Давай послушаем тишину

Нет, то не снег цветы в садах роняет,
Когда от ветра в лепестках земля, -
То седина!
Не лепестки слетают,
С земли уходят не цветы, а я...

Нюдо-саки-но Дайдзёдайдзин

Дом как бы выглядывал темными ставнями из-под мохнатых лап хвойных деревьев. Стены были испещрены мелкими трещинами облупившейся краски, будто морщинами. Все выглядело убого, облезлые лавочки, поржавевшие ограды. Единственное что радовало глаза, это — цветы заботливо посаженные жильцами.
«Жильцы» так предпочитал называть их мед-персонал. Люди, живущие здесь, это старики очутившиеся здесь по разным причинам. Возле дома сидело несколько женщин, они кормили голубей хлебом оставшимся от скудного завтрака, кто-то ковырялся на клумбах. Группа мужчин играла в домино периодически вскрикивая «рыба».

Это был дом престарелых, где каждый из постояльцев имел свою грустную историю.

Среди жильцов выделялась одна дама, она сидела на крыльце в плетеном кресле, её плечи были укутаны белой шалью, волосы уложены в прическу, напоминающую корону.

Это была Ольга Петровна.
Ольга Петровна сидела в своем кресле, подарок от детей. Подставляя лицо лучам угасающего осеннего солнца. Она жмурилась, легкая улыбка играла на её губах, она была где-то очень далеко.

А думала она вот о чем:
- Разве старость это повод безвкусно одеваться. Интересно? Где они берут эти цветастые платки, кофты, почему-то бордового или темно-синего цвета, жуткие юбки-балахоны. Сама она сидела в кремовом платье, шаль изящными волнами спадала с плеч, подчеркивая белизну её кожи. Она казалась фарфоровой статуэткой, не понятно, каким образом очутившейся в этом сером, забытом всеми месте. Для нее привыкшей жить в достатке было не понятно, что иногда не отсутствие вкуса одевает людей.

- Доброго утречка, Ольга Петровна!- беззубым ртом улыбнулся Степан Васильевич.
- Как спалось Вам сегодня?
- Здравствуйте, Степан Васильевич, какой сон, бессонница одна из болезней стариков.
- Какая же Вы старуха, Ольга Петровна!
- Помилуйте сударь!

Вот оно первое осознание старости.
Она смотрела на себя в зеркало, сетка морщин покрыла лицо, а некогда изящные пальчики, и кисти рук изуродовал ревматоидный артрит, волосы истончились, и превратились в паклю. А осанка? Которой, завидовали все гарнизонные модницы.
-Куда делась эта осанка?
Как-будто еще вчера она кружилась перед зеркалом в клетчатом платьице, с белыми манжетами и воротничком, белый поясок подчеркивающим её тонкую талию.
- Ах, мама, скорей бы танцы!
Она была дочерью генерала, но какие в военном городке развлечения танцы, да и кино по выходным. Конечно, отец устраивал им поездки в театр или в оперу, и они посещали светские приемы.
У неё были лучшие платья, духи и одиночество. У нее не было подруг, приятельницы, ей не было позволено собираться вечерами с другими девушками, и гулять с молодыми офицерами. Ей внушали, что это не прилично, и не позволительно при её статусе, честь семьи, она должна помнить о репутации отца. Все барышни гарнизона завидовали ей, а она им, потому что они были свободны. Она так и не смогла ощутить с кем-то эмоциональную близость.
По-настоящему Оленька была свободной, когда отец снимал им с матерью дачу на лето. Там они ходили в гости вечерами музицировали, пели. А еще, она могла ходить на речку купаться, да и в лес по ягоды, грибы.

- Ольга Петровна, позвольте Вашу ручку: отвлек от размышлений Петр Семенович,
- Обед!
- Да-да, конечно!

Ручку... Сколько мужчин дотрагивалась губами до этих пальчиков, думала ли она, что проведет свои последние дни в таком месте, ожидая смерти.
Её приятельница Виоллета сбежала с молодым лейтенантом. Сколько вокруг было пересудов, это был страшный поступок. Она сама осуждала её в душе, хотя может это была зависть, вырваться из замкнутого пространства, вот была её мечта.
Дача.Там на берегу, она познакомилась с юношей его звали Гриша, у него были незабудковые глаза и русые кудри. Он умолял её, звал, просил, давай убежим. Она не могла, что скажут люди, главное отец.
"Видел бы сейчас отец, как она доживает свою жизнь, чтобы он на это ответил?"

Под руку с Петром Семеновичем, она прошла в сырое помещение этого скорбного дома. Казалось, что никакое солнце не сможет его согреть, даже летом ей приходилось спать с грелкой.

