ОН И ОНА

Глава из Романа" Война и любовь" Изд Второе.Пер АСТ М 2002
Безлунная и беззвездная ночь накрывала Мадрид, как тяжелый бархатный плащ. Такая ночь как раз и нужна. Все с напряжением следили за ярко освещенным окном на втором этаже. Часы показывали уже одиннадцать, а Валдер обычно не задерживался позднее десяти. Теперь приходилось дожидаться пока сменившаяся охрана не закончит обход и не осмотрит все помещения. В четверть двенадцатого осмотр закончился, но Валдер по-прежнему не покидал кабинета. Взобравшийся на верхушку дерева Чезаре видел его склонившимся над письменным столом. Наконец свет в кабинете начальника резидентуры Гестапо погас и вскоре связные передали, что его машина выехала за ворота.
    В два счета приставили лестницу и бесшумно вскрыли окно. Аннет мягкими крадущимися шагами скользнула в кабинет и принялась ощупывать стены. Вот и сейф... Преданный Санчесом код сработал безупречно. Тяжелая стальная дверца  открылась без единого звука. Вынув маленький фонарик, Аннет быстро нашла нужный пакет и, достав из него бумаги, аккуратно разложила их на столе. Осветив их, она несколько раз щелкнула фотоаппаратом. Как всегда, когда она была поглощена делом, она не думала об опасности и на нее снисходило удивительное спокойствие. Словно проделывала это не она и происходило это не с ней. И в то же время каждое движение свершалось ею четко, без каких-либо заминок. Уложив бумаги на место, она заперла сейф и ровно через восемь минут заняла место в ожидающей ее машине, которая тут же набрала скорость.   
  Стрелки уже перевалили за полночь, когда Аннет вернулась к себе. Спать она не могла. Только теперь дало знать накопившееся напряжение. Она умела владеть собой и собираться в комок, но когда все позади, тело не слушалось. Она чувствовала себя сейчас, как после долгого плавания.
    Накинув теплый халат, она поставила пластинку.   Налив в бокал вина, она  зажгла  сигарету и,  придвинув кресло к окну, заняла место в нем. Ей   хорошо был виден край белой стены, с вившимся по ней темно-зеленый плющом,  небольшой садик с пышными, яркими, по южному пряно пахнущими  цветами, окруженный высокой чугунной оградой с калиткой в конце усыпанной желтым песком дорожки. За ней- пустынная  с редкими прохожими, улочка. Она смотрела на нее и ждала. Служанка передала ей, что Грегор звонил несколько раз. Неужели он не догадается позвонить опять. Где бы он ни был он должен, обязан почувствовать, как она его ждет. 
      Ожидание всегда изматывает. Это было во много раз хуже, чем пробраться в посольство. Там само действие, да и опасность, подстегивали, вызывали прилив энергии. Все мысли подчинены одному. Да и мыслей нет. Все делается  автоматически. Одно тянет за собой другое. Сейчас делаю это, а потом то. И ничего больше. А ждать... Это ужасно. Все, что угодно лезет в голову, когда ждешь, да еще может и напрасно.
Слетавшая с пластинки завораживая каждым звуком, нежная мелодия Альбиноневского адажио еще сильнее подчеркивало ее одиночество. Ей казалось, что это поет ее беспокойная душа. Истомленная ожиданием, страстная, мечущаяся.
  Скрытые густыми кронами деревьев фонари пытались разорвать черноту ночи. Но их желтые пятна лишь сильнее подчеркивали темноту. Воздух уже не был таким пряным. Странно, что, когда она ждала в машине у посольства, под деревьями, она не замечала никаких запахов. Там она превратилась в сжатую до предела пружину, теперь она опять стала просто женщиной, которой нравиться вдыхать аромат ночи, мечтать, глядя на проступившие на небе искры звезд и ждать... Ждать звонка. Его звонка.
 Да, собственно говоря, она   ни на минуту и не расставалась с Грегором. Он все время жил в ее воображении. Ее губы не забыли его губы. Ее тело помнило его руки. Зачем ей красивое, холеное тело, если не ласкает его, тот, кого она так ждет.
 Что вообще такое мужчина и женщина? Два полярных мира? Или это взаимно проникающие друг в друга миры, полностью расцветающие только, если они вместе?
 Она плотнее стянула халат на груди. Вино не согревало ее. Ей стало зябко. Уныло. Без Грегора все уныло.
