Грех души. Мемуарный очерк о друге

  Когда я анализирую прожитую жизнь, то в целом ею доволен и если бы представилась возможность ещё раз её прожить, то прожил бы её точно так, как и прожил настоящую. В этой жизни у меня есть только один грех на душе, который часто влияет на моё настроение и портит кровь. Это как незаживающая саднящая рана.
  Ладно, начну свою исповедь по-порядку.  Всё началось в далёком детстве, когда я жил в деревне.  Это была своеобразная деревня со всей атрибутикой деревенской жизни.  У большинства жителей были в личном подворье коровы, свиньи, куры, утки, гуси, которые помогали выживать в трудные времена.
  Ещё сто лет назад, когда немец построил сахарный завод, то для всего руководящего состава завода, он одновременно построил и жильё, причём очень компактно и на краю деревни.  Это место все деревенские жители окрестили Горой, ибо действительно, это место было на возвышенности, откуда было видно всё село и пойму реки, с её запрудой. Дома и приусадебные участки располагались чётким четырехугольником, в центре которого был огромный кирпичный амбар с ледником, куда все сносили скоропортящиеся продукты, которые нужно было заморозить.  Построен завод ещё в 1861 году, в год отмены крепостного права, и тогда ещё не было не только холодильников, но и даже электричества.  Поэтому этот общественный холодильник был центром всеобщего общения. Ежегодно весной, когда ещё на реке стоял лёд, то из него выпиливали огромные куски и свозили в холодильник, укладывая толстым слоем. Затем поверх льда строились своеобразные клетушки для каждой семьи.
  Наш дом располагался как раз напротив этого амбара-холодильника.  С другой его стороны жил Карпухов Борис, о котором и пойдёт речь, из-за которого моя совесть и не чиста.  Боря был местным кумиром.  Он прекрасно играл в волейбол, хоккей, баскетбол и конечно в футбол. Сразу после отечественной войны футбол был не просто видом спорта, это было нечто большее.  У нас в деревне было аж три стадиона со всеми разметками и настоящими воротами, правда, сетки на них натягивали только при матчах с командами из других населённых пунктов. Любой пацан в деревне знал кто такой Лев Яшин, Татушин, Бесков, Нетте, что такое финт Месхи.
  Ещё учась в восьмом классе школы, Борис был зачислен в заводскую взрослую команду футболистов и с честью защищал её ворота во всех играх.  Его прыгучести можно было только завидовать.  Он был прыгуч, как кошка, недаром ему дали прозвище леопёрд, не леопард, а вот именно леопёрд.  Этим необычным прозвищем как бы подчёркивали его особые способности футбольного голкипера.  Если районная футбольная команда играла с кем-то, то за Борисом приезжала машина и увозила его, при этом он защищал цвета сборной команды района, будучи бессменным вратарём. А при ответственных матчах областной команды, его вызывали в Рязань, где он всегда с честью справлялся, ловя, казалось, немыслимые мячи.
  Борис был старше меня лет на пять, но как-то так сложилось, что мы с ним были друзьями.  Благодаря этой дружбе с Борькой, все мои сверстники завидовали мне, перенося и на меня часть этого уважительного отношения к признанному кумиру.  Многим было даже непонятна эта наша дружба, ибо я был немного закомплексованный пай мальчик, а Борька – рубаха парень, который запросто общался с взрослыми мужчинами, мог с ними даже выпить спиртного.  Отец Бориса был долгие годы секретарём парторганизации завода, и ему по статусу полагалась закреплённая за ним ездовая лошадь.
  Вот эту самую лошадь, мохноногого першерона, мы часто запрягали в лёгкий тарантас и ездили за десяток километров, в лес на охоту.  У Карпухова в те времена было двуствольное ружьё, о чём лично я тогда, не смел, даже мечтать, и мы охотились по многочисленным озёрам в районе Лосинок, где всегда было полно дичи.  Но охота не всегда бывает удачной, иногда не удавалось никого подстрелить, и тогда мы, проезжая по лугам, где всегда сажали бахчевые культуры, набивали задок тарантаса хрустящими кочанами капусты, крупной марковью, красной свёклой и привозили домой вместо дичи.  Меня это смущало, но Борька смеялся над моими страхами.  Он был взрослее и я не мог ничего поделать, чтобы отговорить его от этого.
  Весной, когда над рекой распускалась черёмуха, и пригорки покрывались свежей изумрудно-зелёной травой, мы часто брали с Борисом патефон, пластинки и устраивали пикники на этих прогретых солнцем полянках у черёмуховых зарослей.  Слушали музыку старинных романсов, жевали домашние пирожки и разглагольствовали о жизни, одновременно любуясь излучиной реки, огромным водоёмом запруды.  Странно, но у нас с Борисом было много общего во взглядах на дружбу, на взаимоотношения с девочками, на восприятие красоты природы.  На первый взгляд, Борис производил впечатление несколько хамоватого парня. Но это была просто бравадой, за которой он скрывал очень ранимую душу.  Чтобы его не посчитали слабаком, он мог не отказаться от рюмки водки, когда ему предлагали взрослые игроки, которые таким образом отмечали или очередную победу или поражение.
