Тринадцатый... глава 39

39
     Припарковавшись на автомобильной площадке перед входом в монастырь, он вышел из машины и с хрустом потянулся. Дальняя дорога дала о себе знать, немного чувствовалась усталость. После серии затяжных дождей, этот день на удивление был сухим и солнечным. Зелёный ковёр лугов, раздолье сосновых и берёзовых лесов, и остров Патмоc - маленький рай на небольшом пятачке среди гор. Нерукотворная красота посреди Катуни, с рукотворно высеченной в скале фигурой Божьей Матери с младенцем. И длинный подвесной мост, соединяющий два берега. Забирая прохладу с Катуни, лёгкий ветерок охватывал тело и приятно лез под майку. Широкие дощатые ступеньки вели вниз к монастырю, где много раз сидели они с ребятами на деревянных скамейках в тишине и прохладе. Напротив скамеек стояла небольшая церковная лавка с иконами и книгами, с крестиками и сувенирами. После посещения острова, люди покупали здесь очередную вещицу на память. Вот и знакомый крутой спуск на подвесной мост, огороженный на входе витыми кованными перилами. Там, на той стороне моста, его ждёт Тимоха. Он сел на ближайшую скамейку. Время скатилось глубоко за полдень, людей было немного, поток желающих посетить это место сократился. Обычно большую половину дня здесь бывает довольно тесно. Он перевел дух. Всё-таки, что-то тоскливое ныло у него под рёбрами.
- Ладно, пошли, - сказал он себе и шагнул к мосту.
     Спускаясь по крутым ступенькам, он поднял руки. И тут же, с противоположного края на островке вверх метнулись другие руки. Он ступил на мост, качающийся от входивших на него людей, и уверенно пошёл вперёд, не держась за края. Знакомое чувство восторга, разлившееся внутри, захватило дыхание: словно он завис в воздухе над бушующей внизу Катунью. Ещё немного, ещё несколько секунд... Он уже видел Тимоху, идущего с распахнутыми руками навстречу. Десять шагов. Семь. Пять. Три...
- Ваня, - крепкие руки схватили его в охапку.
- Ширину размаха измерял? - спросил он, захватывая Тимоху в свои руки.
- Тебя встречаю, Ванька, вот и замахнулся.
- Ну всё. Всё, - он отстранил Тимоху от себя. - Дай хоть посмотреть, кто мне три года мозг выносит.
Они стояли на середине моста и молчали, не зная как найти нужные слова друг для друга.
- Вань, что молчим-то? Меня, это начинает уже... Это невыносимо. На сайте - молчок, приехал - молчок. Не нужен, так и скажи напрямую.
- Чё орёшь? Чё ругаешься при такой-то благодати?
- Ой, какие слова при встрече. Я в шоке от тебя, Неволин, - глаза у Тимохи блестели. - Ванька, как я рад, что ты приехал.
     Сложив руки на толстые тросы ограждения, они стояли на мосту и смотрели на бурлившую внизу воду. Редкие посетители монастыря осторожно обходили их, спеша на островок или возвращаясь назад.
- Ванька-а. Наконец-то мы встретились, - Тимоха повернулся к нему. - Жизнь, порой, так несправедлива. Мы живём сегодня, а завтра - либо овощ, либо горсть земли вдогонку. Иногда слёзы, словно осколки. Они режут, и пусть лучше выйдут. Мы устаём изображать из себя сильных. В каждом человеке много добра, и надо отдавать его друг другу.
- Я у Лёхи иногда даю себе волю. Там никто не видит, - он вздохнул. - Устаём. Иногда хочется стать маленьким и сжаться, и чтобы никто не нашёл.
- Да. Маленьким комочком на ладошке, - Тимоха помолчал. - Ты открыт душой, Вань. Ты отдаёшь свою душу людям.
- Сколько могу, столько и отдаю. Бывает и так, что сами её достают. А мне не жалко.
- Прости за глупости, хотя их много ещё будет. Сейчас ты рядом, и скоро мы ударим с тобой стопарями. Как долго я себе это представлял.
- Тимоха... Ну не капай. Я сам хотел этой встречи.
- Жизнь кипит теперь во мне, и за это тебе спасибо. Иногда ты казался мне неспокойным волчонком. Вань, я же спецом злил, чтобы ты скинул с себя негатив.
- Волчонком? - он улыбнулся. - Я не маленький волчонок, я здоровый. Правда, похудел немного.
- Ванька-а. Маленький - это состояние души. Я не про тело говорю. Я про душу.
- Тебе видней, - он смотрел на бегущую под мостом Катунь. - Тимох, вот ты со мной бузишь, а я улыбаюсь. Хотя, иногда бывали и нервные моменты.
