Ни о чем

Осень как-то серьезно и педантично с первых приступила к своим обязанностям: серое небо, которое кажется вот-вот обвалится на город, желтые листья - (по форме напоминающие большущие слезы, некое оплакивание ушедшего солнца и тепла) - медленно вспархивают с дерева и падают к ногам прохожих, и вот оно, пожалуй то, что я все-таки люблю в осени, - красные кисти рябины, и тут вспоминаются все избитые метафоры и эпитеты: "маленький пожар", горящие гроздья". Накрапывает мелкий дождик, а ты идешь и думаешь: ну почему осень, как нынешняя весна - не прогуливает, не уклоняется от своих прямых обязанностей, и не предоставляет свободу действий лету, хотя бы на несколько дней.
Рядом со мной идет молодой человек: знакомый незнакомец. Вернее незнакомый знакомец. Впервые встретились, ранее общались двуминутными перезвонами: когда? во сколько? где? - запоздалый привет из газеты где я некогда работала. Газета : именно тогда, в то время, редактор дала мне задание пойти в так называемое брачное агенство, ну и описать все этапы данного эксперимента. В результате я ушла из газеты раньше, чем мною все было описано. И вот через полтора года, неожиданный звонок: тот то и тот то остановил свой выбор на Вас. О нем: юрист по профессии, увлекается живописью, психологией и юридической литературой. Стоп: юрист, который увлекается живописью - вот это интересно. "Я дам ему Ваш телефон?" "Да". Далее звонок юриста и предложение встретиться, правда проблема в том, что он живет в другом городе, а значит надо обозначить географию: где именно? Я категорично: Соликамск. И вот "время X". Подхожу к условленному месту: вглядываюсь в лица мужчин. Странное это чувство: свидание в слепую: Им может оказаться любой и каждый. Звонит телефон: "Ольга, ты уже здесь?" - "Да". И тут замечаю стоящего недалеко от меня молодого человека: невысокого, темноволосого и столь же темноглазого. Не могу определиться симпатичен ли он мне или нет, ну чисто визуально.
"Вова?" - обращаюсь я. - "Ольга?" - вопрошает он.
- Куда пойдем? - задает он вопрос.
Я:
- Пока не знаю. Может, куда глаза глядят?
Так началось это свидание на-ощупь. Именно так на-ощупь, ибо знания об этом человеке умещаются в трех словах: "юрист", "живопись", "психология". Знания его о тебе еще меньше. Все разговоры - на-ощупь. Это все равно, что целоваться в абсолютной темноте, когда неловко тыкаешься в в щеки, нос, шею, прежде чем нащупаешь губы, нащупаешь в нелепой практики и интуитивно, прислушиваясь к дыханию. Вот это так же, за исключением того, что это не поцелуй в темноте, а просто стремление наладить диалог. Все на-ощупь: каждая фраза: каждое слово. О психологии, о живописи... Наконец, мы проходим возле детской музыкальной школы, рядом с которой стоит моя любимая рябина, с горделивой осанкой и яркими мазками кисточек.
- Всякий раз, когда я вижу рябину мне вспоминаются цветаевские строки: "Красною гроздью рябина зажглась, падали листья. Я родилась".
- Зажглась? Вспомнилась одна из моих картин: огромная кисть рябины, а рядом пылающий мост...
- Интересно - кисть рябины и того же цвета пожар... - размышляю я. И тут случается то, чего ты так жаждешь порой, когда тобой владеет приступ жуткого необъятного необъяснимого одиночества, но этого в тот момент нет - телефонный звонок. И еще один и еще один. Ты вдруг оказываешься всем нужной и с тобой непременно хотят поговорить. Но говорить сейчас с ними - дурной тон и ты отнекиваешься от разговоров.
И снова ступаешь по соликамским улочкам - тем старым, деревянным, по скользким слякотным песочным дорожкам - вот они глаза куда привели.