  Когда я оканчивал школу, Борис уже окончил строительный техникум, но он не стал работать по специальности, а устроился на наш завод простым монтажником.  Он по своей природе был ленивым и работа прорабом или бригадиром, где нужно было отвечать за кого-то, была не для него.  Любые ограничения он не воспринимал и поступал всегда так, как ему нравилось.  Со временем у него появилось новое прозвище – «Гитлер».  Это из-за его самодурства и взрывного характера.  Он иногда поступал во вред себе, но от своего взгляда на многие вещи не мог отказаться.
  В качестве подобного примера, могу привести два случая, которые наблюдал лично.  Однажды судья на поле ошибся и назначил пенальти в его ворота.  Борис просто взбесился, мяч пенальти он смог поймать, но после этого подошёл к судье и врезал ему по физиономии, за что естественно он был удалён с поля.  Или вот такой случай.  Когда игра на поле не клеилась, то стоило только мячу попасть ему в руки, как он устраивал цирковой аттракцион.  Он бросал мяч себе под ноги и устремлялся к противоположным воротам, показывая чудеса дриблинга и финтов.  Перед чужой штрафной площадкой он отпасовывал мяч кому-то из своих игроков и опрометью возвращался к своим брошенным воротам.  В такие моменты его было невозможно удержать, он, шутя, обводил всех, кто встречался у него на пути, своим примером показывая, как надо играть.  С мячом он мог делать что угодно, пестать ногами, плечами, головой и мяч послушно скакал, не падая на землю столько, сколько хотел Борис, пока ему это не надоедало.
   При игре в волейбол он так мягко принимал мячи, что казалось, они прилипают к его рукам, тем не менее, ни один судья не давал ему задержку мяча, настолько грамотно он всё делал.  Его шефство надо мной продолжалось до тех пор, пока я не уехал поступать в институт.  В те времена Борис неожиданно влюбился в девочку, из семьи школьных учителей, которые прекрасно знали Карпухова и не хотели иметь такого зятя.  К этому времени Борис стал уже не на шутку поддавать, и его спортивная карьера из-за этого стала, стремительно клонится к закату.  А жаль, он мог иметь отличную спортивную карьеру, ибо был настолько прыгучим, что доставал порой немыслимые мячи.  Борис, несмотря на запрет родителей девочки, всё-таки тайно встречался с ней, приезжая иногда ко мне в Москву, в институт, где я организовывал им комнату в общежитии, чтобы они могли побыть вдвоём.  Но родители девочки, к сожалению, настояли на своём и встречи прекратились, от чего Борис ещё больше ожесточился и запил в чёрную.
   Когда я окончил институт, то вернулся на родной завод, где Борис до сих пор работал монтажником.  Борис обрадовался этому несказанно.  Со мной он мог говорить о любых вещах, не боясь, что его неправильно поймут.  Он попытался даже завести семью, но червь алкоголизма уже накрепко поселился в его организме, и жена ушла от него, не выдержав его запоев.  Одновременно она чувствовала, что Борис, до сих пор любит кого-то на стороне.  Мои попытки, уладить его семейные дела, не увенчались успехом.  Жена по моей просьбе вернулась к нему, но спустя некоторое время вновь ушла.  Борис к этому моменту уже стал настоящим алкоголиком и все мои попытки повлиять на него не дали положительного результата.  Я стал главным инженером завода и если раньше я гордился дружбой с Борисом, то теперь уже он, гордился дружбой со мной, ставя меня иногда в неловкое положение, когда на работе обращался ко мне по привычке, очень панибратски, не соблюдая производственную субординацию.
   Вскоре я уехал работать в Москву и спустя некоторое время узнал, что у Бориса отобрали квартиру и поселили его в общежитие, где он и умер от перепоя.  О нём не хватились несколько дней, считали, что у него очередной запой.  А когда вскрыли его комнату, то увидели страшную картину. В полу была крысиная дыра и крысы обглодали ему лицо.  Теперь я жалею, что и на мне лежит вина за эту нелепую смерть друга, но одновременно я понял и ещё одно, что если кто-то пристрастился к спиртному, то уже никто его от этого не спасёт.  Кстати, своему знакомству с моей будущей женой, я обязан Борису, который нас в своё время познакомил.  Боря, прости, я не сумел тебя спасти… и этот грех, до сих пор, тяжелым грузом лежит на душе.


Рецензии