- Мне не хочется быть в тени, Вань. Не хочется быть простым виртом. Пошли-ка на остров, свечки поставим.
     По мосту они прошли на остров в небольшую церковь для посетителей и поставили свечки к иконам. Храм Иоанна Богослова, действующий женский скит. Люди идут сюда не из простого любопытства. Они идут к святой иконе Божьей Матери «Всех скорбящих радость». Бывая здесь, он всегда просил здоровья для матери и семьи, для друзей, и ставил свечку за упокой всем, кого хранил в памяти. Здесь он всегда просил прощения за самого себя. Вернувшись по мосту на берег, они сели на скамейку напротив церковной лавки. Тишина, влажная прохлада, шум шелестящей листвы, и гул бегущей внизу реки. Мимо них, шурша длинной юбкой, неспешно прошла монахиня в чёрном.
- Расскажи, как сынки твои, как Наташа?
- Нормально. Крестили их недавно, - он проводил взглядом спешившую на мост молодую пару. - Ребята пришли, встали в рядок и позвали. Сашка к Пашке пошёл, а Серёжка к Олегу. Федя не в обиде, они сами выбрали. Говорит, девчонку ещё родишь и я кумом буду. Сашка дерётся и брови хмурит, пора сдачи давать. А Серёжка, как медвежонок панда, всё тихо и лениво, обнимается и целуется.
- Тяжело с двумя, но здорово. И им не скучно.
- Ходить начинают. За диван цепляются и на ноги, такие довольные. А потом летят, и успевай, лови их.
- Крепкие они у вас, мужики растут.
- Впрягают по полной. Прижму к себе обоих и хожу, - он улыбнулся и взглянул на Тимоху. - Душу выворачивает. Вырастут, и такие парни по дому ходить будут. Я думал, что умру по ним в крайней командировке.
- Любовь, Вань. От неё у вас появились эти малыши. Потом приедешь к нам с семьёй.
- Главное теперь для нас - сыновья. Как мы без них жили? - пожал он плечами. - Я даже на Натаху по-другому стал смотреть. Девчонка была, а теперь мать, женщина. У неё свет в глазах другой.
- Это твоя женщина.
- Да. Роднуля моя, жизнь моя. И главное теперь, перед собой сукой не стать. И перед той, которая по тебе так сильно плачет.
Помолчали, вслушиваясь в тишину и думая каждый о своём. Тимоха пару раз вздохнул, собираясь, видимо, с мыслями. Мимо них неспешно прошла монашка в чёрном, спустилась по ступенькам и семенящими шагами направилась по мосту на остров.
- А я с женой недавно поругался. Ругались сильно, она рыдала и останавливала возле двери. Всё враз накатило, истерика жуткая была. Я собрал вещи и уехал. Не хотелось возвращаться. Потом приехал утром, забрал её на работу и помирились.
- Ну поругался. А чё бежать-то? Она рада была, что ты сдул? Тоже поди не спала всю ночь. Пошёл бы в ванну, под душ залез и отрезвился.
- Не-е, не помогло бы. Главное оружие женщины - это слёзы. Бывает так, что лучшие друзья и даже братья расстаются из-за препятствий, построенных женщиной. Слёзы любимой женщины всегда сильнее мужской дружбы, Ваня. У нас с тобой разные понятия о дружбе?
- Женщины не забывают обиды. Я не хочу, чтобы моя их копила. Она ждёт. И я никогда не позволю себе бросить всё и уйти. У нас с тобой разные понятия о любви? Да, привет тебе от Наташи.
- Тебе от моей супруги тоже огромный привет. Она хорошая, она всегда меня поймёт, - Тимоха оторвал кленовый лист с качающейся у плеча ветки. - Вань, уважаю я тебя. И горжусь.
- Гордишься? За что?
- Не спрашивай, ты сам знаешь. Я многое понял. А Наташа умная и справедливая, я без тебя часто с ней общался. Она верная.
- Я ей верю.
- Вань, я всегда думал, выполнишь ты обещание о встрече или нет. Я не прощаю людей, когда они дают обещания и не выполняют. Касается каждого.
- Понял. И меня, в том числе. Я приму к сведению.
- Любого, кто обещает и не выполняет.
- Я не любой. Я выполняю больше, чем обещаю. Только есть одно «но» - если я сам этого хочу. А так... Грузят досыта и знают, что сделаю больше чем досыта.
- Обещаешь, значит выполняй. И не надо языком трепать. Скажи, что я не прав?
- Прав. Только я решаю по-своему, и прогнуть себя позволю.
- На меня тоже всё грузят, потому что буду падать, но делать.
Они вновь замолчали. О чём думал Тимоха, он не знал. Он думал о сыновьях, о доме, о Наташе, которая тоже умеет понять и отпустить.