Отец выдал её замуж за своего адъютанта, очень амбициозного человека. Тот думал только о карьере. А она, о той любви, что мечтает каждая девушка в 17 лет, о которой могла прочитать только в романах.
Их близость была сухой, как обязательная программа, пару движений, и муж поворачивался на другой бок и засыпал. Вечера он проводил за картами с другими офицерами, или у любовниц.
Ольга не могла понять, ведь она так хочет любви. Но она была жена, жена по расчету, к ней хотя-бы относились с уважением. Отец хотел, выгодно пристроить свою дочь, чтоб ни в чем не нуждалась, а её мужу нужно было продвижение по служебной лестнице, всех всё устраивало, кроме неё.

Ей так хотелось рядом близкого, родного человека. Потом появились дети, сын и дочь. Она воспитывала их в строгости без особой нежности, потому что не умела по-другому. Она дала им все, что должна была дать — хорошее образование. Они воспитывались в лучших пансионах. Так же как и она сама, они были лишена ласки в детстве, только в редкие минуты мать прижимала её к груди и гладила по голове. Когда дети выросли, они не питали к ней особых чувств, кроме чувства долга. Поэтому исправно приезжали на все праздники, привозили внуков и обеспечивали материально. Ни каких душевных бесед они с ней не вели. Сейчас, она думала о том, что все могло быть иначе.

Запахи еды вернули её в реальность.
На столе была опять овсянка, с кусочками варенной рыбы. "Что-то липкое со склизким."

А раньше её стол ломился от всяких лакомств, супруг был человеком нечистым на руку, и участвовал в очень сомнительных предприятиях. Их не трогало КГБ и в войну их семья отсиделась в тылу.
Тот юноша, с которым она познакомилась на дачах, стал офицером, они встретились через 15 лет. Был зимний вечер, она была одна, муж уехал по делам, а дети были в школе-интернате. Приезжали только на каникулы, изредка на выходные.
Она напоила его чаем. А потом любопытство, как это, когда тебя любят. И жаркая ночь с поцелуями и ласками, как в книжках. В тот момент она поняла, что значит быть женщиной. До этого читая книги, она считала, что это все фантазии и художественные инсценировки.
Он шептал:
- Оленька, поехали с мной, давай сбежим!
А она, закрыв за ним дверь плакала, рыдала уткнувшись лицом в подушку. Она не плакала на похоронах матери, а похороны отца для нее прошли незаметно.

Петр Семенович, опять выдернул из потока её мыслей:
- Слышали, соседка-то Ваша отмучилась, отдала Богу душу.
- Счастливица!- подумала она.
Смерть - когда на её руках умер отец, потом мать, потом муж. Говорят - что тот миг, когда душа отходит от тела, никто не видит. Почему-то в эти секунды, что-то тебя отвлекает, и ты отворачиваешься или отходишь. И какая-то вибрация в воздухе еле заметная.

Как тогда в лесу, с Григорием, тогда он поцеловал ее в впервые.
- А давай послушаем тишину. Оленька, ты знаешь, когда вечер сменяется ночью, есть одно мгновенье, когда все затихает. Щебет птиц, шум деревьев, и только легкая вибрация в воздухе. Послушай.
Она замерла вокруг неё, как будто происходило таинство природы, как она могла этого не замечать. Обволакивающую, звенящую глубинным эхом, отзывающуюся в груди тишину. Она сидела как зачарованная, как можно слышать в беззвучии.
А потом, наваждение растаяло.

- Наступила ночь!- прошептал Григорий.
Он продолжал тихо убаюкивающе:
- Тишина, это возможность побыть с собой наедине, остаться со своими мыслями. Тишина дает ответы на многие вопросы, её надо научиться слышать.
Он рассказывал, а она не понимала, но что-то в ней просыпалось от этих знаний, что-то такое, еще не разборчивое не понятное, тревога, будто упускаешь что-то очень важное. Это так и осталось для неё недоступным.
Сейчас она думала, о том, что может чуть больше времени с этим мальчикам и она бы тоже могла, она просто спит, но он смог бы её разбудить.

И сейчас выйдя из столовой, она чему-то радовалась, она знала что произойдет, что-то очень хорошее, как тогда в лесу. Она села в свое кресло и начала ждать.

Мерное раскачивание кресло, как бы убаюкивало её. И в полудреме, она увидела его юношу. Он стоял такой сияющий, с улыбкой, протягивая ей руку.
- Оленька, а пойдемте слушать тишину!

Ольга, легко выпрыгнула из кресла, как бы расстегнув молнию на костюме, выпорхнула девчонкой в легкомысленном платьице и ситцевой косынке обрамляющие тяжелые смоляные кудри.

Она последней раз оглянулась, на старуху, сидящую в кресле, и они убежали...

Вокруг Ольги Петровны собрались люди, приехали дети о чем-то говорили, решали, но ей уже, это все было не важно.
Она уже слушала тишину...