-Ici tous les lilas meurent, - шептали ее припухшие губы. - Без тебя, tous les chants des oiseau sont courts, без тебя, - добавляла она, то чего в стихах не было, но без чего они не выразили бы полностью ее чувств.-Je reve aux etes qui demeurent,toujours, toujours, toujours, -как заклинание повторяла она.
   Думы о нем приподнимали ее, словно, кружил ее кто-то могучий и ей становилось так хорошо, так непередаваемо хорошо, как бывает только, когда исполняется твое самое заветное желание. Боже мой, если жизнь мечта, то тогда лучше мечтать, что ты счастлив.
  Она вставала, ходила по комнате. Ложилась, но в постели одной   еще хуже и она опять возвращалась в кресло. Она не хотела расстаться с окном. Никакие задания, да и сама война ее сейчас не интересовали. Страстная часть ее натуры оттеснила рассудочную. Сдерживаемый самообладанием огонь желаний сейчас овладел ею. Она с трудом сдерживала дрожь. Щеки ее пылали. Где, где же он? повторяла она. Может ли любовь существовать, довольствуясь только блеском ума без тяги к телу? Да разве можно быть любимой и не отдаться любви? Быть женщиной, вызвавшей страсть и не сгорать от страсти? Нет, на роль ледяной красавицы она не годилась.
Все ее прежние романы ныне ей представлялись не правдой. Тогда она не любила, а для собственного успокоения лишь выдумывала любовь. Как прилежная ученица повторяла прочитанное, сама того, что изображала, не чувствуя. Как раньше она убеждала себя в том, что испытанное ею прежде- настоящая любовь, так теперь она убеждала себя, что это не так. Она все время ошибалась. Она горела в объятиях, но гасла от слов. Когда её зажигали слова - она мерзла в объятиях. В каждом мужчине, в которого она влюблялась, она видела то, чего в нем не было. Он был порождением ее фантазии и она ждала от него больше, чем он мог дать и после первого ослепляющего порыва все представало таким, каким в действительности и было и её постигало разочарование. Если это не случалось ночью, то происходило днём. До сих пор не находилось такого, кто соединил бы в себе и ночь и день. Она сама не знала, чего ищет и продолжала искать. Иначе всё, даже сама жизнь, теряло смысл. И вдруг она себя останавливала: О чем это я? Ведь идёт война. Если я несчастна, то, что сказать тем, кто воюет, на кого обрушиваются бомбы, кто попал в лапы врага? Но когда и кого успокаивали ссылки на чужие беды? Только свои нам по-настоящему понятны. Только они нас колют. Чужим в лучшем случае сочувствуют.
 Ну что же он не звонит... Он должен... Не может не позвонить. А почему она так уверена? Откуда она знает? Правда ли, что он любит ее? И правда ли, что наконец-то к ней пришла долгожданная любовь? Что на сей раз она не ошибается? Как узнать? Как проверить? Ведь сейчас все мимолетно. Зыбко. Каждый хочет насладиться минутой. Испить всего сполна. Сразу. Все торопятся. Сегодня, сегодня. Ведь никто не знает, будет ли завтра.
Ici ! bas  tous les hommes pleurent
Leurs  amities ou leur amours
Je reve amis qui demeurent
Toujours!
 Да, она мечтает о нем, ждет его, но что она знает о нем? Почти ничего. Может он и не тот, за кого себя выдает? Ведь сейчас война. И это Мадрид... Здесь весь бомонд ходит в масках. У каждого их ни одна, две, а то и три. Каждый кому-нибудь да служит? А вы мадмуазель? Или мисс? Или кто еще? Кто вы? Кому вы служите? Этот последний столь внезапно возникший перед ней вопрос, на самом деле не был внезапным. Это только казалось, что застал он ее врасплох. Подсознательно он уже давно теребил ее. Выглядывал из-за угла как тот, кто хочет от тебя спрятаться. Мелькнет юрк и нет. Но ты-то знаешь, что он там, за углом. После же поездки к герцогу, после того, что она там услыхала, все прежние сомнения вновь овладели ею и беспокойный вопрос перестал прятаться. Он настойчиво требовал ответа.