- Всё! Какие у нас планы? Ко мне я не хочу, Вань. Хочу один на один с тобой побыть.
- Давай на берег Катуни, есть у меня тут заветное местечко.
- Давай. Только на дикий берег, где народу пореже.

     Солнце катилось на закат, цепляясь лучами за края гор, и чувствовалось как на землю опускается вечер. Вернувшись немного по трассе, они встали на берегу Катуни неподалёку от села Эликмонар. На этом месте они часто отдыхали с друзьями. Вот и знакомая гора: они забирались на неё пару раз по конной тропе. В середине пути тропа переваливалась на другую сторону горы и вилась вниз в тёмные дебри ущелья. Они уходили в другую сторону от спуска по чуть видимой в траве тропинке и поднимались на самую макушку. Красота! Дух захватывает! Извилистой лентой вьётся внизу Катунь, по её берегам уходит вдаль зелёная полоса деревьев и кустарника. Под горой идёт трасса с бегущими машинами, вдоль неё по обе стороны тянется село. А в синей дымке на вершинах - необъятный простор гор. Высота и красота, и уходить вниз не хотелось.
- Тимоха, ты мангал взял?
- Да. И дров у товарища кучу. Специально ездил, весь багажник забил.
- Ставь мангал. Пока он дойдёт, мы палатку раскинем. Она у меня просторная, я в ней в рост хожу. Солнце сядет, костёр с тобой сделаем. Два года в мечтах тут посидеть.
     Монотонный шум бушующей на порогах реки успокаивал и расслаблял, заставляя прислушиваться к её звукам. Вот так она и будет плескать в уши всю ночь. А ты будешь просыпаться и слушать, лёжа некоторое время в полудрёме. Надев шашлык на шпажки, они положили его на мангал и сели рядом на чурочки, заботливо принесённые Тимохой к костру.
- Что молчишь, Тимоха?
- Ты злой, я это чувствую.
- Чё за настрой такой? - Тимоха упорно молчал. - Или мы не читаем больше мои мысли? А вдруг у меня там важные слова?
- Я хороший, Ваня. Но я говорил, что тяжёлый в общении. Жена иногда ходит и молчит, она боится за меня.
- Не пугай женщину. И говори с ней, когда хочется.
- Мне есть, кому говорить. Тебе.
- Вот и говори. Чего отвернулся?
- Она знает, что я жестокий. Я могу собраться и уйти, мне не сложно так сделать.
- Ну ты молодец! - он перевернул шашлык на другой бок. - Успокойся и не зуди, а то я включусь.
- Включайся, Вань. Только ты не знаешь, как я тут загибаюсь. Тебя вот поехал встречать, весь богатый такой и красивый.
- Где клад нашёл? Мне скажи, а то загрёбся я уже работать. Выкопать сразу и жить.
- Всё в наших руках. Главное, чтобы душа жила, а остальное добудем.
- Прохладно, но купаться я полезу. Надо усталость дорожную смыть. Ты как? Со мной?
- Попробую, Вань, если потом не загнусь. Холодно же.
- Смотри, я не настаиваю. Перекрестился и ныряй. Как на крещение, - он ушёл к реке.
     Мощный поток боролся с порогами, местами закручивая течение в бурлящие воронки. Он никогда не пытался бороться с этой рекой. Здравый рассудок понимал, что уходить от берега вглубь крайне опасно, и его ноги всегда чувствовали дно. Постояв немного, он кинул на камни принесённое из машины полотенце и снял одежду. Вдалеке на середине реки из воды возвышалась большая гряда из острых скал, названная когда-то Зубами Дракона. По легенде местный богатырь, желая сделать переход от одного берега к другому, отломил кусок огромной скалы, измельчил его и бросил в Катунь. Вот так и появились острые скалы среди бурного потока.
     Широко потянувшись, он с шумом крякнул для бодрости и шагнул в воду. Мелкая галька на дне приятно скользила под ногами. Раскинув руки в стороны, он входил в реку, ощущая телом её холодную дрожь. Вода впивалась в кожу жгучими иголками, вызывая нестерпимое желание опуститься в неё всем телом. Он нырнул под очередную волну, чувствуя, как её сила толкает вперёд и захватывает за собой. Сопротивляясь течению, он вынырнул и вернулся к берегу. Река за спиной нетерпеливо билась волнами в прибрежные скалы. Ощупывая ногами гальку, он неторопливо вышел из воды. Тело было красным и горело жаром. Он с видимым удовольствием растёр себя полотенцем. Хорошо!.. Рядом, впившись глазами в его шрамы на боку, по коленки в воде стоял Тимоха.
- Чё, Тимох, коленки решил замочить?
