барахлит, он с места прыгает.
- Сел. Поехали.

Красный Юпитер, действительно, взревев, прыгает с места как норовистый жеребец. Толик, что есть мочи, хватается за багажник – только бы не грохнуться, этот хрен гонит как обдолбаный, а у Толика голова ещё гудит с похмелья. Толик изо всех сил превозмогает себя, чтобы не обхватить руками своего «Вергилия», а вдруг ещё подумает, что он, Толик – пидор, или ещё хуже «трусливая девчонка». Страх! А тут ещё знаменитые три горки на выезде из Барышево – по ним и в автобусе-то страшно ездить, того и гляди поцелуешься лоб в лоб с разогнавшимся КАМАЗом, объезжающим по встречке выбоину в яме между двумя горками – не то что какой-то Юпитер. Вот и знаменитые выбоины, бородатый начинает лавировать между ними, переодически выскакивая на встречку, при этом зад у нагруженного Юпитера вихляется как у последней шалавы – Толика начинает мутить.
- Братик, ты только меня не урони, - всхлипывает с заднего сидения Толик. Бородатый оборачивается и добродушно успокаивает Толика. Толик в ужасе:
- Смотри вперёд, пожалуйста, я всё слышу.

Страшно хочется пить – начинается сушняк, Толик стесняется просить об остановке – вдруг этот бородатый ссадит его и пошлёт подальше, не такси же чтоб ждать у магазина. Наконец решается и просит остановиться около магазина:
– Слышь, братик останови, я лимонада куплю.
В этот момент в Толике проскальзывает что-то неуловимо детское, слово-то какое – «ли-мо-над».
- Братик, ты только дождись меня, я быстро, - лепечет Толик.
- Не торопись, дождусь.
На магазине крупными буквами надпись «ПИВО». Выходит какая-то женщина в полинявшем летнем платье, держа в правой руке канистру с пивом.
- А тут лимонад продают, - отчаянно спрашивает Толик.
Женщина смеряет толика равнодушно-удивлённым взглядом и идёт дальше.
- Я мигом! – Толик, заскакивая в магазин.
- Не волнуйся, дождусь.
Толик выходит из магазина с бутылкой карачинской минеральной воды. Превозмогая жажду, Толик открывает бутылку и подаёт бородатому, тот делает, из вежливости, первый глоток и возвращает Толику – Толик жадно прикладывается к горлышку.

- Слышь, а откуда у тебя на руках шрамы такие и на лбу ещё? – спрашивает Толик, указывая на шрамы, белеющие на тыльной стороне ладоней мотоциклиста - взгляд Толика кратко задерживается на серебряном перстне с печаткой в форме трёх соединённых черепов.
- Да так, побывал в одной разборке, - смущается бородатый, давая понять, что тема исчерпана. Толик не настаивает. Гоним дальше.

Новолуговое. Никольский Храм. Юпитер, рявкнув, останавливается в пыли возле церковной ограды. Толик нервничает:
- Ты, это, попроси батюшку за меня, - начинает канючить Толик.
- Ну ладно, попрошу.
- И можно я немножко покурю?
- Кури, в церкви нельзя.
Толик суетливо закуривает:
- Ты только батюшку за меня попроси.
- Попрошу, куда же я от тебя денусь, - ни с того ни с сего улыбается бородатый, и как бы задумавшись, вполголоса добавляет, - батюшка-то меня конечно услышит.
Ворота церкви закрыты. Выходит сторож, старенький. Странный какой-то, всё щурится, горбится и норовит руками лицо закрыть – наверное, припадошный, думает Толик – в руках связка ключей. Бородатый здоровается. Сторож отвечает тихо, как бы всхлипывая.
- Служба-то, субботняя, кончилась уже?
- Ко-о-ончилась.
- А батюшка-то есть?
- Го-о-оворит, что нету.
- Понятно.
- Ну бывайте.
- И Ва-а-ам всего.
- Ну вот видишь, дорогой, не хочет тебя батюшка сегодня принимать, - это уже Толику.
- Слышь, братик, довези меня хоть до Переходного Моста, я там уж на автобусе домой доеду. Толику страшно не хочется отпускать от себя бородатого. Рядом с ним как-то спокойно, непонятно почему. И мозги проясняются – хмель уже почти выветрился – то ли от прохладного ветра в лицо, то ли от диких скачек на Юпитере. И потом, так классно хоть на пятнадцать минут смотреть на мир из-за чьей-то широкой спины и не рулить, не уворачиваться от встречных и обгоняющих, не следить за дорогой, а просто спокойно довериться кому-то, кому-то кто тебя, по крайней мере, не угробит, а просто будет рядом с тобой.
- Довезу, уж. Садись. Держишься?
- Ага…

Переходной Мост. Толик всё-таки слезает с Красного Юпитера, ставшего для него уже почти родным:
- Ну, бывай, братик.
- И тебе не хворать…
Юпитер заревел, развернулся на пешеходном переходе и помчался обратно, в сторону церкви – бородатый сказал, что ему нужно обратно, в Новолуговое.
Странные у него шрамы какие-то, думал Толик, поджидая автобуса, где-то я это уже видел, а где?.. А с Машкой обязательно пойду и помирюсь. Сегодня.

Наука, 08.06.2013.