 Если одна Аннет сгорала от нетерпения, ожидая встречи с Грегором, то другая - прилежная читательница Монтеня и Паскаля, привыкшая к игре ума, умевшая и любившая логически мыслить, Аннет хладнокровно обдумывала происшедшее сегодня. Странно, что хотя ей сопутствовала удача, привычного удовлетворения она не принесла. Вглядываясь в сгущающуюся темень Мадридской ночи, она думала, ради чего же она только что рисковала собой? Почему ей приказали выкрасть план убийства того, против кого она воюет? Для чего и кому это надо? Ей этого не объясняли. И перед заданием она об этом не спрашивала. До сих пор она всегда выполняла приказы, не задумываясь о том, правильны они или нет. Раз она на стороне тех, кто отстаивает справедливое дело- все отдаваемые ей приказы верны и задумываться над ними нечего. Ей надо только выполнять их. К тому же ее увлекал сам процесс, как захватывает своеобразный, щекочущий нервы, заставляющий проявить выдержку и находчивость, смелость и пойти на риск, спорт. Так было раньше. После встречи с Грегором все изменилось. Она больше не желала бездумно рисковать своей жизнью. Прежняя, всегда беззаботно выполнявшая приказы и потому многим, казавшаяся легкомысленной любительницей приключений, Аннет канула в прошлое. Теперь отбрасывая все- она стремилась дойти до сути. 
Зачем же понадобиться план убийства Гитлера? Для того, чтобы узнать, как он будет осуществлен? Вряд ли? Слишком много хлопот только, чтобы удовлетворить любопытство. Заинтересованных в убийстве Гитлера детали плана меньше всего занимают, им важен результат. А что, если это сделано для того, чтобы помешать... Она попыталась прогнать эту чудовищную мысль, а та не уходила. Да, помешать убийству... Гитлера. Это кошмар!
Она взяла себя в руки и мысль ее обрела привычную четкость. Итак, разберем, кому это выгодно? Англии? Америке? Нет, дорогая моя, герцог прав. Это выгодно только Москве. Там против его убийства, которое откроет путь оппозиции. Значит, есть кто-то в английской разведке, кто стремиться угодить Москве. В том мире интриг, в котором она жила, ничего исключить нельзя. Кто же он, сей московский угодник? Она остановилась перед зеркалом. Ты, ты! Я? Да, тебя использовали, как ничего незначащую бездумную пешку.
    Она отбежала в темный угол, словно, боясь, что кто-то подслушает ее мысли. Это ужасно. Ужасно! Не может быть... Нет, это так. Себя не обманешь. Она оказалась ничтожной марионеткой. Ее сегодняшний успех, может помешать убийству фюрера. Чепуха... Я все это придумываю. Это какие-то дикие, совершенно ненормальные мысли. Она наступала на них, как наступают ногой на горящую сигарету, а они не гасли. Что делать? План уже в руках у Фернандо. Надо найти какой-нибудь предлог и задержать его передачу в Лондон. Она схватилась за телефон и набрала номер. Никакого ответа. Поздно. Она опоздала. 
    Прошуршали колеса машины. Она остановилась где-то рядом. Грегор… Лицо Аннет озарила радостная улыбка. Тревожные мысли словно сдуло ветром. Плод они ее истомленной одиночеством фантазии. Все ее опасения напрасны. Все на самом деле не так, как ей кажется. Она бросила телефонную трубку и подбежала к окну. Рассудочная, хладнокровная Аннет вновь уступила место другой порывистой, немного, как говорили ее друзья, даже взбалмошной.
  Он? Боясь разочароваться, она  выглянула в окно. Бельэтаж был низким.  Желтое пятно фонаря пало на вступившего из тени. Он поднял лицо. От неожиданности Аннет замерла, словно замерзла.
-May I came in?-услыхала она хорошо знакомый ей, слегка заикающийся голос.
   Не может быть... Нет, она не ошиблась. У калитки стоял Филби.
     Статьи его в "Таймс" во время гражданской войны снискали ему благодарность и даже медаль франкистов и для него не составляло труда приехать в Испанию, а сейчас, когда речь шла о такой ставке, как план убийства Гитлер, он не мешкал. Тем более, что в последнее время он уловил в обращении с ним Центра некоторую холодность. Он не знал причин, но следуя давно им для себя установленному правилу в отношениях с Москвой, он всегда раньше действовал, а потом искал объяснения московским поступкам. До сих пор он ни разу не промахнулся. Его ум опережал русских тугодумов. Он так торопился, ему так хотелось поскорее передать план в Москву и восстановить с ней прежние отношения, что не стал дожидаться возвращения Аннет и сам примчался в Мадрид.
 Теперь, когда Фернандо передал ему желанный план, он вновь почувствовал себя на коне. Жаль что никто не знает о его успехе. Его опьяняла победа, как никогда не опьяняли самые крепкие напитки. Для полноты сознания своего превосходства ему сейчас не хватало только одного. Он, считавший себя неотразимым покорителем женских сердец, ни в Вашингтоне, ни в Лондоне ничего не добившись от этой своенравной ускользавшей от него Аннет, намерен был взять реванш здесь, в Мадриде.