- Не подсовывай под рёбра. Завидно стало, как ты воду загребаешь, - Тимоха отвернулся и решительно пошёл в воду.
- Далеко не лезь. На верёвку тебя, что ли прицепить.
- Я по краю. А тебя точно надо, сильно резво под волну лезешь, - Тимоха зашёл по грудь, присел пару раз с головой и выскочил на берег. - Накупался. Даже голову заломило. Начхать на всё, да на больничный уйти.
- Мне чихать нельзя, дети дома. Надо жахнуть. Там коньяк у тебя с собой? Давай, неси.
- Если он тебя на ноги поставит, то жахни. У каждого свои способы лечения. Вань... Жахнешь и за руль завтра не сядешь. Останешься тогда ещё на день?
- Это смотря сколько жахнуть. Я переоденусь, а то плохо в мокрых трусах.
- Я-то ради лечения жахну, а ты походу жирануть решил. Я тоже переоденусь.
- Сказал тоже, жирануть. Пару рюмах выпью для согрева под шашлычок и всё. Да, Тимоха?
- Да. Только это зависит от размера рюмки. Искупался? Сейчас лучше себя чувствуешь? А?.. Мужик! А если выпьешь, то вообще добрый станешь?
- Сколько вопросов-то. Даже не знаю, на какой из них отвечать.
- Ты же серьёзный мужик, Вань. От корней и до всего остального. Ты сам всегда орёшь, что ты мужик. Ничего не отморозил в воде?
- Мужик. И всё на месте, не отморозил.
- Я три года мечтал с тобой увидеться, а ты равнодушный сухарь.
- Не-е, Тимоха. Это ты иногда бросаешь разговор и уходишь. Я никогда не позволю себе уйти, зная, что человек пишет мне.
- Значит, ситуация так сложилась. А твоё равнодушие! Как его понимать? Полная молчанка и порой по неделе. А сейчас ты вдруг приехал. Что, появилось желание в реале познакомиться?
- Моё равнодушие, это отпечаток твоего. Я тебе об этом говорил.
- Ты дразнишь, что ли? Ты тупишь, что ли, сидишь? Когда я к тебе равнодушно относился?
- Вот тупым я себя никогда не считал. И надеюсь, что мне хватит ума надолго. Ладно, проехали. Я съел это, - сжав зубы, он покатал желваки по скулам.
- Проехали, Ваня. Это был твой трёп. Моё равнодушие, сидеть и ждать тебя на сайте до двенадцати ночи. Что тогда неравнодушие? Ты походу скинуть меня решил, вот и затеял игру в молчанку. Так скажи прямо, не крутись.
- Ты наш разговор считаешь трёпом? А остальное комментировать даже не хочу.
- Ваня, я ценю людей за поступки.
- У меня плохие поступки? Не веришь ты - это твои проблемы. Не верю я - это мои. Согласен?
- Это наши с тобой проблемы. Они наши! Понял? Как вбить это в твою башку? Вань...
- Понял, мой генерал.
- У меня сердце в груди прыгает, когда ты в поездке. Как ты там, и что с тобой.
- Да... - он глянул на Тимоху. - Мы сильно деловыми стали, Тимоха. И времени не остаётся для общения. Может, я грубее становлюсь. Может, во мне вся причина. Я этого не исключаю. Я привык чувствовать друга. Теряется связь, и я глохну.
- Ванька. Это же я, и меня никто не подменил. Я буду ждать тебя сюда с семьёй, из командировок ждать. Ты обязательно отовсюду вернись.
- Хорошо. Я буду рапорт тебе писать: задание выполнили, задержка на выходе из окопов, запасные трусы-носки сносили, питания хватило, нехваткой воды не страдали.
- У тебя разговор ко мне есть. Не держи его. Я же вижу, что слова набираются, а ты снова молчишь.
- Да ладно. У тебя своего хватает, не грузись. Давай коньяк, шашлык вон готов.
- Мне грузиться уже не надо? Да, я дикарь, ты это знаешь. На, разливай.
- Да ну, дикарь. Ёжик ты колючий, Тимоха.
Он открыл коньяк и плеснул в рюмки по половинке. От мангала шёл вкусный мясной запах, и только сейчас он почувствовал, что дико голодный. По дороге он покупал в Сростках пару знаменитых сростинских пирогов, но это было ещё до обеда.
- Голодный я, просто жуть. Давай выпьем и по шашлыку.
- Вань, ты мне ещё доверяешь?
- Конечно. Друг должен быть рядом. Мне надо - он ответил, другу надо - я отвечу, - он помолчал. - Тимоха, а ты говорил кому-нибудь обо мне?
- Тебя нет ни для кого. Супруга знает, что ты военный, но она не лезет в мои дела. Когда тебя долго нет, то отвечаю, что ты в служебной командировке. Всё.