- И куда дальше? - вопрошает он.
- Я не знаю. Кажется мы заблудились. Вот уж не думала, что в моем городе есть лабиринт Минотавра, по которому блуждаешь, блуждаешь... и увязаешь, выходя то к одной улице, то к другой. Лабиринт Минотавра - тот старый Соликамск: деревянные домишки, размытые дороги, лающие собаки и слякоть, слякоть, слякоть.
И снова звонок. Подруга по имени: "А" почему-то именно сейчас решила с тобой поговорить. Первая фраза:
- Оля, а я вот подумала, у тебя были такие отношения как у Цветаевой с Эфроном?
- Нет.
- А ты бы хотела?
- Не знаю, пока мне ближе Цветаева - Радзевич.
- То есть тебе нравится измена? - голос строгий, назидательный.
- Нет, они мне понятны. Страсть! - при последней фразе, кошусь на своего спутника. - В конце концов, если бы не было в жизни Цветаевой Радзевича не было бы "Поэмы горы", "Поэмы конца"...
Слышу смешок на другой линии телефоны, а потом абсолютно серьезное и удивленное:
- "Поэма конца"?... Это значит поэма.... фалоса...
Приехали. Я разражаюсь смехом, глотаемым мною вприкуску с неким недоумением:
- Ты что? Вот Цветаева в гробу переворачивается. Поэма.... Как тебе в голову пришло!? "Поэма конца" - это поэма о конце отношений, о расставании. Она была написана Цветаевой кровавыми слезами, понимаешь?
Вновь гляжу на своего спутника, так как этот диалог о кусочке русской литературы не вполне уместен. Сейчас. И тут меня ошарашивает другое, снова от А.:
- Оля, а как ты относишься к минету?
Снова кошусь на спутника, в некотором смущении, давя очередной приступ смеха:
- А., давай об этом позже поговорим, я сейчас не одна... Правда, перезвони по-позже...
Закрываю телефон-раскладушку, кладу в сумочку. И снова обращаю внимание к спутнику.
- Подруга звонила... - неловкое объяснение.
Он рассеянно кивает, а потом выдает:
- А что Цветаева правда эти поэмы кровавыми слезами написала?
Я мысленно представляю картину: Цветаева делает ранку в глазу, кровь смешивается со слезами, она берет перо...
- Да нет же, "кровавые слезы" - это метафора, понимаешь, то есть страдание, сильное страдание от разрыва с любимым и как выплеск этого страдания - поэма. Понятно?
- Понятно...
Про себя усмехаюсь: так конкретно мыслить: юрист- да, художник - нет, хотя если подумать неплохой сюжет для картины, в смысле визуализированного письма кровавыми слезами.
Через пару часов чувствую, что это мотание по городу вне куда меня стало утомлять. Четыре часа в пропасть, а точнее в пасть времени, которое их съела, разжувала, вместе с теми перекусами, которые мы устраивали с юристом в ближайших Кафе.
И очень кстати, когда мы шли по автостанции подошел автобус и я произнесла:
- Беги, а то не успеешь...
- Хорошо, - произнес он. - Созвонимся.
Я кивнула, полная облегчения и зашагала прочь. Надо мною было все то же серое небе, правда его серизна была не однотона, где-то оно блеклое, будто стертые штрихи простого карандаша, - нет затертые! - размазанны ластиком по листу до грязи, а где-то настолько густое темно-серое, будто случайные мазки знающей кисти художника. Я ступала мимо домов, магазинов и невписывающихся пятен такси, глаза которых напряженно и ожидающе впирались в меня, но я такая равнодушная и углубленная в свои мысли и в созерцание стремившегося упасть на землю неба, проходила мимо. Крапинки дождя ощутимо гладил мои щеки и волосы, а у меня не было иного желание, как дошагать быстрее до своего дома, принять ванну и освободиться от сегодняшнего дня: нелепого, пустого и ни о чем.