В ожидании ответа, подняв к окну лицо, на котором играла самодовольная усмешка, небрежно зажав сигарету в зубах, он смотрел на Аннет так, будто ничего не обычного в его вопросе нет.
    Она не успела раскрыть рта, чтобы ответить ему, когда на    тротуар легла другая тень. Заслышав шаги, Филби оглянулся. Грегор стоял, расставив ноги, сжав кулаки в карманах пиджака. 
  Боже мой! Как кстати! Чуть не вскрикнула она.
  Падавший из-за его спины свет четко обрисовывал его широкие плечи. Надетая набекрень шляпа была низко надвинута на лоб. Такова была мода. Сейчас она оказалась весьма подходящей. Лицо Грегора было наполовину скрыто и Филби тщетно пытался его разглядеть. Однако сильная фигура незнакомца говорила о том, что лучше с ним не связываться. А Филби к смельчакам никогда не принадлежал. Кто знает этих испанцев, пронеслось у него в голове. Народ горячий. Только покажи красный цвет, как бык, тут же кинется. Пырнут ножом и конец блестящей карьере. Нет, такие Мадридские приключения нам ни к чему. Мы, так сказать, не тореадоры. И, как можно вежливее приподняв шляпу, Филби осторожно отступил в тень.
- Я кажется помешал... Прошу извинить, - сказал Грегор, поворачиваясь и готовясь уйти.
- Об этом лучше поговорить, когда вы поднимитесь наверх, - вернул его голос Аннет.
    Зиявшая темнотой в конце дорожки открытая дверь опять, как и в тот вечер, приглашала его ступить в тайну. На сей раз он, не раздумывая, порывисто шагнул в нее. Он мог сколько угодно рассуждать о том, что в Аннет есть нечто настораживающее, но когда она рядом - все отлетало прочь.
 Потом была ночь, о которой рассказывать не стоит, потому что рассказать о ней могли бы только они одни. А они предпочитали молчание. То мудрое молчание, в котором тонут все слова, которым все равно всего никогда  не выразить. Все что надо сказала им сама ночь. Настоящая любовь - это всегда секрет, это сокровенная тайна, известная только двум, а не откровение для всех. Она только для себя, для тех, кого обволокла она, а не для тех, кто смотрит со стороны. Подлинная любовь эгоистична. Она хочет все, даже самую малость, сохранить для себя. Она не желает ни в чем и ни с кем делиться. Она всегда стремится, уверить весь свет, что к тем, к кому она снизошла, она явилась такой, какой еще никогда никому не являлась. Какой еще не бывало. Хотя влюбленные меньше всего думают о чьей-то любви. Они заняты только собой.
Хотя характер и Аннет и Грегора к тому времени, когда они встретились, уже сформировался, только сильное чувство, могло придать ему ту законченность, какую последние штрихи мастера придают написанному им портрету. Оба верили, что именно таково пленившее их ныне чувство. Но кто мог поручиться за это? Любовь ведь это и наваждение. Она кружит голову. Она лишает способности оценивать все трезво. Хотя оба считали, что, кто угодно, но они то уже голову никогда не потеряют, это и их не обошло. Они все еще сомневались, боясь разочарования все еще не хотели поверить себе, а их уже окутала и взяла под свое крыло, та любовь, о которой славный миннезингер Фогельвейде пел, что она двух душ соединение и Всеблагого творенье. А вздымавшееся вокруг двенадцатым валом безумие подстегивало желание радоваться, пока волны его не захлестнули.
     По природе своей любовь должна быть неограниченной, непрекращающейся радостью. Всем влюбленным хотелось бы, чтобы было так. Особенно, когда любовь только начинается, когда расцветает первая весна ее. Потом приходит бурное жаркое лето и посреди его чуткое беспокойное сердце нет- нет, а пронзит видение, пусть далекого еще но все равно неизбежного его окончания. А за ним подползет и туман осени, нахлынут дожди, и придет сковывающий, леденящий мороз зимы. Увы, и радость любви не бесконечна, и она, как и все, когда раньше, когда позже - иссякает. Иногда ее заменяет привычка. Иногда - пустота. Сейчас ни Аннет, ни Грегор об этом не думали. Сейчас их любовь еще грелась в лучах весны. Даже до лета еще было далеко.


Рецензии