- Доброй жизни вам. И мира ещё. Я караулю.
- Карауль. А я живу, как робот, Вань. Только не думай обо мне плохо. Деньги, жильё, работа, в семье из-за этого проблемы. Иногда жить не хочется. А у тебя своей войнушки хватает.
- Такие проблемы, что жить не хочется? - он усмехнулся. - Ох, Тимоха-а! Войнушка. Чё вы об этом знаете? Только то, что можно сказать в новостях. Проблемы замучили? А если уйти в зелёнку, а потом двухсотым домой. Мне сдохнуть, чтобы забыть? Прости, у меня в жизни другие понятия.
- Не ори на меня! Мы тут крысы тыловые с твоих понятий.
- Нет, вы люди. Это мы оттуда на всю жизнь еп… повёрнутые. И живём теперь с этим, - он влил в себя пару глотков коньяка. - Проблемы... Машина у тебя есть, жильё своё есть, золото вон на шее. И пузо подбери, а то лопнет от напряга! Про остальное говорить не буду.
- Я не хочу с тобой разговаривать. Хамишь только и орёшь.
- Отвернись в сторону и сиди. И не ври! У тебя сейчас острое желание говорить со мной, - у него, отчего-то даже ноздри задёргались.
- Не хочу я. Ты не понимаешь. Всё, проехали. Смотри, какая маска на мне. Я счастлив и улыбаюсь.
- Ты хочешь, чтобы я маску надел? Я легко это сделаю.
- Тебе легко, делай. Быстро ты сдаёшься.
- Я не сдаюсь. Я улыбаюсь, Тимоха.
     Он сходил к машине и кинул на траву возле костра тёплое походное одеяло. Усталость от долгой дороги и остаток дня подмотали его немного. Скинув шлёпанцы, он лёг на живот, положил голову на руки и закрыл глаза.
- Вань, ты устал, что ли? Чё развалился-то? И глаза ещё закрыл.
- Устал немного с дороги. Падай рядом. Мы ведь так мечтали посидеть на берегу Катуни.
Они ненадолго замолчали, переводя дух от напористого общения. Тимоха сидел возле костра и пил чай, бросая на него быстрые взгляды. Сквозь прищуренные глаза он наблюдал за ним, незаметно улыбаясь в кулак.
- Вань, а ты вспомнил мою фамилию? - Тимоха лениво подвалился к нему на одеяло.
- Не-а. Акула саблезубая, пл...
- Нет. Кит-убийца я. Я чувствую вибрацию твоего настроения. Такое у меня чутьё, Ваня.
- Сорок пять миллионов лет назад, у китообразных в ходе эволюции было два скачка развития объёма мозга. Оттуда и идёт появление у них эхолокации. Второй скачок усовершенствовал их мозг, и общаются они теперь на низких частотах. Единственные животные, у которых почти нет обоняния, это зубатые киты-дельфины, касатки и кашалоты. Так что, включай эхолокацию, Матвей Касаткин.
- Откуда фамилию узнал?
- От верблюда.
- Пробил, точно. Да, я бываю резким. Только я всегда за настоящих и не фальшивых.
- Фальшь сразу видно. Помнишь, ты писал мне про своего друга? Ты заметил, что после этого я перестал говорить о себе?
- Да, заметил. Мы с тобой давали иногда волю словам. Я доверял тебе, а твои слова звучат сейчас как укор. По-твоему, людям нельзя доверять?
- Зря ты, никакого укора нет. А о доверии не говори, я знаю цену таким словам.
- Вань, не отваливай от меня. Хочешь уйти? Почему ты так со мной общаешься?
- Никуда я уходить не собираюсь. Лежи и дурь не пори.
- Я лежу. Зачем ты закрылся от меня? Ты перестал доверять.
- Не злись, мы не пацаны. Ты дал мне отдушину в нужное время, и я это ценю. А доверие, Тимоха, вещь интимная, - он повернулся на спину и положил руки под голову.

     В небе разворачивался густой хоровод из далёких звёзд. Потрескивающий смоляными полешками костёр приятно согревал ноги, жертвуя новоиспечённые искры наступившей темноте. Чай в стареньком походном чайнике вскипел и был заботливо сдвинут в сторону. Красота...
- Дотянись, плесни по чуть-чуть в рюмки. Выпьем ещё разок и будем чай пить до утра. Расслабляюсь я тут от души.
- Вань, ты думаешь, что я моральный урод? Да думай, как хочешь, - Тимоха налил ещё по половинке в рюмки.
- Ну и выводы у тебя. Слушай, а почему у нас нет тех разговоров по душам, которые были раньше? Ты задавал себе этот вопрос?
- Ты перестал доверять.
- Кит-убийца, где твой локатор? Ты перестал чувствовать друга. Например, перед поездкой «туда» мне хватит полчаса общения. Уезжая, я понимаю, что долгое время у меня не будет ни-че-го. Тревожная тишина и молчание, - он влил в себя коньяк. - Я приезжаю домой и опять ни-че-го. Идёт банальное: привет, ты дома, ну и хорошо. Ладно, Тимоха, не парься. Тебе проще, ты живёшь ровной жизнью, а меня иногда шатает.
- Ты сам замолчал, а я вслед за тобой. Вань, чё за наезды?
- Ты не заметил, как это получилось. У тебя своих проблем куча, я понимаю. Я же потихоньку пишу тебе.
- Ничё себе! Одолжение, что ли сделал? Ваня... Помнишь, я говорил тебе, что общение станет тухлым если мы уберём доверие. Так что без обид.
- Чё ты грустный такой? А, Тимоха? Не переживай, всё у нас хорошо.
- Нет, есть что-то недосказанное, я это чувствую.
- Что тебя волнует? Говори, я на всё отвечу.
- Вань, мне страшно. Я вижу тревогу в тебе, но пока её не понимаю. Я пытаюсь прочитать тебя, но не могу. Блок стоит. Ты умеешь это делать. Обучен.
- Меня боишься? Говори. Можешь не сразу, помолчи и потом скажи.
- Чё бы я тебя боялся. Сложно мне. Я привык, что ты близкий. А теперь чувствую, что далёкий. И всё у нас стало по-другому. Это как в «Девятой роте»: ни любви, ни тоски, не жалости. Убил ты меня, холод пошёл от тебя, - Тимоха резко сел.
- Не бойся, не замёрзнешь.
- Говори! Что я не заметил? Ты понимаешь, что во мне тоже зверь сидит?
- Ты сказал, что у тебя друг тут появился. Тимоха, пусть он будет, - он взял шпажку тёплого ещё шашлыка.
- Ты всё испортил. Я верил тебе на сто двадцать процентов, - Тимоха посмотрел на него с укором. - Ваня, он рядом и не рядом. Он просто есть.
- Доверяй, и верь на сто пятьдесят. А друг пусть будет, я рад за тебя.
- Ты ничего не понял. Ты просто выкинул меня из своей жизни.
- Я хотел отпустить тебя.
- Нет. Ты кинул меня и перестал писать. Вань, я не знаю. Хотел отпустить? А меня ты спросил? Ты просто решил всё сам. Ты думал только о себе.
- Нет.
- Да! И не ори на меня!
- Я ору? Не рычи на меня!
- А ты не решай за меня!
- Тава-ай, - он зло прищурился. - Говори мне, что я сука конченная и предал дружбу. Ни на кого не ори, ори всегда на меня.
- Не буду. Ты мой гость. Теперь я сам по себе буду, а их просто сожру. Фуфло, а не друзья.
     Они замолчали. Постояв у огня, он сходил к Тимохиной машине за дровами и подбросил их в костёр. Сосновые полешки весело затрещали, разгораясь на жарких углях и посылая в ночное небо сотни новых искр. Он огляделся вокруг: привычная картина ночного берега Катуни с горящими через небольшое расстояние друг от друга кострами. Дикие самопальные туристы с палатками. И это уже в крови, побыть так в тишине ночных гор. Неподалёку от них на берегу реки шумела турбаза, оттуда доносились ритмичные звуки музыки. Отдыхающие в комфортных условиях люди, лихо отплясывали там очередную дискотеку. Ещё немного, и вверх полетят салюты. Это ему тоже было знакомо. Он сел на чурку ближе к костру.
- Вань, я на пару месяцев замолчу, не теряй.
- Что-то по работе?
- Нет. Сам, один буду. Жена знает такое состояние и не лезет.
- Даже здрасьте мне не напишешь? Конечно, ты же сам всё решаешь, - он криво усмехнулся. - Я скучать буду.
- Ты за меня многое порешал. Скучай, сиди.
- Хватит ворчать. Бери шашлычок, - он подал шпажку Тимохе. - Встряхнись и расправь крылья. У тебя чешутся на лопатках? У меня - да.
- Спасибо. Темно уже, я их не вижу.
- Ты спать хочешь?
- Нет. Не бойся, Вань, говори мне всё, я пока в состоянии слушать.
- Забудь слово - не бойся. Злюсь я на него.
- Не злись громко, а то я тоже заору.
- Я тихо злюсь. И не представляю даже, как ты будешь злиться. Хоть бы показал разок. А, Тимоха? Или зла у тебя на меня не хватает?
- Да ну... Ты не представляешь, как всё хорошо. Я добрый. Друг ко мне приехал, - Тимоха помешал угли в костре и подвинул чайник на огонь. - Вань, а как ты себя чувствуешь? Жив-здоров сидишь?
- Конечно. Что мне сделается.
- Никогда так не говори. Судьба... Она, знаешь какая? Она всегда за плечом сидит.
- Не буду. Тем более на ночь глядя, - он с размахом зевнул.
- Спать хочешь? А я ночной парень, люблю погонять с риском.
- Я тоже ночным бываю, только морду лица прячу. А то мало ли, вдруг запомнят и полюбят.
- Ага, могут и отлюбить. Не считай себя сверхчеловеком. Ты в отличной форме, только против пули ничего пока не придумали.
- Я не стремлюсь быть сверхчеловеком. А дальше, как судьба решит. Может, пуля меня поймает. Может, я её. Всё может быть.
- Ну-ну, продолжай свои мысли, я послушать хочу.
- Хорошо. У меня всегда есть время для друзей, настоящую мужскую дружбу не прогнёшь. И я рад, что могу говорить им: привет, ребята. И так, каждый день. Я должен чувствовать их всегда, хотя бы в паре слов. Иначе теряется связь.
- Ты сам молчишь. Вот и радуйся там своим друзьям.
- Может, я стал для тебя простым товарищем? Потом знакомым, потом предателем и фуфлом. Вот только... Никогда я не был фуфлом. Понял, пл...? И я не удалю тебя на сайте. Ты будешь стоять там вечно. Пока сам не свалишь.
- Вань, позвони когда-нибудь в мою дверь. Я буду ждать тебя.
- Да, Тимоха. Нас с тобой хрен поймёшь.
- Разговора даже нет. Посторонние нас вообще не поймут, ты не бойся.
- Я не боюсь.
     Помешивая угли в костре, он подбросил пару поленьев и пересел ещё ближе к огню. На землю опустилась ночная свежесть и от реки потянуло холодом. К утру она ощутимо свалит температуру вниз, и вместе с парящей воздухе влажностью упадёт обильной росой на травы. Влажность здесь всегда чувствуется, и особенно ночами и вечерами, как только солнце уйдёт за горизонт. И тогда кажется, что от бьющейся о скалы реки невидимые молекулы воды заполняют собой всю округу. Он набросил на себя куртку и взял кружку с чаем.
- Пей чай, у меня даже шоколадка есть. Ты же любишь, - он достал из кармана куртки плитку шоколада и разломил её на дольки. - Я тонну его уже съел, нужная вещь в походах.
- Спасибо, что помнишь.
- Тимоха... В прошлом году на второе августа я ночевал у Лёхи на кладбище. На скамейке. Помнишь наш разговор о мире мёртвых? Я приказал себе продержаться с Лёхой сутки и отпустить его. Ребята нашли и подобрали, за это им низкий поклон. Не дали они мне отстоять свой караул, целых шесть часов недобрал, - он помолчал. - Посидели второго, ребята домой ушли. А под утро я свалил на набережную. Погулял там с самыми стойкими в тельняшках, и к Лёхе. Потом уехал на наш с Лёхой бережок, а вечером с бережка опять к Лёхе. Ребята на такси весь день город ковыряли, меня ловили. И бережок наш искали, и на кладбище три раза были. Вот я их сделал!
- Вань, что с нами произошло?
- Что произошло? Вот как раз всё и произошло накануне второго августа. Ты сказал мне тогда, что я - свой собственный. И я запил.
- Ты пил не по этой причине. Ты пил за свою десантуру.
- И по этой тоже. Я почти сутки был - свой собственный. Я пил по этой причине. Где ты был? Зачем так сказал? Почему твоё тонкое чутьё не подсказало, что мне плохо?
- Разве по этой?
- После Лёхиной... Я не купался больше без Лёхи в нашей заводи. А в тот день попросил его - отпусти меня в воду. И я купался, пл...! Один! Если для тебя это фигня, то для меня это святое! Да, я пил по этой причине.
- Прости, Вань. Я не знал.
- А ты вспомни хорошо. После того дня всё моё доверие закончилось. Ну и ладно, что теперь ворошить. Я без упрёков, просто разговор.
- Вань, я же не знал, что...
- Я тебя, с-сука, сейчас за грудки и выдохну прямо в лицо. Ты зачем со мной так? Зачем влез в душу? У меня надежда была, что ты в эту душу как Лёха. Ты не представляешь, с-сука, как мне трудно было, как тяжело было закрывать себя на замок. Я подыхал там почти сутки.
Бросив кружку с недопитым чаем в траву, он ушёл на берег и сел там на скалы. Молчаливая неполная луна купалась в воде, бросая свет поперёк реки. От берега к берегу тянулась лунная дорожка, загадочно прыгающая по течению.

     Он не услышал, а просто почувствовал Тимоху за своей спиной. Тимоха сел рядом и обнял его за плечи.
- Вань...
- Свой собственный валялся тогда под дождём и убивал в себе всё, чему доверился. Если тебе легко было так сказать, то я умирал там душой и уходил в себя собственного. Ты понял? Теперь пусто всё, и как ножом отрезало.
- Вань, расправа за тобой. Хочешь убить - убивай.
- Я не киллер.
- Мы сами убили себя. Дрались, кусались, а сейчас зализываем раны. Ванька, прости, я не знал.
- Всё, Тимоха. Стена кирпичная, и выхода нет. Захлопнулся я. Я - свой собственный. Тебя повидал, поговорили и...
- Надо стену пробить? Я пальцы об неё порву. В кровь буду рвать.
- Хочешь пробить стену? Пробуй. Я человек, и мне тоже бывает холодно. Только нет больше Вани, и солнышко закатилось. Плохо, когда из души что-то вырвали. А вообще... Пробили её давно, и дыра не зарастает.
- Хорошо, я понял тебя. Я чувствовал, что ты закрываешься. Целый год я пытаюсь вернуть то, что было у нас вначале.
- Я не знаю, что тебе ответить.
- Да ладно! Докладывай в эту стену кирпичи и раствора в неё побольше. Сегодня наш с тобой единственный день. А потом я буду один. Буду рубить, крушить и рвать. Вань, повернись и посмотри. Мне дорого наше общение.
- Не ной, я всегда смогу поддержать. Не сука я последняя. Неужели ты тогда, после второго августа, не почувствовал, что я стал меняться? Я лежал пьяный на лавке у Лёхи под дождём, и рвал себя. А ты не слышал, и потом не услышал. А говоришь, что всё чувствуешь.
- Я чувствовал, что ты стал равнодушным. Ты постепенно ушёл от общения. Нас больше нет, Вань?
- Есть. Ты и я. И больше я ничего не могу ответить.
- Я стучался к тебе, но ты не повернулся. Ты остался стоять ко мне спиной. Хорошо. Не ломай себя. Я убит твоими словами.
- Всё. Не обвиняй. Плохое дело валить друг друга.
- Виноваты оба. Зря всё и бестолково. Нет нас.
- А с кем я сейчас говорю?
- Со мной, Вань. Ты верил в меня прежнего, когда мы рвались друг к другу.
- Да, прежний был лучше. Вот только я другой стал. Дело не в тебе, а во мне, Тимоха.
- Что делать?
- Ждать и общаться.
- Условия мне ставишь, Неволин? Нимб на лбу вырос? Ты всегда говоришь, что ты всем нужен. Такую позицию выбрал?
- Нимб у святых, а я великий грешник. Терновый венец на мне и давит. Мне на коленях надо будет замаливать своё у Бога.
- Значит, при жизни нимб возвёл!
- Тимох, зачем ты в грязь меня суёшь? Тебе так хочется? Давай, при на меня дальше. Чё там у меня ещё? Алилуя с ангелами за спиной?
- Вань, я не смог тебя вернуть.
- Нимб? А чё так мелко? Ты меня, как Христа - на крест и гвозди покрепче заколачивай. Тава-ай, я выдержу, - он помолчал. - Дорожка на воде лунная. Эх! Гулять по воде, гулять по воде, гулять по воде со мно-ой, - пропел он Тимохе через плечо.
- А ты зачем так со мной? - Тимоха тоже помолчал. - Ори. Вижу я луну. А ты пошёл бы, как Иисус на крест?
- А ты ласково со мной? Припёрло бы так, то пошёл бы. И сам бы на тот крест залез.
- А помнишь, как ты убил словами, что я никчемный и друзей у меня не будет? Чё злишься-то? Ведёшь себя так, что ты лучше всех.
- Не говори ерунду. Я не хвалю себя и не злюсь. Я улыбаюсь.
- Поверни рожу, Неволин. И докажи!
- Жди, Тимоха. Может, и растаем мы, как две сосульки весной. Зачем ты упорно требовал встречу?
- Счастья хотел пожелать. Это уже не шуточки, Ваня! Я не скотина, у нас три года жизни за спиной.
- И тебе удачи во всех делах.
- Что это значит? Удачи по жизни? Удачи на завтра?
- Суди, кто меня только не судил. Я всегда поступаю по обстановке, вот и прощупываю её тихонько.
- Ваня... А ты пощупай лучше, что-нибудь другое. И подумай хорошо. Зачем нам такие тёрки?
- Как быстро время прошло. Уже три часа ночи и скоро рассвет. Пойдём, поспим маленько?
- Пойдём.